Безупречные и падшие

Саундтрек: The Neighbourhood — Unfair (slowed)       Франция.       Шато Ноттов.       Межгосударственный портал перемещает двоих волшебников в считанные секунды. Но Дафне эти секунды кажутся минутами, в которых она сражается наедине со своей паникой. Она и не думает сейчас сражаться со своим похитителем, пока он держит ее за предплечье в мертвой хватке. Ведь уносит с собой всю смертельную опасность, которую Теодор Нотт сейчас представляет для ее друзей.       Синие языки пламени, отражаемые серебристым свечением, сменяются на загородный пейзаж.       В хаотичном бесплановом перемещении через портал у Дафны нет ни единого шанса для ловкого приземления. Рухнув на каменную кладку в одном халате на голое тело, она чувствует, как следом прямо на нее приземляется Теодор, так и не расцепивший свою неумолимую хватку на ней.       Его ледянящие изумрудные глаза находит ее, вцепляясь с не меньшим аффектом, чем в руку.       У Дафны перед глазами всё ещё стоит не менее устрашающая пара глаз. Помутнелый демонический взгляд Блейза… И то плохое, что за тем всем — в том числе и ему самому — сулит. Дафне легче лишь отчасти, что он не успел применить всю темную колдовскую мощь, на которую способен.       С порывом ветра оглядевшись по сторонам, они обнаруживают себя распластавшимися на террасе французских ноттовских владений. Прерывисто дыша, она видит через окружающие их обвитые зеленью и мхом колонны — лес и речку. С каждым вдохом на Дафну хлынут воспоминания об этом месте. В то время как Теодор быстро поднимается с нее, встав во весь рост.       Его торс обнажен, брюки едва застегнуты.       Какой-то мгновение он так и стоит над Дафной, глядя на нее сверху вниз с тяжелым грудным дыханием. Его неподвижная высокая фигура над собой заставляет ее вернуться в реальность. Под его обезумевши-блуждающим и пытливо-осмысляющим взглядом она сама прокручивает в голове случившееся. В его руке тот самый черный том, который он в магической схватке отобрал у Гермионы…       Запахнувшись своим банным халатом, Дафна опирается позади себя на локти.       — Что — черт возьми — это — за книга, Тео?! И почему ты сражался за нее на смерть?       Опустив немигающий взор на том, он прячет тот за спину и отшатывается от Дафны. Все дальше и дальше. Лихорадочно пропустив ладонь через свою взъерошенную каштановую шевелюру, Теодор что-то бормочет сам себе под нос.       Дафна проницательно прослеживает каждую его эмоцию и делает вывод, что никогда прежде не видела его в такой оглушительной панике.       — И почему Гермиона назвала тебя бывшим Верховным? — не моргая, поступательно-тихо требует она ответа. Он отворачивается от нее, и Дафна настойчивее выговаривает ему в спину: — Отвечай… Сейчас же…       Бледная кожа Тео, помимо россыпи родинок на лопатках, покрывается мурашками, мышцы его спины напряжённо перекатываются, а плечи содрогаются.       В воздухе раздается разбавляющий накал — хлопок аппарации. У террасы рядом с осушенным фонтаном появляется женская фигура в черном. В развевающейся на ветру мантии ведьма, завидев их двоих, с непринуждённой заточенной грацией в своих движениях разворачивается на каблуках и стремительно надвигается к ним.       Айола Блэк собственной персоной.       Дафна выпрямляется и собирает голые ноги на каменной узорчатой кладке, следя за каждым ее шагом в немом шоке. Они-то с Блейзом думали, Айола Блэк все же мертва. Корделия как всегда оказалась права в своих опасениях.       Оглядев их с Ноттом, Айола видит том в его руках, следом браслет на ее запястье, — и, видимо, что-то для себя понимает. Потому как подходит к стоящему, как живому мертвецу, Теодору и, шепнув ему что-то, тянется забрать том с его рук.       Как вдруг он сгибается пополам, рухнув на колени и сквозь зубы застонав от боли.       Дафна сперва думает, что это она делает с ним. Но, когда Тео роняет том и хватается обеими руками за свой обнаженный торс, становится видно, как на его белой коже кровавыми буквами прорезается послание, адресата которого невозможно спутать ни с кем:       «ВЕРНИ ЕЕ»       Прикрыв нижнюю часть лица ладонью, Дафна, задыхаясь, наблюдает за губительным колдовством вуду, как для проклятого, так и для самого темного мага. Ей казалось, она сможет уберечь от того душу Блейза, если сейчас не будет бороться…       Светло-серые глаза вмиг средоточенной Айолы Блэк становятся сплошь черными, как когда она оказывала сопротивление магии Королевы вуду. И Дафна расплывчато видит, как Тео начинает медленно разгибаться. Его постепенно перестают терзать пытки. Он жёстко поднимается с колен на ноги, сдерживая стихающую дрожь во всем теле, — явно не только от открытых порезов на торсе. Он также встряхивает голову, избавляясь от вселившегося внушительного голоса Повелителя вуду и его зомбирующего воздействия на свой рассудок.       Айола приманивает из дома черную мужскую мантию и вручает Теодору, чтобы тот оделся. Он выглядит морально и физически измученным от столь темномагического вмешательства в себя. Сквозь боль в открытых глубоких порезах на груди он небрежно накидывает на плечи мантию, коротко переговариваясь с ведьмой. До Дафны лишь смутно доносятся обрывки фраз, в ее голове все затмевает вырисовывающийся ожесточенный образ Блейза. И то, чему он себя подвергнет, чтобы вернуть ее…       Дафна пытается собраться с мыслями, чтобы услышать суть разговора. Они говорят о безопасности имения. Айоле доложил о их прибытии сюда единственный неподдавшийся грейнджерской программе Г.А.В.Н.Е. эльф дома Ноттов — Фриц. Когда Айола заводит речь о необходимости наложить на территорию заклятие Доверия, Теодор параноидально заходит вокруг, говоря, что у него нет никому доверия. С ярым кивком на книгу на земле повышает голос и грубо и с расстановкой обвиняет ведьму:       — Всё это — ваша вина! По ВАШЕЙ милости Грейнджер и Малфой добрались до власти и сунули свои пронырливые носы — куда не следует! Зря я вас назначил… малолетних недореволюционеров. Как и зря доверился…       Айола с притерпелым вздохом складывает руки у себя на поясе, просканировав угнетенного разъяренного темного мага считывающим, распознающим взором своих арктически-серых глаз.       — Не надо меня тут отчитывать, мистер… — с фамильной блэковской надменной усмешкой осаждает она. — Напомнить: без чьей помощи бы до сих пор торчал в психушке, а, Нотт? Или, может, мне снять блок, который я титаническими усилиями на тебя поставила, чтобы Забини смог исписать тебя всего кровью?       — Какая к черту теперь разница?! Или мне надо похлопать, что ты, дилетантка, способна только магию вуду отражать, но никак не сохранить при себе пост Верховных, который я вам дал?! — деспотично прикрикивает на нее он, разведя руками. — Весь мой план — окончательно рухнул! Она… — Теодор рьяно указывает вниз на Дафну, — …теперь ведь не успокоится — и рано или поздно докопается до правды!       Оба смолкают, взглянув на Дафну, — всё ещё сидящую на земле и пронзительно сверлящую оппонентов дискуссии своими сверкающими дедуктивным блеском штормовыми глазами. В своей голове она, превозмогая затягивающую от происходящего дереализацию, собирает пазлы.       — Айола Б., — слетает с ее уст невольно.       Дафна обводит Айолу сознательным взглядом, потом переводит на вновь напрягшегося, как струна, Теодора. Он далек от самого себя больше, чем когда-либо. Дафна его совсем не узнает. Он никогда не был таким командным. Теодор Нотт, которого она знала: одиночка, порой псих… максимум сумасшедший гений, но никак не лидер, который по-настоящему отчитывает… преемницу? Вопросов у нее больше, чем ответов. На ум приходит лишь то, что он ведь переписывался с ведьмой по имени Айола Б. еще по завершении Хогвартса. Если Блэки стали Верховными сразу после войны, когда же успел им побывать Нотт… раз говорит, что назначил близнецов именно он.       — Ничего не понимаю… — смятенно выдыхает Дафна, пристально глядя на Теодора. — Когда ты успел побывать Верховным до Блэков, если ещё учился в школе?       Он словно погребен внутри, пока его доппельгангер всецело над ним властвует. Изумрудные глаза сверкают нечеловеческим отблеском, когда он смотрит на нее в хладном, обмозговывающе штурмующим голые факты свете. Полураздетую на его земле, с беспорядком на белокурой голове после бурной ночи… с ним, и Забини. Теперь с уверенным ясным курсом нацеленную по всплывающим зацепкам докопаться до всех его тайн, которые столь тщательно скрывал.       На одном дыхании Дафна считывает, как его больной острый разум что-то ему диктует, когда Тео ладонью, вооруженной палочкой, внезапно нацеливается в небо — и из кончика молнией выстреливает синий огненный луч света. Достигая определенной высоты в небе, его магия расплывается и образует купол, прозрачно-голубой пламенной мантией накрывающей всю территорию ноттовских владений — вплоть до земельных угодий и леса.       Отражаясь у Дафны в ее возведенных в небо широко распахнувшихся глазах, купол из голубого пламени, как триггер, навевает ей чувство ужасной тревоги и надвигающейся катастрофы, что неотвратимо всегда влечет за собой его огонь.       В прострации она краем глаза замечает, как Айола Блэк присоединяется к Теодору, произнося заклинания на латыни и посылая лучи в купол, по всей видимости, укрепляя защиту территории в добавок и своей блокирующей колдовство вуду магией. Когда они заканчивают возводить щит, небо виднеется сквозь голубую пламенную вуаль. Накрывает полумрак. Солнечные лучи проходят приглушеннее. Дафна не отводясь смотрит, как пролетающая птица, приближаясь извне к ноттовским владениям, врезается в купол и, едва успев издать над небом короткий предсмертный крик, сиюсекундно рассыпается в прах…       Все феноменальные старания магов не дают Дафне поводов усомниться: выбраться отсюда ей будет совсем не просто.       Мрачная атмосфера вызывает у нее нехорошие ассоциации с Азкабаном, горящим синим пламенем. В памяти проступает ослепляющая вспышка взрыва и голубого зарева.       Шаги Теодора по каменной брусчатке останавливаются у ее ног. Вид неба — застланного огненным куполом с рассыпающейся в нем прахом птицей — Дафне перекрывает перед собой он, когда наклоняется над ней и, взяв за подбородок, пристально вглядывается в ее небесные глаза, отражающие голубизну пламени. Сквозь расплывчатый взор она смутно улавливает резанувшую своей кристальной остротой зелень его глаз на фоне безэмоционального выражения лица.       Нависнув над Дафной и взяв ее за бедра к себе на руки, Теодор поднимается вместе с ней. И несёт внутрь, через плечо что-то велев своей сообщнице.       Перед остекленевшими глазами у Дафны пейзаж внешнего двора сменяется на не менее знакомое внутреннее классическое убранство дома. Она в трансе хватается за широкие плечи Теодора, чувствуя, как его шаги ведут вверх по лестнице и как при том грубая ткань мужских брюк задевает обнаженную кожу между ее ног, которыми он обернул свой пояс. От него веет неприступной холодностью, до предела заряженной, вступающей в свои права — после затяжного лета — яростной зимой. Угол его челюсти, касаясь ее щеки через пряди волос, остро сжат. Мужские пальцы на бедрах, собирая ткань расходящегося халата, впиваются в кожу с до кала раскаленным собственническим градусом.       