per aspera ad astra

      Покои герцога Пака располагались на восточной стороне дворца, и по вечерам к заходу солнца в комнате становилось мрачно и темно. Ёсан двигался практически бесшумно, шагая от стены к стене и зажигая стоящие повсеместно свечи. На люстру он бросил один беглый взгляд и потушил длинную спичку легким дуновением ветерка.       — Хотите чего-то еще? — обратился камердинер к Сонхва, на что тот, не отрывая взгляда от книги, лишь покачал головой. — В таком случае я пойду. Если понадоблюсь, позвоните в колокольчик: моя комната через стену от вас.       — Хорошо. Доброй ночи, Ёсан.       — Доброй ночи, господин.       Сонхва, дергая коленкой, дождался звука закрытия двери и уже даже не вздрогнул на проворачиваемый в скважине ключ. Резким движением он вскочил на ноги и подошел к книжному стеллажу. Спрашивать о Ли Минхо у камердинера юноша не осмелился. Реакция слуг и дяди на вопрос об авторе детских сказок могла быть непредсказуемой, ведь они уверены в амнезии герцога. Реставратор решил сначала попытаться поискать самому, все же коллекция книг у герцога была внушительной, и состояла она далеко не только из научной литературы. Кроме того Сонхва лелеял надежду узнать что-либо о личности юноши, в чье тело он попал, ведь если хочешь узнать человека поближе, просто посмотри на его комнату.       За час реставратор успел просмотреть верхние полки и вытащить из-за книг несколько свертков, маленьких шкатулок и писем. Все это он складывал на пол, не смея так рьяно с головой бросаться в чужие чертоги, ведь не просто так все эти вещи были запрятаны от чужих глаз. Отчего-то мысль заглянуть в жизнь герцога Сонхва смущала, словно реставратор был мелким воришкой, покусившимся на драгоценную реликвию.       Когда луна бесстыдно заглянула в окно, объявив о наступлении глубокой ночи, Сонхва обнаружил себя, сидящим на полу в окружении книг про звезды и планеты. Как зачарованный, он водил кончиками пальцев по плотным листам бумаги, вчитывался в мелкие подписи под иллюстрациями и с детским азартом рассматривал изображения звездного неба. Он не знал, какой в этом мире временной промежуток и эпоха, но подобный стиль и такая четкость написанных маслом картинок в фолиантах впечатляла. Будь у реставратора возможность выйти в интернет и сравнить изображение с фотографией, он бы точно не обнаружил разницы.       Подавив смачный зевок, Сонхва вернул тяжелые фолианты на полки, отметив отсутствие даже мелкой пылинки, и печальным взглядом обвел оставшиеся книги. Затея найти имя Ли Минхо на корешке уже казалась провальной. А если окажется, что этого человека здесь не существует, то реставратор и того утеряет единственную тонюсенькую ниточку со своим родным миром.       Сонхва случайно пнул шкатулку, вытащенную им с верхних полок, когда хотел отойти к другой стороне стеллажа. Болезненно зажмурившись, он присел на корточки и с неким остервенением откинул деревянную крышку. Внутри обнаружилось несколько свертков, развернув которые реставратор прочитал о множественных наградах и благодарностях герцогу за вклад в развитие искусства и культуры Элеарда. Реставратор хмыкнул себе под нос и поставил ящик назад на стеллаж. Отряхнув руки от несуществующей пыли, он крупно вздрогнул, когда в дверь неожиданно постучались. Замерев, как зверь, на которого направили наконечник стрелы, он подождал в надежде, что ему показалось, и ночной посетитель решит уйти, но стук повторился.       — Господин, — неуверенно позвал Сону, и Сонхва невольно перенял беспокойство, которым был пропитан голос его стражника. — Простите, что тревожу… К вам пришел государь.       Реставратор дернул бровью и даже ступил навстречу арке, но вспомнил, что его закрыли на ключ. Встречаться с Хонджуном наедине абсолютно не хотелось. Он вполне может промолчать и притвориться спящим, чтобы избежать этого. Сонхва бросил унылый взгляд на ближайшую к нему горящую свечу и осознал, что нет, не может. А потому громко известил:       — Впусти его, — и стремглав понесся убирать учиненный им на полу беспорядок.       Благо кровать была высокая, а покрывало длинным, поэтому все, запиханное под удерживаемый на ножках матрас, удачно спряталось от чужих глаз. Реставратор наскоро скинул с себя халат, в котором разгуливал по покоям после вечерней ванны, махом руки взъерошил волосы и сделал вид, что обувает тапочки, когда царь гордо прошел через арку. Сонхва кинул на него пропитанный недовольством взгляд, на что Хонджун лишь сладко улыбнулся, скрестил руки на груди и оперся плечом о дверной косяк.       — Ох, прошу прощения, — пропел он, окидывая жениха оценивающим взором. — Я потревожил твой сон?       Сонхва показательно повернул к себе циферблат стоящих на прикроватной тумбе часов и тяжело вздохнул.       — Вовсе нет, — пробурчал он и поправил падающую на глаза челку. — Уверен, это что-то срочное, раз мой царь заявился в мои покои в третьем часу ночи.       Только произнеся это, реставратор осознал, насколько поздно уже было. Усталость тяжким грузом навалилась на плечи.       Сонхва бегло осмотрел Хонджуна, цепляясь глазами за торчащий из-под воротника верхнего пальто красный воротник. Искать в царском облачении алый предмет одежды может стать плохой привычкой. А еще реставратор отметил помятость в чужом образе и то, как Хонджун тяжко опирался о стену, словно та не давала ему упасть. Все это было ему слишком знакомо. Нахмурившись, юноша глубже вдохнул воздуха и не смог сдержать пораженного смешка.       — Ты что, пьян?       Царь приподнял бровь.       — Меня бы не было здесь, имей я трезвый разум.       Почему-то эта фраза больно кольнула.       — И зачем ты пришел? Еще и в таком состоянии.       Хонджун неопределенно пожал плечами и вальяжно прошел в спальню. Несмотря на поплывшие глаза и несколько заплетающиеся ноги, его походка была твердой, а взгляд гордым. Царь прошел к столу и провел по нему пальцем, словно он дворецкий, что проверял результат работы своих слуг.       — Тебя устраивают твои покои? — неожиданно поинтересовался он, опираясь поясницей о столешницу. Лицо царь опустил, пристально разглядывая пол. — Или ты бы предпочел жить в центре дворца?       — Есть какие-то определенные причины, чтобы я этого захотел? — фыркнул Сонхва и сбросил с ног тапочки, чтобы спрятать замерзающие конечности под одеялом.       — Ну, как же, — Хонджун изогнул губы в холодной усмешке.       — Нет. Меня здесь все устраивает.       — Как скажешь. Ты же знаешь, что тебе достаточно всего лишь попросить.       Сонхва ощущал себя странно из-за присутствия царя в спальне и всеми силами старался на него не смотреть, хотя ощущал жгущий взгляд на собственной макушке. Юноша Хонджуна не боялся, но все тело его было напряжено, словно готовое к защите.       Брошенный на постель предмет до чертиков испугал реставратора, что он даже дернулся в сторону и пальцами вцепился в бархатное покрывало. Подняв голову, он заметил, что царь смотрит куда-то в сторону, а руки его скрещены на груди. Осторожно, будто внутри притаилась опасность, Сонхва медленно притянул к себе маленькую коробочку и приоткрыл крышку. Увиденное заставило его удивленно промычать.       — Фамильное кольцо правящей династии Элеарда, — пояснил Хонджун удивительно ровным и бесстрастным тоном, все так же не глядя на жениха.       Реставратор покрутил коробочку, рассматривая кольцо со всех сторон. Обод был выполнен из золота, что тонкими ниточками переплетались друг с другом, а в центре сиял огромный квадратный рубин.       — Но зачем? — нахмурился он и услышал вопросительное мычание. — Разве Собор не посчитал помолвочные кольца аморальными для… нас?       — Мне плевать на мудрецов. Они сами занимались проверкой твоей натальной карты и схожести наших гороскопов, так почему я должен пресмыкаться перед ними?       Сонхва недоуменно нахмурился. Хонджун показывал явное пренебрежение и неуважение к просветителям духовной жизни Элеарда. Есть ли вообще хоть что-нибудь, что его радует и устраивает в этой жизни?       — Ты же понимаешь, что если я надену его и дам тебе пощечину, то с огромной долей вероятности просто выбью тебе глаз? — задумчиво протянул Сонхва, закрывая крышку.       Хонджун заинтересованно приподнял брови.       — А ты уже готовишься раздавать мне пощечины? Где я так провинился, дорогой жених?       Реставратор состроил рожицу и отставил кольцо на тумбочку.       — Почему ты мне его дал? Мне казалось, что ты не в восторге от нашей свадьбы.       — Как будто у меня есть выбор, — зло бросил царь. За окном вспыхнула молния. — Не зазнавайся, надев это кольцо, — продолжил Хонджун, пересекая комнату и направляясь к выходу. — Это не более чем красивая безделушка на твоем пальце. Впрочем, ты любишь собирать такое. Подобное притягивает подобное.       Реставратор мысленно пожелал ему проснуться завтра с похмельем и головной болью, слушая, как открывается дверь. Через несколько минут в покои заглянул встревоженный Сону.       — Все хорошо, господин?       