Новая история войны

Ей определённо больно. Невыносимо. Она готова отдать, сделать всё, что угодно. Нет, всё. Абсолютно всё, лишь бы прекратить эти муки, место которых повсюду, во всём, везде. Пожалуй, не существует Ангрес, лишь боль и жажда её прекратить. Это длится краткую вечность, а потом всё прекращается. Целиком и полностью. Просто перестаёт существовать. Звезда мигала — то ли есть, то нет, — и в красный цвет сменился её свет.

***

Вечер 15-го августа 1942 года. Дверь приоткрывается с лёгким скрипом. Высокая фигура проскальзывает в маленькую комнату, по которой часто снует ветер. Брюнет опускает на пол школьный чемодан и садится на хлипкую кровать, поднимая скопившуюся пыль и издавая скрип, но не те, которыми после долгого отъезда дом встречает хозяина. А пачкающие одежду, прилипающие к ладоням неприятной плёнкой, щекочущие нос, неуловимые частицы и разрезающий тупым ножом тишину и перепонки лязг. Помещение скорее напоминает комнату, снятую путником в трактире на неопределённый срок. Нет мелочей, которые порой называют хламом, тех, что должны были появиться за семь лет. Но комната — его. Поэтому её существование игнорируется всеми. Никто не входит, не старается заглянуть. И от греха подальше все обходят третьими дорогами чертоги монстра, что уже пятнадцать лет царствует головной болью в черепах других обитателей богом забытого приюта Святого Вула. Недавно приобретённая кедровая палочка совершает выверенные пасы. Книги высокой стройной стопкой становятся на обшарпанный столик, рядом ровными рядами опускаются пишущие принадлежности, пыль и сор исчезают, завывания из щелей стихают. Сбросив слишком блестящие для этой каморки туфли, молодой волшебник забирается на кровать. Он, как бы ему ни хотелось признаваться, устал. Даже наследника Слизерина может измотать непрерывное изучение библиотек чистокровных семей. За оставшиеся недели он прочтёт отобранные фолианты, скрупулёзно подготовит всё необходимое для школы и, наконец, вернётся в свой истинный дом. Веки наливаются свинцом, тело тяжестью недосыпа придавливает к тонкому матрасу. Стук. Естественно, откликающийся раздражением. Если это кто-то из обитателей приюта, Том на его примере напомнит остальным, что его беспокоить не стоит. Никогда. Незачем им лишний раз мозолить ему глаза своими омерзительными… всем. Однако нарушителем сна оказывается сова. Взъерошенная и явно недовольная. В клюве зажат конверт с красной восковой печатью Хогвартса. Отворив окно, Реддл забирает посылку и, не обращая внимания на ждущие хоть какой-то символической награды янтарные глаза, оставляет птицу по ту сторону стекла. Том едва заметно хмурится, вскрывая конверт ножом. Поздние письма зачастую скрывают срочные, внезапные, часто неприятные известия. Те, которых ждал он, не относились ни к одной из трёх категорий. Парень быстро пробегается по пергаменту. На нём красивым почерком выведено сообщение, с немалой долей поздравлений, о назначении его на должность префекта факультета, а также требованием прибыть в школу заранее — за пять дней до официального начала учебного года. В конверте, помимо самого письма, лежит серебряный значок старосты с буквой «С» на зелёном гербе и билет на Хогвартс-экспресс с вышеупомянутой датой — 27 августа. Выражение Реддла почти непроницаемо. Только глаза сверкают. Если тьма вообще на это способна. Он достаёт значок и сжигает письмо. Парень не сомневался, что он достанется именно ему, но старосты прибывают в Хогвартс вместе со всеми. А это значит, что профессорам что-то от него нужно. Что-то заподозрили? Нет, тогда должность теряет смысл. Да и Слизень бы скорее поставил на кон своё имя, чем позволил очернить своего лучшего протеже. Впрочем, это мало волнует волшебника. Любой повод, чтобы провести в этом затхлом месте меньше времени, является ничем иным как благом для наследника Слизерина. Том ненавидит приют. Раздражающих детей, живущих, как свора гиен. Стоит только отвернуться, проявить малейшую слабость, страх — разорвут плоть, а белые кости в скором времени размягчатся под клацанье зубов воспитателей. Так было в детстве. Сейчас боятся его самого. До дрожи, обморока и нервного срыва, страшатся его шёпота. Миссис Коул ни на йоту не отстаёт от своих подопечных. Смотрит, как на преступника века, но молчит, поджав губы. Он тоже молчит, соглашаясь на взаимное безразличие. Придётся провести ещё несколько бессонных ночей за приготовлениями.

