Сердце льва. Начало перемен

      Минуло два года с тех пор, как Хюррем Султан вернулась во дворец. Жизнь в Топкапы шла своим чередом. Дочери Фетхийе и Михримах подросли. Хюмашах и Айше были любимыми внучками Хюррем Султан и повелителя.       Селим и Баязед за это время тоже выросли. Они по-прежнему жили в Конье и Кютахье, как и шехзаде Мустафа, который проживал в Амасье и уже свыкнулся со своим назначением.       Тем не менее повелитель позвал в столицу всех шехзаде и не только на праздник вручения подросшему Джихангиру сабли: нужно было решить, кто станет управлять Манисой.       Прошло совсем немного времени, и в Стамбул приехали сначала Мустафа, затем Селим, а после и Баязед.       В покоях Хюррем Султан собрались Михримах, Гюльфем и Айше Хюмашах, чтобы поприветствовать приехавших братьев.       Двери покоев распахнулись, и в них вошли двое высоких статных шехзаде — Селим и Баязед. Подойдя к матери, они поочередно поцеловали ей руку и пожелали веселого праздника.       Хюррем Султан с улыбкой взглянула на сыновей. Какими же взрослыми они стали! Селиму был двадцать один год, Баязеду двадцать, но выглядели немного старше.       Шехзаде Селим был высок ростом, с открытым лбом и тонким носом. Волосы наследника были пшеничного цвета, а борода — ярко-рыжего. Его холодные голубые глаза взирали с чувством явного самодовольства.       Баязед был пониже брата, но более плотным и крепким. Его светло-карие глаза излучали тепло и добродушие. Каштановые кудрявые волосы, находившиеся в легком беспорядке, говорили о непосредственном и упрямом характере шехзаде.       После приветствий Баязед улыбнулся Хюррем Султан и, вынув из-под полы кафтана маленькую шкатулку, протянул ее матери.       — Она вас не достойна, — с улыбкой проговорил он, — но мне будет приятно, если вы станете носить мой подарок.       Шехзаде открыл шкатулку и извлек из нее маленькую розовую брошку в виде цветка маргаритки.       — Разумеется, не достойна, — язвительно отозвался Селим. — Эта брошь — образец безвкусицы.       — И тебе «добро пожаловать!» — рассмеялся Баязед, и братья приветственно обнялись.       Михримах, с улыбкой глядя на шехзаде, спросила Гюльфем-хатун:       — Где Фетхийе?       — Она скоро придет, госпожа. Хюмашах с утра раскапризничалась, и Фетхийе Султан осталась с ней.       Не успела Гюльфем-хатун сказать это, как двери покоев распахнулись, и в комнату вошла Фетхийе. На ней было надето ярко-бирюзовое платье с золотой накидкой, красиво подчеркивающее ее тонкую фигуру. Длинные волнистые волосы были собраны сзади и спускались по плечам, образуя темный густой каскад.       Фетхийе подошла к шехзаде и госпожам, присела в приветственном поклоне и с улыбкой проговорила:       — Шехзаде, добро пожаловать.       — Здравствуй, Фетхийе, — ответил Селим.       Баязед взглянул на нее. Прошло столько времени с их последней встречи, но она мало изменилась. Перед ним была все та же молодая госпожа, такая, какой он увидел ее в саду в день их первой встречи. И хотя между Баязедом и Фетхийе была разница в три года, она не выглядела старше, чем он.       — Я так давно не видела вас, — продолжила Фетхийе. — Должна признаться, что вы сильно изменились, шехзаде.       — Время изменило нас, но не принцессу Крымского ханства, — весело ответил Баязед.       Фетхийе улыбнулась.       — Пойдемте, церемония начинается, — сказала Хюррем Султан и направилась к выходу из покоев.       Остальные последовали за ней.

***

      Джихангир стоял перед огромным зеркалом. На нем был надет красный кафтан с темным соболиным воротником. Красивое лицо шехзаде выглядело сосредоточенным; его голубые глаза сосредоточенно смотрели на отражение. Он повернулся боком и взглянул на свой горб. С годами Джихангир привык к своему недостатку, но каждый раз, видя его, он казался себе таким маленьким из-за горы, которую носил на плечах…       Джихангир не понимал, зачем ему проходить церемонию вручения сабли и давать клятву янычарскому корпусу? Шехзаде знал, что ему никогда не стать таким же храбрым воином, как его отец и братья. Джихангир тихо вздохнул.       В покои вошел Сюмбюль-ага.       Поклонившись, он сообщил:       — Шехзаде, церемония уже начинается. Вам пора идти.       Джихангир кивнул и медленно зашагал в сторону двери.       На мраморной площади позади дворца выстроились янычары. В середине площади был поставлен трон для повелителя, а неподалеку от него столик, на котором стояли хлеб, соль, вода и лежал Священный Коран.       Стража поклонилась, и на площадь вышли шехзаде Мустафа, Селим и Баязед. Они заняли место рядом со столиком с принадлежностями для церемонии.

