Джованна, мать твою!

/на следующее утро, 3 июня 2005 г., пятница/ — Тебе всё понятно? — липкий взгляд Польпо сквозь пуленепробиваемое стекло, как всегда, изрядно напрягал. Хотя Бруно давно уже не был просто мальчишкой на побегушках… и молодым бесправным soldato он тоже не был, но взгляд Польпо даже спустя много лет заставлял его чувствовать себя грязным. В конце концов, Буччеллати по-прежнему — просто верный пёс, выполняющий приказы. — Конечно, — он сдержанно кивнул. — Не подведи меня, Буччарр-рати, — Польпо ухмыльнулся, когда протянул его имя, а затем в один миг откусил половину яблока. И, мерзко чавкая, продолжил: — Ты ведь понимаешь всю степень доверия, оказанного Боссом? Это будет миссия всей твоей жизни, если справишься, конечно. — И я справлюсь, капо, — он учтиво поклонился. Польпо не смотрел: был занят облизыванием яблочного сока с пальцев. Обменявшись с капо ещё парой ничего не значащих слов, Буччеллати наконец-то смог покинуть его мрачную обитель. Для разнообразия он вышел через официальный контрольно-пропускной пункт, а не как обычно — через молнию в стене. Суровая женщина-охранник даже мельком ему улыбнулась на выходе из тюрьмы, как старому знакомому. К счастью, следующий пункт назначения — Либеччо. Бруно уже не терпелось встретиться с ребятами, ведь в их компании он странным образом чувствовал себя более уверенным… словно в безопасности. Хотя при их работе расслабляться нельзя ни на минуту, и вообще, это скорее Буччеллати отвечал за безопасность группы — так или иначе, перспектива встречи с мальчишками его радовала.

***

— …и я ей говорю: детка, ты правда променяла меня на какого-то вонючего байкера? Ты разбиваешь мне сердце! — театрально вздохнул Миста. Буччеллати слышал его разглагольствования ещё у дверей их личной задней комнаты в Либеччо. Не желая прерывать историю, Бруно на секунду задержался на входе. — Да кому ты сдался, Миста? — скорее с долей равнодушия, нежели агрессии, уточнил Фуго. — Сердце с другой стороны, кстати. — Что это? Я слышу нотки зависти? Или ты ревнуешь? Судя по звуку, кто-то из мальчишек подавился чаем. Наранча жизнерадостно заржал. — Что?! Я не…! Миста, твою мать! А вот теперь, кажется, самое время Буччеллати вмешаться, пока Фуго никого не убил. — Buongiorno, — он появился в дверном проёме как раз вовремя, чтобы увидеть кипящего от злости Фуго, сжимающего осколки чашки, и Мисту, который совершенно издевательски пытался спрятаться от него под столом. По белоснежной скатерти тем временем расползалось чайное пятно (с примесью крови), а Наранча с бо́льшим энтузиазмом пытался «спасти» остатки пиццы, чем свои тетрадки. Увидев Буччеллати, мальчишки замерли, а Миста от неожиданности врезался башкой в стол, опрокинув, тем самым, две последние чашки чая. — О, Буччеллати! — Наранча буквально воссиял. — Э-э-э, доброе утро? — Миста выполз из-под стола, потирая многострадальную голову. — Мы заказали пиццу, но её принесли раньше времени, и мы решили не ждать тебя — я имею в виду, пицца бы всё равно остыла, верно? — Всё в порядке, — Буччеллати как раз подцепил с тарелки эту самую остывшую пиццу, — как ваши утренние поручения? Все справились? На самом деле, вопрос был чисто риторический: Бруно не сомневался в способностях своих ребят, да и «поручения» сегодня им достались не сложные. — Никаких проблем, всё прошло тихо. В этот раз. — Ответил за всех Фуго, до сих пор красный после вспышки гнева. — А как твоё утро, Буччеллати? Чего хотел Польпо? — Миссия. Личного характера, — кратко отозвался Бруно. Именно об этом он и собирался поговорить, но, разумеется, сначала нужно привести комнату в порядок. Интересно, если бы здесь висела табличка «Х дней без происшествий», как часто ноль сменялся бы другим числом?.. — Миста, позови официанта.