***

Горячо в груди, знакомое чувство, вместе с ним всё тело пробирает холод. Каждая мышца ощущает смертельную усталость. Глаза щиплет. Вокруг взрываются искры. Ангрес пытается вдохнуть. Боль увеличивается троекратно. Она пытается вытолкнуть наружу попавшую внутрь лаву. Горло пульсирует спазмами. Сердце так и норовит вырваться в темноту вместо нежеланной жидкости. Паника. Чем больше усилий девочка прилагает, чтобы вдохнуть, тем глубже проникает обжигающе ледяная вода в лёгкие. Девочка тонет. Чудища щекочут её ноги до кровавых мнимых линий. Ангрес словно смотрит со стороны на знакомую картину из ночи. — «Дыши», — кульбитом, в такт пульсу, бьётся в голове. Ей удаётся с хрипом утопленника, складываясь в три погибели, но откашляться и даже немного вдохнуть. Она вновь видит всё своими глазами. Нос, горло и лёгкие жжёт при малейшем движении. Ведьма, приведя разум в небольшой порядок, такой, какой порой наводят дети, спрятав весь сор по шкафам и под кровать, обнаруживает, что доступ к кислороду ей даёт так называемая маска — воздушный пузырь. Должно быть, Ангрес неосознанно его наколдовала. В правой руке до белых костяшек сжато древко. Хоть дыхание смерти больше не треплет пряди на затылке, заставляя остановиться её собственное, оно всё ещё слышится где-то в шаге от ведьмы. Ангрес щурит глаза в кромешной солёной темноте, слышит гул, свойственный воде, и каменеет от холода; страх, разумеется, тоже играет свою роль в этой пьесе. Вязкий, вездесущий и вечный. Страх смерти. Свет. Он определённо ей нужен. Она делает пасс палочкой, но ничего не происходит. Ещё раз. Ничего. Снова. Нет. Другое заклинание. Третье, четвёртое, пятое. Ни капли света в океане тьмы. Согревающие чары. И вновь ни-че-го. От монстров не спастись. Так же, как в те ночи, когда она просыпалась в холодном поту. Ей в который раз чудится, что она спит. Уж больно привычен ей этот кошмар, что из раза в раз не теряет своего ужасающего лоска. Однако сейчас угроза не только выворачивает содержимое её черепушки, но и изнеможением на пару с болью отзывается в теле. Где-то впереди вырисовывается круг тёмно-серого оттенка. На фоне чёрного он выделяется. Подплыв ближе и протянув руку, девочка натыкается на гладкую поверхность. В сознании появляется картина: девочка в мире, заполненном лишь жидким холодом, с единственной странной выпуклой стекляшкой — окном в мир живых. — «Так могло бы выглядеть загробное царство», — отмечает Ангрес, обводя кистью линзу. — «Но это лишь иллюминатор…» — «Разве я не должна была умереть?» — перебивает она сама себя. Ворох осколков вихрем проносится перед внутренним взором. Заклинание. Зелёный луч. Белая маска. Чернота. Тёмное небо. Боль. Пузырь лопается. Странно, после наложения его не нужно сосредоточенно поддерживать. Дёргано повторяет вираж и заклинание. Тревога не растёт, а взлетает к самому небу. Ведьма словно растеряла всю магию. Быть на грани четвёртый раз за день — уже слишком. Девочка замирает, пытаясь сохранить остатки воздуха. Вокруг тёмным ореолом, словно водоросли, кружат её волосы. — «Неподвижность присуща мертвецам», — скрипит её извечный спутник. — «Ты пока жива. Так что либо бей, либо беги». Ведьма ударяет. Вновь и вновь сотрясает стекло. Из носа вырывается поток мелких пузырьков. Безуспешно. Ей уже мерещатся силуэты, что находятся по ту сторону линзы. Мерещатся ли? Сбоку в неё ударяет поток воды. Она немного отплывает и упирается спиной в стену, помещение невероятно узкое. Вглядевшись воспалёнными глазами, Ангрес с трудом вылавливает зияющую сбоку от иллюминатора серую дыру. Спустя мгновение там появляется чёрная тень. Она приближается, хватает девочку за предплечье и тащит за собой. Они выплывают из проделанной пробоины. Сверху виднеются чёрные островки-обломки. Неизвестный притягивает ведьму к себе, крепко обнимает одной рукой, вытягивая вверх другую. Они стремительно поднимаются и выскакивают из воды. Ангрес делает резкий вдох, прежде чем вновь погружается под воду. Человек поднимает её и выталкивает на какую-то большую доску. Девочка тут же намертво вцепляется в неё всем, чем только может, но палочку из руки не выпускает. Кажется, пальцы не разожмутся, даже если она захочет, — застыли. Она отплёвывается от воды и сопит. По тому, как наклоняется доска, можно понять, что кто-то на неё облокотился. — Что вы собираетесь… — слышится мужской возглас откуда-то сверху. — Что должен. Превратите это, — кто-то дважды хлопает по доске. — В лодку. — Вы ведь не… До девочки долетают капли от всплеска воды, и