Дополнение: А ещё он лжец / Addendum: He Is Also A Liar

Хогвартс, 1990 год Гермиону ужалило чувство потери, когда Том ушёл. Оборвать их разговор на полуслове после того, как они только начали общаться друг с другом, показалось несколько жестоким. Ещё так много не было сказано, но она не злилась на его резкий уход. По правде, если бы не тролль, он, скорее всего, испарился бы, стоило Гарри и Рону ворваться в комнату — болтаться до тех пор, пока его заметит один из профессоров, кто-либо, кто мог бы его узнать, было бы опасно. Но место возле неё всё же было невыносимо пустым. Профессор Макгонагалл влетела через дверь, за ней неотступно следовал Снейп. Они оба позволили своим взглядам перейти с профессора Квиррелла — обмякшего и поскуливающего возле кабинки — на тролля без сознания, распластавшегося по полу, и двух виновато стоявших гриффиндорцев возле него. На их лицах большими буквами читалось недоверие. — Мерлин, сохрани нас, — первой начала Макгонагалл. Её губы сжались в суровую ниточку, и она выжидательно повернулась к Гарри и Рону, спросив: — О чём вы только думали, мальчики? Гермиона покусывала порванную губу. У неё была лишь доля секунды, чтобы принять решение, потому что мальчики уже открыли рты, чтобы сфабриковать какую-то историю. Что бы они ни сказали, скорее всего, их ждало наказание — у Гарри и Рона было богатое воображение, но им не хватало некоторой практичности, которая могла бы быть полезной в данный момент, — и это казалось нечестным. Могла ли она придумать что-либо лучше, что-то, что уведёт внимание и сделает схватку с троллем необходимостью? Она не хотела брать ответственность на себя, потому что не её вина, что она была в туалете, но она была вынуждена признать, что толика правды могла бы оказаться полезной. О строгости профессора Макгонагалл ходили легенды, но ей нравилась Гермиона. Возможно, её привязанность может сыграть им на руку, лишь разок? Собравшись с мыслями, она сделала шаг вперёд: — Простите, профессор, — сказала она, и ей не нужно было изображать нервную дрожь голоса: между адреналином, который всё ещё тёк по ней, и перспективой заработать серьёзное наказание она чувствовала, что может вытрястись прямиком из своей кожи. — Это моя вина, что они здесь. Профессор Макгонагалл в шоке повернулась, явно не ожидая увидеть её в углу комнаты: — Мисс Грейнджер? Единственной правдой, о которой знали учителя, было то, что Гермиона не дружила с девочками своего возраста, а потому эту правду она была готова им сейчас предъявить — правду, в которую они поверят, — иначе Рон бы показался ответственным за всю неразбериху. — У нас произошло… ну, недопонимание с одной из девочек ранее этим днём, и я плохо на это отреагировала, — слова были кислыми на вкус, но это не особенно отличалось от того, что произошло, поэтому она закопала вину поглубже. Её губа кровоточила, а её глаза всё ещё были отёкшими от плача почти весь день, и ей не составило труда продать ложь. — Я была здесь с окончания второго урока — я не знала, что школа в опасности. Гарри и Рон лишь пришли предупредить меня, — вот, это и избавляло их всех от любых правонарушений, и выставляло мальчиков бескорыстными и героическими, а не просто виноватыми. Оба мальчика на мгновение выглядели потрясёнными, но Гарри удалось прийти в себя первым: — Когда мы пришли сюда, она уже была загнана в угол, — вклинился он, — у нас не было другого выбора, кроме как попытаться сразиться с троллем. Снейп, очевидно, уже даже не слушал историю, а профессор Квиррелл был слишком занят упражнениями на глубокое дыхание, чтобы утихомирить ужас. Профессор Макгонагалл, в свою очередь, выглядела разъярённой. Намёк Гермионы был понят именно так, как ей хотелось: она была здесь, потому что её задирали днём. Хоть она была осторожна в том, чтобы не выдавать имён, очевидно, что ей это и не нужно. Лаванда Браун была очевидным подозреваемым. И профессор Макгонагалл, ну, она была