Новая история войны

16 августа. Поздний вечер. — «Ну, как минимум, прямо сейчас всё идет по плану. Правда, другому, двадцать лет как заплесневевшему, но плану».

***

Раннее утро того же дня. Сердце колотится; Ангрес стоит неестественно прямо, натянутая, словно тетива лука, готового к выстрелу. Руки едва заметно подрагивают, но она силой удерживает их на месте. Ведьма пристально наблюдает, как двое магов вдали обсуждают ситуацию, изредка бросая в неё непонятные, напрягающие ещё больше, взгляды. Бежать. Ей нужно нестись со всех ног, не разбирая дороги, стирая пятки в кровь. — «Не смей». Голос. Холодный, как острие кинжала, пригвождает её к месту. — «Только навлечёшь подозрения». Кровь бурлит, требует действий, сжигая дотла вены. Поздно. Дуэт магов распадается. Фейн торопливо, то есть в своем обычном темпе, шагает в сторону, откуда недавно появился Альбус. Последний направляется к ведьме. Ангрес старается натянуть на себя непроницаемое «обеденное» выражение, когда-то отточенное благодаря матери. Впрочем, стоит отметить, «спасибо» за это никогда не рвалось из уст ведьмы. Даже эта маска идёт трещинами, царапает кожу, оседает песчинками во рту, сползает, мешая привести в порядок дыхание, колет лихорадочно блестящие и мечущиеся глаза. — Ангрес, — кажется, осколки пробираются к ней в мозг, тягучими мыслями, отзвуками прошлого. Дамблдор… Ровесник её отца. Ангрес… Каштановые волосы и густая борода в тон покрыты инеем седины. Амби… Залысины в форме буквы «М» удлиняют лоб. Доченька… Большие мешки под глазами, заметная гармошка на лбу и скулах. Моя преемница… Ему немногим больше сорока. Мое счастье… А выглядит… Ангрес не умеет определять возраст навскидку. Агги… Не на ком было учиться. Ти-ши-на. Девочке совершенно точно не хотелось думать, что годы оставили такие же следы на её отце. Нынешнее положение не позволяет надолго погрузиться в месиво собственных чувств. Дамблдор протягивает девочке руку, на ладони покоится желтая конфета. — С лимонным вкусом. Мои любимые. — Что ж, приятного вам аппетита, — немного резко бросает ведьма. Её взгляд на мгновение задерживается на блестящей прозрачной обёртке, покрывавшей матовый жёлтый леденец в виде маленькой лимонной дольки, но она быстро возвращает его к собеседнику и, выдавливая из себя вопрос, произносит: — Где мы? Альбус оглядывается, вытягивает губы трубочкой, опускается к земле, берёт несколько камешков в свободную руку, подбрасывает их в воздух, теряя большую часть, изучает один оставшийся на свету, кивает, поднимается на ноги и, наконец, гордо суммирует: — На галечном пляже. Не дав Ангрес очухаться, он вновь протягивает сладость: — Это предпоследняя. Уверена? Ведьма в ответ лишь хлопает ресницами. До смешного нелепо. Подобная выходка никак не вяжется с тем Дамблдором, главной единицей сил по ту сторону баррикад. Пусть и очень подходит вчерашнему безликому Сказочнику. Профессор наклоняет голову набок, смотрит на неё широко раскрытыми голубыми глазами несколько секунд. Затем хмыкает, пожимая плечами, разворачивает и съедает конфету сам. До Ангрес долетает сладкий, карамельно-цитрусовый аромат. — Вы издеваетесь? Где именно? — упорно, почти отчаянно держится за свой вопрос Ангрес. «Почему? По-че-му путь к ответу на такой простой вопрос проходит даже не через тернии, а сквозь стену?» — Ммм, вкуснятина… — причмокивает мужчина, прикрывает веки и всем своим естеством показывает, словно это не земное яство, а концентрированный нектар, добытый с Олимпа. И лишь мимоходом добавляет: — Возле пирса. Раздаётся низкий, громкий звук. Урчание. Его источник — это тело. Ангрес глубоко вздыхает. Она потерпела сокрушительное, громогласное поражение. — Вы сказали, предпоследняя. У них есть какой-либо магический эффект? «Развязывание языка или отравление, в частности». — «Не волнуйся, если он вздумает тебя отравить, всё сделает официально — под роспись и с печатью! Так что ты будешь в курсе». — Если знать всё наперёд, жить станет до безобразия скучно, — задумчиво, с лёгкой усмешкой, протягивает Сказочник, доставая оставшийся леденец. Ангрес не обращает внимания на возгласы голоса, протягивает руку, старается подцепить сладость кончиками пальцев, но они плохо её слушаются, поэтому, сжав челюсти, загребает лимонную дольку в кулак, слегка поцарапав ладонь мужчины. Развернув обёртку онемевшими пальцами, она, задержав леденец у губ, вдыхает сладкий аромат и, в конце концов, отправляет конфету в рот. Мгновение — и её рецепторы поражает кислинка, будто кусочек звезды взорвался на языке. Затем его щекочет… смех. Да, это вкус веселья, детской игры на поляне, под мягким светом солнца, нежно гладящего волосы резвящейся ребятни. Живительная прохлада родника, в котором играют блики. И сытость? Нет, притупление голода, так будет точнее. Всё это время волшебник наблюдает за ней с лёгкой полуулыбкой. Выждав момент, когда девочка в полной мере распробует леденец, вкрадчиво отвечает на вопросы: — Помогают восстановиться. Завтрак будет только через несколько часов, так что лучше подкрепиться хотя бы ими. Мы в Англии, Сифорд. Великобритания… Так далеко от места, где она провела большую часть своей осмысленной жизни и где была ещё вчера. Ей следовало бы почувствовать опустошение или хотя бы ошеломление, однако сладость уверенно отражает любое уныние, давая шанс только-только пробивающимся росткам эвтюмии. Дамблдор направляется по уже известному маршруту: — Пошли. Сегодня у нас всех законный выходной. Ангрес делает шаг следом, ведомая атмосферой и беседой, но тут же одергивает себя: — Откажусь. Мне нужно в Мунго. В какую сторону идти? — Пешком? В твоём состоянии… ты едва ли дойдёшь до перрона, чтобы сесть на поезд до Лондона, — Дамблдор скептически щурится и добавляет: — А ты не помнишь, как садиться на поезд. — Прямолинейно, даже бестактно. «Пусть и правдиво». — Честно, — поправляет волшебник. — Сейчас отоспимся, попробуем горячей похлёбки… Но если ты полна сил, не буду мешать. Станция в пятистах ярдах к северу отсюда. И Альбус, не оглядываясь, как ни в чём не бывало, продолжает свой путь. — Пять улыбок в темноте, Четыре сердца на плите. Три слезы — узор судьбы, Два круга — вечности следы. Одна жизнь — лишь миг и тень, Но в этот миг приходит день, — тихо напевает он в такт своим шагам. Сзади доносится шорох, второй, пауза. Лёгкий бег. Ведьма равняется с профессором. — Так и оставим? — кивает она в сторону удаляющейся шлюпки со спящими маглами. — Мы помогли им добраться до берега свободной страны. Что нам остаётся? — вздыхает Сказочник. — В скором времени и так появится много чудных слухов.