своеобразный плот вновь раскачивается. Мужчина цыкает, но, судя по появившимся бортам, поднявшим руку и ногу ведьмы, слушается. Ангрес стаскивает конечности на днище и сворачивается клубком, зажмурив глаза. Холодный ночной воздух обволакивает неприятно прилипшую к коже ткань одежды. Со стороны доносятся непонятные крики и звуки возни. Ей безумно хочется спать. Она спасена, можно, наконец, расслабиться. А вместе с тем ведьму сильно мутит. Волны то поднимают, то роняют судно. Девочка приподнимается и свешивает безвольно голову за борт. Если уж исторгать останки завтрака, то не в лодку. Но приступа рвоты не случается. Крики доносятся отовсюду, а совсем рядом кто-то хрипит. Ведьма еле разлепляет веки. Единственным источником света выступает луна. Однако ей удаётся различить странную субстанцию под самым её носом. Из неё вылезают серые когти и пытаются схватить Ангрес. Последняя подскакивает и отползает. Сонливость испаряется. А существо цепляется за борт и пытается взобраться на лодку. «Монстр из кошмара», — вспыхивает в мыслях, и девочка врастает в противоположный бортик. К существу подбегает, кажется, один из ранее говоривших и помогает выбраться из воды. Ведьме хочется вскрикнуть, чтобы он отошёл подальше, чтобы не трогал то, что утащит их обоих в пучину, но всё, что она может выдавить, — лишь сиплое «нет…» и выставить вперёд бесполезную дрожащую палочку. Уже поздно. Монстр на борту. — Артур! Обеспечьте нас светом, будьте столь любезны! — раздаётся оклик откуда-то из темноты. Свист рассекаемого воздуха, и над ними появляются шарики, малые подобия луны размером с ёлочные игрушки. И под их мягким светом Ангрес видит, что субстанция — это мокрые волосы, а монстр — изнемождённая женщина с тяжёлым от воды свёртком у груди. Недавнее морское чудище дёргано разворачивает ткань. — Мой малыш… — всхлипывает женщина, бережно держа нагое тельце. Ангрес пробивает дрожь, поднятая рука слабеет и опускается. Младенец не плачет. И, кажется, не дышит. Внутренности испаряются, оставляя после себя чёрную пустоту. — Мой сынок, — вновь всхлипывает мать, прикладывая грудь мальчика к уху. А затем она беззвучно кричит, открывая и закрывая уста, подобно рыбе на суше, — задыхается. — Сынок… кто-нибудь… — лепечет она странным взглядом, обходя лодку, останавливаясь то на Артуре, то на девочке, то на ком-то ещё, кому удалось выкарабкаться из воды. То поднимая глаза к чистому небу. А на спасательное судно, в сопровождении бородатого волшебника, прибывают всё новые стонущие и отплёвывающиеся люди. Кто быстро пришёл в себя, помогает вытаскивать других из воды или с того света, оказывая первую помощь. Кто не оправился — сидят по углам, стараясь не мешаться. Кто-то кого-то зовёт, ищет. Кто-то шипит на последних, чтобы те были тише. Ангрес же не сводит глаз с маленького уродливого человека, прижатого к груди покачивающейся женщины-монстра, что действительно затянула ведьму в пучину, заполнив пустоту внутри свинцом, что не даст ей всплыть. Девочка снова, и снова, и снова твердит себе, что это просто затянувшийся кошмар. Она больше не чувствует собственного тела, нечему её разуверить в таких обстоятельствах. На это, словно издеваясь, позывом боли отзывается сжимающая древко правая рука. Верно… она получала порезы, когда пыталась наброситься на Масочника с осколком зеркала. Девочка сосредотачивает взгляд на кисти. И видит бузину. Но это не её палочка. Рассматривает, остервенело разжав пальцы и передав инструмент в более жизнеспособную руку. Разве в неё не попало проклятье? Масочник отобрал её оружие в дуэли, она схватила чью-то палочку, когда тонула? По спине пробегает холодок. Она не заметила рядом ничего движущегося, пока была заточена в коробле. Владелец — мертв? Порезы ноют, но не кровоточат, повторяя сгибы пальцев и продолжая свой путь на ладони. Однако что-то всё ещё не так. Кольцо. Оно на безымянном пальце, будто обручальное, правда рука не та. Ангрес хмурится и возвращает его на указательный. Но её преследует странное чувство, словно она не узнаёт свою собственную ладонь. «Из-за ран», — ищет оправдание еле копошащееся воспалённое сознание. Ведьма поворачивает кисть, чтобы взглянуть на гравировку, и сразу замечает более светлую полоску кожи на том месте, где было кольцо. Тем не менее рисунок на серебре тот же, странная корона, обведённая в два круга. Её корона. Затем взгляд девочки цепляется за брюки из жёсткой неприятной материи. У неё таких нет. Она хмурится и наклоняет голову. На лицо падает влажная прядь. Ангрес хватается