Любовь в глубине наших ран

      Старый дом скрипел под порывами ветра, словно жалуясь на годы, которые он пережил. Мужчина стоял у окна, глядя на пустынную улицу, где днём кипела жизнь. Его взгляд был устремлен вдаль, но мысли блуждали в прошлом. Он вспоминал, как здесь, в этой самой комнате, звучал смех, как стены хранили тепло семейных вечеров. Теперь же тишина была его единственным спутником.       Где-то там, за границами этого дома, продолжалась жизнь, но он чувствовал себя отрезанным от нее, словно застрявшим в ловушке времени. И грусть наполняла его сердце, когда он думал о тех, кого когда-то был вынужден потерять.       Он медленно оторвался от окна, когда раздался стук в дверь. Разнёсся его хриплый голос: — Савас, входи! Дверь всегда открыта, ты же знаешь.       В следующую секунду на пороге появился молодой человек и глубоким поклоном поприветствовал старика. — Пора. Лодка готова.       Старик не отвечал, напоследок созерцая пространство своего дома. Теперь он оставляет здесь целую жизнь, однако взгляд его замер на столе, где хранились перо и пергамент. Около минуты в голове роились мысли, после чего мужчина решился сесть и начеркать несколько строк. Савас смотрел на него с недоумением, а когда старик поднялся, то ухмыльнулся. — Она в столице и, если пошла в свою мать, то упорства ей не занимать. Найдёт и, дай Аллах, я доживу до нашей встречи. — Думаете, она узнает о вас? — поинтересовался парень, наблюдая, как старик прятал послание.       Но мужчина оставил его вопрос без ответа и лишь пробормотал себе под нос: — Не дело это так оставлять. Зверобой точно пригодится, душица тоже, полынь...       Он быстро смёл с полки склянки и мешочки, а после повернулся к ожидавшему парню. — Ну всё, сынок. Можно отправляться...