***

      Султан Сулейман подходил к воротам дворца. Шехзаде Джихангир шел с другой стороны, навстречу ему.       — Повелитель, — поклонился он, подойдя ближе.       Сулейман с улыбкой взглянул на сына:       — Как ты себя чувствуешь, Джихангир?       — Хорошо, повелитель, — коротко ответил тот.       — Сегодня ты даешь клятву янычарскому корпусу. Я знаю, как это тяжело для тебя, — сказал падишах, положив руку на плечо сына.       — Да. Но клятва — это всего лишь часть церемонии, — ответил шехзаде.       Улыбка сползла с лица султана. Джихангир говорил правду, и эта правда удручала.       Сулейман снял с пальца серебряное кольцо в виде головы льва и протянул его сыну.       — Запомни, Джихангир, что клятва — это не только часть церемонии. Ты, прежде всего, даешь ее как сын султана. Каким бы ты ни был, ты навсегда останешься сыном властелина мира, — проговорил Сулейман и мягко провел рукой по темно-русым волосам младшего шехзаде.       — Спасибо, отец. Я никогда не забуду этого, — ответил он с улыбкой.       Джихангир надел кольцо на палец и отправился следом за падишахом.       Как только повелитель и шехзаде появились в воротах, все склонили головы в знак почтения. Султан сел на трон и, проведя рукой вверх, призвал поднять головы. Джихангир направился к столику.       — Бедный Джихангир, — сказал Селим, когда тот прошел мимо. — Он никогда не поймет значения этой клятвы.       Мустафа и Баязед удивленно взглянули на него.       — Ясно, что он не возьмет в руки оружие, — пояснил Селим, глядя на младшего брата. — Зачем тешить его напрасной надеждой?       Мустафа и Баязед нахмурились, однако в глубине души они понимали, что Селим прав.       Джихангир подошел к столику и остановился. Все посмотрели на него выжидающе.       Вздохнув, он начал слабым от волнения голосом:       — Во имя Аллаха! Аллах, Аллах! Х-у-у-у-у!       — Х-у-у-у-у! — отозвались янычары.       — Мой путь — ваш путь… Мой перст — ваш перст… Моя могила — ваша могила… Моя вера… ваша вера… Я сложу… свою голову…       — На избранном вами пути, — тихо подсказал повелитель.       — На избранном вами пути. Отдам жизнь за ваши души…       — Раздам…       — Раздам богатства за ваш праздник, — продолжил шехзаде. — Мой язык будет глаголить, святые мудрецы приказывать…       — Я познал хлеб, соль и воду… — проговорил султан.       — Я познал хлеб, соль и воду, — повторил Джихангир. — Если сверну с избранного пути…       — Пусть ваши…       — Пусть ваши сабли опустятся мне на шею… вот моя воля.       — Каждому знанию свой мудрец! — продолжил падишах.       — Каждой истине свой судья! О Али! ¹ Х-у-у-у-у! — прокричал шехзаде.       — Х-у-у-у-у! — раздалось среди янычар.       — Эй, народ Аллаха! Эй, враги пророка Мухаммеда! Вы отрицаете Его, мы же благодарны Ему! Вы по одну сторону, мы же по другую! — громко проговорил глава янычарского корпуса.       — Пусть оросится клинок и явится алая кровь! — произнес Сулейман.       — Да занесется моя сабля над головой! Да сровняюсь я с землей! Да развеюсь я пылью по ветру! — завершил Джихангир.       Сулейман подошел к сыну и опустил ему в руки богато украшенную саблю. Джихангир поцеловал ее и прижал ко лбу. Затем к нему подошел один из янычаров и закрепил саблю на поясе.       Из высокой каменной башни на церемонию вручения сабли смотрели Хюррем Султан, Михримах, Фетхийе, Гюльфем-хатун и Махидевран Султан. Хюррем, улыбаясь, глядела на сына. Когда Джихангир забывал слова, улыбка сползала с ее лица, но сразу же возвращалась, как только он вспоминал их. Михримах и Фетхийе смотрели на шехзаде, мысленно желая ему удачи.       Махидевран хмуро взирала на церемонию.       После того как к Джихангиру подошел янычар и закрепил на его поясе саблю, она проговорила:       — Бедный шехзаде. Он расплачивается за грехи своей матери…       Хюррем подняла на нее метавшие молнии глаза:       — Ищешь настоящего грешника? Советую поглядеть в зеркало! На моих руках крови правящей династии нет!       С этими словами она вышла из башни. Михримах и Фетхийе последовали за ней.       — Госпожа, что она такое говорит? — с удивлением спросила Гюльфем-хатун, взглянув на Махидевран.       — Ничего. Идем, — хмуро ответила султанша.       Она была уверена, что, кроме Мустафы и Фетхийе, никто не знал ее тайны, но слова Хюррем неприятно отозвались в душе. Словно бы рыжеволосая госпожа знала сама, кто мог обагрить руки кровью правящего рода, и Махидевран понимала, что Хюррем Султан не оставит этого без ответа…