за локон — он очевидно цвета ржавчины, словно платина каким-то магическим образом окислилась, хоть и не способна. Или раскалилась докрасна от адского пламени. Ведьма вытягивает вперёд и остальные спутавшиеся липкие волосы. Ни единого серебристого проблеска. Тошнота накатывает с новой силой, на сей раз кислота обжигает горло, ведьма свешивается за борт и вырывает. Желтоватые завитки расплываются по волнам. Отвратительно. Отплевавшись, она пытается вызвать чистую воду заклинанием, неумело орудуя левой рукой. Безрезультатно. Ведьма осматривает, прощупывает костлявые руки, длиннее, чем её, ноги-тростинки, жилистей, чем её. Это не тело Ангрес. Может, всё же загробное царство, ад. Своеобразный переход на ту сторону, а так скверно выглядит её грешная душа. Холод, солёный запах, боль… Люди. Ангрес оборачивается к окружающим персонам, стоит небольшой гул. Переводит затравленный взгляд на женщину, что всё так же убаюкивающе покачивается. Марантина легко представляется на её месте. Если сюда попадают после смерти, младенец должен быть «жив». Парадокс. На Ангрес свалилось сверх того, что она может выдержать и объяснить. Её пыталась придушить собственная мать. Неизвестно, что с Марантиной сейчас. В тот же день к девочке заявился убийца в маске. И она умерла. Должна была. Затем оказалась в своём ночном кошмаре, с монстром, оплакивающим своё дитя. И вот она здесь, посреди волн, не в своём теле, но со своим кольцом, которое ей вручил лично Геллерт, не может сотворить даже простенький «Люмос», после всех тренировок, занимавших почти все дни с утра до ночи, практики до боли в кистях, лет, отданных на съедение учебникам. Даже если другие обучаются так же, разве это справедливо? Вдобавок к тому, что её повсюду преследует смерть. Слишком безумно, чтобы происходить не с безумцем, согласны? Мозг взрывается, кипит. Девочку трясёт. В ушах звенит. Глаза блестят от подступающих слёз. Внутренности выворачивает гремучая смесь эмоций. Её всю захватывает навязчивая мысль: — «Смерть близко». А параллельно с ней отчаянное, едва не сводящее с ума желание: — «Не хочу умирать». Спустя неопределённое время терзаний внезапно её тело окутывает расслабляющее тепло согревающих чар. Рядом опускается бородатый мужчина, накидывая на них двоих мантию. Ангрес позволяет этому теплу заодно проникнуть в свои окоченевшие душу и разум. Вытеснив и заглушив разрушительные мысли. Но маленький последний таракан шевелит лапками: — «Кто-то проник в мою голову? Способности к окклюменции тоже отобрали?» Заставляя девочку нехотя прощупать ментальные щиты. Их целость и наличие ещё больше размягчают её. Ведьма только замечает, что все в шлюпке мирно посапывают. «Сколько же прошло времени?» Кроме троих. Артура, её соседа и самой Ангрес. А из шариков-светильников остаётся один, круглый и самый большой, на тёмно-синем одеяле. — Хочешь поспать? — интересуется волшебник, потянувшись за её раненой рукой, когда дрожь полностью отступает. После сильной перегрузки тело и разум девочки, разом расслабившись, более не способны, да и не хотят, делать что-то, выходящее за пределы категории «простейшее». Ведьма медленно мотает головой, убирая кисти вместе с бузинной палочкой за спину. Кольцо непривычно чувствуется на втором пальце. Для этого тела. Маг не настаивает, но ненавязчивый расспрос продолжает: — А отвлечься? Она еле кивает, так же заторможенно. — Профессор Фейн, не расскажете нам какую-нибудь историю? — О, нет-нет-нет, лучше вы. От моих суждений о сути вещей она заскучает или впадёт в ещё большее уныние. — И какой же из вас тогда профессор? — хмыкает спаситель. — Обыкновенный, историю не преподаю. И опытом с вами не сравнюсь, — ворчит Артур, кутаясь в обильные ткани своей накидки. — Что ж, тогда спросим у звёзд, — вздыхает мужчина и указывает куда-то над их головами. — Видите те? — Что в форме цифры восемь? — уточняет Фейн. Ведьма же остаётся неподвижна, уставившись на беспорядочную россыпь огоньков, отблесков на волнах, да и те, порождения луны, а не далёких звёзд. — Нет, те, что складываются в бесконечность, — мягко смеётся Сказочник. — Созвездие Мерлина и его супруги. — Разве у него она имелась? — с долей скептицизма спрашивает Артур. — Да, когда он был совсем молод. — Она умерла, — подаёт голос Ангрес. — Верно, как и он, — спокойно кивает Сказочник. — Эм… разве это подходящая?.. — Будучи ещё молодой, — продолжила девочка. — Отчасти, ты слышала о них? — любопытствует мужчина. — Нет, просто иначе о ней бы сохранились записи. — Ты смышлёная, — в голосе