***

Бруно чувствовал, что, наверное, должен воспользоваться этим кратким мгновением тишины, чтобы собраться с мыслями, обдумать план действий… может, мысленно распределить задания на ближайшие пару дней или составить список заведений, ещё не заплативших ежемесячную дань Passione… но вместо этого он просто ел пиццу. В спокойной и безопасной обстановке нервное напряжение само собой отступило. Бруно считал Либеччо практически своим вторым домом, да и присутствие мальчишек автоматически поднимало настроение. Даже если в данный момент они (в основном, Наранча) болтали о какой-то откровенной чуши: — …ты пропустил самый эпичный спор о том, как правильно прыгать в реку в Нью-Йорке! — Реку? В Нью-Йорке? — Я смотрел фильм, — тут же принялся объяснять Миста, — там пацаны прыгали со скалы в какую-то реку, чтобы доказать всем, что они не ссыкло! Почему мы так не делаем? — Потому что Passione никому ничего не доказывают, — возразил Фуго. — И потому что в той реке — это был Гудзон, кстати — плавают трупы, отходы, вирусы и экскременты, и если прыгать с большой высоты в водоём с неизвестным дном, можно напороться на камни или арматуру, и разбиться насмерть! — Бу-бу-бу, — передразнил Миста, — ты просто струсил, ботаник. — Я хочу прыгнуть в реку! — тут же заявил Наранча с безудержным энтузиазмом. Буччеллати не мог не улыбнуться этой перепалке между ребятами. Как самые обычные подростки, ей-богу. В конце концов, Фуго — семнадцать, Мисте — девятнадцать, а Наранче две недели назад исполнилось восемнадцать, о чём он не переставал хвастаться всем и каждому. — Можем устроить выходной на пляже, когда покончим с этой миссией, — неожиданно даже для самого себя заявил Бруно. Просто поддался внезапному порыву — очень хотелось их порадовать. — Не знаю, как на счёт рек, но мы точно можем найти пирс, чтобы прыгать с него в море. Достаточно экстремально и безопасно, верно? Никто не стал спорить с его авторитетом, а вместо этого снова попросили рассказать о задании Польпо. — Прежде всего: в таких делах не надо спешить, чтобы не напороться на неприятности. Пока что я сам займусь этим. А вам лучше сосредоточиться на нашей обычной работе — нельзя ослаблять бдительности и подпускать другие банды к нашей территории, особенно сейчас. К тому же, кому-то придётся взять на себя аэропорт — у Луки Дырявого Глаза в последнее время много проблем, а у Польпо к нему — много вопросов, в том числе, касательно прибыли от рэкета. — Я могу разобраться, — тут же вызвался Миста. — Давай, — он кивнул. — Тогда о том, что сказал мне Польпо утром… говорят, сам Босс Passione в этом замешан. Можно сорвать куш, да, но можно нарваться на копов или чужой станд. Работа опасная, и вам не обязательно в это лезть… — Ты же знаешь, мы всё равно тебе поможем, Буччеллати! — взволнованно перебил его Наранча. — Да, можешь даже не спрашивать о таких вещах. Мы на твоей стороне, — на удивление, согласился с ним Фуго. Бруно с благодарностью улыбнулся ребятам. И нет, он не мог не спрашивать: после многих лет одиночества до сих пор с трудом верилось в эту безусловную поддержку от кого бы то ни было. Но теперь у Бруно была его собственная маленькая банда… его семья. — Хорошо, — медленно кивнул, собираясь с мыслями, — ваша помощь может пригодиться, потому что Польпо ничего конкретного не сказал. «Иди туда — не знаю, куда, найди то — не знаю, что» — как обычно, в общем. Надо вычислить и устранить врага Passione. Нам известно следующее: что у него есть станд, он коп из Милана, точит зуб на организацию, и он уже убил троих членов банды и прервал сеть поставок на севере страны. — Поставок чего? — переспросил Наранча, за что тут же получил подзатыльник от Фуго. — Не задавай глупых вопросов, — прошипел блондин. — Вы все прекрасно знаете, что мне это не нравится, — Буччеллати скрестил руки на груди, наблюдая за короткой перебранкой. — Но эта миссия очень важна для организации, и здесь нет места чувствам. Польпо волнует лишь результат. Бруно не сказал это вслух, но ребята наверняка поняли: в случае провала опасность будет грозить не только ему, но и всей их маленькой банде. — То есть, надо найти и убить какого-то парня, о котором мы ничего не знаем, кроме того, что он опасен, ненавидит Passione и у него есть станд? — подвёл итог Миста. — Почему это твоё задание, а не, скажем, компашки убийц? — И он служил в полиции Милана, — заметил Фуго. — Ненавижу ментов, — простонал Наранча. — Нужно не просто его найти и убить. Нет, я должен узнать всё о его союзниках и способностях станда, а затем уничтожить ту информацию, которую наш враг уже успел накопать на Passione. Дело требует тонкого подхода, а убийцы из la squadra esecuzioni могут спугнуть цель… или оставить много грязи, как обычно. — Так, а что нам известно-то? — Почти ничего, — Буччеллати развёл руками, — но пока хватит и этого. Он коп, которого перевели в Неаполь из Милана. Среди местной полиции полно продажных свиней, прикормленных Passione, вот у них и добудем информацию. Что скажешь, Фуго? — Нам нужен список сотрудников и даты их выхода на службу. Копии личных дел, если получится. — Хорошо. Тогда, как только получим файлы, можно будет осторожно проверить каждого — а до тех пор нам остаётся лишь заниматься другими делами, — подвёл итог Буччеллати. — Как на счёт заказать десерт?