***

      Крики о помощи и призывы к борьбе разносились по округе. Ибрагим инстинктивно закрыл собой Хюррем, когда послышались чужие шаги и вскоре к ним выбежали испуганные служанки. Заметив визиря, одна громко всхлипнула и чуть не припала к его ногам. — П-паша Хазретлери... там... там янычары...       Паргалы ощутил как его сердце наполняется гневом, подобно раскаленному железу. Он ведь знал... предчувствовал опасность... Всё ещё заслоняя спиной госпожу, которая с тревогой оглядывалась по сторонам, мужчина нащупал кинжал, только вытаскивать его не спешил. Разум искал пути к спасению. Он знал, что времени в обрез. Янычары могли прийти в любую минуту, и им не стоило колебаться. Визирь должен был поспешить на подавление мятежа, но и в то же время не мог оставить Хюррем одну. Можно, конечно, отправить её со служанками, правда он сомневался, что три хрупкие девицы смогут дать отпор, если потребуется. Он повернулся к госпоже и, встретив её вздрогнувший взгляд, произнес с твердой решимостью: — Все держитесь рядом со мной, — и всё-таки вытащил оружие.       Мысленно чертыхнулся, сжимая в ладони рукоять. Как знал, что стоило брать меч...       И никто не заметил, как вместе с изменившейся обстановкой вокруг, начала меняться природа. Ветер, раньше тихий и нежный, обрел ярость и настойчивость; он завывал, играя с ветвями деревьев, и поднимал с земли легкие листья. Облака, как зловещие стражи, нависли над горизонтом, плотно укрыв светящуюся луну, ее сияние поглотилось в темных недрах неба, и стояло предощущение грозы, пронизывающее воздух.       Вдруг раздались громкие крики. Янычары, словно стая безжалостных хищников, наводнили территорию дворца. Ибрагим знал, что время упущено, но хуже то, что на первый взгляд трудно понять, кто против них.       Внезапно одна из служанок болезненно завыла, когда стрела пронзила её плечо, а вторая испугавшись, отшатнулась в заросли кустов. Ибрагим и Хюррем остались на открытой местности, где с одной стороны на них надвигались вооружённые мужчины, а с другой всё ближе доносились крики. Значит кто-то пробивался. И неизвестно, друг или враг.       Хюррем, у которой всё леденело от страха, хотела было дёрнуться в те же кусты и будь что будет, однако визирь благоразумно одёрнул её. Любое резкое движение могло стоить жизни. — Паша Хазретлери, лучше сдайтесь без боя, — сказал один, обнажив в оскале зубы.       Паргалы крепче сжал ладонь рыжеволосой, держа её за своей спиной. Пока янычар не стало больше, он рьяно продумывал стратегию освобождения. Мысли метались в его голове: как избавиться от угрозы, не подвергая риску жизнь девушки и свою? Слишком много зависело от него. Ведь если грек пострадает... или хуже, то Хюррем точно придётся несладко. Этого мужчина не хотел. — Скоро от Топкапы даже камня не останется...       Второй сделал шаг и уже вместе с сообщником они стали надвигаться на потенциальных жертв. Хюррем задрожала, а Ибрагим мельком взглянул на неё, вселяя уверенность и надежду, а потом резко отпустил ладонь. Рыжеволосая не успела ничего понять, как молниеносно визирь нападал и парировал удары. Тело будто окаменело. Она не могла сдвинуться с места, как вдруг сзади её кто-то схватил, зажав рот рукой. На шее она почувствовала что-то холодное и острое.       Уголки губ победно дрогнули, когда Ибрагим расправился с последним воином, но стоило обернуться, как всё внутри словно рухнуло. Сестра Султана оказалась в заложниках. Глаза её полны страха, а на измученном лице играли тени ветвей деревьев, терзаемых ветром. Паргалы, не в силах перенести этот взгляд, ощутил, как холодный пот пробирался по спине. Уголки губ мгновенно опустились, оставив лишь блик незавершённой победы. — Не двигайся, визирь. Теперь драгоценная госпожа моя гарантия безопасности...       Голос раздавался прямо над ухом, от чего Хюррем брезгливо скривилась, и сердце колотилось, как безумное. Каждый вдох приносил с собой пронзительный страх, но в то же время волны решимости начинали нарастать, словно буря, готовая выйти на поверхность, ведь она видела, что Ибрагим готов был сдаться. Рыжеволосая не могла ему этого позволить. Тем более из-за себя. — Всё, я опускаю оружие...       Паргалы старался как можно дольше потянуть время, так как прекрасно знал: сдаться – значит умереть. А тем временем адреналин заполнил тело госпожи, разгоняя страх. Нужно найти решение. Она встретилась взглядом с визирем и голову пронзила мысль: а может ли она настолько ему довериться? И первые капли дождя упали на лицо, а драгоценного времени становилось всё меньше. Янычар крепче сжал её, вонзая глубже остриё кинжала. Хюррем поджала губы и мысленно взмолилась, чтобы Ибрагим успел. Её план был безумным, но иного выхода она не видела. — Повелитель! Мы здесь! — заорала она, а когда мужчина ослабил хватку и завертел головой, резко и внезапно вонзила зубы в его руку.       Он завыл от боли, а она смогла вывернуться, и в ту же секунду брошенный Ибрагимом кинжал прилетел прямиком в шею янычара. Кровь брызнула на госпожу, но не это волновало сейчас, так как голова закружилась из-за пережитого и гулкое биение сердца перекрыло все звуки. Ноги подкосились, но грек оказался рядом и обхватил её за талию. — Всё хорошо. Я здесь, — произнес он хрипло, обводя взглядом хаос вокруг и понял, как фальшиво прозвучали его слова.       Всё было очень плохо. Хюррем крепко вцепилась в его плечи, грудь вздымалась из-за частого дыхания, а осознание сделанного разгоняло разгорячённую кровь. Страх крепко сковал её и ей казалось, она не может пошевелиться. — Нужно уходить. Не будем терять время.       Ему тоже было страшно, а особенно всё леденело из-за того, что она сделала, но сейчас Паргалы не мог дать слабину, являясь единственным, кто способен спасти сестру Султана. — Вон они! — ещё одна пара разъярённых янычар двинулись на них.       Следовало поберечь силы, поэтому они бросились прочь. Моросящий дождь обернулся ливнем и где-то вдали прогремел гром — или это был звук пушки? В этом хаосе было трудно что-либо разобрать, и им приходилось пробираться сквозь кусты, жаться к стенам, чтобы оставаться в тени, а сердца их колотились в унисон.

