Дополнение: А ещё он лжец / Addendum: He Is Also A Liar

Морское побережье, 1937 год Том хотел волочиться по пляжу, но это показалось ему нелепым и жалким действием. В конце концов, ему нужно было поддерживать свой имидж среди других сирот, поэтому он воздержался. Но ему хотелось. Вся эта поездка действовала ему на нервы, как и каждая летняя вылазка. В теории это была отличная идея — дать всем возможность убраться из Лондона, вдохнуть свежего воздуха. На практике, правда, это был идиотизм — десятки злых городских сирот набивались вместе, а затем их выпускали в чужую реальность дикой местности. Это был путь к катастрофе. И в лучшие дни настроение накалялось, а добавить новую обстановку было сродни бросанию спичек в пороховую бочку. До конца дня будут крики, слёзы и, возможно, несколько увечий. Если бы с ним была Гермиона, Том, возможно, отнёсся бы ко всему этому иначе. Пляж был по-своему очарователен: холодные воды, полные жизни, бассейны приливов, создающие собственные маленькие миры, скалистый склон, ожидающий, чтобы его исследовали, — в таком месте они могли бы здорово провести время. «Но её здесь нет», — с горечью подумал он. Два года он знал её, два года он скользил туда-обратно в будущее, но ему всё ещё не хватало сил, чтобы взять её с собой. Его способность путешествовать стала экспоненциально более гладкой и лёгкой с тех пор, как он, восьмилетний, впервые это проделал, но никаким другим образом природа его силы не становилась мощнее и не изменялась. Это его раздражало, особенно потому, что в подавляющем большинстве случаев походило на провал. Он явно не до конца понимал эту силу, если не мог контролировать её по своему желанию, и у него не было возможности усилить свой контроль. Почему он не мог повлиять на девочку, если она была единственной причиной, по которой он путешествовал? Два года пассивного наблюдения и небольших экспериментов принесли мало полезных результатов. В такой ситуации он мог бы обратиться за помощью извне, но у него не было ни книг для советов, ни учителей для вопросов. Это стало бы странной развязкой, если действительно призадуматься. Привести Гермиону в его время может иметь серьёзные неприятные последствия. Приют станет для неё адом, это без сомнения. Не говоря уже о том, что жизнь, которую она могла бы вести в своё время, была бы явно более захватывающей и свободной, чем та, что ждала её в прошлом. 1930-е и последующие 40-е годы вполне могли сломить её дух. Однако он не мог сдержать желания держать её здесь. Мысль о беспрепятственном доступе к ней, о возможности наполнить каждый час каждого дня их магией заставляла его лихорадить от жажды обеспечить эту реальность любой ценой. Его злило, что он не мог придумать, как достичь этой цели — сейчас он был в тупике. Это означало, что его единственным курсом действий по отношению к Гермионе оставалось просто навещать её так часто, как он только мог. И то, что у неё были ограничения во времени, казалось, только ещё больше его распаляло. Ему приходилось делить её, и между школьными уроками и семейными обязанностями Том чувствовал, что вытянул короткую соломинку. Сейчас она была на каникулах — в экзотическом и интересном месте, куда он никогда не сможет отправиться сам, — и не было никакой возможности добраться до неё, не привлекая нежелательного внимания её родителей. Том не мог не обижаться на старших Грейнджеров и то, насколько глубоко они монополизировали время своей дочери. Они обеспечили ей прекрасную жизнь — комфортную, безопасную, хотя и немного скучную, — а он знал, что у него самого нет на это средств. Но он был убеждён, что цена того не стоила — терпеть их постоянное присутствие, когда она могла быть окружена магией, казалось скверным обменом. Часть его понимала, что он действует, руководствуясь исключительно предвзятым мнением человека, не имеющего каких-либо семейных связей, но это никоим образом не уменьшило воинственность его мыслей. Его нетерпимость была живым существом, нарастающим внутри него, разжигающим его магию и ищущим выход. То, что всегда было взрывным и жестоким характером, только ухудшилось по мере того, как он набирал силу благодаря своей магии. Но Том гордился своим контролем и отказывался допустить промашку, от которой миссис Коул с лёгкостью могла бы увидеть, что произошло что-то необычное. Он стиснул зубы, подавляя гнев, с горечью осознавая, что сделать это было несравненно