Любовь в глубине наших ран

      Балкан переступил порог в помещение, где тяжёлые шторы плотно задернуты, не пропуская ни лучика света. Ступая бесшумно по мягкому ковру, он вглядывался в расплывчатый силуэт, облаченный в шёлковые одежды цвета слоновой кости. Сафтер не шевелился, лежал на подушках и выпускал кольца дыма, наблюдая, как они медленно растворяются в воздухе. Мысли его текли так же неторопливо, как эта дымка. Густой, сладковатый аромат вишни обволакивал, и запах этот Балкану не нравился. — Хорошая работа, — констатировал лежащий, не поднимаясь и не переставая пускать дым. — Рад стараться, — усмехнулся Балкан и слегка поклонился. — Но что теперь? Следует действовать, пока Султан ослаб. — Будь терпелив. Спешка не приведет ни к чему хорошему. Я, — Сафтер покрутил трубку в воздухе. — Знаешь, сколько лет готовился и ждал?       Балкан отрицательно покачал головой, почти ничего не зная об этом человеке. Он появился в его жизни неожиданно и ловко привлек к себе внимание, но визирь не терял бдительности и обдумывал стратегию на случай угрозы своей жизни, хотя такая уже исходила от Валиде Султан. Только в отличие от Сафтера, он мог устранить её несколькими письмами... — Много... много лет. И я не спешу осуществить свою месть, ведь нет удовольствия, когда жертва умирает быстро и без страданий, — Сафтер протянул мундштук. — Присоединишься? — Пожалуй, откажусь, — Балкан слегка напрягся, глядя в затуманенные глаза. — Значит, мне просто ждать?       Выпустив очередное облако дыма, Сафтер кивнул. — Да. Жди и наблюдай. Докладывай. И будь осторожнее. Никто не должен заподозрить твоё участие.

