per aspera ad astra

      Сонхва покидал Зал советов в смешанных чувствах. Внутри него все еще гудели до предела напряженные струны, а нижняя губа нещадно болела из-за того, как сильно юноша вцепился в неё зубами. Взгляд Хонджуна жёг его спину меж лопатками, но реставратор заставил себя не оборачиваться.       Стоило только по наитию завернуть за угол, чтобы попасть в ведущий в другую часть замка коридор, как чей-то звучный разгневанный голос эхом отразился от стен и заставил Сонхва вздрогнуть от неожиданности. Как испуганная лань, он замер в тени колонны, не смея тревожить чужой беседы.       — Этот щенок посмел оскалить зубы на нас, министров, — шипел низкий грудной голос, от звучания которого всё внутри герцога замирало в напряжении. — Что он выкинет в следующий раз? Перепишет все законы? Сунет свой нос в управление моего дома?       — Министр Гу, вам бы не помешала настойка ромашки, — в противовес сметающей всё на своем пути ярости мелодично проиграл абсолютно равнодушный голос канцлера. — Иначе от вашей неспособности обуздать эмоции этот коридор рискует быть обрушенным.       Несколько минут слышалось лишь быстрое тяжёлое дыхание и перестук шагов, словно министр без устали бродил из стороны в сторону.       — Если этот безродный мальчишка посмеет…       — У него не хватит духу, — с насмешкой прервал новую тираду Чон Джонхан. — Дайте ему поиграть в правителя. Кого бы Ким Хонджун не избрал на место нового главного инспектора, это не создаст для нас помех. Любую стену можно проломить.       Сонхва в недоумении нахмурился. Ему не следовало подслушивать чужой разговор, тем более что он понятия не имел, о чём идёт речь. Тут не пахнет приятным исходом событий. Однако от одного звучания имени жениха, произнесенного таким пренебрежительным тоном, юноша невольно нахмурился и неловко покрутил помолвочное кольцо на пальце. Он так и не вернул Хонджуну его печатку.       — Вам следует посадить этого щенка на цепь.       — Цепь? Он сломает себе челюсть и сбежит.       — Вы знаете, о чём я. Примите меры, иначе не бывать нашему договору.       Повисла угрюмая тишина, от которой Сонхва сделалось совсем неуютно. Он хотел тихо уйти, никого не потревожив, но под ногу так неудачно попал завернутый угол ковра. Юноша еле успел ухватиться за колонну, чтобы не влететь в пол носом, однако его присутствие сразу сделалось заметным. Чон Джонхан, определенно заметивший кольцо на мелькнувшей из-за мрамора руке, громко откашлялся.       — Я обдумаю это. Ваш экипаж готов.       Министр Гу деловито хмыкнул и направился к выходу. Сонхва, услышав звук отдаляющихся шагов, облегченно выдохнул и вышел из-за колонны.       — Если хочешь научиться искусству шпионажа, для начала откажись от обуви на каблуках, расклешенной одежды и драгоценностей, — дядя приподнял бровь и указал на печатку.       Герцог смущенно фыркнул.       — Простите, дядя, я не хотел подслушивать.       Джонхан понимающе кивнул и переложил рукоятку трости в другую руку.       — Так, — протянул он, оценивающе глядя на лицо племянника. — Полагаю, тебе лучше.       — Немного.       — Твой камердинер поступил очень смело. Далеко не каждый отважится пронести на территорию царского дворца ядовитые ягоды, но он самолично приставил кинжал к своему горлу.       — Он пытался помочь мне, — нахмурился Сонхва и скрестил руки на груди. — Я даже не предполагал, что могу быть болен чем-то.       — Как и мы все. Кан Ёсан прав: известие о твоём плохом самочувствии подставляет тебя самого под сильный удар.       — Почему?       Канцлер хмуро поджал губы.       — Потому что слабому и больному не место на царском престоле.       Реставратор сглотнул ставший в горле ком. Что ж, из них двоих хотя бы Хонджун выбивался из этого описания: он точно не был болен и определенно не был слаб.       Настолько, что одним отстранением от должности главного инспектора он вывел из себя министров.       — Как думаете, почему он это сделал? — задумчиво протянул Сонхва, глядя куда-то за плечо дяде.       — Он показал совету свои возможности. Так сказать, расставил сети, — со вздохом ответил Джонхан и тяжелее опёрся на трость. — Я и сам собирался разобраться с Нам Хвитэком, однако не ожидал, что государь решится взять дело в свои руки за день до вашей свадьбы.       Сонхва сдержал обреченный вздох. Дома власти были очень влиятельными и, как сказал царь, предыдущий правитель сильно развязал им руки, снабдив чрезмерной долей силы. Ход Хонджуна был вполне понятен: он опасался, что после свадьбы и коронации герцога все действия царя министрами будут оцениваться так, словно их диктует канцлер. Пока Хонджун еще свободен от влияния дома Аллеитов на свои решения, он рискнул высунуть нос из берлоги, чтобы перегрызть глотку неверному инспектору и на его примере показать, что будет с остальными. И, естественно, после такой открытой демонстрации чиновники Совета сбежались к Чон Джонхану, как тот же министр Гу, в надежде, что он сможет сдержать нрав государя и обезопасить их. В голове всё еще свежи воспоминания первого для Сонхва Совета четверых, где советники бездумно разбрасывались словами и ни во что не ставили присутствие царя. После отстранения Нам Хвитэка и ссылки его отца их нрав, бесспорно, пойдёт на убыль. Они станут куда более осторожными в своих действиях.       — Ты тоже молодец.       Неожиданная похвала не сразу отпечаталась в голове юноши. Сонхва удивленно махнул ресницами и указал на самого себя пальцем.       — Я?       — Ты отлично держался, защищая своего камердинера, — Джонхан с гордостью во взгляде приподнял подбородок. — Ты показал им, что не готов мириться с несправедливостью в свою сторону и явил свои методы решения проблем. Поверь, никто бы не бросился защищать слугу и просить для причинившего ему вред чиновника наказания. Я уверен, что ты полностью развеял их сомнения на свой счёт.       Так вот, в чём было дело. Министры Совета четверых не только Хонджуна воспринимали, как красивую статуэтку на троне. Но и к герцогу они относились с не меньшим пренебрежением, ведь за его спиной стоит влиятельный канцлер.       — Они думали, что я выбран его женихом, потому что…       — Потому что я выдвинул тебя. Да. Ты абсолютно прав, — канцлер злобно прищёлкнул языком. — Однако причина в таком скором решении кроется не в моем желании, а в безответственном поведении царя. Если бы звёзды не были такими благодушными к вашему браку, наш государь стал бы посмешищем среди пяти царств. Только представь, что стали бы говорить люди, женись Ким Хонджун на обычном музыканте.       Сонхва ошалело сморгнул. Он достаточно слухов о своём женихе нахватался, из тех же газет, что прямой дорогой плывут прямо во дворец, но не ожидал, что Хонджун собирался жениться на простолюдине. Из той же истории реставратор знал, что такое решение правителя далеко не идёт на пользу ни ему самому, ни его государству. Поэтому королевские браки бедны на чувства и любовь. Здесь только холодный расчёт преимуществ.       — Дебаты по этому поводу велись без перерыва несколько дней, — продолжал тем временем дядя, не замечая пораженного новостью состояния племянника. — Государь спорил с советниками, собирался даровать музыканту титул, — лицо Джонхана посуровело. — Без имени и отроду. Нашему царю следует научиться разделять любовь и государственные дела. Какие бы сильные чувства он не питал к тому мальчишке, разве могли мы допустить его коронацию?       — Мальчишке? — ахнул Сонхва. — Хонджун собирался жениться на… мужчине?       — А иначе решился бы Совет подыскать ему жениха, а не невесту, среди благородных особ? — канцлер довольно хмыкнул. — От принцессы Маноры царь отказался, но на брак с тобой без лишних сомнений дал согласие. Конечно, это далеко не вписывается в религиозные взгляды на жизнь и не очень порадовало мудрецов, но сам Великий Жрец выказал поддержку в пользу этой свадьбы. Всё сложилось как нельзя лучше.       Реставратор сжал в пальцах шелковую ткань рубашки и невесело усмехнулся. У Хонджуна просто не было выбора. Кроме того он сам мог увидеть в браке с Сонхва больше преимуществ для себя самого, как правителя, так зачем ему воротить нос, только чтобы самоутвердиться.       — А что стало с тем музыкантом? — с неким трепетом в груди поинтересовался юноша.       Взгляд Джонхана неожиданно заострился, а выражение лица сделалось серьёзным.       — Покинул дворец. Вы с ним даже пересечься не успели. Оно и к лучшему.