принципиальной женщиной — одна мысль, что такое хамство существует где-то в благородных стенах Гриффиндора, оставляло чёрные пятно на её факультете, и она этого так не оставит. Однако её лекция, когда она пришла, так же неумолимо, как рассвет, хоть и в какой-то мере, была мягче, чем ожидалось. Она была строга, но не без сочувствия. Вместо наказания она сделала им строгий выговор, постаравшись донести до них, как безрассудно они себя повели. Похоже, она поняла, что другого выхода не было, потому что не сняла ни одного очка с факультета, но и не присудила ни одного, что казалось несправедливым. Они, вероятно, были первой группой одиннадцатилетних детей, когда-либо одолевших взрослого горного тролля, разве это не заслуживает какого-то признания? После, казалось, целой вечности трое учеников были отпущены с последним предупреждением, что директору доложат о произошедшем. Гермиона едва успела сделать шаг, как Макгонагалл позвала: — Мисс Грейнджер, можно Вас на минутку? Она нервно сглотнула, её ладони внезапно покрылись холодным потом. Неужели её история в итоге была неубедительна? По большей мере это была правда, она лишь поменяла мучителей. Что в этом было неубедительного? Ей потребовались усилия, чтобы обернуться и приглушить свою тревогу, но она изо всех сил постаралась набросить на себя одно из бесстрастных выражений лица Тома, когда ответила: — Да, профессор? Макгонагалл подошла ближе, её суровый взгляд ещё чуточку смягчился. Когда она снова заговорила, её тон был таким же строгим, как и всегда, но всё же в нём было что-то убаюкивающее, немного успокаивающее: — Как декан Вашего факультета, мне бы хотелось, чтобы Вы знали, что можете и должны прийти ко мне в любое время, когда Вас заставляют чувствовать себя неловко, — её манера речи была такой же выверенной и протокольной, как и у самой Гермионы. Между ними повисло невысказанным слово «задираться», неудобная реальность, к которой никто из них не хотел обращаться. — Я понимаю, что Вам, может быть, не хочется плохо говорить о другом однокласснике, но Хогвартс не терпит такого рода поведения. Если кто-то нарушает правила, Ваш долг — доложить об этом. Лаванда, безусловно, заработала её гнев: за два месяца девочка не сделала ничего, кроме как заставила её чувствовать себя самым непривлекательным, презренным существом, которое выползло из первобытной грязи. Было бы легко прошептать её имя, чтобы подтвердить подозрения профессора, и дать своим фишкам упасть, как им вздумается. В конце концов, это же всего лишь карма? Яд Лаванды заслуживал такого рода награды. — Это было всего лишь глупой ссорой, мэм, — выдавила из себя Гермиона. Как бы ни было приятно представить, что Лаванда отбывает целую неделю наказания, ей не казалось правильным доставлять ей неприятности, если на самом деле плакала она по вине Рона. Даже с её отказом Лаванда всё равно получит по заслугам, рано или поздно она оступится и получит своё — наказание уже было гарантировано, это был лишь вопрос времени. С учётом всего этого и лишь желая покончить со всей сложившейся ситуацией, Гермиона постаралась загладить взрыв сегодняшнего дня: — Это было несерьёзно, просто вышло из-под контроля. Профессор Макгонагалл долго её изучала. В её глазах сквозило разочарование, но под ним виднелось некоторого рода жалостливое восхищение тем, что она осталась преданной своей сокурснице. — Хорошо, — кивнула она, сдаваясь. — Однако не стесняйтесь прийти ко мне в будущем. Как Вы легко можете заметить, такого рода недопонимания могут привести к последствиям, выходящим за пределы воображения, — они вместе на мгновение посмотрели на тролля, вновь поражаясь, как повезло, что им удалось его одолеть. — У Вас очень светлая голова. Мне бы очень не хотелось вновь увидеть Вас в подобной опасности. Когда ей наконец позволили удалиться, Гермиона, к своему удивлению, увидела, что Гарри и Рон ждали её в коридоре. Они направились к башне