Новая история войны

Просто представь. Комната глухо закрыта, тиха, Багровые пальцы сплелись в кружева. Алые ленты кожу ласкают, В чернилах теней новый росток прорастает.

***

За мгновение до. Первый снег медленно кружит, рассыпчатым пухом укрыта земля. Маленький след всюду проложен — скоро сотрётся. Наступила зима. — До встречи, Сказочник! Девочка пяти лет вбежала в оранжерею. Влажный воздух пропитался ароматом земли и сладкими нотами эфирных масел. Помещение полнилось глиняными горшками, яркие соцветия приглашали дотронуться и уткнуться носом в нежные лепестки, лозы тянулись с потолка. Мама обожала эти растения и часто возилась с ними — в рамках, подобающих аристократке, разумеется. Сейчас же она стояла к входу спиной, медленно помешивая варево в чёрном котле. Дитя, заботливо закутанное в меховые одежды, оттого неповоротливое и забавное, доковыляло до матери и положило на чайный стол белый свёрток. Глазам открылись маленькие красные бусины — плоды тиса. Девочка сквозь шапку почувствовала лёгкое прикосновение руки. — Я выбрала самые красивые, — сказала она, с трудом задрав голову. — Вот ещё брусника. Ты говорила, что после заморозков она не такая горькая. Я попробовала — она такая же. Но у вас с папой какие-то сломанные рецепторы, так что съедите. — И правда. Спасибо, — голос окутывал, подобно тяжёлому одеялу в зимнюю ночь, и вызвал улыбку. — А вот шишки и ягодки мошеватл… жева… можвел… неколючей ёлки. Ещё я нашла какой-то горох. Посадим? — Это не горох. Помнишь то ярко-жёлтое дерево с бархатными листьями? — Да. Это оно? — такая новость заинтересовала девочку даже больше. — Посадим? Посадим ведь? — Если хочешь — почему нет. Маленькая ведьма осознала, что ей безумно жарко и неудобно. Детское раздражение отразилось в порывистых движениях при расстёгивании такого большого количества пуговиц. Но далее путь к свободе преградил шарф, не желающий поддаваться злому дёрганию. — Тебе не любопытно, что это за зелье? — внезапный вопрос смог ненадолго отвлечь дитя. — И что ты варишь? — поинтересовалась девочка, пока мама мимолётным движением руки размотала и убрала подальше злосчастное шерстяное изделие. — Попробуй угадать, — предложила, не отрывая взгляда от котла. Девочка нахмурилась, подошла к столу и внимательно осмотрела лежавшие на нём ингредиенты: листья с-трудно-произносимым-названием, горка маленьких голубых крыльев, мята и склянка, где, как девочка помнила, хранилась настойка полыни. — Животворящее, — наконец объявило дитя. — Но я всё ещё не понимаю, причём тут тис? — Умница, — похвалила мама, глаза лукаво блеснули, подначивая: — До второго тоже догадаешься? — Для… цвета? Тут же охнула и шёпотом озвучила страшную догадку: — Ты собираешься кого-то отравить? Улыбнувшись и засыпав ягоды в котёл, поправила: — Это дар ушедшим, можешь считать «мертвотворящим». Мама часто облегчала ей запоминание — звучными названиями. — Мертвотворящее… — повторила маленькая ведьма. Оранжерея для девочки мгновенно погрузилась в атмосферу таинства. — Зачем оно им? — продолжила она шёпотом расспрос. — Для того же, для чего и живым. Набраться сил и мочь… — вторя её тону, произнесла мама, затем скосила глаза на девочку и ещё проникновенней завершила: — говорить. — Ты будешь говорить с мертвецами?! — выпалило дитя. — Нет, — вздохнула женщина, следом фыркнула и интонацией развеяла успевший закрутиться в маленькой голове туман мистицизма: — Может, прежде мой род и мог вести задушевные беседы с усопшими, но сейчас это не больше, чем традиция. Даже оригинальный рецепт утерян. Животворящее — не слишком изящное зелье для таких целей, согласна? Остался лишь тис. — Тогда почему именно тис? — несмотря на некоторое разочарование, девочку всё ещё занимала такая ниточка связи с древностью. В то же время в другом конце оранжереи отворилась дверь. В проходе появился отец, и маленькая ведьма тут же понеслась ему навстречу, не дождавшись ответа. — Папа! Я смогла угадать, что за зелье варит мама! — она горделиво подняла подбородок. — Да? Значит, у нас растёт выдающийся зельевар? — мужчина изобразил восторженное удивление, расплываясь в улыбке. — Выдающаяся ведьма, — исправила девочка. — Я буду хороша во всём! — Конечно-конечно, — хмыкнув, он потрепал светлую макушку. — Кошмарик волшебного мира, не желаешь пролететься? В столовой специально в твою честь устроили целый пир! Даже торт имеется. — Лимонно-миндальный? — благоговейно выдохнула она. — Разумеется, — качнул головой мужчина. Если до этого момента на задворках девочка и помнила о любопытном обычае, теперь весь детский ум был занят смакованием предстоящего наслаждения. — Желаю! — дитя запрыгало на месте да так, что чуть самостоятельно не воспарило. — Тина? — обратился мужчина к жене. — Догоню, — не оборачиваясь, проронила женщина. — Как скажешь… — кажется, он хотел добавить что-то ещё, но не стал. Девочка в нетерпении подняла руки. — Полетели! — Полетели, — кивнул отец и взмахнул палочкой. Девочка, заливаясь смехом, поднялась в воздух. Папа галантно протянул руку, она схватилась за палец — и такой, немного визжащей процессией они отправились в зал, где томились горячие сытные блюда. И самое главное — лимонно-миндальный торт. Ангрес улыбалась. А за окнами, в лучах солнца, блестел и переливался снег. В этой белизне особенно ярко горели красные дары тиса. — Бессмертного плачь, багровый, густой, тихо стекает по плите гробовой…