♛♛♛

      Сонхва баловался клавишами на пианино, когда покой музыкальной комнаты рискнул нарушить Сону с докладом, что пистолет передан на доработку. Реставратор вяло кивнул и отпустил стражника отдыхать, ведь его уже охранял Ёнджэ. Дворец погружался в вечерний полумрак, но в коридорах и на улицах всё еще кипела жизнь. Придворные готовились к свадебной процессии и принятию нового принца-консорта. Сонхва же, поняв, что из окон его покоев видны все мельтешения на улице, пожелал переместиться куда-то в глубину дворца. Над своей жалкой попыткой спрятать голову в песок так, словно не его завтра ждёт коронация, он лишь посмеялся.       Когда очередная нота прозвучала фальшиво, что только сильнее раззадорило пыл реставратора, он устало вздохнул и сложил руки на коленях, боясь, что просто сломает инструмент. Скрывающийся в тени портьер Ёсан неторопливо ступил ближе.       — Господин, — осторожно позвал он, словно боялся обрушить на себя чужой гнев. Сонхва заметил, что после допроса Нам Хвитэка его камердинер стал очень тихим и робким, но не отважился лезть в чужую душу, дав Ёсану возможность самому обдумать произошедшее. Тем более что ему самому нужно было о многом порассуждать. — Мне доложили, что слуги принесли к вашим покоям картину.       — Картину?       — Портрет вашей семьи был привезён из Собора Истиннолунного.       Сонхва насмешливо фыркнул.       — Какими изощренными способами наш царь извиняется, — пробубнил он и ощутил невыносимую жажду сыграть какую-нибудь грозную пьесу.       Удивительно, какой ураган чувств в нём вызывал Ким Хонджун.       Во мраке музыкальной комнаты печатка на левой руке сверкнула особенно ярко, и Сонхва с остервенением стащил кольцо и отложил его на крышку пианино.       — Отнеси его назад Хонджуну, пожалуйста, — попросил юноша Ёсана и, набрав полную грудь кислорода, нажал пальцами на клавиши. — Два царских кольца - это для меня слишком.       Камердинер позади устало вздохнул.       — Вы должны приказывать, а не просить, — напомнил он, на что герцог болезненно сморщился.       Вот завтра он наденет корону. Тогда точно будет приказывать.       Дверь за Ёсаном закрылась. Сонхва бездумно уставился на клавиши. Несколько дней прошло с момента ужина с четой Ли, но сегодня после случившегося с камердинером и советниками герцогу нестерпимо хотелось выпустить пар. Он вспомнил, как легко его пальцы двигались, наигрывая чарующую мелодию, и поразился этому. Да, сам Сонхва владел какими никакими навыками, всё же его отец был музыкантом. В университетские годы он и того был чуть ли не звездой на потоке, участвуя тут и там на различных представлениях и просто хвастаясь своими способностями.       Но он никогда не играл так.       Руки двигались точно сами по себе. Сонхва мог сыграть любую пьесу буквально с закрытыми глазами, но он никогда не был искусным музыкантом.       Единственным способом подтвердить его догадку были холст, кисть и краски, но юноша боялся столкнуться с правдой.       Что он будет делать, если действительно окажется, что таланты герцога Пака проявляются и у него?

♛♛♛

      На следующий день была сплошная суматоха.       Сонхва сидел в кровати со спутавшимися после сна волосами, накрыв ноги одеялом и подперев голову рукой, и наблюдал, как Ёсан носился из спальни во вторую комнату покоев герцога, бормотал что-то себе под нос и никак не мог найти применения своим рукам.       — Это же я выхожу замуж, — улыбнулся реставратор, обращая на себя внимание перепуганных глаз камердинера. — Ты-то чего так нервничаешь?       Ёсан неловко засмеялся и возвёл взгляд к потолку с протяжным стоном.       — У меня ощущение, что я выдаю замуж свою дочь.       Сонхва не сдержался и запустил в него подушку. Он вздохнул с облегчением, при пробуждении увидев яркий блеск в глазах камердинера, а не ту беспросветную бездну, что плескалась в них вчера.       После долгой ванны и невероятно вкусного завтрака Ёсан ненадолго оставил герцога одного, сказав, что вернётся с парадной одеждой. И только когда за ним захлопнулась дверь, на секунду впустив в тишину покоев гомон с коридора, Сонхва осознал всю реальность происходящего. Он тихонько взвыл и прижал ладони к лицу. Марс, разлёгшийся на подоконнике, бросил на хозяина равнодушный взгляд своих огромных очей.       Потерев лицо, чтобы разогнать кровь в неожиданно побледневших щеках, юноша тяжело вздохнул и, подойдя к балкону, опёрся плечом о дверной косяк. Он бы в жизни не поверил, что дворец так преобразился всего за день, если бы не наблюдал это собственными глазами. Флаги Элеарда были заменены чёрными полотнами с изображением солнца, луны и звёзд. Не знай Сонхва про обычай выряжаться в темное и украшать все вокруг в цвета ночного неба, подумал бы, что это поминки, а не одна из брачных традиций Элеарда. На защитных стенах растянули золотые и серебристые ленты, с которых свисали блестящие сферы, дорога была устлана широким алым ковром, а у ворот уже примостился в ожидании шикарный экипаж. Лошадей так же обрядили и, Сонхва был уверен, стража, что отправится сопровождать их, тоже отличится дополнительным набором лент и медалей.       Ёсан вернулся в спальню, вкатив за собой витую из меди вешалку. Сонхва не смог сдержать пораженного вздоха при виде одежд, в которые ему предстоит облачиться. Обилие синего и серебряного явственно бросалось в глаза.       — Тут мне точно понадобится твоя помощь, — признал реставратор, боясь, что обязательно порвёт тоненькие ниточки, и покинул балкон.       Ёсан гордо хмыкнул и предусмотрительно спрятал зеркало за ширмой.       Ткань рубашки приятно обволакивала покрывшуюся мурашками из-за дуновения ветра кожу. Сонхва застегивал пуговицы на манжетах, а Ёсан присел на корточки и поправил подвернувшуюся штанину. Затем он потянулся к пиджаку. Реставратору он казался невообразимо тяжелым из-за плотной вышивки, выполненной вдоль пуговиц серебристой нитью, и бренчащих на плечах цепочек. Камердинер мягко отодвинул чужие руки и ловко управился с рядом петелек, чтобы потом плотным узлом повязать на талии герцога широкую светло-серую шёлковую ленту вместо пояса.       — С этим вам помощь не потребуется, — улыбнулся он, кивая на низкие ботинки.       Сонхва благодарно промычал. Когда он закончил обуваться и обернулся в ожидании к камердинеру, тот осторожно расправлял на кровати его плащ. Внутри тот выполнен из узорчатой ткани, а лицевая сторона была бархатной, тёмно-синей и с огромным полумесяцем на спине.       — Дай угадаю, — протянул реставратор, усаживаясь в кресло. — У Хонджуна на спине будет солнце.       Ёсан согласно промычал с лёгкой улыбкой на лице и потянулся за расчёской. У Сонхва никогда не было таких длинных волос, поэтому он всецело доверил себя умелым рукам своего камердинера, учитывая то, какие у него самого волосы длиной до середины шеи. Ёсан уложил вьющиеся у лица пряди так, чтобы они не лезли в глаза, и с помощью капельки масла пригладил непослушную шевелюру на макушке. Пару раз хлопнув в ладоши, камердинер отошёл на шаг назад и оценил результат своей работы. Сонхва неожиданно осознал, что волнуется.       Солнечный блик мелькнул в левом глазу Ёсана в момент, когда его лицо озарила широкая улыбка.       — Вы очень красивый.       Сонхва смущенно фыркнул и потянулся к тумбочке, где в бархатной коробочке спряталось кольцо с рубином. По цвету оно абсолютно не вписывалось в его наряд, но на пальце ощущалось удивительно комфортно. И правильно.       Часы говорили, что сборы они закончили слишком рано. Ёсан, что будет ждать герцога во дворце, от нервов принялся наводить порядок, хотя в спальне и так была идеальная чистота.       — Но почему ты не едешь? — недоуменно нахмурился Сонхва, что лениво поглаживал забравшегося к нему на колени Марса по спинке.       — Мне не положено, — камердинер помотал головой и выровнял стопку пергамента на столе. — По происхождению я не имею права присутствовать на… подобном мероприятии.       — В самом деле, у герцога из всей семьи только ты один, — пробурчал юноша, заправляя прядь волос за ухо. — Как я должен идти под венец и короноваться без тебя?       Раздался лязг упавшей на пол тушницы.       — Вы не будете один, — ответил Ёсан. — С вами же будет господин канцлер.       Сонхва прикусил язык, чтобы не дать нелестному комментарию вырваться из его рта. Настолько сильно погрузившись в собственные размышления, он не сразу заметил, что в спальне есть кто-то ещё.       — Право, ни одна девушка царства не сравнится с тобой красотой, — Чон Джонхан, постукивая тростью, неторопливо вплыл в комнату и окинул племянника оценивающим взглядом. — Государю как всегда достаётся все самое лучшее.       Сонхва недовольно сморщил нос. Похвала дяди его внешнему виду разительно потерялась на фоне фразы, что оставила от себя скользкое ощущение, будто герцога просто подарили царскому двору.       — Вы его уже видели? — спросил он вместо выражения своего хмурого настроения, на что канцлер покачал головой.       — Мне и тебя видеть не положено. Первым государя увидишь ты.       Бровь Сонхва конвульсивно дёрнулась, однако он был рад, что традиция, посвященная запрету жениху и «невесте» видеть друг друга вплоть до прихода к священнику, в этом мире значительно упрощена. Реставратору хотелось лицезреть выражение крайнего непринятия на лице Хонджуна, чтобы ему самому справиться с этой ситуацией было легче.       — После коронации вы проедете по городу, чтобы жители поприветствовали своего нового царя, — продолжил дядя, чьё внимание было приковано к происходящему за окном. — Не забывай улыбаться и махать рукой. Молодые дамы непременно будут одаривать вас двоих цветами, ведь для них это непоправимая утрата.       Краем глаза Сонхва видел, как на этой фразе глаза Ёсана закатились, и поджал губы в попытке сдержать смех.       — Дядя, а почему Ёсан не может поехать? — ухватив мелькнувшую перед носом смелость за хвост, выдохнул реставратор. Камердинер в изумлении раскрыл рот и от неловкости покраснел, когда Джонхан оглянулся на него через плечо. — Я знаю, что он ниже по происхождению тех, кому позволено присутствовать на коронации, но я бы хотел, чтобы у такого важного события был свидетель с моей стороны, — Сонхва задорно усмехнулся. — Что, если я снова лишусь воспоминаний? Кто тогда расскажет мне, как это происходило?       — Не думаю, что это лицеприятно, — протянул канцлер. Несколько секунд он вглядывался в хмурые глаза герцога, а затем, будто приняв решение, неожиданно дерзко усмехнулся. — Однако с сегодняшнего дня ты станешь принцем-консортом. Двор не переломится, если позволит тебе эту прихоть.       Сонхва сморгнул, не ожидая такой лёгкой победы. Джонхан не сказал более ни слова и направился к выходу, реставратор готов был поспорить, тихо напевая себе под нос. Когда дверь закрылась, камердинер чуть не рухнул на колени.       — Что ж, — выдохнул герцог, изо всех сил стараясь сдержать довольную ухмылку. — Надеюсь, у тебя есть парадный костюм.       Ёсан промычал что-то непонятное.       Спустя некоторое время пришёл Сону и заявил, что процессия готова. Сонхва заинтересованно обвёл глазами его сверкающую медалями форму и заторможено кивнул. Покидая комнату, он обернулся осмотреть спальню так, словно больше в неё не вернется, и следом за стражником двинулся по коридору вглубь замка. Камердинер шёл позади, крепко прижимая к груди герцогский плащ.       Дверь в Зал Всевластия была сделана из темного дерева, с изображением солнца и луны с обеих сторон. Золотые кольца вместо дверных ручек сверкали в солнечном свете, так и маня к ним прикоснуться. Сонхва в нерешительности отворил дверь и ступил в погруженную в полумрак из-за закрытых портьер комнату. С каждой стены с сотни портретов на него смотрели бывшие правители. Картины были большие и поменьше и занимали собой все пространство от пола до потолка. В этом зале была собрана целая история правящей династии.       А нынешний представитель стоял в другом конце комнаты напротив широкого витражного окна. Выдвинутый чуть вперед карниз удерживал три гобелена. Хонджун на приход герцога никак не отреагировал, поэтому Сонхва позволил себе немного свободы и бегло осмотрел портреты, отмечая их некоторую затхлость и потрепанность временем. Очевидно, покрывающий полотна лак уже пожелтел, защищая изделия от пыли и солнца. Царская династия Элеарда гордилась своей родословной и корнями: картины написаны исключительно искусными творцами.       Спина царя была прямой, точно ему к позвоночнику приклеили палку. Сонхва обвёл чужую молчаливую фигуру задумчивым взглядом, останавливаясь чуть позади справа. Поймав жениха в поле зрения, Хонджун обернулся и даже приподнял уголок губ в приветствии. Так бы подумал реставратор, не знай он, что на самом деле сейчас происходит внутри человека, который стоял на расстоянии метра от него.       — Почему здесь? — решился поинтересоваться он, разрывая зрительный контакт и поднимая голову. Ткань гобелена с совами качнулась от проникающего через открытое окно в зал ветра.       — Ты говорил, что никогда не был в Зале Всевластия, — пожал плечами Хонджун и, абсолютно не благородно спрятав руки в карманы пиджака, отошёл на несколько шагов, являя глазу Сонхва постамент, где под стеклянным куполом лежала вылитая из золота и отделанная рубинами корона.       Реставратор ничего не ответил. Несколько минут прошло в молчании, когда Хонджун неожиданно вздохнул и протянул жениху какой-то конверт. Сонхва бросил в него вопросительный взгляд.       — Снова попало в твою корреспонденцию? — приподнял он бровь и медленно вытянул из чужих пальцев письмо.       Хонджун хмыкнул и скрестил руки на груди, наблюдая, как герцог неторопливо вскрывает печатку. Сонхва с содроганием разворачивал лист пергамента, гадая, что же его там ждёт. Однако вместо букв на листе бумаги ему в ладонь выпало что-то маленькое, но тяжёлое. Недоуменно нахмурившись, юноша поднёс круглую серебристую медальку поближе к глазам, чтобы внимательнее рассмотреть: с одной стороны был нанесён герб дома Аллеитов, а с другой - двуглавая сова.       — Мне твои подачки не нужны.       Раздраженный тон голоса Хонджуна тут же вернул Сонхва на землю. Сжав медаль в ладони так сильно, что грани до боли впились в кожу, он перевёл взгляд на лицо жениха. Он невольно сделал шаг назад, пораженный огнём ярости, горящей на дне его радужек. Казалось, невозможно разрушить и так рухнувший между ними мост, но обломки полыхали в солёной воде, окрашивая её в черный цвет пепла, пока к облакам завивался ядовитый дым.       Сонхва сглотнул, не зная, что сказать. Хонджуну его слова и не требовались. Окатив жениха презрительным взглядом с ног до головы, он резво направился к выходу, и дверь звучно захлопнулась за ним всего спустя пару секунд. Реставратор облегченно выдохнул, словно его лёгкие долгие секунды держали в удушающих тисках. Пальцы свело судорогой, и юноша поспешил разжать ладонь, сверля глазами неизвестный ему предмет, что поселил между ним и царём еще больше раздора, чем уже было.       — Господин? — несмело позвал Ёсан, приход которого Сонхва даже не услышал.       — Ты знаешь, что это? — тут же спросил он камердинера, показывая ему серебристый кругляш.       При виде медальки глаза Ёсана расширились в удивлении.       — Откуда она здесь? — с нотками неуверенности в голосе пробормотал он. — Это военная табличка дома Аллеитов. Она даёт вам власть над управлением восточной армией.       В ушах Сонхва зазвенело так, словно рядом разбили стеклянную вазу, и та мелкими осколками осыпалась к его ногам. Он глотнул воздуха и обвёл табличку ничего не понимающим взором. Хорошо, Хонджун вернул ему главный атрибут управления армией дома Аллеитов. Почему она оказалась у царя, и тот посчитал это чужой подачкой, реставратору было абсолютно не понятно, но что-то внутри глухо нашептывало ему спрятать медаль. Поэтому он дёрнул к себе Ёсана за руку и под удивленный вздох камердинера развязал зеленую ленту под его воротником.       — Господин, что…       — Мы должны спрятать её, — дрожащим голосом отозвался Сонхва и испуганно дёрнулся, когда раздался звон колокола.       Ёсан поймал его ладони и встревоженно заглянул в бледное лицо.       — Почему? Что случилось?       — Я не знаю, — герцог помотал головой, из-за чего несколько прядей из заботливо уложенной камердинером причёски упали ему на глаза. — Но у меня плохое предчувствие. Ёсан, пожалуйста, ты должен сохранить её.       Ёсан молча отпустил чужие ладони и позволил обмотать табличку широкой лентой, чтобы затем самостоятельно вернуть ту под воротник аккуратным бантиком, повязанным поверх плотного металла. Никто не подумал прятать такую важную вещь в кармане, ведь чем ближе к телу, тем надёжнее. Набрасывая на плечи герцога плащ, он почувствовал, какая сильная дрожь атаковала его тело, и крепко сжал напряженные предплечья.       — Господин, нам нужно идти. Я обязательно сохраню табличку, пусть это даже мне будет стоить жизни. Слышите меня?       Сонхва прикусил губу и кивнул. Ему бы следовало сказать, что Ёсану незачем рисковать жизнью ради его прихоти и какого-то куска металла, но каким-то шестым чувством он понимал, что эта вещь очень важна.       Юноша глубоко дышал, пока спускался в главный вестибюль дворца. Тревожность, атаковавшая его мысли, никуда не делась, но с каждой ступенькой на лестнице притуплялась, как заржавевший нож. Сонхва решил, что потом поломает голову над тем, почему военная табличка его настолько взволновала и что она в принципе делала у Хонджуна. Последний уже ждал в вестибюле, и от былой грозности в его глазах не осталось ни следа. Царь о чем-то тихо разговаривал с генералом дворцовой стражи. Юнхо приосанился и кивнул, завидев герцога. В этот момент раздался второй звон колокола.       — А ты несильно спешишь выйти замуж.       — Не вини меня в опоздании, когда сам позвал в Зал Всевластия.       Хонджун закатил глаза и отвернулся. Сонхва успел только зайти ему за спину, как главные дворцовые двери распахнулись, и солнечный свет, заливающий улицу, на долю секунды ослепил его. Тёплый летний ветер, сменивший протяжный ураган, приятно коснулся кожи лица. Реставратор вздохнул и сделал маленький шаг в сторону, чтобы не прятаться за женихом, но и не стоять с ним на одном уровне. Глазу предстал внутренний дворик, где путь к экипажу был покрыт ковровой дорожкой, вдоль которой выстроились гвардейцы, а за ними и придворные замка. Наблюдать улыбки на их лицах было странно.       Все министры совета будут ожидать в храме, чему Сонхва несказанно рад. Он без лишних проблем, но съедаемый нервами, прошёл шаг в шаг за женихом к экипажу, пока слуги желали им счастья и благополучия и кланялись. Стражники над головами правителей держали скрещенными пики копий, к которым были привязаны черные полотна с росчерком золотистых точек. Откуда-то со стороны защитных стен раздавался парадный гул труб. Сонхва прикусил губу, чтобы не дать истерическому смеху вырваться из его груди. Для него это было всё ужасно нелепо, словно он попал на какой-то маскарад.       При виде обошедшего ковровую дорожку Ёсана, что подобрался к экипажу, Хонджун лишь приподнял бровь, но ничего не сказал, тем более что камердинер даже не дёрнулся сесть внутрь кареты, а занял место рядом с кучером. Сонхва облокотился о чужое плечо и под аккомпанемент тихого шипения жениха забрался на своё место. В этот раз карета была открытая: вместо стекла в окнах была лёгкая полупрозрачная ткань, которая собиралась по бокам золотистой застёжкой. Реставратор чувствовал себя неуютно, будучи на виду у всех даже в экипаже. Ему пришлось немного подвинуться, чтобы освободить место рядом для Хонджуна. Узнав, что жених изъявил желание ехать в карете, царь отказался от лошади, чему Сонхва был несказанно удивлён. Он ожидал, что Хонджун использует его неумение ездить верхом, как очередную возможность возвыситься над герцогом, но в этот раз то ли этикет ему не позволил, то ли взыграло чувство совести и ответственности. Реставратор переборол желание прислониться к дверце, когда его плеча коснулось чужое, из обычного соображения безопасности и нежелания вывалиться на улицу в дороге.       Под третий звон колокола раскрылись ворота, и звучный хор голосов придворных пожелал царю и его жениху поскорее вернуться.       Сонхва нервно тарабанил пальцами по собственному колену, пока провожал взглядом плывущие мимо деревья и кустарники. В лёгкие закрадывался терпкий запах смолы и шишек. Краем уха юноша слышал чужое тяжелое дыхание, и от этого ему становилось не по себе. Он молился каким угодно богам, чтобы у Хонджуна не возникло желания побеседовать с ним в дороге. И в момент, когда царь сначала долго возился рядом, а потом звучно чихнул, Сонхва вздрогнул и ляпнул тихое пожелание здоровья. От вида удивленного лица Хонджуна хотелось засмеяться.       Вплоть до ворот они ехали в молчании, а потом царь напомнил:       — Улыбайся, — и сам растянул губы в дежурной ухмылке.       Сонхва действительно улыбался, когда жители Юмея кричали и махали им, встречая, как каких-то снизошедших с небес богов. Но улыбка его была просто приклеена к лицу, отнюдь не отражая его угрюмого настроения. Юноша пытался проникнуться чужой радостью, но он словно был окружён защитным куполом, не пропускающим слишком восторженные эмоции. Люди звали его принцем и царём, кто-то обращался как к герцогу Паку, но Сонхва мало их слышал. Пальцами левой руки он вцепился в бархатную обивку сиденья и случайно сжал в ладони подол плаща жениха. Покрытая вышивкой сторона отпечаталась на коже кривыми узорами.       Юмей весь сверкал и благоухал. Всюду висели гирлянды из цветов и бумажных флажков, на крышах домов развевались темные флаги. Жители по случаю торжества обрядились в свои лучшие наряды и вслед экипажу бросали монеты, лепестки ромашки и рис. Хоть свадьба для них довольно необычная и нетрадиционная, они всё равно искренне ей радовались и приветствовали нового принца-консорта. Почему-то, видя столько дарованных ему улыбок, Сонхва ощутил капельку лёгкости и спокойствия.       В карету залетело несколько цветов, среди которых реставратор безошибочно нашёл маленькую веточку аконита. Сонхва хихикнул и поднял красивое, но ядовитое растение. Он вздёрнул уголок губ, когда Хонджун, услышавший его смех, обернулся. При виде цветка царь не смог сдержать хохота и откинул голову на спинку сиденья.       — Я его высушу, — произнёс Сонхва без тени сарказма и повертел веточку в пальцах.       — Зачем? У тебя же уже есть один. Если хочешь собрать гербарий, то возьми лучше что-нибудь другое, — Хонджун с любопытством осмотрел цветочную поляну у их ног и вытянул колючий шиповник. — Только к сердцу не прикладывай, поранишься.       — Шиповник на языке цветов означает «залечить раны». Куда, если не к сердцу, его прикладывать?       Осторожно, стараясь не уколоться и не коснуться чужой ладони, Сонхва принял шиповник и постучал в маленькое окошко в стене кареты напротив. Ёсан тут же отодвинул створку и воззрился на господина с вопросом в глазах. На просьбу завернуть шиповник в платок камердинер лишь понятливо кивнул. Хонджун не сдержал взвинченного фырканья.       — Поразительная верность.       Сонхва прикусил язык, зная, что царь ожидает от него услышать.       Макушку припекало полуденное солнце, а в воздухе витал цветочный аромат. Реставратор с удивлением ощутил нотки ландыша и даже осмотрел народ в поисках источника запаха, но в рябившей толпе, где люди безудержно махали руками, сложно было на чём-то остановить свой взгляд хотя бы на секунду.       Хонджун снова вздрогнул от чихания и недовольно потёр кончик носа.       — Я бы предположил, что у тебя аллергия на весеннее цветение, но сейчас лето, — приподнял брови Сонхва и снова пожелал жениху капельку здоровья.       — А что, у меня не может быть аллергии на цветы? — царь откинул ногой ворох букетов. Благо этот жест был скрыт для глаз жителей дверцей кареты, иначе Хонджун в очередной раз рискнул бы попасть в немилость народа. Однако, наблюдая всеобщее веселье, Сонхва успел позабыть о компрометирующих заголовках в газетах. — Я же срезал цветы во всём дворце.       — А я-то думал, это было сделано ради меня. Не уверен, что хочу знать этот аспект твоей личности.       