Дополнение: А ещё он лжец / Addendum: He Is Also A Liar

Хогвартс, 1938 год Уже на следующий день Том выдохнул с облегчением, наконец-то добравшись до библиотеки. Ему не терпелось увидеться с сенешалем с той самой секунды, как он столкнулся с изменениями Пустоты — ведь к этому времени она уж точно нашла для него что-то о странной природе путешествий во времени, — но в итоге он застрял в лазарете дольше, чем рассчитывал. Мадам Помфри и её юная дочь, работающая подмастерьем, были решительно настроены использовать на нём каждое диагностическое заклинание, которое только знали. В итоге всё, что они смогли сделать, — залечить синяки на коленях, неодобрительно цокнуть языком из-за его веса и отправить его восвояси со строгими указаниями лучше питаться, иначе его необъяснимое головокружение станет хуже. По сути, этот визит был потрясающей потерей времени, но он не сомневался, что Дамблдор сверялся с целительницами, а потому не мог этого избежать. Вообще, даже пробраться в библиотеку было для него рискованно, потому что он должен был обедать, но он и так, по своему мнению, отложил посещение достаточно надолго. Дверь в переднюю архивов распахнулась на скрипящих петлях, тут же обращая внимание сенешаля. Её заострённое лицо озарилось, увидев его: — А, Маленький вещатель, — улыбнулась она, не боясь показать ему нечеловечески острые зубы, — я всё гадала, когда же Вы вернётесь. Я проверила каждую полку, ящик и сундук архивов для Вас, — её бледная рука залезла в глубины ящика её стола, доставая единственный одинокий свиток пергамента. — Как я и подозревала, нашлось немногое. Он подошёл к своему обычному столу и тяжело сел за него в разочаровании: — Это всё? — Мне жаль, — тихо пробормотала она, передавая ему короткий текст. — Сенешаль Министерства подтвердил, что по теориям из этого свитка проводятся исследования, но их детали держатся под грифом «секретно». Боюсь, путешествия во времени не самый изученный предмет, за исключением художественной литературы. Что он, конечно же, подозревал. После унылого исхода обычной коллекции библиотеки было маловероятно, что магическому обществу есть много что сказать по этой теме. Это было, мягко говоря, проблемой для Тома — он узнал всё, что мог, о своей силе и её последствиях на основании наблюдений, но оставалось столь многое, чего он не понимал, особенно теперь, когда его опыт менялся. Чем была Пустота? Почему ему нужно проходить через неё? Почему длина этого перехода увеличивается и почему сама природа этого ада превращается в что-то совершенно новое и в разы худшее? Он никогда не чувствовал себя более несведущим в своей жизни, чем во время встреч с этим космическим неизвестным. Это сводило с ума. Но, будем честны, что он мог сделать? — Пока что этого должно быть достаточно, — размеренно ответил он. В конце концов, один свиток — больше, чем ничего. Он осторожно перекатывал пергамент между ладоней, колеблясь с переменой своих мыслей. Глаза цвета океана сенешаля заметили это нервное движение: — У Вас есть другие вопросы? — поняла она. Салазар Слизерин тяжёлым грузом давил на его сознание. После одиннадцати лет было странно привыкнуть к тому, что у него были какие-то предки, и его прошлое больше не чистый лист. Многие годы он мечтал узнать хоть что-то о Риддлах — он бы с радостью принял любую деталь, какой бы маленькой она ни была, — но он и представить не мог настолько грандиозную истину, как та, что скрывала семья её матери. — Я прочитал «Язык серебра», — прошептал он. — Это было весьма познавательно. — Могу представить, — хихикнула под нос сенешаль с весело блестящими глазами. — Не совсем то, что Вы представляли, застряв в магловском мире, скажите? — Нет, — Том присоединился к её смеху. — Конечно, каждый сирота мечтает о происхождении из кого-то важного рода, но это превзошло все мои самые дикие фантазии. Хоть это доставляет мне и проблемы. Она в смятении нахмурилась: — Да? — Я почти ничего не знаю о Салазаре Слизерине, — мрачно, горько признался он, — и на каждом шагу мне говорят держать рот на замке о нашей связи. Его короткая беседа с Дамблдором бесконечно отзывалась эхом в его мыслях. И Андрус, и Дамблдор предостерегли его, что нельзя торопиться, нельзя дать его нетерпению возможность осквернить его репутацию ещё до того, как она успеет сформироваться. Может, он и ценил их побуждения, но всё равно от этого сводило зубы — их совет был ровно настолько же разумным, насколько выводил его из себя. Почему Тому следует оставаться столь бессильным, когда он может запросто исправить своё положение? Разве так уж плохо предстать наследником Слизерина? Это уж точно быстро заткнёт всех чистокровных дураков, заставит их сесть смирно и, наконец, обратить на него внимание. Холодная тишина, следующая за ним по Общей гостиной, окончательно разобьётся и уступит место кое-чему знакомому — почтительности и изрядной порции страха. — Вот с этой информацией я помочь могу, — мелодичный голос сенешаля перебил ход его мыслей. — В библиотеке есть множество биографий, а в архиве — внушительная коллекция материалов авторства самого Слизерина. Никто особенно не трудился объяснить ему правила Хогвартса. От учеников ожидалось, что они последуют примеру своих предков или выучат их методом проб и ошибок: ничего хорошего для кого-то совершенно немагического воспитания. Обычно Тому быстро удавалось освоить все азы — в конце концов, в месте вроде приюта Вула или в городе вроде Лондона нельзя выжить, если не научиться считывать приливы, — но Хогвартс удивлял его на каждом шагу. Он предположил, что более сомнительные тексты архивов будут заперты даже крепче книг запретной секции. — И мне нужно никакого разрешения, чтобы работать с древними документами? — осторожно спросил он, неуверенный, что понял, что она имела в виду. Сенешаль дружелюбно ему улыбнулась, а в её словах появилась нотка решительности, когда она ответила: — В этой части замка нет власти выше, чем моя собственная. Если я хочу Вам что-то показать, никто меня не остановит — кроме самого директора, — она издала резкий звук, нечто вроде хрюкающего смешка, наполненного презрением. — И, уверяю Вас, Армандо Диппет никогда об этом не узнает, и его это ни за что не станет волновать. В этом он не сомневался: директор Диппет бóльшую часть времени будто бы даже не знал, какой сегодня день. Вообще, если бы не заместитель директора, Том не сомневался, что Диппет даже не был в курсе происходящего в замке, особенно с учётом того, что он относился к ученикам едва ли лучше необходимого раздражителя. Если бы он мог управлять школой без учеников, он бы так и сделал. У профессора трансфигурации, однако, повсюду были глаза и уши. — Сомневаюсь, что это понравится Дамблдору. Она приподняла бровь и фыркнула: — Дамблдор — всего лишь заместитель директора: ему могут не нравиться мои решения, но он должен их уважать. Это было потрясающе бесцеремонно. Большинство школы прямо-таки были готовы целовать