Сонхва согласно качнул головой и устало откинулся на подушки. Он уже представил тяжесть этого кольца на собственной ладони.       В горле пересохло. Герцог потянулся за стаканом с водой и замер, глядя в сторону подоконника. Ёсан перед повторным уходом задвинул портьеры, чтобы рассветное свечение не тревожило сон герцога, чьи покои находились на восточной стороне. Каждую ночь дворец царской династии погружался в объятия тумана так, что даже огни города из башен было не видно, поэтому мысль о том, что два голубых огонька, которые юноша успел заметить, принадлежат фонарям на улицах Юмея, он отбросил сразу. Отставив стакан с тихим стуком на поднос, Сонхва медленно ступил к окну и от неожиданности дернулся в момент, когда полы портьер зашевелились. В следующую секунду из груди герцога вырвался облегченный вздох и сменился тихим смехом.       — У меня уже паранойя, — устало сказал он коту, чья пушистая морда высунулась из-за штор.       Заостренные ушки заинтересованно дернулись, и в следующую секунду животное легким движением перепрыгнуло на стол. Большой пушистый черный кот величественно сел прямо на книгу сказок и обвил лапы собственным хвостом. Его лучистые голубые глаза смотрели на хозяина спальни снисходительно, словно это реставратор нарушил его покой и бесцеремонно вторгся в чужие владения. У Сонхва кота никогда не было, но он вспомнил питомца Джуёна, который прохаживался по квартире с важным видом и шипел на каждого гостя. Видимо, это врожденное для представителей семейства кошачьих.       — Откуда ты тут взялся? — недоуменно нахмурился юноша и посмотрел на балконную дверь. Та была так же закрыта, а окна во всех комнатах перед уходом перепроверил еще Ёсан. Так как же мяукающий нарушитель спокойствия проник в спальню?       Кот в ответ только махнул хвостом. Сонхва дернул уголком губ и широко зевнул. Сейчас проникнувшее в его покои животное было последним, что действительно требовало внимания. Реставратор мысленно пожелал коту спокойной ночи и направился обратно к кровати, по пути задувая уже ненужные свечи. Упав лицом в подушку, он услышал тихий шорох спавшего с кресла халата. А потом пушистый бок прижался к его предплечью, и негромкое мурчанье пустило в руку мягкую вибрацию. Сонхва вяло усмехнулся.       — Вот же наглое создание, — пробурчал он и не глядя опустил ладонь на пушистую макушку.       Погладив кота от ушей до шеи, юноша пальцами задел какой-то ремешок. Ошейник, запоздало подумал он, проваливаясь в сон.       Что ж, черный кот в ошейнике на территории дворца. Абсолютно ничтожно малое количество вариантов того, кому же он может принадлежать. А наглость и высокомерие, как водится, характерная черта всех особей знатного рода. Даже их котов.

♛♛♛

      Сонхва снился родительский дом. Запах домашней выпечки и тихий гул телевизора, транслирующего новости, окутали тело в мягкое одеяло, и юноша не сразу понял, раскрыв глаза, что это все остатки приятного сна. Детские воспоминания, по моментам в которых он безумно скучал.       Послышался скрип открываемой двери и тихий стук каблуков о начищенный паркет. В покои только один человек мог войти без стука и приглашения, и вскоре Ёсан прошел через арку. Он раздвинул тяжелые портьеры и впустил в комнату еле пробивающиеся сквозь завесу тумана солнечные лучи.       — Пора вставать, господин, — известил он герцога, когда тот приподнялся на локтях. — Я подготовлю ванну и спущусь за завтраком, а вы пока можете еще немного подремать.       Сонхва вяло кивнул и снова откинулся на подушки. Слова не шли, а голова ощущалась невообразимо тяжелой. Он поспал всего пару часов, так и не разобрав бардак под кроватью. Юноша лишь надеялся, что за время его отсутствия во дворце слуга не решит провести уборку, иначе объясняться потом будет неудобно.       После ванны и быстрого завтрака реставратор вернулся в спальню, где камердинер во всю орудовал над вешалкой с его одеждой. Сонхва в нерешительности замер, оглядывая дорогую ткань. Верх и низ были цвета морской воды во время самого страшного шторма. Штаны зауженные, чтобы их легко можно было заправить в высокие кожаные сапоги с множеством завязок и золотой цепочкой у верхнего края. Блузка легкая, полупрозрачная, а наверх был накинут кафтан длиной до колен с тончайшей звездной вышивкой вдоль края рукавов и на воротнике. На кровати лежал аккуратно сложенный красный плащ, и именно к нему прикипел взгляд Сонхва. Ёсан сразу заметил мелькнувшее в его глазах смятение.       — Вы впервые покинете дворец после объявления о помолвке. Согласно древним традициям, невесте… Простите, жениху полагается покрыть голову алым, чтобы отвадить от себя злых духов и показать им, какому двору вы служите.       Герцог тихо фыркнул себе под нос. Он позволил камердинеру помочь с переодеванием и нерешительно потоптался у зеркала, сминая в руках бархатную ткань плаща. Почему-то надевать его казалось неправильным. Сонхва не мог не ощущать себя обманщиком, ведь это не он должен обряжаться в цвета царской династии, не он должен ехать сейчас к усыпальнице и склонять колени, не он должен омывать руки и готовиться официально войти во внутренний двор.       Обреченный вздох вырвался из груди сам собой. Ёсан нерешительно подошел сзади.       — Нервничаете? — осторожно поинтересовался он, на что Сонхва лишь скривил губы в подобие улыбки.       Что он мог на это ответить?       Неуверенно протянув руку, реставратор подобрал с тумбочки коробочку, которую камердинер все время прожигал любопытным взором, но не смел спросить, и дерганым движением вытащил кольцо. Сонхва повертел украшение в ладони, гадая, на какую именно руку он должен его надеть.       — Левая рука избранника государя всегда должна быть в его правой руке, — пришел на помощь Ёсан. Его, казалось, ни капли не удивило появление фамильного кольца царской семьи Элеарда в покоях герцога.       Реставратор благодарно вздохнул и надел обод с огромным рубином на безымянный палец левой руки. Кольцо село удобно, словно под его руки и было сделано.       Воспользовавшись временем в ожидании посыльного, Сонхва вышел на балкон и зябко передернул плечами. Было раннее утро, только-только наступил рассвет. Балюстрады были слегка влажными из-за осевшей росы. Облокотившись на них ладонями, юноша чуть склонился вперед и прищурился. Из-за крепко окутавшего гору тумана Юмей, лежащий у подножия, словно стерся с лица земли, и только кое-где мелькающий свет уличных ламп говорил о том, что город никуда не делся и только и ждет, пока царский экипаж пронесется по его улицам. Сонхва видел, как стража и слуги снуют туда-сюда и подготавливают к отъезду шикарную карету с запряженной тройкой черных лошадей.       Прикипев к ней взглядом, Сонхва не слышал ни стука двери, ни голоса зовущего его Ёсана. Только когда камердинер осторожно прикоснулся к его плечу, он вздрогнул от неожиданности и вопросительно приподнял брови.       — Вас ждут внизу, господин.       В горле встал ком. Ёсан помог застегнуть плащ на плечах и отошел в сторону, окидывая герцога несколько обеспокоенным, но восторженным взглядом. Сонхва тяжело вздохнул и направился к двери. Алая накидка волочилась следом.       Холл на нижнем этаже башни был погружен в полумрак из-за задёрнутых портьер, что не пропускали даже крупицы солнечного света. Единственный путь ему был открыт через массивные ворота, у которых стоял уже собранный канцлер. Окинув племянника придирчивым взглядом, он коротко кивнул в знак приветствия.       — Вижу, ты готов.       Сонхва поджал губы. Готов он, к сожалению, не был.       Рука Джонхана, спрятанная за плотной тканью кожаных перчаток, мелькнула перед носом. Юноша смиренно вложил в неё ладонь, хоть и чувствовал себя от этого жеста странно. Канцлер довольным взглядом огладил сияющий рубин и вывел племянника на улицу. Грудь тут же атаковали тысячи иголочек из-за слишком холодного для летнего утра воздуха. Нос щекотал аромат дождя. Складывалось ощущение, что воздух все еще искрился после продолжительной ночной грозы.       У главных ворот собрался, кажется, весь внутренний двор, начиная слугами и заканчивая чиновниками. Сонхва невольно сглотнул. Он, конечно, знал, что этап омовения рук приравнивается к религиозному подношению и чтится Элеардом уже много веков, но не ожидал такого размаха. Пока канцлер вел его по дороге мимо выстроенных в линию придворных, склонивших головы, юноша успел десять раз мысленно потерять сознание и напомнить своему сердцу биться. Но крепко стискивающие его ладонь пальцы дяди напоминали о том, что важно держать голову высоко.       У кареты ожидал Хонджун. Его голова так же была покрыта капюшоном плаща, только, в отличие от Сонхва, у него на спине растекся огромный герб Элеарда. Быстро скользнув глазами по лицу канцлера, царь принял переданную ему руку герцога и потянул того за собой. Мальчишка-портье низко поклонился и открыл дверь кареты.       — Садись, — тихо прошептал Хонджун, когда Сонхва нерешительно замер.       