***

За семь часов до. Тесная белая палата, ржавая койка, разбросанные по простыне фантики и сдавленные всхлипы, что, словно масляные лужи, расплываются по затхлому воздуху и обволакивают скрюченную фигуру. Горечь на кончике языка — то ли послевкусие зелья, то ли сама душа, в краткий срок пропитавшаяся ею насквозь. Срок длиной в двадцать лет, как оказалось. Что-то сдавливает рёбра, сжимает до хриплых вдохов. Ещё немного — и девочка перестанет дышать. Что-то, напоминающее голод, царствует в солнечном сплетении и тянется когтистыми лапами к горлу. Что-то — жгучее чувство, заставляющее желать с головой погрузиться в занятие. Ангрес помнит: прежде спасали книги. Только тогда чувство было в сотни раз слабее, да и романов тут не сыскать. И имя его — одиночество. Рядом нет никого. Ни единый человек на всём белом свете не знает о существовании Ангрес. А кто знал… так далеко, что дотянуться до них кажется совершенно невозможным. Такими же пустыми фантазиями представляются и уверения самой себя о возвращении. Для мира она — чужая, и он не намерен утешить заблудшую в него душу. Столь крошечную и незначительную. Здесь она — ничья. Никого не выходит назвать её. От этого осознания почти физически больно. И страшно. Человека пронзает глубинный ужас, стоит ему оказаться один на один с неизвестностью. Полной, тёмной, без крупицы просвета и с пустотой под ногами вместо опоры. — «У меня есть всего три человека. Прошу, позволь мне вернуться к ним. К ним всем», — девочка молит, понятия не имея — кого и как правильно. Просто молит — и всё. — «Ты одна. А мать умерла ещё задолго до той ночи», — голос. Как же она его ненавидит. — «Мысли трезво, смирись и вставай.» Ведьма чувствует: она на грани. Ангрес кусает запястье. Сжимает зубы, пока разум целиком не сосредоточится на боли, что волнами отзывается в пальцах. Жмурится, чтобы ничего извне не проникло в сознание. — Не думай. Не думай ни о чём, — приказывает себе ведьма. Понимает: стоит хоть одной мысли прорваться сквозь блокаду — и они её утопят. Шанса выплыть уже не будет. Никогда. Кто-то шепчет — мягко, почти ласково. Ангрес не слушает. Только сильнее стискивает зубы. Шелест растворяется. Она долго остаётся в таком положении. Слёзы продолжают вытекать из-под сжатых век, но в какой-то момент и они застывают, холодной плёнкой стягивая кожу. Пространство наполняется размеренными глубокими вдохами и шумными выдохами. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Челюсть расслабляется. Вдох. Боль отступает. Выдох. Оставив после себя пустоту. Вдох. Ангрес не решается шелохнуться. Выдох. Только дышит. Вдох. И пока этого достаточно.