легче, когда Гермиона была рядом. Ему нужно было что-то, что могло бы отвлечь от мыслей о ней, что-то, чем он, возможно, не смог бы заниматься, если бы она была рядом. Повернувшись, Том позволил своим тёмным глазам осмотреть скалу, и они засияли, когда он заметил вход в пещеру. Там может быть кто-то, с кем можно поговорить, парочка змей, чтобы пошушукаться. Он считал свою способность разговаривать со змеями одной из своих самых интересных и впечатляющих, но за всё время, что они были знакомы, он ни разу не упомянул об этом Гермионе. Что-то остановило его язык, какое-то особое осознание, очень похожее на то, которое заставило его назвать ей вымышленное имя и всё ещё отказываться сказать ей, что он навещал сквозь пятьдесят с лишним лет. Воодушевившись, он побрёл через пляж. Чтобы добраться до пещеры, нужно было немного подняться, поскольку она находилась на середине скалистого склона. Прилив бы не дотянулся до неё, но Том подозревал, что жестокий шторм вполне может затопить это место. Задыхаясь от усилий, он скользнул в ожидающую темноту, давая глазам время привыкнуть. В отличие от валунов на пляже, камни здесь были отполированы до гладкости, как стекло, но обладали весом и фрактальной красотой хрусталя. Однако он был прав: чем глубже он погружался в пещеру, тем с бóльшим количеством наводнений он сталкивался — сырое и прохладное, это было не совсем подходящее место для змей. Но не прошло и дюжины шагов после этой оценки, как он нашёл змею. Она была бледно-серого цвета с чёрным зигзагообразным узором, тянущимся по спине, и, хотя трудно было сказать, пока она была свернута, он подозревал, что длина прекрасного существа была примерно с его рост. Выдающееся достижение, учитывая, что обычно он возвышался над своими сверстниками. Несмотря на окружающую среду, Том был уверен, что это гадюка. Он никогда раньше не видел ни одной вживую. Они, как правило, избегали города, в отличие от ужей, которые беспорядочно туда пробирались и часто нуждались в спасении. Каким-то образом змеи всегда знали, что он может разговаривать с ними, и из-за этого они тянулись к нему. Ужи особенно казались восприимчивыми к этому призыву. Но он никогда не встречал сбежавшего питона, который бы отчаянно хотел остаться с ним, — он обдумывал это несколько мгновений, радуясь приливу власти, которую это даст ему над другими сиротами, но в конце концов он отправил бы змею обратно. Содержание милой змеи в конечном итоге не стоило бы тех хлопот и внимания, которые она могла бы привлечь. Однако однажды, когда он станет старше… Гадюка подняла свою голову с тупой мордой и осторожно его осмотрела. Тихо прошипев, она спросила: — Змеевещатель? Том кивнул: — Да, — он не был уверен, что выдало его. Люди уж точно не могли догадаться об этой его способности, и, однако, змеи знали. Откуда? Не то чтобы он жаловался — ему нравились чешуйчатые маленькие звери, — но это было странно. — Что ты тут делаешь? — гадюка лениво развернула кольца и сократила расстояние между ними, осторожно пробуя воздух. — Я могу задать тебе тот же вопрос, — выразительно ответил Том. — Разве гадюки не должны предпочитать леса? — И горы, — парировала она. Она была странно осведомлённой для обыкновенной змеи — в основном они разговаривали скорее чувствами, чем предложениями, и их не особенно волновала человеческая структура разговора. Он улыбнулся, хотя и не был уверен, насколько этот жест подходит для существа, которое в основном полагается на обоняние, чтобы видеть: — Это не гора. — Нет, — смиренно согласился змей, поднимаясь, чтобы понюхать его руку, — но пещера сильная. — Сильная? — Том погладил плоскую голову гадюки и размышлял над этим заявлением. У змей был их уникальный взгляд на мир, и это особенно влияло на их язык. «Сильный» было странным словом — территории обычно оценивались по их доступу к солнечному свету и добыче, и чаще всего их описывали либо как «полные жизни», либо «бесплодные». «Сильный» было словом, которое змеи иногда употребляли по отношению к самим себе, но никогда — к местам. Как может пещера, которая, пожалуй, была худшей средой обитания для гадюки перед ним, быть сильной? — Здесь есть сила, древняя сила, — гадюка прошипела смешок. — Она вытекает через кристаллы, делает меня больше, чем просто змеёй. Пойдём, я покажу, — и не ожидая ответа, она уползла в темноту. Том следовал за ней со всех ног, обходя застоявшиеся лужи, так как глаза стали