***

      Тем временем Махидевран мчалась, не жалея сил, слёзы затуманивали её взгляд, но она продолжала искать Мустафу. И каждый раз сознание обманывало её, искажая чужие лица образом сына. Сердце тревожно трепыхалось в груди, черкешенка хотела забиться куда-нибудь в угол, и удерживал лишь страх за шехзаде. Она не могла струсить, когда он где-то здесь, наверняка искал её, боролся с врагами или, не дай Аллах, лежал раненый. — Мустафа... сынок, пожалуйста, найдись, — молила она и вдруг споткнулась об тело на земле.       На секунду, как остриё кинжала, её пронзил ужас, что это мог быть её сын, но разнёсся облегчённый вздох, ведь кровью истекал незнакомец. — А ну иди сюда, — кто-то резко схватил Махидевран за волосы и поднял на ноги, а она от боли кое-как открыла глаза. — Сегодня вся султанская семья сгинет. Вы слишком хорошо жили за счёт страданий других.       Злющие, тёмные глаза безжалостно впивались будто в душу. Черкешенка знала, что он замахнулся с намерением расправиться с ней, удовлетвориться своей жаждой мести. Она не успела даже осознать, как могла бы спастись, скованная своей слабостью. Мысли, пролетавшие в последние мгновения, были лишь о сыне. Если он жив, что станет с ним без неё? Она не желала для него мук и страданий. И лишь в довершение возник образ Эдема. Странный мужчина, так резко появившийся в её жизни и почему-то засевший в её голове. Или он наяву?       Махидевран понять не успела, когда и как появился Эдем, весь запачканный кровью, которую не мог смыть дождь, а лицо искажала ярость. В одном его взгляде два разных пламени – ледяное и сжигающее, тёмное. Один миг – и вот она свободна, а посмевший тронуть её захлёбывался кровью.       Облегчение было настолько мощным, что черкешенка не удержалась и упала на колени, разрыдавшись, а тень смятения лишь на секунду мелькнула на лице мужчины. Он собрался и опустился перед ней, мягко сжав плечи. — Госпожа, вы не ранены?..       Эдем стал ненавязчиво осматривать её, а Махидевран затрясла головой, судорожно смахивая слёзы, что смешивались с дождём. — Н-нет... Спа... спасибо... — Пойдёмте. Здесь опасно...       Эдем помог ей подняться, но вдруг женщина схватила его крепко за руки и взмолилась: — Мустафа! Где мой сын? Я не могу уйти!       Наблюдая рыдания госпожи, мужчина не знал, как утешить, просто не умел или не знал. Лишь вздохнул и мягко заговорил: — Я видел его. Он был рядом с Повелителем и сражался.       На мгновение ей стало легче, однако желание отыскать оставалось, невзирая на опасность вокруг. — Госпожа, я защищу вас. Уверен, ваш сын не пострадает. Он хороший воин и рядом его отец. И если вдруг с вами что-то случится, то шехзаде точно себе этого не простит. Я найду для вас безопасное место, — попытался вразумить её Эдем, ведь видел сомнения. — Я не могу... Если с Мустафой что-то случится, в моей жизни не останется смысла... Пусть я умру, но он... он должен жить.       Её слова странно отозвались в душе мужчины. Сейчас она перед ним настоящая: уязвимая, преданно любящая мать и одновременно одинокая женщина. Хотелось укрыть от всего и стать ещё одним смыслом, но Эдем тряхнул головой, ужаснувшись от своих мыслей. — Эдем, кто-то идёт! — Махидевран вдруг вцепилась в него крепче и стала озираться по сторонам.       Шаги действительно приближались поэтому не дав воспротивиться, мужчина повёл черкешенку прочь. — Нет времени обесценивать свою жизнь. Хотите или нет, но я обеспечу вашу безопасность!

