Дополнение: А ещё он лжец / Addendum: He Is Also A Liar

Лондон, 1935 год Том сидел в темноте своей комнаты, наблюдая, как предрассветный свет проливается на голые стены. Он уже давно проснулся, перебирая браслет из бусин кончиками пальцев, пока размышлял о неустранимом недостатке своей логики. Он предположил, что обмен вещами с Гермионой облегчит его путешествие сквозь время — этому убеждению не было доказательств для подкрепления. Возможно, браслеты помогали сгладить его перемещения в будущее, но едва ли они что-то делали для успокоения путешествий в прошлое. Пустота разверзлась перед ним — бесконечная и ужасающая — в два раза дольше, чем в прошлый раз. Он мог почувствовать, как устанавливалась досадная тенденция: каждое следующее путешествие будет длиться дольше, и это скверное ничто грозилось поглотить его целиком. Чем именно была пустота и почему она явилась ему? Он покинул 1935-й в субботу и прибыл в 1987-й тоже в субботу, поэтому он подозревал, что время между ним и Гермионой длилось в равномерном и одинаковом темпе. Однако каким-то образом её мир как будто бы уплывал от него по несколько секунд за раз. Почему? При всей своей осведомлённости Том вынужден был признать, что мало что знает о путешествиях во времени. Это должно было стать его приоритетом, ему нужно было понять. В конце концов, предупреждён — значит, вооружён: если он соберёт как можно больше информации по этому вопросу, то, возможно, сможет найти способ сделать свою силу более эффективной, более действенной. Гермиона была единственным известным ему человеком, владеющим магией, и он не мог потерять её от чего-то столь приводящего в бешенство, как недостаточность. Его фокус сместился на мысли о Гермионе, и он сжал бусины крепче, всё ещё размышляя о таинственной девочке. Что это за дар они делили, откуда он взялся и почему он поразил их двоих? Он подумал, может, они были родственниками — пятидесяти двух лет было более чем достаточно, чтобы передать гены, — но, исходя из её фамилии, это не казалось вероятным. Могла ли магия как-то выбрать их? Они оба были умны — судя по её любви к чтению и как быстро она понимала указания, — и оба были примерно одного возраста. Но на этом и всё. Они разделяли гораздо больше различий между собой: разные пола, разные размеры, разные поколения, разные дома. Разные уровни контроля? Том годами экспериментировал со своей магией. У него был лишь ограниченный набор трюков, но он мог выполнять их хорошо. Гермиона, в свою очередь, казалось, лишь только начала изучать свою магию. У неё почти не было контроля, за исключением случая, когда он сказал ей, как действовать. Но она быстро впитывала указания, словно интуитивно знала, что нужно делать, но ей было необходимо, чтобы кто-то облекал эту идею в слова. Концепция заинтриговала Тома: вот девочка, способная соперничать с ним так, как никто и никогда прежде, та, кто может идти с ним в ногу, пока они оба растут в силе. Ему ещё никогда не бросали вызов, и эта идея была настолько новой, что он сразу же решил, что научит её всему, чему сможет. Рассвет разливался по комнате, и Том наблюдал за тем, как свет потихоньку крадётся внутрь вместе с гудением любопытной эмоции. Он никогда не вступал ни с кем в союз: в этом не было никакой необходимости. Он держал игровую площадку в безмолвных рукавицах и скользил по Лондону, как призрак. Ещё ни разу не возникало настолько масштабной задачи, чтобы он не мог справиться с ней в одиночку, поэтому он оставался в изоляции. В приюте Вула прилипалы были бы просто помехой. Но он подумал об этой маленькой девочке из будущего и вздрогнул. Если она окажется способной, какого величия они смогут достичь вместе?

