Львиная охота

      — Птичка, ты хочешь стать моей по-настоящему?       Меньше всего ему хочется сейчас разговаривать, но не может позволить себе ставить свои интересы выше её, иначе рискует остаться без чего-то очень важного. И он сейчас не о себе, потому что не представляет, что может быть важнее в эту минуту, чем его Деви.       — Хочу, — шепчет так просто и искренне, что Дорану требуется время, чтобы осознать сказанное.       Внутри волной поднимается ликование, но тут же беспощадно гасится следующими словами:       — Что? Нет, я… — растерянно хлопает глазами, вдруг осмыслив вопрос и свой ответ на него, и отворачивается, закусив губу, — … не это имела в виду. Ты весь в пыли, — она неловко переводит тему, выворачиваясь из его рук.       Глухой рык разочарования вырывается из груди мужчины, но он не смеет настаивать, лишь обозначившиеся в углах челюсти желваки выдают чрезмерное напряжение. Деви его отвергла, но это пока, она просто не готова, не сегодня, поторопился. Он ловко поднимается на ноги, помогая ей встать, и молча направляется в сторону ванной, в стремлении смыть пыль и охладить пыл. Безошибочно определяет направление: в комнате только две двери, и одна из них, более массивная, явно ведёт в коридор. Басу наливает из кувшина воду в мраморную чашу и погружает в неё ладони, смывая каменную пыль. Ободранные пальцы немного саднят, как и его гордость, уязвлённая отказом. Он тяжело вздыхает и обильно зачерпывает в ладони воду, чтобы плеснуть в лицо, смывая пыль, пот и разочарование.       Встряхивает головой и тут же приглаживает волосы мокрыми руками, проводит по шее и груди, освежая кожу и мысли. Опирается ладонями о борта чаши и, склонив голову, делает несколько глубоких вдохов, успокаивая разогнавшееся сердце. Возбуждение постепенно начинает спадать. Теперь он готов завершить разговор и попрощаться спокойно, без дикого желания наброситься на неё. Промокнув руки и лицо чистой тканью, делает шаг в комнату и натыкается взглядом на стоящую в паре шагов от входа Деви. Несколько свечей освещают комнату, придавая ей уют и тепло, чего так не хватало в холодном лунном свете, и озаряют золотым ореолом наспех приглаженные пряди волос.       — Ты правда влез в кабинет к Тиану? — она обхватывает себя руками, не замечая оголившееся плечо, от которого Доран не в силах отвести взгляд.       — Женщина, если не прекратишь его так называть, клянусь, я тебя выпорю, — он прячет ревность и желание за напускной бравадой, стискивая кулаки.       — Зачем? — девушка игнорирует его глупый выпад и смотрит в упор.       — Ты очень невнимательная слушательница, — в голосе сквозит разочарование, он прислоняется плечом к косяку. — Чтобы выкрасть папку со свидетельствами против меня. Де Клер запретил к тебе приближаться, угрожал виселицей.       — Виселицей? — непонимание и растерянность отражаются на лице девушки, и она опускает глаза, словно ища ответы под ногами.       — Я Палач, думаю, ты слышала о моих подвигах, — он невесело усмехается. — Твой жених собрал достаточно информации, чтобы отправить меня на эшафот, но решил, что сможет управлять мной, посадив на невидимую цепь. Как считаешь, цепь способна меня удержать?       В попытке осознать сказанное, она не замечает, как Доран оказывается совсем близко. Деви вздрагивает от прикосновения тёплой руки к обнажённому плечу, поднимает взгляд и оказывается нос к носу с мужчиной. Он проникновенно заглядывает в глаза, подцепляет край сорочки, и, как бы ни хотел стянуть ещё ниже, всё же натягивает на плечо, прикрывая, а затем заправляет непослушную прядь за ухо, не спеша выпускать её из рук. Это максимум, что он может себе сейчас позволить, после недавнего отказа, но никто не сможет запретить ему ласкать взглядом: изящную линию плеч, уже прикрытую тонкой тканью, острые ключицы, нежную кожу декольте, вздымающуюся от дыхания грудь, едва ли скрытую от его взгляда сверху. Мужчина шумно втягивает воздух, пытаясь насытиться её близостью, её запахом, и так же шумно выдыхает, прикрыв на мгновение глаза.       «Какого асура она до сих пор не прикрылась? Не осознаёт своей притягательности или намерено испытывает моё терпение? Не понимает, глупая, что я не железный».       — Я не мог допустить, чтобы кто-то запретил мне видеть тебя, касаться… — его голос, тихий и глубокий, обволакивает, обещая заботу и безопасность. — Кроме тебя самой, — медленно наматывает прядку её волос на палец, не смея позволить себе большего, но так хочется.       — Тебе удалось? — Дивия нервно облизывает губы, близость мужчины действует на неё не менее волнительно.       — Иначе бы меня здесь не было, Птичка, — он криво усмехается. — И, пожалуй, мне уже пора. Я надеюсь, ты меня простила, иначе придётся снова лезть к тебе в окно, — он с сожалением выпутывает палец из образовавшегося локона.       — Я… не хочу, чтобы ты уходил, — девушка несмело кладёт руку ему на грудь, и он неосознанно накрывает её своей ладонью, не сводя внимательного взгляда.       — Хочешь… — Доран не успевает договорить.       — Хочу, — она сопровождает свой ответ кивком головы и зажмуривает глаза, словно кидается в омут с головой.       — Что заставило тебя передумать? — он недоверчиво сощуривается и подцепляет указательным пальцем её подбородок, вынуждая открыть глаза и взглянуть на него. — Я ведь не настаиваю, если ты не готова.       — Я готова. Ведь другого раза может не быть, — в её словах мужчина улавливает лёгкую грусть.       — Будет обязательно, Птичка, — он прижимает ладонь к её щеке. — Могу залезать к тебе в окно хоть каждый день, только скажи, но давай в следующий раз пропустим эпизод с тигром, — он по-мальчишески улыбается, и она тихо хихикает в ответ.       Его глаза опускаются на девичьи губы, растянутые в улыбке, и все мысли вылетают из головы, кроме её согласия и близости. Время разговоров закончилось, он наклоняется и накрывает её губы поцелуем. Целует мягко, осторожно, и она охотно ему отвечает. Постепенно из целомудренного, поцелуй перерастает в страстный, требовательный. Возбуждение, которое и так практически постоянное в её присутствии, начинает нарастать, как неотвратимое цунами. Рука мужчины перемещается на спину Дивии, крепче прижимая к себе, вторая – на затылок, отрезая пути к отступлению.       Он языком врывается сквозь приоткрытые губы и беспощадно завоёвывает, порабощает, лишая сил к сопротивлению. Она протяжно стонет ему в рот и зарывается пальцами в волосы, ноги становятся ватными, и если бы мужчина не держал крепко, то упала бы прямо к его ногам. Разве возможно настолько терять контроль над собой в присутствии другого? Пожалуй, сейчас оба ответили бы утвердительно.       Шаг за шагом Басу уверенно подталкивает девушку к постели, ни на миг не отрываясь от её губ. Сердце разгоняет кровь до максимума, пульсируя в висках, в паху нарастает уже знакомое томление, превращаясь в бушующий пожар. Неожиданно скоро они достигают кровати, запинаясь и падая на неё, и он с сожалением размыкает губы, мгновенно выставляя руку перед собой, чтобы смягчить падение обоим. Приподнимается и стягивает через голову курту, непреднамеренно играя перед ней мышцами, тем не менее притягивает всё её внимание к смуглому подтянутому телу, испещрённому многочисленными шрамами.       — Хочу тебя до безумия, — хрипло шепчет Доран, нависая над девушкой.       — Я твоя, — звучит тихо и непривычно из уст дерзкой госпожи, нежные руки изучающе оглаживают его грудь.       Не перечит, не язвит, льнёт словно кошечка, на время спрятав коготки. Тянется к его губам за продолжением, вызывая мурашки своими прикосновениями, и кто он такой, чтобы ей отказывать. Не в силах больше сдерживаться, мужчина вновь обрушивается всей своей страстью на приоткрытый в судорожном дыхании рот девушки и неистово сминает мягкие губы, врываясь языком внутрь. Ныряет в этот омут с головой, оставив все сомнения и моральные принципы на задворках сознания, полностью отдаваясь бессознательным порывам, лишь бы это, как можно дольше, не кончалось.       «Моя девочка, сладкая, пылкая, как же я скучал по тебе, твоим губам, твоему огню и дерзости. И как же восхитительно чувствовать твою мягкость и податливость, почти покорность, под своими губами, руками, сквозь тонкую ткань сорочки. Безумно хочу, наконец, избавиться от всех преград между нами и почувствовать кожу кожей, губами, языком, слиться воедино в неистовой страсти». Новая, ещё более мощная волна возбуждения накатывает словно цунами, сбивая меня с ног своей яркостью и неотвратимостью. В голове пульсирует только одна мысль: «Хочу… безумно… до дрожи в коленях…»       С не меньшим пылом Доран набрасывается поцелуями на нежную шею, прикусывает изящные ключицы, метит горячим языком линию декольте, встречаясь с досадной преградой из тончайшего хлопка. Под его натиском трещит и тихо рвётся лиф сорочки, с каждым разом открывая всё больше и больше, пока полная упругая грудь не оказывается во власти его жадных рук и алчных губ. Искусно играет с сосками: лижет, посасывает, пощипывает именно так, чтобы заставить богиню под собой бесстыдно стонать и извиваться, терять контроль и желать большего. И теряет контроль вместе с ней.       Невероятное возбуждение, смешанное с восторгом от обладания этой женщиной, грозит снести все запреты. Доран не останавливается на достигнутом, продолжая прорываться ангулу за ангулой сквозь тонкий хлопок, и тут же покрывать поцелуями каждую отвоёванную частичку трепещущего живота. Заставляет Деви задыхаться от ранее неведомых ощущений, даря всё новые и новые. Очерчивает языком вокруг аккуратного пупка и чувствует как в волосы несмело вплетаются её тонкие пальцы: то сжимаются, то ослабляют хватку, вызывая ликование в мужчине. Он удовлетворённо улыбается, продолжая описывать замысловатые узоры на нежной коже, спускаясь всё ниже.       Одним лёгким движением расползается остаток некогда красивой сорочки, лишь на мгновение запнувшись на оторочке подола, разлетаясь в стороны от головокружительных изгибов девичьих бёдер. Доран шумно выдыхает, оглаживает ладонями покрывшуюся мелкими мурашками кожу, трётся лицом о выступающие тазовые косточки и мягко толкается ладонью между плотно сжатых бёдер. Пальцы в его волосах замирают и непроизвольно сжимаются, причиняя лёгкую боль и выдавая напряжение хозяйки, а затем отпускают вовсе, словно устыдившись.       — Птичка, если… ты не готова, — он мягко гладит ладонью бедро девушки и успокаивающе осыпает лёгкими поцелуями живот, — я... остановлюсь.       Ему с трудом удаётся сдерживаться, о чём явственно свидетельствуют хрипотца в голосе и срывающееся дыхание. Томление внизу живота не облегчает задачу, сознание плывёт, и будь на месте Деви другая женщина, то он применил бы небольшое физическое давление, чтобы сломить сопротивление. Но под ним подрагивает тело его Птички, и у него нет права на ошибку, второго шанса может не быть. И прежде, чем он поднимает на неё взгляд, его ладонь проваливается меж её, едва разошедшихся, ног. Доран не медлит и, поглаживая нежную кожу бедра у самого лона, аккуратно раскрывает, словно лепестки лотоса, разводя ноги девушки. Нежно-розовая, блестящая от сочащейся влаги плоть притягивает алчущий взгляд мужчины. Сильные мужские ладони крепко сжимают бёдра, пальцы впечатываются в светлую кожу, влажные поцелуи рассыпаются по внутренней части бёдер, опаляя горячими выдохами.       «Интересно, какая она на вкус?»       — Ахх… — раздаётся женский вскрик и тут же, заглушенный прикушенной губой, переходит в протяжный стон, когда язык мужчины касается чувствительной точки.       Она выгибается и дёргает бёдрами навстречу губам, но его руки уверенно сдерживают её порывы, продолжая дарить наслаждение. Изящные пальцы вновь погружаются в его рассыпавшиеся кудри, не то пытаясь оттянуть, не то прижать, как можно ближе. Ловкий язык старательно выводит только одному ему известные мáндалы, закладывая в них сакральный смысл поклонения своей богине Деви. И девушка словно танцует ритуальный танец для своего возлюбленного Шивы, откликаясь телом и отдаваясь чувствам.       «Как я и думал – сладкая».       Её стоны – услада для его ушей и самолюбия, и Доран старается больше прежнего. Терзает чувствительный бугорок, то ускоряясь, то лениво обводя кругом, ныряет кончиком языка внутрь, при этом мечтая оказаться там совсем другой частью своего пылающего страстью тела. До сих пор с трудом верит, что это не очередной мучительный сон, после которых он просыпался в состоянии крайнего возбуждения. И он пробует, трогает, вдыхает полной грудью, убеждаясь в реальности происходящего.       Решив, что пора, осторожно средним пальцем собирает влагу у входа и погружает его на одну фалангу вглубь, продолжая с упоением доводить девушку до края языком. Пара круговых движений и ещё на фалангу проваливается внутрь, не встречая сопротивления. Горячая влажная плоть гостеприимно обволакивает, обещает неземное наслаждение и терпение уже трещит по швам, грозя вырваться неконтролируемым ураганом. Желание взять её прямо сейчас разрывает изнутри и требует недюжинных усилий, чтобы не сорваться.       Пот мелкими бисеринками проступает на лбу мужчины к тому моменту, когда палец, наконец, входит до основания. Он мягко вращает им внутри, растягивая стенки, дублирует движение языком и начинает плавно двигать, по хватке в волосах отслеживая реакцию Дивии. И его девочка не разочаровывает, крепко сжимая локоны в кулаки и неконтролируемо сдавливая бёдрами, громко стонет и, спохватившись, прикусывает и так уже истерзанную губу. За такое он согласен лишиться хоть всех волос на голове. Этот раз особенный, первый во всех смыслах для неё и в каком-то смысле для него.       Ускоряя движения языком, Доран подключает второй палец, постепенно наращивая темп средним и указательным, чуть сгибает, помогая языку изнутри. Деви бьётся под ним в подступающем экстазе, и удерживать её одной рукой становится всё сложнее. Синхронизируя движения, он доводит её до наивысшей точки наслаждения, умело, неумолимо. Долгожданная разрядка сотрясает тело девушки, она сдавленно вскрикивает, до крови закусив губу, мышцы волнообразно сокращаются вокруг его пальцев, язык, едва касаясь, продолжает ласкать клитор, продлевая оргазм, такой долгожданный обоими.       Мужчина приподнимается и нависает над ней на полусогнутых руках. Деви такая красивая в ореоле разметавшихся волос, с подрагивающими ресницами на полуприкрытых веках, ещё в эйфории блаженства. И он не медлит, не ждёт, когда она придёт в себя, пользуется моментом – одним движением сдёргивает с бёдер дхоти, упирается в подрагивающее и сочащееся лоно головкой и одним рывком входит на две трети. Его хриплый стон заглушается криком боли, который он тут же гасит глубоким поцелуем, чувствуя привкус крови от истерзанных губ на языке. Её ногти впиваются ему в плечи, тело напрягается, и он размыкает поцелуй.       — Тшш, сладкая, прости. Сейчас пройдёт, по-другому никак, — Доран заглядывает ей в глаза, поглаживает мягко по щеке и ловит частые выдохи, терпеливо ждёт, когда смысл его слов дойдёт до её пронзённого болью сознания. — Расслабься… дыши… ещё… вот так…       «Я никогда не имел дела с кумари, избегал их, как мог, не ища проблем на свою задницу, с ними слишком много возни, требуется недюжинное терпение, которого у меня отродясь не было. Но сейчас всё по-другому: я другой, и женщина совершенно особенная для меня, оттого чувствую чрезвычайную ответственность. Будь в моей власти забрать её боль себе, сделал бы не задумываясь, но это тот самый рубеж, за которым она становится женщиной, моей женщиной, и должна через это пройти. Я же постарался максимально облегчить этот момент, как следует подготовив, используя весь свой опыт. И всё равно чувствую угрызения совести за то, что мне до одури приятно, когда она испытывает боль».       