Гриффиндора в дружелюбной тишине и, лишь убедившись, что вокруг уж точно никто их не подслушает, наконец заговорили. Удивительно, но первым высказался Рон: — П-прости, — заикался он, выглядя бледным и не в своей тарелке. Его пальцы дёргались по потрёпанным краям его рукавов — идеальный образ неловкого ребёнка. — Я совсем не хотел подвергать тебя опасности. Что касается слов, получилось довольно хило. Впрочем, если Рон рос одним из самых младших детей в семье, где доминировали мужчины, возможно, его никогда не учили правильно выражаться. — Ничего страшного, — пожала она плечами. Потому что на самом деле так оно и было: никто серьёзно не пострадал, они не попали в беду, и в кои-то веки она могла перестать гоняться за рыжим, потому что мальчик наконец-то принял её. Она позволила себе довольную улыбку и продолжила: — Не так-то много настолько же грандиозных мольб о прощении, как вырубить тролля. Ну, это было не совсем правдой. Гермиона могла придумать по меньшей мере один жест, который был гораздо более грандиозным. И за миллион лет она не смогла бы забыть образ Тома, склонившегося перед ней на коленях, согнувшись во весь свой высокий рост, опустив взгляд тёмных глаз, предлагая ей больше честности и искренности, чем, возможно, когда-либо давал хоть кому-то. В тот момент он позволил себе избавиться от всего искусственного, обнажив все уязвимости, и молил её о прощении. Было удивительно видеть, что она сделала с этим умным, несговорчивым мальчиком, и получить некоторое заверение, что она его так же глубоко затронула, как и он её. То, что раньше было беспристрастным любопытством, видимо, переросло в искреннее уважение. Она не была уверена, как долго сможет сохранять это качество, но ей нравились перемены. Оглядываясь назад, она иногда гадала, не была ли она для него не более чем игрушкой, куклой, которую Том мог гнуть и крутить, как ему вздумается. Он не понимал дружбы и доброты, когда они впервые встретились, и, хотя между ними возникла искренняя привязанность, она осознавала, что его беспристрастность сохранялась до сегодняшнего вечера. Сегодня он словно впервые увидел истинную её — не игрушку, не «шестёрку», а настоящего и сложного человека — и был потрясен этим зрелищем. Глядя на неё своими непостижимыми чёрными глазами, Том быстро перестроил свою собственную вселенную, и в тот самый момент она увидела, как его взгляд заблестел новым светом: «Мы равны». Одно лишь воспоминание об этом заставило её задрожать от восторга. Потребовалось три года и бесчисленное количество изменений в поведении, но ей наконец удалось по-настоящему сблизиться с этим замкнутым мальчиком-сиротой. — И всё же странно, — её мысли прервал Гарри, — что там был кто-то ещё не из нашей спальни, — его задумчивый взгляд изумрудных глаз с любопытством устремился на Гермиону. — Что это за мальчик был там с тобой? Гермиона внутренне содрогнулась. Конечно, она ждала этого — не так-то быстро можно забыть лицо человека, который помог тебе совладать с двенадцатифутовым монстром. Но что она могла сказать? Не в её праве было рассказывать секрет Тома, по крайней мере, пока им не доведётся обсудить это. Ей не было особенно приятно то количество лжи, на которое её вынудил сегодняшний вечер, но у неё же не было другого выхода. Хоть ей это и было отвратительно, очевидно, что сейчас ей придётся прикинуться дурой. Набросив на себя, как она считала, достаточно невинное выражение лица, она промычала и спросила: — Какой мальчик? Взгляд Гарри посерьёзнел, будто подозревал, что она нарочно прикидывается глупой, но оставил это открытие при себе. Вместо этого он одарил её смущённой улыбкой и прояснил: — Тот, что помог нам. Он использовал то же огненное заклинание, что и ты. Высокий, с чёрными волосами, в мантии Слизерина? Она почувствовала, как бледнеет. В пылу борьбы Гарри был досадно проницателен. Это не сулило ничего хорошего для скрытной природы её дружбы с