***

/тем же утром, подвал полицейского участка, камера временного содержания/ — В смысле, блять?! Ты меня за идиота держишь, или как? — Вовсе нет, старший офицер Аббаккио! Я просто говорю как есть: этого Наранчи здесь нет, вы же сами видите! Что он, по вашему, под лавкой спрятался? — Тогда куда он делся из запертой камеры, а? Или это ты его отпустил… как там тебя, офицер Бинне? — Да, сэр… то есть, нет, конечно, я его не отпускал! Я пришёл утром, всё было в порядке, ночная смена о происшествиях не докладывала! — Так пацан смылся до того, как ты принял пост, или после?! — Я не знаю! Я ничего не знаю, сэр, идите к лейтенанту Аморетти! — А он-то мне, блять, как поможет?! Аббаккио всё же вышел вон, в сердцах хлопнув дверью. Будь в нём чуть больше мстительности, он бы щёлкнул аварийной задвижкой и запер этого идиота-офицера наедине с отбросами общества до второго пришествия… ладно, Бинне (или как там зовут этого жирдяя) сегодня повезло. И даже к начальнику участка Аббаккио в этот раз не пойдёт. Лучше некоторое время избегать лейтенанта Аморетти, пока на него не удалось накопать никакого серьёзного компромата… И всё же: что это, блять, позвольте спросить, за беспредел?! Подозреваемый в вооружённом нападении, погроме и избиении гражданского каким-то ёбаным чудом исчез из камеры — такого Леоне даже в Милане не видел, только если тут не замешаны Passione… и опять двадцать пять. Какого чёрта, а? Не прошло и недели, а Аббаккио снова на них наткнулся! Таких совпадений не бывает. Обострившаяся паранойя практически шептала ему на ухо: «Будь осторожнее, смотри под ноги и оглядывайся по сторонам, куда бы ты ни шёл». Как раз прокручивая в голове эту мысль, он и врезался с размаху в кого-то. Золотые волосы, розовый костюм. Ясно. Аббаккио был готов послать Джованну далеко и надолго ещё до того как парень очухался, поднялся с пола и собрал все свои разлетевшиеся бумажки. — Аббаккио! Прости, я не видел… и я не к тебе, честно! О, это радует. Тогда и церемониться нечего: Леоне просто прошёл мимо, к своему кабинету, проворчав недружелюбное «смотри под ноги», даже не задумавшись ни на секунду о цели визита Джованны. Он только надеялся, что ему не придётся видеть это чудо в перьях каждый день в участке — не то такими темпами и свихнуться можно. — Инспектор по связям с общественностью и СМИ, синьора Фиомелла, сейчас в отпуске, — до Леоне донёсся резвый голос главной секретарши, — можешь подать официальный запрос лейтенанту… или поговори со старшим офицером Аббаккио. Кстати, милый костюм, Джорно. — Благодарю, синьора! О нет, только не это. Отвратительное начало дня. Тошнотворное, как этот гребанный кофе, который надо было сразу вылить в унитаз, а не тащить в свой кабинет, в надежде, что там он волшебным образом изменит вкус.