***

Их ботинки цокают по камням дорожки, ведущей к массивной деревянной двери с облупившимся медным колокольчиком. Стучат лишь раз, и почти сразу дверь с тихим скрипом и одиноким «дзынь» отворяется. Их встречает хозяин — человек с усталым лицом, который, похоже, сам не спит уже несколько часов или лет. Он кивает, не говоря ни слова, и пропускает гостей внутрь, а сам вскоре скрывается за углом. Дамблдор мягкой, уверенной поступью шагает вглубь дома, молчаливо приглашая следовать за собой. В постоялом дворе тепло, хоть и пахнет старым дымом и чуть сыростью. Коридор, по которому они идут, узок и заставлен старыми шкафами и полками с выцветшими книгами. Половицы под ногами прогибаются и скрипят, но сейчас это кажется мелочью. После долгой скачки на волнах, после сырого холодного ветра, после кошмаров прошлого дня и ночи. Этот скрип растворяется в застоявшейся здесь тишине. Они поднимаются на второй этаж. Комната, в которую проводят Ангрес, простая и маленькая: узкий старомодный шкаф, деревянный стул у небольшого окна, прикрытого тяжёлой шторой, тумбочка с керосиновой лампой, странные настольные часы со звонком и главный экспонат этой выставки под лозунгом «скромно и безвкусно, но есть всё, что нужно» — кровать, а точнее койка с истончившимся матрасом и серым, явно уже отжившим свои лучшие годы пледом сверху. — Отдохни, мы отправимся сразу после завтрака, — советует Сказочник и уже собирается тихо прикрыть дверь, оставив девочку наслаждаться экспозицией и тишиной, что окутывает всё здание, но замирает и жестом манит ведьму обратно в коридор. Ангрес лишь приподнимает брови, не шелохнувшись. — Вон та дверь с числом «17» — наша с коллегой опочивальня. А синяя в конце коридора — в клозет. Не стесняйся к нам заглядывать, если что-то понадобится, — чуть погодя добавляет он, — даже если не понадобится, тоже заглядывай, старикам всегда есть о чём поворчать. Ангрес только молча кивает, чувствуя, как её ноги тянутся к кровати, а голова к подушке. Она уверена, что не воспользуется предложением Профессора. Тихий хлопок и щелчок замка окончательно отрезают её от Наружности — бескрайнего и грозного мира. Крупицы спокойствия, наконец, находят себе место в её донельзя переполненной хламом душе. Девочка подходит к кровати, медленно ложится и замирает, пытаясь слиться с окружением в этой статичности, которая кажется вечной.

***

Д-а-н-и… Буква за буквой, с трепетом и настороженностью, появляются в углу страницы. После тщательно выведенных витиеватых «э-л» наконечник пера приступает к завершающему «ь». — Агги! — приглушённый зов слышится из-за двери. На бумаге появляется резкий штрих с мелкими брызгами чернил вокруг. — Папа? — она оборачивается. Девочка удивлена. Бесконечно рада. И самую малость встревожена. Почему-то она уверена: отца здесь быть не может. Не в этих лесах, не тронутых доселе ни магами, ни маглами, не в этой вилле, что существует лишь для троих. За дверью комнаты без единого воспоминания. Конечно, его здесь и нет. Ведь комната другая, поменьше, здесь всё меньше. И кровать, и туалетный столик. Ангрес мгновенно понимает, где находится, — она не может не узнать детскую спальню, полную света, любви и мечтаний. Она собирается встать. Мнимые крылья за спиной не потерпят ни секунды промедления и сами понесут девочку навстречу долгожданному моменту, если потребуется. Но маленькие колени в белых колготках придавлены книгой. Сказкой, если быть точнее. И она кажется до шевеления души важной, такой ценной, что крылья замирают, словно давая ей разрешение взглянуть. Книга открыта на последнем развороте. Пальцы аккуратно, почти благоговейно проводят по шершавой бумаге. Вверху, где угадывается продолжение истории с прошлой страницы, красивым, ясным почерком написано одно слово: «Прощай». Внизу же под углом стоит подпись: «С пером и кистью, Сказочник». От «С» по дуге расходятся лучи. Как только девочка дочитывает до конца, буквы начинают дрожать. Всё сильнее и сильнее, пока наконец не срываются со своих мест. Они бегут по странице, как муравьи, заползают на её маленькую руку, шустро ныряют под рукав платьица. Ангрес отряхивается, сбрасывает книгу на пол. Грохот. То дверь, что отперта мощным заклятием. В комнату вбегает мужчина. Девочка не успевает разглядеть его лица, но походка, телосложение, светлые волосы и немного эксцентричная одежда мгновенно считываются. Улыбка сама собой расползается на лице, в глазах блестят слёзы. Но не успевает Ангрес броситься навстречу, как отец оказывается на расстоянии вытянутой руки. Она готовится к объятьям, к самым тёплым и крепким в её жизни. — Что ты сделала с моей дочерью? — руки больно смыкаются на её плечах и встряхивают. — Папа… — только и может выдавить Ангрес. — Отвечай! — родное лицо искажается гримассой крика. Слёзы счастья сменяются слезами разочарования — словно удар под дых, выбивающий весь воздух из лёгких. — Папа! Мне больно! — Папа? — девочка не помнит, чтобы голос отца когда-то был переполнен таким ядом. — Где моя дочь, чучело? Где Ангрес? — Но я тут, отец, — с трудом шевеля пересохшими губами, возражает она. — Ты? — по комнате разносится заливистый хохот. — Грязнокровка? — Но я не… Её прерывает жгучая боль в руке. Вместо платья — рубашка, грязная, жёсткая. Рукав сползает, обнажая кровоточащее слово «Грязно…». Девочка задирает ткань выше. Теперь можно прочитать клеймо полностью — «Грязнокровка». Боль усиливается, и рядом, словно поднимаясь из-под кожи, проступает ещё одно клеймо. Ещё и ещё, и ещё… Они поднимаются всё выше, словно ядовитые лозы, порчей расползаясь по её телу. Ангрес понимает, что осела на пол в комнате — незнакомой и одновременно выгравированной на подкорке. Напротив — зеркало. В его стекле отражается уродливое, безобразное чудовище, напоминающее упыря. Морда изодрана и испещрена надписями, глаза налиты кровью, а одежда пропитана бордовой грязью. На этот раз боль будто разрывает её руку изнутри, начиная с самой кости. Она кричит, и чудище из зеркала кричит вместе с ней.