Томом. — Ах, он, — хмыкнула она, прекрасно понимая, что они могли уловить этот неуместный сигнал. Стараясь быть беззаботной, она пожала плечами: — Не знаю. Он появился как раз перед троллем и сказал, что услышал мой плач за дверью. Рон сдвинул брови и покачал головой: — Будь осторожна, Гермиона, — с опаской сказал он. — За слизеринцами нет славы в проявлении озабоченности, они довольно неблагонадёжный народ. Одинокий слизеринец, шатающийся по коридорам во время пира? Держу пари, ничего хорошего он не замышлял. Кто знает, что он мог бы сделать, если бы мы не появились! Она изо всех сил старалась быть непредвзятой в предполагаемой войне между факультетами — а что ещё оставалось делать, когда её лучший друг оказался в лагере соперников, — но даже ей пришлось признать, что опасения Рона не лишены оснований. Если бы это был любой слизеринец из их времени, тролль волновал бы её меньше всего. Том же был совсем другим, и даже если она не могла объяснить, почему, она всё равно чувствовала себя обязанной защищать его: — Я не думаю, что он хотел причинить вред, — размеренно ответила она, понимая, насколько наивно это прозвучало для двух её новых друзей, — в конце концов, он нам помог. Рон выглядел, будто готовится к новому кругу предупреждений, но Гарри отразил ссору до её начала: — Что мне бы хотелось узнать, — он быстро, почти в воодушевлении, подпрыгнул, — как ему удалось выйти из комнаты, и ни один из профессоров его не заметил. В одну минуту он был там, а в следующую уже пропал! — в его глазах промелькнул любопытный взгляд, и эта его проказливость вернулась, когда он лукаво улыбнулся и спросил: — Думаете, в туалете для девочек есть тайный проход? Гермиона ужаснулась: — Вот уж надеюсь, что нет! — всем было хорошо известно, что секретные проходы разбросаны по всему замку, но никто не был до конца уверен, как много и где они находились. Она предполагала, что вполне возможно, что один из неизвестных туннелей вёл в туалет, но сама идея этого была омерзительна. Гарри и Рон обменялись широкими улыбками в ответ на её вспышку, и всех троих быстро накрыло тёплое чувство товарищества.

***

Хогвартс, 1938 год Том провёл остаток вечера в поисках информации. В библиотеке не так уж много книг касаемо путешествий во времени, и ещё меньше — обращающихся к его собственному странному методу их совершения. Ровно ноль давали какое бы то ни было понимание, как освоить и расширить свой ненормальный талант. По правде, согласно просмотренным записям, до которых смог дотянуться, он вообще не должен был уметь путешествовать — оказывается, требовались годы подготовки и несколько сложных ритуалов, чтобы делать то, что он достигал простой мыслью. И эти ритуалы отправляли лишь обратно во времени. Короче говоря, скудные книги единодушно соглашались, что его набор навыков вообще не должен существовать. Путешествия во времени были по большей части теоретическими, и он уже сломал все границы того, что считалось возможным. Он летал вслепую, практически сам по себе… если только полезные материалы не хранились где-то ещё в замке. Запретная секция была вне его досягаемости. Доступ требовал разрешения от работника школы, и он сомневался, что какой-либо профессор даст карт-бланш одиннадцатилетке для потакания своим некоторым необычным внеклассным интересам. Архивы Хогвартса, в свою очередь, не так сильно охранялись. В дополнение к записям школы архивы также были кладезем знаний, собранных прошлыми директорами и великими учениками. Не исключено, что где-то в этом скрытом от посторонних глаз сонмище томов найдётся трактат или два, которые могут оказаться полезными. Сенешаль будет рада увидеть его снова — и вдвойне потому, что он больше не будет искать несуществующих учеников, — он прямо-таки мог вообразить, как переливчатые чешуйки вокруг её глаз сдвигаются от волнения. Эта мысль резко заставила его остановиться. Сенешаль, скорее всего, происходила от русалок, и