землю, по которой ходил Дамблдор. Было непросто стоять в стороне от масс: — Вам не кажется, что опасно раздражать человека, который однажды примет бразды правления школой? — с любопытством спросил он. — Я здесь благодаря ему, и он не отправит меня после стольких лет, — ответила она. Её тон был тоскливым и грустным, будто её должность в Хогвартсе наполняла её лишь неописуемым недовольством. Это вообще-то не было удивительным, учитывая, насколько изолированной она была от остального замка. Но главный вопрос: почему она просто не уйдёт? — К тому же не в его праве решать, что Вы можете или не можете знать, особенно когда это касается Вашей семьи. Ваше происхождение — Ваше личное дело, и у Вас есть право его узнать. Том покачал головой. Конечно, он был с ней согласен, но он чувствовал себя так, будто лишь они двое во всём замке так считали. Но, опять же, Дамблдор казался вполне смирившимся со всей ситуацией и даже не удивился, что Том узнал правду о своём роде. — Не думаю, что его сильно волнует, что я найду, — сказал он, стараясь отделять свои мысли, — он просто хочет, чтобы я обо всём молчал, — что было смехотворно, но в то же время ещё одной причиной непонимания своего профессора трансфигурации. Разве волшебники не осознавали, что знания — сила? От него ожидалось, что он просто отложит всё, что узнал, в сторону, пока это не понадобится исключительно для учёбы? На его взгляд, это было полной растратой потенциала, и от этого он гадал — чему ещё его не научили, потому что люди вроде Дамблдора решили, что в его интересах этого лучше не знать? Были ли дисциплины вроде Тёмной магии просто наполненными заклинаниями и зельями, которые по своей сути не были ни хорошими, ни плохими, но затрагивали теории, которые некоторые личности решили, что просто не хотят, чтобы об этом знали другие? Будто прочитав его мысли, сенешаль пробормотала: — Вам от этого не по себе. — Какой смысл узнавать, если я не могу воспользоваться информацией? — жарко ответил он. Сколько он себя помнил, ему всегда хотелось всё знать, понимать глубину и широту реальности и оставить в ней след после себя. А теперь ему дали странный указ: знай, но не действуй. Именно из-за подобных настроений ему иногда так сильно надоедали его рейвенкловцы: знания, теория были лишь половиной битвы, рано или поздно нужно запачкать руки, безжалостно экспериментировать, иначе мир ждёт застой. Зачем кричать «осторожней!», если осторожность ничегошеньки ему не выиграет? И уж тем более, как он вообще мог послушаться совета профессора, если это означало отрицать, кем был Том? — Дамблдор явно не понимает: я был рождён Вещателем, это не какой-то выученный навык, от которого легко отмахнуться, — старик мог бы с тем же успехом заодно попросить его притвориться, что он не волшебник: даже одна мысль об этом была непристойной и бездумной. — Мне, что, никогда больше нельзя говорить со змеёй, даже если нас тянет друг к другу, и между нами существует глубинная связь? Рука сенешаля повисла в воздухе практически, но всё же не совсем, потрепав его по плечу: — Он ожидает от Вас слишком многого, Вы не можете отрицать себя, — она грустно фыркнула, и он резко осознал, насколько они были действительно похожи: хоть её положение и было немногим лучше рождением по случайности, она всё же считалась потенциальным злом, мир сердился на порывы и инстинкты, приходящие к ней так же просто, как дыхание. — Детёныш русалки охотится с первого дня от рождения, поступать иначе было бы неестественным. Так же и с Вами: Вы тоже должны делать то, что в Вашей природе. Это не было прямо-таки революционной философией. Тому всегда претила идея конформизма, предпочитая, чтобы остальные подстраивались под него, а не он под них. Но было странно услышать это мнение вслух: даже в какой-то мере ошеломительно, учитывая, что она была единственной взрослой в его жизни, кто спокойно относился к этой мысли. Не так давно он считал, что у сенешаля, будучи наполовину русалкой и настолько глубоко изолированной, будут слишком чуждые взгляды на мир, чтобы он мог наладить с ней связь. Как же он ошибался! Несмотря на её нежный характер, её мысли были зловеще похожи на его собственные. И всё же, как бы сильно её мнения не согласовывались с его чувствами, это не отменяло того, что и у их оппозиции найдётся унция здравого смысла: — Но Дамблдор не во всём неправ — как бы мне ни было отвратительно это признать, — ворчливо сказал он. — Вполне возможно, что люди решат, что я Тёмный волшебник, если всё это всплывёт. Она закатила глаза и наконец-то села возле него, её бледные руки снова дрогнули, будто она хотела его приласкать: — Темнота — это лишь точка зрения, Маленький вещатель, субъективная оценка, — степенно ответила она. Невнятно проведя рукой вдоль своего тела, она продолжила: — Я никогда не вызвала ни одного заклинания лишь из подлости духа, и, однако, считаюсь Тёмным существом. Всегда найдутся те, кто боится того, что не могут понять. Эта мрачная правда приносила ему слишком много неприятностей. Тому не хотелось поистине пугать остальных, ведь это не сослужит свою службу ещё долгое время. Страх, конечно, — полезная движущая сила, но пока что благоразумно оставаться в глазах других лишь гениальным учеником. Господство и контроль придут позже. Он читал книги Гермионы, изучал становление Гриндевальда и в меньшей мере становление Того-Кого-Нельзя-Называть — Том выучил наизусть их кампании по вербовке, стратегические победы и поражения, выявил проблемы, которые, он считал, привели к их падениям. Вся эта информация вместе составила рабочий шаблон, известную дорогу, которая однажды приведёт его к власти. Пока что ему было достаточно лишь влиться, завоевать всеобщее доверие, работать изнутри, чтобы никто не смог указать пальцем на тот момент времени, когда он получил управление обществом. Два надвигающихся Тёмных Лорда устроили бардак, устроят бардак из своих великих военных переворотов. Они потратили ресурсы и оборвали бесчисленные жизни, когда было бы гораздо проще и эффективнее просто перехватить управление у существующей системы. Том не совершит той же ошибки — он выскребет свой путь на вершину Министерства, а когда будет коронован, волшебный мир наконец поймёт, какую ошибку совершил, оставив его расти среди маглов. Однако это игра в долгую, и награда не придёт вплоть до глубокого взросления, — если вообще будет, потому что провалы поджидали за каждым углом. Великобритания по понятным причинам с недоверием передаст власть кому-либо с плохой репутацией в школе. Его отметки были выше всяких похвал, но социальная жизнь находилась в руинах и вполне могла стать ещё бесконечно хуже, если Хогвартс коллективно решит, что, будучи наследником Слизерина, ему нельзя доверять. И всё же доказательство, что он потомок одного из основателей, — единственное, что может дать ему некоторый политический вес без усилий. — Откуда мне знать, что делать? — спросил он, чувствуя, как