***

Девочка открывает влажные от слёз глаза. Над ней потолок комнаты в постоялом доме. Предплечье пронзают судороги. Ангрес скручивается, прижимая руку к груди. На миг ей кажется, что рубашка пропитана кровью. — «Не могла чистокровная здесь оказаться. Как скоро отец от тебя откажется? Если уже не отрёкся…» Боль помогает отгородиться от голоса, погрузиться в мучительный, но тихий мрак. Однако спазмы вскоре отступают. Она распластывается на кровати, размазывает слезы по щекам. За окном темно, словно наступил вечер, но короткая стрелка на странных часах едва стоит на отметке «7». Чувствуя на спине влажную, холодную ткань рубашки, Ангрес вспоминает о пыли и грязи, облепивших её тело с головы до ног, о соли, застывшей в её волосах, и о желудочном соке, разъедающем горло. Раздражение накатывает волнами, сметая всё на своём пути, включая её саму. Ангрес вскакивает, ворошит шкаф на наличие ванных принадлежностей. Итоги поисков представляют собой кусок странного мыла с резким запахом и тряпку для мытья. — Спасибо, что чистая, — фыркает ведьма, небрежно бросая мыло и беря с собой только кусок ткани. Она быстрым, дерганым шагом добирается до синей двери. Свою не запирает, незачем — неудачлив тот вор, которому выпадет участь обчищать эту конуру. Ванная — узкое помещение, едва освещённое слабым светом лампы. Ангрес встречает запах сырости и тяжёлая промозглая влажность, усиливающая её дискомфорт. Она защёлкивает замок и подаётся вперёд, чтобы открыть кран, но вместо потока воды — лишь тонкая струйка. — Замечательно, — криво усмехается Ангрес, закручивая вентиль. Она подходит к раковине. Сжав зубы, когда ледяные капли касаются её кожи, она мочит кусок ткани и начинает шустро протирать лицо и руки, срывает с себя рубашку и проводит шершавой тряпкой по коже, лишь имитируя свежесть от очищения. Ангрес избегает смотреть на своё отражение. Ни на мгновение не позволяет себе взглянуть на зеркало. Не её лицо. Не её тело. Ведьма омывает шею, снова протирает лицо, чувствуя, как холодная вода прокладывает себе путь по её коже, но облегчение не приходит. Вместо этого внутри всё клокочет: отчаяние, усталость и нарастающий страх. Она ополаскивается всё быстрее, чтобы не дать теням, таящимся в щелях старого кафеля, время вылезти наружу. — «Трусишка», — хмыкает голос в тишине клозета, наполненного размытым шуршанием. — «Боишься обычной магловской стекляшки? Или того, что все еще спишь?» Ангрес прошибают мурашки. Её взгляд сам собой скользит в сторону зеркала, стоит только на мгновение потерять концентрацию. Иррациональный страх захлёстывает девочку. Она до одури боится отражения, того, что оно вдруг начнёт двигаться по собственной воле — прорвётся сюда, к ней, с криком, от которого кровь польётся из ушей. Будто оно вырвется из зазеркалья и своими колючими, лишёнными тепла пальцами выколет её глазные яблоки, стоит только взглянуть. Но ещё сильнее Ангрес боится другого — что чудовище просто повторит за ней каждое движение, что оно и есть она. Что Геллерт из сна прав. Ангрес накидывает рубашку и, словно огретая ударом хлыста, стремглав бросается в свою комнату, подальше от неё.

***

Она уже около часа буравит глазами потолок, затем стену, потом снова потолок; иногда и узкому шкафу достается. Пока, наконец, её взгляд не цепляется за инородный предмет, покоящийся возле керосиновой лампы, — газету. Искра, буря, безумие — и вот уже тонкие, покрытые едва заметной пеленой пыли листы зажаты в длинных, напоминающих Ангрес спицы, пальцах. Правда, они быстро обмякают, и страницы с шелестом опадают на деревянный пол. — «Следующая остановка — край света», — констатирует то ли голос, то ли Ангрес, девочке в общем-то плевать, ведь рядом «The Times» напечатан приговор: 5 августа 1942 года. Просидев в прострации некоторое время, её приводит в чувство звук капель, барабанящих по оконному стеклу. Девочка осторожно поднимает газету и приступает к чтению колонок, погружаясь в преисподнюю новой реальности. — Вторая мировая. — «Это конечная остановка, всем выйти из вагона», — кажется, это всё же был злосчастный голос. Ангрес вскакивает и направляется к двери. — «Ого, такая покладистая», — ехидничает голос. — «Ого, такой пустословный», — мысленно огрызается Ангрес, стуча костяшками по дереву. — «Тем не менее, тебе будет очень больно, стоит мне исчезнуть». Ведьма не успевает возразить: проход в комнату «17» отворяется. Всё и вся против её сна… Как ей очнуться от кошмара?