***

      За окном серые облака плотно окутали небо, словно одеяло, не позволяя солнечным лучам пробиться сквозь мрачную завесу, а в комнате царила полумгла.       Вставать не хотелось, как и дышать, как и жить. Но заставив себя, Хюррем медленно поднялась, ощущая, как тело пронзил холод. В голове всё ещё звучали эхо последних дней, наполненных ожиданием и тревогой. Каждый миг тянулся, как вечность, и вот сегодня настал тот день, которого она так боялась — похороны сестры.       Переживания оставили свой след на её лице — тени усталости легли под глазами, а губы потрескались. Хоть Хатидже не была ей поистине близка, но воспоминания о совместных мгновениях накатывали волной, заставляя сердце сжиматься от боли. Рыжеволосая не желала, чтобы молодая девушка закончила вот так...       Хюррем встала с постели, стараясь собрать мысли в кучу. Взгляд её упал на окно, где капли дождя медленно скатывались по стеклу, оставляя за собой следы. Она понимала, что сегодня не только прощание с сестрой, но и встреча с собственными страхами и утратами. Нужно было собраться с силами, надеть траурное платье, выдержать взгляды сочувствующих.       Последний долг.       Шаг за шагом, словно в трансе, она готовилась к церемонии, механически выполняя ритуалы и ненадолго замерла лишь у зеркала. Глядя на себя, рыжеволосая вспомнила то утро, о котором она запрещала себе думать все эти дни, что будто разделило её жизнь...       Утро настало неожиданно, и солнечные лучи пробивались сквозь занавески, освещая комнату мягким светом. Хюррем медленно открыла глаза, и поначалу не поняла, где находилась, а затем воспоминания нахлынули так резко, что она подскочила. Ночь казалась сном, бурной вспышкой страсти, растворяющийся в утреннем тумане, однако рыжеволосая отчётливо помнила нежные прикосновения и горячие поцелуи, что теперь переплелись с ощущением лёгкой растерянности. Она повернула голову, чтобы взглянуть на мужчину, но его уже не было рядом.       Тишина, окутывающая покои, внезапно была нарушена мелодией, доносящейся из-за открытой двери террасы. Звуки струились, как вода, наполняя пространство легкостью. Хюррем встала с постели, обернувшись в простыню, и подошла к двери.       На балконе он стоял, погруженный в свою музыку, его лицо было сосредоточенным, а глаза закрыты. Солнце рисовало полосы света на его обнаженной спине. Каждая нота, которую Ибрагим извлекал из инструмента, казалась отражением их ночи — страстной, но в то же время нежной и трепетной. Госпожа почувствовала, как сердце забилось быстрее. Она не могла понять, что происходит: почему он играет, и почему она чувствует себя так уязвимо.       Рыжеволосая тихо вышла на балкон, стараясь не нарушить его сосредоточенность. Ветер нежно трепал ее волосы, а музыка окутывала ее, как теплый плед. Паргалы открыл веки и, заметив ее, улыбнулся. Его глаза, обычно темные, в лучах восходящего солнца казались золотистыми, а во взгляде было что-то такое, что заставило ее забыть о своих сомнениях. В этот момент все вопросы о том, что будет дальше, о том, как они будут жить после этой ночи, отошли на второй план. Хюррем просто наслаждалась моментом, погружаясь в мелодию, которая связывала их, как невидимая нить. И, возможно, именно в этом и заключалась суть — в умении быть здесь и сейчас, в умении чувствовать и доверять. — Прости, если разбудил.       Мелодия смолкла, а его голос был низким и бархатным, из-за чего Хюррем резко пришла в себя. — Всё в порядке...       Они некоторое время молчали, глядя друг на друга, не находя слов. Девушка переминалась с ноги на ногу, пока не заметила вдали тёмный смог. Это напомнило ей о жестокой реальности, и по спине пробежали мурашки. Казалось, оба одновременно ощутили что-то, и их губы чуть приоткрылись, но внезапно прервал настойчивый стук в дверь. По приказу Султана за ними явились, и Хюррем облегчённо выдохнула. Брат был жив. Но что насчёт остальных?..       Хюррем встрепенулась и крепко сжала кулаки, пристально вглядываясь в свою кожу, изрезанную шрамами. Такие же рубцы имелись в её душе, и могла ли она с этой тьмой и тяжестью обрести счастье? Сможет ли доверять Ибрагиму, когда в её спине не один нож? Она даже не заметила, как он завладел её сердцем, и не понимала, что делать с этими чувствами, когда они зашли так далеко. Сейчас Хюррем не могла ответить ни на один из своих вопросов, а потому решила для начала прийти в себя.

***

      Шёл дождь, мелкие капли стучали по земле, сливаясь с теми, что уже успели упасть. В воздухе витал запах свежей земли и цветов, а серые облака нависали над садом. Валиде, что держалась с удивительной стойкостью во время процессии, теперь, оставшись одна, почувствовала, как её внутренние стены начали рушиться. Воспоминания накатывались, как волны, и она не могла сдержать слёз, которые, казалось, сливались с дождём.       Каждый лепесток, каждая травинка напоминали ей о том, что было и чего больше нет. Она вспомнила, как дочь собирала букеты из цветов, как с восторгом показывала ей найденных жучков и бабочек. Теперь всё это казалось далеким и недостижимым.       Дождь усиливался, и женщина подняла лицо к небу, позволяя каплям омыть своё горе. Она остановилась у старой яблони, под которой Хатидже часто сидела, и, опустившись на колени, обняла ствол, словно искала в нём поддержку. — Почему? — шептала она, обращаясь к небу. — Почему так рано? Почему так несправедливо? Я же делала всё... Ради детей. — Валиде Султан?       Голос, раздавшийся из-за спины, заставил её выпрямиться, как струна, и вытереть слёзы рукавом. Хафса не могла позволить никому увидеть свою слабость. — Позвольте, я помогу...       К ней подошёл Балкан, протянув руки, но она резко отстранилась. При виде этого наглого лица её дыхание участилось, а печаль в глазах сменилась гневом. — Как ты смеешь появляться передо мной?! Что тебе здесь нужно?! — почти закричала Валиде. — Я направлялся к Повелителю с докладом и увидел вас... Решил, что вам плохо, — произнёс Балкан ровным тоном, хотя уголок его губ дрогнул. — Соболезную, госпожа. — Убирайся! Не попадайся мне на глаза! — взревела Хафса, теряя всякую стойкость. — Как скажете, госпожа. Но зачем так переживать? Нас могут неправильно понять... — откровенно насмехался над ней Балкан. — Я уничтожу тебя! И тот, кому ты служишь, не спасёт тебя... — зло прошипела женщина, приближаясь. — Я сам по себе, госпожа, и ни в чьём спасении не нуждаюсь. Лучше вам спокойно оплакать свою дочь. Я ведь не забыл наш уговор... Дам вам время на горе.       Валиде сделала ещё шаг, желая вцепиться в лицо подлецу, но резкая боль в груди лишила её сил двигаться и дышать. Хватая ртом воздух, она начала медленно оседать на землю, а Балкан, молча наблюдая, вдруг заметил вдали фигуру Дайе Хатун. Он сразу же спохватился и закричал: — Быстрее! Валиде Султан плохо!