его раздавливает груз этого вопроса. Он мог разглядеть столько разных исходов, так много вариантов, каждый из которых приносил с собой набор последствий. — Нет правильного или ошибочного ответа, — степенно ответила сенешаль. — Я могу лишь сказать Вам, что бы сделала на Вашем месте, но я не Вы — у меня нет Вашего опыта и желаний. Вы должны сами решить, что лучше для Вас. Это был всего лишь дипломатичный ответ без ответа, и всё же ему от этого стало немного легче, его растущие страхи были отогнаны обратно на подконтрольную территорию. Он сам будет формировать своё будущее, и какая бы дорога ни была ему уготована, это будет его собственным решением. Всегда оставалось искушение отправиться в будущее и изучить, чего он добился в своей жизни, но в эту кроличью нору он определённо не хотел падать. Он будет принимать решения, потому что они пришли к нему сами, или не будет вообще. Так что же делать в этой ситуации? Том знал, что не владел полной картиной Слизерина, что недостаточно понимал своего предка, чтобы прийти к какому бы то ни было выводу: — Могу ли я изучить работы Слизерина? — попросил он, вновь набросив на себя вежливую маску по мере успокоения мыслей. — Может, если я буду лучше понимать, кем он был, я смогу выбрать наилучший план действий. Она приподняла бровь. Она была, возможно, единственным человеком во всём Хогвартсе, кто мог разглядеть его сквозь его маску, потому что она и сама носила одну — маскировку хищника, пытающегося слиться со своей добычей. Её нежный характер не мог скрыть того, что русалки были известными в своей жестокости существами, так же как и его дружелюбный фасад прятал его тёмные мысли. Сказать, что её не впечатлило изменение его поведения, было бы откровенным приуменьшением. Он решил, что нет большого смысла притворяться перед кем-то, кто понимал саму суть его природы. Он позволил своему образу уступить место чему-то более искреннему — жажде знаний и обжигающей жадности, которые чувствовал в отношении коллекции под её защитой. В ответ она рассмеялась, её красивый голос переливался колокольчиком: — Вам стоило родиться одним из нас, Маленький вещатель. У Вас воистину сердце русалки, — и, прежде чем он успел ответить, она выскользнула за дверь архивов, оставив его наедине со своими мыслями. Будучи не из тех, кто попусту тратит бесценное время, Том начал читать ранее выданный ему свиток. К его глубокому разочарованию, в нём не было никакой пригодной информации о Пустоте. И всё же она была необычайно интересной. Короткий текст оказался некоторого рода научной работой. Значительная её часть оставалась вне его понимания, распинаясь длинными параграфами о предметах, которые он ещё даже не начал изучать, — например, о нумерологии и древних рунах, — но он понял и был заинтригован основной теорией представленной работы. Автор, видимо, был уверен, что Время в какой-то мере было податливым и вообще могло быть «обёрнуто вспять» в небольших количествах. Его перерывы на нумерологию, по всей видимости, составляли выкладку основы для некоторого рода чар, которые ему требовались для достижения этого эффекта. Вполне ожидаемо, в свитке рассказывалось только о перемещении назад во времени — никогда, вообще ни за что не вперёд, и, конечно, не в таких размашистых прыжках, которыми регулярно путешествовал Том. Несмотря на свой интерес, текст для него был бесполезен, ведь всё остальное по этой теме он уже прочитал. Прежде чем его успело тяжело придавить грузом разочарования, вернулась сенешаль. Она принесла с собой, наверное, около полудюжины работ — хоть и «принесла» не совсем подходящее слово. Несмотря на густо наложенные заклинания по сохранению, она предпочла вообще не касаться текстов и вместо этого левитировала их. Он не был уверен, делала ли она это из желания сохранить их в как можно более нетронутом виде или просто не хотела, чтобы её кожа вообще хоть как-то их касалась. Том не стал бы отрицать вероятность того, что кто-то вроде Слизерина наложил проклятия на собственные работы. Она осторожно опустила книги и передала ему пару перчаток из кожи пикси: они были не столь грубыми, как из драконьей кожи, и с ними было меньше шансов случайно повредить древний велень. Он надел перчатки и тут же принялся изучать текст. Все книги были в твёрдых окладах из глянцевой, хорошо промасленной кожи, а пергаментные страницы — аккуратно сшиты. Несмотря на свой возраст, на них не было явных признаков разложения, кроме небольшой желтизны и некоторых выцветших слов тут и там. Однако называть это «словами» было до боли великодушно: Слизерин писал на каком-то языке или шифре, который Том не мог сиюминутно распознать. Возможно ли, что у волшебников раньше был собственный язык, отличный и отдалённый от древнеанглийского? Хаотичные росчерки и спиралевидные линии не были похожи ни на одну известную ему письменность, они отличались от острого почерка средневековых работ, которые он встречал в библиотеке. Это был какой-то диалект или изобретение самого Слизерина? Когда он наконец-то понял ответ, Тому хотелось ударить себя за тупость. В конце концов, сенешаль бы не дала ему труды, которые он вряд ли бы смог прочитать. А какой потрясающе редкий лингвистический талант у них общий с его предком? Должно быть, это письменная форма парселтанга. Но как, чёрт возьми, его прочитать? Он никогда раньше не встречал эти символы, значит, как он может придать им какое-то значение? Парселтанг приходил к нему естественно, но только устно, и оставалась высокая вероятность, что Слизерин сам изобрёл всю письменность. Без какого бы то ни было ключа или руководства книги были бесполезны. Ощутив его расстройство, сенешаль достала, по всей вероятности, самый древний труд из кипы, открыла первую страницу и приказала: — Читайте. — Как? — прокричал он, резко ударив ладонями по столу. Он всегда преуспевал в учёбе. Неумение прочитать эти книги было не просто проблематично — это задевало его гордость. — Вслух, — сказала она невозмутимым тоном, тихонько фыркнув, чтобы показать ему, что его вспышка её не впечатлила. — Вы же говорите на языке? — Это не означает, что я умею на нём читать! — слова оставляли горькое послевкусие у него во рту. Разве он сам не слышал много раз, что сироты именно таким образом оправдывали своё невежество? Во многом парселтанг был близок к его родному языку: он приходил к нему на ум быстрее, и Том понимал его глубже и с более неотъемлемым чувством осознания, чем английский. Он с больши́м трудом обучил себя чтению на человеческом языке, а теперь оказалось, что ему придётся проделать то же самое и со змеиным. — Вы слишком зацикливаетесь на этом, — успокоила его сенешаль, пригладив его волосы в сбивавшей с толку материнской манере. — Расслабьтесь. Позвольте своему разуму отвлечься, пока Ваши глаза и пальцы проводят по символам. Слова сами придут к Вам, если Вы прочтёте их вслух. Этот парадоксальный совет выводил из себя, особенно от лишь отдалённого