***

      Темнота окутывала их напряжённые фигуры, одежда давно промокла насквозь, а глаза горели яростным пламенем. Матракчи был загнан в угол, однако не намерен умирать. Янычар напротив не спускал с него глаз, выставив оружие и готовился в любой момент напасть, либо отразить удар. Пока никто не решался сделать первый шаг.       Но вдруг послышался треск веток, встревоженные голоса, и показались два женских силуэта: Нигяр и Гюльфем. Обе замерли, и ужас отразился в их широко распахнутых глазах. Мокрые, потрёпанные, уставшие. Гюльфем вдруг сделала шаг назад, намереваясь бежать и потянула Нигяр за собой, как вдруг эта запинка помогла художнику действовать. В ту же секунду он оказался около янычара и одним искусным движением выбил оружие из его рук, а следом ударом повалил на землю и вонзил меч в плоть.       Гюльфем вскрикнула, закрыла глаза и задрожала, а Нигяр сначала растерялась то ли потому что Насух теперь как-то странно смотрел на неё, то ли потому что надо как-то утешить Гюльфем. — Вы в порядке? — Матракчи стёр влагу со лба и приблизился к женщинам.       Гюльфем открыла глаза, и в её взгляде отразился страх, смешанный с недоумением. Нигяр, еле совладав с дыханием, ответила: — Д-да... — Но мы разминулись с госпожами, — вдруг добавила Гюльфем и, заламывая пальцы, стала осматриваться словно каждый звук мог привлечь к ним внимание.       Насух, не сводя с них взгляда, аккуратно потянулся к мечу, убирая его в ножны. — Нужно уходить. Мерзавцев слишком много.

