Кадровый вопрос

Если бы дело происходило не в нормальной жизни, а в любовном романе, восторженный романист непременно написал бы, что после ночи любви — гм! — бравый шеф СБ летал как на крыльях, подстегнутый приливом энергии. Или, наоборот, был с утра рассеян и мечтательно смущен. На самом деле не случилось ни того, ни другого. Он лишь покосился на Стефаниса утром, как сытый кот смотрит на мешок корма — «это все мое и никуда не денется, на каждый день хватит по уши». Теперешняя определенность была штукой позитивной, позволила выбросить из головы все личное и незавершенное и заняться делами. А недосып компенсировал кофе, который молча и быстро поставил перед ним сержант, мудро не приправляя завтрак лишними шуточками. Не полноценный стимулятор, конечно. Но насчет стимуляторов они договорились, верно? Как и насчет остального. А вечный вопрос «и на хрена вам, капитан, понадобился любовник?» откладывался до появления у капитана свободного времени. Которого закономерным образом не предвиделось в потоке работы. Утренняя планерка прошла в обычном бодром стиле: коллеги и соратники с усталыми, но азартными физиономиями докладывали об успехах и о том, что не пока получилось, стоически переносили начальственный втык, сдержанно переругивались и, явственно показывая зубы, перетягивали каждый на свой департамент долю новообретенного бюджета. Устоявшаяся рутина продолжалась день, другой. Бомба — в переносном смысле, разумеется — рванула только на третий. Да и бомбой это можно было считать не слишком опасной — не ядерная, скорее вонючка со слезоточивым газом, до чертиков раздражающая именно потому, что утаить ее от лишних глаз невозможно было никак. Суть дела, о котором доложил майор О’Келли, начальник Управления по делам Комарры, была в том, что некий коммандер Мийоч, офицер медслужбы линейного крейсера, не явился в положенное время из увольнительной на борт своего корабля, пришвартованного у Станции Комарра-Три. Ординарное событие, мелочь, не достойная внимания не только самого шефа СБ, но и армейской дисциплинарной комиссии, если бы не несколько сопутствующих делу деталей. Офицер-хирург Мийоч являлся не просто флотским коммандером, но еще и скрытым агентом капитана Негри, которых тот размещал по всей Имперской Службе, исходя из одному ему понятного принципа. Кстати, почему Негри часто прибегал к вербовке медиков, по общему мнению — главных армейских вольнодумцев, Иллиан не мог понять до сих пор. Относительная независимость от командования и политофицеров? Или просто многократно повторенный однажды удачный опыт? В любом случае, сейчас этот вопрос имел лишь абстрактное значение. Итак, покидая корабль с концами, верный (тайный) СБшник Мийоч оставил на своем комме открытое письмо, копия которого, как он сделал приписку, ушла еще и в несколько местных СМИ. И то, что все комаррские медиа с самого момента завоевания находились под полным контролем цензуры, ситуацию не слишком исправляло. Поскольку в означенном письме содержалась, как обтекаемо заметил О’Келли, пересылая шефу текст на комм, «грубая критика политических действий регента». Открытое письмо Мийоча, адресованное почему-то лично главе генштаба, адмиралу Канзиану, представляло собой нечто вроде неаккуратно сляпанного политического манифеста. Упреки командующему, открыто поддержавшему Форкосигана во время недавнего мятежа («… как вы могли встать под запачканные кровью знамена мясника Комарры!»), перемежались с преувеличенными панегириками покойному Фордариану. Как результат последних событий, беглый коммандер предрекал в недалеком будущем неизбежный развал флота и армии, упадок воинского духа и утрату ценностей империи. Все это словоизвержение, на взгляд Иллиана, было не более чем демагогией и напыщенным пафосом, внимания руководства СБ не заслуживающим. Хотя Мийоч вполне недвусмысленно намекал, что среди облеченных доверием нового шефа СБшников у него есть друзья и единомышленники — и это тоже тянуло за собой волну внутренних проверок, пусть и велика была вероятность, что беглец просто путает следы. Однако, как выяснилось, все самое интересное в своем послании Мийоч приберег напоследок. Он заявлял, что не считает для себя больше возможным служить преступному режиму, намерен отказаться от барраярского подданства и попросить политического убежища на Эскобаре. Дочитав до этого места, Иллиан испытал острое желание придушить изобретательного коммандера собственными руками, но только зло рыкнул: — Именно на Эскобаре? Почему уж не сразу на Эте Кита? Майор О'Келли кивнул. — Да уж. Выбрать для открытой эмиграции планету, война с которой у нас была немногим больше года назад — то ли особая глупость, то ли тонкий расчет. Каково перебежчику будет адаптироваться