Дафна слышит позади себя, как Теодор пинком открывает дверь, сильней вцепившись в мантию на его плечах. Она едва успевает распознать ту самую спальню, в которой они с ним ночевали, всякий раз когда на каникулах посещали французское шато Ноттов. Как он бросает ее на кровать.       Какой-то миг стоит над ней сверху, разглядывая из-под своих с тяжестью приопущенных век. Потом резко срывает с Дафны банный халат, переворачивая и возвращая на место, как куклу. Она вскользь видит, как плещется в его пронизывающих глазах пламя, когда скользит ими по беззащитно оголенным участкам ее кожи, на которых тут и там синевато-алой россыпью следы прошлой ночи.       Взмахом палочки Теодор призывает банку с лечебной мазью доктора Летто, и начинает бесцеремонно растирать по ее телу, всё так же вертя туда-сюда сбивчиво-дышащую Дафну с живота на спину. И всё с такой несгибаемой стальной мощью в руках, что Дафна чувствует себя пушинкой на ветру стихии. Где стихия — его неимоверно сильные руки. Подобную силу на себе Дафна от Теодора ощущает впервые. Сколько, оказывается, силы в его руках… Ее холодит ясное, как никогда, осознание, что ничего толком и сделать-то не может против, а всё что было раньше, всякий раз когда он позволял ей физическое превосходство над собой, — лишь иллюзия ее контроля.       Зашипев от небрежного обращения со своей воспаленно-нежной кожей груди, Дафна, прикусив губу, сносит, потому что чувствует: Теодор впал в некую неведомую ей до сего по своей серьезности маниакальную фазу — и не остановится. Когда он добирается до выпоротых ремнем Блейза ягодиц, она опасливо замирает. По спине пробегается мороз от его ощутимого позади себя свинцового-прожигающего интимного взгляда и длинных пальцев, впившихся в разведённые ими полушария.       Охнув следом от с чрезмерным нажимом втираемой в свою задницу мази его грубой нецеремонящейся ладонью, Дафна старается зарыться лицом в покрывало под собой. Чтобы как заглушить подступающее в горлу хныканье, так и спрятаться от его взыгравшей безмолвной хладной ярости.       Закончив, Теодор переворачивает ее вновь на спину.       Но ему на глаза попадается ещё больше знаковых «меток» Забини на теле Дафны. Сперва амулет. Он срывает его с женской шеи и в сжатом кулаке испепеляет, демонстративно рассыпав над ее телом прахом. Дафне остаётся только в беспомощном досадном шоке, с подступившими слезами наблюдать за его действиями, прослеживая жжение от браслета, который, очевидно, является не просто порталом, но и артефактом, разблокирующим магические чары заколдованного Корделией обсидиана. Скинув с себя нацепленный им браслет, она в бессильной ярости швыряет тот ему прямо в оголенный торс, на котором разрезавшими плоть буквами кровит требование Блейза вернуть ее. Но Теодора это не останавливает. Он зацикленно прослеживает на голом теле Дафны дальнейшие символические вещи, делающие ее леди Забини: татуировку, витиеватыми алыми чернилами любовно написанную по рёбрам прямо под сердцем на итальянском… Обручальное кольцо…       Дафна в страхе и с выступившими слезами на глазах прижимает свою руку с любимым кольцом к груди и крепко обхватывает другой, при том жестко-протестующе замотав головой. Она отдаст ему столь дорогую ее сердцу вещь только через свой труп.       Теодор, холодно, как призрак, посмеявшись, выпрямляется.       Метнув взор на ее итальянскую татуировку, он зло сверлит ту с нечитаемым выражением лица. И со взмахом палочки переводит для себя ее значение.       В воздухе по-волшебству начинает вырисовываться английский перевод:       «Я люблю всё в тебе, ты мой сокровенный друг, мой вдохновитель, моя родственная душа и моя страсть.       …моя семья.»       В глазах Теодора, словно ядовито-зелёной вспышкой смертельного проклятия, все окончательно мертвеет. Он не сможет стереть эту надпись, как стер следы на теле от близости. Как и не сможет стереть Блейза из ее сердца…       Дафна, сглотнув, оцепенело не может разглядеть за глазами Теодора ни крупицы от его души. Что-то абсолютно бездушное зреет в нем, пока он смотрит на оду, с любовью написанную на ее теле Блейзом. Темное, как его магия. Зрачки, затмевая изумрудный оттенок, загораются ярко-голубым, как его пламя, свечением. Мышцы на оголенном, незапахнутом черной мантией, античном торсе Теодора в напряжении приходят в движение, от чего кровоточат сильнее рваные раны послания, оставленного Блейзом.       У Дафны возникает ясное интуитивное пугающее до дрожи ощущение, что он сейчас просто-напросто выжжет ее татуировку своим пламенем, раз не может стереть. Его вменяемость ещё никогда не была под таким большим вопросом. Сейчас он не безумен, как псих-маэстро, каким себя позиционировал в преступных кругах. Когда грозился порезать ее лицо, держа в заложниках перед Гермионой, — Дафна не верила. Сейчас же он по-настоящему безумен. И она верит — Теодор без всяких угроз или хотя бы предупреждений собирается выжечь татуировку с ее тела вместе с кожей.       Кажется, он сейчас отыграется за всё, что она позволяла делать с собой Блейзу ночью.       Дафна зажмуривается, приготовившись к неизбежному. Саундтрек: Videoclub — Roi       Она пытается спрятаться в своей голове, ища убежище, которое ей давал Блейз. Но сердце слишком вырывается из груди, и она не в силах сосредоточиться, чтобы его найти. Она одна. И не может всегда прятаться за спиной Блейза…        Но даже если Дафна и одна, — у нее всегда есть и будет она сама. Откуда не возьмись в голове всплывает мотив французской песни, которую Даф напевала когда-то в раннем детстве как для себя, так и для Тео в том числе, чтобы поднять настроение в моменты печали.       Дафна напевает ее первые секунды у себя в голове, чтобы успокоить саму себя.       Потом и вслух. Для него.       — Мм-ммм-мм-ммм…       Дафна уже почти чувствует жжение на своей коже, которое прекращается, как только начала тихонько напевать. Ей хватает сил на один только ласковый французский мотив, без слов. Но этого достаточно, чтобы он вспомнил.       Распахнув свои крепко-зажмуренные веки, Дафна в затаившемся кошмаре, повисшем между ними в воздухе, натыкается на его ошеломленное лицо с потухающей синевой в глазах.       Тео замирает, в упор уставившись на нее, словно изгоняющую своим красивым голосом из него всю тьму.       Дафна продолжает активнее напевать, прослеживая, как страшная синева всё больше сходит с его изумрудных глаз. Она повергает тьму своим светом: напоминанием о всем добром и хорошем, что у них было.       — Мм-ммм-мм-ммм…       Для усиления спасительного эффекта волшебница тянется рукой и робко гладит Тео по щеке.       И его веки, дрогнув густыми ресницами, прикрываются.       У Дафны внутри все переворачивается, когда Тео, вдруг рухнув на нее сверху, утыкается лицом ей в шею. Он взваливается на нее одновременно и как смертельное оружие, которое нужно обезвредить любыми способами… либо немедленно избавиться… и как лишенный материнского тепла мальчик, который имел привычку находить тепло в ней.       — Мм-ммм-мм-ммм…       Слушая, как она ему напевает, он вспоминает себя.       Дафна знает: миссис Нотт не пела ему в детстве, будучи не в себе. Только она.       Ее пение — почти мурчание — звучит как колыбельная для разбушевавшихся чертей внутри него. Возвращая их обратно в его тихий омут.       Дафна позволяет Тео взять себя в охапку и удобнее лечь у изголовья, все так же утнувшимся лицом ей в шею. В точности как у них было заведено раньше в моменты отчаяния: ее рука машинально тянется к его затылку, чтобы погладить по слабо-вьющимся концам каштановых волос и тяжело-вздымающейся худой широкой спине.       — Мм-ммм-мм-ммм…       Кожа к коже — с его на ее — стекает кровь с ран.       Приводя своей лаской его в чувства, Дафна долго не решается. Но, когда его дыхание на ее шее становится умиротворенным, к бьющейся жилке прижимаются губы, а мужская рука спускается на ее живот… и начинает поглаживать, то мотив песни детства больше не помогает Дафне забыться.       — Мне нужно домой, Тео. Пожалуйста, мне нужно домой…       — Ты уже дома, Дафна.       — Нет…       Он молчит какое-то время, водя носом по ее шее и вдыхая аромат ее кожи, потом нехотя отстраняется и упирается руками по обе стороны от нее.       — Ты так хочешь в Англию, Дафна? Тебя ведь там все ненавидят… — напоминает он с неким подобием опеки в своем охриплом голосе. — Тебе там все завидуют, ma chérie… И не думай, что всецело по моей вине. Я лишь зажёг искру, а люди сами и с большой охотой сотворили пожар, чтобы спалить тебя в нём… Ах нет, погоди, ты же хочешь к Забини, верно? Может, в его Италию, хм? — Он отрицательно качает головой. — Тебе опасно там с ним… Подумай, стоит разразиться разборкам в мафиозном клане или наметиться какая-то вражда с… не знаю… желающими поквитаться с Черной вдовой и ее наследным принцем, все эти итальянцы будут искать возможность пробраться к криминальному боссу через его уязвимое место — его жену — тебя, Дафна. Так что твой дом здесь. Ты — дома. Я позабочусь о тебе. Теперь буду… — погладив Дафну костяшками пальцев по щеке, он вновь накрывает ладонью ее живот, испачканный своей кровью, — заботиться о тебе лучше. И, клянусь, как следует… буду хорошим отцом.       Дафна ошеломленно смотрит на него, ушам своим не веря.       Она всегда знала: он умеет быть убедительным. Но неужели Теодор думает, что все ещё может так просто манипулировать ею? Неужели ей безопаснее с ним, который сам — ни кто-нибудь, ни британское общество, ни враги англо-итальянского мафиозного клана — только что чуть не обжёг ее в приступе своей… болезни? И не отвлеки она его своей женской нежностью… все могло бы закончиться плачевно. Так он о ней собирается заботиться? Не говоря уже о ребенке…       Дафна прикусывает внутреннюю сторону щеки, затаенно опустив глаза.       Ее чуткий взгляд падает на его кровоточащие раны, высеченные на торсе в буквах кричащим кровавым посланием «ВЕРНИ ЕЕ». Блейз, должно быть, с ума сходит… Сморгнув подавленную внутреннюю тревогу за него и присев на постели на пятках, Дафна ползком находит на постели баночку с мазью. Затем под пристальным вниманием Тео, — не сводящего глаз с ее ведьмовских действий и наготы, — стягивает с его плеч мантию. И, поглядывая на мужчину из-под своих ресниц, принимается наносить мазь невесомыми мягкими движениями на его раны.       Он вновь, сыскав покой в ее заботливых прикосновениях, расслабленно прикрывает веки. Уже, видимо, привыкая, что Дафна латает его после нападок Блейза.       Если Теодор думает, что может рассчитывать на благосклонность к себе, уничтожив ее социальную жизнь в Соединённом королевстве и пугая опасными перспективами жизни с Блейзом в Италии… Что ж, она позволит ему думать так, как ему хочется. Она ослепит Теодора его же иллюзиями.       Она ему устроит.