Ощущать руку царя в своей было… странно. Того требовали правила приличия и этикета, поэтому Хонджун вел себя воистину как галантный супруг. Сонхва послушно стал ногой на ступеньку и с помощью жениха забрался на мягкое сиденье. Только внутри он мог позволить себе спокойно вздохнуть. Он вскинул голову и заметил, как темная бархатная обивка украшала крышу кареты. На ней еле мерцали искорки драгоценных камней, выложенных в форме созвездия Лебедя. Краем уха через приоткрытую дверцу реставратор слышал тихие переговоры и фырчанье лошадей.       — Легкой дороги, государь, — раздался низкий скрипучий голос, а затем благодарность Хонджуна.       Мимо кареты на лошади прошествовал молодой мужчина в черном плаще и с широкой серебристой лентой на груди, а в следующую секунду место напротив Сонхва занял хмурый царь. Окинув жениха безучастным взглядом, он с остервенением сбросил капюшон с головы и уставился в окно.       — Не выспался? — поддел его герцог и тихо хмыкнул себе под нос, когда Хонджун раздраженно закатил глаза.       Карету слегка качнуло, когда кучер занял свое место. На весь двор раздался громкий шорох открываемых ворот. Ему вторили голоса придворных, желающие легкой дороги так же, как старый дворецкий до этого царю. Экипаж выехал за стены, где их уже поджидала целая кавалерия.       Размеренный стук колес и покачивание кареты невольно укачали. Сонхва сонно промаргивался и мотал головой в тщетных попытках прогнать с себя сон. Его потуги не остались незамеченными.       — Если не боишься доверить мне свою жизнь, то можешь поспать, — влился в уши ехидный комментарий Хонджуна.       Сонхва недовольно стрельнул в него глазами.       — И ты думаешь, что после таких слов у здравомыслящего человека останется желание вздремнуть?       Царь пожал плечами.       — Я вообще удивлен, как ты можешь спокойно жить во дворце, зная, что где-то разгуливает твой убийца. Видимо, твоя змеиная шкура толще, чем мне казалось.       Реставратор медленно моргнул, обдумывая услышанное. Что ж, прибавилась еще одна причина для беспокойства.       — Мой убийца в то время нежится в кровати так же, как и я. Или ты полуночничаешь? — едко бросил он в ответ, чтобы не выказать свою тревогу и уязвимость.       Хонджун в изумлении приподнял брови.       — Я думал, что то была твоя не очень удачная шутка, но неужели ты правда думаешь, что цветы в оранжерее отравил я? — царь разочарованно цокнул языком. — Яд - это оружие трусов. А я далеко не трусливый человек, Сонхва. Кроме того у меня еще есть мозги. Да ты и сам знаешь моё мнение насчет произошедшего.       Реставратор сморщил нос и оставил свой ехидный комментарий при себе. Он окинул смотрящего в окно Хонджуна задумчивым взглядом. Царь может и ведет себя, как ребенок, но он действительно не глупый человек. Как бы сильно он не питал к нему неприязнь, он бы не стал избавляться от Сонхва как от своего единственного прикрытия. Все же брак укрепит его корону. Помолвка с ним положила у ног царской династии новый фундамент и воздвигла на границах стены, но это не значит, что подобным положением довольны все, ведь Сонхва своим восхождением на трон укрепил положение не только Хонджуна, но и канцлера.       — После усыпальницы я поеду верхом, так что потерпи меня еще немного, — царь насмешливо приподнял бровь, наблюдая, как его жених зябко кутается в плащ. — Потом сможешь спокойно подремать.       — Вот уж спасибо за заботу, — буркнул Сонхва и отвернулся, чуть не влетев носом в стекло на дверце. — Надеюсь, что ты хороший наездник, потому что после того амбре, которым от тебя разило ночью, я бы не рисковал садиться за ру… ездить верхом.       — У нас разные понятия риска.       Хонджун подкинул ему новую пищу для размышлений, поэтому уж что, а поспать он теперь точно не сможет.       Путь до царской усыпальницы был неблизким. Сначала петляли по основной дороге, спускаясь с горы, а затем свернули и вдоль небольшой речушки, что протекала у основания и отделяла город от дворца, проехали в обратную от столицы сторону и углубились в лес. Над крышей кареты сомкнулись кроны величественных дубов. Сонхва явственно ощутил запах каштанов.       — Это Лес тысячи звезд, — Хонджун так неожиданно подал голос, что герцог аж подпрыгнул на сидении. — Парк, обустроенный царской семьей. Здесь растут различные деревья из самых дальних уголков планеты. Если захочешь посетить его, не забывай брать с собой стражу.       Сонхва не посмел ничего ответить, когда заметил чужое выражение лица. Царь выглядел опечаленным и пустыми глазами смотрел на проносящийся мимо окна лес. Видеть его таким было непривычно. Хонджун в присутствии реставратора всегда кривил губы и метал молниями из глаз. Юноша не ожидал, что царь позволит себе выглядеть таким безутешным при нелюбимом женихе. Но вскользь промелькнула мысль о том, куда именно они едут, поэтому Сонхва лишь поджал губы и отвернулся к своему окну.       Хонджун впервые показался Сонхва обычным. Мнения о нем он, конечно, не поменял, тот все еще оставался заносчивым засранцем, который за словом в карман не полезет, дай только волю - и руку по локоть откусит, но многим людям свойственно вести себя так в моменты особого страха. Сонхва своего царя совсем не знал, а потому и предположить не мог, что его задирания и неприятные слова могли быть не с целью поддеть чувства того, кто поспособствовал краже его короны, а ради самозащиты. Как чувствовал себя Хонджун, который только-только лишился отца, возвратился в пустой дворец и стал марионеткой в чужих руках? И даже если окажется, что роли Сонхва здесь не сыграл, он все еще ощущал себя странно, думая об этом.       Туман рассеивался и позволял увидеть очертания самых разнообразных деревьев. Сонхва прищурился, когда заметил в отдалении какую-то фигуру. В этот же момент карета не спеша остановилась, а лошади довольно зацокали копытами. Хонджун сразу спрыгнул на покрытую росой дорожку и протянул жениху руку. Реставратор приподнял бровь в недоумении. Царь прищелкнул языком и в поторапливающем жесте шевельнул пальцами. Они все еще должны отыгрывать счастливых молодоженов даже для царской гвардии? Эта новость не принесла особой радости, но Сонхва со скорбным выражением лица позволил чужим пальцам обхватить его ладонь и покинул карету.       Взгляду предстала широкая, выложенная камнем дорожка, ведущая глубоко в лес. Среди деревьев кое-где просматривался холодный мрамор статуй. При виде них Сонхва ощутил сковывающее его тело напряжение. Он вспомнил слова Ёсана, который рассказывал про монументы всех членов правящей династии, которые можно найти в парке у окраины горы. Получается, вот где они находятся. Казалось, что призраки бывших правителей скрывались в чаще.       Из размышлений вырвал слабый толчок в спину, и, обернувшись, Сонхва поймал в свои руки прекрасный букет из нарциссов. Он с заискивающей улыбкой глянул на Хонджуна.       — Ты же сказал, что живые цветы дарят только возлюбленным.       — И покойникам, — добавил тот и, заметив чужое изменившееся выражение лица, надменно фыркнул. — Это для моего отца. Ты свои цветы уже получил.       Сонхва тихо зашипел сквозь зубы и еле сдержался, чтобы не приложить букет о высокомерное лицо царя.       Хонджун блеснул лукавой усмешкой и обратил свое внимание к спешившемуся с лошади генералу гвардии.       — Мы оцепили территорию Леса тысячи звезд. Все чисто.       — Хорошо. Оставайтесь здесь. Мы скоро вернемся.       Сонхва положил букет в сгиб локтя и проигнорировал услужливо подставленное ему предплечье. Хонджун зло прищурился, спрятал свои ладони в карманы кафтана и повел жениха по мощеной дорожке вглубь парка. Только-только проснувшиеся птицы заливались тихой трелью где-то на высоких ветках, а их пение смешивалось со стуком каблуков двух пар сапог. Они шли и шли, и вскоре рощица сомкнулась за их спинами, отрезав от ожидающей стражи. Каменная дорога закончилась, и дальше их повела тропинка. Сонхва пропустил царя вперед, а сам чередовал смотрение под ноги, чтобы не споткнуться на мокрой траве, и восхищение статуями, что попадались в его поле зрения.       — Ты что, в музее? — недовольно закатил глаза Хонджун, когда обернулся и заметил, что его жених застрял на любовании обелиска его дальней родственницы.       — В музее того тише и спокойнее, чем здесь. Кто это? Она такая красивая.       Сонхва присел на корточки в попытке прочитать почти стершуюся надпись на каменной табличке. Руки зачесались щеточкой пройтись по мрамору.       — Ты не был в Зале Всевластия во дворце? Мне казалось, ты обползал все закоулки, — царь подошел ближе и всмотрелся в мраморный лик. — Царица Хан Соён.       Ёсан говорил про Зал Всевластия, где висят портреты всех правителей Элеарда, а так же под стеклянным куполом хранится самая первая корона, но они туда ни разу не ходили. Об этом Сонхва и сказал Хонджуну, на что тот лишь пожал плечами и, развернувшись на пятках, продолжил путь по тропинке вглубь леса.       — Признаться, я не ожидал, что ты согласишься покинуть дворец так скоро после своего пробуждения. Вероятно, тебе очень хочется взойти на престол.       