per aspera ad astra

      — Немедленно выведите его! Стража! Что за беспредел?       Сонхва, ведомый упрямством, проглотил слюну, приобретшую привкус железа из-за того, как сильно он прикусил щеку. Игнорируя шум в ушах и давление на виски, он заставил себя отпрянуть от плеча мужа. Хонджун после яростного рёва Хван Тэгёна напрочь потерял к герцогу интерес, пусть и держал его крепко у своего бока.       — Достопочтенный Хван… Мой царь… Прошу вас, выслушайте меня!       Хван Юнсон рвался из рук пытавшихся выпроводить его из сада солдат. Его запястья были закованы в кандалы, рубашка перекосилась, волосы, мокрые от пота, сосульками спадали на лоб. Споткнувшись, он упал на колени на пол, после чего мгновенно принялся отвешивать поклоны.       — Какое невежество, — возмутилась леди Хван, что с презренным выражением лица наблюдала за его потугами.       Хван Юнсон покраснел, только сейчас осознав, в каком положении и под чьими взорами он оказался.       — Уведите его, — отчеканил Хонджун.       Сонхва был близок к тому, чтобы свалиться на пол. Тело отказало ему, став тяжёлым, ватным и неповоротливым. Царь держал его крепко, но ослабил хватку, когда по другую сторону внезапно появился Ёсан и подхватил герцога под руку. Все, казалось, этого даже не заметили, слишком занятые внезапно развернувшимся в саду представлением.       Сонхва сделалось страшно. Он был узником собственного тела, неведомо какой хворью атакованный.       Хван Юнсон, будучи окруженным вооруженными до зубов солдатами, сдаваться не желал.       — Мой царь, я пришёл к вам честно признаться! Пожалуйста, выслушайте меня!       От его воплей у Сонхва лишь сильнее разболелась голова. Он дал знак Ёсану всего одним взмахом ресниц, и камердинер тут же поспешил вытянуть герцога из кресла.       — Я не знал, что мой новый знакомый как-то связан с безверными, клянусь! Я лишь хотел принести пользу нашему царству в борьбе с Манорой!       Упоминание соседней державы, с которой Элеард почти вошёл в военное противостояние, раззадорило членов семьи Хван. Перекрикивая друг друга, они то велели страже немедля увести предателя, то, напротив, закликали Юнсона выложить больше подробностей.       Хван Тэгён грозной тенью замер в своём кресле, сжимая сухими от старости пальцами подлокотники.       — Какое отношение твоё самоуправство имеет к битве с Манорой? Генералы дома Аллеитов - способнейшие воины, и их солдаты стойко держат оборону.       Хван Юнсон замялся, бросая осторожные взгляды в сторону Сонхва. Тот, заметив это, напрягся.       Право, ему сейчас не до очередных неприятных новостей, новых загадок и подозрений.       — Я слышал, — голос Юнсона дрожал вместе с его телом. — Что печать дома Аллеитов исчезла, а потому генералы…       Удивленные взоры обернулись в сторону герцога. Сонхва, сглотнув, заставил себя стоять ровно, мысленно надеясь, что не выглядит слишком болезненным и отчаявшимся. Мало того, что ему внезапно поплохело, так еще в момент, когда он решил покинуть сад, Хван Юнсон выдал такое, что моментально привлекло к его словам внимание. Со стороны выглядело так, словно хозяин дома Аллеитов порывался сбежать.       Как же он устал.       Слова Юнсона резко оборвались, когда Хонджун рванул из кресла и обрушил на предателя мощный удар ногой в грудь. Все ахнули, пораженные поступком царя. У Сонхва даже на мгновение прояснились зрение и слух: он чётко видел, как падает и корячится на полу Юнсон, и, казалось, даже слышал хруст его костей.       Забыв на секунду о собственном недуге, Сонхва возрадовался тому, что свою неприязнь к нему Хонджун выражает чисто словесно. В противном случае, окажись он под телесным натиском царя, очевидно, от Сонхва осталась бы одна пыль.       — Мой царь, это немного… — опешил кто-то из семьи Хван, но был прерван молчаливым взмахом руки от хозяина дома Барманов. По саду пронеслась волна шёпота.       Хонджун запрокинул голову и с тяжким вздохом закрыл глаза. Со стороны Сонхва было хорошо заметно, как чётко выделились скулы и адамово яблоко его супруга. Тело герцога словно опустили в ледяную воду, такая мощная волна мелкой дрожи коснулась его кожи.       — Не гневайтесь, государь, — учтиво попросил незаметно проскользнувший в сад Чон Юнхо. Он остановился перед царём так, чтобы ему не было видно ноющего от боли и досады Юнсона.       — Как же вы все меня достали, — возмутился Хонджун. Он потёр пальцами переносицу, хмуря брови, и ткнул пальцем в провинившегося Хвана. — Ты! Мало того, что связался с разбойниками, так еще смеешь верить гнусным слухам? Смех да и только! Пытаясь обелить себя, ты лишь глубже зарываешься в могилу. Прямо здесь находится человек, который одним своим словом может развеять твои домыслы по ветру. Давай посмотрим, хватит ли у тебя смелости раскрыть рот против моего мужа! Или мы пойдём по более быстрому пути и просто обвиним тебя здесь и сейчас так же, как ты сделал это в Уфесте с двумя мальчишками.       В саду начался гул, стоило Хонджуну дотянуться до пояса его генерала и вытащить на свет пистолет. Ёсан с испуганным вздохом переместился, пряча герцога за своей спиной. Даже Хёнджин напрягся, отталкивая подальше отца и сестру. Единственный, кто оставался полностью невозмутимым, - это Хван Тэгён. Его лицо выражало многовековую усталость.       Юнхо схватил царя за запястье, не позволяя поднять пистолет выше уровня пояса.       — Государь, успокойтесь, пожалуйста.       — Смеешь перечить мне, генерал? — безумно хохотнул Хонджун. Глаза его яростно полыхали, ноги, ослабевшие от обилия алкоголя, с трудом держали царское тело.       На мгновение Сонхва показалось, что фигура его супруга была словно поглощена пламенем, но, разумеется, сие видение прошло с новым взмахом ресниц, и герцогу предстал лишь до безумия злой и уставший правитель, что вёл немую беседу взорами со своим верным солдатом. Юнхо чужому напору не сдался. Он не опускался на колени, ни на миллиметр не склонял головы и не отводил глаз, впитывая в себя чужую ярость.       — Уведите, — велел царь мрачно, резко вперяя пистолет в грудь генералу.       Имел он в виду Хван Юнсона или же своего мужа, неясно. Но Ёсан тут же покрепче обнял своего господина за плечи и потянул к выходу.       — Ёсан, что происходит? — еле ворочая языком, пробормотал Сонхва.       Камердинер угрюмо поджал губы и смолчал.       Того, как он оказался в своих временных покоях, Сонхва уже не помнил.

♛♛♛

      Герцог проснулся с ясным сознанием около полудня, как ни в чём не бывало. Прижав ладонь к лицу, он сдавленно охнул из-за вперившегося в край глаза рубина на кольце. Лишь в подобные моменты Сонхва, не привыкший к украшениям на пальцах из-за необходимости часто носить перчатки на работе, вспоминал, что на нём есть кольца.       Карауливший у его кровати Ёсан сказал, что кое-как дал своему господину настойку из ягод, и тому полегчало ближе к рассвету. Видимо, непонятная болезнь снова атаковала тело Сонхва в самый неподходящий момент.       — Ты сам хоть спал?       — Цикады ночью громко стрекочут, — неопределенно отозвался Ёсан и зашёл за ширму, где Сонхва вялым движением вытирал волосы.       В обычные дни он не позволял камердинеру обхаживать себя, как маленького ребёнка. Ёсан часто с абсолютно невозмутимым лицом и равнодушием предлагал ему то помассировать пятки, то подстричь ногти, то смазать руки ароматным маслом. Сонхва понял, что для того это было абсолютно привычным делом, но заботы о своем теле упрямо оставлял себе, определив Ёсану лишь своё переодевание. Но сейчас он был настолько разбит долгим сном и непонятным самочувствием, что безропотно передал себя в чужие заботливые руки.       Камердинер закончил с сушкой волос и стянул полотенце с герцогской макушки. Сонхва на мгновение задремал стоя и вздрогнул, ощутив прикосновение прохладных пальцев под своей лопаткой.       — Господин, когда вы успели так пораниться? И почему мне не сказали?       — Пораниться? — озарение снизошло до него спустя несколько секунд. — Ты про родимое пятно?       — У вас никогда не было родимых пятен. А это выглядит как ожог.       Сонхва пожал плечами.       — Понятия не имею. Я заметил пятно еще в день своего пробуждения после… отравления.       — Но столько времени прошло. Ожог бы уже зажил. К тому же вы пили отвар для быстрого заживления после брачной церемонии, — Ёсан печально вздохнул. — Неужели шрам остался? Как же так вышло?       Герцог отмахнулся.       — Что слышно про Хван Юнсона?       — Я видел тюремную карету, отъехавшую от ворот еще до восхода солнца. Полагаю, его отправили в центральную тюрьму в столицу.       Сонхва никто не искал и не тревожил, хотя слуги поместья определенно должны были доложить своим хозяевам о его пробуждении. Промаявшись без дела еще час после ванны и завтрака, он решил выйти из комнаты. В коридоре его встретила пара солдат в военном обмундировании с эмблемой двуглавой совы на пряжках. Сонхва на мгновение застыл, бегло осматривая их и гадая, куда же запропастился Минги. Он заставил свои ноги шевелиться. Бродя по коридорам, он тут и там встречал прислугу, что учтиво ему кланялась, но при этом смотрела до того странно, что герцогу становилось не по себе. Солдаты остались где-то позади, может, охранять его временные покои.       — Найдём достопочтенного Хвана? Или молодого господина Хвана? — предложил Ёсан, когда они спустились на первый этаж и в нерешительности замерли у огромных распахнутых дверей. Снаружи слышался плеск воды в фонтане и щебет птиц.       — Не стоит, — тут же ощетинился Сонхва. Ему как никогда было хорошо в компании одного лишь камердинера, который не делал ничего, кроме молчаливого сопровождения. — Надеюсь, нас не отругают за то, что мы гуляем по чужим владениям.       Ёсан фыркнул.       — Вы - принц. Кто посмеет вас ругать?       Сонхва смущенно хмыкнул. Пусть даже он и принц, а Хван Тэгёна побаивался.       За дверью оказался огромный прекрасный садик. Лестница спускалась прямо к искусственному озеру, вокруг которого мелким гравием была выложена дорожка, разветвлявшаяся в разные стороны. Вдоль дорожек росли красивые кустарники и деревья с пышными кронами, что отбрасывали спасительные тени в жаркий летний день. Вчерашнего дождя как и не бывало - воздух сухой, полное отсутствие даже намёка на лужи.       — Кажется, мы вышли с противоположной от главного входа стороны, — задумчиво протянул Ёсан, имея в виду то, что само поместье наполовину было словно вмонтировано в скалу.       Сонхва, потоптавшись пару секунд на месте, таки решил прогуляться по саду и насладиться мгновениями тишины. Камушек шуршал под подошвой его ботинок, пока над головой шелестели листья и напевали птицы. Воздух пропитался ароматом цветов, распустившихся на кустарниках.       Герцог и его камердинер в полном молчании спустились по дорожке вниз к озеру и остановились, предпочтя потратить время на любование кристально чистой водой, в которой отражался солнечный свет.       — Не знаю, почему, но в таких местах мне становится очень хорошо, — шёпотом признался Сонхва и прижал одну руку к груди, где под рёбрами размеренно билось в абсолютном спокойствии сердце.       Ёсан благоразумно промолчал.       Вдруг на поверхности озера сначала появилась тень, а затем что-то спикировало по воздуху и ухнуло прямо в воду. Сонхва нахмурился из-за раздавшегося совсем рядом детского вопля.       — Я же говорил тебе не растягивать нить так сильно! — бушевал мальчишеский голосок.       Послышался шорох гравия и топот нескольких ножек. Толпа из десяти выряженных в богатые одежды всех оттенков фиолетового детей появилась с другой стороны маленького озера, раздосадовано взмахивая руками и хныча из-за тонущего воздушного змея. Особо буйные ребята даже почти вступили в драку, но падение одного тут же сбило спесь с остальных: мальчишки помогли брату по несчастью подняться и наскоро отряхнули его одежды, боясь своим замызганным внешним видом разгневать матушек. Их детские перебранки и нелепые движения до того позабавили Сонхва, что он не выдержал и засмеялся, тут же привлекая к себе чужое внимание.       — Это же принц! — взвизгнула самая маленькая в толпе девочка и, подобрав пышные юбки, побежала вдоль озера прямо к герцогу. Её тёмные локоны с бантиками смешно подпрыгивали в воздухе. Другие дети сначала глянули на неё в недоумении, затем переглянулись меж собой и последовали примеру родственницы. К тому моменту маленькая юная леди Хван уже приседала в неуклюжем реверансе и вовсю краснела перед высоким принцем. — Здравствуйте, Ваше Высочество.       — Приветствуем вас, Ваше Высочество! — вторили ей другие дети.       Сонхва с улыбкой поприветствовал малышню. Вчера на банкете и посиделках в саду позже никаких детей не было. Узрев герцога, ребятня принялась рассматривать его со всем своим детским любопытством и смущением.       Ёсан, бросив взгляд на всё еще плавающего на поверхности озера змея, сказал:       — Нужно позвать слуг, чтобы они помогли вытащить.       — Нет! — в один голос завопили дети, из-за чего и камердинер, и его господин, удивленные, вздрогнули. У Сонхва даже веко дёрнулось из-за всё еще стоявшего в ушах звона.       