***

— Госпожа, вы вся промокли и продрогли. Приказать приготовить салеп и хаммам? — с легким беспокойством спросил евнух.       Хюррем устало взглянула на него, на мгновение задумавшись, в то время как Гюль-ага терпеливо ждал. Как евнух сам рассказал, он прибыл из Старого дворца, а здесь пока что исполняет обязанности Сюмбюля, который восстанавливается после ранения. В последние тревожные дни Гюль стал ближе к рыжеволосой госпоже, и Хюррем не возражала, понимая, что ей нужны свои люди. — А где Нигяр? — Айше Хатун попросила её помочь с шехзаде Мурадом. — Ох, точно...       Хюррем сжала переносицу, чувствуя, как к ней подступает головная боль. К сожалению, один из шехзаде-близнецов серьезно пострадал и сейчас находился в лазарете. Рыжеволосая так и не навестила его, и теперь испытывала укол совести. — Нужно сходить к нему. Скажи, чтобы подготовили мне новое платье. — Как прикажете       Евнух поклонился и быстро исчез, а вскоре к ней подошли служанки, готовые помочь собраться. После в коридоре она встретила Махидевран. — Я хотела немного поболтать, отвлечься, — объяснила черкешенка, слабо улыбнувшись. Под её глазами тоже были заметны тёмные круги. — Пойдём со мной в лазарет. Потом пообедаем, — предложила Хюррем, обняв подругу за плечи, желая поддержать её в этом бесконечном потоке бед.       Ей самой тоже не хватало этой поддержки. Мятеж, казалось, вымотал из всех силы, и во дворце остались лишь блеклые тени.