Сонхва сморщил нос.       — У меня не было выбора, разве нет?       — Странно слышать это от тебя.       — Странно выслушивать твои беспочвенные обвинения, когда из нас двоих ты тут царь, чьи приказы должны быть неоспоримы.       Хонджун резко остановился, и, проходя мимо него, Сонхва даже показалось, что он почувствовал, как воздух стреляет молниями.       — Как думаешь, почему так происходит? — холодно прилетело в спину, заставляя реставратора невольно передернуть плечами.       — Почему ты спрашиваешь об этом у меня? — недоуменно вскрикнул Сонхва и резко обернулся.       Между ними повисла напряженная тишина. Реставратор ощущал, как дрожат его руки, видел, как крепко Хонджун стиснул зубы, будто сдерживал себя от желания перегрызть ему горло. Долгие минуты они просто стояли и всматривались в лица друг друга. Затем царь резко вздохнул, и от этого Сонхва вздрогнул. Боясь показать свою уязвимость, он отвернулся и вперился взглядом в ближайшую статую. Камень на ней совсем облупился, имени там точно не прочитать уже.       — Почему? — голос Хонджуна звучал пронизывающе сердито. — Пак Сонхва, ты что, решил сменить тактику и поиграть в жертву? Не делай вид, что не знаешь. Ты отлично постарался, переманивая на свою сторону внутренний круг, поздравляю. В следующий раз предупреди меня заранее, чтобы я не тратил время зазря, пытаясь быть в их глазах кем-то больше, чем дворовым мальчишкой.       Царь прошел мимо, и реставратору ничего не оставалось, кроме как пойти следом.       Сонхва бесило, что он просто не мог игнорировать Хонджуна. Его терпение всегда было почти ангельским, и он очень редко срывался, но в присутствии царя юноша напрочь забывал держать язык за зубами. Он бы очень хотел, чтобы его рот имел чудесное свойство зашиваться каждый раз, стоит Хонджуну появиться в его поле видимости, потому что нет гарантии, что он своей импульсивной речью сейчас не положил к ногам все, что было построено.       Хонджун был хоть и слабым, но царем. Он правил с туго натянутым поводком, и Сонхва не нравилось думать, что его руки, которые в этом мире рисовали такие чудесные картины, как-то поспособствовали тому, чтобы застегнуть на чужой шее замок. Но его догадки, которые - он так надеялся - окажутся ложными ощущениями, подтвердились. Сделал герцог так ради своего дяди или себя, хотел ограничить власть царя или самому заполучить все могущество? И что еще за переманивание внутреннего круга? Разве те же самые чиновники не швырялись судьбой супруга государя на Совете? О каком тогда их расположении может идти речь?       Как бы всё ни было до этого, выбирать ныне не приходилось. Он либо будет по ту сторону баррикад, либо по эту, и сейчас Сонхва больше склонялся к сильному сообщнику, нежели царю, который вел себя, как обиженный ребенок, и только и мог, что бросаться в его сторону оскорблениями. Даже если они могли быть обоснованными.       Мало просто заполучить власть. Нужно уметь удержать её. А если Хонджун с этой задачей не справился, как на него можно положиться?       Дальнейший путь до усыпальницы прошел в молчании. Тропинка резко уперлась в каменное ограждение. Хонджун сразу же свернул направо, и спустя несколько минут ходьбы, когда герцог уже устало вздыхал, послышался звук ручья. За деревьями показался холодный мрамор совсем недавно выкованной статуи. Царь остановился, не дойдя до неё всего несколько шагов. Сонхва притормозил за его спиной. Выглянув из-за чужого плеча, он кое-как смог прочитать надпись на табличке.       Его Высочество, благословленный звездой Проциона, великий царь Ким Донмин.       Герцог поджал губы в смятении. Теперь букет в его руках ощущался в разы тяжелее. Он не смел даже взгляда бросить в сторону Хонджуна, когда проходил мимо него к безжизненной фигуре. Он всячески давил в себе горькое послевкусие от их совсем недавно состоявшейся перепалки. Умудрились поцапаться на пути к мемориалу бывшего царя.       Скульптор удивительно быстро смог создать такое творение, учитывая то, что царь Донмин скончался всего месяц назад. Любопытство грызло нутро, но Сонхва понимал, что спрашивать о таком будет слишком бесчеловечно, поэтому он заставил себя распрямить плечи и вглядеться в каменное лицо. Каждая морщинка у глаз, родинка на левой щеке и гордо вздернутый уголок губ - все было изображено до мельчайших деталей. Это было лицо уже повидавшего тяготы правления мужчины. И, что удивительно, его с нынешним царем сходство просматривалось только в искривлении губ. Реставратор прищурился, задумываясь. Может, Хонджун внешностью пошел в мать? Хотя он не мог до конца быть уверенным, ведь никогда не видел Ким Донмина, но скульптор, нанятый для создания монумента ушедшего из жизни правителя, точно должен был изобразить его максимально похоже.       Шорох бумаги, в которую были обернуты цветы, слишком громко прозвучал в тишине леса. Сонхва осторожно положил нарциссы в ноги статуи и в нерешительности замер. Он понятия не имел, что делать дальше, а смотреть на Хонджуна отчего-то было стыдно.       Он только сейчас осознал, через что царю пришлось пройти. Быть на другом конце страны и узнать, что твой отец скончался, принять корону, чтобы потом не иметь даже возможности высказывать свое мнение на советах. На Хонджуна бремя сироты, правителя и мужа свалилось слишком быстро. Сонхва резко не воспылал к нему теплыми чувствами, но впервые почувствовал к жениху что-то сродни сочувствующего понимания.       — Знаешь, — хрипло пробормотал он, скользя взглядом по изящной надписи на монументе. — Ты можешь поговорить со мной об этом. Я ведь тоже… сирота.       Тишина была слишком гнетущей, но никто не стремился её разорвать. Сонхва невольно захотелось себя пожалеть после осознания сказанного. Он ведь действительно сирота в этом мире. Но шаткое равновесие обрушилось в момент, когда Хонджун за спиной зло хмыкнул.       — Я предпочту истечь кровью, чем расплакаться перед тобой.       Сонхва болезненно скривился, но не сказал слова против. В конце концов, он не преследовал цели подружиться с царем. Хочет ненавидеть его? Ладно, пусть. В эту потеху играть могут двое.       Зашуршала трава под подошвой сапог. Обернувшись, реставратор увидел только спину уходящего обратно к каменному ограждению жениха. Обреченный вздох вырвался сам собой. Он оглядел статую царя Ким Донмина печальным взглядом и засеменил следом за Хонджуном. Они прошли вдоль высокого забора и наткнулись на калитку. Не успел Сонхва как следует рассмотреть узор на кованых воротах, как те со скрежетом раскрылись.       Стражник, облаченный в темно-синий кафтан с переброшенной через грудь лентой и неизменным гербом Элеарда, низко поклонился, прижав руку к груди. Хонджун не удостоил его даже взглядом. Его внимание было приковано к зданию, похожему на церковь. Высотой в два этажа, с остроконечными вытянутыми окнами, колоколом и качающейся на ветру выкованной из стали совой на крыше, она укрылась в отдалении в Лесу тысячи звезд, и далеко не каждому открывались массивные ворота. У деревянных дверей стражи не было. Царь отворил их сам. Сонхва вдохнул и закашлялся, столкнувшись с резким запахом ладана. Хонджун кинул на него недовольный взгляд через плечо. Реставратор прижал ладонь ко рту и неожиданно смутился. Нашел место, конечно. Следом за царём он прошел по маленькому коридорчику.       В округлом зале напротив двери стоял массивный стол, до краев заваленный свечами, высушенными травами и драгоценными камнями. Не знай, где они находятся, Сонхва бы предположил, что его завели в домик ведьмы. Усыпальница изнутри освещалась только редким солнечным светом, что пробивался через небольшие окошки. Но даже в таком тусклом освещении герцог заметил углубления в стенах. По спине пробежался холод, когда он, шаг в шаг следуя за Хонджуном, обошел стол и остановился у небольшой трибуны, что располагалась за столом на постаменте. На ней лежала раскрытая книга, но не она вызвала столько волнения внутри, а стоящая напротив на том же широком заваленном столе урна. Сонхва тяжело сглотнул. Подобных урн было множество в углублениях в стенах, но эта была особенной: блестящая золотым светом и с драгоценными камнями.       — Три удара колокола, — разрезал тишину мрачный голос Хонджуна. — И мы уходим.       Реставратор нахмурился.       — Разве ты не хочешь, не знаю, поклониться предкам? Пообщаться с отцом?       Царь приподнял бровь, будто не понимал, как такой глупый вопрос мог сорваться с губ его жениха.       — Кланяться в твоем присутствии? Забудь.       Сонхва невольно передернул плечами. О лёд в голосе Хонджуна можно было вспороть кожу.       — Получается, мы не будем…       — Нет, — категорично.       Реставратор свел брови к переносице и закусил губу. Не то, чтобы он сам горел желанием совершать поклоны с Хонджуном, но разве отказ от них не равносилен грехопадению в религиозных верованиях Элеарда? Спросить об этом он не успел. Воздух сотряс громкий звон колокола.       — Нарушаешь законы прямо перед отцом, — сорвалось тихо с языка.       Хонджун нахально ухмыльнулся, однако усмешка не коснулась его глаз, которыми он скользнул по урне.       — Тебя так волнует отсутствие благословения от него? — второй звон колокола. — Не переживай. Будь он жив, не допустил бы такой ошибки.       Под третий раскат Сонхва ощутил, как тисками сдавило голову. Он прищурился, закусывая щеку изнутри, и всеми силами заставил себя стоять ровно. Рука сама потянулась к трибуне для опоры, но, благо, Хонджун этого не видел, глядя куда-то за правое плечо реставратора. Кажется, что-то сломалось между ними после прозвучавшего тройного звона, но у Сонхва не было желания разбираться в том, что именно.       — Пошли, — сухо обронил царь. — Не хочу, чтобы ты рассматривал останки моих предков, словно на экскурсию пришёл.       Герцог прикусил губу. Было предчувствие, что, ответь он, они снова сцепятся языками, поэтому юноша просто его проигнорировал.       Молча они покинули усыпальницу и все так же без слов вернулись к экипажу. Хонджун, как и говорил, взял себе скакуна, перед этим сняв свой плащ и забросив его внутрь кареты. Сонхва самостоятельно взобрался внутрь и показательно громко захлопнул за собой дверцу. Ощущения в груди были странными, а во рту стоял привкус чего-то кислого. Невообразимо хотелось забраться в ванну. Кожа чесалась, будто его с ног до головы обсыпали прахом. Стало понятно, почему посещение Собора Истиннолунного следует после поклонов предкам. Из груди вырвался грустный смешок.       Сонливость напала в ту же секунду, как экипаж двинулся с места. Сонхва прекратил бороться с зевотой и, скрестив руки на груди, прижался виском к стеклу. От лицезрения плывущих мимо многолетних деревьев спать захотелось еще больше, и герцог не видел причин отказывать себе в такой прихоти. Было бы опрометчиво доверить свою жизнь Хонджуну, но Сонхва так устал мучиться от паранойи, что просто пустил все на самотек. Он подобрал с соседнего сидения сброшенный впопыхах плащ, свернул его и уложил себе под голову. Карета была компактной, но достаточно широкой, чтобы с комфортом, хоть и согнутыми в коленях ногами, расположиться на её сиденьях и немножко подремать.       Образ деревянной шкатулки преследовал Сонхва все время, проведенное в царстве Морфея. Он наблюдал за всем со стороны, словно зритель, и с удивлением нашел знакомый ему предмет, переданный с книгой на реставрацию, в руках родной матери, когда он сам в возрасте шести лет сидел рядом и собирал конструктор. Мама сложила в шкатулку какие-то бумаги и со скрежетом закрыла крышку. В этот же момент картинки стремительно стали меняться, словно на перемотке видео, и Сонхва увидел себя уже в подростковом возрасте. Его очки то и дело сползали с носа, пока он, согнувшись в три погибели, усердно зубрил математику. Мама принесла тарелку с нарезанными фруктами и опустила её по левую руку сына. Затем быстро погладила его по голове и отошла к шкафу с конвертом, который спрятался в деревянном ящике. Под тихий скрип опускаемой крышки Сонхва не чувствовал, как невидимая рука неистово вытягивает его из сновидений. Резко распахнув глаза, юноша вскочил на ноги и макушкой ударился о потолок кареты, тут же болезненно застонав. Сердце билось где-то в горле и перекрывало поток кислороду.       Сонхва медленно опустился обратно на сиденье, потирая ушибленную голову, и усердно думал. Он был уверен, что никогда не видел подобной вещи в своем доме, тем более что получил он её от абсолютно незнакомого человека гораздо позже.       За всеми своими размышлениями он не сразу заметил, что карета приостановила свой ход, и на резкое открытие дверцы испуганно дернулся.       — Что у тебя тут происходит? — нахмурился Хонджун и, заметив недоумевающий взгляд, пояснил: — Мы слышали стук.       Сонхва лениво пожал плечами, надеясь, что волосы и одежда в порядке, и ничего не выдает его выдернутого из крепкого сна состояния. Царь окинул его цепким взглядом и со вздохом махнул кому-то рукой.       — Мы на подъезде в город, — сказал он, забирая с сиденья свой плащ. — Вытри слюни.       Сонхва дерганым движением прижал ладонь к губам и услышал сдавленный смешок Хонджуна перед тем, как хлопнула дверца. Никаких слюней у него на лице не было, но он надеялся, что вдоволь напускал их на плащ царя, который так легко его подловил. Мерзавец.       Сонхва знал, что ему нельзя показывать лица чужим, но не мог побороть свое желание увидеть совиные ворота на въезде в столицу. Из окна покоев во дворце они выглядели невысокими, но в действительности оказались величественными, высеченными из гранита.       Карета пронеслась через арку, и тяжелые деревянные врата со скрежетом закрылись за экипажем. Сонхва с трепетом в груди наблюдал, как потихоньку просыпаются улицы Юмея. Город, расположенный у подножия горы, сам будто стекал ниже, к озеру: везде были каменные лестницы и крутые дороги. Открывались лавки и магазины, выкатывались на дороги уличные палатки, зажигались печи в кузницах и гончарных. После практически безжизненного дворца это казалось чем-то фантастическим. Люди, заслышав цокот копыт лошадей, в любопытстве заглядывали в окна и выходили из домов, чтобы проводить царский экипаж восторженными охами. Сонхва так же видел несколько предвзятых и черствых взглядов, брошенных на одного определенного наездника. Так ли сильно народ жалует нового царя? Как в таком случае они относятся к герцогу Паку, что стал его мужем? Думать об этом совсем не хотелось.       Центральная дорога, по которой ехала карета, была усыпана лепестками ромашек.       Собор Истиннолунного располагался по центру огромного озера на небольшом клочке земли, соединяемого со столицей широким деревянным мостом. Сонхва осознал, что это озеро он видел из окна в своих покоях, но и предположить не мог, что здесь окажется храм. Сквозь легкую дымку тумана он нашел взглядом множество покачивающихся на воде лодочек и даже один парусник.       Лошади с фырчаньем притормозили у въезда на территорию Собора. Сонхва быстрым движением набросил на голову капюшон и в ожидании с бешено колотящимся в груди сердцем замер. Дверца кареты открылась спустя три долгие секунды, и Хонджун в уже, казалось, привычном жесте приглашающе выставил руку. Реставратор легко спрыгнул на землю и из-под глубокого капюшона заметил ожидающих их троих служителей, что в почтении склонили головы. Их темно-синие одеяния были украшены мелкими драгоценными камнями, что напоминало звездное небо, а пояс неизменно украшался гербом Элеарда. Одним из служителей была женщина, и в её волосах блестела крепко переплетенная с прядями тонкая цепочка.       — Государь, — поклонился самый старый, стоящий в центре, служитель. — Мудрецы Собора Истиннолунного рады приветствовать вас.       Сонхва не видел выражения лица Хонджуна, но чувствовал руку, крепко сжимающую его запястье. Царь не отпускал его все время, пока служители вели их внутрь Собора. Сонхва только губы кусал, чтобы не впасть в свое чрезмерное любопытство и не поднять лицо. Это уже не усыпальница, где они могли пренебречь поклонами, потому что их никто не видел. Собор Истиннолунного был эпицентром духовной жизни Элеарда.       Только когда мощеная дорожка под ногами сменилась мраморной плиткой, герцогу позволили снять капюшон. Сонхва выдохнул, заметив, что Хонджун тоже избавился от плаща и передал его в руки сопровождающей их женщине. Затем его пальцы снова сомкнулись на запястье супруга, из-за чего тот невольно вздрогнул. Служители низко поклонились и поспешили удалиться, оставляя юношей одних в широком изысканном зале. Узкие, но высокие окна были украшены цветными рисунками. Пол, стены и лестницы выстланы мрамором. Выбеленные колонны поддерживали высокий куполообразный потолок. В центре зала расположилась огромная статуя Великого Жреца Истиннолунного. Его лицо было наполовину скрыто капюшоном, а в раскрытых руках он держал луну.       Сонхва оглядывал убранство с широко раскрытым ртом. Он то и дело вертел голову из стороны в сторону, стараясь ухватить взглядом все, что только мог. Собор Истиннолунного, казалось, изнутри был объят серебром, мрамором и лазуритом. Все сверкало и блестело в свете поднимающегося над озером солнца.       — У меня складывается ощущение, — лениво протянул Хонджун, большим пальцем больно впиваясь жениху под косточку на запястье. — Что для тебя это все увеселительная прогулка. Будь серьезнее.       Сонхва сморщил нос, но укол проигнорировал. Если начнет пререкаться, точно будет выглядеть как маленький ребенок, которому не дают утолить любопытство.       Вскоре дверь на вершине одной из двух лестниц бесшумно отворилась, и к ним спешно спустился юный служитель. На вид совсем мальчишка, тощий, но опрятный, он коротко поклонился и произнес:       — Государь, просим простить за ожидание. Великий Жрец самолично занимается комнатой для омовения. Мне велели проводить вас в моленную, чтобы вы удостоверились в выполнении отданного вами поручения.       