***

— НЕТ. Джорно ещё даже не вошёл. Вообще, он предполагал такое развитие событий. Так что же Джорно понадобилось в полицейском участке? Ну, просто он напросился на летнюю работу (и устроился благодаря своей приёмной матери) внештатным помощником консультанта-корреспондента редактора криминального раздела в ежедневной газете «II Mattino»… да, так себе должность. Помощник консультанта, помощник корреспондента, ещё и внештатный, и вся эта бюрократия… Но, если кратко, в обязанности Джорно как раз и входило донимать расспросами инспектора по связям с общественностью. А раз инспектор в отпуске, можно донимать Аббаккио. Но Джорно не дурак. Он знал, что в кабинете Аббаккио, ему, мягко говоря, будут не рады, и подготовил план проникновения. — Да? Правда, сэр? Но я просто принёс вам чашку чудесного зелёного чая с кухни. Больше ничего, честно. Аббаккио, к счастью, не опустился до того, чтобы лично подпирать дверь, защищаясь от незваных визитёров, иначе Джорно бы весь облился кипятком. Он правда принёс чай. Ещё с их прошлой встречи, пять лет назад, он запомнил, что это — единственный способ смягчить гнев Аббаккио. И сработало. Вместо матерной тирады Джорно получил лишь один красноречивый взгляд, когда всё же просочился в кабинет и занял стул для посетителей. — Что. Тебе. Надо. Джованна? — устало вздохнул старший офицер. Поскольку Джорно принёс целый чайник, ему пришлось искать в кабинете чашки. Аббаккио нашёл целых две, но Джорно отказался. — И зря. Ладно, считай, ты меня подкупил, только давай быстрее. — Я пишу заметку для криминальной колонки. Можно узнать: кого-нибудь вчера арестовали за то нападение? Аббаккио нахмурился, и Джорно едва ли не впервые со дня знакомства не смог считать его эмоции. — Спроси что попроще. — Синьора Анна настойчиво тебя звала на ужин в субботу… — Нет, — Аббаккио отпил из чашки и продолжил, не глядя на Джорно, перекладывать бумаги на своём столе, — меня не будет в городе в выходные. А про вчерашнее задержание тебе не стоит писать: я пока сам не разобрался, но дело не чисто. — Серьёзно? — в Джорно проснулось журналистское чутьё, которым он, честно говоря, с роду не обладал. — Хуёзно. Слушай, Джованна, я тебе не информатор. И сливать данные я не стану ни под каким предлогом. Отсюда у нас два варианта: или мы НЕ разговариваем, или наши разговоры НЕ выходят за пределы этого кабинета. Усёк? — Второй вариант, — быстро заверил его Джорно. — Жаль, а я надеялся на первый. Аббаккио подвинул к нему пару папок, а сам резко поднялся с места, залпом допил чай и засобирался из кабинета: собрал волосы в узел на затылке, надел фуражку и форменную куртку, взял из ящика табельный пистолет. — Можешь глянуть эти отчёты о задержании и сводки, но вряд ли там найдётся что-то особо криминальное. Общая информация. У меня брифинг и графики патруля, в кабинет не вернусь, в бумагах не ройся. И хлопнул дверью — Джорно даже попрощаться не успел. С Аббаккио так всегда. Зато кабинет теперь в его полном распоряжении. Признаться честно, на секунду в голове Джорно промелькнула мысль о том, чтобы поискать что-нибудь интересное в бумажках — сделать именно то, что Аббаккио ему запретил. Если «дело не чисто» со вчерашним задержанием, то это может тянуть на настоящую статью, а не простую заметку. Но тут же он вспомнил другую фразу офицера, брошенную вчера вечером — «Я тебе не доверяю, Джованна». Таким презрительным тоном, каким умел говорить только он. И Джорно в тот момент это обидело и задело за живое, хотя виду он не подал, конечно. Он знал, что бесполезно что-то доказывать словами — нужно делом. По-другому Аббаккио не поймёт. А это значит, Джорно придётся утихомирить своё любопытство, и газета сегодня обойдётся без сенсаций. Для обычной заметки хватит и отчёта о каком-нибудь угоне или пьяной драке…