***

Несколько недель спустя, Лондон, 1987 год Том не то чтобы был её другом, через некоторое время решила Гермиона. Мальчик был замкнут, иногда даже жесток ни по какой другой причине, кроме как просто потому, что мог. В нём было одновременно что-то и нечуткое, и жадное, от чего было не по себе. И всё же он продолжал её навещать, и она жаждала встречи с ним — они разделяли некоего рода товарищество. Она списывала многое его поведение на сиротство — у него не было возможности научиться некоторым социальным навыкам, и это делало его и стеснительным, и отчуждённым, — а ещё он просто был мальчик. Как много раз Энди Смайт вёл себя подло просто потому, что мог? Поведение Тома едва ли отличалось. И всё же отличалось. В Томе была холодность, которую она раньше не видела ни в ком другом, расчётливая и взыскательная натура, которая не подходила настолько юному мальчику. Но он постепенно теплел к ней — его поведение оставалось в некоторой мере авторитарным, и он вольничал, когда ему вздумается, — но, по крайней мере, он начал спрашивать её мнение о разных вещах. В какой-то месяц его даже, может, начнёт заботить то, что она скажет. Так что нет, они не то чтобы были друзьями, но Гермиона думала, что они могут двигаться в направлении дружбы. Она, по правде сказать, была не до конца уверена — со всем её умом она так и не научилась заводить друзей. Многие дети её возраста не понимали её, и ей казалось, что Том встречался с похожей проблемой в своей жизни. Они идеально подходили друг другу по многим параметрам, если бы только они могли преодолеть это последнее эмоциональное препятствие. Но, возможно, это был лишь вопрос времени — Том держался обособленно, как самодостаточный остров, которого не могли задеть тяготы сиротства, — а Гермиона умела быть терпеливой. Она могла терпеть его поведение, надеясь, что он продолжит открываться ей. И не сказать, что она ничего не получала от этих отношений. Он, конечно, иногда срывался и огрызался на неё, но это стоило того, ведь он делился с ней магией. Том научил её перемещать предметы во всех направлениях и даже с разной скоростью, а сейчас пытался научить её управлять животными. Последний трюк проходил не совсем удачно — она не понимала, как он соединяется с животными. Каждый раз, когда она пробовала сама, у неё возникало головокружительное ощущение, что она находится в голове бедного существа, разрываясь между двумя разными телами. Как он мог так сосредоточиться, когда его внимание было настолько разделено? — Не знаю, почему тебе это так тяжело даётся, — бесцеремонно сказал он, переворачивая страницу книги, которую читал. Он приносил много собственных книг, заметила она: Твен, и Уэллс, и какое-то французское имя, которое она не узнавала. Она подумала, возможно, он работает над каким-то проектом. — Ты довольно быстро обучилась левитации. Гермиона фыркнула на это тихое обвинение: — Это другое. Он приподнял тёмную бровь, но не взглянул на неё: — Чем же? Она ненавидела его невнимание и небрежные насмешки. Он должен был учить её, разве нет? Накручивая себя — разочаровавшись в себе и раздражившись на него — она ответила: — Мы просто двигали неодушевлённые предметы, у которых, очевидно, не было никаких мыслей по этому поводу, — она ткнула большим пальцем в сторону драной бродячей кошки, на которой пыталась тренироваться. — У этой же кошки много мыслей, и это отвлекает. Том наконец оторвался от чтения и улыбнулся ей своей лёгкой улыбкой — едва заметно дрогнули губы, но она несла в себе неизмеримое чувство забавляющегося превосходства: — Ты слишком стараешься, — сказал он ей, снова опуская взгляд в книгу. — Чтобы заставить её повиноваться, не нужно проникать так глубоко, чтобы знать, о чём она думает. Гермионе хотелось начать топать ногами от бесполезности его совета. Вместо этого она подошла к нему, выхватила книгу из его пальцев и прошипела: — Я не знаю, как стараться меньше. Его глаза ненадолго потемнели, как от тени облака, проплывающего по солнцу, и она поняла, что он сердится на её стремление привлечь внимание: — Тогда сделай вот что: перестань думать об этом как о связи, — вернув роман, он обратился к своему издевательскому тону и продолжил: — Ты не общаешься с животным, а вежливо просишь его сделать