змееуста. И всё же он постарался изо всех сил — поначалу лишь с малыми успехами, но чем больше он расслаблялся и позволял своему подсознанию взять верх, тем проще ему становилось. Читать на парселтанге было неловко: строчки для него ничего не значили, но по мере того, как он медленно и болезненно расшифровывал каждое слово вслух, их значения начинали обретать форму. С практикой со временем он, может, начнёт бегло читать на змеином языке, но пока что было несколько трудно быть уверенным, ведь он не знал, соответствуют ли слова, которые он произносит, тому, что написано на странице. Его шипение было медленным, методичным, запинавшимся ещё и потому, что он всё записывал, а иначе забывал суть посреди предложения. По сути, он был вынужден переписывать работы Слизерина, и подобный труд займёт у него гораздо дольше, чем он мог себе представить. И всё же в некотором роде в подобном занятии было своё успокоение: позволять своему змеиному шёпоту завиваться и изгибаться в воздухе было практически медитацией. Не было срочности в связи и поддержании разговора, впервые он просто наслаждался красотой парселтанга, впитывал величие и структуру нечеловеческого языка. Том настолько потерялся в обаянии и элегантности этого действа, что почти пропустил тихое предупреждение сенешаля. — Кто-то идёт, — сказала она, немного беспокоясь. Ему потребовалось время, чтобы понять её слова, переключить внимание обратно на английский. Дверь прихожей резко распахнулась, явив Юнис Макмиллан. Девочка была сущей пигалицей — маленькой и нежной, достаточно бледной, чтобы казаться больной, если бы не лёгкий розовый румянец на щеках. Она тщательно заплетала свои медового цвета волосы в косы с ленточками в цветах Рейвенкло, отчего выглядела даже младше своих лет. Другими словами, её образ во всех отношениях был полной противоположностью Гермионы, она была слишком примерной, чтобы приобрести тот оттенок дикости, который он находил столь привлекательным в девочке из будущего. — Видишь? — упрямо процедила Макмиллан своему спутнику. — Говорила тебе, он будет здесь. За ней стоял Альфард Блэк, долговязый мальчик с тёмными глазами и ещё более тёмными волосами. Он был бледнее Андруса, но у них были некоторые схожие черты — выразительные брови, курносые носы, — достаточно, чтобы, если бы кто-то сказал Тому, что они двое — братья, он мог бы им поверить. Блэку даже было свойственно острое восприятие Андруса. Его тёмные глаза подозрительно осматривали комнату, пока он спрашивал: — Что это был за звук? Юнис покачала головой, по какой-то причине уже раздражённая: — О чём ты говоришь? — Отсюда раздавался какой-то странный шипящий звук, когда ты открыла дверь, — глаза Блэка подозрительно сузились, мгновение глядя на Тома, а потом он перевёл взгляд на сенешаля. Мисс Макмиллан, в свою очередь, держала свой взгляд где угодно, но не на вышеупомянутой женщине — ей было очевидно неловко возле человекообразного существа. Сам Том не мог понять этого отвращения. Да, сенешаль не особенно красива, но её черты всё же больше человеческие, чем русалочьи. И от неё исходил такой явственный флёр обаяния, что было просто смехотворно её бояться. Однако было очевидно, что Юнис испугалась, хоть и пыталась это скрыть, переведя внимание обратно на своего кузена: — Альфард Блэк, если ты снова продолжишь стоять на своём, я буду вынуждена написать твоей маме, — спесиво угрожала она. — Только попробуй вновь поменять тему. А теперь давай, — она указала на Тома, — извинись перед ним! Том в удивлении приподнял бровь. Он совершенно не понимал, что происходит, хотя, возможно, потому, что был слишком занят изучением их семейных взаимоотношений — Андрус был прав, Юнис и Альфард вели себя гораздо больше как брат и сестра, чем кузены. Том попытался не показывать интереса, но их поведение завораживало его: как будто он подглядывал в окна дома, которого у него никогда не будет, чтобы полюбоваться удобствами, которых он никогда не испытает. Между ними было так много теплоты, практически осязаемого чувства заботы. Встреть он подобное в Лондоне, возможно, он бы впрямь таращиться на столь отчётливую нежность, составляющую их отношения. Он потряс головой, чтобы вернуться в реальность, тайком прикрывая работы Слизерина, и улыбнулся Юнис добросердечной дежурной улыбкой: — За что он извиняется? — Ой, Том, не нужно его защищать, — она поспешила заверить его. — Он всё рассказал мне о мерзкой сплетне, что ты сделал что-то с Андрусом Лестрейнджем, — и я в неё не верю ни на секунду, — её голубые глаза прожигали сердитым взглядом Альфарда, а затем он смягчился, когда она вновь перевела его на Тома. — Когда я услышала, что ты вчера оказался в лазарете, мне стало очевидно, что случилось. Мне так стыдно за него. Мой кузен всегда был тупоголовым варваром, — она резко развернулась и хлопнула Альфарда по руке, что было совсем не женственно, но очень забавно. — Давай уже извиняйся! У тебя, что, вообще нет манер? Блэк отодвинулся от неё, потирая плечо и защищаясь: — Я ничего не делал! Сказать это было очевидной ошибкой. Лицо Юнис тут же залилось краской, и она принялась кричать: — Альфард Игнатиус Блэк, если ты не сделаешь то, что должен, сейчас же, я не только настучу на тебя, но и втяну во всё это твоих таких же виноватых прихвостней! — Иногда ты ведёшь себя как старая карга, — презрительно шмыгнул Блэк, — ты в курсе? — Он мой друг, — простонала она. — А теперь вперёд. Блэк закатил глаза и фыркнул: — Что ж, Риддл, — растягивал он слова размеренно и отчётливо неискренне, — я глубоко сожалею о том, какого чёрта вчера с тобой случилось, хоть я всё ещё стою на том, что ни при чём, — и если ты получил по заслугам за то, что сделал с Андрусом, не могу сказать, что меня это не устраивает, — он взглянул на бушующую Юнис, и прикусил язык. Вместо того, что он собирался сказать, он продолжил: — Но в интересах преодоления вражды между семьями, я от всей души прошу прощения. Тома втайне забавляло нахальство Блэка, тем более что они оба знали, что между ними ничего не было, ни вчера, ни когда бы то ни было. Он, конечно, мог бы не заставлять другого мальчика извиняться за то, в чем он явно не виноват, но его забавляло это зрелище. Благородный сын династии Блэк, вынужденный признать парию Слизерина, — от этого зрелища у Тома по спине пробежала дрожь, тем более что он понимал, что, в конце концов, всем в их факультете придется сделать то же самое. — Это было жалко, — Макмиллан глумилась над своим кузеном. — Никто из слизеринцев не способен на раскаяние? Как бы это ни было забавно, спектакль явно затянулся. Всё-таки Тому не хотелось отвернуть от себя другого мальчика. Блэк по-прежнему представлял для него наиболее подходящую возможность среди других первокурсников Слизерина. Благодушно пожав плечами и, как он надеялся, с робкой улыбкой Том ответил: — Но он прав. Он не имеет никакого отношения ко вчерашнему. — Спасибо, — высокомерно провозгласил