Бровь Сонхва заинтересованно приподнялась.       — Хорошо. Веди.       Мальчишка провел их по узкому петляющему коридору куда-то в дальние залы. Все время Хонджун не отпускал чужое запястье, будто боялся, что он убежит, а Сонхва уже не сомневался, что жених оставит там внушительный синяк. Вскоре служитель остановился у изысканно расписанных дверей и легким толчком ладони распахнул их. Это была комната для чтения молитв с большим количеством скамеек, выстроенных в два ряда, и трибуной у противоположной от дверей стены. За ней раскинулось витражное круглое окно. Через него разноцветное солнечное сияние заливало всю комнату.       — Оставь нас, — велел Хонджун служителю и потянул герцога в моленную.       Сонхва сделал всего два шага следом, позволяя двери за спиной закрыться, и застыл. Его ноги будто примерзли к полу. Он ощущал на себе пронзительный взгляд царя, но сам глаз не отводил от предмета, помещенного на трибуну.       Это был портрет с изображением трех людей. В одном из них Сонхва безошибочно узнал себя, только совсем маленького. Двое других, мужчина и женщина, были ему незнакомы, но он уже догадался, кем они являлись.       Пак Юнги и Чон Юри. Родители герцога Пака.       Хонджун настойчиво потянул его дальше по узкому проходу между скамейками. Сонхва с трудом заставлял свои ноги шевелиться. Его охватило странное оцепенение, и он даже был благодарен жениху за то, что тот все еще сжимал его запястье. Крепко вдавливаемые в кожу пальцы слегка отрезвляли мимолетной болью.       — Я не знал, успел ли ты выразить им почтение до своего отбытия из Ан-Холда, — безразличный голос зазвенел в ушах. — Но велел раздобыть портрет.       Сонхва отрешенно моргнул, внимательнее разглядывая изображение. Это точно был он в годовалом возрасте, разодетый в крошечный сюртук. Он сидел на коленях невообразимо прекрасной женщины, у которой лицо не его матери, но их сходство все равно было как на ладони. Чон Юри восседала на диванчике, и вместо платья на ней были брюки и длинная туника. Агатовые волосы заплетены в косу. Женщина счастливо улыбалась, одной рукой обнимая мальчика под живот, а вторую держа поверх ладони мужа на собственном плече. Пак Юнги в темно-зеленом пиджаке стоял рядом. На его груди сверкала лишь одна медаль, и художник четко изобразил на ней герб дома Аллеитов. Губы мужчины вытянуты в линию, но глаза сверкают любовью, что не заметит разве что слепой.       Раньше при мысли о родителях Сонхва грустил и томился в тоске. Сейчас же он при взгляде на семейный портрет герцога не ощущал внутри ничего, кроме пустоты. Эта пустота была сжирающей, как черная дыра, и высасывала все силы и эмоции, которые юноша с таким трудом наскребал, чтобы стоять ровно, когда пальцы Хонджуна отпустили его запястье. Ему было волнительно, но не больно. Сонхва надеялся, что не выглядит безразличным.       — Мы похожи, — больше самому себе прошептал он, сверля взглядом лицо Чон Юри. Возможно, примерно так выглядела бы его сестра, будь она у него в реальной жизни.       — Да, — неожиданно раздался голос царя над ухом. — У вас одни глаза.       Сонхва искривил губы в усмешке.       — А ты на кого похож больше? На отца или на мать?       Хонджун цокнул языком и лениво отозвался:       — На самого себя.       Сонхва с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза. Он в задумчивости покусывал губу, скользя глазами по лицам родителей герцога. Язык не поворачивался назвать их своими. Внутри все затопило горьким чувством отторжения. Юноша боролся с желанием развернуться и убежать из моленной.       — Я ожидал другого.       Сонхва вперил в жениха вопросительный взгляд.       — Сыновьей тоски, — пояснил Хонджун с кривой ухмылкой.       — Ты тоже не выглядел сильно подавленным, когда мы навещали твоего отца.       — Расстроен, что не увидел моей слабости? — горький смешок вырвался из груди царя. — Не жди от меня того, что сам показать не готов.       Сонхва тяжело вздохнул и обреченно покачал головой.       — Думай, что хочешь, Хонджун. Я лишь пытался быть обходительным с человеком, что совсем недавно потерял родителя. Больше не буду, прости, что проявил заботу о тебе.       — Поздно ты решил проявить свою обходительность, — царь поджал губы и вперился глазами в витражное окно.       Голос герцога звучал до безумия измученно, и это было единственным проявлением его слабости. Но далеко не по той причине, которую ожидал Хонджун. Сонхва действительно устал. Всего третий день в этом мире в этой роли, а он уже чувствует, что не справляется. Все это было слишком для него.       Сонхва хмуро всматривался в изображение мальчика на портрете. Это не он. Это герцог Пак, чье тело он бессовестно занял. Он влился в чужую жизнь и не делает ничего, кроме чужих указаний. Хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы не чувствовать себя так никчемно, но что он мог?       — Государь, — раздался за спиной тихий старческий голос.       Сонхва, погруженный в свои размышления, его не сразу услышал. Только заметив, как пошевелился Хонджун, он ощутил чужое присутствие и обернулся. В дверях моленной стоял высокий мужчина, одетый в форму служителей, однако его мантия была длиной до самого пола и волочилась следом по мраморной плитке. Седые волосы зализаны наверх, открывая испещренный морщинами лоб и тонкие брови. Глаза чуть сощурены и внимательно разглядывали стоящих у трибуны юношей, а губы изогнуты в вежливой улыбке. Великий Жрец замер на расстоянии пары метров и слегка поклонился.       — Простите за ожидание, — прискорбно произнес он, глядя на царя.       Хонджун раздраженно отмахнулся.       — Оставьте это. Занимайтесь своей работой.       Сонхва скривился на чужую фамильярность. Великого Жреца, однако, ни капли не смутил тон правителя. Старец с неизменной улыбкой обратил свой взор на герцога.       — Мой принц, — поприветствовал он Сонхва.       Юноша удивленно приоткрыл рот. Быстро перебросившись взглядами с Хонджуном, он заметил, как тот негодующе свел брови к переносице. Сонхва еще не был объявлен официальным принцем-консортом, и подобное обращение в его адрес прозвучало довольно незатейливо, словно это не титул, а простое приветствие. Вряд ли Великий Жрец допустил бы такую ошибку.       — Великий Жрец Сон, — поспешил сказать Сонхва в попытке утихомирить развязывающуюся в воздухе бурю. — Рад встретиться с вами.       В глазах старика блеснулась благодарность. Он встал полубоком и в приглашающем жесте выставил ладонь.       — Пройдемте, юные царственные господа.       Сонхва не стал ждать, пока Хонджун снова схватит его за запястье, и резво проскочил мимо него за жрецом. Сзади раздался раздраженный вздох.       Старец вывел их по коридорам в дальнюю часть Собора и по лестнице сопроводил на верхние этажи. Вскоре они очутились на застекленной веранде прямо под куполообразной крышей. Сонхва, выйдя на открытое пространство, ощутил необходимость провести ладонью по плечу, хотя ему не было холодно в камзоле. Легкий ветерок, донесшийся со стороны лестницы, легко взъерошил его упорно укладываемые в прическу волосы, но при этом забрал с собой все напряжение.       Юноша наблюдал, как Великий Жрец обходит круглую мраморную купель и хлопает в ладоши. На веранду поднялись еще несколько служителей с самыми разнообразными предметами в руках: свечи, книги, драгоценные камни, изысканные ткани и оружие. Они выстроились по периметру, взяв герцога и Великого Жреца в крепкий круг. Только сейчас Сонхва осознал, что не видит Хонджуна. От понимания этого даже дышать стало легче. Однако он взгляда не мог отвести от купели, что практически до краев была заполнена водой со льдом.       — Мой принц, — обратил на себя его внимание старец. — Сегодня вы смоете с себя тяготы вашей прежней жизни, чтобы войти во дворец, как избранник Посланника небес, и открыть свой разум для просветления. Вы готовы к обряду?       Сонхва слегка опешил и не знал, что ответить. Он не ожидал, что ему будут задавать такие вопросы, но не скажет же он, что против, особенно если его попросят окунуться в ледяную воду. Юноша просто надеялся, что его слова здесь не потребуются, что это просто чистые формальности.       Великий Жрец как-то печально ему улыбнулся и развел руки над купелью, повторяя позу статуи в вестибюле Собора.       — Пак Сонхва, рожденный под звездой Ботейн. Тебе предстоит великое шествие сквозь пески, туман, ледники и кольцо огней, — голос старца медленно завивался на веранде. Сонхва смотрел куда-то ему за спину, выискивая среди облаков дворец царской династии на вершине горы. Он вдыхал запах не ветра, а благовоний, что тлели в ладонях служителей, и их аромат слегка кружил голову. — Небеса готовы даровать тебе великую силу читать их мудрость. Поклянись, что используешь её во благо. Поклянись, что отринешь бремя быть земным сыном и посвятишь себя служению звездам.       Герцог гулко сглотнул. Отринуть бремя быть земным сыном? Почему-то это звучало и ощущалось далеко не так, как должно. Сонхва стало тяжелее дышать, но он пробормотал хриплое:       — Клянусь.       