для нас какой-нибудь трюк, — и тут произошла любопытная вещь: его голос слегка понизился, превратившись в жаркий приказ: — Окутай его своей волей. Заставь его повиноваться. Но это было не то же самое, что представлять себе палки, струны или рычаги — ни один из её прежних визуальных мнемонических приёмов не сработал бы. Единственное, что ей пришло в голову, — это представить, как она управляет кошкой руками, сгибая и выкручивая маленькие лапки, как ей хочется, но это казалось жестоким. Животные никогда не сопротивлялись контролю Тома, но впервые она задалась вопросом, каково им на самом деле. — А кошке не будет больно? — Какая разница, — фыркнул он, закатив глаза. Гермиона не могла поверить своим ушам: — Для меня есть, — огрызнулась она. Она всегда чувствовала его холодность, но именно это пренебрежение казалось по-настоящему дурным. — Я не стану мучить бедное животное, если ей будет больно, я не хочу учиться этому магическому трюку! Том злобно нахмурился и встал со скамейки, нависнув над ней и резко крикнув: — Не будь такой девчонкой! — Я серьёзно, — ответила она, удерживая свою позицию. От её ответа он залился краской и показался на мгновение сконфуженным. Но он быстро собрался и начал язвить: — Как это отличается от того, что делают дрессировщики животных? Думаешь, они не назначают бесконечные месяцы наказаний, пока их подопечные наконец не выучат новый трюк? То, что мы делаем здесь, возможно, гораздо добрее. Она могла заметить логику в его аргументе, но в её мыслях зародилось сомнение. Что она действительно выучила о Томе за последние несколько недель — что он очень осторожно выбирал слова. Он был поразительно хорош в том, чтобы убедить людей в неправде, не прибегая к вранью. Так что, если он и сказал, что это будет гораздо добрее, это вовсе не значило, что это было безболезненно. Заметив его словесный крючок, она настояла: — Кошка пострадает? — Не знаю, Гермиона, — огрызнулся Том, его глаза сузились, и он в отвращении сделал от неё шаг назад, — но если ты собираешься так много об этом ныть, может, ты не заслуживаешь научиться этому.

***

Он с удовлетворением наблюдал за тем, как Гермиона паникует. Странно, что она не хотела учиться этому трюку, но мысль о том, что знания могут пройти мимо неё, всегда приводила девушку в бешенство. Честно говоря, Том был настолько разочарован, что уже подумывал о том, чтобы на некоторое время скрыть от неё эту магию. Её нравственные заморочки начинали его раздражать. Сила есть сила, и то, что она отказывалась хвататься за то, что ей было вполне по плечу, просто обескураживало. А это даже не её кошка, так что какое ей дело, если она при этом пострадает? Она стояли и некоторое время хмурились друг на друга, не сходясь во взглядах. Он уже собирался спросить, не хочет ли она вернуться к перемещению по воздуху, ведь это, по крайней мере, то, что она умеет делать, как вдруг кто-то наткнулся на их скрытую скамейку. Никто раньше их не находил, и такое вмешательство было едва ли желанно. Мальчик напомнил ему Билли Стаббса — Господи, спаси его от идиотов-блондинов! — мягкая душа, спрятанная за фальшиво злым видом. Негодяй издал лающий смешок, когда заметил девочку: — Это правда, — каркнул он. — Ленни Спирс сказал, что видел, как ты с кем-то играла, но я подумал, быть того не может, что патлатый бобёр завёл себе дружка. Гермиона, казалось, слегка съёжилась, лицо покраснело, и она пробормотала: — Уйди, Энди. — Как ты назвал её? — требовательно спросил Том у другого мальчика. Насколько ему было известно, он был червём по сравнению с ней — у неё была магия, а всё, что у него когда-либо будет, — пустые слова. Просто беспредел, что идиоту вообще было позволено с ней говорить. — А ты не знал? — злобно ворковал Энди. — Должно быть, ты новенький. Гермиона — подлиза нашего класса — сделает всё, чтобы первой ответить учителю, — и с этим можно было бы смириться, если бы она не выглядела как нечто, что уборщик вытащил из засорённого слива. Том уже понимал, как складывается картина жестокого обращения, систематических издевательств, которым она, вероятно, подвергалась: — Он тебя этим часто донимает? — спросил он её, но ему не очень-то и нужен был её ответ. Она выглядела по-другому, действовала и думала