слышится улыбка. — Догадаться о смерти того, кто не числится среди живых, довольно легко. В ваших глазах я стану прорицательницей, если предскажу, что эта история — трагедия? — язык ноет от слишком большого количества сказанных для этой ночи слов, а мозг — оттого, что его заставляют шевелиться после и без того больших перегрузок. — Смерть в конце определяет трагедию… — задумчиво произносит чудотворец, почесав бороду, но быстро возвращает прежние задорные нотки своему голосу. — Впрочем, самые вкусные ответы всегда в конце, так что приступим же к потрошению сердец наших окольцованных. Отбросьте воспоминания об образе мудрого волшебника, обладающего невероятной силой и всезнанием. Он такой же старый человек, какими станем и мы, если повезёт. А у всех стариков, даже у тех, кому за сотню, была юность. Мерлин свою провёл в стенах школы, там они и встретились. Если мне не изменяет память, голубки были с одного факультета. Мерлин был не только поистине выдающимся студентом, но ещё и весьма представительным молодым человеком после. Воспитанников Хогвартса, в силу их малочисленности и редкостной образованности, в ту пору разбирали по разным уголкам земли ещё до того, как они сдавали ЖАБА и официально выпускались. Правда, стоит отметить, что и учились они тогда не по семь, а по десять, а порой и двадцать лет. Мерлин же был одним из тех, кто долго и упорно изучал все аспекты своего ремесла, сдал экзамен и сразу же после выпуска вступил в должность придворного мага при короле одного из соседних с Камелотом государств. В те времена, и многие века после, процветали союзы, заключаемые посредством браков, причём не только между двумя чистокровными волшебниками или парой маглов голубых кровей, но в редких случаях имела место быть такая договорённость среди магов и обывателей. Ко всем им я отношусь с сомнением: в основе брака должна лежать любовь, а прийти к согласию можно, поставив подписи на магических свитках или дав нерушимые клятвы. Конечно, я понимаю, что мир не так прост и тому подобные фразы, которыми любят разбрасываться взрослые люди. Я и сам себя отношу к их числу. Не стоит отрицать, что мудрость приходит со старостью. Вот только часто старость приходит одна, а мудрыми считают себя все. В эту большую группу мне бы попасть не хотелось. Так, о чём это я? А, у Мерлина была жена, что не владела колдовством. Помните, с чего всё началось в преданиях о короле Артуре? Вы, профессор Фейн, упоминали, что вас назвали в его честь, так что уж вы-то наверняка должны знать. Иначе какой же из вас Артур — Ар и не более. Но я не смею сомневаться, что вы бы сказали, что наш волшебник потребовал с короля Утера, отца самого знаменитого кельтского героя, в уплату за услугу взять первенца на воспитание. Но я обязан добавить, что также Мерлин требовал сестру короля в жены. А случилось так, потому что в замке на прекрасном балу, где молодые леди и господа блистали в нарядах, чьи узоры танцевали вместе со своими хозяевами, увидев друг друга, они влюбились с первого взгляда. Не уверен, что взгляд действительно был первым — возможно, новым, но не будем отступать от красивой традиции сражающего сердца вида, что, полагаю, тянется ещё со времён стрел Эроса, сына Афродиты. Они хотели обвенчаться ещё тогда, по слухам, прямо в тех одеждах. Однако им не позволили. Мерлин был потрясающим, действительно великим магом, но, увы, безродным. Это было тогда, когда Пендрагону, так называемому отцу Артура, не была нужна помощь волшебная. Честно сказать, Утер, может, и был хорошим королём-воином, но вот человеком он был не лучшим… Ангрес безумно устала, а за время дио-монолога успокоилась и теперь клевала носом, замечая противоречивые аспекты в рассказе и просто отказываясь о них думать дольше, чем мгновение… неважно, она наслаждалась потоком слов, что вели её по сотканному пути в мир снов, и она лишь надеялась, что ей достанется мирный. Как, впрочем, и Артур, уже удобно подложивший под голову уголок своей безразмерной мантии. Голос и речь Сказочника так хорошо навевали пограничное чувство дремы, что его можно было заподозрить в использовании каких-то чар. Даже после того как дитя опустило свою голову на рядом расположившуюся скамью, скрестив руки и погрузившись в безмятежность, ещё около получаса история возвращала себе истинные черты, что скрывались за потоком слов и неоднозначными фразами. — Завершился круг, и встретились трое на отринутой миром земле, — мужчина хмыкнул, глядя на небесное полотно и поправляя взмахом палочки курс судна.