Хонджун обезоруживающе улыбнулся и отвернулся, но реставратор успел заметить, как щёки того слегка поалели, а глаза подёрнулись дымкой. В другой ситуации он бы обязательно задумался над такой реакцией, но сейчас предпочёл последовать примеру жениха. Сонхва лишь на долгую секунду задержал на нём свой взор, когда обнаружил за ухом царя удивительную находку: несколько родинок грузно собрались в одном месте и нарисовали на теле Хонджуна маленький рисунок.       Они обогнули рыночную площадь и по главной улице свернули в центр города, спускаясь по небольшому наклону. Сонхва глазами нашёл Собор Истиннолунного, который сверкающим пятном выделялся в отдалении среди скучных каменных домов. Узкие башенки блестели, точно обложенные драгоценными камнями. Стеклянная крыша играла на солнце золотом и бросала в воду озера сияющие блики.       Вдоль огражденной дороги выстроилось небывалое количество стражи, и примерно столько же сопровождало экипаж. Сонхва был уверен, что по самому Юмею тоже рассредоточили охрану, чтобы исключить любые риски.       Карета неторопливо стала замедляться, когда впереди показалось небольшое, высотой в три этажа здание. Выложенное из белого камня, оно больше напоминало дом центрального управления, а не храм. Однако витражные окна и металлические, вращающиеся на тонких спицах звёзды на каждой крыше определенно украшали унылость здания. А также одна единственная башня, тянущаяся высоко в небо.       Выглянув наружу, герцог обнаружил в толпе ожидающей знати лицо дяди, который вёл ленивую беседу с министром Хван Чансоном. Рядом со скучающим видом стоял невообразимой красоты юноша, чей взгляд был обращён куда-то в сторону сада. Девушка, что практически полностью укрылась за его спиной, постучала пальцем по чужому плечу, чтобы обратить внимание незнакомца на подъезжающую карету. Даже знай Сонхва их имена, от этого не было бы никакого толку, ведь их лица он лицезрит впервые.       У дверей в храм выстроились мудрецы во главе с Великим Жрецом. Они поприветствовали экипаж низким поклоном. Присутствующие на коронации гости последовали их примеру. Сонхва выходил из кареты осторожно, боясь наступить на подол своего плаща так же, как невеста на собственное платье. Стражники замкнулись за каретой в круг, не давая любопытным жителям подойти ближе. Великий Жрец, единственный, чья голова не была в почтении опущена, кивнул двум юношам с лёгкой улыбкой.       — Сегодня великий день для нашего царства, — спокойно, но достаточно звучно, чтобы услышали все, произнёс он. Сонхва неловко пожал плечами, а Хонджун, стало быть, снова закатил глаза. Город слишком резко погрузился в томительную тишину, когда до этого улицы разрывались от восторженных возгласов. Великий Жрец обвёл юношей внимательным взглядом и кивнул чему-то в своих мыслях. — Час настал. Вас проводят.       Очевидно, свадьба нынешнего царя разительно отличалась от остальных, привычных Элеарду и самому Сонхва.       В итоге все разбрелись, кто куда, и Великий Жрец отвёл Хонджуна с Сонхва, пару сопровождающих их стражников и Ёсана в дальнюю, отделанную стеклом комнату. Камердинер тут же подобрался поближе к герцогу, оказывая тому незримую поддержку. Сонхва от ощущения тепла его тела облегченно вздохнул. Он не знал, чего все ждут, но хотел, чтобы это поскорее закончилось.       — Не знал, что чтобы пожениться, нужно так долго ждать, — недовольно буркнул Хонджун и скрестил руки на груди.       Сонхва поджал губы, отчасти разделяя его настроение, а оставшимися фибрами души мысленно ругая жениха за ребяческое поведение.       — Многие обряды были опущены в связи с необычной ситуацией, — пояснил Жрец. Уголки его губ были заметно опущены, словно он изо всех сил сдерживал улыбку. — Соблюдай мы их все, вы бы ждали куда дольше, а сейчас нам лишь необходимо дождаться благоприятного положения планет.       — А женись ты раньше, то знал бы и об этом, — не постеснялся вставить свои пять копеек Сонхва.       Хонджун обернулся к нему с искрами веселья в глазах.       — Всё приходит с опытом, разве нет? Как много я выигрываю, беря тебя в мужья.       — И продолжаешь хорохориться, — буркнул он в ответ.       Неосторожно реставратор махнул рукой, и алый рубин сверкнул в капле солнечного света, привлекая к себе внимание Жреца. Спина Сонхва тут же напряглась, готовая к обрушению недовольства и презрения, но старец лишь в задумчивости приподнял брови и вперил ожидающий взгляд в царя. Хонджун же сделал вид, что его это нисколько не касается, со всей внимательностью рассматривая потолочный рисунок.       — Вы же понимаете, как это самодовольно выглядит с вашей стороны? — спустя несколько секунд тишины всё же рискнул поинтересоваться Жрец. — Проигнорировать заверения мудрецов.       Хонджун фыркнул.       — А разве не этого от меня ждут?       Сонхва был рад, что чужой гнев был направлен не в его сторону, и молча наблюдал бессловесную перепалку.       — Ваше бремя велико, мой царь, — устало откликнулся старец. — Звёзды поступили жестоко, но справедливо, возложив его на вас.       — Опять, — протяжно застонал Хонджун и закатил глаза. — Пожалуйста, оставьте ваши песнопения о воле звёзд. Никто и ничто не может предсказать мою судьбу, поэтому быть мне великим царём или посмешищем всех пяти царств - решать только мне. Я решил надеть на Сонхва кольцо, потому что он станет моим мужем. Это всё, что нужно знать небесам. А если они так разгневаны моим непослушанием, пусть выберут иного правителя, — глаза царя гневно прожгли в герцоге дыру. — Разве у них уже нет подходящего варианта? Даже его гороскоп отлично подошёл моему, вот так совпадение.       Сонхва возмущенно нахмурился, пока Ёсан позади неловко топтался на месте. Очевидно, подобные разговоры не должны быть услышаны ушами слуг, но Хонджуна это мало волновало.       — Вы с самого детства высказывали свою малую веру в небесные светила, а ведь они могут поведать вам многое.       — Не желаю знать, на каком моменте своей жизни я споткнусь и умру, — угрюмо отмахнулся царь. — Какой толк от жизни, если я проживаю её не сам? Моё будущее и мой спутник жизни… только я их выбираю, а не звёзды. Мне не нужно, чтобы эти маленькие точки на небе предсказывали мою судьбу. Я использую их по-своему.       Под протяжный звон колокола, эхом отдающийся в пустой комнате, Сонхва впервые готов был согласиться со своим женихом.       Жители Элеарда верили, что им хватит одного поклона и молитвы, чтобы небеса открыли им свои таинства и рассказали, какая судьба ждёт верноподданного. Звезды нарисуют им свою карту, укажут на каждый тупик и яму, обведут петлёй дорогу от опасностей, чтобы привести к благополучной жизни. Но это всё лишь слепая вера.       Разве может человеческая жизнь быть прописана так досконально?       Если герцогу Паку и суждено было взойти на второй трон, то Хонджун скорее костьми ляжет, нежели признает этот факт добровольно.       Молодой царь Элеарда был колючей личностью, и его красноречие легко вспарывало чужую кожу и заставляло кровь в жилах вскипать адской лавой. Сонхва мало лицезрел Хонджуна, как правителя, скорее безудержно становился жертвой его пытливого языка, но даже ему хватило одной маленькой демонстрации проявления власти, чтобы осознать: ничто Хонджуну не помеха. Он открыто высказывал своё мнение и не скрывал язвительного отношения. Был он безумцем или отчаянным глупцом, Сонхва не хотел узнавать, но и стать на этом перепутье дорог тоже не испытывал желания. Он впервые узрел то, как человек оставался абсолютно равнодушным к стенаниям царя. Взгляд Сон Ёнхвана не изменился ни на секунду. Он словно был заранее готов к тому, что услышит и от кого.       — Вы слишком категоричны.       — Неужели? — хмыкнул Хонджун, и краем глаза Сонхва видел, как скулы того заострились, сделав черты его лица хищными. — Меня нарекли бедой Элеарда, просто потому что мне не посчастливилось родиться в ночь Кровавой луны. Всего одно чёртово явление на небе, а мои руки связаны по швам. И вы говорите, что я слишком категоричен?       — Всё изменится…       — Да, когда человек с сильным солнцем станет моим спутником в полнолуние, — отмахнулся царь и бросил ядовитую ухмылку в сторону Сонхва. — Какова ирония, не находите? Солнце рано или поздно зайдёт, и луна займёт его место.       