Блэк, скрестив руки на груди. — Видишь, Юнис? Я же говорил? Макмиллан сжала кулаки, теперь ей было стыдно, но всё же она не раскаивалась до конца: — А что я должна была думать? — огрызнулась она. — Ты не затыкался об Лестрейндже! — Просто любопытно, — дружелюбно вмешался Том, беспечно постукивая пальцами по столу, — что люди говорят, я сделал с Андрусом? Глаза Блэка тут же устремились на странные книги перед ним, несомненно вспомнив неуместное шипение, которое слышал. Его взгляд вернулся обратно на Тома, вновь став подозрительным, и он спросил в ответ: — Что ты сделал? Было неясно, подозревал ли другой мальчик его в том, что он змееуст, — Блэк держал свои мысли глубоко при себе, что, мягко говоря, было проблематично. Вряд ли мальчик мог разглядеть или понять что-то из книги перед ним, но их наличие почему-то казалось Блэку неприятным. Том совсем не так представлял своё знакомство с Альфардом. Оказалось, что Андрусу Лестрейнджу можно было доверять больше, чем он рассчитывал. Молва о возможной связи Тома со Слизерином ещё явно никуда не пошла. Блэк лишь встретился с ним лицом к лицу, потому что Лестрейндж продолжал вести себя всё так же беспокойно. Но лишь потому, что всё пошло не так, как он предполагал, не значит, что он не мог воспользоваться ситуацией. Ему не нужны две бомбы замедленного действия в руках, а потому Том решил пока не открывать свои способности к парселтангу Альфарду — пока что достаточно поиграть в обычную для Слизерина игру в общественную политику: — Ну же, мистер Блэк, — елейно затянул он. — Вы же знаете, что мир не так устроен. Баш на баш, будьте любезны. — И всё же ты слизеринец, — невесело рассмеялся Альфард. — Розье были уверены, что ты пытал его, хотя я не вижу, как первокурсник мог бы это провернуть, не оставив следов. Тем не менее факт остаётся фактом: Андрус стал гораздо сильнее беспокоиться о тебе, — он остановился, подозрительно рассматривая высокого мальчика. — Куда вы двое ушли тогда? Том широко улыбнулся, лишь немного оскалившись, прекрасно осознавая, что был на границе того, чтобы стать отталкивающим, но Блэк вряд ли ожидал от него меньшего: — Пока я занимался исследованиями, я нашёл класс, в котором, вероятно, преподавал сам Салазар Слизерин, и хотел показать Лестрейнджу. Блэк тут же счёл это сомнительным. Не сказать, что это было неразумно, ведь их факультет не то чтобы слыл своей добросердечностью: — Зачем? — Андрус помогал мне эти несколько месяцев, — объяснил он достаточно правдиво. — Я подумал, что было бы разумно дать ему что-то взамен, — не желая, чтобы Юнис подумала о чём-то неблаговидном, Том добавил: — Возможно, он просто от этого перевозбудился, — и всё же он подозревал, что, по крайней мере, Блэк мог расслышать сквозящую в его голосе насмешку. Альфард был умён, схватывал подсказки на лету, но в этом случае, видимо, что-то не так понял: либо его беспокойство о Лестрейндже затуманивало его суждение: — И где же эта комната? — язвительно спросил он. Было очевидно, что где-то в своей мыслительной цепочке он решил, что Том лжёт. — Я могу показать тебе, если хочешь, — ответил он, с радостью готовый ткнуть мальчика в его ошибку. Блэк скоро узнает, что сомнению стоит подвергать не то, что Том сказал, а то, что забыл упомянуть. Зачем лгать, если неполная правда гораздо эффективнее? — За разумную цену, конечно. — Уймись, Том, — нахмурилась Макмиллан. — История принадлежит всем. Блэк весело покачал головой и рассмеялся: — Как по-рейвенкловски, кузина, — надменно растягивал он. — Ты совсем ничего не понимаешь: он бы не был в Слизерине, если бы попросил меньшее, — он повернулся к Тому и оценивающе осмотрел его, не так враждебно, но всё ещё довольно скептично. Приняв решение, он предложил: — Если ты покажешь мне это место, хоть я и сильно сомневаюсь, что оно существует, я позволю тебе сидеть со мной в Большом зале. Улыбка юного наследника Слизерина немного дрогнула по краям. Это была и впрямь хитрая сделка: Том получит именно то, что, все думали, ему нужно, но всё равно даст Блэку возможность выудить какую-то информацию: — Будешь присматривать за мной одним глазком? Блэк даже не стал отрицать: — Вообще-то, двумя. Том рассмеялся и протянул руку, чтобы завершить сделку: — Какая честь, — признался он с ухмылкой. Альфард принял рукопожатие — несколько неловко, поскольку Том протянул свою левую руку, — и вскоре нашёл предлог, чтобы уйти вместе со своей кузиной. Блэк ему не доверял, это было предельно ясно. Что же не так просто, так это в чём его мальчик подозревал. Был ли Блэк настороже, потому что считал, что Том как-то причинил боль Лестрейнджу, или он просто просто начал сводить концы с концами в общую картину? Любопытное молчание Лестрейнджа вкупе с неожиданным и, очевидно, необъяснимым шипением, услышанным Блэком, не то чтобы приводили к логическому выводу, что Том — змееуст, — а следовательно, наследник Слизерина. Было вполне вероятно, что Блэк просто думал, что он безумен и немного опасен, но мальчик проявлял бесконечно больше осторожности, чем должен был от подобного предположения. Альфард что-то знал, а правду ли — Том выудит из него в ближайшее время. Пока что он просто может наслаждаться первой дверью, приоткрывшейся для него в общество. Это лишь вопрос времени, когда весь факультет Слизерина распахнёт её нараспашку для законного наследника.

***

Хогвартс, 1990 год Предложение Гарри оставалось на краю мыслей Гермионы несколько недель, достаточно долго, чтобы он начал её этим донимать. Она просто не могла собраться духом, чтобы спланировать игру между ними четырьмя — это казалось невыносимо по-детски, и она знала наверняка, что Том сочтёт это тратой времени. Оглядываясь на их отношения, ей пришлось признать, что они никогда не играли вместе: они оба были слишком настроены на учёбу, чтобы найти ценность в подобной причуде юности. Их версия веселья всегда состояла из попыток превзойти другого во время исследования их магии. Какая глупая настольная игра может состязаться с этим? И всё же она не могла отрицать мудрости совета Гарри: Тома нужно было заверить в его месте в жизни Гермионы, а самый простой способ ему это обеспечить — собрать их вчетвером в одной комнате. Если он сможет наблюдать за их взаимодействием, изучить, как по-разному она ведёт себя с каждым из них, то, возможно, Том перестанет видеть в двух мальчиках из Гриффиндора угрозу. Разумеется, это рискованное предприятие, особенно с учётом того, что путешественник во времени изо всех сил старался не упоминать двух других мальчиков после судьбоносного дня на берегу Чёрного озера, но она верила, что в итоге это сработает. Ведь, в конце концов, как долго ей понадобилось, чтобы научиться терпеть его? Они быстро сошлись на почве магии, но друзьями после этого стали совсем нескоро. И всё же она просила у него многое, особенно потому, что знала, что он не был заинтересован в том, чтобы узнать кого-то получше, и именно поэтому она так долго