Ты найдёшь другого парня, как я.

У тебя будет много парней.

Твои локоны испаряются

В моей душе, в моем теле.

Я ищу тебя в своём воображении, я преследую тебя в своих снах

На заре или в моей тени, тщетно блуждающей по твоим губам,

Ты продираешься сквозь бездну моего кровавого сердца,

Ты — точка опоры в моих разрозненных мыслях.

Я вижу людей, которые бегают обнаженными, я вижу людей, которые мне улыбаются.

А я грежу наяву на улице, у тебя на глазах, под дождем,

И храню дух твоих далеких воспоминаний в моих похороненных надеждах, твои слёзы, твой смех.

Ты моя культовая женщина, ты мой рубин, сапфир,

Я твоя фантастическая роза, я из тех, кто обожает тебя.

Дни тянутся, ночь пролетает, я гуляю по твоей коже, я гуляю по городу.

Нежная дымка из твоего рта струится, убегает день за днем.

Когда я правлю ночью, я один под тяжестью своих пороков.

Я люблю тебя, когда ты плачешь, ты нимфа моих желаний.

Я целую тебя в своих снах, и я люблю тебя едва слышно.

Я ненавижу приторный вкус их ртов, их грез.

Ты видишь меня в ночи, я брожу под облаками.

С тобой я король,

С тобой — король.

Я парень ночи, я бросаю девушек

Я влюблен только в твои чулки, которые шуршат в моих мыслях.

Люби меня на снегу,

Люби меня под солнцем,

Люби меня, моя бежевая кожа в алых цветах.

— Videoclub «Roi»