Дети стушевались и заалели, опуская глаза в пол под злобный вздох Ёсана.       — Почему же нет? Разве вы не будете плакать, если ваша игрушка сгинет на дне озера?       Мальчик, толкнувший своего брата, когда они были на другом берегу, шмыгнул носом и разошёлся в рыданиях. Ему вторили другие дети, и уже вскоре у озера слышались только всхлипы да стенания с просьбами не говорить взрослым, а не пение птиц. Сонхва сразу понял, что именно тот ребёнок - владелец игрушки, а столь категоричное нежелание малышни звать кого-то на подмогу говорило о том, что они явно нарушили какой-то наказ старших, а потому сейчас были слишком расстроены и напуганы. Ёсан пытался утихомирить детскую истерику, но потерпел неудачу в этом бою.       С заиканием, глотая слёзы и сопли, мальчишка рассказал, что воздушного змея ему подарил старший брат, что служит в армии дома Барманов. Ребёнок увиделся с ним на вчерашнем банкете спустя долгое время, а потому был неимоверно счастлив и новой игрушке, и встрече с родственником, уже вернувшимся на службу. Матушка обещала позапускать с ним змея позже, поскольку сейчас была занята в поместье, но неусидчивый мальчуган, ведомый завистливыми взглядами младших братьев и сестёр, очень уж хотел похвастаться новой игрушкой, а потому они в одиночестве, не поставив даже прислугу в известность, ускользнули из поместья в сад, где и случился инцидент.       — А теперь ты рискуешь не только без подарка брата остаться, но еще и навлечь на себя гнев родителей. Это того стоило? — распинался Ёсан, бросивший попытки успокоить малышню и начавший учить их уму разуму.       Сонхва уже растерял всякое желание торчать в саду. Он хотел вернуться в поместье и передать детей в руки их нянек, пусть одна мысль об их заплаканных лицах вызывало тоску в юношеском сердце. А потому, стоило только краем глаза ухватиться за какую-то огромную ветку, валявшуюся недалеко от берега озера, как герцог уже хлопал своего камердинера по плечу.       — Да будет тебе. Давай попробуем достать их змея.       Малышня мгновенно воодушевилась, принялась утирать слёзы и благодарить «Его Высочество принца за доброту». Ёсан оценивающе осмотрел предложенную ему ветку и, кивнув, закатал рукава рубашки.       — Господин, отойдите, пожалуйста. Не хочу, чтобы вы испачкались.       Сонхва уже начал поднимать увесистую ветку, как ту у него бессовестно отобрали, при этом довольно вежливо отодвинув в сторону. Насупившись, герцог послушно отошёл и принялся наблюдать, как Ёсан в сопровождении детей и с огромной палкой двинулся к озеру с намерением вытянуть змея. Малышня тянулась за камердинером, как утята за мамой-уткой. Подобное сравнение вызвало улыбку на лице герцога.       Пойманная краем глаза тень заставила Сонхва напрячься и порывисто обернуться, но никого поблизости не оказалось. Решив, что с ним уже его воображение играет, герцог почти расслабился, но что-то на подкорке сознания велело ему поднять голову вверх.       Там-то на ветке неизвестного юноше дерева раскинулся кот, лениво размахивающий хвостом.       Сонхва бы не придал этому и капли внимания. Подумаешь, просто кот в саду у поместья хозяина дома Барманов. Мало ли это питомец Хван Тэгёна или кого-либо из его многочисленных родственников.       Это был бы самый обычный невзрачный чёрный кот. Если бы он не блеснул своими слишком умными и слишком бирюзовыми глазами в сторону Сонхва, вытягивая при этом шею, словно красуясь жемчужным ошейником на ней.       На самом деле это был вовсе не ошейник. Пусть на территории дворца Сонхва более не встречал бродячих животных - кроме того, которого сам приютил - но обозначить хоть как-то принадлежность Марса к его персоне требовалось, чтобы кота узнавала прислуга и стража. Ремешок, обнаруженный Сонхва в первую ночь пребывания Марса в его спальне, благополучно испарился с шеи кота спустя всего пару дней его гуляния по замку. Ёсан предлагал приобрести роскошный кожаный ошейник в какой-нибудь торговой лавке в Юмее, но Сонхва пошёл куда более простым путём: выбрал самый вычурный браслет из коллекции герцога Пака, понимая, что такую вещь он сам ни за что в жизни не наденет.       Зато её с гордостью носил Марс.       Который прямо сейчас должен быть во дворце под присмотром камергера и прислуги, а не восседать на ветке в саду у поместья хозяина дома Барманов.       Сонхва настолько опешил, что его рот сам собой раскрылся в удивлении. Он даже несколько раз моргнул в надежде, что это просто видение, но нет. Марс продолжал вилять хвостом как ни в чем не бывало и взирать на хозяина с уже знакомым герцогу высокомерием в глазах. Оглянувшись, Сонхва хотел позвать Ёсана, но тот был полностью вовлечён в миссию по спасению воздушного змея в сопровождении оравы детей.       — Так, давай-ка ты…       Обращение к питомцу закончилось, не успев начаться, когда Марс, вильнув хвостом, перепрыгнул на ветку соседнего дерева, дёрнул ушами и качнул головой. Будь он человеком, этот жест имел бы приглашающий подтекст, но Сонхва поведение кота лишь разозлило.       — Иди сюда, комок неблагодарной шерсти, — выругался он сквозь зубы и ступил в сад с намерением стащить питомца с дерева за шкирку.       Марс мяукнул, и этот звук слишком сильно походил на смешок.       Кот с его чёрной шерстью легко прятался в тени, из-за чего Сонхва терял его из виду и, в попытках снова обнаружить, всё глубже углублялся в сад, уходя от озера. В какой-то момент он уже не слышал плеска воды и детских криков за спиной.       Наконец-то Марсу надоело бегать от своего хозяина, и он облюбовал дерево с широким стволом и такими же огромными ветками. В момент, когда Сонхва остановился прямо под ним, кот заверещал во всё своё маленькое горло, пугая тем самым немногочисленных, спрятанных среди листвы птиц.       — Ты издеваешься надо мной? — злобно воскликнул герцог, борясь с желанием по-детски топнуть ногой. — Клянусь, я оторву уши тому, что запихнул тебя в повозку.       Марс, не впечатлённый, моргнул и снова громко мяукнул. Сонхва прижал пальцы к вискам, прикрывая глаза в раздумьях. Зная его кота, любящего бродить по всем углам днями и возвращаться к хозяину только под конец недели, Марс мог и сам юркнуть в любую из карет в своём странном намерении для животного отправиться в путешествие по царству. Но теперь герцог не мог его здесь бросить, понимая, что его питомец не под присмотром во дворце.       Он точно оторвёт уши камергеру, когда вернётся, и неважно, что тот гораздо старше герцога.       Марса следовало вернуть хотя бы под надзор любого мелкого слуги, сопровождавшего царский кортеж от самого замка, но для этого его нужно было сначала согнать с дерева.       Слезать кот, конечно, не собирался. Умолкнув, словно ему надоело надрывать горло, Марс снова разлёгся на ветке и лукаво глянул на хозяина. Сонхва фыркнул, оскорбленный насмешкой собственного питомца.       Оглядев корни и растущие низко к земле ветки, герцог перевёл взгляд на свои одежды. Ёсан будет сильно гневаться, если его господин внезапно возвратиться после исчезновения с поцарапанными кошачьими когтями руками и в потрепанной одежде?       Герцог задорно хмыкнул, осознав, что представляет своего камердинера, пышущего гневом прямо в духе его матери, когда маленький Сонхва приходил домой после прогулки с подранными коленками и в запыленной форме.       Раньше, чем успел осознать свой порыв, юноша уже стал ногой на ближайшую к нему ветку и, подтянувшись, принялся взбираться на дерево. Мышцы рук напряглись, загудели от тяжести мужского тела. Ладони царапались о жёсткую кору и обломанные веточки. Взобравшись на первую, достаточно широкую для сидения ветку, Сонхва бросил взгляд вниз и ощутил затопивший его грудь детский восторг. Вряд ли благородный герцог Пак из Элеарда когда-либо лазал по деревьям, но самый обычный Пак Сонхва из Южной Кореи занимался этим практически каждое лето.       Сверху раздался недовольный кошачий зов. Марс нетерпеливо махал хвостом и подзывал хозяина присоединиться к нему одними своими лучистыми голубыми глазами.       — Пообещай, что если я упаду и сверну себе шею, ты первым делом пойдёшь к Ёсану звать на помощь, — проговорил Сонхва, смелее вскакивая на выступ в стволе. Он успел забыть о своей злости на питомца и уже с большим воодушевлением лез наверх.       Если бы коты умели высокомерно закатывать глаза, Марс бы это определенно сделал.       Выбранное котом дерево было высоким, больше двадцати метров вверх. У Сонхва в какой-то момент задрожали коленки, когда он неосторожно посмотрел вниз и осознал, насколько далеко находится от земли, но его нынешнее состояние и в сравнение не шло с падением с обрыва, когда их с Хонджуном преследовали наёмники.       Мысль о муже вырвала из груди герцога смешок. Интересно, какое выражение лица было бы у царя, узри он своего супруга, ловко карабкающимся к верхушке дерева.       В какой-то момент плотная крона расступилась, пропуская солнечный свет, который мягко лёг на взмокшее от натуги лицо Сонхва. Тот в облегчении вздохнул и сел на ветку, прижавшись спиной к коре ствола. Юноша дал себе пару секунд на передышку, сидя с закрытыми глазами, и почувствовал легко ступающие по его бёдрам кошачьи лапки. Вслепую герцог выполнил немое обещание дёрнуть Марса за шкирку. Кот замурчал, словно это было самое ласковое прикосновение за все его девять жизней, и свернулся рогаликом на ногах хозяина.       — Доволен? — ухмыльнулся Сонхва, поглаживая питомца по тёплой спине. — Ты сбежал из замка, чтобы затащить меня на это…       Вздох замер в горле, обрывая фразу, когда глаза распахнулись и узрели немыслимый вид перед собой. На такой высоте как на ладони были витражные окна, в цветных стёклышках которых лукаво играл солнечный свет. А с обратной стороны без труда проглядывались бесконечные пески пустыни Ирлеса. Как же близко оказалось рядом соседнее царство.       Из книг и беззаботных разговоров с Ёсаном Сонхва знал, что Ирлес в большинстве своём занимал земли скалистой пустыни. Люди приспособились к непритязательному климату, используя суровость песков и камней для собственной выгоды. Крупные города раскинулись лишь вблизи оазисов, что было вполне разумно, однако и в непроходимой пустыне было достаточно мелких населенных пунктов, которые поддерживали связь друг с другом, посылая караваны в сопровождении пустынных наёмников, обученных не хуже, чем солдаты армии Ирлеса.       Зареф, если верить истории, когда-то давно был частью южного царства, что объясняло необычную архитектуру. Взять то же поместье хозяина дома Барманов. Кто додумается вырезать целый дом в скале, когда вокруг столько живописных земель с изумительным видом на растительность?       Самый крупный, лежащий в зелёной зоне город Ирлеса, именуемый также второй столицей - город Элон - находился куда севернее Зарефа, ближе к границе с Дэфидеей. В давние годы, когда еще шла война меж тремя царствами, именно там проходили мирные переговоры.       Сонхва успел впасть в лёгкую дрёму, успокоенный мягким солнечным светом и тёплым ветром, играющим с его волосами. Сонливости также способствовал и Марс, что свернулся в тёплый комок на его ногах и без устали мурчал. Герцог не знал, сколько времени он потратил, сидя на дереве, но слезать уже точно требовалось. В саду было тихо, и в окнах поместья не замечалось никаких тревожных перемещений. Сонхва понадеялся, что его еще не успели потерять, и спешил скорее показаться своему вечно обеспокоенному камердинеру на глаза.       Ёсан, конечно, без причины панику не поднимет: сначала сам отправится на поиски, а потом уже, не поймав удачу за хвост или будучи обнаруженным, попросит помощи. Сонхва не хотелось проверять, а потому он потормошил Марса, бурча себе под нос просьбы кота начать спуск с дерева.       Но стоило только герцогу занести ногу и схватиться рукой за торчащий выступ на коре, как внизу послышались чьи-то голоса. Сонхва замер, прикусывая губу и молясь, чтобы посетители сада явились не за ним.       Надежды рухнули, когда он услышал собственный титул, неосторожно слетевший с чужих губ.       — Я бы на месте герцога Пака обеспокоился собственным положением. С таким-то мужем, — насмешливо фыркнул незнакомый Сонхва мужчина, остановившийся в отдалении, но хорошо заметный в прорехи меж листьями. К герцогу он стоял спиной, одетый в мантию насыщенного фиолетового цвета, а голову его венчала шляпа с огромным пером, делая личность и без того неузнаваемой.       Сонхва поднял бровь в насмешке. Ему так и хотелось спрыгнуть с дерева и сказать о том, как же он согласен с чужими словами.       — Тише ты, — шикнул на незнакомца его спутник - тоже мужчина, но в шляпе попроще и в плаще потемнее.       — В чем дело? Боишься, что Его Высочество велит отрезать нам языки за судачество?       — От такого человека всего можно ожидать. Вчера он почти сломал рёбра Юнсону. Поймай он нас, беды не оберёшься.       Мужчины замолчали. Прищурившись, Сонхва заметил, что они стараются прикурить, помогая друг другу закрывать сигары от порывов ветра.       — Брось, — махнул рукой незнакомец с пером на шляпе и выпустил изо рта сизое облако дыма. — Ему следовало бы вести себя скоромнее, если он не хотел, чтобы за ним тянулась такая слава. Вокруг его персоны столько слухов водится. И все разные! Выбирай самый понравившийся! Какое предположение изумило тебя больше всего? Лично мне понравилась молва, что вдовствующая царица где-то нагуляла нашего нынешнего царя, потому он родился под не благим знаком и таким дряным вырос. Звучит правдоподобно.       — Не думаю, что покойный царь позволил бы взойти на трон бастарду.       — Если бы он, конечно, знал… А теперь нам приходится довольствовать мужеложцем, которому понятие «чести и достоинства» неведомо! Для него даже мужа нашли, а он!.. Конечно, глупо было надеяться, что их брак станет символом верности и чистой любви. Но где ж это видано, что муж сначала относит свою больную супругу в спальню, а затем идёт развлекаться со служанкой? Всё поместье, даже слуги, с самого утра только и горланят о том, как тот мелкий прислужник покинул покои царя на рассвете с разукрашенной шеей! Да и он сам хорош, — мужчина хрипло засмеялся. — Хвастается всем подаренной брошью так, словно его жениться позвали, а не поблагодарили за жаркую ночь. Всего лишь вопрос времени, как скоро весть об этом разлетится за пределами города. Царю-то всё равно - он в дряной репутации как рыба в воде, а вот статус герцога канет в небытие, если Хван Сонджун закроет глаза на происки своего человека. И чего мальцу спокойно ни жилось? Раз так хотелось забраться в койку к благородному человеку, мог бы и меня попросить, я бы не отказал.       — Где ты, а где царь?       — Ой, заткнись.       Глаза Сонхва распахнулись столь же стремительно, сколь прочно услышанные вести укоренились в его голове.       Какого чёрта?       Он не знал, чему удивился больше: знанию, что в спальню его доставил именно Хонджун, или пониманию, что его мужу не хватило то ли мозгов, то ли благородства оставить любовные игры с прислугой. Или сделать их хотя бы не столь явными.       Сонхва захотелось хорошенько приложиться лбом о дерево. Пока он изо всех сил старался слиться с окружающей средой и быть тише воды, ниже травы, Хонджун только и делал, что лез в самую гущу неприятностей.       Сбежать со службы и быть без вести пропавшим три года? Да.       Стать царём и возжелать обручиться с безродным музыкантом? Разумеется.       Покидать дворец в ночи ради разгульных встреч в тавернах? Конечно.       Вместо важного собрания Совета отправиться на охоту? Куда без этого.       Провести ночь с прислугой, будучи в гостях у достопочтенного человека и выказывая свой интерес на глазах не только дюжины аристократов, но и собственного мужа? Тысячу раз да!       Мог ли он после такого непристойного поведения сетовать на волю звёзд и проклинать тот факт, что родился под Кровавой луной, именуемый дурным знамением в народе? Всё, что Хонджун делал сейчас - подтверждал чужие домыслы. Смысл плеваться ядом, если не были приложены усилия, чтобы изменить общественное мнение? Царь даже лично давал одобрение на печать статей, где его не восхваляли, а порицали. Столь дерзкое поведение сбивало с толку и лишь раззадоривало пожар среди людей.       — Мне в этой ситуации герцога жаль больше всех, — возвратил Сонхва в реальный мир тот же мужчина с пером на шляпе. — Его вынудили выйти замуж за мужеложца, который его ни в грош не ставит.       — Думаешь, не ставит? Мне казалось, царь в нём малость заинтересован. То, как он смотрел на него и касался, было немного… интимным.       Сонхва возмущенно подавился собственными ругательствами.       Да ни за что!       — Остаётся надеяться, что у герцога - ох, уже ведь принца - не отобрали чувства собственного достоинства. Если он ляжет под царя, пиши пропало. Нам и так приходится мириться с сущим распутником на троне. Последние надежды - на принца Пака и канцлера. Уж они не дадут нашему царству пасть.       — Принц Пак ведь художник. Он ничего не мыслит в государственных делах. Его пост хозяина дома Аллеитов - так, пыль в глаза, — спутник незнакомца в шляпе с пером усмехнулся, закуривая вторую сигару. — Думается мне, он только выигрывает от этого брака. Вошёл во внутренний двор, ничего для этого не сделав. Ему повезло родиться красивым настолько, чтобы заинтересовать царя. Они стоят друг друга: пока один пропадал за морями, другой колесил по миру. На людях он держится достойно, но кто знает, что у них за закрытыми дверьми происходит? — второй мужчина звучно плюнул себе под ноги. — К тому же поведения господина герцога тоже далеко не однозначное. Вчера он пал без чувств после слов Юнсона. Странно всё это. Значит ли, что ему есть, что скрывать?       Сонхва так сильно сжал в пальцах шерсть Марса, что кот неспокойно завозился на его ногах, куда обратно забрался, и больно впился когтями в бёдра через одежду. Охнув, юноша отпустил бедное животное.       Было бы глупо отрицать, что чужие слова его не задели. Сонхва понимал, что добровольно в авантюру с замужеством он бы ни за что в жизни не полез, но столь же уверенным он не мог быть, говоря о человеке, чьё тело он занял. А потому ему оставалось лишь молча и со злостью где-то глубоко под сердцем слушать, как его порочат абсолютно незнакомые ему люди.       Слова Хван Юнсона так же не сделали ему чести, лишь посеяв смуту и сомнения. Военная печать дома Аллеитов более не считалась пропавшей, поскольку Хонджун вернул её супругу, но об этом никто не знал, поэтому и посматривали на герцога с подозрениями. Кроме того, почему герцог вообще передал такую важную для дома власти вещь государю? Их отношения были далеки даже от дружеских. Вряд ли герцог Пак был настолько глуп, чтобы довериться человеку, клявшемуся его убить.       Если слова Юнсона в действительности возымели вес, то Сонхва ныне станет предметом сплетен не только из-за неверности своего мужа. Он может оказаться в опасности. Будучи во дворце, Сонхва не задумывался о том, как часто его имя звучало в чужих разговорах и с каким подтекстом. Там у него было надёжное плечо, на которое можно было опереться, крепкая спина, за которой не стыдно было спрятаться. Чон Джонхан наперёд уберёг племянника от проблем, но даже он не мог быть готовым к тому, что в ходе почти свадебного путешествия государю взбредёт в голову поймать неверного подданного, который всего парой слов обрушит крепкий мост под ногами герцога. Здесь, за пределами замка, Сонхва остался один на один со всеми демонами, и как справляться с последствиями, он не имел ни малейшего понятия.       Ему нужно найти способ связаться с дядей и сообщить ему о том, что он узнал, ведь Хонджун точно не соизволит поставить в известность канцлера, уверенный, что тот точит на него зуб.       Эпичным вышло бы появление Сонхва перед двумя сплетниками в самый разгар их дискуссии, но он, как и подобает птице высокого полёта, восседал на ветке, слишком далёкой от земли. Пока он будет карабкаться вниз, эти двое уже докурят свои сигары и уйдут восвояси. Всё, чего добьётся герцог, спрыгнув с такой высоты, - это переломанные ноги. А потому он, закатив глаза, поудобнее пристроился спиной к стволу дерева.       Приближение еще одного человека Сонхва заметил первым. Очередной фиолетовый плащ - в доме Барманов не носят одежду других цветов? - остановился чуть в отдалении, оставаясь незамеченным для мужчин под деревом, но явно получив достаточный обзор на них со своей позиции.       А между тем двое мужчин продолжали промывать косточки царственной паре.       — Как думаешь, принц будет отбирать фаворитов, когда они вернутся во дворец?       Сонхва нахмурился, озадаченный. Дядя говорил, что сам займётся подбором юношей в его свиту, дабы у герцога в замке были его надёжные люди, но о фаворитах никакой речи не было.       — Разве царь не первый на очереди?       — У государя уже есть своя свита, а недостаток в любовных утехах он может восполнить в любых руках, только пальцем помани. Куда любопытнее, каких людей он позволит своему мужу держать подле себя, ведь принц Пак за всю свою жизнь ни разу даже с женщиной не был замечен.       — А вы так и хотите залезть в мою постель, — буркнул себе под нос пышущий недовольством и красными щеками Сонхва под аккомпанемент ломающейся под чужими ботинками ветки.       — Претендуешь? — усмехнулся знакомый герцогу мужской голос. Сплетники поспешили затушить сигары, испуганные внезапным прибавлением в их узком кругу. — Жаль тебя расстраивать, но личности, подобные тебе, герцога Пака вовсе не интересуют.       — Уж не тебе ли не знать об этом, Хёнджин. Ты весь вечер его вчера обхаживал. И как? Получилось стать заменой государя для его несчастного мужа?       Сонхва уже не просто злился, а буквально кипел от негодования. В дополнение к этому он был еще и смущён из-за столь настырного вмешательства людей в его личную жизнь. Не зная, куда уже деваться, он с трудом боролся с желанием закрыть уши руками и просто исчезнуть. Как оказалось, всяческое давление от Хонжуна было ничем по сравнению с тем, какой шторм настиг душу герцога всего после пары слов. Тут уже не получается оставаться слепым и глухим. Стой Сонхва твёрдо на своих ногах на земле, а не сиди сейчас на дереве, его самоконтроль уже бы полетел в бездну, а чьё-то лицо неотвратимо было бы испорчено.       — Прикуси язык, пока я тебе его не отрезал, — пригрозил невозмутимо Хёнджин, заставляя родственников отшатнуться от него.       — Хван Хёнджин, что за дерзость?! Мы старше тебя! Совсем страх потерял, раз уродился в главной ветви? Всё может измениться в любой момент! Твой отец - последний человек, которого достопочтенный Хван изберёт в качестве наследника, как бы ни прислуживался и ни облизывал паркет у его ног! Проще из могилы поднять четвёртого наследника, чем позволить Сонджуну...       Сонхва тихо пискнул, когда молодой господин Хван мгновенно пересёк разделявшее их с мужчинами расстояние и, схватив самого говорливого за воротник плаща, приложил спиной о ствол дерева, на котором прятался герцог.       — Меня оскорбляй, сколько вздумается, но не смей даже упоминать моего отца!       — Хорошо! Как скажешь! Что насчёт твоей так называемой дружбы с государем? Многого добился, пригревшись на солнышке под его крылом? — мужчина лишь хрипло засмеялся, когда юношеские пальцы с воротника перебрались на его горло. — О, как же я сразу не догадался… Это у вас договор такой?       — Бохён, — с опасением в голосе позвал приятеля доселе молча наблюдавший перепалку его спутник, переводя испуганный взгляд с одного парня на другого.        Сонхва не слышал, что шипел Бохён прямо в лицо Хёнджину. Он лишь видел, как оставшийся для него неизвестным мужчина дёрнулся в их сторону в момент, когда молодой господин Хван уже занёс сжатую в кулак руку с явным намерением обрушить удар на чужое лицо, как их прервало появление в саду главы дома.       — Я полагал, что ясно дал всем вам знать, что не потерплю рукоприкладства в своём доме.       Мужчин рассыпало в разные стороны, как зёрнышки риса из разорванного мешка. Они в почтении поклонились хозяину дома власти, после чего Хван Тэгён окатил шляпников ледяным взором. У Сонхва сердце подпрыгнуло до уровня ключиц.       — Не желаю знать, что привело к такой бурной реакции, а потому ступайте, пока у старика не разыгралось любопытство.       Мужчины быстро скрылись за деревьями, а Хёнджин остался покорно стоять с опущенной вниз головой, прожигаемый немым укором.       — Дедушка…       — Сколько раз я говорил тебе: уйми свою вспыльчивость, — Хван Тэгён устало вздохнул и, сняв очки, протёр линзы подолом собственной мантии. — Злые языки всегда будут искать брешь в твоей броне.       — Они говорили про…       — Не имеет значения. Важно то, что ты почти поднял руку на своего родственника, Хёнджин.       — В гробу я видал таких родственников, — на эмоциях выпалил Хёнджин.       Сонхва сжался, ожидая, что подобные слова лишь разозлят хозяина дома, но Тэгён лишь понимающе усмехнулся и сжал плечо внука своей старческой ладонью.       — И каждый раз мы поднимаем эту тему. Коль так сильно их ненавидишь, делай проще и вызывай на дуэль. Нечего марать руки.       Сонхва, оглушенный чужими словами точно выстрелом из револьвера, вздрогнул. Он сильнее прижался спиной к дереву в жалкой попытке слиться с его жёсткой корой и исчезнуть. Он весь заледенел, когда в ответ на слова деда Хёнджин лишь усмехнулся и заверил, что в следующий раз так и сделает, ведь нет у него больше сил быть терпеливым и добросердечным.       Сонхва вспомнил, как абсолютно бездумно и ребячески время от времени с пистолетом обращался Хонджун. Он видел оружие, прикованное к поясу, практически у всех, кроме себя самого.       — Ступай и помоги отцу. У нас гости, а государь до сих пор не выходил из своих покоев, — тем временем вещал Хван Тэгён.       — Похмелье, видимо, велико, — фыркнул Хёнджин. — Я хотел найти господина Пака…       — Я сам его приведу. Иди уже.       Сонхва весь сжался, надеясь тем самым стать меньше и сделать память о себе в головах мужчин снизу тусклее. Вот же, зря он надеялся, что о нём хоть на часик позабудут. Даже сам хозяин дома проявил желание отыскать его.       