Звон колокольчиков, раздавшийся позади, пустил вереницу мурашек по спине. Он весь взмок от странного чувства, которому не мог дать объяснения. Казалось, что из его тела медленно, по кусочку, вытаскивают душу. Его буквально выворачивало наизнанку, и далеко не из-за тошнотворного запаха благовоний. Солнечный диск все выше и выше поднимался над горизонтом и уже насмешливо сиял у края стеклянной крыши.       Великий Жрец звонко хлопнул в ладоши, и одно это движение гулом отозвалось в голове герцога. В носу нещадно щипало, а глаза медленно заволакивало дымкой.       — Омойте лицо, мой принц, — тихо закралось в голову, и Сонхва поспешил исполнить указанное.       От ледяной воды пальцы свело судорогой, но после умывания лица стало легче. Герцог глубоко и тяжело дышал, оперевшись ладонями о края купели и глядя на свое рябившее отражение. Казалось, в ответ на него смотрит совсем чужой человек.       — Чтобы отречься от земного бремени, вам необходимо умереть, — сквозь завесу тихого шороха влился в уши звонкий голос Великого Жреца, и произнесенное им заставило кровь в жилах заледенеть. — Прошу вас, мой принц.       К Сонхва подошли трое служителей: двое опустились перед ним на корточки и принялись распутывать затяжки на ботинках, а третий легко расстегнул камзол и потянул его вниз с напряженных плеч. Герцог просто замер, позволяя им снять с себя верхнюю одежду. В его левую ладонь скользнули чьи-то пальцы. Сонхва дернулся от неожиданности и хотел вырвать руку, но Хонджун, который неслышно подобрался сбоку, лишь сильнее сжал его ладонь. Взгляд царя обжигал не хуже костра, пока у ног плескалась полная льда вода. Герцог гулко сглотнул, впервые выпустив наружу свое истинное волнение, и скользнул глазами по собственному запястью: алая нить обволакивала его левую руку и словно примагниченная тянулась к своей сестре, которая обнимала правое запястье государя, а кольцо с рубином больно сдавливало кожу из-за крепкой хватки чужой ладони.       — Посланник небес сопроводит вас на ту сторону и укажет путь назад.       Хонджун еще крепче сжал чужие пальцы и качнул головой на купель. Сонхва не смог сдержать смешка и не спешил опускаться в воду. Укажет путь? Скорее оставит его там навсегда.       Словно прочитав его мысли, царь недовольно закатил глаза и склонился к чужому лицу, чтобы прошептать:       — Десять секунд. Тебе нужно нырнуть всего на десять секунд. И не забывай дышать. Если умрёшь здесь и сейчас, это не сделает чести твоему дому.       Реставратор обреченно прикрыл глаза и нерешительно подошел к купели, медленно опуская одну ногу в ледяную воду. Та сразу впилась в кожу тысячами иголочек и сковала все тело судорогой. Крупная дрожь сотрясла плечи.       — Дыши, — напряженно напомнил царь, помогая Сонхва опускаться все ниже.       Герцог слышал, как сердце бьется в собственных ушах, и вдыхал все быстрее и чаще. Вскоре он полностью опустился в воду, что достигала ему ключиц, и вцепился свободной рукой в бортик купели. Хонджун присел на колени рядом и ни на секунду не отпускал его руку. Сонхва не хотел, но он, как утопающий, хватался и за его ладонь, и за взгляд, который, казалось, действительно полыхал, и тем самым согревал его тело изнутри.       Сонхва скривил посиневшие губы. Как же ему это не нравилось, но у него просто не было выбора. У этого тела есть обязательства, которые, к несчастью, выполнять нужно реставратору. Вдохнув кислород ртом, не дав себе ни секунды на сомнения, он рывком опустился в воду с головой, краем сознания слыша, как расплескалась вода.       А потом были только холод, тьма и тишина.       Сонхва казалось, что он очутился в какой-то наглухо запертой комнате без окон и дверей. Он слышал что-то, похожее на треск, и ощущал запах, отдаленно напоминающий дым. А потом, медленно, стали различаться голоса. Одни звали его по имени и просили проснуться, а вторые зазывали к себе и зло посмеивались. Раздался звон битого стекла. Сонхва от неожиданности вздрогнул и хотел прикрыть уши руками, но понял, что не может пошевелиться. Он может просто стоять и слушать, что ему нашептывают, напевают и кричат.       Мама любит тебя, Сонхва.       Это твое наследие, сын. Береги его.       Ты не знаешь, что творишь, мальчишка…       Вы правда хотите этого?       Просто позови меня, ладно? Позови меня, и я приду.       Клянусь, если это правда… Я убью тебя, Пак Сонхва.       Сонхва слышал и свой собственный голос, но слова, что тихой трелью звучали в темной комнате, вылетали не из его рта.       Я не отдам тебе то, что по праву мое.       Не приходи. Я справлюсь.       Неважно, хочу ли я этого. Я просто должен.       Сонхва крепко зажмурился и мысленно попросил голоса уйти. Он не мог это выносить. Все отчаяние, боль, злость и тоска, которыми были пропитаны слова, больно вгрызались в его сердце, словно в попытке снять с него скорлупу. Либо вытащить его из груди, оставив там лишь зияющую пустотой дыру.       Ребра ломило так, будто его прямо за кости схватили и вытащили на поверхность. Горло и легкие обожгло пламенем спасительного кислорода, а кожа словно воспламенилась от касания теплого воздуха. Сонхва закашлялся, избавляясь от воды, которую он по неосторожности глотнул, и глубоко задышал. Мелкими шажками он выбирался из темной комнаты и слушал. До его медленно возвращающегося сознания постепенно доходили звуки, раздающиеся на веранде. Это тоже были голоса, но другие, и от них не хотелось спрятаться. Левое запястье онемело, пальцы двигались с трудом. Вскоре его подтянули выше и заставили выбраться из ледяной ванны. Сонхва обессиленно рухнул в чьи-то руки и уткнулся побледневшим лицом в ткань камзола.       — Это бесчеловечно, — сквозь хрипы и спазмы в горле очень тихо пробормотал он, снова ощущая отвратительный запах благовоний.       — Знаю, — раздался над ухом ехидный ответ. — Поэтому и ненавижу это место. Прекрати липнуть ко мне, ты ледяной, как лягушка.       Сонхва медленно поднял веки, смотря на мраморный, залитый стекающей с его тела водой пол. Он ошибся. От одного голоса все же хотелось спрятаться. Герцог сглотнул, с трудом выпрямляясь и освобождаясь от объятий Хонджуна, который окинул его ничего не выражающим взглядом.       Тот же голос, что клялся его убить.       Сонхва просто пристально смотрел в чужое лицо, заставляя Хонджуна недовольно хмуриться. Герцог не ощущал ни холода, ни жара, ни страха, ни смятения. Он вообще ничего не чувствовал, стоя напротив человека, чей голос насквозь был пропитан ненавистью, когда говорил, что лишит его жизни.       Неизвестно, сколько бы они так простояли, если бы Великий Жрец тактично не прокашлялся, напоминая о своем присутствии. Только тогда Сонхва словно очнулся и заметил, что на веранде остались только они трое.       — Обряд омовения исполнен, мой принц, — с глубоким почтением произнес старец. — Небеса готовы благословить вас. Выпейте. Это настойка оленьего ягодника, поможет разогнать кровь.       Сонхва отрешенно кивнул и принял в руки серебристый кубок. Вода на вкус была ужасно соленая.       — Помните, что вам нельзя ни к чему прикасаться руками, как покинете Собор и до наступления полудня. Не допустите, чтобы скверна прицепилась к вам и ослепила.       — Мы все это знаем, — бесцеремонно вклинился Хонджун. — Если вы закончили…       — Конечно, государь. Оставляю вас.       Великий Жрец неторопливо покинул веранду. Сонхва устало вздохнул и недовольно прищурился, скрещивая руки на груди. Вот сейчас на его насквозь промокшее тело напал лютый холод, и юноша с трудом сдерживался, чтобы не застучать зубами. Настойка оленьего ягодника явно подействует еще нескоро.       — Мог бы быть и повежливее, — буркнул он.       — Мудрецам все как с гуся вода. Даже если ты в открытую пригрозишь им кинжалом, они не дрогнут и запоют свою песню о судьбах и пророчествах. Они наперед прочитали свой ход жизни и знают, как и где умрут. Мое отношение к ним тебя не касается, — Хонджун закатил глаза и махнул рукой куда-то жениху за спину. — Переодевайся, если не хочешь умереть от пневмонии.       — Хватит строить из себя заботливого, — себе под нос зашипел Сонхва в слепой надежде, что его реплика останется без внимания.       — Как скажешь. В следующий раз оставлю тебя задыхаться и коченеть на дне ледяной купели.       — Это было всего на десять секунд.       Хмурый смешок заставил вытаскивающего сухую одежду из перевязки герцога замереть.       — Тринадцать минут, Сонхва. Ты пробыл в воде тринадцать минут.       Раздался шорох закрываемой двери, и Сонхва остался в одиночестве. Он судорожно сжимал сухую белоснежную рубашку и глядел вдаль на водную гладь озера.       Сонхва не мог избавиться от ощущения, что его протащили через мясорубку. Все его тело болело, глаза слипались, а горло пересохло. Дерганым движением он опустил все скрученные портьеры, погружая веранду в полутьму, и наскоро переоделся. Никакая работа руками сейчас не вытурит из его головы ворох мыслей.       