Vires in nexu

      Кап-кап. Кап-кап.        В кромешной тьме ничего. Здесь холодно и сыро. Только где-то вдали слышна вода. Должно быть она в подвале.       Точно. Гермиона в подвале. Каждый раз вспоминает после до боли реалистичного кошмара. Она звякает оковами, когда пытается встать в попытке увидеть свет.        Но света нет. Глаза Грейнджер уже давно привыкли к темноте. В голове лишь взрывная боль. Вокруг ни души. Одно сплошное ни-че-го.        Ей кажется, что она медленно сходит с ума.       Из-за боли продолжается один и тот же кошмар. Пытки. Когда Беллатриса поймала её. Как было больно. Как медленно ломались кости, царапая внутренности, от Круцио. Как безостановочно копались у нее в голове, заставляя вспоминать то, что каким-то образом пропало. Окончательно и бесповоротно пропало.        И Гермиона держалась. Правда держалась. Вот только она не помнит, сколько непонятных склянок опрокинули ей в глотку, когда она наконец прошептала.        Река. Уилтшир. Местоположение лагеря Ордена. Большей части Сопротивления.       Вот тогда от нее отстали. Если можно так считать, когда Волдеморт стал читать на Перселтанге заклинания, окружив всю Грейнджер бесчестным количеством змей. Самая жирная, Нагайна, терлась холодной кожей о её ноги. Гермиона даже не понимала, что он делает. Только помнила, как горела вся кожа. Как много змей разом зашипели, оглушая её белым шумом. А потом вонзили свои ядовитые клыки в каждый сантиметр плоти Гермионы.        Грейнджер не помнит, что было дальше. Она ничего не видела. Только слышала, как яростно рвал и метал все на своем пути Волдеморт. Слышала, что у него не получилось. Тогда Гермиона наконец почувствовала блаженное расслабление. Видела распростертые объятия Смерти.        А потом Грейнджер очнулась здесь. Без единого укуса. Просто здесь, в камере.        Кап-кап.        Ей говорили, что лучше оставаться в сознании, чем отдаваться в неведении. И её мозг не придумал ничего лучше, чем пуститься в воспоминания.        Господи…       Война. Война между Волдемортом и мальчиком, который выжил. Мальчиком, которого просто выбрал жестокий психопат, жаждущий власти.        Гарри — ее друг. Ее первый друг. Одинокий сирота, который был для них всех символом света. Надежды. Гермиона делала все, чтобы сохранить ему жизнь.        И продолжила бы, не задумываясь.        Грейнджер проводит рукой по каменной стене, ощущая ее прохладу.        Но сейчас она не может.        Утешает только то, что он еще жив. Потому что Гермиону бы убили из-за грязной крови. И без него война бы уже закончилась.       Война, которую они проигрывали, но каким-то образом умудрялись держаться еще месяц. Потом два. Полгода. А потом, благодаря очень вовремя пришедшей поддержки из Чехии в лице Клэр Слэйдж, пробыли на плаву год.        Она была очень веселая, открытая душой и смешная. С ней было просто. Можно было молчать. Смеяться. Говорить о будущем так, словно наступит завтра, и все закончится. Навсегда. Гермиона нашла себе родственную душу.        Как тогда, в Хогвартсе.        Грейнджер в который раз напрягает подвалы своего сознания в попытке вспомнить. Но видна лишь фигура девушки с черными волосами и размытым лицом. Это тоже пропало. Гермиона не помнит ни имени, ни лица своей прошлой подруги.        Последнее воспоминание о Клэр — лишь то, как она летела навстречу Грейнджер. Она что-то кричала. Было видно, как надрывались её связки, когда Гермиона сидела в лесу у водопада, точа кинжалы. И Гермиона была уверена, что сидела там одна, пока пронзительный звон в ушах не накрыл её барабанные перепонки. Беспорядочно кудрявые волосы Беллатрисы мелькали перед ней. Единственное, что она успела прочитать по губам Клэр — «Беги». А когда она падала, видела до ужаса знакомую маску, за которой виднелись платиновые волосы. Он направил палочку на Слэйдж.        Тупая боль разрастается в грудной клетке.        Гермиона долго держалась. Не вспоминала об этом почти ни разу со времени её заключения. Но глаза становятся влажными.       Гермиона помнит, как пыталась предупредить своих. Как яростно защищалась вместе с Фредом в паре. Они всегда стояли спиной к спине. Её лучший друг. Как много вместе времени они провели. Как много шуток он пускал, когда было так хреново. Должно быть, Фред остался там. Живой. Гермиона отказывалась думать, что им удалось его взять. Он — душа их маленькой семьи. У Гермионы была семья. Фред, Клэр, Джинни — её опора и поддержка.       Рон. Её школьная любовь. Он точно жив. Пусть будет жив, даже несмотря на то, что они с Гарри смогли найти крестраж. Потому что она больше не видела его после этого.        