***

Короткий миг — и комната тонет во тьме. Лишь луч света из решётчатой прорези режет воздух. Под ним проплывают, блестят серебром косяки рыб-пылинок, похожих на пепел, взвихрившийся в воздухе после пожара. Должно быть, наступила ночь. Тело — ватное, будто кто-то подменил кости на гниющий тростник. Запястье жжёт алым клеймом, боль в нём пульсирует ударами сердца. Веки распухли, глаза будто налиты свинцом. Она чувствует себя… паршиво. — «Нужно выбраться». Пятый раз повторяет ведьма. Слова рассыпаются в голове липкими волокнами плесени. Мысли — тягучие, сонные, будто сломанный механизм, которому давно пора заржаветь. Эти трепыхания так бессмысленны. Ангрес видит себя недодавленным жуком, чьи лапки продолжают шевелиться. — «Встань и подойди к двери. Это просто.» Просто подняться. Просто сделать шаг. Просто… Сизая дымка. Ангрес рывком поднимается. Голова отзывается гулом, словно кто-то скребёт тупым лезвием внутри черепа. — «Вот так. Теперь переставь ноги.» Раз. Два. Осторожно, как если бы пол под ней был усеян стеклом. Ведьма — у двери. — «Теперь глаза.» Легко. Взгляд поднимается, зрачки сжимаются от света, и коридор медленно вползает в поле зрения. — «Кого видишь?» Людей. Нет. Больных. Нет. Искажения человечности. Жалкие остатки. Лица — выточены из воска. Кожа провисла, бледная и рыхлая, как мякоть разлагающегося фрукта. Позы — странные, неудобные, искривлённые. Пальцы у некоторых — скрючены, сломаны под неестественным углом, у других — судорожно сжаты, как у утопленников, что хватаются за несуществующую соломинку. В глазницах — извороченные души. Запах… он липнет к коже. Вязкий, тяжёлый. Гнилой. Их не собираются разводить по палатам. Они останутся сидеть там на всю ночь? Их хотя бы кормят? Нет? Болезненная худоба легко различима в силуэтах объектов. Ангрес не моргает. Глубже. Глубже впечатывает картину в сетчатку. Глубже погружается во мрак. — «Мертвецов.» Треск в сознании. Тонкий, но звонкий, как стекло, раздавленное подошвой. — «Бинго. Смерть. Помнишь, что это такое?» Ангрес помнит. Отчётливо. До трещин в реальности. Её словно прошибает ток, стряхивая всякую сонность. Искра. — «Что ж, ты наконец взбодрилась и можешь думать. Хотя всё ещё слишком медленно.» Голос — давит, впечатывает девочку в реальность, словно когтистой рукой сжимая затылок. — «Бездействием ты подписываешь себе смертный приговор. Или ты думаешь, что кто-то тебя спасёт?» Тишина. Никто. Одна. Вены пульсируют. — «Но у тебя есть шанс. Если начнёшь действовать. Если вгрызёшься в эту вероятность всеми конечностями, всеми когтями и всеми зубами». — «Верно?» — Да. Алый всполох. Но вдруг слух улавливает короткие постукивания. Ангрес отступает в сторону. Цоканья приближаются. Мимо семенит пожилая целительница, оступается. Движения — остервенелые, губы поджаты. Девочка аккуратно перемещается, чтобы продолжить наблюдение. Цель подходит к выходу из отделения, ведьма прищуривается и навостряет уши, но ни увидеть, ни услышать полностью «код» не удаётся. Женщина скрывается из виду. Дверь медленно возвращается в прежнее положение, ознаменовывая приговор. Но нет. По коридору не разносится характерный щелчок — довольно громкий. Ангрес помнит, как резко он звучал за спиной. Сердце колотится. Вот он — шанс. Девочка срывается с места. Начинает изучать дверь, проверяет решётку на окошке на прочность. Ей необходимо как-то сдвинуть защёлку снаружи. Начинает ощупывать карманы — натыкается на позабытую палочку, заткнутую за пояс. — «Почему её не забрали?» — осознание приходит с обречённым вздохом. — «Точно, для меня она бесполезна. Мордредово истощение…» Всё же попытавшись её использовать, ведьма терпит неудачу — со стиснутыми