***

/более пяти лет назад, Неаполь/ В первый раз попасться полицейскому и сидеть всю ночь в участке из-за воровства и бродяжничества — страшно. В десятый — Джорно даже не нервничал, а зашёл в кабинет сержанта Вазари как к себе домой. В допросную (или, тем более, в камеру) его не потащили, не имели права. Ему тогда даже одиннадцать ещё не стукнуло, не то что несовершеннолетний — малолетка. А управление по делам несовершеннолетних по ночам не работало, туда его тоже не могли сплавить. Джорно молча сверлил взглядом сержанта, который, наоборот, в его сторону даже не взглянул. На людях сержант Вазари всегда притворялся этаким «добрым дядюшкой», с пивным пузом и залысиной, и с миллионом «одолжений» на выбор, за которые потом придётся расплачиваться. Но при Джованне он ничего из себя не строил — в данный момент вообще что-то набирал в телефоне. Таких людей на улице (да и в детском доме) стоило опасаться и обходить стороной — Джорно это давно усвоил. Но Вазари знал офицера Леоне. А офицер Леоне — единственный, кому Джорно верил безоговорочно и готов был даже слушаться. Обычно именно Аббаккио встречал его в участке, ворчал по поводу (очередного) побега Джованны, а потом покупал ему еду, поил чаем, слушал рассказ Джорно про его мечту и наутро отвозил куда следует. Но в этот раз офицера Леоне не было. Джорно просидел в скучном кабинете Вазари почти час, вслушиваясь в его бесконечные телефонные звонки. Сержант даже не пытался с ним заговорить — знал уже, что бесполезно, Джорно с чужими не разговаривал, а лишь делал вид, будто не понимает по-итальянски. Через час офицер Леоне приехал, но выглядел странно, совсем не так, как обычно. — А, Аббаккио, — махнул ему рукой сержант. Раньше они здоровались по-другому: жали руки, с долей взаимоуважения и признания, как коллеги, связанные всякими «одолжениями». Сейчас нет. — Ты просил позвонить, если этот снова вляпается в неприятности? Я позвонил. Но, позволь напомнить: ты сам по уши в дерьме, так что я не представляю, почему тебя до сих пор не уволили, и что вообще ты собираешься… — Связи, — коротко и мрачно отмахнулся от него офицер Леоне. Джорно вздрогнул от звука голоса. — Не выражайся при ребёнке. Джорно сначала почувствовал инстинктивный испуг, и только потом понял, почему. От офицера Леоне сильно пахло алкоголем — как никогда раньше. Чуть слабее — сигаретами и грязью, но и это казалось ужасно неправильным. Джорно тогда был ребёнком и не видел всей картины, но даже он понял, что происходит что-то нехорошее. Звонок Вазари явно выдернул офицера Леоне из какой-то жуткой пучины. Это чувствовалось буквально во всём — хмурый взгляд, жуткие тёмные круги под глазами, нестриженные волосы и небритая щетина, грязная чёрная одежда. Инстинкты Джорно кричали об опасности; буквально вопили, что нужно держаться как можно дальше — но это же офицер Леоне. Он всегда защищал, он не мог навредить. Ведь так? В общем, Джорно ничего не сказал против, когда офицер Леоне кивнул на дверь. Хотя Джованна мог бы и остаться, силком его никто не тащил, но почему-то пойти с полицейским, как всегда, казалось правильным решением. Привычное доверие смешалось с тревогой и страхом, и отдавало теперь странной горечью. Даже обидой. Как мог офицер Леоне так поступить?.. У порога участка взрослые задержались ради ещё одного разговора. — Ты же знаешь, Аббаккио, те же связи помогли бы вернуться. Не ври хотя бы себе: ты должен