***

      Когда они подошли к лазарету, их встретила странная сцена: Нигяр спешно вышла в коридор, потирая предплечье, а за ней доносился гневный голос. Увидев Хюррем, девушка выпрямилась и натянуто улыбнулась. — Госпожа, Махидевран Султан, — поклонилась она, чувствуя себя неуютно под пристальными взглядами. — Нигяр, что произошло? Что это было? — недоуменно спросила рыжеволосая, подходя ближе к служанке и осматривая её руку. — Как бы сказать... — замялась Нигяр, подбирая слова. — Турна не была рада, когда я попыталась помочь её сыну. — Вот же гадюка, — едко прошипела Махидевран.       Хюррем нахмурилась, и её взгляд, затянутый печалью, вдруг прояснился. Она немедленно вошла в лазарет, где Турна сидела на краю кровати сына. Увидев госпожу, она встала с ленивой грацией и выпрямилась.       Заметив мальчика, лежащего без сознания, Хюррем вздохнула и спокойно спросила: — Что ты себе позволяешь? — Госпожа, какое чудо! Вы снизошли к нам, — язвительно ответила девушка, глядя Хюррем прямо в глаза. — Как ты смеешь так говорить?! Перед тобой сестра Султана! — не выдержала Махидевран, но Хюррем остановила её легким, предостерегающим жестом. — А как ты осмелилась повышать голос на законную супругу Султана? — с медленной елейностью спросила Турна, слегка наклонив голову. — Власть порой затуманивает разум, и я хочу дать тебе совет, — Хюррем медленно подошла к жене брата, внимательно вглядываясь в её лицо, заметив, как та нервно сглотнула. — С высоты падать очень больно. И иногда не хватает сил подняться снова. Не смей больше хамить мне. Твой статус жены не защитит тебя. — Хорошо, госпожа. Я тоже хочу дать вам совет, — вновь собравшись с духом, Турна подняла подбородок. — Вам не нужны мои дети. Не стоит делать одолжение, приходя сюда и присылая своих служанок. Уделите внимание своему любимому шехзаде. — Замолчи! — Махидевран резко обернулась к девушке, но была остановлена строгим взглядом сестры Султана. — Ты считаешь, что можешь ставить мне условия? Твой новый статус не изменит твоей сути. Здесь ничего не принадлежит тебе. Запомни мои слова. Не искушай судьбу. Она может быть жестока. И особенно к тем, кто забывает свое место.       Турна сжала кулаки, чувствуя, как гнев накатывает волной. Взгляд её стал холодным как сталь. — А какое на самом деле ваше место? Вы здесь благодаря своему бывшему супругу, но разве кто-то когда-либо вспоминал о вас до этого? Сулейман движим лишь чувством вины, Махидевран прячется за вашей спиной, слуги преданы вам только пока звучит звон монет, а искренность, возможно, проявляет только Мустафа. И то... если он не слишком далек от своих корней, — произнесла девушка, подчёркивая каждое слово.       Хюррем прищурилась, её губы изогнулись в язвительной усмешке, и, вновь одёрнув Махидевран, она обожгла щёку Турны резкой пощёчиной. — Ты смела. Но смелость без мудрости – это лишь безрассудство. Впрочем, у меня есть дела поважнее, чем тратить время на воспитание дерзких рабынь. — Хюррем!       Голос Султана пронёсся по лазарету как гром. Махидевран вздрогнула, чуть прижав голову к плечам, Турна для видимости начала всхлипывать, а Хюррем, сохраняя спокойствие, медленно обернулась. Она встретила горящий взгляд брата с безразличием. — Что здесь происходит?! Как ты смеешь поднимать руку на мою женщину, особенно при моём сыне, который борется за свою жизнь?! — гневно прорычал Сулейман, хромая к ним. — П-повелитель, — всхлипывая, Турна бросилась в объятия мужчины.       Рыжеволосая лишь закатила глаза, а черкешенка осмелилась сказать: — Повелитель, всё не так, как вы думаете. Турна проявила неуважение к госпоже...       Гулкий вой соперницы Султану в грудь перебил её. — Махидевран, Хюррем сама способна объясниться, — добавил Сулейман, ожидая ответа от сестры. — Здесь нечего обсуждать. Тебе будет достаточно её слёз, чтобы поверить не моим словам, — хмыкнула Хюррем.       Сулейман перевел взгляд с заплаканной Турны на холодную и надменную сестру. В его глазах читалось замешательство. — Хюррем, я жду объяснений, — произнес он уже более мягко, стараясь не допустить резкости в голосе.       Рыжеволосая медленно окинула взглядом всех присутствующих. — Твоя драгоценная супруга запретила мне приближаться к племянникам, — ее голос звучал ровно и спокойно. — Я попробовала объяснить девушке, что подобные решения принимать она не может, однако мне было нанесено оскорбление. Если этого достаточно, то я пойду.       В повисшей тишине слышалось лишь сдавленное дыхание Турны. Сулейман нахмурился. Слова Хюррем звучали правдоподобно, но поведение жены заставляло сомневаться. — Турна, это правда? Ты запретила Хюррем видеться с детьми? – Сулейман обратился к рыдающей девушке, стараясь уловить хоть малейшую тень лжи в ее глазах. Та лишь сильнее зарыдала, не в силах вымолвить ни слова.       Махидевран презрительно фыркнула, а рыжеволосая ждать больше не стала и отправилась к выходу. Её спокойствие имело границы и то, что она продержалась так долго уже было успехом. — Сил моих нет! Хочется придушить её! — в коридоре Махидевран решила не сдерживать эмоции. — Тише. У стен здесь тоже уши.       Внезапно из-за угла вывернул слуга, что-то бормоча себе под нос и чудом заметил госпожей, глубоко склонившись. — Что произошло? Как на пожар бежишь, — поинтересовалась Хюррем. — Беда, госпожа! Валиде Султан стало плохо!       Девушки обменялись растерянными взглядами, а слуга, не теряя времени, помчался в лазарет.