зубами. Расставаться с инструментом не хочется. — «А… откуда взялось истощение?» — сам собой возникший вопрос намертво приклеивается к черепу. — «Переселение души. Вполне могло потребовать все запасы волшебства. Но как?..» — «Оставь вопрос о том, как ты сбежала от подруги с косой, пока действительно не сделаешь это», — прерывает размышления голос, смешливо переводя внимание на бузинную палочку. — «Шестёрка, но тузов нет. Спрячь в рукав.» Ангрес суёт инструмент под ткань. Дёргает рукой вниз. Древко соскальзывает в пальцы. После кивка девочки палочка оказывается вновь прижата к предплечью. — «Ей, на худой конец, можно и кольнуть.» В карманах на ощупь находит лишь монеты и снотворное. Как этим поддеть защёлку? Быстрый взгляд, брошенный на тонкую щель между дверью и стеной, отвечает: никак. Следующей в очередь на рассмотрение встаёт всё находящееся в камере. То есть — только койка. Пружины, проволока или что-то подобное может быть в конструкции. Ведьма тут же падает на колени, осматривает её, ощупывает снизу, сверху, сбоку, под и в матрасе. Воздух пронзает писк. Девочка кривится, зажимая пальцами уши. За дверью слышится топот. — «Попалась», — холодок пробегает по спине. Люди приближаются. — «Чёрт. Чёрт. Чёрт. Чёрт…» И пробегают мимо. Не за ней погоня. Ведьма вскакивает, прижимается щекой к сетке на окне. Лимонные мантии скрываются в коридоре. А дверь оставлена нараспашку. — «Куда они так несутся?» — «Плевать. Сосредоточься на щеколде.» — «Разве остались ещё способы?..» Плечи начинают опускаться, когда их, словно за ниточки, дёргают вверх: — Привет! Из прорези в двери на ведьму глядят широко распахнутые серые глаза. — «Теперь точно попалась», — душа падает на пол, из комнаты выкачивают весь кислород. — «У тебя есть конфеты?» — голос высокий, слишком обыденный и дружелюбный для такого места. Ангрес цепенеет. Взвешивает, что следует делать. Если целительница откроет дверь, ведьма должна будет её оттолкнуть и бежать к выходу… А она вообще лимон? Короткие светлые пряди липнут к щекам. Голос, мимика — будто детская. А главное — взгляд. Цепкий. Но почему-то пустой. Это же просто безумная девочка. Только по ту сторону двери с защёлкой. — Ты тоже не можешь говорить? — незнакомка немного дёргано наклоняет голову, косясь на разбросанные фантики. — Или просто жадина и не хочешь делиться? Ангрес коробит от визгливых нот в её голосе. От чего-то неправильных. — Что ты тут делаешь? — наконец хрипло выдыхает ведьма. — Жду маму, — голова девочки поднимается и опускается, кажется, она перекатывается с носков на пятки. — Она привела меня сюда. Скоро придёт. — Маму… — Ангрес чувствует, как что-то ползёт по спине. Когда незнакомка в очередной раз рвано поворачивает голову, ведьма замечает, что она, вероятно, старше, чем казалась на первый взгляд. Морщинки подчёркиваются тенями. — Так у тебя остались конфеты? — Нет, — правда вырвалась сама собой. Как же глупо. Женщина поджимает губы и намеревается уйти, забрав с собой единственный шанс на побег. — Но есть кое-что в разы интереснее, — девочка импровизирует. Ангрес лезет в карман и достаёт первую попавшуюся монету: — За них… — пальцы нащупывают дырку по центру в «галеоне». Но серые глаза уже зацепились за вещицу, так что приходится продолжить. Да и к чему безумце деньги? — То есть… посмотрев сквозь них, можно увидеть зверьков. — Что за зверьки? Быстрый взгляд на монету — и такой же ответ: — Сантимы. — Отдашь? — После того, как откроешь дверь. Тоже хочу полюбоваться. Но тут их нет — темноты боятся. — Не могу, — качает головой незнакомка. — Мама будет ругаться. В звенящем от напряжения состоянии слова льются потоком, с которым всё сложнее справиться. — Знаешь, у них