***

Ангрес сидит на своей кровати и листает очередной фолиант, который ей нужно вызубрить. Даниэль говорит, что это неверная формулировка. Она не помнит, как именно звучали его слова, зато картинки того, что она в это время представляла, тут же всплывают в сознании. Русалка с серебристыми волосами кружит в прозрачных водах между сотнями течений, напоминающими что-то среднее между волосами морской богини и нитями пряжи. Она сплетает их в красивые косы и расплетает, лавирует, нежно касаясь руками. Тут до кончиков ног Ангрес дотрагивается жидкость, словно вода из воспоминаний проникла в спальню. Оглядев комнату, девочка видит, как по полу растекается лужа, идущая от двери в мастерскую. По комнате разносится звук, еле слышный, на грани шутки фантазии. Девочка вслушивается, пытаясь его ухватить. Кап. Ясно, это и есть причина появления маленького озера в её покоях — протекшая крыша, такое уже случалось. Кап. Но почему её не отпускает напряжение? Кап. Что-то смущает её в последовательности собственных мыслей. Кап. Надо пойти и разобраться с неполадкой. Кап. Почему-то она не может заставить себя сдвинуться с места. Тишина. Словно всё застыло. И лишь настойчивый дискомфорт буравит свой путь в её черепе. За окном не было слышно дождя. Жуть — вот что чувствует Ангрес после осознания. Стук. Бешеный, непрекращающийся грохот разрывает тишину в клочья. Бьёт по перепонкам. Словно кто-то хочет выбить дверь собственной головой. Заполняет собой всё пространство, проникает в тело рваными ударами. Девочка, словно проклятая, не может отвести глаз от трясущейся двери. Которую она собственноручно заперла на семь заклятий. За которой стоит Марантина?

***

Ведьма подскакивает. Проснувшись, Ангрес не сразу понимает, где находится, в ушах всё ещё звучит грохот — это сердце вторит кошмару. Во рту стоит неприятная сухость, конечности немеют. Она чувствует едкую пустоту, разлившуюся по мышцам, — след, оставленный страхом. Лодка привязана к балке у берега. Они причалили. Волны пенятся, равномерно поднимаются, отмечая камни, и отступают, готовясь к новой попытке «прыгнуть» выше. Их сопровождает лёгкий бриз. В отличие от ведьмы, другие пассажиры остаются в том же состоянии, в котором она видела их в последний раз, кроме двух запропастившихся волшебников. Под лучами предрассветного солнца, что не успело показаться само, но отправило вперёд свой приветственный свет, картина кажется не такой давящей, как прежде. Конечно, трупы не теплеют и призраки не растворяются в тумане, с наступлением утра они теряются среди дремлющих душ, но всё же это лучше, чем та же картина под покровительством тьмы. Тем не менее в одну сторону она старательно не смотрит. Мышцы Ангрес затекли и побаливают, а ещё ведьма хочет заняться хоть чем-то, чтобы сбросить останки кошмара, тяжёлыми костями давящие на грудь. Утолит жажду, согреет ноги с руками. Она почти вслепую находит палочку и призывает воду, чтобы промокнуть горло. Только она забывает, последнее заклинание, что она сотворила, — головной пузырь. Возможно, дело в нехватке концентрации для невербальной. — Агуаменти, — вслух проговаривает девочка. Ожидаемое отсутствие результата напоминает поезд, едущий по рельсам, к коим она привязана. С гудением труб Ангрес возвращается от ужасов из сновидений к катастрофам насущным. Ведьма резко трясёт палочкой, стремясь выдавить хотя бы искры, попутно вспоминая все вчерашние невообразимые ужасы, но только для того, чтобы затолкать их поглубже. На это способен ребёнок, Мерлинова борода, да даже грязнокровка! Она в теле сквиба? Она кусает губу до отрезвляющей боли и опускает на мгновение веки. Нет, палочка просто не хочет ей подчиняться. Или вообще сломана. Навыки окклюменции ведь у неё сохранились. — «Как же всё-таки складно у тебя выходит придумывать удобную ложь и, главное, верить в неё», — смеётся голос, но уже спустя мгновение в его тоне остаётся одна лишь кислота. — «Открой свои глаза пошире, оглянись вокруг, заставь работать свои извилины и пойми, наконец, куда тебя угораздило попасть». Девочка сидит, отстранённо уставившись перед собой и крутя большим пальцем кольцо. Думает. Сейчас она поднимется, ступит на твёрдую почву и… А что потом? Ангрес не имеет ни малейшего понятия. С чего начать? Как подступиться? Что