***

      В следующие часы во дворце царила суета, и Хюррем решила укрыться в саду, хотя погода не располагала к прогулкам. Она не испытывала стыда за то, что ей было безразлично состояние Валиде, и даже где-то внутри себя радовалась этому, но хотела, чтобы женщина дожила до момента своего разоблачения. Однако Хюррем не знала, что делать дальше. Найденные письма, дневник Афифе и библиотека отца остались в полусгоревшем Топкапы, и она не надеялась, что что-то из этого уцелело.       Внезапно она услышала шаги позади себя. Резко обернувшись, она немного растерялась, увидев, что это Ибрагим, который замедлил свой стремительный шаг. Они не виделись с того утра, и все это время Паргалы терзали невысказанные слова и подавленные эмоции. Ему нестерпимо хотелось увидеть Хюррем, но водоворот дел не оставлял ему возможности вырваться. Теперь, когда он приехал, чтобы сообщить Султану новости и заметил её фигуру, он уже не мог сдержаться и пошёл следом.       Однако, увидев Хюррем с хмурым и печальным лицом, его одолели сомнения в правильности своего решения. Ему было трудно понять, что она сейчас испытывает к нему, и уместно ли вообще выяснять это. Ибрагим замер на месте, не в силах ни приблизиться, ни уйти.       В Хюррем словно вновь зажглась искра жизни. Сердце забилось быстрее, когда она снова вспомнила все те эмоции, которые испытывала рядом с этим мужчиной. Вокруг царила серая мгла, и только он один дарил ей свет. Теперь она осознала, как сильно устала от всего происходящего.       Ноги сами понесли её в его объятия. Хюррем с трудом выдохнула, ощущая тепло его рук, слыша гулкое биение сердца и чувствуя дыхание, которое щекотало её макушку. Все предрассудки меркли перед тем, как Ибрагим мог заполнить собой её мир. Где-то в глубине души рыжеволосую это пугало, но она старалась прогнать все тревожные мысли. На очередном выдохе они одновременно произнесли: — Соболезную.       Хюррем немного отстранилась, взглянула Паргалы прямо в глаза и спросила: — Его нашли?       Грек отрицательно покачал головой, вновь притянув её к себе, не желая расставаться даже на мгновение. Хюррем тяжело вздохнула. Рустем пропал, и его до сих пор не нашли среди тел, хотя многие из них оставались неопознанными. Возможно, он где-то там. — Я думал, ты начнешь избегать меня, — неожиданно нарушил тишину Ибрагим, внутренне испугавшись, что его слова могут её оттолкнуть. — Я могла бы... но мне некуда бежать. Да и не хочется, — откровенно ответила Хюррем, заметив, как Паргалы слегка дрогнул, а его сердце забилось быстрее. — Но, признаюсь, мне страшно. Всё, что я сейчас чувствую, на самом деле мне не знакомо. И в нашей жизни действительно много поводов для страха       Вдыхая терпкий аромат её волос, грек ответил: — Страх — это естественная реакция на неизвестность, Хюррем. Но он не должен парализовать. Иногда нужно просто довериться своим чувствам.       Хюррем подняла на него взгляд, полный смятения и надежды. — А если чувства ошибаются? Если то, что я чувствую к тебе — лишь иллюзия, опасная игра, которая может разрушить всё вокруг? — Тогда мы столкнёмся с последствиями вместе, – тихо ответил Ибрагим, протягивая руку и нежно касаясь её щеки. – Я не позволю тебе одной нести этот груз. Но я уверен, что это не иллюзия. Это нечто большее, чем мы оба могли себе представить. И я готов рискнуть ради этого.       В его прикосновении было столько нежности и решимости, что Хюррем на мгновение забыла обо всех опасностях, окружавших их. Она закрыла глаза, наслаждаясь моментом, теплом его ладони на своей коже. Страх отступил, уступив место головокружительной смеси волнения и доверия. — Рисковать всем ради иллюзии? — прошептала она, открывая глаза и заглядывая в глубину его чёрных глаз. — Нет, госпожа, ради надежды, — поправил он, его голос звучал мягко, но уверенно. — Надежды на то, что эта связь, которую мы оба чувствуем, окажется сильнее всех преград, что судьба не зря свела нас вместе.       Ибрагим наклонился ближе, его дыхание коснулось ее губ. Рыжеволосая не отстранилась. Она тоже была готова рискнуть. Готова поверить в эту надежду, в это «нечто большее», которое обещал ей Паргалы. Прикрыла глаза, готовясь почувствовать его поцелуй, и не могла увидеть, как он мельком глянул по сторонам, а затем толкнул её под густые ветви дерева. Несколько капель упали им на лица, когда Хюррем оказалась прижата к стволу, а по телу прошёлся разряд от ощущения долгожданных губ. Колени дрогнули и подогнулись, и чтобы удержаться девушка вцепилась в плечи мужчины.       Его рука скользнула к бедру, крепко сжимая, невыносимый жар сковал низ живота, когда рыжеволосая выгнулась, ощущая, как грек жаждет её. Она хрипло застонала, почувствовав его губы на шее, а затем, словно проваливаясь в бездну, испытала резкое разочарование, когда Ибрагим отстранился. — Я невыносимо желаю продолжения, но боюсь остальным наше представление не понравится, — его голос звучал низко, на грани шёпота.       Хюррем открыла глаза. Вокруг них царила тишина, нарушаемая лишь шорохом листвы и каплями дождя, которые продолжали падать с ветвей. — Ты прав, — произнесла она, стараясь взять себя в руки.