Хёнджин пару секунд в нерешительности потоптался на месте и после ушёл поднимать на ноги царя. Сонхва же, почти задержав дыхание, ждал, когда Хван Тэгён отправится восвояси, чтобы спокойно слезть с дерева и вернуться к своему камердинеру. Минуты текли, а мужчина и с места не сдвинулся. Герцог не слышал его шагов, а потому рискнул опустить взгляд, и обнаружил старика прямо под собой.       — Мой принц, я бы рекомендовал вам спуститься и вернуться в поместье. Скоро пойдёт дождь.       Плечи дрогнули, губы поджались, а сердце упало куда-то в пятки. Сонхва в досаде опустил веки. Сделав глубокий вздох, он заставил свой голос звучать ровно:       — В таком случае я бы попросил вас немного отойти.       — Прошу вас, не спешите, — отозвался Тэгён и в действительности отошёл, еще и повернулся к дереву спиной, словно давал герцогу немного уединения. Мысль об этом заставила Сонхва воспылать благодарностью и покраснеть от смущения.       Юноша преодолел спуск куда быстрее и с большей ловкостью, чем карабкался до этого наверх. Оправив одежду и убедившись, что на нём не осталось пятен, листочков и кусочков коры, он кашлянул, давая тем самым знак Хван Тэгёну, что можно уже обернуться. Мужчина осмотрел его столь же незаинтересованно, сколь до этого любовался собственным садом. В таком положении, просто молча сверля друг друга взглядами, они провели несколько долгих неловких минут.       — Я не собирался подслушивать, — отчего-то почувствовав, что должен оправдаться, пробормотал Сонхва и мысленно дал самому себе по губам: как же глупо и наивно он сейчас прозвучал.       — Я знаю, — невозмутимо отозвался Тэгён. — Я заметил вас в окно задолго до того, как мои внуки после семейного собрания отправились подышать воздухом.       — В окно?       Хозяин дома Барманов подошёл ближе и пальцем указал на единственную, видную среди крон деревьев башню.       — Там находится мой кабинет.       Сонхва закусил щеку. Он боялся даже вообразить, какие мысли возникли в голове у Хван Тэгёна, когда он, выглянув в окно, заметил сидящего на дереве принца-консорта.       Поздно уже смущаться.       — В данный момент я чувствую себя негостеприимным хозяином. Вам было настолько неуютно в моём поместье, что вы нашли для себя спасение в этом дереве?       Отчасти это было правдой, но Сонхва не мог её произнести так же невозмутимо, как старик задал свой вопрос. Он только открыл рот, чтобы наплести очередную, подпитанную лоском чушь, как сверху раздалось грозное мяуканье. Герцог только сейчас вспомнил про Марса, за которым и гнался в гущу сада. Он вообще обо всём позабыл, словно кто-то прошёлся ластиком по только написанным страницам в глубинах его памяти.       Кот остался сидеть на ветке, когда его хозяин спустился по зову главы дома Барманов. Подождав, пока Сонхва обернётся, Марс одним изящным прыжком упал ему в руки. Герцог сдавленно охнул, пораженный пируэтом питомца, и взглянул на Тэгёна широко раскрытыми глазами.       — Дело не в этом. Просто мой кот…       Старик моргнул, и в его очах, казалось, заплясали огоньки веселья.       — Вы залезли на дерево, чтобы снять своего кота? Когда в доме полно слуг?       — Ну, как видите, в саду слуг нет.       Между мужчинами снова повисла тишина, прерываемая лишь тихим мурлыканием Марса. Хван Тэгён засмеялся до того внезапно, что Сонхва невольно сделал шаг назад, удивленный такой реакцией.       — Ох, прошу прощения, — прикрывая рот старческой рукой, всё продолжал улыбаться старик. — Мне было любопытно, что такого мудрецы нашли в супруге государя. Однако, глядя на вас сейчас, я хорошо понимаю их выбор. Вы подходите, как никто другой. Удивительно.       Единственная реакция, на которую хватило Сонхва после столь лестного комментария, - это дёрнувшаяся бровь. Он надеялся, что достаточно хорошо контролировал своё выражение лица и не скривился так, точно ему лимона в рот напихали.       — Вы говорили, что прибыли гости, — напомнил он, надеясь увести разговор в иное от своей персоны русло.       — Всё так. Заведующий местным Собором Истиннолунного мудрец почтил нас своим присутствием. Пройдёмте.       Хван Тэгён, чинно заложив руки за спину, направился к выходу из сада.       — Он пришёл к нам? — спросил Сонхва, имея в виду себя и Хонджуна.       — Я решил, что пригласить вас не будет лишним. Как ваше самочувствие?       Герцог с минуту молчал, не ожидавший такой резкой смены темы.       — Уже лучше, благодарю за беспокойство.       — Вы нас всех так испугали, когда внезапно потеряли сознание. Но государь заверил, что беспокоиться не о чем, отнёс вас в ваши покои и даже запретил вызывать лекаря. Полагаю, он всецело ознакомлен с особенностями вашего… недуга.       Сонхва прикусил губу. Ему не требовалось даже вспоминать слов Хонджуна и появление его личного врача, чтобы понимать, как опасно будет выставить собственное слабое здоровье на всеобщее обозрение. Хван Тэгён может и не со злым умыслом спрашивал, а в действительности беспокоился, но быть настолько же уверенным в его семье Сонхва не мог. Особенно, когда он сам не знал, что с ним происходит.       — Я выпил слишком много вашего знаменитого вина. Мне стало дурно из-за нехватки воздуха, только и всего.       Самым разумным сейчас казалось максимально разбавить атмосферу и отвести фокус чужого внимания от того, что было ночью, ведь хозяин дома Барманов мог и Хван Юнсона упомянуть. Общих тем для разговора у Сонхва со стариком не водилось, а время для светских бесед, в которых он еще не был столь ловким, не казалось подходящим, а посему он рискнул упомянуть юношу, который не так давно, сам того не осознавая, пришёл герцогу на подмогу.       — У молодого господина Хвана не будет в будущем проблем с теми двумя мужчинами? Их разговор показался мне… довольно резким.       Хван Тэгён одарил герцога ухмылкой из-за плеча.       — Вам не следует беспокоиться о Хёнджине. Он мягок, но не так прост, как кажется. Было время, когда из всех своих наследников я всерьёз рассматривал вариант сделать именно его своим преемником.       Сонхва опешил, услыхав подобную исповедь, ведь слова о том, что глава дома Барманов ищет себе достойного преемника, не рассматривая старшего сына, были лишь слухами, которые сейчас начали обрастать плотью подтверждения.       — Для него это было бы огромной честью.       Старик внезапно притормозил, из-за чего не ожидавший такого герцог чуть не влетел ему в спину. Марс на руках с ярым недовольством замяукал.       — Не поймите меня неправильно, мой принц. Однако ситуация, в которой вы стали хозяином дома Аллеитов, глубоко отличается от того, что происходит внутри дома Барманов. Много веков внутри нашего родового поместья рождается множество детей, которые, вырастая, вступают в яростную борьбу за возможность наследовать место хозяина дома власти. Мой дед был тем, кто глубоко закопал в рыхлую землю семя изменений, наказав никому даже не думать о том, чтобы вырастить из него могучее древо. Он был ярым фанатом чистоты крови, — мужчина невесело хмыкнул, обратив свой взор куда-то между деревьев. — Но мой отец стал тем, кто это самое семя и полил чистой кровью. Кровью своего брата, который был старше него всего на несколько минут.       Сонхва показалось, что в разгар летнего дня его обдал леденящий душу ветер.       Хван Тэгён тем времен продолжал говорить столь равнодушным и размеренным тоном, словно делился вестями о погоде, а не о кровавой бойне, что случилась в его собственной семье.       — Несложно догадаться, что позже он наследовал пост хозяина дома, когда мой дед уже не мог руководить из-за возраста и здоровья. Вместо этого он бросил все силы на то, чтобы направить нас с братом на путь истинный, пока отец с головой погрузился в новую должность. И то ли мой младший - ныне покойный - братишка был слишком умён, то ли слишком труслив, но он и толики желания занять место хозяина дома не выказал. После своей женитьбы он вёл тихую мирную жизнь со своей семьёй и так же тихо умер. Признаться честно, я ему немыслимо завидовал. Знаете, почему?       Сонхва промолчал, угадав, что от него не ждут ответа.       — У меня пятеро детей, господин Пак. Ноша хозяина дома Барманов и того кажется не столь обременительной, сколько быть отцом наследника этого дома. Особенно когда ты смотришь на своих детей и понимаешь, что ни один из них с этим долгом не справится. Когда родился мой старший сын, Донхёк, я понял, что грядут великие перемены для моего дома, ведь мой ребёнок появился на свет очень слабым и больным. Вешать на него титул хозяина дома было бы ужасно несправедливо. Мой дед точно в урне беснуется, пока слушает нас сейчас, — губы мужчины растянула лукавая ухмылка. — Мой второй ребёнок - единственная дочь - чересчур фанатична и эмоциональна. Мой третий ребёнок, отец Хёнджина, имеет такое мягкое сердце, что его попросту растопчут, даже не побрезговав. Четвёртый наследник… без вести пропал. Ну, а пятый, мой четвёртый сын, занял пост министра в Совете четверых. Вы спросите: почему же Хван Чансон не унаследует моё место, если он так высоко продвинулся?       — И почему же? — почти шёпотом произнёс Сонхва спустя долгую минуту тишины, когда Хван Тэгён воззрился на него.       — Он разрушит то, что есть у дома Барманов сейчас, — отчеканил старик грозно и решительно. — Нерешительный и кроткий, он сумел добиться должности министра, но только одним небесам известно, чего это ему стоило. Так как же, глядя на своих детей, я мог не желать отказаться от участи выбирать наследника? Я долго ждал, долго думал, знал, что моё решение посеет смуту и раздор, всеми правдами и неправдами сдерживал внутренние распри. А семья моя тем временем росла: у моих детей появились их собственные дети. И их борьба оказалась куда более ожесточенной, чем была у моих предков. Впрочем, вы и сами видите.       Хозяин дома Барманов тяжко вздохнул и, качнув головой, призвал герцога продолжить их путь из сада к поместью. Сонхва безмолвно согласился.       — То, под каким напряжением находится сейчас моя семья, не может меня не настораживать. Хёнджин был бы отличным выбором, если бы не его дерзость и отсутствие всякого интереса к жизни. Пока все мои и моего брата внуки пытаются всячески продвинуться в люди, он просто живёт, абсолютно не целеустремленный.       — Это плохо? — Сонхва нахмурился.       — Для наследника дома власти, да. Но какой же случится взрыв, когда я на всеобщее обсуждение вынесу весть о моём выборе Хёнджина в качестве следующего хозяина дома. Всякий раз, когда звёзды подбрасывали ему отличнейшую возможность заступить на службу в магистрат, он отмахивался от неё, как от назойливой мухи. Он в любом саду будет самой изысканной бабочкой, но толку от этого, если он лентяй и балагур? Посему пост хозяина дома власти станет для него скорее проклятьем, нежели благословением. Разумеется, он примет моё решение с честью, но я еще не настолько очертел, чтобы заживо закопать собственного внука.       Герцог только рот раскрыл с намерением упомянуть довольно влиятельную личность, с которой Хёнджина связывают долгие годы дружеских отношений, как тут же со щелчком зубов захлопнул его обратно. Стоило только вспомнить неприятный комментарий, брошенный одним из мужчин из семьи Хван, и всё быстро встало на свои места.       — Его языкастость его в заморские дали приведёт, поэтому я пользуюсь любой возможностью выслать его за пределы дома Барманов, — добавил тем временем Хван Тэгён.       И тут Сонхва не мог с ним не согласиться.       — Вы заботитесь о нём.       — Куда же без этого. Я хочу предоставить ему выбор, и мне искренне жаль, что такого выбора не было у вас.       Внезапно проклюнувшаяся в чужом голосе жалость опалила затылок Сонхва сначала огнём, а затем его точно в ледяную ванну опустили, когда озарение обухом свалилось на голову. Он очень хотел сказать, что не желает обсуждать своё становление хозяином дома Аллеитов - поскольку просто-напросто не знал, как это происходило - но язык словно к нёбу примёрз, обрубая любые возможные отпирательства.       — Когда до нас дошла весть о внезапной кончине вашего отца, мы все в Совете четверых были до глубины души поражены и напуганы. Ваш отец был великим человеком, господин Пак. Такие рождаются лишь единожды в тысячу лет. Я знаю, что прошло много времени, и вы точно не нуждаетесь в моей жалости сейчас, но позвольте выказать вам мои искренние соболезнования… Я знаю, что означает потерять члена семьи. Подобная рана не затягивается никогда.       — Раз знаете, тогда давайте оставим эту тему, — Сонхва поразился резкости и остроте, с которыми прозвучали его слова.       Но еще больше его изумила выступившая на глазах влага.       Ему в самом деле не о ком было скорбеть, ведь он даже не помнил Пак Юнги. Но хозяин этого тела определенно погибшего отца не отпустил, и эта рана действительно не затянулась.       — Я лишь хочу сказать, что вы, как хозяин дома власти, сильно отличаетесь. Мы с другими министрами, состоявшими в тогдашнем Совете четверых, были категорически против вашего вступления на пост. Вы были юны, ранимы и абсолютно беспомощны, оставшись один на один с этим огромным миром. Но почивший государь был непреклонен. Мы не исключали вероятности правления иного человека из тени, — Сонхва невольно вздрогнул и крепче прижал к себе Марса. — В этом не было бы ничего удивительного, учитывая ваш юный возраст. Дела другого дома власти - только их дела, и мы не имеем права вмешиваться, будь утеряна военная печать или свершена смертная казнь. Дом Аллеитов для всех превратился в загадку, которую не дано разгадать никому. Но вам в самом деле удалось поразить нас. Мы не ожидали такого от вас - мальчишки, которого растили, как тепличное растение, не позволяя даже лишнему глазу тайком взглянуть на вас.       — Что вы пытаетесь сказать?       Хван Тэгён не сбавил шага, удостоил герцога лишь вскользь брошенным за спину взглядом и уголком приподнятых губ.       — Стоило только вам переступить порог совершеннолетия, как вы были тут и там, и слава о вас и вашем доме власти гремела, не переставая. И будь я сражён молнией прямо на этом месте, если хоть на мгновение допускал мысль о том, что вы недостойны своего места и своего имени. Нет. Вы были единственным ребёнком своих родителей, первый и последний наследник… Дом Аллеитов ждал именно вас. Смею предположить, что не только он, но и всё царство ждало именно вас.       Сонхва сглотнул, сбитый с толку чужой похвалой. Ему было и радостно, и горько. Сколько он уже времени в этом мире, а так мало людей вокруг, которые в действительности могут сказать нечто хорошее о хозяине дома Аллеитов. Слова Хван Тэгёна стали важной составляющей в мысленном портрете герцога, который Сонхва рисовал в своей голове, стараясь понять, каким человеком ему предстоит быть. Хозяин другого дома власти, тот, кто больше остальных мог бы понять герцога Пака, был сражён им. Это и в самом деле наивысшая похвала.       Но Сонхва не мог не ощущать тянущую тоску где-то под сердцем от понимания, что в полной мере не может прочувствовать чужую лесть. Эти слова предназначались отнюдь не ему.       Возможно, бывший герцог Пак горячо желал именно об этом: о принятии и понимании от других.       Не имея смелости сказать даже нелепых слов благодарности, Сонхва просто молча дошёл с Хван Тэгёном до поместья. Там их встретил Ёсан, чьё лицо было эталоном спокойствия и невозмутимости, но в глазах смешались тысячи эмоций: от облегчения до гнева. Сонхва был близок к тому, чтобы обронить извинения за то, что так внезапно исчез из поля зрения своего камердинера, как из-за дверей раздался голос:       — Достопочтенный, государь уже ожидает в приёмном зале вместе с гостем.       Ёсан тут же отвёл свой угрюмый взор. И, глянув в ту же сторону, Сонхва понял, что если на него и злились, то эта была лишь малая доля от того, что камердинер испытывал к человеку за дверью. Он сам в присутствии слуги, который, по гуляющим в поместье дома Барманов слухам, всю ночь ублажал его мужа, ощущал лишь усталость и, что удивительно, жалость. Но не себя он жалел, а юнца, который с неким достоинством носил даренную позолоченную брошь и даже не пытался прикрыть покрытую страстными поцелуями шею, но при этом пунцовел и млел в присутствии супруга царя.       Сонхва ничего не стоило прямо сейчас одним словом уничтожить этого мальчишку, и тот это прекрасно знал и даже не храбрился. Стоит, съёжившись, трясётся весь, как лист на ветру, пока его молча сканируют глазами.       Хван Тэгён прошёл к лестнице, не дожидаясь герцога, и одним только небесам известно, был ли сей жест актом милосердия либо же насмешкой.       — Он хоть в должной мере о тебе позаботился?       И мальчишка, и Ёсан в удивлении воззрились на Сонхва, когда тот озвучил свой вопрос. У самого герцога на душе был какой-то штиль. Он знал, что очень скоро его спокойствие пошатнётся, пойдёт рябью из-за неосторожного касания одной конкретной руки и одного конкретного языка.       — Отвечай, когда у тебя спрашивают, — змеёй зашипел камердинер на хранящего молчание слугу.       И без того пунцовое лицо мальчишки пошло пятнами. Одарив его снисходительным взглядом, Сонхва решил, что достаточно с юнца моральных пыток. В конце концов, для него не будет никакой пользы в издевательстве над нерадивым пажом из поместья дома Барманов. Он обронил свой язвительный вопрос лишь с одной целью.       Он хотел напомнить себе, что его слова и его личность - далеко не пустое место, и изредка людям следует напоминать об этом.       Герцог Пак потратил годы на то, чтобы взрастить свою безупречную репутацию, сделать из себя эталон. И Сонхва ни за что не позволил бы себе пустить чужой труд коту под хвост.       Он удобнее перехватил Марса и направился к лестнице, на которой скрылся хозяин дома Барманов. Ёсан пошёл следом молчаливой тенью. Им в спины раздались приглушенные всхлипы.       В приёмном зале герцога заждались пятеро: его муж, хозяин дома Барманов, молодой господин Хван со своим отцом и человек, присутствие которого Сонхва обнаружил не сразу, поскольку тот укромно спрятался в тени прикрытых портьер. Ёсан закрыл за своим господином массивную дверь, отрезая зал от внешнего мира.       — Государь, принц, — обратился к царственной паре Хван Тэгён, когда Сонхва сел на единственное свободное в огромном зале место рядом с супругом, на которого он всеми силами старался не смотреть, чувствуя, однако, очень явный взгляд на себе самом. — Позвольте представить вам господина Мун Хиёля, главного мудреца в Соборе Истиннолунного в Зарефе.       Мудрец вышел из тени, являя чужим взорам своё немолодое лицо и уже знакомую Сонхва мантию, и в приветствии поклонился.       — Мой царь, мой принц, приветствую вас в Зарефе!       — Оставим любезности, ибо это единственное, что вы умеете хорошо, — отмахнулся Хонджун со звучным зевком. — Ближе к делу.       Герцог настолько изумился его невоспитанности, хотя должен был давно привыкнуть, что невольно повернулся к мужу, давая себе возможность бегло, но внимательно его осмотреть. Царь выглядел так, словно его в действительности только что подняли с кровати, и, судя по недовольному пыхтению Хёнджина, это было недалеко от правды. Волосы, не видавшие с момента пробуждения расчёску, падали на царский лоб и нагло лезли в глаза, из-за чего Хонджун раз за разом их дёргал наверх. Картина из мятой рубашки, наспех наброшенной на плечи, и надетым поверх изысканным красным мундиром, расстёгнутым на все пуговицы, была до того комичной, что Сонхва позволил своему веселью вылиться через презрительный смешок. Хонджун его, конечно же, слышал, но в ответ лишь качнул стопой заброшенной на колено ноги и показательно отпил из своей фляги, которую герцог последний раз видел в лесу, когда доставал из тела мужа пулю.       — Как вам угодно, государь, — учтиво отозвался Мун Хиёль, ни капли не обидевшись на чужую дерзость. Когда он выпрямился, из его глаз пропал весь лоск, а лицо приобрело отстраненное выражение. — На днях к нам в собор пришёл человек с просьбой об укрытии.       — И вы, само собой, его предоставили.       — Предназначение чтецов звёзд не только искать истину, но и оказывать помощь тем, кто в ней нуждается.       — Чёртовы святоши, — выругался себе под нос Хонджун, но так тихо, что его услышал только Сонхва. И Марс на его коленях. Коту явно не понравилось высказывание царя, раз он решил пройтись коготками по тыльной стороне его ладони подле бедра герцога. Государь отдёрнул руку, опалив щеку мужа недовольным взглядом, и отсел на миллиметр в сторону. — Вы узнали, что это за человек?       — Он назвал себя господином из благородного дома Яшмы, — ответил вместо мудреца Хван Тэгён. — И подтвердил свои слова предоставлением герба своей семьи.       Сонхва это ни о чём не говорило.       Попытка Хонджуна отстраниться была безуспешной, а потому герцог в одно мгновение ощутил, как муж напрягся подле него. Остальные мужчины оставались безучастными, а значит все они уже знали о появлении в Зарефе чужака.       — Подробности, — потребовал царь, и у Сонхва мурашки пошли от властности в его голосе. От былой несобранности и сонливости не осталось и следа.       — Юноша назвал себя Чу Джинхи. Он только-только разменял третий десяток. Поведал, что сел на лодку в деревушке близ Лжезеркала и таким образом незаметно пересёк границу, высадившись у восточных гор. Оттуда он то пешком, то на встречных повозках добирался до городов. В каждом просил милостыни и крыши над головой в Соборе Истиннолунного. Мы сделали запрос принимавшим его мудрецам и убедились в правдивости его истории. Всё, о чём он просил, это возможности сесть на корабль и покинуть материк без желания когда-либо возвращаться, — чётко доложил Мун Хиёль, точно солдат, сдающий рапорт генералу.       — Молодой аристократ из богатого дома Дэфидеи старается незаметно покинуть материк, — кратно резюмировал Хонджун и сделал большой глоток из фляги, поморщившись от послевкусия неизвестного Сонхва напитка. — Понятно, почему его выбор пал на наши земли, а не Ирлес: там бы его повязали сразу и отправили на допрос. Вопрос в том, почему он ищет спасения от собственного царства. Вы его уже допрашивали?       — Пока что только незаметно следим, — ответил Хёнджин. Он отошёл к окну и, прислонившись к подоконнику поясницей, скрестил руки на груди. — Он не выделяется, безвылазно сидит в Соборе, за возможность спать под крышей помогает в их саду. На первый взгляд вполне себе безобидный. Но вид у него такой, словно за ним черти из чёрной дыры гонятся.       — Если он совершил преступление против короны своего царства, мы будем под угрозой, укрывая его на своих землях, — внёс свою лепту в размышление Хван Сонджун.       Сонхва пристальнее вгляделся в него, вспомнив слова Хван Тэгёна о мягком сердце его третьего ребёнка. И пусть Сонджун выглядел невообразимо кротким и добрым человеком, от него за версту разило опасностью. Кто знает, возможно, до управления поместьем дома Барманов его приоритетом была пыточная камера, ибо только с такой добродушной улыбкой следовало давить на чужие слабости.       — Он определенно точно совершил преступление, иначе бы не бежал из Дэфидеи, но выяснять это следует постепенно и не пугать его лишний раз наручниками и темницей, иначе он ничего не расскажет, — Хонджун откинулся на спинку дивана и махнул Мун Хиёлю рукой. — Благодарю вас за сведения. Подержите его на территории Собора, пока мы не примем решение.       Мудрец поклонился и невозмутимо пошёл на выход. Сонхва провожал его удивленным взглядом из-под приподнятых бровей. Он не совсем понял, зачем требовалось присутствие главы местного Собора, если семейство Хван сами могли обо всём доложить Хонджуну.       — Мы составили портрет человека по описанию Хван Юнсона, — оповестил отец Хёнджина и протянул царю свёрнутый в рулон лист бумаги.       Сонхва невольно наклонился ближе с намерением взглянуть на портрет. Пальцы против его воли сильнее впились в шесть кота на коленях, но Марс даже не взбрыкнулся недовольно, лишь махнул хвостом, словно понимая тревоги хозяина и давая ему возможность спрятать трясущиеся конечности в своей пушистой шубе.       А беспокоиться было о чём, ведь с листа пергамента на них с Хонджуном взирал юноша, который в том, родном для Сонхва мире принёс ему на реставрацию книгу сказок, написанную Ли Минхо.       Прошло много времени, но наконец-то Сонхва убедился в существовании Ким Кёнмуна в мире Элеарда. Еще одна очень тоненькая, но такая важная для связи ниточка протянулась, зажигая в душе Сонхва надежду, что путь назад есть.       Хонджун долго, со сведенными к переносице бровями рассматривал довольно чёткий портрет.       — Он назвал его имя?       — Нет. А если бы и назвал, не исключено, что незнакомец представился вымышленным именем.       Мужчины еще обсуждали между собой таинственные встречи Юнсона и Кёнмуна, но Сонхва их не слышал, слишком воодушевленный внезапно подвернувшейся подсказкой. Конечно, найти Кёнмуна будет непросто, а поговорить с ним и подавно, ведь сейчас он не в чести у царя и дома Барманов. Сонхва всё еще был в тупике, но ветер наконец-то переменился.       — Право, господа, вам еще не надоели вечные разговоры о политике? — бесцеремонно ворвалась в зал леди Хван, с грохотом раскрывая массивные двери одним легчайшим толчком. — Я уже велела накрыть нам чай в саду, и он безудержно стынет, пока вы впустую чешете языками. Взгляните, как вы утомили принца Пака.       Сонхва под напором чужих взоров не смог сдержать смущенного хмыка и в ответ лишь погладил мордочку прикрывшего от наслаждения глаза Марса.       — Полностью поддерживаю сестру. Давайте выпьем чаю, — сказал Сонджун и, подхватив леди Хван под руку, вывел женщину наружу.       Хонджун тяжело опёрся ладонью о колено Сонхва, используя его в качестве опоры, чтобы подняться. Воротник мундира слез с его плеча, являя глазу крепкую шею и косточку ключицы в широком развороте рубашки. Герцог нахмурился от давления на ногу и повернулся к мужу с желанием хотя бы недовольно зашипеть, но так и остался сидеть с раскрытым ртом и прикованными к царской шее глазами, где очень ярко пылала красная отметина от чужих зубов.       Услышать о том, как супруг развлекался ночью с другим мужчиной - это одно. А столкнуться с какими-никакими доказательствами и иметь дело с последствиями - другое.       Сонхва злился на чужую вседозволенность. И вместе с этим он был разочарован.       