***

Саундтрек: Lana Del Rey — Paris, Texas       Первое время прибывания в шато Ноттов Дафна по большому счету оказывается предоставлена самой себе. С первого дня Теодор после обработки своих ран оставляет ее наедине с Фрицем — тем обозлившимся на бывшую невесту своего хозяина домовиком за ее «предательство» со сдачей ноттовской коллекции артефактов невыразимцам. Дафна не обращается к эльфу за помощью, чтобы принести ей одежду или еду, и остаётся наедине со своими мыслями в постели, обдумывая дальнейшие действия. Она никак не могла сдвинуться с места, чтобы принять ситуацию такой, как она есть.       У Дафны не было сомнений в том, что Теодор явно что-то будет предпринимать, чтобы и дальше продолжать сокрывать свои тайны от нее. Попытки допроса и в прошлом никогда не увенчивались успехом, так что она сразу же отбросила подобные идеи.       К нему нужен другой подход.       В спальне ничего не изменилось с тех пор как Дафна была здесь последний раз, — казалось, в другой жизни. Всё те же белые французские дверцы балкона шатает ветер, поднимая ввысь облако тюли. За исключением того, что небо нынче застилает синяя вуаль пламенного купола. Голубоватый свет падает тенью с балкона и окон, не давая Дафне забыть, что она в огненной клетке. Мысли и планирования, накапливаясь за много часов, только нагоняли на нее тревогу. Дафна не могла совершать такие простые базовые вещи, как найти для себя что надеть приличное, и оставалась нагой в постели, желая просто уснуть.       Ей удалось поспать, только когда перестала терзаться попытками выстроить свою тактику. Дафна стала представлять себе Блейза, как очередную попытку спрятаться в убежище с ним у себя в голове. Отложив неутешительную реальность, в которой он, вероятно, сходит с ума, расчётливо планируя невесть что ужасное… она воображала себе, что Блейз сейчас лежит рядом с ней и обнимает сзади. Закутавшись в халат, все ещё хранивший его густой мускусный аромат, Дафна под шелест тюли и ветра погрузилась в сон, как в убежище, в котором ей снилась воспроизведенная иллюзия, что Блейз сейчас с ней.       В эту первую ночь Теодор вернулся, застав ее в том же положении, в котором оставил. Он наказал Фрица за то, что тот не покормил ее, даже если Дафна не просила. Дафна узнала это, увидев на следующий день, как Фриц бьётся головой об стенку, называя себя явно не с собственных уст «озлобленным на невесту хозяина». Попытки остановить его не увенчались успехом, старый эльф стал ещё больше самоуничижаться, призывая Дафну не поправлять, что она «давно больше не его невеста».       Теодор тоже жил своими фантазиями, рисуя свою картину реальности. У него для того всегда были свои краски.       Однако его иллюзии, которые старался поддерживать эльф, не могли в полном объеме сыскать подтверждения у Дафны. По крайней мере не когда в одну из последующих ночей Теодор попытался лечь с ней, а Дафна по привычке во сне спутала его с Блейзом, зовя именем мужа.       С той ночи он оставил попытки залезть к ней в постель.       Дафна слишком привыкла спать и просыпаться с Блейзом, и не могла нормально уснуть здесь без него. Ее мучали бессонница и усталость одновременно. Фантазии о своем муже стали ее личной сказкой на ночь. Так что Дафна все время проводила в постели, так и не выйдя за пределы спальни, с тех пор как Теодор ее сюда занёс. Либо в грёзах о Блейзе, либо во снах с ним. У нее пропал аппетит. Она потеряла счёт времени. Не было сил, чтобы думать, как выбраться отсюда. Дафна смотрела через балконные дверцы на синее свечение от огненного купола, застилающее небо, луну, звезды и солнце, — и то словно высасывало из нее жизнь, забирая все ее краски, которыми она могла скрасить свое бытие.       — Если ты объявила бойкот… или голодовку… — Стоя над кроватью, Теодор сбрасывает с Дафны одеяло, обнаруживая, что она так и не оделась в свою старую одежду, которая в достаточном ассортименте хранилась в этом доме. — Я тебя… силой накормлю, помою и вытащу на прогулку. Так что… — он издает снисходительный вздох, — лучше прекращай.       — Делай, что хочешь, — безучастно говорит ему Дафна, не отрываясь от подушки и не открывая глаз. — Ты в любом случае всегда делаешь…       Он тяжелее вздыхает.       — Что мне сделать, чтобы ты поела?       — …Отпусти меня.       Он долго молчит.       — …А если, я дам тебе написать Забини письмо? — мрачно и неохотно предлагает Теодор, с натянутой сговорчивостью выдавая: — Ты поешь?.. Я помню, ты любила писать ему.       Тут же раскрыв глаза, Дафна разворачивается лицом к нему в поисках подвоха. Теодор стоит над ней, глядя с горечью и ещё чем-то в глубине своих уставших глаз.       Она кивает.       Натянув свой халат, Дафна садится на кровати. Когда он призывает Фрица и велит домовику принести свежую еду, она категорично встревает:       — Только когда отправлю письмо…       Теодор хмыкает на ее недоверие, отзывая кланящегося домовика, с щелчком пальцев забирающего поднос с нетронутой затвердело-остывшей пищей. И с черствой ухмылкой указывает ей на письменный стол у балкона.       С подъемом Дафна испытывает головокружение, но старается не подавать виду, и быстро сквозь накатившую темноту перед глазами преодолевает расстояние до стола. Добредя, она упирается ладонью в столешницу и даёт себе минуту прийти в здравие. Потом садится за стол, замечая на себе его обеспокоенный взгляд, но все так же настойчиво тянется за пергаментом, пером и чернилами.       Подумав мгновение скрепя сердце от тревоги и тоски, Дафна окунает перо в чернила и принимается с затаившимся дыханием писать:       «Мой дорогой…»       Поток ее мыслей прерывает звук объемного низкого голоса Теодора, когда он садится напротив в узорчатое кресло цвета зелёного чая и говорит:       — Напиши, чтобы передал грязнокровке и Малфою не делать глупостей… — Он ловит на себе ее искосый хмурый взгляд и с угрозой добавляет: — Не то ты пострадаешь.       Перо, дрогнув в руке Дафны, оставляет на последнем написанном слове кривое окончание.       — …Пострадаю?       Считав ее тоненькую опасливую интонацию, Теодор сдержанно опускает веки, как-то прискорбно улыбается краем губ и качает головой.       — Да нет же… ma chérie. Конечно, не пострадаешь. Но пусть эти дерзкие выскочки знают свое место. Не то… уж точно пострадают они сами.       Дафна уже не уверена, что не пострадает. Не после того, как чуть не обожглась — уже в прямом смысле этого слова.       Он вальяжно поднимается с места и, наклонившись над столом, прослеживает, как с ее лица сходит вся кровь. Рукой с маниакальной лаской гладит задумчиво замеревшую Дафну по щеке и заправляет жемчужно-белые пряди ей за ухо.       После чего аппрарирует со словами:       — Ты пиши… Схожу пока в совятню.       Пока его нет, Дафна заканчивает письмо, запечатывает в конверт и вынужденно ставит зелёную сургучную печать с фамильный гербом Ноттов, находя то отвратительнейшим способом переписки со своим мужем. Но у нее есть только этот. Дафна в искупительный противовес запечатывает письмо своим поцелуем, с чувством прикладывая то к губам. Без отпечатка от помады, как Даф делала раньше, отправляя любовные письма Блейзу… Но она надеется хоть так послать ему свою любовь.       За этим трепетным занятием Дафну застаёт вновь появившийся с хлопком аппарации Теодор. На его согнутом локте сидит сова. На помрачневшем лице дёргаются скулы с расцветающей лианами в зелёных глазах ревностной ненавистью.       Он выхватывает письмо из опустившихся рук забеспокоившейся Дафны и, всучив в клюв сове, сбрасывающим размашистым взмахом отсылает через распахнутые дверцы балкона. Она выдыхает напряжение, потому что предусмотрительно готова уже была драться с ним за письмо, чтобы бросить в камин, если непорядочно вздумает вскрывать и читать.       — Сова не вернётся, — зло осведомляет он и, пока провожает стальным безжалостным взглядом посыльную в небе, поясняет: — Как только долетит до Забини, — обернется прахом в синем пламени.       Дафна тут же вскакивает с места, выскочив на балкон и устремившись сердобольными глазами в небо. Провожая несчастную сову в последний путь, она хватается за ограду, ногтями проскребя по камню. Взор застилает пелена слез от его жестокости. С сожалением опав на каменный пол балкона, Дафна не может сдержать стремительно накатывающих слез из-за этой бедной птицы. Всего лишь служащей во благо волшебника, который решил ее, после того как приручил, — ни за что убить.       Ее обострившаяся сентиментальность не проходит мимо внимания Теодора. Он опускается за ее спиной, обнимает сзади вокруг шеи за плечи и вокруг талии за живот, в котором откуда ни возьмись отзывается тянущая боль. И напоминает на ухо выплакивающейся девушке их уговор: теперь ей надо, как обещала, поесть.       Пока расчувствовавшаяся Дафна, пропуская его слова мимо ушей, сквозь сжатые зубы и спонтанный град удививших ее саму слез, — ведь толком не плакала с тех пор как оказалась тут у него в плену, — не может не отметить полезную для себя информацию:       Сова, в отличие от той птицы, что в первый день у нее на глазах рассыпалась в прах в полете извне, спокойно минует изнутри огненный купол.