***

Около полудня того же дня. Их трио марширует уже больше часа — сперва по побережью на восток, затем вглубь материка, к лесному массиву. Ангрес следует за Артуром, который шагает за Дамблдором, а тот, в свою очередь, идёт уверенно, точно зная куда. Каждый в своих мыслях, молча. Это мучительно. Ведьме много о чём стоит подумать — по меньшей мере проанализировать сведения о новой реальности, придумать хоть какой-то план дальнейших действий. Она этого не делает, целиком и полностью посвящая свой разум недавней разработке «Морфеевых бомб». Ей кажется, что любое шевеление к неизведанному развеет её измотанное недосыпом и кошмарами сознание прахом над морем кривых иллюзий и сюрреализма — того самого, о котором профессор Фейн принялся рассуждать за скромным завтраком, стоило Дамблдору обмолвиться о текучести времени. Порталы всегда выбираются по степени странности. Чем необъяснимее выглядят люди с этим в руках, тем лучше. И в этот раз ничего не изменилось. Представьте: раскидистые кроны деревьев, недостаточно высокие, чтобы под ними можно было пройти, не боясь зацепиться. Полутень, небо, затянутое серой дымкой, и всё это приправлено влажным ароматом земли после летнего дождя. На листьях остались капли, которые орошают гостей, будто журя за визит без приглашения. Как часто здесь можно увидеть двух резвых пожилых людей и заторможенного подростка, держащих за руки и ногу сломанную деревянную марионетку, висящую на дереве? Ведьме такую картину застать доводится лишь сейчас, и она надеется, что в последний раз. Ангрес держит куклу кончиками большого и указательного пальцев, глубоко вдыхая лесной аромат. С лёгким хлопком трое исчезают. Мир вокруг привычно закручивается. Дерево глухо ударяется о мокрую брусчатку пустого узкого переулка. Девочка непривычно пошатывается, склоняется, её тошнит. После свежего воздуха здешний кажется смрадом. Дамблдор придерживает её волосы и отводит взгляд в сторону: — Такое часто случается при первых аппарациях. — «Да, в первые разы было так же», — успевает иронично заметить Ангрес между позывами. Недавняя трапеза быстро сменяется чистым желудочным соком. Однако щемящее чувство, преследовавшее её с момента, как она попала в это тело, ненадолго отступает, и ей становится легче. Ангрес тянется за бузинной палочкой, чтобы привести себя в порядок, но замирает, увидев Фейна с уже выставленным магическим инструментом. Прямо перед носом девочки в воздухе начинают собираться капли воды. Артур спешно поясняет: — Подумал, что стоит освежиться. Девочка вспоминает о проблеме с колдовством, вздыхает с горечью и принимает своё положение вместе с предложением волшебника. — Как себя чувствуешь? — интересуется Сказочник, отпуская рыжую копну. — Великолепно, — отчеканивает Ангрес, выпрямляясь. — Рад, что у тебя есть силы на сарказм. Дальше идёте пешком, мы не так далеко от Мунго. — А вы куда? — вздрагивает ведьма, заметив, что Сказочник не включил себя в число тех, кто продолжит путь. — Великих волшебников ждут великие дела. Я отправляюсь на смертельную для всякого хорошего настроения схватку со скучной волокитой и не более занимательными бюрократами. Пожелайте мне терпения — оно потребуется в исполинских размерах, — причитает Альбус, вскидывая палец вверх и дирижируя им в такт своим словам, прежде чем исчезнуть с громким хлопком. — «Чудик», — в унисон соглашаются голос с Ангрес. Артур, словно наконец отмерев, быстро шагает в сторону выхода из давящего переулка. Спустя четверть часа они оказываются на оживлённой улице. Хотя слово «оживлённая» здесь вряд ли подходит — от живого тут осталось немного. Взгляд Ангрес невольно цепляется за призрачные сизые силуэты людей, одетых в мрачные утилитарные наряды. Женщины в скромных платьях с узкими юбками выглядят словно лишённые всякого вдохновения и индивидуальности. Мужчины тоже не радуют глаз своими однообразными костюмами и узкими брюками, которые, кажется, отбирают их души, утягивая в глубь серой массы. От маглов большего и не стоило ожидать. Но прежде они не были в таком плачевном состоянии — в далёком детстве, на иллюстрациях обложек, в описаниях из книг, в рассказах… Хотя, увы, Ангрес не помнит чьих. Их оправдывает война, а её наряд в разы хуже. Они останавливаются у ветхого кирпичного здания с вывеской «Закрыто на ремонтные работы». Минута. Две. Артур стоит, всматриваясь в витрину. За ней красуются потрёпанные манекены в нарядах, которые даже в её время сочли бы старьём. Девичий взгляд застывает на очертаниях, проступающих в стекле. Ангрес медленно выдыхает, сжимает кулаки. С облегчением отмечает, что отражение — лишь мутный силуэт: тёмно-рыжие, торчащие во все стороны волосы и худощавая, словно у упыря, фигура. Ничего нового, разве что угловатый подбородок и болезненно бледная кожа. Отражение… похоже на неё. Как после нескольких часов пыток и голодных дней. Но всё-таки похоже. Она невесомо касается пальцами щеки, давит и тянет вниз так, что ногти оставляют еле заметные, слегка горящие красным дорожки, как на руках матери, остановившись на подбородке. Замечает вдумчивый взгляд мужчины и одёргивает руку. — Долго нам так… — Ангрес прерывается. Между ними протискивается крупный мужчина. — Расступись! У меня тут малец с расщепом! — грубый низкий голос раздаётся из-под густой бороды. Сперва девочка не обратила внимания, но на руках мужчины действительно висит щуплый мальчишка с огненно-рыжей шевелюрой. Не успевают Артур и ведьма очухаться, как мужчина исчезает в витрине, а стекло, пойдя волнами, вскоре возвращается к обычному виду. За ним, положив руку на бедро, красуется облупившийся манекен в зелёном нейлоновом фартуке, с чудом держащимся на затылке жёлтым или серым — нет, синим — париком. Девочка протягивает руку и дотрагивается до поверхности. Твёрдая и холодная. — Вам известен пароль? — оборачивается она к своему спутнику. — Нет, но нет дверей, что нельзя открыть, — отзывается он, не отрываясь от витрины, и достаёт палочку. — Дисиндиум, — резко поднимает и опускает волшебный инструмент, вызывая белые искры. И только их. Они выглядят довольно чудаковато, но никто не обращает внимания. Отводящие чары, вероятно, работают исправно, что, впрочем, не избавляет от чувства неловкости. — Предполагаю, что это не наш случай. Вы ни разу не болели? — скептично щурится Ангрес. — Болел — и много, но здесь я впервые, — сообщает Фейн, продолжая безуспешно пробовать заклинания. — Впервые? Даже других не проведывали? — удивленно приподнимает брови девочка; сомнение её не покидает. Болезни и ранения — слишком частые спутники магов, чтобы ни разу не бывать в обители целителей. — Это мой первый визит в Лондон, — бормочет Артур с лёгким смущением, скорее из-за её тона, чем из-за собственных слов. — Вы только стали профессором в Хогвартсе? — Да, заклинаний и магловедения, — на сей раз с гордостью отвечает мужчина, на мгновение отрываясь от витрины, чтобы пригладить волосы сбоку. Это заставляет её невольно сосредоточиться на идеально круглой лысине, настолько ровной и чётко очерченной, что Ангрес прямо видит, как Фейн каждое утро с серьёзным видом вымеряет её циркулем и подравнивает по линеечке. Она почти ждёт, что он достанет из кармана маленький отвес, чтобы убедиться в правильности линии. Она прыскает и опирается спиной о стекло рядом: — Эх, чую, не вернуть мне свою память. А было бы славно. Может, нам отправиться в магловскую лечебницу? Ваша специальность как-никак. — «Может и вернёшь, но вряд ли сможешь описать это словом «славно». — «О чем ты?» — вопрос растворяется в пустоте мыслей. Голос внезапно снова замолкает, каждый подобный раз предварял что-то невыносимое. Тревожность разрастается плесенью, почти готовая полностью заглотить девочку. Едва заметная зелень эвтюмии превращается в пыль с горьковатой отдушиной. В последнее время настроение Ангрес совершает крутые виражи, чаще всего — мёртвые петли. И каждый из них, в конечном счёте, устремляется вниз. На шутливый укоряющий взгляд Артура она вымученно приподнимает уголки губ. И тут стекло вдруг словно размягчается, и ведьма начинает заваливаться назад. Её сопровождающий стремительно хватает её за руку. Похвально было бы, если бы он только сумел её удержать, а так они дружно валятся на бетонный пол: вернее, она растягивается на нём еле живой кучей, он, немного пробежавшись, впрочем, тоже падает. — Так ключ всё это время был у вас. — Выходит, что так, — морщась, мнёт саднящий локоть Ангрес. Из стороны в сторону снуют волшебники и целители в лимонных мантиях. В нос бьёт запах лекарственных снадобий — знакомый и противный, таким и должен быть в больнице. На стенах висят плакаты с просветительскими лозунгами. Впереди за стойкой с табличкой «Привет-Ведьма» сидит полная миловидная женщина. Неуклюжий дуэт кое-как встаёт на ноги и добирается до приёмного стола. Завидев, что к ней собираются обратиться, волшебница тут же улыбается и начинает заученный опрос: — Добро пожаловать! Вы не знаете, куда обратиться? Не в состоянии говорить? Или забыли, зачем пришли? — Голос её до тошнотворного сладок, словно в тон ему нос ведьмы щиплет запах переспевших яблок. Но зловоние быстро рассеивается: ведьма оборачивается в поисках источника. В направлении лестниц быстро семенит целительница с подносом в одной руке, другой поправляя повязку на предплечье, кажется, там вышита цифра «5». «У какого зелья такой запах?» — пытается вспомнить девочка, но быстро отмахивается: сейчас есть дела поважнее её любопытства в отношении зельеварения. — Потеря памяти, трудности с колдовством, — быстро пройдясь глазами по Ангрес, профессор добавляет: — Возможны и другие раны, заболевания. Она некоторое время провела в холодной воде. Не будет лишним обследоваться. Женщина охает, быстро записывая что-то в бланк: — Потеря памяти в результате заклинания? «В результате смерти», — мрачно думает Ангрес.