такая необыкновенная переливающаяся шерстка… из синего в пурпурный, из пурпурного в красный, из красного в жёлтый, из жёлтого в зелёный… с золотой звёздной россыпью поверх. Только достойным её показывают. Уверена, если расскажешь, что смогла их увидеть, мама будет тобой… Всплывает воспоминание о слове, которое порой Даниил доверительно произносил, легко сжав рукой девичье плечо: — …гордиться. Ты ведь достойная, не так ли? Безумица кивает, но заметно мечется. — Ну же, чем глубже ночь, тем меньше становится сантимов. Я же говорила — боятся темноты, — ведьма кусает пересохшие губы. — Мама точно не будет злиться? — Да, — «потому что не придёт.» Секунда тишины — и скрежет защёлки. Ангрес отступает. Она и не заметила, как приблизилась к двери почти вплотную. — Клянёшься, что отдашь? — спрашивает сообщница, с подозрением заглядывая в щель. Ангрес кивает, стараясь не выдать свалившееся с плеч напряжение, разлившееся по конечностям лёгкой дрожью. Дверь открывается с тихим скрипом. Ведьма ощущает поток прохладного воздуха из коридора — и вкус свободы вместе с ним. Словно она рыба, что вот-вот сорвётся с крючка. — Разумеется, — шепчет Ангрес и делает первый шаг за порог. — «Осталось чуть-чуть». Ведьма сжимает монету между пальцами. Внезапно её настигает мысль: не закричит ли сумасшедшая, зовя целителей, после того как получит своё? Но быстро решается. — «Ей тут тоже не место», — сантим скрывается в кулаке безумной пациентки. — «И я поклялась». Довольная женщина стремительно скрывается в одном из разветвлений — глубже в отделение ментальных болезней. Ангрес оглядывается. Никого. Из мыслящих, по крайней мере. Девочка преодолела первое препятствие. Но впереди поджидает следующее — выйти из больницы. Внутри клокочет тревога и предвкушение. Коридор прямой. Ведьма крадётся к выходу. Но постепенно двигается всё стремительнее. Она — за порогом. Почти свободна. Девочка всматривается в окружение. В приглушённом на ночь свете пространство выглядит незнакомым. Но оставаться на месте нельзя. Коридор, поворот, тупик, снова коридор, снова развилка. Страх окутывает внутренности. Выход вообще существует? Действия становятся хаотичнее. Она срывается на бег. Стены сжимаются — будто после каждого поворота проход на несколько сантиметров уже, а потолок ниже. Дробь сердца эхом отзывается в костях. Паника. Когда она в очередной раз натыкается на тупик, взгляд цепляется за оконную раму. Лучше пятый этаж, чем эта паутина переходов. За стеклом в свете луны чернеет решётка. Плевать. Ей нужен воздух. Задвижка никак не поддаётся. Рука срывается. Ангрес одёргивает её, шипя проклятия. На правой ладони снова краснеет порез. Зато, приняв кровавое подношение, окно наконец открывается. В лицо ударяет разряженный ночной воздух. Пробует толкнуть перегородку. Та шатается. Если хорошенько приложиться — может отлететь… Шум. Из-за поворота выбегает рыжий парень. Тот, с расщепом — всплывает в памяти. Огонёк на мгновение останавливается. А гомон за его спиной нарастает. Погоня. Они встречаются взглядами. Удивительно — глаза напротив тоже разноцветные… Огонёк бросается к ней. На месте, где он только что стоял, появляется чёрная фигура. Приблизившись вплотную, парень отправляет за спину ведьмы заклятие — раздаётся скрежет. Мейзон вскидывает палочку. Беглец врезается в девочку. Она заваливается к окну. Бузина проскальзывает вперёд. — «Нет!..« — девичьи пальцы оплетают древко. Доктор совершает пасс — порождает красную сферу, что стремительно летит к ним. Знакомая сцена. Ночь. Атакующее. Окно. Ангрес уже знает, что делать. Неровности дерева вонзаются в порез. Кровь срывается с запястья. Кап. — «Protego-Flamma.» Вспышка. Свист в ушах.