***

Саундтрек: Mike Dean (feat. The Weeknd) — Defame Moi       В тот день Дафна впервые хорошо поела за свое нынешнее пребывание во владениях Нотта. Хоть и под присмотром самого Нотта, но все же у нее появился аппетит. Фриц поменял постельное белье, пока за окном шумел ливень, а она принимала должным образом банные процедуры. Когда прилегла обратно в свежую постель, то все ещё чувствовала, как глухо тянет живот. Тео видел, как она обняла себя за живот, поджав ноги на матрасе, и ушел со словами, что сейчас вернется. В то время как Дафна, с мыслями о Блейзе и письме, нацеленном его успокоить, стала засыпать впервые без попыток унять тревожный круговорот в своей голове.       Все же в ту дождливую ночь она спала некрепко. Во сне Дафне снились горячие руки Блейза, обнимающие ее вокруг талии и поглаживающие низ живота, так что стихали все неприятные ощущения. Но она то и дело просыпалась: то под шелест книжных страниц в комнате, то под капанье дождя по фасаду, то с прикосновениями холодной кожи рук на своем животе. Путая, где сон, а где явь. Кто обнимает ее в сладком сне, а кто в горькой реальности…       Последующие дни Дафна стала лучше есть, чтобы набраться сил для задуманного. От голодовки она сильно ослабела, вдобавок от нехватки активности чувствовала себя как физически, так и энергетически немощной. К тому же шестым чувством замечала малейшие изменения в своем организме, предчувствуя, что беременна. Ее сбивали с толку эти изменения. Дафна никогда ещё не ощущала такой серьезности положения, определяющего всю дальнейшую жизнь, словно ей предстояло идти на войну, а она тут в самом уязвимом состоянии, какое только может быть.       Ее опасения сбываются, когда в один день к ней в комнату заявляется Айола Блэк.       — Собирайся, Дафна.       Уверенно пройдя вглубь со стуком каблуков, ведьма кладет на стул мантию цвета черной сливы, будучи самой одетой в идентичную.       Ещё раз настоятельно взглянув на Дафну, замеревшую в растяжке на ковре, Айола без разъяснений разворачивается обратно к двери:       — Жду тебя в коридоре.       Разогнувшись, Дафна отпускает свой носок, собирает ноги и поднимается с пола. Постояв так минуту с руками, упертыми в бока, она теряется в догадках, какую роль тут играет эта таинственная ведьма. И приходит к выводу, что для того, чтобы разгадать ее помыслы, придется, как минимум, последовать за ней. Сняв одежду для фитнеса и ополоснушись в душе, Дафна наскоро собирается. Наготове выправляет волосы из-под воротника предложенной мантии и выходит в коридор.       Снаружи ожидающая Айола Блэк, отойдя от темной древесной панельной стены, кивком призывает следовать за ней.       — Куда мы идём? — спрашивает Дафна, поравняв с нею шаг.       — Увидишь.       Ее немногословный ответ не устраивает Дафну, тем не менее интерес слишком высок, чтобы не сбавляя шага под их с Айолой ссинхронизированную поступь каблуков вровень идти по большому поместью.       На выходе через ту же террасу, Блэк на ходу достает из кармана черно-белую маскарадную маску, надевает на лицо и прячет черные, как воронье крыло, густые длинные волосы под капюшоном темно-фиолетовой мантии. Потом вполоборота, являя лицо в белой маске с узором из черных кружев, обороняет просьбу:       — Не называй моего имени, пожалуйста.       Если это и настораживает Дафну, то все равно ненадолго. Потому что стоит ей выйти наружу, как всё вмиг становится пугающе ясно. Саундтрек: BONES — HDMI       На лужайке в сумерках в ряд стоит целый строй магов в различных маскарадных масках и таких же черно-сливовых мантиях. Дафна, приостановившись, насчитывает двенадцать мужских фигур. Возобновляя шаг, она впивается острым взглядом в вышагивающего перед шеренгой из стороны в сторону с руками за спиной, как генерала перед своей армией, Теодора. Под глухим загородным небом, укрытым пламенной синевой купола, разносятся отголоски его английской речи — чисто с британским великодержавным акцентом. Он толкает некую речь, облаченный в отличительно черную величаво-тянущуюся за ним по земле мантию и свой темно-фиолетовый фрак под ней. При параде. Даже укладку сделал, как полагается его статусу лорда, по классике.       Дафне интересно, как он обставил поредевшие с убийством Монтегю и Блетчли ряды? Раз последователи всё ещё с ним. Как обычно перевернул всё вверх дном в свою пользу, наверняка выставив всецело виноватым мафиозный клан? Или же рой светских сплетен уже сам работал на него, если вспомнить фантасмагорические бредни, которые несли в оправдание «новому Темному лорду» a.k.a. «Огненному владыке» девушки со Слизерина на БДСМ-балу.       Сборище его приспешников постепенно замечает подошедших новоприбывших. Айола останавливается в стороне ото всех напротив — и кивком подсказывает Дафне встать рядом с ней.       Приостанавливая свою речь, Теодор маэстозо разворачивается к ним.       — А вот и козырь о котором, я вам всем и говорил… — Торжественно разведя руками, он подходит к нахмурившейся, пристально смотрящей на него Дафне и, заботливо поправив ее белые локоны, красиво лежащие на темном фиолете мантии, победно объясняет им всем: — Я поимел Забини — и считай весь его англо-итальянский клан! Теперь моя дорогая беглая невеста — у меня… И эти гангстеры и шагу против сделать не смогут. Не то — вы же меня знаете — мало ли что мне в голову взбредёт… Ха-ха-ха!       Его смех сумасшедшего триумфатора поддерживают прошедшиеся по ряду смешки.       Увидев на лице Дафны мрачное осуждающее выражение, сопровождаемое рассудительным хлопаньем ресниц, Теодор притихает, закусывает губу и на покачивающихся пятках отстраняется, любовно проведя большим пальцем по ее подбородку.       После чего запрокидывает голову и вновь заходится на сей раз смехом истинного безумца — в небеса, объятые его пламенем.       По мере его отдаления с обратно скрещенными руками за спиной — смех становится степенно-тише, превращаясь в злоумышленническое подсмеивание. Его клоунский маскарад, по всей видимости, вдохновлен, судя по ехидным энергичным кивкам от вида плененной Дафны — нынешней леди Забини.       — Тем самым! — эффектно подводит свою речь Теодор, взобравшись на возвышения холма и развернувшись, весь преисполненный манией величия, к своему отряду придурков: — Отныне мафиозный клан больше не сможет заниматься покровительством нелегитимной власти в Совете Верховных… Когда я пленил их драгоценную жемчужину, известную как Куфию! — Теодор победоносно скалится под гул своих отдающих ему должное возрадующихся приспешников, на последних словах обращая запаленный властный взгляд на побледнело-слушающую Дафну. — Я, Теодор Нотт, законный Верховный Совета, всецело имею право заявить свою кандидатуру вновь на должность главнокомандующего, — с имперским запалом вещает он, пока на периферии своего зрения со злодейским задором в глазах прослеживает, как всё больше воодушевляются его пешки, в то время же как фокус его сосредоточен на реакцию Дафны. — Королева грязнокровок и ее ручной дракон — ПАДУТ! — яро скандирует он с высоко вскинутым подбородком. И с ожесточенным решительным взором наблюдает последующую воинствующую реакцию своих издавших боевой клич марионеток.       Лорд Волан-де-Морт не говорил с таким куражом, как Теодор Нотт…       Как в замедленном упадническом антиутопическом сне, Дафна переводит взгляд на неподвижно-стоящую с гордо поднятой головой Айолу Блэк, перебирая в голове все возможные ее мотивы. Она боится матери Блейза? Хочет ей ответно отомстить за смерть своего близнеца? Хочет снова править? Неужели на сей раз на вторых ролях, во главе с Ноттом? Но почему тогда скрывает свою личность? Почему просила ее не называть своего имени? Дафна в любом случае выполнит эту просьбу, только потому, что ей не выгодно, чтобы эта шайка чистокровных придурков воодушевилась ещё больше. Ведь если весь ноттовский маскарад узнает, что сама Айола Блэк, — учинившая масштабнейшее стихийное бедствие в центре Лондона в практически равном противостоянии с самой Королевой вуду, — у них в союзниках… То их победобесный дух того выше возрастёт до небес.       — Помимо всего прочего, хочу довести до вашего сведения, друзья мои… — громогласно отвлекает Дафну от рассуждений степенный голос Теодора, возвращая также внимание всех остальных. — Настроен я крайне серьезно. Что называется, ни на жизнь, а на смерть… — улыбается он во весь рот, пока в глазах с залегшими под ними тенями на фоне бледной кожи зияет тьма. — Ведь на кону лежит не только моя жизнь, свобода и наш общий успех… но и будущее моего рода! Саундтрек: Freddie Dredd — How Many       Теодор переводит ласкательный взор на Дафну, и хотя его улыбка становится в разы безумнее, в глазах немного проясняется тьма. Остальные вслед за лидером синхронно обращают внимание на нее.       — Да-а… как вы наверное догадались, моя обещанная невеста таки исполнит свой долг перед домом Ноттов. Она родит мне наследника… Ну, можете меня поздравить! — призывает он, по-дирежерски взметнув руками в воздухе.       Раздаются почетные аплодисменты да скабрезные комментарии: «Ай-да таки трахнул женушку Забини!», «Раз вернул себе невесту из лап мафиозного босса, то и власть теперь вернуть будет раз плюнуть», «Он ее ещё и обрюхатил, ха-ха-ха, — гений!», «Мужик!» и т. д. всё в таком духе. В отличие от отвесившего своей публике театральный благодарный поклон Теодора, Дафна с весьма кислым выражением лица не разделяет… поздравления. Более того ее подташнивает. Она подозревала, что их зачатие прошло успешно, но все же не рассчитывала найти подтверждение в такой манере — как трофей перед его жалкими приспешниками. Дафна почти мечтает, чтобы ее стошнило прямо перед всеми ними, подпортив Нотту красочность его триумфального момента. В одном он был прав, когда говорил, что ей опасно быть с Блейзом. Она — его слабое место. Однако которым собирается воспользоваться лично сам Теодор.       — Посему можете всецело и во всех отношениях называть меня Верховным лордом… Нет, подождите. Верховным главнокомандующим лордом…! Или нет? — не может Теодор подобрать себе правильное звание в своем шутовском комическом репертуаре. — Может, Верховным главнокомандующим лордом огня? — задаётся он насущным вопросом, в поисках совета взглянув на Айолу и призывно вскинув в ее сторону указательным пальцем. Ведьма в ответ неопределенно пожимает плечами, антиединомышленно не разделяя всеобщего мужского бахвальства. Теодор досадно щелкает пальцами в воздухе, но потом перестает, видимо, решив оставить это на потом. — В любом случае, наверное, моя тайная советница права, пафос ни к чему… — Теодор возвращается к своим главнокомандным речам, завершая: — Скоро никто и без того не усомнится в моей безусловной власти в Совете. Более того, позицию моего рода укрепит мой наследник, который после станет преемником власти… И тем самым продолжит нашу идеологию.       Его мотивы стремления к власти сомнительны для Дафны, которая слушает со скептицизмом его разыгравшиеся амбиции установить в Великобритании свое безукоризненное господство. Разумеется, это нужно ему, чтобы сохранить свои тайны, которые раскрыли Гермиона и Драко, да избежать наказания, которое ему сулит за содеянное в Азкабане. Бонусом, чтобы «в законе» подавить клан Диллинджер-Забини. Но уж точно не для того, чтобы продолжать идеологию чистой крови, которой Теодор своих марионеток подкупил. Подкрепляя эту свою эгиду наследником, которого он — глядите-ка, какой молодец, весь из себя такой «блюститель чистоты крови» — таки скоро добьется ни от кого-нибудь, а от ныне чужой вражеской жены.       Гром очередного боевого клича в ряду прерывает Дафна, раздраженная не только военными планами Теодора по захвату власти, но и планами на ее ещё нерожденного ребенка.       — Какой именно наследник будет твоим преемником, позволь поинтересоваться, господин Верховный пламенный лорд? — высмеивает она психа с взыгравшей на губах раздорной ухмылкой. Когда всё внимание обращается на Дафну, а предугадавший ее намерения и от того неодобрительно-строго покачавший головой Теодор одними глазами настойчиво, но без особых надежд призывает ее к молчанию, словно она самая нехорошая болтливая девчонка в его детском саду, — она тем не менее, упрямо глядя ему в глаза в ответ, мстительно поясняет: — Уверен, что твой сын… Пирс Паркинсон… не будет иметь ничего против, по своему первородному праву?.. А?       На миг на лужайке воцаряется тишина.       — …Какое первородное право, ma chérie? — Рассмеявшись под любопытные переглядывания своих верных подпевал, Теодор поправляет до горла застегнутый воротник фрака под мантией — так что заходится адамово яблока на его шее — и спешит внести ясность: — Ну да! Можете меня осудить: несколько лет назад я обрюхатил старую добрую Паркинсон… Ну так, и кто из нас с этой суккобой не грешил, хм? — с ехидством протягивает он и заискивающе разводит руками. — Поднимите руку — запишу в святые. Хотя, чего там греха-то таить, и святые не чисты… Дафна, только ты смотри-давай руку не поднимай, врать не хорошо же, помнишь, а?.. — колко находится он с дьявольской ухмылкой, в ответку подлавливающе указав пальцем в Дафну под промелькнувшие мужские смешки и ее яростный взгляд на себе. — Этот бастард, ха-ха, даже мою фамилию не носит — и никакое первородное право ему не видать! Ясно?.. Для всех? — Нотт посерьёзнело стреляет внушительным авторитетным взором то в сперва переваривающих, но тут же — с каким-то свойским пониманием, свойственном патриархальным слизеринцам, — выказывающих бодрыми кивками лидеру свою не утраченную благосклонность. То тем же влиятельным взором пытается воздействовать на Дафну.       Публику убалтывать он всегда умел, этого у него не отнять. Однако от нее не находит более никакого снисхождения.       Дафна фыркает и, выразительно показав ему средний палец, направляется в дом.       Пока на ходу бросает им всем предостерегающую угрозу:       — Смейтесь-смейтесь, папочкины косплейеры, маски быстро послетают вместе с головами, стоит вашему маскараду выступить против клана Диллинджеров-Забини… против Дракона и Ангела… — Блондинка разворачивается, — локоны откидываются ей за спину, — и, продолжая идти спиной назад, показывает наглядно и с артистизмом, как именно их маски послетают с головами:       Жестом перерезания горла с безвольно откинувшейся набок макушкой.       — Нахалка… — с забавляющейся ухмылкой оставляет ей вслед Нотт под гул своих подпевал, которых, уже совсем прозрачно для Дафны очевидно, поголовно насобирал с чистокровной слизеринской грядки древа «Священных двадцати восьми».       За своей спиной Дафна с растущим раздражением слышит его дальнейшее нравоучительное замечание о том, что якобы это Забини так ее ему испортил. Пока под всемудацское мужское веселье также списывает ее неподобающее поведение и дерзость на беременные гормоны, уже отдаляясь, Дафна боковым зрением замечает, как Теодор одним кивком указывает на нее — всё такой же сохраняющей невозмутимость, свысока смотревшей на всех Айоле.       И та без слов следует за Дафной.       Если он собирается сделать из нее слабое место Блейза…       Дафну на ее обостренных эмоциях пробирают слезы от одной этой мысли. По пути она обхватывает себя руками за плечи, желая спрятаться от всего, но тут же одергивает себя — и расправляет их.       То придется стать сильней.