на новой родине, если каждый гражданин Эскобара сейчас свято уверен: непременным атрибутом любого барраярского вояки являются хвост, рога и запах серы? — Мы, разумеется, прорабатываем вариант, что Эскобар — всего лишь дымовая завеса, но пока никакой определенной информации нет, сэр. У дезертира было время не только получить убежище, но и вовсе покинуть под дипломатическим прикрытием пределы Империи… — Верно, а эскобарские дипломаты не скажут нам правду даже в ответ на вопрос, какое сегодня число. Ждать информации о судьбе Мийоча по официальным каналам не стоит. После войны — да будем честны, после бесславной попытки вторжения — дипломатические отношения Республики Эскобар и Барраярской Империи оставались более чем прохладными. Поэтому по дипломатической линии запросы по Мийочу можно было слать хоть дюжину лет — и все без толку. А с такой малочисленной резидентурой, подумал Иллиан, покосившись на Дункана из Внешней Разведки, обнаружить следы перебежчика на Эскобаре собственными силами будет крайне сложно. И даже озвучивать эту идею не стал. — Хорошо, — подытожил он и поморщился. Чего уж тут хорошего! — Мы не можем точно определить, что именно случилось с Мийочем — и дезертировал ли он вообще, кстати. Что конкретно его подтолкнуло на этот шаг. Где он находится сейчас и какие есть способы до него добраться, и есть ли в этом вообще необходимость, или разбитую чашку уже не склеишь. Какие еще вопросы у вас возникают, господа? Задачи для ближнего круга выкристаллизовались сразу. Аналитикам — поиск по базе. Был ли коммандер в прежние годы задействован в чем-то серьезном или оставался исключительно информатором? Хотя стиль руководства прежнего шефа СБ предполагал, что подобного рода ниточки сходились к Негри лично, так что после его гибели они оказались оборваны. Кто мог помочь коммандеру бежать, сообщив нужные контакты? И, наконец, как оценить причиненный в общественном мнении ущерб от этого дела, нематериальный, но весьма болезненный? Все ясно? Выполняйте. Пропаганда была той «темной лошадкой», которую новый шеф СБ получил в наследство вместе со всем прочим стадом, а теперь задавался вопросом, успел ли шеф Негри развернуть эту сферу деятельности после бесславного краха Министерства Политвоспитания или вовсе даже нет. Как старик часто любил говорить, «наше дело — собирать информацию, а не распространять ее». Афоризм звучный, но ничуть не помогает с ответом на вопрос, как в скорейшие сроки исправить ущерб, нанесенный публикациями письма Мийоча в комаррской желтой прессе. Потому что, несмотря на всю секретность и цензурный контроль, отголоски этого события слишком быстро докатились до Форбарр-Султаны. Следует подозревать, что их какая-то шустрая птичка на хвосте принесла. Принесла, очевидно, прямо с планерки СБ на... да, это был уже министерский комитет, которому и так раздраженный несуразностью всего происходящего Иллиан делал несколько дней спустя свой еженедельный доклад. — Капитан Иллиан, мы закономерным образом опасаемся, что именно потому, что моральный дух в армии сейчас слишком низок, дезертирство приобретает такие угрожающие масштабы. Что вы предпринимаете по этому поводу? Да-да, вы. Ведь политическая пропаганда теперь ваша забота! Граф Форвилль несомненно владел тонким искусством ловко смешивать в одной фразе правду и инсинуации. И не опровергнешь первую ее часть без того, чтобы не поставить под сомнение вторую. — Последние месяцы принесли нам множество примеров нелояльности даже со стороны тех, кто клялся в своей верности Империи присягой и словом чести. — «Твоих же коллег по Совету Графов, в том числе, не говоря уже о птицах не столь высокого полета. А в войсках пришлось объявить амнистию, чтобы не устраивать массовых трибуналов». — Былая политическая нестабильность до сих пор сказывается на моральном духе солдат, однако дезертирство — это особый случай. Вы говорите, именно угрожающие масштабы? К вам поступили новые сведения от военной полиции? — Чтобы узнать о подобных вещах, сегодня достаточно раскрыть газету. — Форвилль показательно поморщился.