***

За пять часов до. В следующий миг в глазах потемнело. Её сдавило со всех сторон — будто одежда превратилась в резиновые подушки, и их надули до предела. Огонёк утянул её в поток трансгрессии, и сейчас ей приходится изо всех сил держаться за него. Они не приземляются слишком долго. Мальчик словно не знает, куда метнуться. Пальцы ослабевают — пока, наконец, не разжимаются. Воздух с силой бьёт в лицо. Ощущение, будто её вырвало из пустоты и швырнуло обратно в мир — резко и грубо. Ангрес не сразу осознаёт, что летит. На какую-то долю секунды всё кажется неподвижным. А потом тело встречается со стеной. Глухой стук. Она оседает на грязные камни переулка. Воздух сжимается в лёгких, а вокруг — мутная пелена боли. Трансгрессия сорвалась. Огонёк исчез. Больница — тоже. Свобода. — Получилось, — надрывно улыбается Ангрес, стоит мошкам в голове немного развеяться. — Катитесь в ад! Я смогла. Придумала и смогла! Доктор Мейзон, будьте столь милы — ослепните! А лучше — обратитесь парой угольков! И девочке совершенно всё равно, что это был за беглец, где она, что вообще творится с её жизнью. Она наконец-то добила формулу этого дьявольского заклинания! Достигла новой вершины в познании магии! И отец точно, наверняка, обязательно будет ею гордиться и передаст похвалу через… Не передаст. Триумф длился недолго. Руку, сжимающую палочку от плеча до кончиков пальцев, сковывает спазм. Он нарастает — как если бы каждые десять секунд в конечность вонзали сотни иголок, впрыскивая кислоту. Магическое истощение. В этом состоянии она сотворила волшебство. И вот его цена. Девочка сворачивается калачиком. Прижимает коленями руку к груди. Зажмуривается и замирает. Ей всем естеством хочется открыть глаза уже в тёплой постели. Пусть в клетке особняка. Пусть где угодно — подальше отсюда. Она долго-долго просто лежит.