подводить его в глубинных закоулках, куда не доставало солнце. Но как раз в тот момент, когда он собирался приказать гадюке сбавить скорость, ему почудилось слабое свечение. Они преодолели небольшой уклон и встали на краю плато, любуясь открывшимся перед ними зрелищем. Кристаллы здесь пульсировали нездоровым жёлтым светом, освещая спокойное озеро и крошечный островок в его центре. Насколько он мог судить, озеро было довольно глубоким и, вероятно, питалось подземной рекой, а не было результатом последовательных наводнений. В воздухе ощущался горячий металлический привкус, как от молнии, и он чувствовал, как его магия отзывается на него. Однако она отличалась от его собственной или даже от магии Гермионы — более концентрированная, более дисциплинированная. Кто-то другой, обладающий магией, стоял здесь и творил нечто настолько великое, что это оставляло следы. — Здесь случилась история, — догадался он, впитывая ощущение этой среды, позволяя ей выманить его собственную магию на поверхность. — Что это за место? Гадюка свернулась кольцами и с тоской посмотрела на маленький остров: — Легенда гласит… Ошеломлённый Том не смог удержаться и не перебить: — У змей есть легенды? Гадюка издала снисходительный звук, не совсем смех, и призналась: — Возможно, нет, но теперь я больше, чем змея, и пещера говорит со мной, — она бросила на него пристальный, почти нетерпеливый взгляд, прежде чем начать снова: — Легенда гласит, что давным-давно, за годы, которые змеям не под силу сосчитать, сюда пришёл Злой Человек. Он был слабым, но у него был могучий предмет, и он использовал этот предмет на кристаллах, чтобы сделать себя сильнее. В тяжёлом, насыщенном воздухе пещеры Том почти почувствовал, как история разворачивается у него перед глазами. Уродливый мужчина, узловатый и иссушенный, стоял на острове, размахивая непритязательным куском полированного белого дерева. Эта деревяшка была сильнее его, и она усиливала его силу в тысячу раз, отражаясь от кристаллов, пока он усиливал свою магическую сущность. Когда он закончил, на его месте стоял могущественный человек — всё ещё уродливый, всё ещё перекошенный, но сильнее, чем он когда-либо был. Он всё ещё не сравнялся с предметом в своей руке, который испускал магию так сильно, что даже кристаллы вокруг него напитались ею. — Его сила до сих пор пульсирует в самой пещере, — гадюка дёрнула узкой головой, указывая на крошечный участок суши, и сказала ему: — Если ты отдохнёшь на том острове посреди озера, он изменит тебя. Сделает тебя бóльшим. Том фыркнул в сторону своего маленького друга: — Я и так больший. Но змея фыркнула в ответ: — Ты думаешь, ты сильнее Злого Человека? Вообще-то, думал. Даже без опыта какого бы то ни было обучения Злого Человека Том знал, что он просто лучше — умнее, талантливее, а ведь он был ещё юн. — Ты сама сказала, — заметил он, — человек был слаб, а силён — объект. Я уже силён, и мне не нужна помощь, чтобы стать ещё сильнее, — во всяком случае, не так. Не в этом. Не то чтобы ему придется соревноваться, чтобы доказать, что именно его сила и воля делают его могущественным, а не какой-то сверхъестественный артефакт. — Ты горделив, Змеевещатель, — укорила змея. — Иногда принять помощь — признак хитрости, а не слабости. Том уже собирался ответить, что ему противна не сама помощь, а намёк — что он не в состоянии сделать это сам или что ему придётся унизиться перед кем-то, обладающим бóльшим авторитетом. Он должен быть действительно в отчаянии, чтобы прибегнуть к таким мерам. Однако эта мысль так и не успела сорваться с его губ. Деннис Бишоп и Эми Бенсон, спотыкаясь, добрались до небольшого плато и недоверчиво уставились на Тома. Деннис пришёл в себя первым и, мерзко смеясь, воскликнул: — Я знал, что ты урод, Риддл, но это уже нечто. Ты что, болтаешь с этой змеёй? — Сумасшедший, — тихо пробормотала Эми, впервые не прикусив язык в его присутствии. — Совсем с катушек слетел. — Что она тебе рассказывает? А? — Деннис выставил локоть, пытаясь пихнуть его под рёбра, пока дразнился. — Шипит тебе в ухо и говорит схватить нас всех? Подожди, вот услышит об этом миссис Коул, — пропел он с наслаждением. — Может, она наконец-то отправит тебя в дурдом, где тебе и место. Том секунду рассматривал их обоих. Он потерял своё лицо — он быстро превратился из самого опасного человека в Вуле в безобидного чудака в их глазах. Так совсем не пойдёт: ему надо напомнить