потому в её чертах было что-то от рептилии, но Том не был уверен, что может сказать, что она была змеиной натуры. И всё же мысль задержалась. Могут ли его способности как змеевещателя, как змееуста помочь ему очаровать её? За исключением Молочно-жёлтого Питона — который, по сути, и не был настоящей змеёй, — змееподобные тянулись к нему и были расположены слушать и слушаться его. Сенешалю крайне нравилось его недолгое присутствие — возможно, по причинам, не связанным с одиночеством? Если это так, если он сможет уговорить её помочь, то через неё можно будет попасть в закрытую секцию: она сможет подписать разрешение за него или собрать материалы от его имени. Не было никакой гарантии, что там окажется полезная информация, но он не узнает, пока не попробует. Ему всё же придётся подождать какого-то другого дня, чтобы посетить сенешаля. Уже приближался отбой, и он хотел снова увидеть Гермиону до того, как потеряется в исследованиях. Всё ли с ней в порядке? Почувствовала ли её гниющая темнота, причинила ли ей какой-то ущерб? Том сходил с ума от неведения, и ему пришлось подавить порыв немедленно отправиться к ней. Пассивная или неминуемая, но было ясно, что она была в опасности этой скрытой угрозы — может, она уже извивается от боли, кричит о помощи. Но он не мог, сверкая пятками, отправиться на её поиски. Он понятия не имел, как долго она пробудет в компании школьных должностных лиц, и меньше всего ему хотелось внезапно и необъяснимо появляться перед кем-то из взрослых. Вероятность вовлечения Министерства в дело, связанное с путешествиями во времени, была очень высока — это доставило бы ему и Гермионе слишком много проблем. Он просто не мог рисковать: их обоих могли забрать из школы, запереть на замóк и обращаться с ними как с подопытными. Но разве это такая уж плохая идея, когда по зáмку разносится шёпот Смерти? Она, конечно, была бы избавлена от опасности, но и он тоже, а лишение их образования ради сомнительного чувства безопасности было слишком большой жертвой. И всё же неуверенность в том, что она может мучиться в этот самый момент, а ему остается только ждать, преследовала его. Том не спал той ночью. Каждый раз, когда он закрывал глаза, он чувствовал призрачное воспоминание той голодной темноты, окружившей его. Она была густой и всепроникающей, и даже болезненное гниение не умаляло чистой силы, которую он тогда ощутил. Его застало врасплох чувство близкого знакомства, и на короткий момент ему показалось, будто темнота прошла сквозь него, измеряя его. Он не сказал ему ни слова — не было времени, — но всё равно почувствовал вкрадчивое: «Иди ко мне». Одна мысль об этом заставляла его содрогнуться от отвращения — ничего хорошего в принципе не могло произойти, подчинись он этому фантому, и ему лишь оставалось надеяться, что, если Гермиона услышала подобный зов, ей хватит здравого смысла игнорировать его. Наступивший в кои-то веки рассвет принёс облегчение. Каким бы он ни был уставшим, он всё же был рад, что избежал другие возможные кошмары. Он поднялся от преследовавших его видений и поспешно оделся, практически бросая себя в будущее. Как и прошлым вечером, до него запоздало дошло, что он понятия не имел, где находилась Гермиона и кто, возможно, был с ней рядом. Если бы только они могли придумать какой-то способ общения, пока в разлуке, тогда она могла бы сказать ему, когда она одна, когда безопасно появиться. Бездна поглотила его на целую минуту — в два раза дольше, чем в прошлый раз, — загоняя его в мерную панику. Ничто поедало его чувство контроля, его чувство самого себя. Когда он, наконец, материализовался снова, он тяжело дышал и практически дрожал. Потребовалась пара секунд тепла комнаты вокруг него, чтобы проникнуть в его замёрзшие конечности. Том оказался в месте, которое должно было быть Общей гостиной Гриффиндора. Это было круглое помещение, завешенное яркими красно-золотыми гобеленами и наполненное мягкими