Деви начинает прислушиваться к нему и глубоко дышать, сдавливание вокруг члена немного ослабевает, и он уже не торопясь преодолевает оставшуюся треть. Ненадолго замирает, давая ей время, и медленно умирает от вынужденной паузы, от того, как плотно и горячо внутри неё. И вновь воскресает от того, как мучительно сладко и восхитительно больно даётся первое движение, получив одобрительный кивок. Неспешно, плавно, отслеживая каждый вдох, каждую эмоцию, пока её стройные ноги не обвиваются вокруг его бёдер, пока каждый толчок не окрашивается сладостным стоном, пока её губы не находят его, требуя большего.       «И это что-то нереальное. Её вкус, запах, чувственность, отзывчивость, всё вместе и по отдельности, ещё сильнее распаляют моё желание, хотя куда уж больше, и так еле держусь. Всхлип на вдохе, стон на выдохе, толчок, ещё и ещё, сначала мучительно медленно, но так необходимо обоим: мне, чтобы не сорваться в обрыв, ей, чтобы довериться и принять. Губы, шея, грудь, ключицы, снова губы и постепенно ускоряющийся темп. Ни с одной другой женщиной я не испытывал такого головокружительного восторга и всепоглощающей нежности, такой безумной страсти и жгучей ревности, неуёмной жажды обладать. МОЯ!»       Его руки везде: гладят точёные плечи, мнут упругую грудь, пересчитывают рёбра на пути к тонкой талии, обхватывают её, прижимая к себе, чтобы быть ещё ближе, чувствовать тело телом. Он изголодался, истосковался, каждое прикосновение, как последнее, каждый поцелуй, как прощание. И вкладывает всего себя, давая почувствовать весь спектр непередаваемых ощущений. Вовлекает её в безрассудный танец страсти, передаёт ей свою одержимость, свою необузданность и помешательство. Даёт почувствовать свою безумную зацикленность на ней, вызывая ответную реакцию её тела.       Мужчина отстраняется, чтобы видеть её всю – как она выгибается от переизбытка новых ощущений, как сжимает руками в исступлении остатки сорочки и простыню, как блестит золотом в свете свечей её смуглая кожа, покрывшись испариной, как призывно торчат соски, маня к ним прикоснуться.       «Восхитительная!»       Держа крепко за поясницу, входит в неё снова и снова, быстрее и глубже. До громких шлепков, отчаянных стонов, ногтей, впивающихся в тело до боли, до девственной крови, алым цветком расплывающейся на простыне. И даже до неуместного злорадства, что переиграл лорда по всем фронтам, став у его невесты первым мужчиной и отныне единственным. Эта женщина теперь принадлежит только ему, и он снесёт голову любому, кто посмеет к ней притронуться.       — До… ахх… Доран, — Дивия выгибается под ним, с восторгом переживая доселе неведомые ощущения.       Судорожный всхлип с моим именем ласкает слух, воодушевляет, толкает выложиться по полной. И я выкладываюсь, отдаю всего себя, всю свою страсть, опыт, любовь, в конце концов. Осознание приходит неожиданно, но ярко, расставляя всё по местам: и моя одержимость, и ревность, и желание обладать безраздельно. Кусочки мозаики складываются в понятную, но давно забытую картинку, удивляя, как за такой короткий промежуток времени Дивия стала для меня самым важным в жизни.       Медленнее, ещё, вот так, чтобы растянуть эту близость как можно дольше, не кончить, едва начав. Пусть будут впереди ещё десятки, сотни таких ночей, но эта ночь самая важная, самая желанная, самая долгожданная, первая, оттого запомнится обоим. Выскальзываю из неё, хочу больше, всю, немедленно. Дивия, как тёплый воск, податливая, уступчивая, верчу, как хочу, и сейчас хочу сзади – видеть, трогать, любить. Переворачиваю на живот, с упоением разрываю остатки сорочки и любуюсь — идеальная. Член в предвкушении дёргается. Ладони с благоговением проходятся от плеч до поясницы, оглаживают круглые упругие ягодицы и, подхватив под тазовые косточки, приподнимают их вверх.       Деви послушно подгибает колени, выгибаясь самой настоящей львицей, заставляя моего внутреннего льва урчать от удовольствия. Обхватываю ладонями и осыпаю голодными поцелуями соблазнительные полушария, покусываю, облизываю, оставляю метки, не боясь скомпрометировать обнаружением. Наконец, могу проявить свою собственническую натуру. Смещаюсь на поясницу и медленно поднимаюсь выше, испытывая своё и её терпение, и наслаждаюсь её нетерпеливостью, зацеловывая каждую ангулу. Прижимаюсь к её ягодицам и скольжу членом вдоль влажных складок, дразня, распаляя, и проигрываю, погружаясь в горячие глубины.       — Арр… Птичка, — хрипло шепчу в самое ухо, — тебе не больно?       Кажется, даже несмотря на её ответ, уже не смогу остановиться. Мягко, толчок за толчком, выбиваю тихие стоны со сладких губ, прижимаясь грудью к её лопаткам, Ускоряю темп, влекомый собственными желаниями, жадно покрываю поцелуями плечи, шею, уже забыв, что задал вопрос, и удивляюсь, услышав ответ.       — Нет… аххах… — стонет так протяжно и сладко, до мурашек. — Уже не больно. Не останавливайся.       — Как прикажешь, моя Махарани, — кажется я разучился разговаривать нормально, каждое слово, как рык опасного хищника.       Приподнимаясь, обхватываю тонкую талию и отпускаю своих асуров на волю. Вхожу резко, глубоко, быстро, именно так, как люблю, когда хочу приблизить развязку, пора. Деви мечется подо мной, сминая простыни, впиваясь зубами, заглушая собственные неконтролируемые стоны, вторя моим не менее громким и низким. Да, так, до жжения от шлепков, до чёрных точек перед глазами, до неотвратимо приближающегося оргазма. Дивия вскрикивает и содрогается всем телом, сокращаясь всей поверхностью на моём члене и передавая импульс. И я кончаю, бурно, ярко, как никогда раньше, на ягодицы девушки, едва успев выйти. Это… это было нечто фантастическое, фееричное, словно сам впервые испытал оргазм.       Перевожу дыхание, всё ещё сжимая подрагивающее тело, протягиваю руку за лоскутом от сорочки и убираю своё семя с её кожи, тут же отбросив прочь. Переворачиваю притихшую девушку на бок и устраиваюсь сзади, прижимая к себе крепко-крепко. Умиротворение. Вот что я испытываю в этот момент. А ещё щемящую нежность, которую просто необходимо выплеснуть наружу, но Дивия меня опережает.       — Я не жалею, — поворачивает лицо ко мне и шепчет так тихо, что практически читаю по губам, находясь так близко.       Провожу рукой по мягкой коже живота, обхватываю соблазнительную грудь и целую в подставленные губы, медленно, нежно, одними губами.       — Я бы оскорбился, скажи ты обратное, — лишь на мгновение отрываюсь, чтобы ответить, и вновь утягиваю в сладостный поцелуй.       Она разворачивается всем телом и льнёт ко мне, гуляет ладонями по моей груди, животу, прижимается тазом, закинув ногу мне на бедро. «Птичка, что ты творишь?» Возбуждение вновь начинает разрастаться в паху, и я готов любить её ночи напролёт, не выпуская из постели, но время играет против нас, вот-вот забрезжит рассвет. С сожалением размыкаю поцелуй.       — Птичка, тебе нужно поспать, а мне идти, пока солнце не окрасило горизонт, — заправляю за ухо выбившиеся пряди её волос. — Моя воля, не покидал бы тебя никогда. Следующей ночью, приду, обещаю, — и уже с нетерпением жду сам, когда завершится ещё не начавшийся день.       — Буду ждать.       Ещё раз кратко целую и с неохотой выпутываюсь из её объятий. Ухожу ненадолго в ванную и по возвращению обнаруживаю, что Деви уже спит.              Доран подходит к окну, крепко закрепляя дхоти на бёдрах, и натягивает курту. Горизонт рассекает тонкой линией зарождающегося утра. Он бросает взгляд на кровать, где сладко спит его женщина, и вместо удовлетворения душу наполняют едкие сомнения. Как избавить Дивию от брака с англичанином он ещё не придумал, но уже сделал своей, не имея за спиной хотя бы элементарной поддержки сестры.       «Видия меня убьёт!»       Одно дело зажимать невесту генерал-губернатора по углам, другое – лишить девственности, наплевав на всё и всех, и пойти на поводу у своих желаний. Теперь он просто обязан заставить лорда отступиться, и эта задача кажется ему проще, чем переубедить сестру. Доран отбрасывает негативные мысли и вновь пробегает взглядом по обнажённой фигуре Деви, любуясь соблазнительными изгибами. Больше всего ему хочется остаться с ней в этой мягкой постели, прижимая спящую к груди, разбудить жаркими поцелуями и всё утро заниматься любовью. От этих мыслей едва угасшее возбуждение разгорается вновь, и он гонит их от себя.       «Скоро, Птичка, очень скоро всё так и будет, я тебе обещаю».       Басу с трудом отрывает взгляд от кровати и вылезает в окно. Достаточно быстро добирается до своего жеребца, привязанного в тени раскидистого дерева за оградой особняка. Начинает отвязывать поводья и слышит тихий шорох за спиной. Резкий разворот и вот уже лезвие его кинжала прижимается к чьему-то щетинистому горлу. Рослый мужчина перехватывает запястье Дорана, в попытке оттянуть лезвие от своей шеи, завязывается потасовка, в которой Басу определённо побеждает. Последний взмах, и едва кинжал не вспарывает живот противника, как в затылке простреливает острой болью, а после – темнота.       Доран уже не видит двоих мужчин, склонившихся над его бессознательным телом. Один с тяжёлой дубинкой, закинутой на плечо, проверяет дыхание, второй, потирая пузо, чуть царапнутое лезвием, со злостью пинает его в рёбра.       — Ублюдок! — он смачно сплёвывает себе под ноги.       — Не увлекайся, он нужен живым и невредимым, — напоминает ему тот, что с дубиной.       — Возьму себе в качестве компенсации, — игнорирует его поцарапанный и поднимает с земли обронённый кинжал.       — Он тебя этим же кинжалом и порешает, смотри какой здоровый, явно из кшатриев.       — Не порешает, я сам его порешаю при первой же возможности, — играет кинжалом и презрительно взирает на поверженного. — Кшатрий, не кшатрий, как ты в их тупой иерархии ещё разбираться умудряешься?       — Давай, подсоби мне, — мужчина с дубинкой благоразумно не вступает в спор с напарником, лишь неодобрительно качает головой.       Они с трудом поднимают Басу с земли, перекидывают через седло его же коня, и, взяв под уздцы, уводят за собой.

~~~