им, что так свободно разговаривать в его присутствии неблагоразумно. — Ты всё перепутал, — спокойно сказал он Деннису. Каким бы он ни был тупым, Деннис распознавал неприятности, когда слышал о них. Он напрягся, сделал непреднамеренный шаг назад и только тогда понял, над кем он попытался измываться: — В смысле? — Змея мне не указывает, это я ею командую, — он тихонько шипел, указывая гадюке направление, и она, умница, тут же вытянулась по струнке. Змея распутала свои кольца и угрожающе поползла к двум другим сиротам. — Вы знаете, что это за дивное создание? — буднично спросил Том. — Это гадюка — единственная урождённая во всей Англии ядовитая змея. И прямо сейчас единственное, что стоит между вами и её смертельным укусом, — моё хорошее расположение духа, которое вы вполне себе испоганили. Гадюка обнажила зубы, сделав протянутый рывок. Не в её натуре было нападать на людей, пока её основательно не вынудят, но она, видимо, почувствовала смену настроения Тома. Она подыграла ему, стараясь выглядеть убедительно, хотя у змеи явно не было никакого расположения кусаться, если только ей не приказать. Эми взвизгнула и бросилась прочь от змеи, лихорадочно кивая, когда Деннис в ужасе рявкнул: — Нет, пожалуйста! — Почему? Назови мне причину, — размеренно ответил Том. Они оба пытались смыться, но с магией, вытащенной так близко на поверхность неестественной атмосферой пещеры, Том, почти не задумываясь, удерживал их на месте. Пойманные в ловушку невидимыми путами, пару охватила истерика. Эми уже заливалась слезами, но её голос всё ещё угрожающе выплёвывал: — Миссис Коул заметит, и не думай, что она от этого отмахнётся, как от кролика! Это убийство, и она будет знать, что это твоя вина, даже если это сделает змея. — Думаешь, я боюсь её? — Том рассмеялся от одной мысли: миссис Коул была не более опасной для него, чем мокрое одеяло. — Я в состоянии убить вас на месте, с чего ты взяла, что я не могу сделать того же с ней? — его сдерживала практичность, но им обоим не было нужды знать об этом. Рыдающий Деннис, снова пытаясь увернуться от змеи, издавал звуки, похожие на крики умирающей кошки, проскрипев: — Риддл, пожалуйста! Трепет от власти над ними — сама мысль о том, что их жизни так надёжно хранятся в его руках, что только он сейчас решает, закончится ли для них всё на этом свете, — вызывал у него странное чувство великодушия. Он мог убить их, он хотел их убить, но их ужас был забавен, а объяснять их смерть — хотя это и несложно — было бы хлопотно. — Вот что, — промурлыкал он успокаивающе, — если бы не намёк на скрытую злобу, — я пощажу вас хотя бы для того, чтобы бедной змее не пришлось пачкать себя вашей скверной кровью, — улыбка расплылась по его лицу, кривая и голодная, и он потребовал: — Но сначала вы должны умолять. Они молили, срываясь на отвратительные рыдания, не слишком похожие на те, что издавал когда-то Билли Стаббс, хотя и более отчаянные. Но этого всё равно было недостаточно. Он спросил с издёвкой: — Это лучшее, на что вы способны? Какие жалкие попытки. Вы тут боретесь за свои жизни, — он приказал гадюке вздыбиться, как кобра. Неестественное движение для змеи английской крови. И хоть это было не так зрелищно, потому что у гадюки не было капюшона, чтобы распушить его, оно всё равно достигло желаемого эффекта. Вопли сирот достигли небывалого накала. Неистовый звук ужаса и отчаяния. — Так-то лучше, — покровительственно кивнул Том. Он слегка отогнал гадюку назад и подошёл к Эми и Деннису, приближаясь слишком близко, нарушая их личное пространство, и принялся угрожать: — Просто запомните: я могу разговаривать с любой змеёй везде. Если миссис Коул услышит даже дрожащий шёпот о том, что сегодня произошло, я отправлю их за вами. В Лондоне есть зоопарки. Так что, если вы не хотите проснуться с удавом, заглатывающим вас целиком, съедающим вас живьём, я советую вам держать рот на замке. Поняли? Двое бездумно кивнули и бросились бежать, как только невидимые узы отпустили их. Том посмотрел, как они убегают, с тёплым чувством удовлетворения. Когда они скрылись из виду, он повернулся к гадюке и прошипел: — Спасибо тебе. Змею, казалось, искренне позабавило их маленькое представление, ведь она с готовностью признала: — Я бы, наверное, не смогла справиться с ними двумя, ты же понимаешь. — Я знаю, — он пожал плечами, глубоко вдыхая насыщенный воздух. — Но иногда страх достигает больше истинной силы.