Джинни. Её саркастичный смех, веснушки. Огненные волосы. Шрам на половине щеки. Почти такой же, как у нее самой.       Больше не будет их совместных посиделок у костра. Больше не будет их песен, их объятий, когда они искали утешения друг в друге. Особенно когда она потеряла отца.       Они обе. Артур был отцом им всем.        Грейнджер помнит, как им обеим удалось сбежать от Пожирателей смерти . Из-за проклятия, летящего прямо в Уизли, Гермиона развернула ту в попытке уклонить от Авады, которую бросил Маркус Флинт. Тогда и окрасилась ее прядь в ярко-металлический прямо от корней.        Точно. Грейнджер и забыла, что её волосы у лица с правой стороны теперь отливают железом даже в темноте.        Эти волосы она раньше ненавидела. И отрезать пыталась единственным камнем, который нашла в этой камере. Но потом смирилась. Даже с гордостью смотреть стала.        Потому что теперь это её символ. Её знак. Что она пережила тот день. Она спасла Джинни. Это её обещание. Гермиона обязательно убьет этого засранца. Убьет их всех.        Гермиона давно научилась выживать за счет ненависти. Она кормила себя злостью каждый раз, когда вновь пускалась в воспоминания — единственное, что от нее осталось.        И эта ярость помогала справляться. Потому что больше всех она ненавидела его. Малфоя. Правую руку и генерала Волдеморта. Того, кто опустошил и сжег дотла Нору. Того, кто убил Артура. Того, кто нашел и уничтожил значительную часть Сопротивления в Румынии. Того, из-за кого они скорбели по своим родным, которые, отрываясь от Пожирателей, все равно возвращались и тащили на себе товарищей. Того, из-за кого она потеряла Клэр…       Кап-кап.        Новая вспышка боли в голове. Значит, Гермиона снова дошла до того самого края. Когда память обрывается.        Одна сплошная пропасть. Бездонная. Безразмерная.        Грейнджер думала, что если больше будет проходить через свои воспоминания, то обязательно перепрыгнет эту пропасть.        Она словно стоит на холме, откуда даже незаметен обрыв. Но стоит подойти ближе, страшно опустить глаза.        Гермиона вновь пробегается кончиками пальцев по впадинам на стене.        Она уже здесь так долго… А сколько прошло дней? Недель, месяцев? Боже. Грейнджер раньше отмечала на стене полосы.        Она уверена, если включить Люмос, то на стене будет череда непонятных ломаных зачеркиваний.        Плевать.        Тогда она еще могла отмечать время. Но теперь камня нет. Гермиона обыскала каждый сантиметр камеры, но он пропал.        Возможно, она пнула его за пределы решетки во сне. Только оковы не позволяют добраться даже до прутьев.        Сидя здесь, Грейнджер все острее ощущает пустоту. Она нужна им. Она бы помогла.        Судорожный вдох дается сложно. Словно пробивается сквозь давящие тиски безнадежности.        Гарри не умер. Гарри не умер. Все хорошо. Все в порядке. У них все еще есть шанс. Они все сражаются. Рон поможет Гарри, и они победят. Вся надежда на Рона.        Кап-кап.        Багровый взрыв сопровождается стоном. Гермиона так долго не разговаривала, что даже не узнала собственный голос. Обычно на этом этапе её клонит в сон.        Вот только появляется яркая полоска света на полу. Заставляет отказаться от соблазнительного зова.        Господи.       К ней пришли.        Такую концентрированную темную энергию Гермиона не спутает ни с чем. Ни с кем.        Он даже не идет как будто, парит. Его мантия развевается от вторгнувшегося холодного ветра. Бледная кожа отливает глянцем в таком тусклом свете. Гермиона видит и острые акульи зубы, когда он омерзительно ухмыляется.        — Ну что, Грязнокровка, — тянет Волдеморт. — Можешь радоваться. Я решил, ты достойна моего помилования, — шипит он.        Гермиона ползет к прутьям, дотягивается одной рукой. И что есть силы плюет как можно дальше, попадая на черную мантию.        Сзади Волдеморта резко движется тень. Лица не видно. Только беспорядочно кудрявые волосы.        — Да как ты смеешь, мерзкая грязнокровка! — безумно рычит Беллатриса. — Темный Лорд милосерден. Ты даже не знаешь, что тебя ожидает…       — Тише, Белластриса, — угрожающе спокойно шепчет Волдеморт. — Давай сначала скажем ей, зачем мы сюда пришли, — говорит он своим надломленным голосом.        Беллатриса бросает взгляд на хозяина и, боже, он меняется с ненавидящего на обожающий. Она кивает. Снова смотрит на Грейнджер выпученными глазами.        — Темный Лорд хочет сделать тебя Пожирательницей Смерти, — она говорит это быстро, затем выдыхает, словно только что сказала самые ненавистные слова в жизни.         Гермиона отползает назад, чтобы смотреть ей в глаза было не так высоко. Вздергивает подбородок и презрительно щурится.        — Пошла ты.        Беллатриса замахивается палочкой. Задыхается гневом.        — Закрой свой грязный рот…        Лестрейндж умоляюще смотрит на своего господина, который снова остановил ее.        — Я хочу дать выбор. Я ведь милосердный господин. Грязнокровка все-таки находится у меня в гостях, — он наклоняет голову, сощурив глаза. — В конце концов, быть Пожирателем смерти — выбор добровольный.        Грейнджер чувствует рой бешеных мурашек, как будто его взгляд проходится по каждому участку её кожи. Боль в висках снова вспыхивает, подначивая к очевидному выбору.        Гермиона думает. Правда обдумывает.        Но не предложенный выбор, а его причину.        Темному Лорду вряд ли хочется иметь в своих рядах грязнокровку. Есть только одно объяснение. Он проигрывает. Все настолько плохо, что он хочет призвать к себе ее.        Грейнджер даже смешок издает, отчего Беллатриса угрожающе топает ногой, приблизившись к камере.        Но эта минута счастья ускользает так же быстро, как и появилась.       Или Волдеморт хочет просто поиздеваться сильнее. Ему настолько мало всего, что он от нее получил. Он хочет еще.        Гермиона вскидывает на него взгляд и видит, как он удовлетворенно кивает.        Он хочет сломать её окончательно.        — Нет.        — Что? — от неожиданности Беллатриса высоко взвизгивает.        — Мой ответ — нет, — твердо говорит Грейнджер.       — Ты, отвратительная грязнокровка, не осознаешь, какая выпала тебе честь, — Беллатриса рычит, хватаясь за прутья.        Волдеморт откидывает полы мантии. Хмурит мышцы голой кожи, где должны быть брови.        — Как жаль, я думал, обойдемся без лишних криков на сегодня.        Он отводит руку, и Гермиона прикрывает глаза. Уже готовится ко взрыву во всем теле. Но ничего не происходит.        Линия света лишь становится шире, когда на цепях на руках и шее заводят…Рона. Её Рона.        На нем нет верхней одежды. Он весь в кровоподтеках. На спине и широких плечах видны следы пыток. Господи. На его коже что-то вырезали. Или прижигали.        — Как тебе вид, грязнокровка? — радостно шипит Беллатриса. Её лицо озаряет такое счастье, что на миг она кажется довольным подростком.        Грейнджер отрицательно мотает головой. Нет. Не может быть.        Когда? Когда он мог им попасться? Он нужен Ордену. Он нужен Гарри. Только не здесь. Пожалуйста, нет.        — Отойди, Беллатриса. Не будем закрывать обзор грязнокровке, — он взмахивает палочкой.        А дальше стон.       Такой знакомый родной голос. Он отчаянно старается не кричать, но не выходит. Рон откидывает голову под неестественным углом. Его клейма отсвечивают в тусклом свете полосы.        Хуже только это. Видеть, как на собственных глазах он умирает. Её любовь. Первая школьная любовь.        У Грейнджер болят голосовые связки. Или она просто кричит вместе с ним.        Рон падает на колени, опираясь руками о пол. Но руки подкашиваются, а Беллатриса снова натягивает цепь, заставляя опрокинуть голову и подняться.        И Гермиона думает. Теперь уже об этом.        Что такого в том, чтобы стать Пожирателем смерти? Если согласиться сейчас, то, возможно, Рон выживет. Насколько Грейнджер знает, Пожиратели лишь ловят пленников и убивают врагов.        Ничего сложного, должно быть.        Убивать своих.        Жизнь Рона в обмен на жизни других. Что, если так она спасет больше человек? Хотя бы от мучительной смерти.        Что, если Волдеморт не остановится только на Роне?        Что, если он будет приводить все больше и больше дорогих ей людей, пока полностью её не сломает?       — Я…я согласна, — выдыхает Гермиона. Краем глаза замечает, как судорожно вдыхает воздух Рон.        Дышит. Он дышит.       Его глаза, кажется, покраснели от такого напряжения. Гермиона могла бы заметить больше, но он отвернулся.        — Не любишь идти легкими путями, грязнокровка, — доносится пробирающий до мурашек шепот. — Я это уважаю, — он даже голову склоняет.        Проходит секунда. Две.       Гермиона уже глаза зажмурила. Её левую руку выбрасывает вперед. Она слышит медленные шаги. Усмешку. А потом чувствует кончик его палочки. Острый и холодный. Как сам хозяин.        — Mordere ad mortem, obscura nota, oriri, — слова звучат шепотом. Но Гермиона еще ничего не чувствует.        Кап-кап.        Тишина. Время будто замирает.        И прямо как предупреждением виски взрываются новой вспышкой боли. А затем глаза Гермионы закатываются, когда все тело содрогается, кроме левой руки. Она не слышит собственного крика. Только звон в ушах.        Удар о землю.        Пустота.