— Беспрецедентный промах. Как вы это допускаете, капитан? Похоже, вы утратили контроль над СМИ. Комаррские писаки совершенно распоясались. — В той же газете, — вкрадчиво поправил Иллиан, — можно прочесть, что во дворце после недавних мятежей вновь объявился призрак Белой Дамы. Что, несомненно, тревожит нас в связи с личной безопасностью его величества, но предпринимать какие-то меры мы будем только по результатам тщательного расследования. Такое же в настоящий момент проходит и по делу о дезертирстве некоего флотского коммандера: неприятный, но, рад вас успокоить, единичный прецедент. — Вы не ответили на мой вопрос, капитан. — На какой из трех, граф? О пропаганде в армии, о цензуре на Комарре или об одном конкретном случае дезертирства? — Не мешало бы — на все! — Форвилль посмотрел на него победно. «Дело СБ — не распространять информацию...» Прав был Негри, как выясняется. Таким образом капитан, откровенно чуравшийся бумажной работы, избавлялся от всяческой отчетной бюрократии. — Вопросы умонастроений в Империи, несомненно, интересная и обширная тема. Если регент распорядится, я буду рад представить вам свои соображения по поводу стратегий Имперской СБ в этой области на отдельном, специально собранном заседании. — Форкосиган едва заметно хмыкнул. Следовало расшифровывать это хмыканье как «не нашел лучшего, чем валить все на меня, Саймон?» — Но сейчас перед нами стоят задачи текущего момента. Интересующее вас следствие по делу коммандера Мийоча ведется лишь несколько дней и пока не принесло никаких результатов, которые заслуживали бы упоминания. Он хотел было прибавить: «В прошлом коммандер не обращал себя особого внимания Имперской Безопасности», — но решил, что не стоит. Если доброжелатель, так быстро поставивший Форвилля в известность о скандальной истории с Мийочем, служит в стенах самой штаб-квартиры, он же мог подсказать, что дезертир был в прошлом именно СБшным агентом. — Раз уж вы позволили этой истории выплыть наружу, капитан, все, что нам остается, это исправить нанесенный ущерб, — весьма некстати вступил замминистра иностранных дел. — Не дать Барраярской Империи потерять лицо — это наш долг! Направить ноту в посольство Эскобара с требованием возвратить перебежчика — да, милорд регент? «Новость известна во всех подробностях. Форвилль что, газету им вслух зачитывал или коммюнике своим союзникам рассылал?» Хотя неважный из этого замминистра союзник. Но не все посты в Министерстве занимают лощеные дипломаты, есть и ограниченные чинуши, и форские болваны с безупречным послужным списком, и просто люди верные, но недалекие. Регент Форкосиган, санкцию которого резвый чиновник МИДа спросил в самый последний момент, прищурился: — Для тех, кого заботит лицо Империи, замечу: поспешить — самый верный способ опозориться. — Он выдержал паузу. — Капитан Иллиан, что вы можете сейчас утверждать с уверенностью относительно судьбы нашего пропавшего офицера? «Подача снова на моей стороне поля?» — Что он покинул корабль, к которому приписан, спустился на планету и не явился на борт в срок. И что у нас есть подписанное его именем письмо провокационного содержания, причем нам не известно, чтобы коммандер когда-либо ранее высказывал подобное мнение вслух и прилюдно, — отбарабанил Иллиан. Если точно, допросить сослуживцев пропавшего штаб-квартира просто не успела ввиду нахождения оных за пять скачков от Форбарр-Султаны. Тамошнее же, комаррское, отделение было в не курсе, что Мийоч работал на Негри, поэтому провело допросы формально и не рыло носом землю в поисках обыкновенного дезертира. Отдел Внутренних расследований клялся и божился в ближайшие сутки предоставить шефу список всех возможных контактов Мийоча в последний год, но даже если так, пресловутые контакты следовало еще отыскать и допросить. И это на совещании на стол не выложишь. — А что сообщают зарубежные агенты? — напирал Форвилль. — Разведка. Ваши люди в эскобарском дипкорпусе — наверняка у вас там сидит какой-нибудь незаметный и весьма осведомленный мелкий клерк, а, капитан? «Это у тебя в моем ведомстве сидит кто-то весьма осведомленный!» — рявкнул Иллиан, увы, только мысленно. В болезненный вопрос галактической шпионской сети граф ткнул пальцем безошибочно и явно с хорошей наводки. — Нет, наши агенты ничего не знают о судьбе Мийоча, — сообщил он коротко. — То есть, можно сказать, у вас голый ноль. Неважно работаете, — заключил Форвилль. Иллиан сжал зубы и промолчал. — Прошу вас предоставить мне ваши соображения по делу в трехдневный срок, капитан, — подытожил Форкосиган. — С этим закончили, прошу всех не отвлекаться от повестки дня, господа. В свой кабинет шеф СБ вернулся в прескверном настроении. Дело Мийоча, рядовое, не угрожающее безопасности империи в целом, по правилам находящееся в ведении военной полиции, благодаря хитрым нюансам и явной недоброжелательности графа Форвилля превращалось в большую проблему Имперской СБ и лично Саймона Иллиана. Конечно, происходящее было вполне понятно. Наскоки со стороны графов и высших чиновников на молодого, еще неизвестного им главу СБ — проба сил, попытка проверить его на прочность в сравнении со стариком Негри. Каков к этому конкретный повод, им не так важно. И регент ничем не мог Иллиану помочь, поскольку же показательно продемонстрировал в этом вопросе нейтральную позицию. «Придется тебе, Саймон, выпутываться самому».