***

Лондон, 1990 год Гермиона в открытую таращилась на сидящую на их кухне женщину. Она знала, что это невежливо, но она просто не могла остановиться. Женщина выглядела властной, жёсткой, но доброй. На ней было зелёное платье в шотландскую клетку, которое было либо немодным, либо устаревшим, и лишь немного украшений, за исключением её очков в квадратной оправе. В её облике чувствовался непререкаемый авторитет, и, вероятно, только поэтому Грейнджеры впустили её в свой дом после того, как она представилась ведьмой. Вообще-то, что женщина была не только ведьмой, но ещё и профессором — в школе чародейства и волшебства! — и приглашала Гермиону к зачислению. Беседа стала несколько смазанной после того, как старшие Грейнджеры задали различные испытывающие и скептичные вопросы. С её стороны, Гермиона лишь представляла, как отреагирует на новости Том. У неё не было ни малейших сомнений, что его тоже пригласят, возможно, кто-то разговаривал с ним в этот самый момент. Они могут пойти в школу вместе и учиться этому любопытному таланту, которым им обоим было так тяжело управлять! Голос отца прервал её ликующие мысли, напомнив, что её родители всё ещё не были убеждены: — Как, Вы говорите, Вас зовут? Отдать ей должное, женщина была терпеливой. — Профессор Минерва Макгонагалл, — размеренно ответила она, несмотря на то, что её уже трижды попросили представиться меньше чем за десять минут. Её отец кивнул, продолжив: — И эта школа… — Знаменитое и уважаемое учреждение, которое создано для студентов, разделяющих особенные качества Гермионы, — профессор Макгонагалл была очень осторожна и избирательна в своих словах. Гермиона была готова поспорить, что это и близко не было первым разом, когда пожилая женщина успокаивала сбитых с толку родителей. Мистер Грейнджер, однако, был рациональным мужчиной, и он не мог допустить очевидной странности: — И это качество — магия, — парировал он, нахмурившись в неверии. Профессор вздохнула, и в её защиту у неё и впрямь было немного аргументов: — Я знаю, что маглам это тяжело принять — ведь в Вашей семье нет прямой истории чародейства и волшебства. Однако… Но Гермиона хорошо знала своих родителей. Никакие слова не убедили бы их, если бы не было каких-то признаний с её стороны или практической демонстрации. Держа это в уме, она перебила профессора, громко заявив: — Я Вам верю. Профессор Макгонагалл слегка ей улыбнулась с понимающим взглядом, догадавшись о сути: — Случайные вспышки магии нередки среди необученных юношей и девушек, — объяснила она, — особенно в порыве эмоций. И Гермиона, всегда стремясь всех удивить, не удержалась: — Они не всегда случайны. У меня достаточно хорошо получается двигать предметы, когда я хочу, — она сосредоточилась на украшении в центре стола, с лёгкостью используя магию, чтобы подвинуть его на край и обратно. — Видите? Улыбка профессора застыла, и хотя она хорошо это скрывала, удивление всё равно было заметно. — Молодец, — похвалила она странным тоном. — Хотя я должна предупредить Вас, что до Вашего совершеннолетия использование магии за пределами школы и её территории не только запрещено, но и наказуемо. Гермиона почувствовала, как её собственная улыбка сползла с лица. — Ой, — что ж, наверное, хорошо, что она не решила призвать огонь. — Вас не станут призывать к ответу за то, что уже сделано, — быстро заверила её Макгонагалл, — раз уж Вы не знали, в Вашем возрасте беспалочковая магия обычно не считается контролируемой, и всегда есть небольшая отсрочка перед началом первого года. Но когда Вы начнёте занятия, за Вашей магической активностью будут следить всякий раз, когда Вы не в Хогвартсе или соседней к нему деревне. — Отсрочка? — она вцепилась в это слово, зная наверняка, что в своём воодушевлении они с Томом, скорее всего, не смогут удержаться и что-нибудь не попробовать. — Значит, я всё ещё могу экспериментировать до начала учебного года? — её родители в унисон издали звуки удивления, напомнив о своём присутствии, но Гермиона старательно избегала взгляда на них. Она не была до конца уверена, хотела ли она узнать их реакцию на её… уникальный