***

Три минуты, и я буду уже не здесь,

Три слова — стоило тебе сказать их, и я оставалась.

Три часа я просижу здесь без сна,

Обдумывая всё, что я должна сохранить.

Так задержись всего на секунду, пока я затаилась.

И в одну секунду вскроется вся ложь…

За три года и те секунды, что мы делили…

Ощущаю лишь одиночество, когда остаюсь с тобой.

Ты опирался на меня, пока я отдувалась за двоих.

Два слова — бессмысленное извинение.

Я вижу огонь в твоих глазах.

И стоит тебе вспылить, — как всё уже пылает.

Я держала для тебя факел из чувств, теперь лишь свечу,

Одно дуновение, — и всё окутает дым.

Ударь меня, — и я обещаю, ты почувствуешь то же самое.

— emika «three hours»

Саундтрек: emika — three hours       — Надо же… у тебя будет девочка, — сообщает ей Айола, после того как совершила ряд стандартных диагностирующих заклинаний.       Ведьма зашла почти следом за Дафной и, обнаружив ее сидящей на кровати с тяжелым дыханием, упертыми локтями в колени и опущенной белокурой макушкой, предложила помощь.       Девочка…       Сердце Дафны взволнованно пропускает удар, взгляд растроганно опускается на живот. Тут же на смену трепета у нее возникает злорадная ирония, заставляющая усмехнуться сквозь подкатывающую тошноту.       — Не бывать ему наследниКА, ха, пусть обломится!       — Не думаю, что его волнует пол ребенка в ключе наследования, — внезапно делится своими мыслями Айола, садясь напротив в зелёное кресло. — На самом деле это даже хорошо, что будет девочка…       — А это ещё что значит?       Айола откидывается на спинку кресла, закинув ногу на ногу и начав покачивать своей выглянувшей из-под темного фиолета мантии длинной ножкой в черных чулках, обутой в аметистовые лодочки на угольном каблуке, когда поясняет:       — Всё сказанное по большей части пропаганда, которую мы ведём в кругу чистокровных лордов. И мало имеет общего с истинными помыслами. Хотя в ключевых моментах он изрёк свои мысли весьма прозрачно.       — Это я и так знаю, — говорит Дафна, умудренная своим опытом отношений с Ноттом. — Это всё его «игра». Всё, что он говорит, нужно просеивать через фильтр холодного здравомыслия… от грязи и лжи.       — Что бы он не сказал, для тебя тут есть всего два приемлемых варианта, — озвучивает Айола свои умозаключения, постукивая острыми ногтями по медной ручке кресла и прослеживая, как Дафна отвлеченно проглатывает горечь в попытке сдержать свои позывы тошноты. — В первом случае, согласно вашему Непреложному обету, Теодор не сможет держать тебя в заложницах после рождения ребенка, если ты того добровольно ему отдашь под полную опеку…       Дафна непроизвольно накрывает живот ладонью в защитном жесте.       — Во втором случае… — прослеживая ее жест, продолжает рассуждать Айола, — ты можешь ребенка не отдавать, следовательно он не обязан будет тебя отпускать и сможет дальше удерживать. В этом случае, боюсь, будет война с кланом твоего мужа, если ты, конечно, не решишь сама добровольно остаться с Теодором… Подумай хорошенько, Дафна. Хочешь ли ты эту войну. Потому что я буду на его стороне. — Айола скрещивает кисти у себя на колене, одним пронзительным взглядом напоминая о своем могуществе. На мгновение серьезная задумчивость отражается в аристократичных чертах ее лица, будто в сомнениях в своих последующих мыслях, которые со вздохом не слишком уверенно выражает: — В конце концов… думаю, вы с Теодором квиты. У него — незапланированный ребенок от твоей лучшей подруги детства… Ты — по любви вышла за его лучшего друга детства… Сложите уже мечи вражды, пока не стало слишком поздно.       — Сколько это займет? — холодно возникает Дафна, не желая больше слушать подобные убеждения. — Как скоро он планирует устроить переворот?       Айола пожимает плечами и, посмотрев на вытянутой руке на свои заострённые во французском маникюре чернильно-фиолетовые кончики ногтей, предполагает:       — Пока ты ждёшь ребенка. Но кто знает… Смотря, каков будет отпор. И каково будет твое решение. Остаться с ним с ребёнком… или уйти без. С твоими друзьями Теодор однозначно будет сражаться за власть, чтобы сохранить свою тайну, которую они из-за мер соблюдения секретности так и не смогут никому поведать, если потеряют звания Верховных и окажутся навсегда без доступа к черному тому… Но ведь с кланом Забини воевать не обязательно, если ты оставишь ребенка Теодору, навсегда забыв о нем… или вернее будет сказать — о ней. Раз уж в таком случае Теодор будет вынужден оставить тебя в покое… — размышляет Айола и вкрадчиво подводит к своей главной мысли: — Тут уж всё в твоих руках, Дафна. Хочешь ли ты при таком раскладе вынуждать Блейза Забини становиться полноценным преемником своей матери в колдовстве вуду для войны с нами за своего ребенка… Уверена, ты для него такой участи не хочешь.       Дафна смотрит в одну точку, пока обдумывает сказанное, все еще держа руку на своем животе. Она уже сотню раз думала о каждом из этих сценариев развития событий и сопутствующих им рисках, но когда все твои сокровенные опасения явственно звучат из чужих уст, то обретают куда больший вес и голос.       — Послушай… — Айола придвигается на край кресла, наклонившись к собеседнице, так что ведьме падают на скулы ее пара укороченных волнистых черных прядок у лица. — Честно, я не хочу иметь дело с Диллинджерами-Забини, чтобы сдерживать для Теодора магию вуду. Я справлялась с одной Королевой вуду в чрезвычайно…заряженном стихийной и темной магией… состоянии. Иметь же дело с двумя магами вуду — или даже более — в схватке напрямую… Я не уверена, что справлюсь. Но. Я уверена, что если Теодор впадет в то же… чрезвычайно заряженное стихийной и темной магией состояние, что и я тогда на мосту, потеряв Регулуса… А он в него обязательно впадет, если потеряет одновременно и тебя, и ребенка. То, будь уверена, ему не понадобится моя помощь, чтобы сдерживать магию вуду. Он будет уже не человек, — это будет чистая темная стихия, уничтожающая всё на своём пути. Поэтому… решай, кого принести для него в жертву. Себя вместе с ребенком… или только ребенка.       — Как я могу принести ему в жертву своего ребенка? Он… псих! — В лихорадочных раздумьях Дафну разрывает дилемма. Чью судьбу спасти — своей будущей дочери, или судьбу Блейза, чтобы ему не приходилось сражаться за нее в своем худшем обличии, ведь он обязательно будет.       В кристально-серых глазах Айолы отражается ответная дилемма, которую она любезно предлагает по-своему смягчить:       — На этот счёт можешь не волноваться, я могу позаботиться о твоей девочке.       У вмиг похолодевшей Дафны что-то переклинивает в мозгу: ее настолько гневит подобная идея, чтобы другая женщина воспитывала ее ребенка. Ее девочку… Рука сама тянется к ведьме в спонтанном порыве, хватая за длинные блестящие черные волосы.       Дафна вскакивает с места, потащив Айолу за волосы.       И, приткнув ее к стенке за горло, шипит:       — Никогда. Не смей. Даже думать. Об этом. Что бы тебя с ним не связывало. Мне всё равно. Но она — только моя.       На фоне стеклянно-молочной кожи Айолы, отражающей блики от голубоватого свечения падающего с окон, едва уловимо вздергивается уголок ее красивых темно-малиновых губ. Ведьма как-то лениво откидывается своей густой взъерошенной блэковской черноволосой макушкой на стену, глазами льдинками взирая из-под таинственно приопущенных ресниц на разъяренную будущую мамочку, удерживающую ее за горло заостренными коралловыми ногтями.       Сцепившихся ведьм отвлекает возникший глубокий голос Теодора:       — Что здесь происходит?       Синхронно обернувшись, обе замечают в дверях озадаченно выгнувшего бровь мужчину. В ожидании объяснений вдобавок вопросительно развевшего руками.       Айола не успевает — или вовсе не собирается — ничего сделать, удивительно возвышенно-спокойная, будто так всё и надо, когда Дафна грубым рывком, вырвав прядь жемчужно-черных волос, отпускает ее.       