***

      Дождь укрывал тёмный лес непроглядной пеленой, а ветер безжалостно гнал на них капли. То и дело ступни скользили на грязи и в один из таких моментов Хюррем неудачно упала, подвернув лодыжку. Среди сумрака мелькали редкие огни, слышались голоса и топот копыт. Их заметили и преследовали, желая расквитаться с каждым. — Как же больно, — прошипела рыжеволосая, хромая, но не желала сбавлять темп.       Ибрагим заметил гримасу боли, отразившуюся на её лице, мельком оглянулся и приметил пышную иву, чьи ветви могли бы их скрыть на время, а тёмная одежда, дождь и мрак подсобили бы. — Скорее сюда! — крикнул он, указывая на укрытие.       Стиснув зубы, она нырнула под ветви вслед за визирем, где дождь едва пробивал густую листву. Вода струилась по её лицу, смешиваясь с кружевами огненных волос, а дыхание казалось слишком громким, и девушка поджала губы, боясь стать замеченной.       Ибрагим, присев рядом, пронзительно взглянул ей в глаза и твёрдо сказал: — Я должен осмотреть.       У Хюррем не было сил спорить или возражать, поэтому она кивнула и заметно удивилась, почувствовав тёплое прикосновение. По сравнению с его, её тело будто превратилось в ледышку, а он всё равно источал жар. — Думаю, всё не так серьёзно, но если выберемся, то обязательно отыщем лекаря, — без задних мыслей сказал Ибрагим, но быстро пожалел о своих словах, когда встретил вздрогнувший взгляд госпожи. — То есть выход найдём в любом случае. И если потребуется отдам свою жизнь...       Он хотел добавить: «чтобы жила ты». Но, поджав губы и уставившись в землю, он понял, что каждое сказанное слово лишь усугубляло повисшее напряжение. Хюррем, отвернувшись от него, погрузилась в свои мысли, и в этом молчании гремели невысказанные страхи. Он ощутил, как его сердце сжимается от беспокойства, и в тот миг, когда он открыл рот, чтобы снова заговорить, осознал, что тишина более красноречива, чем разговор. — Надеюсь твоя жертва не потребуется, — вдруг разнёсся её тихий и осипший голос.       Сквозь листву Хюррем смотрела на тропу, по которой они сюда бежали и думала о том, что осталось позади. Эта ночь стала прямой дорогой в неизвестность, разрушив все планы и цели, но в тревоге сердце билось от осознания возможных потерь. Кто покинул их сегодня? Рыжеволосая боялась выжить, ведь, возможно, утро принесет неотвратимые печальные известия. Боль потери Афифе ещё жила с ней, и она не знала, хватит ли сил подняться после новых.       Хюррем не заметила, как вдруг по щеке скатилась слеза. Или это была капля дождя? Её мысли сбило тёплое прикосновение. Ибрагим смахнул слезу, печально улыбнувшись. В его глазах читалась тревога, словно он понимал, что происходит в душе девушки, но не знал, как облегчить её страдания. — Всё стихло. Можем выходить.       Паргалы поднялся первым и протянул руку рыжеволосой, осознавая, что встать ей будет непросто. Хюррем несколько мгновений смотрела на его ладонь с противоречивыми эмоциями, не в силах понять, что происходило с ними в эти часы. Но, собравшись с мыслями, она решила, что сможет поразмыслить об этом позже, если такая возможность представится. — И куда мы пойдём? — задала госпожа вполне логичный вопрос, на который грек не нашёл, что ответить.       Он не знал, затронуло ли восстание его дворец и безопасно ли там будет, но прекрасно понимал, что просидеть здесь всю ночь они не могут. Хюррем уже дрожала, да и у него пробегали мурашки, когда капли дождя попадали за шиворот.       Сестра Султана поёжилась, когда очередной порыв ветра ударил в лицо и решила принять помощь визиря. Вложила свою ледяную ладонь в его, он крепко сжал её и, сделав шаг назад, угодил в чью-то нору. Падая, грек потянул рыжеволосую за собой, но смягчил её соприкосновение с землёй своим телом.       Хюррем удерживала себя одной рукой, её волосы, спадая, закрывали лица, только в сумрачном лесу их никто не видел, кроме молчаливых деревьев. Ибрагим чувствовал не только запах сырой земли, но и аромат мяты, исходящий от госпожи. И этот факт будто заставил сердце биться чаще, а в горле пересохло от того, как близко она оказалась к нему. Казалось, он слышал её такое же частое сердцебиение.       А сердце девушки действительно забилось быстрее и виной тому взгляд визиря, что стал темнее самой ночи. Она ощущала, как внутри разгорается тепло, как будто кто-то вновь начал дуть в угли угасшего огня, и мысли о том, что нужно встать и продолжить путь, постепенно улетучивались.       Но вдруг рука, на которую Хюррем опиралась, подогнулась, и она чуть не потеряла равновесие. В этот момент рыжеволосая оказалась совсем близко к лицу Ибрагима, и он не удержался, поддавшись вперёд, поймал её губы нежным поцелуем. Это было неожиданно, но в то же время так естественно, словно каждый ждал этот момент всю жизнь.       Губы Хюррем раскрылись в изумлении, и поцелуй стал глубже, жарче. Ибрагим обхватил её талию, прижимая ближе к себе, и его совершенно не волновал холод от мокрой земли, а госпожа дрожала не потому что замёрзла, её тело содрогалось из-за пробравшего до мурашек трепета. И каждое новое касание, словно запускало по телу ток и лишало воли. Отрываясь друг от друга, они делали вдох, чтобы затем снова слиться, без сил терпеть даже секундное промедление.       Но вдруг их разлучил громкий раскат грома, ведь вместе с ним в голову Хюррем стрельнуло осознание происходящего. Она резко отпрянула от Паргалы, а он неосознанно поддался к ней и встретил лишь холодную пустоту. Рыжеволосая поспешно слезла с него и теперь тяжело дышала, будто снова стремглав бежала от янычар.       Сердце её колотилось в груди в унисон с нарастающим смущением, а мысли, подобно птицам, метались из угла в угол. Ибрагим, не в силах понять, что произошло, смотрел на неё с растерянностью. Его руки, ещё сохранившие тепло их близости, медленно опустились. Тишина теперь казалась громче, чем предшествующий гром. — Нужно идти. Становится холоднее, — тихо произнесла она, отводя взгляд.       Ибрагим попытался коснуться её руки, но госпожа отстранилась. Он невесело хмыкнул и кивнул ей, будто согласился с тем, что не может её касаться. — Хорошо. Как пожелаете, госпожа, — спокойно ответил мужчина, но в голосе звучала хрипотца.       Стало действительно холоднее: не вокруг и не телу, а душе.