вернуться, в одиночку ты не справишься, загнёшься и сдохнешь в канаве… — Чего привязался, Вазари? — Тут всплыло одно дело… я задолжал судье, и это как раз связанно с твоими и офицера Маттео прошлыми выходками. Если бы ты добыл информацию… Но офицер Леоне вдруг буквально взорвался: гнев вспыхнул так неожиданно, что и Джорно, и даже Вазари всерьёз его испугались. — Не смей, — прошипел он, хватая сержанта за форменную куртку, — смешивать его имя с грязью. Просто не смей. Он оттолкнул Вазари, а тот быстро смыл испуг с лица и огрызнулся в ответ: — Полегче, парень, ты забыл, с кем имеешь дело? Остынь, Аббаккио. Разве не понимаешь, что я… — Иди ты в жопу, сержант. Вазари нахмурился, а офицер Леоне отвернулся и, кажется, собирался уйти. Джорно уже готов был последовать за ним в, мягко говоря, неприветливую дождливую и тёмную ночь, но сержант вдруг окликнул Аббаккио: — Что, даже денег на такси не возьмёшь? — и протянул ему несколько мятых купюр. Офицер Леоне отчего-то посмотрел на деньги с такой ненавистью, какой явно не заслуживала ни одна цветная бумажка во всей Италии. Ненависть сменилась болью, разочарованием, гневом — едва ли не всем возможным спектром отрицательных эмоций, но Джорно никак не мог понять причину. В конце концов офицер схватил деньги — в спешке, будто они жгли открытую кожу — сунул в карман и стремительно зашагал прочь, так что Джорно тоже пришлось поторопиться. — Посмотри на себя, Аббаккио! — вдогонку выкрикнул Вазари. — Во что ты превратился? Ты порочишь не только значок и фамилию деда, ты… Дальше крики стихли, потому что они свернули за угол. Уже позже, минут через пять, в такси, когда в машине повисла странная тишина, Джорно решился тихо сказать: — А я мечтаю вырасти и стать полицейским, как ты, — фраза, которую Джорно использовал вместо приветствия уже много лет, буквально со второй их встречи. Правда, сегодня он решился добавить: — Только я никогда не буду пить. Офицер Леоне посмотрел на него долгим-долгим взглядом: не гневным, а просто очень грустным и уставшим. — Я не могу по-другому, — вздох, — и вообще, я больше не… ладно. — Всегда можно по-другому, — упрямо заявил Джорно. — Ты не знаешь, о чём говоришь, Харуно, — он произнёс тихо, будто хотел, чтобы ни одна живая душа, кроме Джорно, не слышала этого признания: — Я не могу. Я совершил нечто ужасное, и теперь мне так хреново… плохо и больно, я… я не могу так жить. Самый громкий крик о помощи — это шёпот, Джорно уже знал об этом в свои десять лет. — Если тебе плохо, помоги себе. Ты сам должен это сделать, никто другой не сможет. С такой уверенностью чужими словами мог говорить только обиженный ребёнок. Джорно, к тому же, уже нашёл свой внутренний стержень — стальной, закалённый годами трудного детства, который затем будет подпитывать его упрямство и решимость. Это не значило, что он ничего не боялся. Но он решил идти к своей цели и шёл, невзирая на трудности, и достигая желаемого любыми средствами. Следующим утром, после обычной ночёвки у офицера Аббаккио, Джорно вернули в детский дом. Протокол о нарушении и побеге не написали, и на том спасибо. Через неделю он познакомился с синьорой Анной. Через месяц офицер Леоне в попытках «помочь себе» (или хотя бы не сдохнуть) бросил всё и уехал в Милан. Но теперь, через пять лет он вернулся. Зачем? Чтобы снова вляпаться в то же дерьмо со взятками, наркотиками и Passione? Или на этот раз у Аббаккио была цель?