У Дафны нет никакого желания устраивать извечную драму, выясняя в который раз отношения с его любовницами. Она давно выше этого. Тем более что-то подсказывало Дафне: между этими двумя нечто другое, нежели у Нотта было с Пэнси. И, даже будь между ними что-то, она скорей с пожеланиями счастья подала бы парочке на золотом подносе бокалы испить на брудершафт да закрепить поцелуем во имя их темномагического союза. Кажется, он назвал ее своей «тайной советницей», неудачной преемницей или кем там ещё. Всё это было не суть важно. Однако предложение же этой ведьмы позаботиться о ее ребенке вызвало в Дафне что-то поистине темное, первозданное и свирепое… как у мамы-тигрицы.       Как посмели они сговариваться о судьбе ее ребенка! Затем он предложил ей отказаться от опеки, чтобы воспитывать с другой женщиной?!       Ее пугает собственная возрастающая ярость. Дафне кажется, она способна убить, если кто-то зарекнется посягнуть на то, что принадлежит ей. Будь то ребенок. Или человечность ее мужа.       Дафна не находит себе места, зарываясь пальцами в волосы и заходив по комнате в поисках как спокойствия, так и решения, которое не включает в себя импульсивные метания ножами, которыми Куфии вдруг вновь хочется метаться. На фоне слыша разговоры на тему своего вспыльчивого поведения, она не внимает им. Слишком разозленная, Дафна зажимает руки ушами, чтобы не услышать чего ещё и совсем не сорваться. Не замечая, как в комнате начинает дрожать мебель и люстра от ее вспышки стихийной магии.       Теодор ловит Дафну за локти и, надвигаясь на нее своим телом, преобладающим над женским, усаживает на кровать.       — Успокойся… Вот, тебе лучше поспать. Ты сегодня мало спала.       Он предлагает ей зелье сна без сновидений, которое в свою очередь передает ему в руки ведьма Блэк. Дафна, закусив до боли губу, всхлипывает от своего бессилия перед ним и отрицательно мотает головой. Хотя идея уснуть и не думать обо всем этом кошмаре кажется ей привлекательной. Она могла бы перебить тут ему всё, но это никак не изменило бы тот факт, что он сильнее и не отпустит, пока не получит ребенка. И даже сбеги она, пока не родила, он ведь развяжет двойную войну. Не только за титул Верховного, чтобы скрыть свои чёртовы тайны, но и за свою кровь. Войну, в которой Блейз… да и все они вцелом… потеряют человечность.       Присев на корточки перед Дафной, Теодор успокаивающе гладит ее по волосам и откидывает их за спину. Его ладони ложатся на ее горячие щеки, а большие пальцы стирают слезы в уголках глаз.       — Моя бедная девочка… — бормочет он, хватая Дафну за подрагивающие руки. Впервые за долгое время наблюдая подобное ее состояние, в котором она одновременно стихийно-взбешенная и совсем разбитая. Безумная… — Прошу, не нервничай так. Ты устала. Тебе надо поспать…       Дафна фокусирует на нем свой поплывший взгляд, разглядев чертовски знакомое заботливое беспокойство на его лице. Том же лице — всего полчаса назад торжествующим от собственного величавого безумия, пока с планом по свержению ее друзей глумливо козырял ее пленением, как жены противника. Он точно сумасшедший, и ее довести хочет.       — Давай, ложись.       Он поднимается и пытается уложить ее, надавив на плечи и опуская на матрас. Аккуратно, словно ядовитую змею, которая чуть что бросится и укусит. Уже в лежачем положении, с упертыми по обе стороны от себя мужскими руками, ощущая его колено рядом со своим бедром, Дафна заносит руку, обвитую татуировкой цветочной куфии, и пылко влепляет ему пощечину.       — Двуличный ублюдок…       Быстро оправившись от лихой пощечины, оставившей на его скуле отпечаток от ее обручального кольца леди Забини, Тео продолжает нависать сверху и, пристально глядя на рвано-дышающую яростную Дафну, настойчиво подносит флакон к ее приоткрытым губам:       — Да, Даф, я такой… А теперь, вот, выпей.       Дафна, грозно рассматривая своего похитителя с его проклятыми внимательными, поблескивающими зелёными глазами, отчего-то смягчается и выпивает. Тело слабеет или разум? Она ненавидит себя за то, что какого-то лешего смягчается перед ним. То ли он знает к ней подход, то ли черти ещё что… В компенсацию Дафна отпихивает Нотта в грудь и, в гневе доползя до изголовья, сначала пассивно-агрессивно взбивает себе подушку около пары минут. И только после выпущенной на ту злости — смурно устраивается на боку с руками сложенными под щеку.       Он мгновение просто изучающе смотрит на нее.       Потом тянется, собираясь было стянуть с Дафны мантию, которую в гневе забыла снять, но она шлёпает его по руке. Сама рьяно стягивает темную фиолетовую ткань с себя и швыряет на пол, как мусор. Теодору, наблюдающему, как она снимает с себя и методично отшвыривает всю остальную одежду, заворачиваясь в свой банный халат (тот самый, что ещё был на ней из дома), остаётся лишь догадываться, почему Дафна не желает носить свою старую одежду отсюда. Когда причиной было нежелание ассоциироваться со своим прошлым здесь с ним. Она не могла забыть, что это платье он когда-то стягивал с нее в галерее; этот лифчик — в лесной пещере; эти трусики — в конюшне. Каждый элемент одежды хранил те или иные воспоминания. И каждый он с нее снимал…       Ничего не сказав, Теодор лишь накрывает ее одеялом, после чего уходит вслед за ранее ушедшей Айолой.       Через минуту после того, как наконец остаётся в покое одна, не успевает зелье сполна погрузить в сон, Дафна резко распахивает свои тяжелеющие веки, срывается с постели и бежит в ванную. Рухнув на колени перед унитазом. Ее рвет, сводя на нет действие зелья сна без сновидений. Уняв позывы тошноты самым действенным способом через рвоту, она чувствует себя в разы лучше.       Проясняется разум.       Дафна приводит себя в порядок у раковины. Недолго подумав, со стучащими в мозгу бунтующими мыслями зачесывает пальцами от макушки свои растрёпанные рваные белокурые пряди. И выходит из ванной, а следом и из спальни. Саундтрек: Billie Eilish — Bad Guy (Patrickreza Remix)       В разветвляющемся хорошо знакомом лабиринте коридоров она оглядывается по сторонам, заворачивает за угол и проходит вдоль по прямой, прислушиваясь к звукам. Со стороны, как Дафна помнит, кабинета мистера Нотта приглушённо доносится разговор. Она беззвучно подкрадывается на носочках, чтобы подслушать.       И различает из-за двери приглушенный низкий тембр Теодора:       — Я ее в таком состоянии видел всего раз… Ты что ей сказала, что она так вышла из себя?       В ответ ему последует приятный, обволакивающий, размеренный голос Айолы:       — Сказала, что Забини станет полноценным темным магом в случае бесконечной холодной войны с тобой, раз уж, вы двое, не сможете закончить горячей — обоюдно не в состоянии убить друг друга из-за вашего Непреложного обета. Сказала… что позабочусь о ее ребенке, если в конце решит уйти одной к Забини… без попыток его руками своё отобрать.       По звукам и знаниям планировки кабинета Дафна определяет, как со скрипом кожанного кресла Теодор садится во главе стола.       — …Действительно? Хочешь снова быть крёстной?       У книжной стенки по паркету плавной поступью стучат дамские каблуки.       — Когда моя мать оставила нас с Регулусом, у нас была крёстная… Но не думаю, что это понадобится… Ее реакция не подвела мои ожидания. Я знала, что Дафна так остро отреагирует на идею воспитания своего ребенка другой женщиной. Так что вряд ли теперь решится уйти одной и… вполне вероятно, останется с тобой ради ребенка… Ставлю на то, что не захочет подвергать душу своего мафиозного принца темномагическим испытаниям. Не благодари… — елейно протягивает Айола. — Уверена, она поступит лучше своей матери.       «Вот значит как…»       Дафна чуть не забыла, что имеет дело с искусной манипуляторшей, подмявшей под свое правление с близнецом беглых Пожирателей Смерти, а потом, использовав в своих целях, за ненадобностью сдала преступников аврорам. Надо признать, мисс Блэк в политических интригах не хуже самого Нотта. Но все же откуда эта ведьма знает, как просчитывать ее реакцию? Более того, что ей известно о Донателле?       Из-за двери слышится, как Теодор задумчиво постукивает пальцами по толстой столешнице.       — Ах да… забыла тебе сказать, — припоминает Айола, развернувшись на каблуках. — У Дафны — девочка.       Постукивание его пальцев прекращается, Теодор откидывается на скрипнувшей высокой спинке кожанного кресла.       — Я так и знал… Быть может, ее душа переродится. — Его голос звучит донельзя воодушевленно, даже счастливо, однако тут же становясь целеустремленно-настоятельным, когда добавляет: — На сей раз никакого Шармбатона и всех тех лесбиянства и бунтарства, которых моя дочь там нахваталась! На сей раз я воспитаю Жене́ лучше.       