собиралась духом. Сегодня пришло время, решила Гермиона, когда они с Томом уединились в заброшенном классе, ни по какой другой причине, кроме того, что она устала от Многозначительных Взглядов Гарри за завтраком. Они были так далеко от башни Гриффиндора, насколько это вообще возможно. Лаванда Браун вышла на тропу войны, убеждённая в том, что её недавние трудности в учёбе каким-то образом вина Гермионы. Вообще, по всей вероятности, в какой-то мере да, потому что было очевидно, что происшествие с троллем тяжёлым грузом упало на профессора Макгонагалл. Она понимала, что не очень честно, что Лаванду исподтишка наказывают за то, что не было её виной, но, учитывая, сколько травли сошло девочке с рук, Гермиона всё же считала это справедливым. Тем не менее сейчас стоило держаться подальше от высокомерной гриффиндорки: меньше всего ей хотелось, чтобы Лаванда узнала о Томе. Хотя она сильно сомневалась, что девочке хватит ума понять, что он из прошлого, Гермиона не хотела навлекать на себя пристальное внимание известной сплетницы. Зная Лаванду, она тут же проболтается о том, что Маленькая Мисс Всезнайка общается со слизеринцем, и это не только вызовет скандал среди более консервативных учеников, но её отношения с Томом будет скрывать гораздо сложнее. — Ты очень тихая, — вопросительно сказал мальчик, стоило им проскользнуть в пустой класс. Гермиона отбросила Лаванду из мыслей, чтобы сосредоточиться на насущной проблеме. Её немного шокировал нервный комок, образовавшийся в её горле, — в конце концов, это всего лишь Том. — Гарри хочет пригласить тебя поиграть, — выпалила она, мысленно ругая себя за то, что прозвучала так озабоченно. Том поставил свой портфель: — Что, как в карты или вроде того? — нахмурился он, очевидно сбитый с толку. — Почему? Она почти рассмеялась от этого — пусть он остаётся со своим непониманием ценности общения. Вместо этого она просто ответила: — Чтобы у всех была возможность узнать друг друга. Он издал невнятный звук отвращения и закатил глаза: — Значит, ты хочешь, чтобы мы с Уизли пришли к некому взаимопониманию. — Я не виню тебя за то, как он себя повёл, — поспешила объяснить Гермиона, — но думаю, есть способ всё загладить, — Рон был вспыльчив и иногда неразумен — после того как он узнал её секрет, ему понадобилось несколько дней, чтобы вновь посмотреть ей в глаза, — но была одна вещь, от которой у него всегда было хорошее настроение. — Ты умеешь играть в шахматы? — Нет, — фыркнул он. — Правда? — Эта новость её искренне ошеломила. — Я думала, что это именно та игра, в которой ты бы согласился принять участие. От этих слов его лице тут же отразилась обида, будто она подразумевала, что он глупый, раз не знает, как играть в шахматы. Обсидиановые глаза вспыхнули, и он сказал ей каменным тоном: — Миссис Коул бы ни за что не потратила деньги на что-то столь легкомысленное. Развлечения никогда не были первоочередной задачей в приюте Вула. Гермиона поморщилась от его холодного тона. Не стоит допускать, чтобы его мысли слишком долго задерживались на приюте — тогда он колебался между полной беззаботностью и жёсткой защитой собственного положения. Он ждал, пока она клюнет на наживку, что эта зацепка перерастёт в полноценный спор, подобных которому они не затевали уже целую вечность, но она проигнорировала его. Вместо этого она широко улыбнулась и заверила его: — О, тебе понравится! Это очень стратегическая игра, — нахмурившись, она не смогла удержаться и не добавить: — Волшебная версия кажется излишне жестокой, но основные принципы такие же. Так уж вышло, что Рон — отличный игрок: он уже научил большинство соседей по спальне, — она поставила свой портфель и запрыгнула на пустую парту, болтая ногами. — Если ты попросишь, уверена, он будет счастлив показать тебе. Внешне Том позволил злости сойти, вместо этого напустив на себя пространное отвращение всем разговором. Проскользнув возле неё, он ответил: — Это кажется невыносимо утомительной тратой дня. — Ну, тогда подумай об этом так, — дразнилась она, подталкивая его плечом. — Тебе никогда не удастся его обыграть, если ты не будешь знать правил игры. На этом он примолк, явно раздумывая над этой идеей. Она могла лишь надеяться, что попытки воззвать к его сопернической природе не обернутся катастрофой. Том, очень вероятно, снова и снова будет бороться с игрой, пока не начнёт выигрывать на постоянной основе. Рон — талантливый игрок, и в редкие случаи проигрыша принимал поражение с достоинством, но у неё было подозрительное чувство, что в случае с этими двумя всё будет по-другому: Том редко был великодушен в своей победе, а Рон и без того искал новые причины, чтобы невзлюбить слизеринца. — Знаешь, — игриво нахмурился Том, — я был бы оскорблён твоими прозрачными попытками манипуляции, если бы они не были столь эффективными. Гермиона широко улыбнулась, мысленно скрестив пальцы в надежде, что всё делает правильно: — В прямолинейности Гриффиндора есть свои преимущества. Значит, ты сделаешь это? — Видимо, вы с Поттером уже решили за меня, — ответил он, всё ещё оставаясь отчётливо раздражённым. — Кто я, чтобы отказывать? — Мы можем поставить временнóе ограничение, если тебе правда настолько неприятно, — улыбка немного сползла с её лица. — Я просто скажу Рону, что тебе нужно позаниматься — Кстати о?.. — он широко улыбнулся, показав рукой на их портфели. — Ах да, точно, — кивнула она, проследив за его движением. Они провели значительную часть времени в поисках подходящего места для отработки нескольких заклинаний вместе. Между всем бардаком начала семестра и по-прежнему щекотливой ситуацией с Роном Гермионе казалось, будто у них с Томом не было возможности отработать магию вместе с самого лета. Ей болезненно хотелось вернуться в старое русло, растранжирить их день на светлое возбуждение от исследований. Тем не менее это не означало, что у неё не было сомнений: они положили в сумки несколько толстых подушек, чтобы использовать их в качестве подкладки, но дело было в том, что они собирались стрелять друг в друга настоящими заклинаниями. Она твердила себе, что это ничем не отличается от того, как она отрабатывала сглазы с Гарри и Роном, но это не было правдой: в Томе была такая мощь, с которой не мог сравниться никто другой. Их маленькие невербальные толчки и тычки в детстве были бы ничем по сравнению с настоящими заклинаниями. А значит, с подушками или без, многое могло пойти не так. Как бы ей ни хотелось снова заняться подобным вместе, она не могла удержаться от вопроса: — Ты уверен, что это хорошая идея? Мы же не будем изучать дуэльные заклинания до следующего года. Может, нам стоит просто поработать над трансфигурацией вместо защиты от Тёмных искусств? Он прям-таки насмешливо приподнял свою тёмную бровь, терпеливо объясняя: — Ты знаешь не хуже меня, что всё должно быть отработано, чтобы выучить правильно, даже сглазы, — с резким прыжком он слез с парты и пошёл на другой конец комнаты. Вытащив