***

/настоящее время, пятница 3 июня 2005 г., поздним вечером в полицейском участке/ — Джованна, десять с чем-то утра, как только я ушёл отсюда. И ускорь немного. На сей раз, прежде чем вызывать Moody Blues, Аббаккио огляделся и убедился, что никого поблизости нет — но его кабинет, ожидаемо, оказался пустым и тёмным. Призрачный силуэт станда замерцал зелёным и фиолетовым, и принял форму подростка. Секунд десять Джорно тупо сидел и гипнотизировал взглядом дверь — часики на лбу тикали — а потом, как послушный мальчик, взял и пролистал те отчёты, которые оставил ему Аббаккио. И ничего больше на столе не трогал. Потом минут двадцать черкался в своём журналистском блокноте, всё-таки выпил немного остывшего чая, и был таков. Moody Blues снова сменил форму и уставился на Аббаккио бездушным взглядом глаз-динамиков. Как же раздражало это резиновое лицо, без рта и носа, и вообще лишённое каких-либо признаков человечности. «Поздравляю, Леоне, твоя душа — развратное радио. Сексапильный магнитофон, блять». Moody Blues был пластичным и услужливым, готовым по щелчку пальца стать кем — или чем — угодно. Он был живым воплощением прошлого, одним своим существованием напоминал о вариативности судьбы, о том, что Аббаккио тоже мог стать кем угодно — но выбрал тот путь, который его погубил. Прошлое всё помнило и не прощало ошибок. Бледно-фиолетовая резиновая рожа Moody Blues одним своим видом напоминала о тысяче кошмарных ночей, которые Аббаккио провёл без сна, ведь его станд — воплощение его души — зациклился на единственном моменте, человеке, воспоминании, не желая помнить и воспроизводить хоть что-нибудь ещё. Натуральная пытка. Леоне много об этом думал: о том, почему у его души именно такая форма и такое назначение. Ни к чему хорошему не пришёл. После стольких лет, казалось, можно было уже и привыкнуть, но Moody Blues до сих пор вызывал жгучее раздражение, гнев, стыд… и страх. Можно сказать, Леоне ненавидел свой станд. Такую же, ленивую и тихую, разъедающую изнутри, ненависть он испытывал к Джованне. Мальчишка слишком сильно напоминал ему о прошлом и слишком сильно был похож на прошлого Леоне — каким он был лет десять назад. Того Леоне Аббаккио тоже ненавидел. За эти мысли его психолог, наверное, лично бы его придушила. Как же хорошо, что она осталась в Милане. Смена Аббаккио закончилась поздно. Он поехал домой, и на автопилоте чуть не свернул к своей старой съёмной квартире, в которой жил пять лет назад, когда только съехал от родителей. Из-за ошибки пришлось сделать крюк. Но когда Леоне наконец-то добрался «домой», его не ждало ничего хорошего. Какое тут ощущение уюта, если вместо кровати голый матрас, а вещи лежат по коробкам, так и не разобранные после переезда? Надо хоть диван какой-нибудь подержанный купить, что ли, а то в «гостиной» из мебели лишь пустые стены и сломанный телек, оставшийся от прошлых жильцов. Сразу расхотелось тут оставаться, и мрачные мысли навалились с новой силой. Вообще, весь Неаполь — одно сплошное травмирующее воспоминание, и Леоне сегодня точно не сможет уснуть без таблеток. Но снотворное с каждым разом помогало всё хуже, да и побочки от него (головная боль и тошнота) уже порядком надоели. А завтра, к тому же, выходной… Нет. Нет, Аббаккио, это плохая идея. Кроме снотворного, единственное, что помогало — это алкоголь. Будет легче заснуть, если немного развеяться вечером, верно? Пятница, ночь, жёлтые фонари, случайные знакомства, музыка — это же классика! Аббаккио только немного выпьет и сразу вернётся в свою квартиру, потому что завтра у него, конечно, выходной, но всё равно есть важные планы, которые он не будет отменять из-за своей безалаберности и зависимости… верно? Не-а. Той ночью Аббаккио «домой» не вернулся.