делать без магии? Живот разъедает голод. — «Конечно, не ела около суток», — возникает на краю сознания. — «Похоже, что не только ты». Верно, Ангрес и это, гоблины его дери, тощее тело. Девочка, скрипя зубами, решает, что для начала нужно добраться до небольших зданий, ровным рядом выстроившихся по береговой линии. Ведьма цепляет палочку за пояс, неуклюже встаёт и, опершись о причал, что ей по рёбра, уже осознаёт, что не сможет подтянуться на руках, наполненных ватной усталостью, но всё равно пытается подпрыгнуть и закинуть на него колено. Результатом становится только покачивание шлюпки, вызванное тяжёлым падением. Это ещё больше сгущает раздражение, которым и без того покрыт каждый сантиметр её кожи и которое вбивается в плоть при каждом соприкосновении с когда-то белой льняной рубашкой и мешковатыми плотными коричневыми брюками. Ангрес до хруста сжимает кулаки, ей хочется разорвать, сжечь, уничтожить всех и вся вокруг себя. — «Я с удовольствием посмотрю, как ты, вялый кожаный мешок с фаршем вместо мышц, это сделаешь». Девочка прыгает в воду, погружаясь с головой, лишь бы заткнуть голос. Та её остужает, позволяет в некоторой степени смыть неприятное ощущение и взбодриться. Застыв так на несколько секунд с зажмуренными глазами, она всплывает и, кое-как вспоминая, каково это — плыть, добирается до мелководья. Выходит из воды на каменистый берег, окропляя тропу за собой солёными каплями. Кап. Мурашки проходятся по позвонкам, напоминая о звуках из кошмара. Девочка слышит приближающиеся торопливые шаги, пока перед ней не останавливаются две остроносые туфли. Она поднимает глаза на высокую тонкую фигуру старше сорока с блестящим островком-залысиной на макушке, окружённым черно-серебристыми короткими волосками. Он оглядывает ведьму выпученными маслянистыми глазами, поджав губы. — Вы… ха… два сапога пара, честное слово, — причитает, судя по сложенной в несколько раз мантии, парящей в трёх дюймах над камнями, профессор Фейн, доставая палочку. Девочка не знает, что сказать, поэтому молча наблюдает за тем, как взмахами инструмента её одеяние и волосы высыхают. — Есть специально построенный причал, нет, им поплавать охота, — продолжает бурчать Артур, теперь размахиваясь палочкой, чтобы выразить своё неодобрительное удивление. — Всё не как у… — «Имеет ли смысл напомнить твоей дырявой голове о главном вопросе, на котором тебе следует сосредоточиться?» — Сэр, — одёргивает его Ангрес. — Где мы? — Ох, прошу прощения, должно быть, вы в смятении из-за всего произошедшего, — он с жалостью зыркает на девочку, теребя ремешок от наручных часов. — Увы, я не знаю, где мы остановились. Этот лис всегда поступает по-своему! И он-то, он-то… — Распалившийся негодованием мужчина ловит на себе немигающие разноцветные глаза и возвращается к вопросу девочки. — Лучше спросить об этом у моего коллеги. Он ищет нам трактир, где можно будет передохнуть. Ведьма кивает, и воцаряется неудобная тишина. Девочка смотрит на руку профессора, что никак не оставит в покое часы. Циферблат у них какой-то странный… — Как ваша рука, мисс? — заставляет отвлечься от созерцания мерил времени мужчина. — Рука?.. — переспрашивает ведьма, но затем выражение сменяется на понимающее, и она открывает ладонь с еле заметными белыми линиями. Неплохая работа. — Вы меня подлечили? Фейн бесцеремонно хватает запястье, приближая его ближе к своим прищуренным глазам, коротко кивает и отпускает. Не успевает ведьма возмутиться, как голос хмыкает: — «Мозоли от активного использования палочки. Мракоборец?» Если это так, то Ангрес пора лечь на камни и, как барон Мюнхгаузен в одном из своих рассказов, стать вешалкой для вещей прохожих. Послужить наглядной инсталляцией «смертельно уставшего от безвыходности живого мертвеца». — А, совсем забыл представиться, я — Артур Фейн. Как вас зовут, мисс? — вновь прерывает её размышления профессор. Ангрес Амби Грин-де-Вальд — тут же мысленно отвечает ведьма. — «Опасная фамилия, причём и для носителя, и для тех, кто её слышит», — бесстрастно отмечает голос. — «Но ты ведь мастер выдумок похлеще любого барона». Девочка медленно и громко выдыхает. Ей уже порядком надоел голос, слишком болтливый в последнее время. Впрочем, её шестерёнки уже завертелись и выдали трель, возвещающую об