Словно окаменев, он не смел даже шелохнуться, чтобы убрать ладонь мужа со своего колена, но на помощь пришёл зашипевший Марс, который исполнил своё желание как следует вцепиться когтями в чужую руку. Хонджун вскрикнул от боли и тряхнул в воздухе пострадавшую ладонь.       — Какого чёрта это исчадие ада вообще здесь делает? — яростным шёпотом обратился царь к мужу.       Сонхва крепче прижал к себе кота.       — Исполняет роль мук твоей совести. Если она вообще у тебя есть.       Герцог в одно мгновение поднялся и ровной крепкой походкой направился к двери, за которой его уже ждал Ёсан.       — Чаю, господин? Леди Хван распорядилась накрыть для всех стол в саду.       — Я бы предпочёл сейчас пистолет с пулями, но чай тоже сойдёт.       Количество членов семьи Хван значительно поредело по сравнению с ночью, чему Сонхва, определенно, обрадовался. Он кивком головы поприветствовал Йеджи, наливавшую чай своему отцу, и Чанхи, который помогал своей матери дойти до стола. Сам герцог сел рядом с леди Хван, озарившей его светлой улыбкой. Марс перекочевал в руки камердинера и уже очень скоро стал нянькой для всех маленьких гостей в саду. И Сонхва, и Ёсан следили за котом краем глаза, всё гадая, откуда же тот взялся в Зарефе.       — Ваш талисман? — полюбопытствовала леди Хван. Она кивнула в сторону Марса головой и маленькими щипчиками положила в тарелку герцога покрытый сахарной пудрой розовый шарик.       — Талисман должен всегда быть рядом и оберегать, а этот приходит, когда ему вздумается, и так же внезапно исчезает.       — Все кошки такие. Но чёрные коты особенные. На родине моей бабки со стороны матери их считают самым мощным оберегом, — женщина тихо хихикнула в свою чашку. — Будь я помладше, отец определенно высек бы меня за подобные разговоры.       — За подобные разговоры? — полюбопытствовал Сонхва, стараясь невозмутимо поддерживать разговор. Краем глаза он заметил пересёкшего порог в сад Хонджуна. Царь определенно выглядел куда более собранно и прилично по сравнению с тем, каким он был в приёмном зале. Найдя взглядом мужа, государь мелко кивнул ему, на что Сонхва лишь глаза закатил, и сел подле Хван Тэгёна на другом конце стола.       Леди Хван склонилась к чужому уху и горячо прошептала:       — Корни бабки моей матери берут начало из племён, проживавших у центрального оазиса Ирлеса. Одно упоминание их обрядов жертвоприношения и актов гаданий вызывают у моего отца признаки агрессии.       Женщина довольно хохотнула, словно одна мысль об обозлившемся Хван Тэгёне её безудержно веселила.       — Говорят, что Ашуары тоже имеют дальние родственные связи с теми племенами, но у меня не было возможности это выяснить. Видите ли, непросто побеседовать с теми, кого всего пару сотен лет назад преследовали по всему царству и истребляли за связь с колдовством. Так смешно, что люди верят в волю небес и следуют звёздному пути, но закрывают глаза и уши на любое упоминание существования магии. На следующей неделе в соседней деревушке на границе с Ирлесом пройдёт Фоси-тэ-Галью, очень красочный фестиваль, ежегодно проводимый в память о союзе Ирлеса и Элеарда. Люди жгут костры, поют песни и рассказывают легенды. Но мало кто знает, что столетиями раньше этот фестиваль был обрядом призыва душ, застрявших по ту сторону зеркала. О, хотите я погадаю вам на чаинках?       Сонхва слушал леди Хван с хмурым выражением лица и лишь одним ухом, а потому не сразу разобрал внезапное предложение. Он медленно опустил взгляд в собственную чашку, где действительно уже не осталось жидкости, а листочки травяного растения прилипли к фарфоровым стенкам.       — Разве любого рода гадания не порицаются чтецами звёзд? — сказал герцог неуверенно, но рука его сама уже протягивала чашку женщине.       Та приняла сосуд с неким почтением.       — А вы видите здесь хоть одного мудреца? В гадании нет ничего предосудительного, ведь это абсолютно безобидное занятие. Верить или нет - выбор самого человека, в то время как чтецы звёзд в своём призыве верить довольно настойчивы. Так, что тут у нас?       Леди Хван несколько секунд крутила чашку в руках, пристально рассматривая чаинки и выискивая в их положении спрятанные фигуры.       — Ох, как интересно! Взгляните, — она призвала Сонхва склониться над фарфором вместе с ней. — Здесь определенно есть дерево, в самом центре. Очень благоприятный знак, ведь дерево имеет сильную связь с землёй и магией природы. А тут оленьи рога… Вас ждёт долгое путешествие и много дорог впереди. И ему противоречит якорь, который, наоборот, привязывает вас к одному месту.       — Это немного похоже на червяка, — ухмыльнулся Сонхва, пальцем указывая на крайнее скопление чаинок.       — Или змею, — кивнула леди Хван. — У неё тоже неоднозначное толкование: змея может укусить как вас, так и вашего обидчика. Позволите вашу руку?       — Вы и по линиям судьбы гадаете? — герцог безропотно протянул женщине левую руку.       — Я написала книгу о различных видах гадания, когда была в вашем возрасте, но, увы, ей не дано увидеть свет. Ведь где это видано, что наследница великого дома власти увлекается «тёмной» магией? — Леди Хван взяла Сонхва за запястье, избегая пальцев и колец на них. — Ох, милый… Кто-то глубоко влюблён в вас, но ваше сердце холодно, как лёд. Вы жаждете приключений, но при этом упрямо держитесь за стабильность, — герцог хмыкал и мелко вздрагивал от щекотки, когда леди Хван водила по его ладони своими длинными ногтями. Их тихий уголок несколько раз одаривали любопытными и озадаченными взорами. — Ваша линия жизни довольна… необычна.       — Почему?       — Она раздваивается. У котов девять жизней, а ваши ладони говорят, что у вас их две. И одна короче другой.       — Хван Хевон, прекрати забивать голову принца своими нелепицами, — внезапно мыльный пузырь их уголка лопнул под напором голоса хозяина дома Барманов.       Сонхва от неожиданности выдернул руку и спрятал ту под столом. Леди Хван равнодушно улыбнулась хмурому отцу.       Герцогу сделалось жарко то ли от пристального внимания людей в саду, то ли от гаданий женщины. Конечно, он продолжал всеми силами цепляться за рациональность и не верить всему, что услышал, но о какой вообще рациональности может быть речь, когда ты уже вот как месяц проводишь в другом мире?       Гадания леди Хван, определенно, посеяли смуту в душе Сонхва. Он снова и снова водил пальцами по раскрытой ладони, поглаживая подушечками линии на коже. Сколько раз он, балуясь в попытках скоротать время перед сном, рассматривал собственные руки, выискивая в них признаки того, что эти самые руки принадлежат герцогу, а не ему? Бесконечное множество раз, но никогда он не обращал внимания на то, что самая близкая к большому пальцу линия в действительности двоилась. Было ли это обычным совпадением или подсказкой к случившемуся?       Сердце пропустило удар при воспоминании о нежном письме от таинственного человека. Любопытно, отвечал ли он на эти письма? На них не было ни имени, ни обратного адреса, но если герцога действительно связывали трогательные отношения с другим человеком, то он знал, кому и куда следует отправлять конверты. Сонхва же был лишён и этого знания, и чувств. Ему было бы стыдно признаться, но он ощущал от этого лишь облегчение.       Из терний размышлений его вырвала неторопливая мелодия. Моргнув и согнав пелену задумчивости с глаз, Сонхва обвёл взглядом сад и обнаружил, что количество гостей поубавилось. Вероятно, он пробыл в собственных мыслях достаточно долго, зарывшись в них так глубоко, что даже слов прощаний не слышал.       И всё же кое-что смогло вернуть его в реальный мир. А точнее кое-кто, кто очень виртуозно играл на одиноком рояле. Сначала Сонхва обозначил для себя мужскую спину, и только после, чем пристальнее он в неё вглядывался, тем яснее ему становилось, что это очень знакомый ему вид. Желая убедиться в собственном предположении, герцог бегло осмотрел сад и убедился, что Хонджуна среди сидящих за столом не было. Зато хозяин дома Барманов расселся в своём кресле, откинувшись на спинку и в блаженстве прикрыв глаза.       Хонджун не то чтобы часто хвастался своими талантами, и о том, что он правда умеет играть на рояле, Сонхва лишь предполагал из их недолгих препирательств после того, как сам герцог порадовал семью Ли в замке. И сейчас его игра казалась детским лепетом по сравнению с тем, что творили пальцы Хонджуна с клавишами.       Кажется, он впервые наблюдал своего мужа таким невозмутимым. Не сказать, что царь полноценно погрузился в дело, отдавшись ему без конца, но было видно, что такая мелочь, как игра на рояле, в самом деле приносила ему душевное равновесие. Даже удивительно, что такого человека, как Хонджун, мог покорить музыкальный инструмент.       Ах, точно.       Он ведь желал жениться на безродном музыканте.       Сонхва хмыкнул и пожалел, что на столе сегодня нет ничего спиртного. Он бы не отказался от хмельного бокала вина дома Барманов, лишь бы не видеть этой щемящей сердце тоски на чужом лице. Не оставалось сомнений, о ком болела душа государя.       Какой же всё-таки своевольный человек. Ночью он предается любовным утехам с одним, страдает по другому, а нервы и того изводит третьему.       Однако Сонхва не мог не признать, что его муж выглядит прекрасно за роялем. Он никогда не оценивал внешность царя с точки зрения привлекательности, опасаясь вызвать у самого себя рвотные позывы, а сейчас мысли убежали далеко вперёд, заставляя невольно самого себя засмотреться то на изящные пальцы, то на безмятежное выражение лица, изредка открываемое в повороте головы, то на покатые плечи. Глупо было бы отрицать, что Хонджун не обладает притягательной внешностью, а Сонхва глупцом никогда не был.       Вот только он скорее собственными словами подавится, чем признает это вслух, поэтому, когда Хонджун закончил парию и оглянулся на него в ожидании, герцог лишь сощурился и горделиво задрал нос.       — Пойди сюда, супруг, — кивком головы подозвал его царь. В тишине сада его голос прозвучал величаво, как приказ, которому грех было ослушаться, но Сонхва заставил себя сидеть, вцепившись пальцами в собственные колени. — Сыграем вместе.       Все тут же в ожидании воззрились на герцога.       — Я не знаю, как играть в четыре руки, — не скрывая своего смятения, отозвался он.       — Не столь важно. Просто начни, а я подхвачу. Ну же, иди сюда.       Проигнорировать протянутую в его сторону руку, словно Хонджун с такого большого расстояния мог до него дотянуться, было нельзя. Это бы выглядело очень невежливо и, на фоне слухов вокруг царя и слуги из поместья, провокационно, словно муж государя всеми силами пытается себя возвысить над этими домыслами. Но самый лучший способ показать свою возвышенность как раз в том, чтобы смело встречать невзгоды и неприятные слова лицом к лицу. Отступи Сонхва сейчас, он даст Хонджуну победить. Тот не мог не знать о том, что о них говорят, но сделал именно то, чего герцог от него и ждал: проигнорировал как ситуацию, так и мужа, словно его это не касается.       По лицу Хонджуна сложно было что-то понять, особенно когда он так ласково улыбался. Сонхва даже послышалось, как несколько юных девиц мечтательно повздыхали из-за этого, сетуя на то, что их царю мужчины куда интереснее. Сам бы герцог что угодно отдал за возможность отвести от себя и этот взгляд, и протянутую руку, но он мог лишь со вздохом подняться и подойти к роялю. Хонджун слегка подвинулся на скамейке, освобождая место подле себя.       — Я не знаю, что играть, — предпринял еще одну попытку Сонхва, но его мужа это, естественно, не впечатлило.       Герцог провёл несколько секунд в упорных раздумьях, пытаясь вспомнить мелодию, которую он в состоянии хотя бы сносно сыграть, но в голову как назло не приходило ничего, кроме саундтреков из фильмов и аниме, которые он играл своим друзьям еще в школьные годы, чтобы похвастаться. Тогда он вызывал у приятелей и их подружек незыблемый восторг. В надежде, что и сейчас его навыки возымеют схожий эффект, он занёс пальцы над клавишами, храня в голове слова Хонджуна.       Он сфальшивил в миг понимания, что царь мог просто посмеяться над ним и дать вдоволь опозориться перед четой Хван. Хонджун хранил молчание, угрюмо наблюдая за его беглыми движениями по инструменту и вгоняя тем самым Сонхва то в панику, то в краску, пока из-под его пальцев лилась рваная мелодия. Вконец расстроившись, герцог уже порывался вскочить с места и удалиться из сада, как внезапно к его неуверенным скольжениям ладоней добавились чужие. Хонджун в какой-то момент придвинулся, соприкасаясь с ним сначала бёдрами, а затем сталкиваясь и локтями. Сонхва с удивлением понял, что его жалкая попытка сыграть напев из «Русалочки», когда юная Ариэль, имея огромную сокровищницу, мечтала о возможности узнать больше о наводном мире, обрастала новыми мотивами от другого человека.       Сонхва никогда прежде не доводилось играть на пианино с кем-то в четыре руки. Когда он все же изредка выказывал отцу своё желание потренировать возможно полезный в его жизни навык, родитель никогда не занимал место рядом за инструментом, а взирал на сына сверху вниз. Он подходил, чтобы поправить его руки или указать на нужную клавишу, а затем снова отходил, когда Сонхва начинал играть.       