***

За четыре часа до. Кап. Маленькая капля падает на лоб и мурашками пробегает через всё тело. Ангрес вздрагивает. Где-то вдалеке раздаются тихие шаги, постукивания дождя ускоряются, начинают звучать отчётливее. Зарождается ливень. Девочка моргает, взгляд проясняется. Расслабляет кулак, давая палочке соскользнуть наземь. Играет затёкшими пальцами в воздухе. Засохшей крови нет — магия взяла плату сполна. Конечно, монеты ведь грязные. Ангрес стоит быть благодарной, что та согласилась на сделку. Ведьма до этой ночи знала о таких обменах лишь в ритуалах. Порез ноет, но остальная боль притупилась. Значит — пора вставать. Еле поднимаясь на ноги, заваливается на стену. Чувствует её холод и шероховатость. Грязь — под подушечками пальцев. Древко сжатое в левой руке. Девочка бредёт вперёд, не разбирая дороги. Лондон. Покосившиеся здания, узкие улочки. Не лучшая его часть. На фоне полоски лунного света мелькает фигура в тёмном плаще — тонкая, высокая, быстро уходящая прочь. Девочка лишь чуть шарахается к зданиям, когда человек проходит мимо. Ведьма дрожит, обхватывает себя руками. Одежда тяжелеет и липнет. Нужно найти, где переждать ночь. Приют среди руин. Спустя время она обретает видимую цель. Её ведёт единственный свет в этом месте — тусклое мерцание в окне… старой церкви, судя по колокольне. Ангрес замирает перед воротами. Они чуть приоткрыты. — «Церкви ведь на такой случай и нужны?» Ступает в небольшой дворик. Быстро шагает ко входу, но натыкается на что-то, еле сохранив вертикальное положение. Под ногами, распластавшись, валяется тряпичная кукла. Промокшая, потрёпанная, испачканная. Вскоре гулкие удары в тяжёлую дверь нарушают ровный шёпот дождя. Секунды тянутся, как свежая смола. Дверь резко распахивается. На пороге стоит неказистая женщина. Запах алкоголя тотчас ударяет в нос. — Кого принесло в такое время? — её голос раздражённый, невнятный. Она с прищуром оглядывает Ангрес — мокрая, в грязных одеждах, одинокая. — Попрошайка, что ль? Вам конца-края нет… все стекаетесь сюда да стекаетесь… — Я… сирота. Заблудилась и совсем не знаю, куда податься, — голос ведьмы звучит тихо, но ровно. — И что? Ангрес делает едва заметный шаг внутрь — так, чтобы женщина не смогла просто захлопнуть дверь. — Приютите… рабу Божью, — выговаривает она. Женщина кривится, но машет рукой. Ведьма тут же залетает в прихожую. В нос ударяет запах варёной капусты. — Ванная и одежда там. Если наследишь — розгами не отделаешься. Заперев дверь, воспитательница уходит, оставив девочку топтаться на чёрно-белой плитке. Усталость накатывает вместе с теплом помещения. Ангрес стягивает туфли и босиком семенит к указанной двери. За ней — вытянутое помещение с невысоким потолком. Сыро, холодно, старо. Запах дегтярного мыла и слегка тухлых труб наверняка заставлял всех обитателей приюта не задерживаться надолго. Другого ожидать было наивно. Ряд раковин и несколько сосудов с ковшиками, с помощью которых предлагалось умываться. И, к счастью Ангрес, никаких зеркал. Ведьма умывается холодной водой. Меняет мокрую одежду на простой серый сарафан. Она так устала. В коридоре тихо, искать воспитательницу кажется бесполезным. Девочка бредёт наверх — туда, где может быть свободная комната. Как назло, все закрыты. А проверять, кто или что за ними таится, она не решается. Вот и последний лестничный пролёт. Её спасение — одна из дверей покачивается от снующего по приюту сквозняка. Внутри темно и тихо. Нет личных вещей — только заправленная койка с платяным шкафом. Ангрес тут же закутывается в одеяло, прижимается к подушке, вдыхая аромат комнаты: сухой древесины, старых книг, травянистый запах сухоцветов. Умиротворение оборачивает её коконом с макушки до самых пят. Снотворное зелье выпито в один глоток. Тихое, размеренное дыхание. Кукла сидит, аккуратно оставленная в углу парадной. Рыжие нитки-косы обрамляют всегда улыбающееся лицо.