обнаружении предварительного выхода. Амнезия. Она даже не совсем солжёт, притворившись, что потеряла память. Ведьма знает об истории этого тела столько же, сколько выводов могут сделать окружающие, опираясь на его жалкий вид. Но вот имя… Ей на него отзываться. — Ангрес… — осторожно протягивает девочка, прерывая затянувшуюся паузу. — Фамилию не знаю. Фейн скорбно хмурится, кажется, самостоятельно додумав её историю, и внезапно хватает девочку за плечи. — Ангрес, не беспокойтесь, теперь мы на свободной земле. До вас не дотянется ни магловский, ни маговский злодей. Доверьтесь нам, мы о вас позаботимся, — зелёные глаза и выражение лица Артура источают столь чистую отвагу, что он начинает походить на ребёнка, примеряющего на себя роль короля с палкой-экскалибуром наперевес. Ведьма слегка кривится, ослеплённая то ли болью в мышцах, то ли героическим ореолом, что мужчина сам натянул на свою голову. Профессор это замечает, правда, вновь принимает на чужой счёт. — Да-да, понимаю… эти поганцы столько дел наворотили, жизней порушили, семей разлучили… «Ради общего блага», ну да, конечно… Ангрес не заостряет внимание ни на чём, сказанном магом после часто слышимой и произносимой в прошлом фразы. «Изменим мир ради общего блага, м, Амби?» Сглотнув, она перебивает мужчину: — Дрожите даже перед его именем? — Как под копирку, — хмурится Артур и, подначивая, спрашивает: — Даже его прихвостни лишний раз его не упоминают, а вы, мисс, не боитесь? — Боюсь, — хмыкает, пытаясь скрыть горечь, Ангрес. — Я его не помню. — Что? — Я и своё назвала по смутным ощущениям. Глаза профессора округляются, а лицо растягивается, несмотря на и без того вытянутую форму. — Вы шутите? — Нет, — коротко отрезает Ангрес. — Хоть что-то помните? Возраст? Семья? Какой сейчас день? — мимика Артура слишком комична, чтобы соответствовать серьёзности ситуации. Он напоминает рыбу-каплю, ставшую героем картины «Крик», с раскрытым ртом, уголки которого сильно опущены вниз, и выпученными грустными глазами. Ведьма этого не замечает, поглощённая созерцанием руин почти всех столпов, на коих располагалась её жизнь. — Ничего, — протягивает девочка, буравя взглядом палочку из, кажется, дуба. — «Остаётся надеяться лишь на магию». Ведьму посещает мысль, что она обязана проверить, действительно ли проблема кроется в её новом теле. Причём прямо сейчас. От терзаний волшебника ремешок часов расстёгивается, он спешно, терпя несколько неудач, возвращает их на место. — А хоть кто такие волшебники, вам известно? — Да, — резко отвечает Ангрес и напряжённо просит: — Одолжите вашу палочку. — «Хочу проверить, вхожу ли всё ещё в их число». Артур с четверть минуты смиряет её недоуменным неуверенным взглядом, впрочем, медленно протягивает ей инструмент. Ангрес стремительно выхватывает его. Люмос, призыв ветра, Инсендио, Агуаменти, Экскуро, о более сложных она даже не думает. Кисть выписывает множество узоров, с каждым из которых клубок нервов в животе становится всё спутанней. — Возможно, вы забыли и заклинания? — неловко встревает профессор. Зыркнув на Фейна, ведьма сосредотачивается на одном из камешков: — Вингардиум Левиоса. Вингардиум Левиоса. Леви… — глаза застилает пелена слёз, челюсть сжимается до боли, рука безвольно падает. Покрывается трещинами последний столп. Камень не сдвинулся. Во-об-ще. — Ну что же вы. Бежали от оккупации, пережили крушение, так ещё и потеряли память. Не мудрено, что у вас не будут некоторое время получаться заклинания. От сочувствующего тона мужчины ей становится только хуже, ненавистные капли разбиваются о берег. Весперелл продолжает свою утешительную кампанию: — Так, не волнуйтесь, Ангрес. Мы сопроводим вас в Мунго. Там вы и вспомните всё, и волшебство к вам вернётся. Да, лучших целителей на всём свете не сыскать. И я говорю это, будучи уроженцем Франции. Они обязательно помогут. — «Помогут так же, как Марантине?» — с издёвкой спрашивает голос. — «Есть предложения получше?» — рявкает на него Ангрес, протирая глаза рукавом. За спиной Фейна появляется быстро приближающаяся фигура с густой растительностью на лице. — «Сказочник», — догадывается девочка. — Дамблдор! Вы, наконец, пришли! Имя звучит до невообразимого знакомо. Голос вспоминает раньше: — «Бывший друг. Альбус Дамблдор». — «Бежать».