на вид креслами. Образ был представлен не так выверено, как в Слизерине, но его воздушность была привлекательна. Никого не было в комнате так рано, кроме Гермионы, которая бешено пыталась нагнать домашнее задание. Она так погрузилась в работу, что даже не заметила его прибытия. Ему потребовалась секунда, чтобы собраться, но его сердце вновь бешено забилось, стоило ему вспомнить сны, отравляющие ему всю ночь. Необходимость убедиться, что она цела и невредима, направила его вперёд. Во мгновение ока он оказался возле её кресла, нервно пробегая пальцами по рукам, проверяя её на увечья. Гермиона вздрогнула от внезапного появления, уронив перо и бутылку чернил на пол. Хоть она и не понимала срочности, она и не стала отталкивать его. — Это начинает входить у тебя в привычку, — сухо пробормотала она, несомненно, вспоминая о том, как делал то же самое прошлым вечером. Когда физическая боль не проявила себя, он опустил руку под её подбородок и помог их взглядам встретиться. Он изучал её душевные глаза много минут, отчаянно желая понять её мысли, увидеть прошлое, как видела его она, чтобы лучше понять, через что он прошёл сам. На ней не осталось болезнетворных поцелуев зла — чего бы то ни было, что поглотило юного профессора, — и он явно ощутил, что она даже не почувствовала то же, что и он. Позвала ли его тьма нарочно — дала ему ощутить себя, — или это случилось потому, что он противоестественно восприимчив? В ответ на его затянувшееся молчание она нахмурила брови. Она отстранила его руку от своего лица, но не отпустила, предлагая абстрактное утешение, которое могла бы дать небольшая связь. Настала её очередь изучать его: наконец-то его беспокойство произвело впечатление. — Том, что случилось? Он моргнул, глядя на неё вниз, будучи неуверенным, как вообще обратиться к этой теме. Перед ними в траве проскользнула змея, а она не заметила опасных колец в каких-то метрах от себя. Как ему указать на угрозу, если она даже не была готова её воспринять так же, как он? Мысли кружились в его голове, и всё, что он смог из себя выдавить, было тихое: — Ты в порядке? — О да, — она слегка улыбнулась, не понимая вопроса. — Мы втроём умудрились разобраться со всем этим фиаско без наказаний и потери очков факультета. Хотя, правда, не думаю, что это честно, что Макгонагалл никак нас не наградила, — она сделала шаг назад, вытаскивая палочку, чтобы очистить осколочный беспорядок под их ногами. Она болтала будничным тоном, больше ни о чём не переживая. По правде, она говорила прямо-таки с досадой, когда продолжила: — Ради всего святого, мы расправились с троллем, а мы ещё даже не проходили их на защите от Тёмных искусств! Разве это не заслуживает хотя бы пяти очков? — по своей природе она не была жадной, но, видимо, в его отсутствие она обзавелась сильной жаждой признания. Макгонагалл, отвлечённо подумал он… Это имя казалось знакомым, но он не мог понять, откуда. Он отмахнулся от этой непутёвой мысли: у него и так было достаточно загадок. Вместо этого он просто заметил: — Возможно, она посчитала отсутствие наказания достаточной наградой. Гермиона закатила глаза, сморщив нос от раздражения, но всё же согласилась: — Может, — избавившись от беспорядка, она отодвинула домашнюю работу в сторону и притянула его сесть рядом с ней. В единственном кресле было тесновато, но Том осознал, что ему это не так уж и мешает. Нежное тепло её тела, прижавшегося к его боку, успокаивало после долгой ночи переживаний. Если у него и оставались какие-то сомнения в том, что она ранена, то в этот момент они развеялись. По большому счёту, ни один из них не особенно стремился к физическому контакту — их отношения всегда были скорее интеллектуальными, чем тактильными, — но после столь долгой разлуки эти мягкие и лёгкие прикосновения казались ему необходимым подтверждением их связи, способом доказать, что она настоящая, что они снова вместе. И если быть до конца