Герцог ощутил лёгкий холод, окутавший его плечи, но не смел разорвать зрительного контакта с Хонджуном. Между ними шла незримая борьба, и даже сам Сонхва не знал, за что он борется.       — Солнце и Луна никогда не были врагами, — голос Великого Жреца эхом отозвался в стеклянной комнате под звон колокола. — Они всегда шли рука об руку, сменяя друг друга на небесах. Одно не может быть тенью другого, иначе равновесие этого мира рухнет.       Сонхва всё еще был в какой-то прострации, когда через несколько минут после оглушительного разговора царя со Жрецом он оказался наедине с Хонджуном. Старец увёл стражу и камердинера сразу, как убедился, что юношам ничего более не требовалось. Левую руку жгло близкое присутствие жениха, словно тот полыхал как печка. Вероятно, Хонджун дышал огнём от негодования из-за скорой свадьбы.       Реставратор вздрогнул от неожиданности, когда давление на его бок стало куда более ощутимым, и бросил озадаченный взгляд в сторону Хонджуна. Тот был необычайно бледен и прижимал пальцы к нахмуренному местечку меж бровей.       — Ты в порядке? — осторожно поинтересовался Сонхва и чуть не обжёгся от ярости, которая плескалась в чужих глазах.       — В полном, — выдохнул Хонджун и поспешил принять устойчивое положение, облокотившись ладонью о дверной косяк.       В момент, когда жених отталкивался от него, герцог ощутил, какие горячие у того руки, и не смог удержаться, чтобы удостовериться в своей догадке. Хонджун дёрнулся в сторону, как кот, на которого попала вода, стоило ладони Сонхва коснуться его шеи.       — Да ты весь горишь, — пробормотал юноша с некой растерянностью.       — Спасибо за пояснение, я ведь не догадывался об этом, — съязвил царь и крепко стиснул зубы перед тем, как глотнуть побольше воздуха. — Не переживай. Я доблестно переживу нашу свадьбу, чтобы ты мог с гордостью носить рубины и красные одежды.       Сонхва зло насупился.       — Прекрати плеваться ядом. Ты с трудом на ногах держишься. Откуда у тебя есть силы ругаться?       — О, на это у меня сил всегда предостаточно.       — Как ты умудрился заболеть?       — Какая разница? — Хонджун фыркнул и отбросил упавшие на лоб пряди волос назад. — Я бы не удивился, рискни кто подлить мне яд накануне свадьбы, но, увы, это обычная простуда, а я не имею права и, честно сказать, капли гордости, чтобы перенести свадьбу из-за температуры. Давай закончим с этим поскорее. Впереди еще куча мороки из-за отмены моего статуса холостяка.       Реставратор тяжело вздохнул, пораженный тем, как человек рядом с ним спокойно играет словами о собственной жизни.       Забавно, но на Хонджуна давили не только обстоятельства внутреннего двора, но и религиозная жизнь его царства. Две основные составляющие, на которые он не мог повлиять. Царь, рожденный в ночь Кровавой луны, должен осветить себе путь чужим солнцем. Еще забавнее то, что он абсолютно не принимал такое положение дел.       Хонджун, рождённый в ночь Кровавой луны, был солнцем Элеарда. Небеса действительно сыграли с ним злую шутку.       Сонхва ожидал, что они быстро поженятся, его коронуют, и на этом всё закончится, но потрясения этого дня не хотели заканчиваться, выбивая почву из-под его ног. Великий Жрец возвратился спустя долгую минуту и быстро кивнул.       — Всё готово.       Хонджун не удостоил герцога взглядом и направился прочь из комнаты. Царь будет наблюдать за коронацией отдельно, а затем нити, связывающие их запястья, перережут золотыми ножницами. Сон Ёнхван проводил его со слабой грустью на лице и подарил Сонхва мягкую улыбку.       — Вы нервничаете, — отметил он, и реставратор не смог сдержать фырчанья.       — Очевидно. Не каждый день становлюсь консортом, знаете.       — Вы приняли эту новость куда легче, чем наш царь, что лишний раз доказывает, что сему суждено было произойти. Вам суждено было оказаться на этом месте так, как указали звёзды.       Сонхва слегка нахмурился и мысленно повторил эти слова в своей голове.       — Суждено? — отрешенно пробормотал он и прожёг взглядом звездный потолок.       Этого не может быть.       Он изначально думал не в том направлении. Дело не в книге сказок и даже не в Ким Кёнмуне.       Не может быть такого, чтобы Сонхва из другого мира затянуло в этот, потому что чёртовы звёзды увидели в этом необходимость, правда же? Как и появление таинственного незнакомца именно в их с Кевином лавке. Это не могло быть обычным совпадением.       Он много думал над своим появлением в другой реальности и почти сломал голову, но стоило всего одной фразе Великого Жреца повиснуть в воздухе, как картинка по кусочкам стала собираться в единое созвездие.       — Всё в этом мире имеет своё предназначение. Вам суждено было стать царём так же, как государю суждено было родиться в правящей семье.       Сон Ёнхван звучал так, словно знал куда больше, чем говорил, и от этого кровь стыла в жилах.       Сонхва хотелось в голос рассмеяться, но вместо этого он больно прикусил нижнюю губу и снова задумался. Если всё действительно так, и очередная звезда пала с небес, чтобы разорвать пространство меж мирами и затащить его в Элеард, то в чём же его предназначение?       Есть ли в таком случае вообще дорога обратно?       — Вы так в это верите, — произнёс он с каплей насмешки и был этим удивительно похож на своего жениха.       — Я не верю, а знаю. Вера не даст вам никаких ответов, сколько бы вопросов вы не задали и не прокричали. Но истина открыта тем, кто действительно желает её познать.       У Сонхва медленно, но верно начинала болеть голова. Он хотел поскорее покончить со всем этим, поэтому оставил слова старца без внимания и глядел на звездный потолок до тех пор, пока у него не затекла шея.       Потом, когда Великий Жрец покинул его, на смену пришли несколько юношей примерно одного с Сонхва возраста. Какая-то бесконечная свадьба. Он насторожился, не сразу узнав отобранных им самим в свиту принца-консорта компаньонов, но те лишь поклонились и сказали, что готовы сопроводить его к алтарю для коронации. Сердце испуганно встало где-то в горле, перекрывая ход кислороду, но реставратор заставил себя встать с насиженного места и подойти к закрытой двери. За ней слышался гул голосов, что только больше нервировало, поэтому в момент, когда плеча слабо коснулась чужая ладонь, Сонхва ощутимо вздрогнул.       — Простите, герцог Пак, — неловко отозвался самый высокий юноша и указал ладонью на чужие ноги. — Вы забыли обувь.       Сонхва тяжело вздохнул и благодарно кивнул.       Точно. Абсолютно наиглупейшая традиция идти босиком к месту, где на твою голову нацепят корону, но кто Сонхва такой, чтобы спорить? Поэтому он ловко развязал шнурки и передал обувь тихонько укрывавшемуся в уголочке мальчишке-служителю, ощущая, какой дикий холод объял его голые ступни. Он всерьез засомневался, что на дворе Элеарда господствует лето.       Его плащ был сделан из лёгкой струящейся ткани, но в миг, когда двери перед ним медленно распахнулись, а голоса в зале мгновенно стихли, сменяясь мелодичной живой музыкой, Сонхва казалось, что он тащит за собой целую тележку драгоценных камней. Лица, множество лиц было обращено в его сторону, и юноша не узнавал ни одного. Нервная дрожь тут же атаковала его пальцы, но он пару раз сжал руки в кулаки и заставил себя собраться. Где-то там, в самом начале двух выстроенных вдоль красного ковра ряда зрителей его ждут дядя и Ёсан. Хонджун, возможно, наблюдает с балкона. Почему-то знание этого вселило в реставратора каплю силы, и он заставил себя переступить порог и под тихий музыкальный гомон медленно ступить к алтарю, на котором лежала еще невидная его глазу корона. Рядом стоял Великий Жрец и взирал на Сонхва с непоколебимой гордостью, так, словно он готовится короновать собственного сына.       Колющее ощущение тут же атаковало кожу под лопатками, стоило герцогу ненароком пересечься с каким-то юношей из знатного рода взглядами. Этой секунды хватило, чтобы лицезреть в презрении поджатые губы и явное неверие в глазах. Сонхва вспомнил, что на жизнь человека, чьё тело он занял, было совершено покушение, и убийца вполне мог быть среди этих людей. Он даже позабыл, что подозревал своего жениха, потому что сейчас уже сам в это не верил.       