***

Следующее утро

      Лучи солнца освещали покои мягким светом. Хюррем, проснувшись, почувствовала, как тяжесть ночных кошмаров все еще давит на её грудь. Обрывки фраз, искаженные лица, давящая тишина, сменяющаяся леденящим душу криком – все это преследовало ее в царстве Морфея. Сердце колотилось, а мысли путались, словно в тумане. Она с трудом подняла голову с подушки и оглядела свои покои, пытаясь избавиться от ощущения, что что-то не так.       Внезапно её внимание привлек знакомый, но ненавистный аромат. Пахло пионами — цветами, которые она всегда считала символом нежности и слабости. Рыжеволосая быстро нашла их взглядом: багряные махровые бутоны громоздились рядом с её постелью. Сладкий, насыщенный запах заполнил пространство, вызывая в памяти образы, которые девушка предпочла бы забыть. Воспоминания о прошлом, о том, как эти цветы когда-то приносили ей радость, теперь лишь вызывали гнев и отвращение.       Хюррем резко вскочила, чувствуя, как паника медленно охватывает её. В одно мгновение она оказалась у окна, распахнула его, впуская свежий утренний воздух. Но даже он не мог заглушить аромат пионов, который, казалось, заполнил каждую щель её покоев.       Девушка сжала волосы в кулак и громко крикнула: — Нигяр! Гюль-ага!       Ей хотелось разорвать на части того, кто принёс эти цветы. Хюррем начала метаться по своим покоям, а затем схватила вазу с пионами и с силой швырнула её в стену. Осколки разлетелись по полу, как и воспоминания, которые начали обрушиваться на неё...