***

Магическое истощение — таков диагноз, озвученный целительницей: — Что ты такое использовала, что вытянуло из тебя всю магию? — Всю? — эхом повторяет Ангрес. В её голосе мелькает беспокойство. Внутри всё словно рушится, падает куда-то вглубь ямы с отходами. — Не пугайся, — целительница слегка хмурится, подбирая слова. — Волшебство уже понемногу восстанавливается. Начнёшь колдовать, может, через месяц, полтора. Правда, до тех пор и искры не высечешь. Ангрес расслабляется, но лишь на одно деление по пятибалльной шкале тревоги. Заметив это, женщина добавляет, ободряюще кивая: — Зато в остальном ты в порядке, насколько вообще можно быть после кораблекрушения. Помимо всего прочего выясняется, что телу примерно пятнадцать лет. Возможно, этому стоит порадоваться, однако почему-то не хочется. После осмотра их с профессором Фейном, который всё время простоял возле двери кабинета, вновь отправляют ждать в главном холле, где они провели предыдущие два часа до приёма. На этот раз их сидение затягивается так, что, уставившись в одну точку, Ангрес постепенно отключается, чувствуя, как голову тянет ко сну. Когда же она, наконец, просыпается — вынужденно, но с облегчением, — то обнаруживает на себе кусок синего плаща, который мог бы сойти за отдельную накидку, и обеспокоенного Фейна, разбудившего её. Он тут же начинает рассыпаться в извинениях, объясняя, что забеспокоился, услышав её бормотание и вскрики. Поняв, что следующего приёма, похоже, придётся ждать ещё дольше, они решают перекусить и, после короткого разговора с Привет-Ведьмой, отправляются в буфет для посетителей. Ангрес ощущает весь спектр телесной слабости. Последствия недолгого отдыха и длительной неподвижности. Теперь все мышцы ноют при каждом шаге, и безумно хочется распластаться в форме звезды где-нибудь. От наличия подъемного механизма нутро ликует: на лестницу девочку сейчас не затащить и силком. Она знала о существовании такой вещи, как лифт, но на нём ей ни разу не доводилось прокатиться. Поэтому с интересом, на который только хватает сил, она отмечает щекочущее чувство в животе, когда кабина плавно поднимается на шестой этаж, где тихо гудит оживлённый поток посетителей. На стойке в буфете их встречает не слишком разговорчивый волшебник, который, бросив быстрый взгляд на клиентов, спрашивает: — Чем желаете отобедать? — Мне сэндвич с курицей и чашечку крепкого чая, пожалуйста, — робко просит Артур. — Ангрес, что выберете? — То же самое, — коротко отвечает она, не раздумывая. Еда сейчас — способ дать телу ресурсы для поддержания жизнедеятельности, а всё, что ей действительно нужно, — это уединение и сон без видений. Взгляд ведьмы падает на больничную лавку, и в голове вспыхивает воспоминание о недавнем кошмаре: ей снилось, будто она на месте Марантины, к которой заявился мозгоправ, пышущий безумием. От поедания фарша из собственных мозгов её в последний момент спас Артур. — «Ещё одного такого кошмара я не вынесу». — Сэр Фейн, не могли бы вы одолжить мне несколько галлеонов? — она старается придать голосу уверенности, хотя это даётся с трудом. Просить деньги — занятие довольно унизительное, но, к счастью, усталость заглушает всё: и чувства, и тон голоса. Артур поднимает бровь, слегка удивившись: — Мог бы, конечно. Но зачем? Ангрес сглатывает и старается сохранять спокойствие, подбирая слова. Её порыв слишком спонтанен, но отступать уже некуда. — Я хочу купить несколько зелий. На случай… — ведьма запинается. — Для восстановления. Целительница рекомендовала. — Разумеется, — соглашается Артур, кивая, словно смотря в самую душу своими зелёными выпученными глазами. — И сколько вам нужно? Ангрес задерживает дыхание и, наконец, выдаёт: — Десяти галлеонов должно хватить. Профессор на мгновение задумывается, а затем достаёт деньги, вручая их ей: — Хорошо. Но если понадобится что-то ещё — не стесняйтесь просить. Мы можем сходить вместе, если захотите. — Нет, спасибо, — Ангрес быстро забирает галлеоны, опуская взгляд, и срывает едва заметную усмешку с лица профессора. — Этого более чем достаточно. «Я всё верну», — мысленно обещает ведьма больше себе, чем профессору. — «И домой вернусь, и родителей найду». Девочка, будто на деревянных ногах, доходит до очереди из «лимонов» (так она нарекла целителей в желтых мантиях за время бесконечного ожидания в холле) и обычных магов. Она всматривается в тучную женщину у прилавка, до странного похожую на Привет-Ведьму, но с куда большим скучающим пренебрежением на лице и ярко-малиновой помадой. Перед персоной, за которой стоит Ангрес, бесцеремонно втискивается «лимон» и что-то шипит Пока-Ведьме. Та цыкает и нехотя опускается под прилавок, а спустя мгновение поднимается уже с тёмно-красным бутыльком в руке. Девушка быстрым шагом удаляется, когда она проходит мимо Ангрес, до ведьмы доносится знакомый запах испортившихся плодов. Похожий она чувствовала где-то в поместье. «Но где?» Пока Ангрес силится вспомнить, очередь доходит до неё. — Снотворное на маке. И любое зелье, поддерживающее способность волшебника к колдовству, — чётко и быстро, как на экзамене, тараторит она придуманный и отрепетированный за время стояния текст. — Дорогуша, усыпляющее зелье бывает только на лаванде. А второе ищи на Аллее, здесь такого нет, — медленно и членораздельно, словно объясняя истину младенцу, произносит женщина. — Но оно действует всего три часа, — возражает девочка, хмурясь. «Как усыпляющее может быть только на лаванде, если я сама варила его на маке?» У Ангрес возникает ощущение, что выражение «закатывать глаза» придумали, увидев, как это делает мадам напротив. — Повторяю, дорогуша, есть только на лаванде. С тебя три галеона. — Допустим, — протягивает ведьма, ставит пять монет на прилавок и отодвигает их от себя. — А какое зелье источает яблочное зловоние? Целители дали и… Женщина проворно сгребает монеты и, перегнувшись через стойку, тихо говорит: — Милочка, тебе бы не носом водить, а в буфет топать. Попьёшь чаёк, успокоишься, а то, гляжу, глаза-то какие — чудится, небось, всякое, — она со стуком ставит на прилавок сосуд, наполненный фиолетовой субстанцией. — А к нему попроси пару лимонных долек. Для восстановления.