Его тело прожигали сотни взглядов, как маленькие иголочки, но последнее, что Сонхва бы позволил себе сделать, это расслабить спину. Он не был воспитан, как герцог, но у него хватало ума, подпитываемого страхом, чтобы понимать, что этим людям он должен показать всего себя.       Во всей красе, которую только может иметь царь Элеарда.       Когда Сонхва уже достиг середины дорожки, откуда-то сверху со стороны балконов раздались тихие голоса, а затем звонкий девичий возглас разорвал воздух в зале. Люстра, увешанная сотней стеклянных шариков, рухнула прямо перед герцогом. Тот отшатнулся от неожиданности, попадая в руки следующих за ним компаньонов. Гул голосов тут же заложил его уши.       — Как такое возможно? Прямо во время коронации…       — А вдруг это знак свыше?       Сонхва тяжело вздохнул и поднял голову. В огромном изысканном зале было несколько балконов, но герцог точно знал, куда смотреть, и безошибочно нашёл на одном из них Хонджуна. Царь прожигал взглядом осколки так, словно хотел испепелить их прямо там, но в момент, когда их с реставратором глаза встретились, нельзя было не заметить ничем не прикрытый в них вызов.       — Что происходит? — Чон Джонхан зло взмахнул рукой на битое стекло в ногах его племянника. — Немедленно уберите это!       Великий Жрец молчал, в ожидании взирая на герцога. Сонхва искал в глазах Хонджуна ответы, но видел лишь чёрную дыру. Царь скрестил руки на груди и в ожидании приподнял бровь, как бы спрашивая: «Ну, и что собираешься делать теперь?»       Когда он обвёл взглядом чиновников и других представителей знати, то увидел их любопытство. Все здесь ждали, что он развернется и пройдёт по чистой ковровой дорожке. Сонхва никогда не считал себя азартным человеком, но сейчас ему как никогда захотелось показать всем, на что он способен.       В момент, когда все ждали провала, осколки затрещали под чужим весом и больно впились в голые ступни юноши. Сонхва слегка сморщился и поджал губы, но окропил собственной кровью алый ковролин под чужие пораженные вздохи. Герцог не знал, каким сделался его взгляд, но стоило ему посмотреть в лицо хоть одному чиновнику, как тот сразу тушевался и отворачивался. Только Чон Джонхан не скрывал своего триумфа, высоко задрав нос и окидывая племянника гордым взором.       Сонхва боялся посмотреть наверх, зная, что Хонджун испепелит его так же, как стекло под его ногами.       Великий Жрец Сон Ёнхван прикрыл глаза и глубоко вздохнул, когда герцог подошёл к нему и опустился на колени в бархатную чёрную подушку. Его ноги нещадно ныли, и он был уверен, что не сможет встать самостоятельно. Сейчас, когда его лицо было скрыто от взглядов окружающих, Сонхва позволил гримасе боли явиться наружу. Он впился пальцами в ткань брюк и прерывисто выдохнул, когда его макушки коснулись чужие пальцы. Тошнота медленно подкрадывалась к горлу.       — Пак Сонхва, рождённый под звездой Ботейн…       Остальную речь старца он уже не услышал: переливание скрипки и пианино тут же скрылось за оглушительным звоном колокольчиков. У Сонхва закружилась голова, когда резной рисунок на алтаре поплыл перед глазами.       Все звуки внезапно стихли, и юноша слышал лишь какие-то шорохи и тихие голоса. Затем его взгляд прояснился, и он увидел перед собой чью-то могущественную спину, обтянутую плотной вязаной тканью.       — Он посылает тебя на верную смерть, — раздались слова из его собственного рта.       Мужчина перед герцогом Паком, а это были именно его воспоминания, тяжело вздохнул и опустил в дорожную сумку плащ перед тем, как обернуться со сведенными к переносице бровями. Сонхва сразу узнал его, ведь уже видел это лицо на портрете.       — Служба царскому двору - мой долг, — прогнусавил Пак Юнги и опустил крепкую руку на сыновье плечо. — Я не смею ослушаться приказа.       — Но ты умрёшь там! Этот поход - верная смерть, и он знает это. Какой, к чёрту, мирный договор, когда их армия вторглась на северо-востоке?       Юный Пак Сонхва из дома Аллеитов дрожал от осознания, что его отец уходит на поле битвы. Его мысли были настолько спутаны и туманны, что он позабыл обо всех манерах и приличиях, проклиная царя на чём свет стоит.       Он уже потерял маму. Он не хотел лишиться еще и отца.       — Война с Барлеасом длится уже пять лет, — продолжил бывший канцлер, до боли сжимая плечо мальчика. — Если я могу закончить эту бойню, отдав свою жизнь, то я это сделаю. Я сделаю это, чтобы у моего сына было светлое будущее.       — Но почему это должен быть именно ты? У царя куча генералов. Пусть отправит их, а не тебя! Ты же его канцлер, так как он…       — Именно поэтому я и иду. Я - канцлер Элеарда, и это будет последняя битва в этой войне.       Герцог Пак всхлипнул и упал в раскрытые объятия Пак Юнги.       — Мой сын настолько не верит в собственного отца? — мужчина беззлобно усмехнулся и потрепал мальчишку по голове. — Да, у них многочисленная армия, но и наша не лыком шита. Вот увидишь, я вернусь, не успеешь и глазом моргнуть.       В сердце больно кольнуло. Слова отца звучали уверенно, но маленький герцог знал, что это ложь.       — Царский двор - грязное место, — вздохнул Пак Юнги, крепче обнимая сына. — Особенно в годы войны. Я не хочу, чтобы ты познал это на себе и когда-либо входил во дворец.       — А если всё же войду? — слова юноши звучали приглушенно из-за того, что он продолжал утыкаться лицом в плечо отца.       Великий герцог и канцлер Элеарда Пак Юнги усмехнулся и поцеловал сына в висок.       — Если всё же войдешь, то только в качестве царя. Мой сын не был рождён ползать на коленях пред другими и вымаливать милостыню. Ты был рождён править, так правь, Сонхва. Возьми на себя управление домом Аллеитов. Чхве Рёук поможет тебе, поэтому ничего не бойся.       В какой-то момент реставратору показалось, что он находится в своей комнате в родительском доме. Перед лицом мелькнуло видение его стола, на котором лежала разобранная на реставрацию книга, но в следующее мгновение всё развеялось, как дым.       Сонхва выдернуло из воспоминаний в миг, когда Сон Ёнхван занёс блестящую от рубинов корону над его головой. Он не назвал его новый титул, не сказал, что отныне он избранник посланника небес.       Великий Жрец просто надел на него венец под звонкий раскат колокола.       Сзади раздался треск: подошва чужих ботинок раздавила так и валяющиеся стеклянные осколки.       — Встать сможешь?       Спина герцога напряглась, стоило услышать голос Хонджуна. Он медленно кивнул и оттолкнулся руками от пола. Болезненный вздох покинул его грудь, когда ноги снова пронзило болью, но крепкая рука успела поддержать его до того, как юноша оступился из-за ран на ступнях. В свете солнечных лучей, проникающих в зал через застекленные стены, сверкнул металл короны. Что удивительно, сам Хонджун был без венца, и его тёмная макушка выглядела как-то пусто.       Сонхва вздохнул, когда рука царя обвела его локоть и коснулась холодной ладони. Хонджун развернул их боком к залу и продолжал держать за руку, пока Великий Жрец подбирал ножницы с бархатной подушки в руках служителя. Две алые нитки безвольно упали на мраморный пол. Большой палец Хонджуна как бы невзначай обвёл сияющий рубин фамильного кольца правящей семьи Элеарда на левой руке его жениха - почти мужа.       Их брачные кольца были обычными, без лишних изысков: тонкий золотой обод с россыпью маленьких красных камушков вдоль. Сонхва ожидал, что Хонджун заберёт помолвочное кольцо сразу, как наденет на него обручальное, но тот неожиданно вернул рубин обратно на безымянный палец.       Сонхва от макушки до пят был в цветах правящей семьи Элеарда.       Он нерешительно поднял голову и встретился глазами с царём, когда Великий Жрец поздравил их с союзом. Ему вторили все присутствующие в зале. Хонджун обвёл взглядом венец на чужой макушке. Кажется, Сонхва впервые увидел на его лице каплю одобрения в собственную сторону.       — Тебе нужно обработать раны, — тихо сказал он и подвёл руку герцога под свой локоть. — Держись крепче. И постарайся не споткнуться.       