честным, отчасти это был просто результат лишения: он и не подозревал, как приятно ощущать физическую близость с другом. После целой жизни в изоляции он чувствовал себя изголодавшимся по прикосновениям. Он прильнул к ней, и, если она заметила это, ей хватило любезности промолчать об этом. Её левая рука тихонько проскользнула в его правую, и они некоторое время просто наслаждались свободой присутствия друг друга. Искушение дать моменту затянуться было велико, дать этому лёгкому покою определить их утро, но ему ещё многое нужно было сказать. С внутренним вздохом он нарушил молчание: — Кто-нибудь из профессоров видел меня? — Не думаю, — Гермиона слегка повернулась, чтобы его видеть. — Гарри и Рон, конечно, интересовались тобой, но никто из профессоров — а Снейп — декан Слизерина. Так что они точно не заметили, иначе задали бы вопросы. Тому понадобилось время, чтобы обдумать, как же, казалось, отвратительно, что она обращалась по имени, по крайней мере, к одному из мальчиков, из-за которых оказалась в опасности. Она говорила об этой паре так, словно они были её друзьями, но он не мог понять, как одна ничтожная драка с троллем привела к этому. Впрочем, сейчас это было неважно — её профессор был гораздо значительнее. — Снейп? — он был вынужден признать, что не очень удивлён тем, что в Слизерине завелась такая тьма. Это должно было случиться, когда так много голодных личностей собирается вместе. — Тот парень в тюрбане? — В тю —? — её глаза расширились, и она начала смеяться, как будто он рассказал ей особенно забавную историю. — Нет, — она подавила смешок, но он всё равно почувствовал, как затряслись её плечи, — это был профессор Квиррелл! Он преподает защиту от Тёмных искусств, хотя почему — никто не знает. Это был объективно странный ответ, особенно потому, что Тому было очень ясно, почему человек вроде него мог бы хотеть преподавать такой предмет. Это было даже гениально в какой-то мере: он мог прятать свою практику Тёмных искусств под личиной учебных намерений, и любые странности, которые он проявит, можно объяснить как помощь для лучшей подготовки учеников. Есть ли лучший способ скрыть свои внеклассные интересы, чем выставить их доблестным самопожертвованием? Однако, Гермиона явно была совершенно другого мнения о мужчине, поэтому он был вынужден спросить: — Что ты имеешь в виду? Она на секунду закусила губу — дурная привычка, которая вскоре снова рассечёт крошечную ранку, — явно не желая говорить плохо о старшем. Однако в конце концов сдалась и ответила: — Он очень робкий, нервный человек. Его занятия… — она снова сделала паузу, подыскивая наименее оскорбительный способ выразить свою мысль, но, похоже, ничего не придумала. — Ну, они немного шуточные, на самом деле. Он слишком боится своего предмета, чтобы преподавать его как следует. Я слышала, что раньше он преподавал магловедение, которое, кажется, больше подходит ему по темпераменту, так что я не понимаю, почему он не остался на этом поприще. Действительно, странно вот так переключаться с такого безобидного занятия, но Том понимал, что семена тьмы заложены в каждом сердце. Квирреллу нужен был лишь толчок — любопытство, желание, вмешательство, — чтобы эти семена пустили корни. Что-то случилось с этим человеком, что-то непоправимо изменило его, причем так, что казалось, никто больше этого не заметил. Это была такая странная загадка для Тома, что он не мог не спросить: — Значит, он тебе не кажется особенно опасным? Гермиона слегка отстранилась от него и нахмурилась: — Профессор Квиррелл? — недоверчиво спросила она, очевидно, не понимая, что они говорят об одном и том же человеке. — Он чуть не упал в обморок при виде тролля без сознания! — теперь уже строя догадки, она продолжила: — Нет, если бы я выбирала профессора, который мог бы представлять опасность, я бы сказала, что это Снейп, да и то с большой натяжкой — он в основном просто задира. Он был без малейшего