Несколько раз поморгав и оперевшись ладонью о коричневую панель стены, Дафна, совсем сбитая с толку, теряется в попытке переварить его слова и найти логическое обоснование.       «Жене́? Переродится? Какого черта он вообще несёт? Зельями что ли обдолбался?»       — Не думаю, что всё дело было в школе, — тем временем возражает ему Айола. — Всё дело в генах, Теодор.       Он цинично хмыкает и — судя по характерному стуку обуви о столешницу — закидывает ноги на стол.       — И это тоже. Она вся в Дафну… — с внезапной ностальгией произносит он. — Мамина дочка.       Дафна совсем запутывается, на грани того чтобы ворваться и немедленно потребовать разъяснений. Это не может говорить Тео, которого она знала… до того, как он изменился. Это точно его доппельгангер. Но даже для его раздвоения личности подобное предсказывать… странно.       «Не предсказатель же он в конце концов…»       — Ты же в курсе, что если через год не вернуть том в Цитадель Времени, то сработают охранные чары, и он сам вернётся на место? — уточняет Айола.       — Разумеется, — вольготно отвечает ей Теодор, покачиваясь в кресле. — Я работал там на семнадцать лет дольше тебя, чтобы это знать.       — Значит, ты знаешь, что у нас есть максимум год, чтобы свергнуть Грейнджер и Малфоя.       — Бо-о-лее чем достаточно.       С очередным скрипом кожанного сиденья, звуками опущенных со стола на пол ног и перекатывающихся по паркету колёсиков — Теодор поднимается. Стук мужских шагов приводит к книжной стенке. Открывается особо шумный отдел, который на памяти Дафны раньше являлся сейфом мистера Нотта. Она знает, потому что однажды на курсе так четвертом они с Тео тайком в него залезали, подслушав кодовое слово, когда отец в наказание отобрал у сына «слишком отвлекающий его от литературы о темных артефактах» запрещённый в магическом мире старинный фолиант, который они с Дафной вместе читали. То были мемуары о приключениях легендарного путешественника во времени…       При том сейчас Теодор произносит новое собственное кодовое слово:       — Женевьев.       У Дафны зашкаливает сердцебиение. В растерянности, пока аналитически пытается сложить в голове все выявленные и вспомнившиеся факты, слышит, как он достает что-то из сейфа.       — Вот… Думаю, будет лучше если спрятать том у вас с Регулусом.       «Неужели и Регулус II — убийца Джонни — все же жив?»       — …Так, теперь ты нам снова доверяешь, Нотт?       — Мне больше некому доверять, Блэк. Даже Дафне давно больше не могу…       Айола какое-то время молчит.       — …Тогда оставь том у себя, чтобы не терзаться сомнениями.       — Если Дафна доберется до тома… Она сможет его прочитать, ты же знаешь. У нее есть право, как и у всех Верховных когда-либо бывших в Совете… Для артефактов из Цитадели неважно в какой версии Времени.       — На самом деле, — отзывается Айола, похоже, после раздумий, — если хочешь знать мое мнение, я считаю, что стоило бы ей всё узнать… Разве Дафна и так не ненавидит тебя за то, что ты сотворил в этом Времени?..       — Шутишь?.. Чтобы она ненавидела меня ещё и за то, что я похуже делал в другом?.. — мрачно находит Теодор, издав несчастный смешок и развернувшись со стуком своих туфель по паркету, судя по всему спиной к ведьме. — Мне не очень-то дается искупление, знаешь ли… Я должен был ее отпустить. Но… никак не мог. Данным же ей обетом я отрезал самому себе все пути. И… теперь придется в самом деле ее отпустить, если все же решит уйти одной к Забини. Но дочь свою я на воспитание клану Забини не отдам ни при каких обстоятельствах. Часть меня… — тише заговаривает он, так что едва дышащей Дафне приходится напрягать слух, — …та, что из этого времени, все ещё глупо надеется, что если она и дальше не вспомнит… раскрытое ей моим отцом… — В безысходном тоне Теодора проскальзывает ни с чем несравнимая ненависть при его упоминании, но быстро сменяется хрупким отголоском надежды, когда довершает: — То у нас ещё есть шанс… Не зря Дафна об этом забыла, когда я ей велел.       — Теодор… — неутешительно протягивает Айола, испустив участливый вздох и перенеся вес с одной ноги на другую со стуком каблуков. — Разве Забини не знает? Уверена, он рано или поздно ей сам расскажет. Уж это тебе определенно стоило бы раскрыть… Но дело, конечно, твое… — сдается она под нависшим грузом его молчания. — В любом случае твой сейф безотказно защищён чарами кодового слова. Так что по крайней мере эта тайна всё ещё остаётся под твоим полным контролем. — После хлопка по мужскому плечу стук женских каблуков в завершении беседы направляется в сторону дверей с возрастающей по мере приближения громкостью голоса: — …Хотя я и думаю, что, если Дафну во всё посвятить, в ней должно укрепится чувство долга, чтобы остаться, пускай не ради тебя, но ради Жене́.       — Я больше склонен думать, что ради Жене́ Дафна, если увидит, как всё могло бы сложиться в будущем, сделает всё по-своему новому сценарию. В лучшем случае позволит всему мафиозному клану вести за нашу дочку войну. В худшем же… сначала отдаст мне все права на попечение — и тут же сама наставит мне за нее в голову пистолет в своем новом гангста-репертуаре. — Теодор плюхается обратно в кресло и буквально слышно, как расплывается безумной улыбкой и показательно указывает себе в голову пистолетом из двух палец. Исходя из его последующей эксцентричной озвучки: — Пиф-паф! Бах-бах! Ну… или по старинке яда попытается мне подсыпать! Ха-ха-ха… — Откидываясь с головой на спинку, он закручивается на нем, пока заходится в потолок монотонным безрадостным смехом, который протяжно заканчивает каким-то ностальгическим полухрипом-полумычанием.       Поддержав его злое самоироничное веселье коротким задумчивым подсмеиванием, ведьма обмолвливается коротким комментарием:       — Неужто боишься, что Дафна откусит тебе голову, словно самка богомола? Так кознями в прессе увлекся, что сам в них поверил? Не смеши.       Теодор резко останавливается в крутящемся кресле, бросая ей вдогонку вопрос:       — А неужто ты так веришь в самопожертвенную силу материнской любви после того, как Джозиан, будучи в трауре и тоске по вашему отцу, бросила вас?.. Теперь, когда во всю вкусила жизнь с Забини, не думаю, что Дафна собой пожертвует… — размышляет он вновь с безжизненной интонацией в голосе. — Как бы я себя не обманывал в обратном… Она его любит вдолгую.       Неторопливый стук каблуков вновь останавливается на пути к выходу, когда от Айолы последует короткий, но исчерпывающий ответ:       — Наша мать ценой своей жизни спасла Рега, поэтому… думаю, да, наверное, — теперь верю.       — Хм, наверное, все же жаль… — произносит Теодор с сомнительным прискорбием, — что мы с Дафной подобного жизненного опыта разделить не смогли.       Шаги Айолы с короткой заминкой продолжают следовать на выход.       Босые ноги Дафны с нарастающей беззвучной скоростью на носках почти по воздуху отступают по паркету назад. Она зажимает свой рот ладонью, подавляя вырывающийся от переполняющего шока вздох. Ее глаза рассудительно бегают по массивной рельефной двери цвета темного дуба.       «Мерлин, что Блейз знает, что рано или поздно мне расскажет?! Почему все что-то от меня скрывают?! Включая меня саму… Ведь что-то же важное я забыла с той ночи в Азкабане.»       Эти и другие шквалом наваливающиеся вопросы, как закручивающееся торнадо, вертятся у нее в голове. Однако сквозь мысленный кавардак, вызванный всем подслушанным, у Дафны выстраивается четкий план.       Они пытаются ее провести, дёрганьем за ниточки склонить принять выгодные себе решения. Но Теодор или его так называемая советница ошибаются, если думают, что единственные, кто способен ослеплять других их же иллюзиями… Пусть у Дафны не очень получалось последнее время скрывать свои откровенные разбушевавшиеся с беременностью эмоции, но она приложит больше усилий.       Усыпив в себе, казалось, целый вулкан.       Сейчас ей стоит смолчать и уйти. Чтобы потом вернуться. Когда кабинет будет пуст. И узнать наконец, что он, черт возьми, наворотил. А также самой вспомнить… что же всё-таки она забыла.