Поступив в старшую школу, Сонхва столкнулся с множеством проблем в своей жизни: новая школа и люди в ней, бесконечные ссоры родителей и напряжение в доме, вопрос о собственном будущем и выбор университета, невозможность поговорить об этом с кем-либо из взрослых, не опасаясь вызвать лишние вопросы и осуждение. Он долго копался в себе и искал не столько то, что будет ему по душе, сколько то, что поможет выбраться из разваливающейся с каждым днём всё больше семьи. Мать уже не видела в работе отца смысла, когда его произведения резко перестали приносить доход. А потому речи о том, чтобы заняться музыкой всерьёз, и не было. Для них это было сложно финансово, а для Сонхва впоследствии и того невозможно: в ходе школьной экскурсии он неудачно упал на льду и сломал руку. На прошлом теле даже остались шрамы от операции. После этого играть ему стало невообразимо тяжело, но он не отчаялся, поскольку - как бы это ни было иронично - его травма помогла пусть и на чуть-чуть, но сблизить его родителей. Часами они сидели рядом с ним, делясь собственными переживаниями.       Но это был момент мимолётного счастья, который, однако, кое-что привнёс в жизнь Сонхва.       Руки зависли над роялем, не касаясь клавиш. Хонджун бросил на мужа странный взгляд, но продолжил играть, пока Сонхва с упоением проглатывал внезапное озарение.       Шкатулка.       Как он мог забыть?       В последний год старшей школы, в очередной раз проводя уборку в чулане, он и наткнулся на старую деревянную коробочку, в которой обнаружил множество семейных ценностей в виде древних фотографий, писем, монеток, билетов и даже чеков от важных покупок. Целая история хранилась в такой маленькой заурядной вещице. Там же была его фотография, на которой он совсем еще младенец, и затхлый портрет его деда, на которого, по словам отца, он был похож как две капли воды.       Что-то внезапно вспыхнуло тогда в Сонхва с новой силой, и уже вечером он просматривал университеты с историческим направлением. В конце концов, терять ему было нечего.       Та шкатулка, что он видел во сне. Шкатулка, которую ему принёс Ким Кёнмун вместе с книгой на реставрацию. И шкатулка, в которой Хонджун подарил ему кинжалы.       Они все были одинаковыми.       Сердце быстро-быстро забилось в груди, и Сонхва даже на мгновение задержал дыхание от страха, что его собственное сознание просто издевается и подкидывает подсказки там, где их никогда не было. Но шкатулка была, и от этого факта никуда не деться.       Оставалось выяснить, какую связь всё же имеет Сонхва с этим миром. Помимо того, что здесь существует человек с идентичным ему лицом и именем.       Чья-то рука упала ему на колено и ощутимо сжала ногу через ткань брюк. Юноша повернулся в сторону и от того, насколько близко к его лицу оказался Хонджун, захотел отклониться назад, но ему не позволили это сделать, поймав под поясницу.       — В чём дело? Заскучал? — прошептал царь мужу в шею, пока Сонхва упирался согнутой в локте рукой ему в грудь, стараясь тем самым держать дистанцию. — Кажется, я уделял тебе мало внимания в последние дни. Надо срочно это исправлять.       — Поэтому ты сейчас пытаешься облизать мне лицо, как собака? — нахмурился герцог. Его рука под чужим напором дрогнула, что с лёгкостью позволило Хонджуну притянуть его ближе и практически соприкоснуться с ним грудью. — Мне было вполне неплохо и до этого. Хонджун…       — Да, муж мой? Я тебя смущаю?       — Нет, ты меня бесишь. Отцепись.       — Не могу, — царь ухмыльнулся и, слегка вытянувшись - всё же перед ростом Сонхва он, очевидно, проигрывал даже сидя, - прижался губами к чужому уху. Герцог слышал и грохот собственного сердца в груди, и взволнованный рокот, разнесшийся по саду за их спинами. Конечно, сия сцена для зрителей выглядела донельзя интимно, если не знать, что творится в головах у исполнителей главных ролей спектакля. — Я тоже жертва обстоятельств, если ты забыл.       И в этот момент раздался щелчок, который герцог уже когда-то слышал. С полыхающими от злости и смущения щеками он оглянулся и заметил мужчину с фотокамерой.       — Ох, кажется, такое уже когда-то было, — притворно ласково произнёс Хонджун и убрал руку с чужой поясницы.       — Прошу прощения, мой царь, я не смел нарушать ваш… момент, — мужчина с камерой не звучал виновато и практически подпрыгивал на месте от воодушевления и восторга. — Я корреспондент из местной газеты. Наш главный редактор связывался с вами и достопочтенным Хваном. Могу ли я…       — Само собой! Где нам встать, чтобы снимок для первой страницы получился самым лучшим? — заулыбался Хонджун и потянул опешившего Сонхва за руку, чтобы тот поднялся на ноги.       Ах, оказывается, фотографироваться для прессы и давать интервью тоже входит в царские обязанности, кто ж знал.       Герцог обрадовался лишь тому, что на снимках в газете не будет видно его красного лица из-за чёрно-белого эффекта. Он обошёлся малой кровью, получив лишь один вопрос:       «Что вы чувствуете, став мужем нашего государя?»       Его это одновременно и обидело, ведь он не абы кто, а герцог Пак, хозяин дома Аллеитов, известный художник и аристократ! А вы можете спросить его лишь о чувствах по поводу свадьбы с самым невыносимым человеком в царстве?       И при этом расслабило: чем больше он будет держать рот закрытым, тем меньше его слова смогут быть использованы против него в пагубном свете.       Посему он обошёлся простым «Я очень счастлив», сказанным нежно и с улыбкой на лице при взгляде на царя. В этот момент снова прозвучала вспышка фотокамеры, а потому жди горячих новостей на первых же страницах местной газеты. Хонджун закатил глаза с приторной любовью на дне зрачков, оценив чужую актёрскую игру.       Хван Тэгён и другие представители действующей главной ветви дома Барманов тоже не остались в стороне. К моменту, когда корреспондент убедился, что ему вполне хватит наработанного материала, Сонхва уже чувствовал лютую усталость, а до завершения дня было еще далеко. Всё это очень походило но какую-то пресс-конференцию со знаменитостью, в которой Хонджун - сам себе и звезда, и пиар-менеджер.       — Прибыл генерал дворцовой гвардии, — объявил стоящий у открытых дверей сада слуга. Вероятно, приход корреспондента он тоже озвучил, но Сонхва, полностью увлеченный своим мужем, этого попросту не услышал.       — Пусть войдёт, — пригласил его Хван Тэгён.       Чон Юнхо в своём полном обмундировании появился в саду и поприветствовал всех глубоким поклоном.       — Мой царь, мы закончили составление дальнейшего маршрута. Если отправиться по пути, проложенным через Аралис, то в Эйл-Риф мы прибудем не раньше, чем через неделю и три дня из-за дождей и объезда горного массива. Путешествие на северо-запад сэкономит нам всего одни сутки.       Сонхва тут же приосанился, заслышав знакомое место.       — Одни сутки в горах могут превратиться в неделю пути, поэтому отправимся на северо-запад, не станем рисковать, — Хонджун отошёл к распахнутому окну, через который в крытый сад проникал свежий воздух, и вытянул из кармана мундира портсигар. — Выезжаем завтра утром.       — Так скоро? — удивился Сонджун. — Но вы гостите в Зарефе всего второй день.       — И с радостью остались бы подольше, но мы уже прилично задержались на территории дома Барманов. Не хочу, чтобы со стороны это выглядело так, словно корона к вам более благосклонна, чем к другим домам власти.       — Не желаете навестить свою матушку? — Хван Тэгён грузно опустился в кресло рядом с царём и принял от него сигару. — Благодарю.       — Сомневаюсь, что она нас ждёт.       — Ждёт, — бросил Сонхва быстрее, чем позволил себе засомневаться. Его рука дрогнула, чтобы прикрыть рот, но он вовремя отдёрнул себя и сделал вид, что заправляет прядь за ухо.       Сам же недавно радовался тому, что его не заставляют говорить, и вот!       Хонджун поднял бровь, выдыхая дым носом.       — И, конечно, она лично тебе об этом сообщила, — произнёс с иронией, но при этом задумчиво.       — Во время банкета она просила нас навестить её в Летнем дворце. Сказала, что если сама тебя попросит, то ты… — герцог сглотнул, столкнувшись с предостережением в глазах мужа.       — То я не приеду, — усмехнулся Хонджун и глубоко затянулся, чтобы после запрокинуть голову и пустить дым к прозрачному потолку. — Очень похоже на мою мать.       — Появление принца Пака в Академии искусств в Аралисе вызовет всеобщий ажиотаж, — поспешил добавить Хёнджин, что сидел за столом, подпирая голову рукой и сонно хлопая ресницами.       — Позвольте внести свою лепту, — пробормотал Хван Тэгён, чья речь из-за никотиновой трубки во рту звучала довольно несвязно, но никто не посмел проявить своё недовольство из-за этого. — В Аралисе вы бы могли сесть на судно Мин Ушика. Его корабли известны не только своей красотой, но и скоростью. По воде вы доберётесь напрямую в порт Эйл-Рифа в считанные дни, не делая остановок из-за наступления ночи или непогоды. Я был бы рад написать ему срочное письмо почтовым орлом, и уже к вашему прибытию будет готова целая армада, коль угодно.       Сонхва моргнул. Уж не этот ли Мин Ушик являлся владельцем торгового дома «Агатовая бухта» и обещал подарить им с Хонджуном целое судно в честь свадьбы? Как ни посмотри, а поездка в Аралис куда более выгодная, нежели объезд по северо-западным городишкам.       Царь в раздумьях покрутил в пальцах сигару, а затем бросил её и наполовину не использованной в пепельницу.       — Что ж, раз мой супруг так желает воссоединить меня с матушкой… Юнхо, скорректируй маршрут с учётом остановки в Аралисе на день и всех непредвиденных обстоятельств в пути.       — Слушаюсь.       Генерал поклонился и покинул сад, тихо постукивая каблуками.       — Что ж, у нас есть время до завтрашнего утра, — подвела итог леди Хван и звучно хлопнула в ладоши. — О, а как насчёт театра? Сегодня вечером ожидается балет!       — Распорядись, милая, — кивнул хозяин дома Барманов на предложение дочери.       — Леди Хван, будьте добры показать моему мужу все достопримечательности Зарефа, — добавил Хонджун и, послав ухмылку Сонхва, пальцем указал сначала на себя, а затем и на Хван Тэгёна. — А мы с Достопочтенным Хваном останемся решать насущные вопросы.       — С превеликим удовольствием. Столько всего нужно успеть! Господин Пак, я пошлю за вами людей, когда всё будет готово! — воскликнула женщина и подозвала с собой на выход зазевавшихся родственников, оставляя царскую пару в компании своего отца, младшего брата и его сына.       Сонхва мысленно взвыл, желая без сил упасть в кровать, но вынужденно улыбнулся в знак благодарности, поймав на себе взгляд Хван Сонджуна.       — Моя сестра утомит вас до смерти, — с жалостью сказал он герцогу.       — Зато спать буду крепко, — отмахнулся льстиво Сонхва.       Куда ж ему было деваться? Тут и дураку понятно, что Хонджун воспользовался предложением леди Хван, чтобы на время избавиться от своего мужа и разобраться с теми вопросами, которые он бы не хотел, чтобы Сонхва услышал. Как судьба Хван Юнсона, например.       — В Аралисе мы бы могли сесть на хвост этому беглецу из Дэфидеи, — уже практически клюя носом, в свою кружку пробурчал Хёнджин. — Он ведь ищет корабль, а там самый крупный в нашем доме власти порт. Подбросим ему косточку и посмотрим, что он будет делать.       — Тогда ты поедешь с нами, — резюмировал Хонджун.       Молодой господин Хван поднял голову и дёрнул бровью над заспанными глазами.       — Зачем там я?       — Помнится, когда мы обучались военным тактикам и техникам допроса, именно ты был лучше всех в так называемом непринужденном получении информации, В ходе обычной беседы добывать подробности у тебя получается лучше всего, дипломат, — государь изогнул губы в дерзкой ухмылке при взгляде на мужа. — Я не такой. Предпочитаю грубую силу. Люблю, когда люди полностью в моей власти.       Сонхва напрягся, выяснив такие подробности о Хёнджине. Это ведь было правдой: молодой господин Хван обладал не только цепляющей внешностью и притягательной натурой, но и навыком трещать без умолку так, чтобы втягивать в беседу остальных. Герцог и сам становился жертвой его юркого языка, ни разу не устояв перед чужим обаянием. От мысли о том, что Хёнджин мог таким образом извлечь нечто из Сонхва, а тот этого даже не осознал, стало дурно.       Нельзя было ни на секунду забывать, что Хёнджин - близкий друг Хонджуна. А для Сонхва подобные связи могли стать губительными.       — Но ведь нет уверенности, что Чу Джинхи отправится именно в Аралис! Пока вы с господином Паком будете любовными делами заниматься во время медового месяца, мне прикажешь работать? — негодующе воскликнул Хёнджин.       — Хочешь так же? Тогда женись и подари своему деду правнуков, — сказал его отец.       Молодой господин Хван тут же вскочил на ноги с поднятыми вверх руками.       — Понял. Пойду отдам приказ собрать мои вещи в поездку.       И, злобно топая ногами, покинул сад под удрученный вздох Сонджуна и внезапный музыкальный аккорд, вызванный лапами севшего на клавиши открытого рояля Марса.