свою бледную палочку, он повернулся к ней лицом, слегка дразнясь: — А теперь давай, вставай и покажи, на что способна! Поклонившись друг другу и перепроверив, что подушки хорошо закреплены на животах обоих, пара встала в стойку и начала дуэль. Гермиона чувствовала себя совершенно глупо: у неё не было ни малейшего представления, как ей нужно стоять или двигаться, она даже не знала, правильно ли исполняет заклинания. Том казался более уверенным, и ему всё давалось легче, но, опять же, ему повезло учиться в обстановке, лишённой Квиррелла. Она изо всех сил старалась угнаться за ним, но это было трудно, когда он, очевидно, знал, что делает. Он был невысокого мнения о её профессоре по защите от Тёмных искусств как наставнике, которого она была вынуждена защищаться от другого первокурсника. Если бы Том был Тёмным волшебником, её песенка была бы спета. Слизеринец, в свою очередь, от души наслаждался происходящим. Иногда он сжаливался над ней и выкрикивал некоторые указания, но в остальном и во многом был счастлив позволить ей тонуть или плыл в своё удовольствие. Её заклинания становились всё слабее, она чувствовала это: разочарование и замешательство стремительно рассеивали её внимание. Если бы это был настоящий урок, Гермионе было бы стыдно за своё выступление. Заклинания Тома, напротив, становились только сильнее, и каждый сглаз мощно ударялся о подушку. Медленно, но верно её отталкивало назад по полу под действием его заклинаний, и Гермиона была благодарна за подушку, потому что могла только представить, какими будут его сглазы, если они попадут в цель. К сожалению, очень быстро она это и узнала. Его прицел сбился лишь достаточно высоко, чтобы ударить её в грудь, и её ноги тут же подкосились под её весом. Она тут же его узнала — сглаз Ватных ног, — ей стоило быть благодарной, что он перестал бросаться Жалящими заклинаниями, но она не смогла собраться для этого духом. Какая-то её часть была вполне уверена, что он промазал специально. Ещё одно заклинание пролетело прямо над её головой. Какая наглость! Она и так была на земле, а он угрожал ударить её снова? — Осторожней! — выплюнула она, инстинктивно используя магию, чтобы оттолкнуть его на несколько шагов. Он споткнулся и рассмеялся: — В чём дело, Гермиона, — насмешливо крикнул он, — не можешь угнаться? Она сердито посмотрела на него, исполняя контрзаклинание. Вновь поднявшись на ноги, она прошла прямо к слизеринцу и, ткнув его пальцем в грудь, прорычала: — Меня ещё этому не учили, знаешь ли. — Правда? — Том выглядел удивлённым, даже несколько виноватым, — отчего она разозлилась ещё больше, потому что это означало, что он просто счёл её ничего не смыслящей в этих заклинаниях, а не просто в замешательстве. — На моих занятиях мы прошли эти сглазы несколько недель назад. Чему тебя учат? Гермиона удержалась от того, чтобы закатить глаза, когда подумала о своих уроках защиты от тёмных искусств: — Профессор Квиррелл упоминал их, — медленно сказала она, — даже перечислил нам вербальные формулы, но он не показывал движения палочкой и не давал нам их отработать. Том нахмурился сильнее и с сочащимся от отвращения голосом спросил: — Значит, это просто лекции на протяжении всего урока? — Ему не нравятся практические демонстрации, — пожала она плечами. — Я же уже говорила тебе? Он как будто боится собственного предмета. Мы проводим почти всё время на уроке над теорией или слушая рассказы о его путешествиях, — Квиррелл, должно быть, шёл следом за профессором Бинсом в порядке наименее эффективных преподавателей школы. Он как будто бы нарочно изо всех сил пытался доказать, насколько он некомпетентен в серьёзной или могущественной магии, и всё же она не могла не вспомнить случившегося с метлой Гарри во время его первого матча по квиддичу. Это заклинание было сильной, пусть и второстепенной, Тёмной магией. Снейп лучше подходил на роль преступника, но она не могла отделаться от предостережений Тома о своём профессоре по защите от Тёмных искусств. Если Квиррелл действительно что-то скрывает, то, значит, он нарочно их плохо учит, от этой мысли у неё вскипала кровь. — Звучит ужасающе, — прервал её мысли Том. — На моих уроках по защите от Тёмных искусств почти всегда есть практическая часть. Состроив мину, она начала: — Ну, профессор Квиррелл… — Д-да, мисс Грейнджер? Голова Гермионы резко обернулась, а остальное тело замерло на месте — одновременно чувствуя себя и виновато, и тревожно. На мгновение ей показалось, что время остановилось, а она с надвигающимся ужасом смотрела на человека, который беззаботно заглянул в комнату. Она даже не слышала, как открылась дверь, и всё же перед ней стоял профессор Квиррелл. Как долго он находился там? Как много он слышал? Её горло стало сухим, как пустыня, а рот бесполезно открылся и закрылся несколько раз. В конце концов, она обрела голос, но всё, что смогла из себя выжать, было слабое: — Профессор! Квиррелл с любопытством повернул голову, его лицо было, как всегда, открытым и искренним, но что-то тёмное и просчитывающее находилось в пучине его глаз. Или это просто игра света? — С-странное место для в-встречи двух учеников. Ей удалось повернуть голову лишь достаточно, чтобы заметить Тома. По-видимому, решив, что уже поздно красиво удалиться, он предпочёл остаться. Его спина была полностью развёрнута к двери, голова практически до конца погрузилась в книгу, чтобы закрыть лицо, — что могло бы выглядеть комично, если бы не вся серьёзность их положения. Ей-богу, если бы не напряжение его плеч, он мог бы продемонстрировать идеальный пример беззаботности. Зная, что сейчас он не станет рисковать подать голос, Гермиона поспешила ответить профессору: — Мы просто отрабатывали некоторые сглазы, которым Вы нас обучили на уроках. — Я б-бы не советовал этого, — улыбнулся Квиррелл, заходя в класс. — Это, к-конечно, п-простые заклинания, но если Филч поймает вас на использовании ма-магии вне урока, вас ждут н-неприятности. Ничто не изменилось в этом мужчине — он всё ещё был бледен и дрожал, всё ещё производил впечатление тихого отчаяния, — и, однако, в нём сквозило что-то ещё, что-то дополнительное. Тёмная аура заполнила кабинет, стоило Квирреллу переступить порог. Она пыталась убедить себя, что это игра её воображения, но даже уголком глаза могла заметить, что и Том это почувствовал. Голова юного слизеринца чуть-чуть повернулась, будто подслушивая шёпот, который больше никто не мог услышать. По какой-то причине это заполнило её животным ужасом. Квиррелл прочистил горло, и, поняв, что она дала молчанию слишком затянуться, поспешила сказать: — Да, сэр. Простите, сэр, — приклеив на своё лицо самую услужливую улыбку, она взяла свой учебник по защите от Тёмных искусств и добавила: — Этого больше не повторится. Мы будем просто учиться по книге. — Х-хорошая идея, — кивнул он. — Не з-забудьте сдать свои эс-эссе до каникул, — и вновь, даже после окончания того, что явно было заявлением