понятия, что не так с деканом Слизерина, но едва ли это его волновало. Не Снейпа он разглядел прошлым вечером: — Ладно, но этот дружище Квиррелл… — Что происходит, Том? — она отодвинулась ещё дальше, чтобы посмотреть ему в глаза, будучи в равной мере в замешательстве и обеспокоенной. — Может, он и никудышный профессор, но Квиррелл безобиден. Том смог лишь покачать головой и ответить: — Я так не думаю. Неверие в её взгляде превратилось в суровость: — Да на каких основаниях! Ты его видел не дольше секунды! — И этого было достаточно, чтобы почувствовать, что с ним что-то не так, — размеренно сказал он, понимая, что этот разговор не достучится до её рациональной натуры. — Гермиона, он что-то скрывает. — Я не верю! — раздражённо выпалила она. — Гарри только что рассказывал мне, что считает Снейпа каким-то подпольным воришкой, а теперь ты говоришь мне, что что-то подозрительное в профессоре Квиррелле? Том успокаивающе шикнул на неё, чтобы не привлекать внимание из спален: — Есть ли лучший способ скрыть что-то на виду, чем сделать себя объектом жалости? — тихо спросил он, притягивая её обратно, чтобы она снова прижалась к нему. — Люди будут так заняты переписью твоих недостатков, что у них не останется времени подозревать тебя. Гермиона позволила ему изменить их позу, но было очевидно, что на самом деле она хотела прыгнуть на ноги и начать суетливо расхаживать: — В чём? — требовательно спросила она. — В чём именно ты его обвиняешь? — Я пока не знаю, — раздражённо ответил он, бессильно стараясь облечь свою пространную тревогу в слова, — но над ним висит тень — мощный миазм, от которого воняет могилой. Она замерла, тщательно обдумывая смысл его слов, прежде чем спросить: — Как думаешь, возможно, он практиковал Тёмные искусства? Говорят, это оставляет на тебе след, — затем, явно не желая говорить об этом человеке плохо, она продолжила: — И он, в конце концов, профессор защиты от Тёмных искусств. Наверняка он попробовал заклинание-другое в интересах академического понимания. Что лишь подтвердило для Тома его подозрения: Квиррелл сделал из себя слепое пятно. Ему всё могло сойти с рук, потому что никто не заподозрит профессора защиты от Тёмных искусств в дурных поступках. В равной мере и восхищаясь, и злясь, Том покачал головой и ответил: — Это было серьёзно, Гермиона, преднамеренно. И это казалось почти… самосознанием. Она нахмурилась, взглянув на него: — Слишком уж сильное предположение, учитывая, как мало вы провели времени в одной комнате. Но он мог заметить, что сомнение начало затуманивать её взгляд. — Я знаю, что я почувствовал, — сказал он твёрдо, уверенно. По его настоянию Гермиона, похоже, еще немного обдумала ситуацию: — Я слышала об одержимости раньше, — сказала она ему, беря его под руку, — но сумасбродность поведения жертвы всегда заметна. Манера профессора Квиррелла на протяжении всего семестра была очень даже последовательной. — Неизменно последовательной? — он бросил вызов. — Знаешь, у робких людей всё же бывают моменты храбрости. В людях больше одной примечательной черты, — Том ещё раз покачал головой и осторожно толкнул её локтем в бок, чтобы убедиться, что она внимательно слушает. — Мне кажется, что любой профессор защиты от Тёмных искусств, который боится тролля, будучи даже не в сознании, — того, кого вырубила группа первокурсников, ни много ни мало, — на самом деле просто играет в искусную игру притворства. Иначе как он вообще получил работу? Ему нужно было продемонстрировать некоторый уровень компетентности, чтобы получить эту должность, или он бы продолжил преподавать магловедение. Она повернула голову со свойственной ей любознательностью, и, хотя она, казалось, приняла по крайней мере некоторые из его подозрений, всё, что она сказала, было: — Мне очень трудно в это поверить. — Я не говорю, что это прямая угроза, — ответил Том, — но я и не списываю вероятность со счетов. Просто присмотрись к нему, ладно?