талант. — Обычно это позволительно, потому что большинство студентов не способны на большее, чем выпустить искры до начала обучения, — профессор МакГонагалл изучающе посмотрела на неё, бегло взглянула на украшение на столе и добавила: — Хотя в Вашем случае я бы порекомендовала остановиться на простых заклинаниях и практиковать их только в полном уединении. Удивительно оказаться понятной и поддержанной. Профессор, казалось, искренне хотела, чтобы она начала учиться при первой же возможности. Однако то, как она сформулировала свою оговорку, заставило Гермиону задуматься — в её случае. Том превосходил её в контроле, но она просто считала, что их способности были нормальными. Это было не так? Она всё ещё будет считаться другой даже среди целого общества других людей? «Но с тобой будет Том», — успокоились её мысли. Значит, другой, возможно, но не одинокой. Её отец собрался первым и со всей серьёзностью спросил: — Какого рода образование предоставляет этот институт? — и Гермиона подумала, что она никогда не любила его сильнее, чем в тот момент, — он был готов поверить, принять эту странную и несколько пугающую возможность, потому что он знал, что она хотела поступить. — Хогвартс широко известен как самая престижная школа в Европе, если не в мире, — заверила его Макгонагалл. — Гермиона будет находиться под самоотверженным руководством нашего разнообразного и высококвалифицированного учебного состава, и ей будут предоставлены инструменты и знания, необходимые для понимания, контроля и развития её талантов, как магических, так и иных. — И после этого будут возможности для карьерного роста? — надавил он, так близко к согласию. — Не будет ли она выделяться или отставать, если поступит в Хогвартс, а не в другие, обычные школы? — учитывая её оценки, Гермиона знала, что у неё много вариантов, и её родители откладывали кругленькую сумму в надежде отправить её в первоклассный университет. — Существует целый волшебный мир, ранее спрятанный от Ваших глаз, и возможности, которые наше общество может предложить Вашей дочери, особенно благодаря образованию в Хогвартсе, неисчислимы, — кивнула профессор. — Учитывая её способности и успехи в учёбе, мы считаем, что Гермиона отлично впишется в нашу школу и культуру, — возможно, почувствовав, что разговор наконец начал подходить к переломному моменту, она продолжила объяснение: — И её выбор после окончания школы не так уж отличен от того, что Вы себе представляете — она всё ещё может пойти по пути политики, медицины, философии, литературы, математики, не говоря уже о возможностях предпринимательства. Магия лишь даёт дополнительное измерение для этих областей. Если уж на то пошло, она будет даже лучше готова к будущему. Сопротивление её отца было на последнем издыхании: — И даже если она пойдёт в нормальную — магловскую? — школу?.. — Она останется другой, — прямо сказала ему Макгонагалл. — Даже без тренировок её магия всегда будет её частью. Вообще, осмелюсь сказать, если оставить её без тренировок, вполне вероятно, что ваша дочь может непредумышленно стать опасной для себя и других. Впервые с начала всего этого фиаско её мама наконец-то обратилась к ней: — Гермиона, — она нагнулась, чтобы посмотреть дочери в глаза, приглаживая её дикие волосы, и сказала, — это твоё будущее, дорогая. Чего ты хочешь? Для неё не стояло вопросов. — Я хочу учиться магии, — ответила она. — Действительно учиться, с книгами и настоящими учителями. — Она будет среди детей, встретившихся с такими же трудностями, — заверила их Макгонагалл, — окружённая сверстниками, которые смогут её понять, возможно, впервые в её юной жизни. По мнению всех находящихся в комнате, вопрос был решён. В новом учебном году Гермиона пойдёт в Хогвартс, школу чародейства и волшебства.

***

Лондон, 1938 год Том уставился на свои руки, будто никогда их прежде не видел, слишком явственно осознавая, что пожилой мужчина в его комнате смотрит на него, но не в силах оставить эту реакцию. И хотя новость не стала большим сюрпризом, какая-то его часть всё ещё была в шоке от услышанного. Он был другим. Он был особенным. Он был волшебником.