на прощание, профессор замялся, устремив взгляд на палочку Тома. Длинную тисовую палочку было едва видно из-за края его учебника, но даже этот крошечный кончик каким-то образом показался Квирреллу знакомым. Его дрожь на мгновение оборвалась, и что-то отчётливо похожее на благоговение и ужас пересекло его лицо, но пропало так быстро, что ей было сложно сказать, не вообразила ли она это. Взгляд Квиррелла размеренно перешёл на неё, на этот раз он был отчётливо подозрителен, но повернулся и покинул класс до того, как она смогла изучить его лучше. Гермиона была потрясена, её руки покрылись холодным потом, пока она глядела в пол. Какая-то её часть ожидала, что Квиррелл вернётся с другим профессором, но минуты тянулись одна за другой, и никого не появлялось. Потерявшись в своих переживаниях, она почти вскрикнула, когда Том взял её за руку. Он притянул её ближе, будто пытаясь оградить от всего, его чёрные глаза устремились вдаль. Она не была уверена, так же ли он ошарашен, как она, но что-то явно волновало его — что-то большее, чем просто то, что его застукал взрослый. Что бы это ни были за переживания, они вытащили наружу какой-то странный защитный инстинкт. Несмотря на его частую отчуждённость, уже второй раз после присутствия Квиррелла Том искал физического заверения, что она в порядке. Прошло несколько секунд, молчаливых и тревожных, но, к счастью, не таких неистовых, как в прошлый раз. Том моргнул, наконец-то сфокусировал взгляд и глубоко вздохнул. Затем, насколько это возможно, спокойно прокомментировал: — Это было очень непоследовательное заикание. — Что? — ахнула она. Как он сейчас мог думать о чём-то подобном? Он прижал её так близко, что её лицо практически размазалось по его груди, но, когда она, наконец, смогла поднять взгляд, едва ли поверила в его выражение лица. Бесстрастное. Возможно, немного анализирующее, но в общем-то бесстрастное — что бы он ни чувствовал, какие бы мысли не занимали его о сложившейся ситуации, он отправил их так глубоко, что у неё не было никакой возможности их рассмотреть. Она не была уверена, было ли это ей во благо, пытался ли он напустить на себя храбрый вид перед ней, но от настолько отрешённого его вида по ней всегда пробегал холодок. — У настоятельницы приюта была помощница с проблемами речи — она всегда застревала на своих «с» и «т», но на этом всё, — объяснил он. Затем, кивнув на закрытую дверь, добавил: — Твой же профессор Квиррелл будто в случайном порядке выбирает, где заикаться. Его намёк не прошёл мимо Гермионы: — Думаешь, он притворяется? — мог ли дефект речи Квиррелла быть лишь ещё одним слоем притворства? Как бы ей ни был противен Снейп, выверенно безобидный профессор Квиррелл и его неуютная, тёмная аура начали укреплять его образ истинной угрозы внутри Хогвартса. Конечно, каждый из них предоставлял риск её отношениям с путешественником во времени, но сама идея о том, что эта информация окажется в руках профессора защиты от Тёмных искусств, казалась отчаянно опасной. Том пожал плечами: — Не знаю, — его бесстрастное выражение лица немного смягчилось, позволив слегка выглянуть наружу беспокойству. — Думаешь, он нас подозревает? Она вздохнула и сделала шаг назад, устало потирая ладонью глаза: — Не вижу причин для обратного. Поймать слизеринца с гриффиндоркой вместе — не то чтобы частое явление. Уж не говоря о том, что ты даже не посмотрел на него. Для Квиррелла должно быть достаточно заметно, что он тебя не знает, — однако, несмотря на всё это, в его поведении была некая жадная тоска. Неужели Квиррелл и впрямь узнал палочку юного слизеринца? И если так, почему он так сильно взвился? — Он был профессором многие годы, а здесь меньше трёхсот учеников... — Что? — перебил он её, внезапно схватив за плечи. Она быстро посмотрела наверх, заметив его расширенные глаза и ошарашенное выражение лица: — Тебя это удивило. Почему? Сколько учеников в твоём времени? Тома будто бы тошнило от собственной растерянности, когда он ответил: — Чуть меньше тысячи, Гермиона. Настала её очередь почувствовать тошноту: — Хочешь сказать, что только на твоём факультете почти столько же учеников, сколько во всей моей школе? — внезапно Квиррелл был отправлен на задворки её сознания. Вместо этого перед её глазами проносились пустые коридоры замка, огромный Большой зал, который никогда не казался полным, даже если все были на местах, и все эти башни и заброшенные классы, которые служили памятником другой эпохи. — Я всегда чувствовала, будто Хогвартс слишком большой для количества его жителей, но это просто смешно! — Мерлин, — выдохнул он, — как думаешь, что случилось с населением — какая-то магическая чума? Она покачала головой: — Было несколько войн… — медленно признала она. — Может, Гриндевальд?.. Но Том не дал ей закончить эту мысль: — Нет, — перебил он. — Я читал о нём. Здесь у него никогда не было плацдарма — несколько изгоев-последователей и сильная оппозиция, но никакого истинного присутствия, — он отпустил её плечи и повернул голову в сторону, спрашивая: — Что насчёт того другого, Того-Кого-Нельзя-Называть? Гермионе хотелось начать заламывать руки от разочарования: — Доступно не так уж много точной информации. Все исторические книги будто изо всех сил пытаются оставаться расплывчатыми, — что, мягко говоря, раздражало. Будучи немагического происхождения, она очень старалась быть в курсе современных событий, и всё же ей казалось, что самая важная информация тщательно игнорируется. Как они могли настолько скрупулёзно упустить из виду Тёмного Лорда? Конечно, она уже знала ответ на этот вопрос. — Думаю, Сам-Знаешь-Кто ещё слишком свеж в памяти всех. Даже десять лет спустя они всё ещё боятся говорить о том, что произошло. Я нашла пару упоминаний о важных сражениях, несколько предполагаемых жертв, кучу стенограмм уголовных процессов над его сторонниками и, конечно, историю Гарри, но ничего толком о Сам-Знаешь-Ком, — а она искала повсюду хоть какое-то упоминание об этом человеке, с которым Олливандер когда-то сравнивал её, но каждая книга приводила её в ещё большее разочарование, чем предыдущая. — Ни имени, ни возраста, ни реальных дат — как будто он просто появился на свет уже полностью сформировавшимся в конце 60-х годов. Никто, похоже, не знает, сколько именно смертей ему приписать, — она прикусила губу, ища другие объяснения падению численности населения, не желая возлагать вину на персонажа, о котором почти ничего не знала. Она осторожно предположила: — Знаешь, есть и другие магические школы. Может, люди просто переехали из Британии. — Более пятисот учеников кажутся неоправданным количеством, — серьёзно заметил Том. — Число учеников может меняться из поколения в поколение, но чтобы с почти тысячи учеников до менее чем трёхсот всего за несколько десятилетий? — его тёмный взгляд вернулся к закрытой двери, и глаза подозрительно сузились. — Британское магическое общество, должно быть, находится на грани вымирания.