***

За мгновение до. Ангрес пребывает в сладкой неге сновидения. Эффект снадобья закончился, однако на этот раз её не настиг кошмар. Мир во мгле утра уже разбужен. В воздухе чувствуется движение — едва уловимое, тихое.

***

Люди часто чувствуют чьё-то присутствие. Взгляд, будто касающийся затылка. Чужое дыхание. Ангрес проснулась именно от такого. Тень нависала над ней. Она приоткрыла глаза. Сонная неясность позволила различить только тёмные волосы и чёрные глаза. Глаза Наставника. Осознание пришло не сразу. Но стоило догадке вспыхнуть — она потянулась вперёд, обвила руками шею и прижалась. Насколько позволяли стянутые одеялом плечи — и страх, что он вот-вот исчезнет. — Я знала… — шепнула она. — Это просто сон. Кошмар… Даниэль… смерть… Вдох. Запаха кофе нет. Ни следа мяты. Что-то другое. Холоднее. Маленькая комната. Серые стены. Гулкие доски пола. Приют. Все ещё он. Всё ещё здесь. Слёзы мгновенно замерзают. Надежда опять обманула. И ей снова — до тошноты — больно. Две капли скатываются по щекам и впитываются в чужую мантию. Больше она не плачет. Нельзя. Ангрес не шевелится. Просто не может. То ли не хочет отпускать последнюю иллюзию, то ли просто не знает, как это — быть ещё более уязвимой при свидетеле. — Удобно? — раздается над ухом. Голос ровный. Без участия. — Пять минут, — хрипло отзывается ведьма. — Что? — Дайте мне пять минут. Будьте джентльменом, — она прячет лицо в прохладную ткань. Всё ещё чувствует усталость. Три часа сна не спасли. — Не думаю, что это входит в кодекс, — замечает с оттенком иронии. Пауза. — И я спрашивал про кровать с комнатой, — продолжает с нажимом. — Мою кровать и мою комнату. Ангрес, не отстраняясь, чуть наклоняет голову, чтобы украдкой глянуть в лицо оппонента. Хочет хотя бы отдалённо определить его настроение. Не выходит. Ведьме довольно неловко. Безмерно неловко. И она не имеет ни малейшего представления, как выйти из этой ситуации, не упав в грязь лицом, окончательно. — Тут нет табличек, — голос собранный. Как же она ему благодарна. — Но спасибо, что уточнили. Кровать удобная. — Слушай, ты собираешься и дальше висеть на мне? — теперь сдержанно, почти весело. — Не хочу видеть твою физиономию, — цедит Ангрес. Сейчас она слишком растеряна, прикрывает обреченно глаза. — Наверняка неприлично заносчивая. — «Ну да. Копаю яму. Всё глубже, всё шире.» — Забавно, но именно ты сейчас демонстрируешь пример дурного тона. Он аккуратно отлепляет её, отходит на шаг. В руке — палочка. Палочка. Он — волшебник. И у него преимущество. Всё смущение исчезает, уступая настороженность. За последние дни ведьма приноровилась. Лицо — незнакомое. Правильное. Чуть вытянутое, с упрямыми скулами. Волосы — не прямые, а волной. Чужие. Не Даниэль. Ни на йоту. Моложе. Может, чуть старше неё. И глаза — странные. — Заявилась без приглашения и даже не представилась, — говорит парень, слегка качнув палочкой. — Тис, — коротко отвечает ведьма и едва заметно сдвигается в сторону. Бесполезно. — Необычное имя, — с прищуром. — Любопытный материал для палочки, — парирует ведьма, уже пытаясь нащупать свою. Он усмехается. Медленно проворачивает в пальцах уже другую — бузинную. Ангрес замирает. Когда только успел?.. — Бузина любопытнее. — Не спорю, — нарочито спокойно отвечает Ангрес. — Раз уж у комнаты есть хозяин — не стану мешать. Она поднимается с койки, протягивает руку. Не отдает. — А я разве сказал, что ты можешь идти?