***

Бутылёк приятно оттягивает карман брюк, хоть и недолго, но теперь Ангрес сможет отдохнуть. Во втором кармане лежит несколько лимонных конфет. Девочка и сама не понимает, зачем взяла их — то ли стало жаль двух галлеонов, потраченных на эту странную рекомендацию, то ли в ней пробудилась великая и ужасная интуиция. По правде, она просто не признаётся себе, что позже, оставшись в одиночестве, хочет снова почувствовать тот же вкус, что и утром на пляже, окунуться в эту безмятежность. Ситуацию удручает то, что они с профессором вновь вернулись на свои места на первом этаже. Ей начинает казаться, что на спинках сидений пора выгравировать их имена. А через несколько лет приписать внизу годы жизни. Но вот оно — чудо: в их сторону, звонко цокая каблуками, марширует миниатюрный лимон. Молодая девушка сообщает, что, наконец, сопроводит их на приём к доктору, который и должен заняться потерей памяти. Трое вновь направляются к лифтам. Но девушка вдруг, почти переходя на бег, преграждает путь другому лимону. — Доктор Мейзон! Не стоило спускаться лично, я как раз собиралась привести пациента к вам, — голос волшебницы звучит заметно выше, чем когда она приветствовала ведьму и Фейна. — «Доктор Дом», — прыскает голос, впервые после того, как они попали в Мунго. — «Назовись Фоу, или другим забавным словосочетанием». Приподняв уголки губ, человек со светло-русыми волосами, небрежной волной спадающими на лоб, произносит словно полушёпотом: — Ох да, дорогая, мне нужно кое-что уладить, пока что ступайте в кабинет. Голубые глаза доктора ни на миг не отрываются от чего-то за спинами всех троих. Ведьма оборачивается в поисках интересного объекта, что так приковал его внимание. Не найдя ничего примечательного, Ангрес поворачивается обратно и замирает: ей кажется, что мозгоправ смотрит прямо ей в душу. Но в следующее мгновение он слегка сводит брови и расплывается в очаровательной, добродушной улыбке, обнажая ровный ряд белых зубов, развеивая наваждение. — «Он не похож на того старика». — «Ты права, он определенно симпатичнее». — А впрочем, это может и подождать, — голос мужчины звучит тихо, словно шелест, заставляя прислушиваться. — В отличие от нашей милой леди. Доктор возвращает себе дежурное выражение приветливости и обращается к девушке, изваянием застывшей перед ним: — Верно? — Да, — смущённо отводя взгляд, кивает лимон. — Абсолютно. Вы так заботитесь о пациентах. — Более того, я их ещё и лечу, — усмехается он, плавно отходя назад и открывая дорогу к только что прибывшему лифту, куда уже нестройными рядами начала стекаться толпа. — Пройдёмте. Девушка юрко ныряет в кабину, следом заходит Ангрес, однако, когда переступить порог намеревается Артур, путь ему преграждает выставленная рука в белой накрахмаленной рубашке: — Только девочка. — Прошу прощения? — «Нет». — Спасибо, что доставили её ко мне, однако мы не можем позволить кому попало разгуливать по больнице, — произносит доктор, делая шаг назад и оказываясь внутри подъемного механизма. — Но… Двери начинают съезжаться, словно железные челюсти. — Поймите, палаты и без того переполнены. Война и волнения не утихают. Я обо всём позабочусь, можете не беспокоиться и идти по своим делам, уверен, они у вас имеются. — «Только не это», — девочка стремится к выходу, но сталкивается с преградой из людских тел. Фейн успевает лишь поднять руку в прощальном жесте: — Поправляйся, Ан… — «Нужно бежать». Двери закрываются. Девочка стоит, уставившись в черную полосу, разрезающую серый пласт металла. — Всё в порядке? — наклонив голову набок, спрашивает внезапно оказавшийся рядом мозгоправ. — Да, — девочка сглатывает, но через силу поддерживает зрительный контакт с голубоглазым доктором, на лице которого остаётся всё то же вежливое выражение. Мужчина наклоняется и ещё тише, вкрадчивее говорит: — Прости, должно быть, ты испугалась, оказавшись среди незнакомцев. Просто я уверен, что было бы кощунством ещё больше задерживать профессора, у них сейчас так много работы. Согласна? — Пожалуй, — кивает девочка, пытаясь выровнять дыхание. — «Я себя накручиваю, следует успокоиться». — Ты можешь обращаться ко мне Мистер Мейзон. Теперь у тебя здесь есть ещё один знакомый, — прошелестев это, доктор выпрямляется, а на плече ведьмы появляется его ладонь. Унять тревогу не удаётся. На табло возле двери светящиеся красные огоньки складываются в цифру «5». Челюсти разжимаются, и часть людей выходит из лифта. Ангрес и двое «лимонов» шествуют по коридору, залитому розовым светом от закатного солнца, делающим это место похожим на картонные декорации. Слева располагается зал, уставленный койками, там носятся целители, оказывая первую помощь, от их мантий рябит в глазах. — «Действительно много пострадавших», — Ангрес продолжает искать то, что способно угомонить её мечущуюся душу. Они останавливаются возле кабинета с табличкой «Голова и её содержимое». Дверь медленно и со скрипом распахивается. Внутри царит темень. — «Как