      Доран приходит в себя, захлёбываясь водой. Порывается вскочить и прибить того, кто смеет так бесцеремонно обращаться с самим Басу, но не может дёрнуть ни рукой, ни ногой, а голову пронзает мучительной болью. Он зажмуривает глаза и вновь медленно открывает, пытаясь совладать с острой резью в затылке и понять где он и что происходит. Слышится какая-то возня и громкий хлопок закрывшейся двери. Перед глазами всё плывёт, в висках пульсирует в такт медленным, громким, приближающимся шагам. Отвратительно громко скребёт по полу чем-то деревянным, завершаясь стуком и мерзким скрипом перед самым его носом.       Предметы постепенно начинают обретать чёткую форму и цвет. Перво-наперво взгляд фокусируется на запылённых ботинках, чей обладатель, закинув ногу на ногу, вальяжно покачивает ей. С огромным трудом Басу поднимает взгляд выше и выше по длинным ногам, обтянутым штанами из дорогой ткани, по рукам, сцепленным в свободный замóк, по идеально сидящему камзолу. Ещё до того, как взгляд доходит до лица, он уже знает, кто перед ним, и растягивает губы в хищной улыбке.       — Соскучились, господин губернатор? — бровь издевательски поднимается вверх, и, наконец, выпрямившись, Доран откидывается на спинку стула, заставив тот жалобно скрипнуть. Это даётся ему с огромным трудом, вызвав тошноту и головокружение, но он стойко сохраняет лицо.       — Господин Басу, — лорд нарочито медленно растягивает его имя. — Помнится я вас предупреждал, чтобы вы держались подальше от моей невесты, — и делает явный акцент на последнем слове.       Судя по внешнему виду, лощёный аристократ только с дороги, не успев сменить дорожный костюм и начистить обувь. Усталый вид и тени под глазами наталкивают на мысль, что эту ночь он провёл в дороге, вероятно в седле, пока его невеста стонала под другим мужчиной, а значит скорее всего ещё не в курсе о пропаже папки с документами. Оба этих факта греют душу и добавляют самоуверенности, возможно не совсем уместной в данных обстоятельствах. Доран не отказывает себе в удовольствии немного поглумиться.       — Она ещё не ваша, ваше сиятельство, — ещё никогда высокородное обращение не звучало так оскорбительно, но граф даже бровью не ведёт.       Между короткими колкими фразами Доран внимательно осматривает помещение, в которое его притащили. Похоже на какую-то заброшенную лачугу: неотделанные глинобитные стены, прореха в крыше и окно, завешенное грязной тряпкой. Стулья, на которых они с лордом сидят, не вписываются в общий интерьер, несмотря на то, что грубо сколочены из необработанного дерева, тем не менее выглядят слишком чистыми и добротными для такого места. Видимо их сколотили на месте из подручных средств специально для этой встречи. Другой мебели тут нет, разве что ветхое деревянное ведро, из которого его несколько минут назад окатили водой, значит где-то недалеко есть источник воды. Невозможно понять где конкретно они находятся, за окном тихо, лишь птицы щебечут да листва шелестит – определённо где-то за городом.       Свет, пробивающийся сквозь тряпицу, не в состоянии разогнать полумрак унылого помещения, но вполне явственно указывает на то, что утро в самом разгаре. Вряд ли он был в отключке слишком долго. А ещё где-то недалеко должен быть кто-то, кто привёз его сюда и окатил водой, что до сих пор капает с волос, щекоча нос и щёки. На первый взгляд они с лордом здесь одни, но пара мест всё-таки тонут в довольно густой тени, и нельзя с уверенностью сказать, что там никто не прячется.       — За время моего отъезда вас видели… сколько? — лорд щёлкает пальцами, отведя руку через плечо, словно обращается к кому-то за спиной.       — Пять, ваше сиятельство, — раздаётся из тёмного угла, позади лорда, хриплый голос, и Доран едва кивает правильности своей догадки – они тут не одни, но даже не смотрит в сторону говорящего.       — Пять раз вас видели у дома госпожи Шарма, господин Басу, — и лорд поднимает указательный палец вверх, заостряя внимание на данном факте. — Но сегодня вы превзошли себя, заявились в поместье среди ночи и пробыли там, как мне доложили, не менее двух часов. Что вы там делали?       — Мне очень льстит ваше внимание, господин губернатор, не стоило сильно утруждаться слежкой за моей важной персоной, — несмотря на внешнюю насмешливость, внутренне Доран всё же напрягается. Неужели де Клер в курсе обо всех его перемещениях и посетителях? Как ни странно, в первую очередь он беспокоится за мисс Браун, как на ней отразятся его похождения.       — Что бы вы там себе не думали, ваша персона интересна мне меньше многих других. Меня интересуют лишь ваши контакты с моей невестой, которые я намерен свести к необходимому минимуму. Хотя, даже в этом минимуме нет необходимости, вы не глава рода, а значит у вас нет и не может быть деловых взаимоотношений с госпожой Шарма, — в голосе лорда появляются стальные нотки, ноздри лишь на мгновение раздуваются, но это не остаётся незамеченным пленником. — Прекращайте паясничать и отвечайте на вопрос: что вы делали ночью в поместье Шарма?       — Дрессировал вашего тигра лучше охранять территорию, — снова издевательский смешок, нацеленный на то, чтобы вывести из себя собеседника. Он замечает, если не двигаться, то головная боль немного притупляется, а тошнота и головокружение отступают вовсе.       