Почему, погрузившись в ледяную ванну, он услышал эти воспоминания? Неужели ему действительно нужно ставить под угрозу свою жизнь, чтобы герцог Пак соизволил поделиться с ним стороной собственного бытия?       Он узнал голос Ёсана, который спрашивал, это ли то, что хочет его господин. Сонхва понятия не имел, о чем речь, и чувствовал себя отвратительно, словно копался в чужом белье.       Голоса родителей герцога вспоминать не хотелось. Они были… чужими.       А голос Хонджуна… Сонхва передернул плечами. Это была чистая ненависть, которая обжигала не хуже лавы.       Остальных он не знал.       Юноша тихо хмыкнул себе под нос, собирая мокрую одежду в кучу. У него кружилась голова, и думать об их отношениях с царем отнюдь не хотелось. Хотелось чувствовать хоть что-нибудь, кроме вязкой пустоты. Это далеко не то, что должен испытывать человек, узнавший, что кто-то питает к нему такую нелюбовь. Даже не к нему, ведь Сонхва занял место того, другого Сонхва. Это к нему Хонджун настолько негативно настроен, а страдать и ломать голову должен он.       Возможно, подозрения дяди и сомнения Сонхва не были небеспочвенными, и Хонджун действительно пытался покуситься на его жизнь. После всплывших в голове его слов во время обряда эти сомнения и того развеялись. Однако последнее, что герцог должен делать, это поддаваться страху. Нельзя показывать царю, что он уязвим перед ним, нельзя являть собой легкую мишень. Если до этого Сонхва старался ступать осторожно, как по раскаленным углям, боясь ошпарить пятки, то сейчас он был готов с разбегу прыгнуть в жерло вулкана.       Не было ни испуга, ни волнения из-за того, что ему предстояло в скором времени выйти с веранды и столкнуться с Хонджуном нос к носу. Сонхва знал, что справится с этим. Если бы царь хотел сделать что-нибудь, он бы уже давно сделал. Но, несмотря на открытую враждебность, Хонджун не представлял для герцога сейчас особой угрозы. Вряд ли его репутации пойдет на пользу смерть жениха, когда тот уже будет утвержден как принц-консорт, но расслабляться не стоит. В Соборе герцогу ничего не грозит, а в замке он под строгим присмотром личных стражников. Под крылом дяди, который пообещал, что защитит его, и под надзором сотни глаз, которые точно не оставят смерть жениха государя без внимания.       Поэтому он спустился по лестнице и с невозмутимым лицом принял от царя свой плащ. Когда Хонджун снова потянулся к его запястью, Сонхва резко отпрянул.       — Мне нельзя…       — Во-первых, мы все еще в Соборе. А во-вторых, ты и не касаешься, — перебил его царь и вцепился пальцами под выпирающую косточку. От его прикосновения кожа герцога тут же вспыхнула, не успев отойти от кусачего холода воды в купели. — Это я тебя трогаю.       Сонхва дернул уголком губ.       — А ты у нас такой особенный? — ехидный шепот обжег щеку склонившегося ближе супруга.       Хонджун в ответ дерзко ухмыльнулся и, ступив еще на шаг, склонился к его лицу:       — Я - Посланник небес, — так же тихо ответил он прямо Сонхва в губы и натянул на его лоб капюшон.       Герцог сморщил нос, но вопрос о том, почему жених хватает его за руку, когда они одни, оставил при себе. Хватит с него змеиного яда на сегодня.       Великий Жрец ожидал их у главных дверей вместе с группкой служителей, что даже головы не смели поднять, стоило только царю появиться на улице.       — До встречи в день полнолуния, мой принц, — на прощание поклонился старец, когда Сонхва остановился напротив. — Желаю вам благополучия.       Он не успел ничего ответить, как Хонджун настойчиво потянул его прочь от Собора. Сонхва только успевал хватать ртом воздух да ноги переставлять. Он все еще не пришел в себя. В нос снова забрался запах благовоний, голову обуял какой-то дурман, нестерпимо хотелось спать.       — Государь? — молодой мужчина с серебристой лентой, которого реставратор видел перед отъездом из дворца, подоспел открыть дверцу и бегло оглядеть герцога. — Все в порядке?       — Порядок. Искупался и надышался мускусом с ладаном, — ответил Хонджун и подтолкнул Сонхва к открытой карете спиной. — Обопрись об меня. И не смей ничего, кроме моих одежд, трогать руками.       Из груди герцога вырвался сдавленный смешок.       — Как так вышло, что из всех людей единственный, кого мне позволено касаться после обряда - это ты?       — Проклятье, не иначе. Держись крепче.       Сонхва мог бы наплевать на эти традиции Элеарда со своим скепсисом с высокой колокольни, но даже он понимал, что это будет слишком самонадеянно и безрассудно при такой-то аудитории - несколько десятков солдат и мудрецы Собора - поэтому поборол свое недовольство, приправленное смущением, и послушно опустил ладони на плечи царя. Хонджун обхватил его талию и одним рывком подсадил в карету. Сонхва испуганно пискнул, не ожидая такого напора, и вперился в насмешливые глаза царя своими гневными.       — Нежнее, — процедил он сквозь зубы.       — Нежнее я только в постели, — не без ехидства протянул Хонджун.       Под видом того, что он удобнее устраивается на сидении, ёрзая пятой точкой по бархатной обивке, герцог лягнул супруга по плечу каблуком ботинка. Тот сразу же зашипел, как раненный зверь, и зло прищурился. Секунду они метали друг в друга молнии из глаз. Сонхва надменно фыркнул и отвернулся первым, слыша и ощущая, как от силы, с которой Хонджун хлопнул дверцей, задрожала вся карета. Довольная улыбка так и лезла на лицо.       — Возвращаемся, — в голосе царя слышалось буйное недовольство.       Сонхва мог поклясться, что видел, как стражники опускали уголки губ вниз и возводили глаза к небу, только бы не засмеяться.       Определенно не так должен вести себя человек, испытывающий трепетный ужас перед тем, кто грозился его убить. Единственное отличие было в том, что Сонхва если и боялся, то не позволял этому чувству укрепиться корнями. А он не боялся. Страхом делу не поможешь, а от паранойи можно и крышей поехать.       Кроме того Сонхва не мог бояться человека, который не дал ему утонуть.       Время в дороге обратно в замок Сонхва занял разглядыванием города. По ощущениям они провели в Соборе Истиннолунного всего ничего, но Юмей кипел жизнью, словно не он всего час назад только просыпался от туманного сна. Главная дорога все так же была усыпана лепестками ромашки, и герцогу казалось, что кроме них по ней так никто и не проезжал. Он мечтательно вздыхал, видя открытые торговые лавки. Прав был Хонджун, для него это ощущалось, как увеселительная прогулка. Хотелось на ходу выпрыгнуть из кареты и самостоятельно прогуляться по городу, но Сонхва не знал, когда у него будет такая возможность. И будет ли вообще. Может уже завтра он проснется в своем теле в своей постели, и все это окажется лишь сном. Юноше не хотелось верить, что все эти живописные краски — лишь полет его больной фантазии, удерживающей сознание от неизбежной тьмы.       «Но если это все же реальный мир, мы с герцогом просто вернемся на свои места», — убеждал себя Сонхва, завидев двух каменных сов на выезде из города.       Экипаж неспешно въехал через открытые ворота на территорию дворца. Слышалась возня, цокот копыт лошадей и перешептывания слуг, когда Хонджун открыл дверцу и в ожидании замер. Они с Сонхва долго вглядывались в лица друг друга, надеясь тем самым передать все их отношение к сложившейся ситуации, а после герцог снова сжал пальцами чужие покатые плечи, ощущая, как крепкие ладони обхватывают его талию, большими пальцами впиваясь прямо под ребра. Когда почва оказалась под ногами, Сонхва спешно отстранился, в безуспешной попытке пытаясь оправить плащ, не касаясь его ладонями. На помощь пришел Ёсан, что быстро отстегнул уже ненужную вещь и добродушно улыбнулся герцогу. При виде камердинера юноша мгновенно расслабился и ощутил невообразимую усталость.       Не было никаких пышных встреч и торжественных речей в честь возвратившегося после омовения супруга государя. Сонхва, окутанный невидимой защитой небес, но при этом уязвимый для чужой скверны и болезни из-за влажных волос, представлял собой слишком важную и неприкасаемую фигуру, которой требовался отдых и временная изоляция.       — Помни, что до полудня тебе запрещено к чему-либо прикасаться руками, — напомнил Хонджун строго и бросил взгляд в сторону Ёсана. — Проследи за этим.       Не успел камердинер и рта открыть, как Сонхва пробурчал:       — Сами знаем, что делать.       Царь в ответ лишь глаза закатил и отвернулся спиной, заявляя тем самым, что разговор окончен. Сонхва был и рад и в компании Ёсана да двоих личных стражников вернулся в свои покои. Знал, что камердинер будет бдительным и внимательным к исполнению запрета после ритуала, поэтому даже не попытался заикнуться о том, чтобы переодеться самому, и доверил все в верные руки. А после без сил рухнул поперек кровати, прижав руки к груди, и уснул раньше, чем услышал предложение от Ёсана почитать ему что-нибудь, чтобы скоротать время до полудня.       Сонхва все еще ощущал стойкий аромат жженых благовоний, хотя в его покоях пахло ландышами.