располагает», — голос чуть не хохочет. Нутро кричит, разрывая глотку, предупреждая об опасности. Ангрес вспоминает ужасное блюдо из сна, не раздумывая, хватается за мантию девушки: — Мне будет спокойнее, если в комнате будет ещё кто-то. — Ты всё ещё боишься? — ведьму снова охватывает чувство, будто волшебник буравит её внутренности своими голубыми глазами. — Нет… То есть да… Не знаю. Я ведь ничего не помню. В любом случае, оставаться наедине с кем-то мне не хочется, — девочка сильнее сжимает лимонную ткань во влажных пальцах. — «Будь ты хоть сто раз святым, одна я туда не пойду». — Ох, но боюсь, у этой мисс много работы. — Нужно ведь просто поприсутствовать? У меня вполне достаточно времени, сегодня на четвёртом мало отравившихся… Рада быть полезной! Вы ведь так загружены, — воодушевлённо и слегка отрывисто тараторит волшебница. Ангрес замечает повязку с цифрой «4» на её руке: — «Яблоки». — Да неужели? Какие приятные новости, — протягивает он и выставляет руку, приглашая их войти. — Премного благодарен. Девочка пропускает целительницу вперёд, затем заходит сама. Дверь захлопывается, зато холодным белым светом загорается лампочка на потолке. Перед ведьмой предстает массивный стол с педантично расставленными стопками бумаг, кресло за ним и кушетка справа. Доктор бесшумно проходит мимо, освобождая взмахом палочки место и забираясь на стол. — Присаживайся, — указывает он на койку. Ангрес на негнущихся ногах подходит, садится как можно дальше от него, с прямой, неестественной осанкой и таращится на доктора немигающими разноцветными глазами, в которых яркими огоньками отражается свет лампы. — Помнишь своё имя? — А…мби, — выдавливает из себя девочка, вторя тону мужчины. — «Что неясного было в «забавное сочетание»? Гениально, вместо одного своего имени она назвала второе», — шипит голос. — «Его никто не знает, кроме родителей», — парирует Ангрес. — Я отчётливо слышал, как тот забавный мужчина назвал тебя «Ан». И я редко ошибаюсь. Возможно, ты чувствуешь себя непривычно, — произносит он почти ласково. — Я здесь, чтобы помочь. Так что позволь мне разобраться… — «Да неужели? Оно всё ещё твоё. И, если уж ты действительно всё забыла, напомню: именам свойственно иметь силу», — голос ворчит фоном, накладываясь на их разговор. Ведьма перебивает его, наблюдая за крутящейся в пальцах доктора палочкой из тёмного дерева: — Этот раз — из тех, что входят в «редко». Меня зовут Амби. Доктор спрыгивает со стола и подходит к горшкам с растениями за креслом. Среди листьев немало сухих, отмерших, пожелтевших. Он вздыхает: — Хорошо, Амби. Что последнее ты помнишь? — Прошлый вечер. Доктор протягивает руку и гладит один из иссохших листьев: — Вечер пятнадцатого августа… И что же случилось? — Я чуть не утонула. — Утонула? — в голосе волшебника проскальзывает оживление, которое легко спутать с беспокойством. С тихим хрустом жёлтая труха распадается между его пальцами, он стряхивает с них остатки шелухи. — И как же тебе удалось спастись? — Кое-кто помог, — Ангрес медленно придвигает правую руку ближе к своему боку, где за пояс заткнута бузинная палочка, но останавливается, когда мозгоправ резко оборачивается. Лёгкое раздражение касается его глаз и бровей. — Будь добра, отвечай нормально, я не… — волшебник начинает приближаться, затем замирает и расплывается в гротескной улыбке, отбрасывающей тени в белом свете лампы. — Ты можешь мне доверять, Ан-би. Всё хорошо. Ты ведь понимаешь? У девочки во рту всё пересохло, по кабинету разносится сиплое: — Конечно. Но, кажется, вам стоит взять перерыв, вы снова оговорились. Меня зовут Амби. Будет жестоко с вашей стороны отнять у меня ещё и имя. — Что ж, может, ты и права… Не люблю жестокость, — тянет доктор и внезапно обращается к целительнице, застывшей у двери. — На что ещё жаловалась наша дорогая гостья? Девушка часто моргает, словно спросонья пытаясь сбросить оцепенение: — Магическое истощение. Мужчина улыбается шире: — Какая напасть. Что-то ещё? — Нет, сэр, — коротко отзывается целительница, вытягиваясь по струнке. — Превосходно, — восклицает волшебник. — Я распоряжусь, чтобы тобой занялись. Подожди тут. Девушка вылетает из кабинета, как только дверь распахивается от взмаха палочки, доктор мягко ступает следом, но, оказавшись в проёме, останавливается. — Встретимся позже, Амби. От его слов мурашки разбегаются по её спине, дверь захлопывается, и в тот же миг слышится щелчок замка. Не успевает Ангрес ощутить облегчение, как по комнате начинает кружить бумажная буря: листы взмывают в воздух и разлетаются, закрывая обзор. Громкий, неприятный шелест и треск заполняют пространство. Документы, папки, справки и клочья земли, вылетевшие из горшков, превращаются в неистовый вихрь. Ведьма, забравшись с ногами на кушетку, выставляет палочку вперёд, забиваясь в угол. Однако вскоре всё утихает, оседая на пол жуткой картиной. Ангрес сидит, затравленная и сбитая с толку, на вытянутой руке виднеются множество мелких царапин.