Даже невзирая на своё незавидное положение, Басу остаётся верен себе, а ещё абсолютно уверен, что ему ничего не грозит и всё это представление закончится на пустых угрозах. Лорд не посмеет причинить реальный вред брату Махарани Бенгалии, тем самым поставив под угрозу все достигнутые договорённости, а так же помолвку. Но будет глупо провоцировать его на нечто большее, мёртвый или искалеченный он вряд ли будет полезен Дивии.       — Если ты хоть пальцем её тронул… — лорд неожиданно переходит на «ты» и подаётся корпусом вперёд, а в голосе засквозит явная угроза. — Считаешь себя неуязвимым? — вспышка ярости, на мгновение блеснувшая в его сузившихся глазах, тут же подавляется.       — Нууу, есть такое. Высокое положение и вседозволенность видимо не идут мне на пользу, — отвечая лишь на второй вопрос, Доран доволен достигнутым результатом и не перестаёт скалиться, несмотря на болезненную пульсацию в затылке и затёкшие конечности.       — Признаться, мне страсть как хочется стереть эту наглую ухмылку с твоего лица при помощи физической силы, — вернув самообладание, де Клер демонстративно стягивает перчатки, палец за пальцем. — Но я не бью беззащитных, и вообще предпочитаю не марать руки о таких, как ты, стараясь решать вопросы по-другому.       Лорд поднимает руку и движением пальца даёт знак подручному. Тот выходит из тени и в два шага преодолевает расстояние до пленника. Мощный удар кулаком приходится куда-то в область живота, чуть не опрокинув мужчину вместе со стулом, ножки проезжают пару ангул по глиняному полу.       — Хыхх… — жгучая боль разливается от живота до кончиков пальцев и отдаёт в многострадальной голове, воздух прекращает поступать в лёгкие, а перед глазами мелькают чёрные мушки. Доран сгибается почти вдвое, насколько позволяют связанные за спинкой стула руки, и отчаянно пытается сделать вдох. Когда ему это, наконец, удаётся, он поднимает голову и бросает свирепый взгляд на слугу, в котором узнаёт того, кто на него напал у поместья Шарма. — Я… кха-кха… тебя найду и… кхы… сломаю руку.       В ответ прилетает новый удар по рёбрам, заставив пленника изогнуться в другую сторону. Подручный явно наслаждается процессом.       — Уфф… И вторую тоже, — сквозь боль цедит Басу, облизывает пересохшие губы, настороженно косясь на своего мучителя, и замечает у того на поясе свой кинжал. — И кстати, кинжал не правильно носишь, он должен торчать из твоего поганого брюха, — мужчина смачно сплёвывает под ноги слуге и тот замахивается, целясь кулаком в голову.       — Довольно, — командует де Клер, пресекая дальнейшее избиение, вынудив подручного нехотя опустить руку и отступить себе за спину, затем обращается к пленнику: — Повторюсь, это не мои методы, предпочитаю более изящно решать проблемы, без варварского рукоприкладства, но, боюсь, ты по-другому не понимаешь, — Кристиан невозмутимо закладывает перчатки за лацкан камзола, стряхивает капли воды, разлетевшиеся от удара с волос пленника, и сцепляет руки на коленке.       — Твои методы – это угрозы и шантаж. Понимаю. Но неужели ты думаешь, что меня можно этим запугать? — восстановив дыхание и с трудом выпрямившись, Басу презрительно кривит рот и сощуривает глаза. — Ты плохо меня знаешь, генерал. Я ставлю цель и иду к ней напролом, снося на пути любые препятствия. И тебя снесу.       — Радует, что мы в чём-то похожи, только методы у нас разные. Будет интересно посмотреть, как ты расшибёшь себе в итоге лоб, — граф едва заметно улыбается. — Что ж, если обмен любезностями окончен, то предлагаю вернуться к теме. Это моё последнее предупреждение, если не отступишься, то следующая наша встреча состоится у виселицы.       — Ты так боишься соперничества со мной, что готов замарать руки. Этот брак важен для тебя не меньше, чем для Видии. В чём его важность? Не поверю, что тебе дорога́ госпожа Шарма, вы не достаточно близко знакомы…       — Эдвард, оставь нас, — прерывает граф монолог господина Басу, обращаясь к слуге.       — Эдвард, не уходи далеко, мы с тобой не закончили, — насмешливо кидает в след Доран и провожает того взглядом.       Мужчина молча выходит, затворив за собой дверь. Надёжной эту дверь назвать сложно, она не способна защитить ни от холода, ни от опасности, тем более вряд ли справиться с задачей заглушить голоса тех, кто находится внутри. Но видимо лорду важнее сохранить лицо, чем содержание беседы.       — А тебе она дорога? — аристократ наклоняется к пленнику ближе и говорит вкрадчиво, словно ведёт доверительную беседу. — И кто ты такой, чтобы судить о близости наших отношений?       — Я тот, кто на шаг впереди тебя. И в близости, и в расследовании, — Доран тоже подаётся вперёд, отзеркаливая поведение противника и понижая тон голоса. В голове неприятно свербит нежное «Тиан».       — Попытка засчитана, — генерал вновь откидывается на спинку стула, возвращая свою невозмутимую маску. — Неужели думаешь, что ты первый такой, кто пытается сыграть на моих амбициях?       — Может и не первый, но точно лучший, — Басу усмехается и выпрямляется, пытаясь хоть как-то размять затёкшие конечности. — Например знаю, что ты только с дороги, даже переодеться не успел, спеша почтить меня своим вниманием. Как обстановка в Дарджиллинге?       