♛♛♛

      Время перевалило за полночь, когда Ёсан загасил последнюю свечу во временных покоях своего господина, который уже безмятежно спал с котом на соседней подушке. У камердинера даже особо времени не было узнать, откуда в поместье дома Барманов оказался питомец его герцога, но сейчас внезапное появление Марса - последнее, что в действительности волновало Ёсана.       Слугам на увеселительной прогулке по Зарефу делать было нечего, а потому Ёсан, проводив господина, в чьих глазах были невообразимые муки, занялся сбором его вещей и подготовкой личной повозки герцога. Минги, который мог бы с этим помочь, до сих пор отсутствовал. Камердинер подозревал, что его отослали сопровождать тюремную карету Хван Юнсона, и за это он не мог не ругать государя, оставившего своего мужа без личной защиты. В помощь Ёсану выделили нескольких слуг из поместья, и какова же ирония, раз в их числе оказался мальчишка, снискавший интерес Его Высочества. Паж, очевидно, тоже понимал насмешку судьбы, раз не смел на Ёсана даже глаз поднимать. Камердинер был на него настолько озлоблен, что не позволял приближаться к герцогским сундукам, и отправил заниматься подковами лошадей.       Бродя туда-сюда по поместью, будучи глубоко погруженным в дела, Ёсан всё же сразу заметил подъехавшую к воротам повозку. Он увидел её из окна и притормозил в любопытстве, потому что узнал кучера. То был один из дворцовых слуг, которые отправились с ними в путь, чтобы помогать в дороге. Два дня в поместье хозяина дома Барманов вся царская прислуга отдыхала, передав свои обязанности на работников особняка. Только камердинер герцога послушно продолжал работать, не позволяя никому даже пальцем посуды или постельного белья его господина коснуться.       Ёсан бы не придал значения увиденному, поскольку знал и повозку, и кучера, и даже лошадей. Но в момент, когда карета разворачивалась, шторка на дверце отодвинулась, давая мимолётный шанс обозреть то, что находилось внутри.       Точнее того, кто находился внутри.       Что-то в Ёсане замкнулось, закоротило, заставляя тем самым снова и снова прокручивать в голове секундную сцену. Он никак не мог вспомнить, где же видел лицо человека, сидевшего внутри царской повозки. Это определенно была не знатного рода персона, ибо такого камердинер никак не мог позабыть, наученный долгими годами службы герцогу Паку. Порой он тратил часы, рассматривая фотографии и портреты джентльменов и дам, с которыми его господину может выпасть возможность встретиться.       А если человек не является аристократом, то как он вообще оказался в царской карете?       Ёсан подумывал обсудить это с господином, но герцог Пак возвратился из театра такой уставший. Ему хватило сил лишь умыться, чтобы после завалиться в постель и забыться глубоким сном. Марс, точно чувствуя утомленность хозяина, тут же подобрался к нему ближе, моргая в сторону камердинера лучистыми голубыми глазами.       — Будь здесь, — шёпотом попросил Ёсан кота.       Тот шевельнул усами, прищурился и - камердинер удивился - кивнул своей кошачьей головой, чтобы после уложить хвост на расслабленную руку герцога.       Ёсан глубоко вздохнул, взял поднос с посудой, чтобы иметь какое-то объяснение его полуночной прогулке по поместью, и вышел в коридор, осторожно притворив за собой дверь. К его удивлению, снаружи не обнаружилось даже намёка на стражу. Пусть особняк хозяина дома Барманов и располагался в скале, настолько пренебрегать собственной безопасностью и безопасностью гостей было немыслимо. Где же охранявшие еще утром покои герцога стражники? Но у Ёсана не было времени сетовать на чужую безответственность.       Камердинер редко делал что-то необдуманно, поскольку вся его жизнь от и до была прописана тем, чем занимался его господин. Если же Ёсан и вытворял нечто немыслимое, то это, опять же, имело прямую связь с его господином. Вот и сейчас какое-то шестое чувство упрямо нашёптывало ему, что что-то здесь не так. Мужчина беспрепятственно проник на территорию поместья дома Барманов в царской карете, а значит лишь один человек мог дать ему такое позволение.       А Ёсан знал: всё, что тянет свои корни к государю, может иметь опасность для его господина. Поэтому он очень необдуманно, но собирался выяснить, кто же всё-таки проник в особняк.       Конечно, всё не могло пройти гладко, ведь, только завернув за угол, он нос к носу столкнулся с мужчиной в военной форме дома Барманов. Посуда на подносе нещадно задрожала и была близка к полёту на пол, если бы не быстрая реакция стражника.       — Прошу прощения, — мужчина отвесил Ёсану короткий поклон.       — Всё в порядке.       — Вы личный слуга принца, — резюмировал страж всего после одной секунды разглядывания лица напротив.       Камердинер к этому уже давно привык. У него были выдающаяся внешность и до идеала отточенные манеры и подача себя, что делало его весьма запоминающимся в глазах окружающих. Даже если люди не могли запомнить герцога Пака - что в принципе являлось невозможной вещью - то они определенно вспоминали его личного слугу. Ёсан был так называемой визитной карточкой своего господина.       — Да. Вот, несу посуду на кухню, — ответил он с вежливой улыбкой.       — Позвольте, я вам помогу, — мужчина потянулся к подносу в чужих руках. — Вы выглядите очень уставшим, а уже утром вас ждёт очередное путешествие. Вам нужно успеть выспаться.       — Вы так добры, спасибо.       Ёсан не ожидал так быстро избавиться от вялого прикрытия, но деваться было некуда. Подождав, пока стражник скроется на лестнице, камердинер почти бегом преодолел коридор до спальни, выделенной Хван Сонджуном для государя. Очень предусмотрительно с его стороны было поселить царскую пару пусть и на одном этаже, но на расстоянии пяти огромных залов друг от друга. Из-под двери сияла полоска света. Прижавшись спиной к колонне и скрываясь тем самым в её тени от внезапных полуночников, Ёсан прислушался. Ему потребовалось какое-то время, чтобы бессвязное бубнение начало складываться в его голове в разумные фразы.       — Выяснил что-нибудь? — обратился к кому-то государь.       — Как ты и предполагал, — ответил ему голос Чхве Сана. Ёсан вспомнил, что не видел стражника царя с самого обеда. — Чу Джинхи клюнул на наживку. Он сел в торговую повозку, заплатив подрядчику, чтобы об этом знало как можно меньше людей. Сейчас он должен быть уже на полпути в Аралис. Нужно поспешить и перехватить его там.       — Вам не кажется забавным тот факт, что он бежал из Дэфидеи, чтобы скрываться от преследования, но при этом всюду разбрасывается деньгами и хвастается своим фамильным гербом? Он собственными руками вешает себе на спину крест, призывая стрелять в мишень.       Для камердинера подслушанная весть стала новостью, которую он отпечатал в памяти с намерением позже рассказать всё герцогу.       — Как обстоят дела в Уфесте? — между тем спросил царь.       — Мы изловили всех укрывавшихся в городе разбойников и оставили их под стражей армии дома Барманов, но, боюсь, многие из них сбежали сразу, как был схвачен Хван Юнсон, — доложил ему новый голос. Зрачки Ёсана тут же расширились, уловив знакомый тембр и манеру речи, но в голове тут же вырос блок, не давая вспомнить, где именно он слышал сей голос и кому он принадлежал. В желании узнать больше он невольно вышел из-за колонны и приблизился к двери. — Некоторые укрывались в поселениях ближе к северной границе.       — Плохо дело, — угрюмо заключил генерал дворцовой стражи. — Если они продолжат бежать на север, то мы так очень скоро потеряем их в горах и не сможем выяснить, кому они присягнули на верность. Может, сменим курс и по пути проверим еще несколько городов? Мы могли бы отправить за Чу Джинхи молодого господина Хвана, и сами по изначальному плану пойти в дом Эфирдов по северо-западному маршруту.       — Нельзя, — с сомнением в голосе отринул такую возможность государь. — Сонхва ведёт себя слишком подозрительно, — при звуке имени своего господина Ёсан невольно вздрогнул. — Отлавливать Хван Юнсона с ним на хвосте - уже было неразумным решением, а сейчас он настаивает на том, чтобы мы заехали в Аралис. Сомневаюсь, что дело здесь только в моей матери, будь она неладна. Я не должен спускать с него глаз. Если он сообщит канцлеру о случившемся в Уфесте, тот тут же ухватиться клыками и не даст нам закрыть это дело тихо, и тогда о поддержке дома Барманов можно будет забыть. Я плохо всё продумал. Нужно было дать Хёнджину самому разобраться со своим родственником.       — Нет, ты поступил правильно, вмешавшись, — мягко осадил его Чон Юнхо. — Узнай кто, что молодой господин Хван поймал своего брата на измене и свершил самосуд, в царстве поднялось бы больше волнений. Мы отделались меньшей кровью. Думаю, у тебя получилось пустить ему пыль в глаза.       — Вы правда думаете, что наша проблема сейчас - это герцог Пак? Наша проблема - военные дирижабли, которые запускаются в небо так же часто, как воздушные змеи. Эти чертежи точно не могут принадлежать обычным разбойникам. Им помогал кто-то могущественный, при власти и деньгах! Мог ли это быть тот же человек, что и на портрете? — поинтересовался незнакомец, и Ёсан вжался щекой в разрисованную стену.       Но ответа он не услышал, поскольку находившиеся внутри люди подозрительно замолчали. Осознав, что произошло, камердинер быстро и бесшумно отошёл от стены и, приняв максимально невозмутимое выражение лица, занёс руку над дверью с намерением постучать, но знал, что его пальцы не успеют даже коснуться дерева.       Ведь дверь распахнулась в следующую же секунду. Ёсан состроил удивленное выражение лица и отступил на шаг, притворно испугавшись вышедшего его встретить Чхва Сана.       — Кто там? — донесся из спальни голос государя.       — Личный слуга господина Пака, мой царь.       Ёсан покорно склонил голову, краем уха слыша какие-то шуршания за спиной стража.       — Пусть войдёт.       Сан отошёл в сторону и приглашающе кивнул головой. Камердинер смущенно поджал губы и, перейдя порог, быстро склонился в поклоне. Государь дал ему позволение поднять голову.       — Мой господин, простите, что я так бессовестно нарушил ваш покой, — проблеял Ёсан, глядя упорно на точку у ног царя, но боковым зрением сканируя остальное немаленькое пространство. В полутьме из-за приглушенного света свечей было плохо видно обстановку и расположение мебели, но камердинера интересовало не это. Сейчас в комнате находится четыре человека вместе с ним самим, но Ёсан-то знал, что где-то в тени скрывался еще один, которому не позволено показываться ему на глаза. А если от личного слуги герцога что-то пытаются утаить, значит, это стараются оставить в тайне и для господина Пака. — Этот слуга очень виноват.       — В чём дело? — скучающе спросил государь и широко зевнул. — Сонхва снова упал в обморок, и тебе требуется моя помощь, чтобы отнести его в кровать? Что это вообще было, кстати? Снова его дурацкая болезнь?       Ёсан услышал шорох ботинок за собой, и фигура Сана исчезла из его поля зрения. Во рту от напряжения скопилась слюна. Казалось, его со всех сторон взяли в капкан. Нужно было срочно что-то придумать.       — Нет, мой царь. В тот раз мой господин просто слишком много выпил. Сейчас я пришёл к вам с просьбой.       — О, — царь изумился и сместился на своём кресле, наклоняясь ближе к столику перед собой, на котором были разбросаны какие-то бумаги. — Что такое? Говори.       Ёсан дрожаще вздохнул, сцепляя пальцы рук в замок за своей спиной. Со стороны могло показаться, что он напуган до дрожи и несколько смущён, но то была искусная актёрская игра, которой камердинер обучился у своего господина, наблюдая за тем, как тот мастерски подстраивается под настроение каждого человека на очередном светском мероприятии или балу.       — Не могли бы вы отозвать стражника Сона и вернуть его на службу к господину?       Генерал дворцовой стражи хмыкнул и лязгнул сброшенным на стол ружьём под аккомпанемент хохота государя.       — В чём дело? Сонхва заскучал по его присутствию подле своей изящной ножки?       То, насколько вульгарно и грубо звучали речи правителя в отношении герцога, злили Ёсана, вызывая желание то ли вцепиться ногтями в чьё-либо лицо, то ли хорошенько обругать наглеца. За столько лет камердинеру разные люди из высшего общества встречались, и многие считали своим долгом окатить господина Пака ушатом дёгтя, выискивая в этом какую-то личную выгоду. Но государь был иным. Казалось, он просто наслаждался тем, чтобы выставлять своего мужа в неприглядном свете, когда его собственное поведение и того больше не являлось предметом целомудрия и благородства.       Сдерживая недовольство где-то внутри, Ёсан добавил своему голосу нотку смущения.       — Мой господин не имеет никакого отношения к этой просьбе. Это моя личная проблема. Видите ли… С момента, как мы прибыли в Зареф, мой господин остался без защиты, поэтому я взял на себя обязательство озаботиться его личной безопасностью. Но, боюсь, что я переоценил свои возможности.       — Ты что же не спишь вторую ночь подряд, оберегая сон принца? — не скрывая удивления, спросил царь. Камердинер промолчал, покусывая нижнюю губу и упрямо пряча глаза под длинными ресницами. — Какая поразительная преданность. Я даже завидую своему мужу. Мне жаль, что тебе пришлось пренебречь своим сном, но, боюсь, я не смогу выполнить твою просьбу сейчас. Видишь ли, стражник Сон еще прошлой ночью покинул Зареф по моему личному поручению. Даже если я отзову его прямо сейчас, потребуется время, чтобы он вернулся. Не будь столь подозрительным и спокойно ложись спать. В поместье хозяина дома Барманов нам ничего не угрожает.       — Вы правы, — Ёсан склонился в почтении. — У этого слуги разум помутился после случая с моим господином во дворце.       — Ох, это был камень в мой огород? — услышал он тихий шёпот генерала и вторящее ему сдавленное хихиканье стража.       — Но кое-что я всё же могу сделать для тебя, — добавил между тем государь.       — Я не смею просить вас!       — Сонхва меня проклянет, если узнает, что я остался глух к просьбам его людей, — царь махнул рукой и скривился, как от зубной боли. — Сегодня ты как следует выспишься, а за безопасностью мужа я лично прослежу, поэтому ступай и передай ему, что сегодня я сплю в его покоях.       Ёсан застыл как громом пораженный. Не ожидал он подобного, совсем не ожидал. Привести государя лично к постели его господина могло ему только в страшных снах присниться, и как так получилось, что это произошло наяву?       — Но… как я могу просить вас о подобном? Может, стражник Чхве бы мог…       Его слова оборвались вместе со звуком падения чего-то тяжёлого на пол. Обернувшись, камердинер увидел стражника Чхве, лежащего на полу к нему спиной, и безучастно глядевшего на его тело генерала.       — Он в обмороке, — оповестил он абсолютно равнодушно.       — Стражник Чхве, к сожалению, тоже не сможет, ведь он без сознания. А потому ступай и передай моему мужу ждать меня в своих покоях.       — Мой господин уже спит, — предпринял еще одну попытку спасти герцога Ёсан.       — Тем лучше, — довольно развёл руки государь. — Не будем его тревожить лишний раз. Я просто тихонько посижу рядом с ним. Ну, ступай уже и ложись спать. Иди-иди.       Камердинер послушно покинул царские покои и вернулся в спальню герцога. Марс лежал там же, где он его оставил. Ёсан с тяжким вздохом прижал ладонь к груди, туда, где в потайном кармане хранится военная печать дома Аллеитов.       Попытка выяснить личность тайного посетителя царя завершилась абсолютно неожиданными результатами, но кое-что Ёсан все же смог разузнать. Когда он оборачивался, чтобы лицезреть павшего без сил стражника Чхве, то заметил две вещи.       Первая заключалась в таинственных записях, что хранились на столе за спиной генерала Чона. Тот, казалось, специально встал так, чтобы спрятать их своим телом, но камердинер всё равно заметил. Буквы на бумаге были ему незнакомыми, но это точно не могло быть чем-то неважным, раз записи от него так старательно прятали. Ёсан видел их всего мгновение и лишь пару строчек, но успел всё досконально запомнить. Он годами развивал свою память и орлиное зрение, чтобы быть максимально полезным своему господину. Там, где герцог Пак не мог видеть и слышать, это с лёгкостью мог сделать Ёсан.       Вторая вещь подтвердила его догадку: мужчина, проникший в поместье дома Барманов, был человеком государя и всё это время находился в его покоях. Ёсан успел заметить его блёклый силуэт за тканью портьер и кусочек выглядывающих из-под ткани ботинок. Человек скрывался, пытаясь не попадаться камердинеру на глаза. Если это один из стражников государя, то в подобной скрытности не было смысла, потому что Ёсан знал абсолютно каждого из них в лица и поимённо, равно как и они его.       Эту персону он, вероятно, тоже видел и мог узнать, попадись он ему на глаза, поэтому государь озаботился тем, чтобы этого не произошло.       Бросив последний взгляд на своего спящего господина, Ёсан удалился в отведенную для него спальню прямо за стеной. Когда-то у него был опыт бодрствования в течение четырёх дней, поэтому всего лишь вторая ночь без сна не нанесёт его организму особого труда. Ёсан ни за что в жизни не смог бы уснуть, зная, что с его господином делит кровать абсолютно не милый ему человек. Он бы просидел рядом с ним с ножом, охраняя сон герцога от нежелательных гостей, но за убийство царя его тут же отправят на смертную казнь, а своему господину он был еще нужен.       Поэтому, скрипя зубами, камердинер разделся и забрался под одеяло, зная, что заснуть всё равно не сможет, но для человека, отправленным проверить его, нахождение Ёсана в постели будет достаточным доказательством. Всю ночь он был занят тем, чтобы мысленно рисовать загадочные буквы, а затем воспроизводить голос четвёртого юноши, надеясь вспомнить, где же он слышал его.       И так до самого рассвета.