***

— Пу-пу-пу… И правда буйная… — в дверях стоит мужчина крупного телосложения в лимонной мантии; его массивная фигура заслоняет весь проём. Он медленно осматривает погром, не скрывая лёгкой усмешки. — И всё это без капли магии. Ангрес вскакивает на ноги, настороженно следя за каждым его движением. Мужчина выставляет руку вперед со спокойной угрозой: — Давай без глупостей, — его голос сдержан и тягуч, с едва заметной зевотой. — Чтобы мне не пришлось применять силу. Вымотанной ведьме ничего не остаётся, кроме как подчиниться. Лимон крепко удерживает её за плечо. Всё, что остаётся девочке, — это запоминать путь и расположение кабинетов. Но она всё равно не уверена: было ли растение маркером второго поворота или это всё же была синяя лавка, а фикус стоял на третьем. Вскоре они добираются до массивной металлической двери с надписью «Ментальные болезни любого толка». Мужчина постукивает по железу, выбивая едва уловимый ритм. Проход беззвучно открывается, и Ангрес хватает секунды, чтобы понять: смотреть нужно исключительно себе под ноги. Коридор тих, но не пуст. Вдоль блеклых, выцветших серых стен на пластиковых, болтающихся на одном-двух винтах стульях сидят пациенты. Мужчины и женщины, молчащие и шепчущие, видящие и нет, слышащие то, что не следует, и глухие, качающиеся и застывшие. Все они кажутся девочке бледными тенями, призраками, выброшенными на обочину разума. И теперь она тоже здесь — лишь очередная Фоу в этом нескончаемом потоке душ и тел. Коридор встречает ведьму холодным, стерильным светом. Пол, к которому прикованы глаза девочки, матовый, рябой и серый. Выход всё отдаляется и отдаляется, воздух наполняет терпкий запах антисептика, который тщетно пытается заглушить другие. Под ним кроется затхлая, слегка гнилая нота, как в плохо проветриваемом помещении. Хотя почему «как» — это оно и есть. Здесь не видно окон, выходящих на улицу. К этой спертости примешиваются запахи лекарственных трав, снадобий и, Мораны на них нет, гнилых яблок. Ангрес настигает понимание. Ими пахло возле покоев матери. Лимон останавливается у одной из палат с маленьким зарешеченным окошком. Мужчина отпирает защелку и, грубо подтолкнув Ангрес, заводит её в крохотное, тёмное помещение с одной лишь заржавевшей койкой. Лимон, не теряя времени, вынимает из кармана баночку, откупоривает её и достаёт продолговатую таблетку, до странного ярко-красную в этом тусклом помещении. — Пей. Ангрес уставляется на неё и, чувствуя, как ком подступает к горлу, тяжело сглатывает. — Что это? — Успокоительное, — произносит он, прищурившись, будто заранее готов проигнорировать любой её отказ. Она выдыхает, нарочито медленно берёт капсулу, прячет под язык и изображает глотание. — Рот, — коротко приказывает он. Она подчиняется, молясь всем почившим в этом месте духам, чтобы ему этого оказалось достаточно. У неё на лице, как ни иронично, «обеденное» выражение. — Язык, — разноситсится ее приговор. Она замирает. Мужчина медленно цокает, затем с явным раздражением опускает руку в другой карман, достаёт маленькую склянку с вязким зельем и наводит палочку на девочку. Она порывается увернуться, но оковы резко стягивают кисти и ноги, заставляют вытянуться по струнке ровно. В следующее мгновение неоднородная, зловонная смесь заливается ей в глотку. Мужчина ладонью сжимает ей рот, не оставляя шанса выплюнуть отвратное зелье. Ангрес чувствует, как оно обволакивает язык, обжигает горло, стекая все ниже, и вынужденно глотает. Раз, и ещё раз, и ещё. Когда заклинания спадают, она заходится кашлем и хрипами. Мужчина лишь смеряет её с равнодушной усталостью. — Теперь ты понимаешь, чем оборачивается непослушание, — бормочет он, поворачиваясь и запирая за собой дверь. Его шаги исчезают в коридоре. Она остаётся одна. Мысли туманятся и путаются всё сильнее. В голове кульбитом отзывается «Сказочник»… Лимонные дольки. На мгновение перед глазами проносится образ детей, ручья… Дрожащими руками она достает конфеты, разворачивает, вцепляется в цитрусовые дольки и горстью запихивает их в рот. Вкус солнца, пусть и ослабленный, будто пробивается сквозь горечь «успокоительного» и всё равно разливается тёплой волной по телу. Становится яснее и легче. Ангрес медленно садится на уголок койки, обхватывает себя за плечи и начинает рыдать — тихо, почти без звука, сдавленно. И очень, очень горько.