Лорд смеривает противника оценивающим взглядом, гадая, что ещё тот знает и не блефует ли. Доран понимает, что зацепил его, и теперь можно направлять разговор в нужное ему русло.       — Поверь, это только начало, скоро беспорядки начнутся по всей Бенгалии, — он больше не ухмыляется, своим серьёзным видом давая понять, что не шутит и не блефует. — А браком с местной аристократкой только усугубишь своё и без того шаткое положение.       — Что тебе об этом известно? — генерал, наконец, попадается на удочку.       Он встаёт, не в силах усидеть на месте, крайне недовольный тем, что этот опасный человек знает о его делах больше, чем он сам. Чтобы скрыть мимолётное замешательство, губернатор обходит свой стул, ненадолго пряча лицо от пленника, и встаёт позади, оперевшись на спинку руками.       — Как минимум имя зачинщика, — Басу провожает его взглядом, понимая, что попал в точку. Несмотря на внешнее равнодушие, граф внимает ему и неосознанно позволяет перехватить ведущую роль в беседе.       — Назови.       — Серьёзно? — Доран вновь усмехается. — Просто так отдать тебе свой козырь? Такая информация стоит дорого.       — Ты блефуешь, — пальцы с силой стискивают необработанное дерево, выдавая внутреннее напряжение.       — А ещё знаю имена тех, кто создаст тебе такие же проблемы очень скоро в других округах, — Басу безжалостно добивает противника, не давая ему возможности усомниться в своей осведомлённости. И пусть ещё не вся информация находится в его распоряжении, через несколько дней он будет знать намного больше.       — Назови цену. Ты хочешь избежать виселицы. Я угадал?       — Наконец, мы перешли к конструктивному диалогу. Я дам тебе время обдумать насколько ценна для тебя эта информация и что ты готов за неё предложить. Материальные ценности меня не интересуют, как ты понимаешь. Через пару дней я буду обладать более полной картиной происходящего, и мне позарез необходимо быть в лёгком доступе для моих информаторов. Тут они меня вряд ли найдут, — Доран с привычной усмешкой окидывает помещение. — Тогда и обсудим условия обмена.       Де Клер крепче сжимает руки на спинке стула и немного приподнимает его над полом, борясь с непреодолимым желанием запустить им в пленника. По проступившим желвакам можно понять, насколько он сейчас зол, но в то же время не утрачивает способность ясно мыслить, понимая, что у него нет другого выбора, кроме как уступить. Стул с громким стуком вновь обретает опору под ножками.       — Я отпущу тебя только с одним условием: ты не приблизишься к госпоже Шарма ни на шаг до нашей встречи. Иначе останешься дожидаться здесь нашего обмена, — по сведённым бровям и грозно понизившемуся тону голоса можно понять, что граф не шутит и с радостью воспользуется возможностью.       — Уверен, что мне можно доверять в том, что касается Дивии? Кажется, именно поэтому я тут и оказался, — Басу даже бровью не ведёт, словно и не было эмоционального всплеска и угрозы в голосе оппонента, но не поддеть его он не может.       — Значит окажешься вновь. Мои люди будут за тобой приглядывать, — лорд разжимает кулаки и отряхивает ладони от успевших впиться в кожу опилок.       — Договорились. Развяжи уже меня, — Доран нетерпеливо дёргается, поторапливая лорда.       — Эдвард!       — Звали, ваше сиятельство? — слуга появляется тут же, словно караулил под дверью.       — Развяжи его через пару часов, — с этими словами генерал направляется к выходу, на ходу натягивая перчатки.       — Эээй, мы так не договаривались, — рычит ему в след Басу, а спустя минуту до них доносится удаляющийся топот копыт. — Проклятье!       Осмелев после ухода господина, подручный с ухмылкой окидывает его взглядом. Тот выжидающе не сводит с него глаз в ответ. С этой паскуды станется отыграться на связанном пленнике, но одного взгляда Дорана хватает, чтобы он почувствовал себя, как минимум, неуютно. Ухмылка сходит с лица слуги, сменяясь хмурой озабоченностью.       — Развяжи меня, падаль британская, — рычит Доран угрожающе, чем только ещё больше напрягает мужика.       — Господин велел через два часа. А знаешь, что? Развязывайся сам, — он смачно плюёт под ноги пленнику и направляется к выходу.       Басу с силой дёргается, но верёвки держат крепко, однако умолять он не намерен. В голове уже рисуется картинка, как он с наслаждением наматывает кишки этого шакала на свой кинжал, который в данную минуту болтается на его поясе, не преминув озвучить свои фантазии.       — Только посмей увести мой кинжал, и я намотаю твои кишки на него, как только найду.       Эдвард замирает, едва занеся ногу за порог, медленно оборачивается и сталкивается со свирепым взглядом хищника. Все волосы на его теле встают дыбом и он понимает, что это не просто угроза. Рука нервно тянется к поясу и высвобождает кинжал. Одним точным взмахом он запускает клинок в сторону противника и чуть не бегом устремляется прочь. Лезвие вонзается точно между связанных ног Дорана в глиняный пол. За дверью отчётливо слышится удаляющий топот четырёх пар копыт. И словно яростный рёв раненого зверя, бессильная злость рвётся из груди.       — ААААААА…