Сонхва фыркнул и действительно чуть не споткнулся на первом же шаге к выходу из зала. Хонджун притянул его ближе и заставил переступить битое стекло. За дверью уже ждали служители с небольшой ванночкой чистой воды, лекарствами и тканями. Ёсан успел выскочить за дверь до того, как она снова закрылась, и рухнул на колени перед тяжело осевшим на стул герцогом.       — Сейчас все будут молиться за ваше благополучие, просить звёзды о милосердии, а затем вам предстоит выйти на балкон и поприветствовать народ, — тихонько поведал он, осторожно осматривая чужие увечья. — Зачем вы это сделали?       Сонхва дёрнул плечом и встретился глазами с Хонджуном, что стоял, подпирая подоконник поясницей и со скрещенными на груди руками.       — У меня не было выбора.       Царь ничего не сказал, но его лицо сделалось понимающим.       Сонхва со вздохом стянул венец с головы, пока шипел от боли в ногах. Он покрутил корону, рассматривая её со всех сторон. Белый металл не был похож на серебро, поскольку на солнце отливал красивым розоватым оттенком. Сам венец был выплавлен из пяти прутьев, что переплетались друг с другом в причудливую косичку. Круглые рубины разного размера были разбросаны по всей поверхности так небрежно, словно их случайно рассыпали и приклеили на то место, куда они упали.       — Ёсан, — еле слышно позвал герцог камердинера, когда Хонджун ненадолго покинул зал и оставил их одних. — Как погиб мой отец?       Слуга от неожиданного вопроса раскрыл в удивлении рот. Он медленно обмотал правую ступню чистым куском марли и помог обуться, чтобы приступить к следующей ноге.       — Он был назначен послом Элеарда для заключения мирного договора с Барлеасом, но в тот день, когда наш отряд встретился с чужим войском, те неожиданно напали, что понесло за собой огромные потери.       Сонхва нахмурился. В его голове еще была очень чёткой картинка воспоминаний герцога о том, как он провожал отца в бой. Казалось, они оба знали, что Пак Юнги не вернётся, но откуда у них могли возникнуть такие мысли, если это была встреча двух сторон ради заключения мира?       Только если и Пак Юнги, и его сын изначально знали, что планируется нападение от Барлеаса. Если об этом был осведомлён и Ким Донмин, почивший царь, то вполне вероятно, что он просто бросил свою армию на амбразуру, чтобы в дальнейшем выторговать у вражеского царства более выгодные для себя условия.       Великий герцог назвал царский двор грязным местом. Он не хотел, чтобы его сын вошёл в это место, но герцог Пак согласился на брак с государем так, словно позабыл о словах отца.       Или он сам этого хотел.       У Сонхва по коже пробежался мороз. Он вспомнил все те письма, что были так старательно запрятаны среди книг на стеллаже, как будто герцог боялся, что их кто-то прочтёт. Теперь написанное в них приобрело для юноши иной смысл.       То были не обычные переписки друзей и приятелей. Герцог Пак упорно расширял свой круг влияния.       — Вот и всё, — облегченно выдохнул Ёсан и с кряхтением поднялся, вытирая руки сухой тканью. — Вы меня так напугали, когда прошли по стеклу. Неужели это было так необходимо?       Сонхва поджал губы и качнул головой.       — Ты же видел их. Они все смотрели на меня, как коршуны на добычу. Развернись я там, это стало бы показателем моей слабости, — корона в руках ощущалась непосильно тяжёлой. — Мой дядя - канцлер, а я - муж царя. И хоть мне ужасно страшно, я должен переступить через это чувство.       Камердинер печально вздохнул с пониманием в глазах.       — Я искренне переживал, когда вы согласились на брак с государем, ведь это… непросто. Но, кажется, мои волнения были беспочвенны, ведь вы так хорошо справляетесь со всеми невзгодами. Я не мог ожидать иного от своего господина.       — Прекрати, ты меня смущаешь, — с покрасневшими щеками отмахнулся Сонхва, на что Ёсан только засмеялся.       — Это моя работа.       — Разве? А мне казалось, что моя, — донеслось от двери.       Возвращение Хонджуна было незаметным, поэтому юноши вздрогнули от неожиданности. Камердинер неловко повёл плечами, схватил ненужные более тряпки с ванночкой, сказал, что поищет служителей, и быстро удалился. Сонхва провожал его безучастным взглядом.       Ёсан, ты такого хорошего мнения о своём господине, но ты совсем его не знаешь. Герцог Пак - тот еще расчётливый мерзавец. Путешествуя по миру вместе с тобой, он не только картины коллекционировал, но и собирал вокруг себя сторонников.       Неожиданная игла боли пронзила сердце Сонхва, стоило ему взглянуть на лицо своего мужа. Знал ли Хонджун об истинных намерениях герцога? Его поведение стало бы абсолютно ясным, будь ответ на этот вопрос утвердительным. Но чего именно хотел хозяин дома Аллеитов? Власти? Короны для себя? Или мести?       — Не вижу радости на твоём лице, — произнёс Хонджун, останавливаясь напротив сидящего мужа.       Сонхва дёрнул бровью и показательно ткнул пальцем в свои ноги.       — Будь чуть более милосерден.       — Есть ли в этом необходимость? Ты так самоотверженно ранил самого себя. А ради чего?       — Странно слышать это от тебя, — буркнул герцог угрюмо и отвернулся, сжимая венец в ладонях.       — Кто тебе еще скажет об этом, если не тот, кто знает, каково это? — Хонджун усмехнулся чему-то в своих мыслях. — Всю жизнь я проносил с собой тяготы бытия наследного принца, поэтому я отлично понимаю, что значит быть под всеобщим вниманием. Я знаю, как это: бояться споткнуться в момент, когда они смотрят и ждут от тебя провала. Но ты должен понимать, что даже будучи принцем, ты никогда не сможешь угодить им всем. Ты можешь просто идти и улыбаться, и одни назовут тебя благородным и дружелюбным, а другие нарекут дерзким и высокомерным. Отныне ты мой муж, а потому забудь о том, чтобы сшить себя под чужие идеалы. Ты сам должен быть идеалом. Я ожидал, что ты прикажешь хотя бы накрыть стекло плащом, но ты поднял всеобщую планку до небес.       Сонхва поджал губы и не знал, что ответить. Ему очень хотелось спросить, каково царю жить и править, зная, как сильно ограничено его влияние при дворе, но он понимал, что этот вопрос будет сродни спичке, брошенной в политые бензином дрова. Он сам мог быть причиной этого, той самой спичкой. Хонджун не стеснялся своего поведения и колючего характера. Он заставлял весь двор мириться с этим даже тогда, когда министры упорно пытались удержать власть в руках при помощи канцлера. Герцог был действительно восхищён его упрямством, но отчасти ему царя было даже жаль.       Сонхва, чтобы отвлечься от невеселых мыслей, тщательно рассматривал детали одежды на своём муже и заметил, что он что-то держит в руке. Хонджун, поймав его любопытство за хвост, покрутил в воздухе золотую корону.       — Не тебе же одному красоваться.       Корона правителя была куда более изящной, с несколькими зубцами двух разной высоты и полностью усыпанная драгоценными камнями. Сонхва не стал её пристально рассматривать, но даже так он успел заметить, что рубины были выложены вдоль обода в виде причудливой косы, идентично повторяя форму его венца.       — Мне она не пойдёт, — сказал он, поднимая лицо и встречаясь взором с агатами царя.       Хонджун хмыкнул и кивнул.       — Ты прав. Золотой - не твой цвет. Эта, — он качнул головой на венец, лежащий на коленях герцога. — Тебе идёт больше.       Сонхва неожиданно для себя растянул губы в довольной улыбке.       — Ты только что сделал мне комплимент?       — Хорошенько запомни этот момент, потому что больше такого не повторится.       Юноша сам не заметил, как засмеялся. Всего секунду назад он варился в адском котле собственных мыслей, пытаясь понять намерения человека, в чьё тело он попал в чужом мире, а сейчас в его душе тепло горела маленькая свечка, согревая тело изнутри. Было еще столько загадок и вопросов, но он совсем не хотел ломать над ними голову сейчас.       Ему впервые было абсолютно комфортно.       Сонхва был уверен, что приподнятые уголки губ мужа - лишь плод его уставшего воображения.       Так они и прождали в этой комнате: один с израненными ногами и венцом цвета луны на коленях, а второй с ответственностью за целое царство на плечах и золотой короной в правой руке.