по-другому — как мишень, и она была слишком робкой, чтобы использовать свою силу против тех, кто заслуживал её гнева. Энди снова рассмеялся, от этого режущего звука сводило зубы, и ответил: — Как можно? Никто даже не хочет с ней разговаривать, потому что она, скорее всего, просто поправит твоё построение предложения. Гермиона пододвинулась к нему ближе. Он видел такое движение раньше: так же Эми прижималась ближе к Билли и Марте, прячущимися за миссис Коул, — она искала какую-то поддержку или защиту. Раньше никто не обращался к нему за защитой, но это было вполне логично, ведь он был более сведущ в магии из них двоих. — Он просто завидует моим оценкам, — сказала она с напускной храбростью. — Мама говорит, не обращать на него внимания. — Завидую тебе? — ухмыльнулся Энди. — Швабре без друзей? На задворках сознания Тома произошла непонятная заминка — он почувствовал, как краснеет от гнева за Гермиону. Чем больше трепался этот никчёмный кусок грязи, тем краснее он становился. Возможно, это было не так уж и непонятно. Он выбрал единственную девочку из будущего в свои союзники, поэтому, по правде, любое её оскорбление становилось и его оскорблением. И если Том что-то и умел, так это как ставить на место непочтительных паразитов. — Она не одна, — мрачно огрызнулся он и бросился к другому мальчику. Похоже, Энди не знал единственное правило драк, что лишь распалило Тома. Зачем нарываться, если тебе не хватает силы постоять за себя? Люди в будущем были настолько слабыми, что даже не знали, как ударить? Не то чтобы Том часто обращался к кулачному бою — он лишь использовал драки как возможность применить свою магию. Это была тщательная игра наведения на ложный след, на которую Энди не хватало порядочности поддаться. С другой стороны, зачем ему вообще понадобилось скрываться? Том изо всех сил старался сохранить свою магию в тайне, чтобы не разрушить равновесие, которое он установил с миссис Коул, но в будущем миссис Коул не было. Почему бы не отправить сопляка полетать? Что и сделал, счастливо наблюдая, как Энди должным образом врезался в скамейку. — Том, — назидательно ахнула Гермиона и отошла от него, поспешив проверить, всё ли в порядке с блондином. Но Том только начал. Он сосредоточился на том, чтобы поднять другого мальчика, что было тяжело, потому что Энди старался подвинуть скамейку между ними. — Прекрати, — прорычала она, и её приказ мог быть пропущен мимо ушей, если бы не одна вещь. С «хлоп» и «хс-с» скамейку охватило пламя, разрывая его зрительный контакт с блондином. Том смотрел, на мгновение дивясь, как пламя танцевало по деревянным доскам, но не поглощало их — представляете, огонь, который не жжёт! — пока до него наконец не дошёл смысл. Гермиона остановила его. Он взял на себя разборку с её обидчиком, а она остановила его. Это было вовсе не самым благодарным поступком, которые ему встречались, вообще, от него даже немного разило предательством. Он никогда не пытался кому-то помочь, ни разу, и её вмешательство показалось отвергнутым подарком. Её ничуть не смущало принимать его магию и его компанию, но, в конечном итоге, как выяснилось, она не принимала его. Не совсем. Огонь исчез так же быстро, как был призван, явив дрожащего на земле Энди. Том хотел, чтобы мальчик сгинул. Сейчас же. Он подошёл к блондину, опустился рядом с ним на колени и начал угрожать: — Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видел… Энди поднял взгляд, его водянисто-голубые глаза встретились с угрожающе-чёрными: — Я буду молчать, клянусь, — пообещал он и убрался со скоростью молнии, оставив двух магов наедине. Том медленно поднялся на ноги, ещё не готовый встретиться с Гермионой, пока боролся со своими дикими, клубящимися мыслями. Тихо, осторожно он спросил: — Почему ты остановила меня? — Он был просто груб, — ответила она слабым голоском. — Никогда не давай такой власти своим обидчикам, Гермиона, — закричал он, развернувшись и устремившись к ней. — Если ты будешь каждый раз прогибаться, они будут возвращаться к тебе, чтобы поддеть. Как она этого не понимала? И чего именно она вообще надеялась добиться? Неважно, как он смотрел на это, она практически дала Энди разрешение продолжить издеваться над ней. Что было бы неважно, если бы она публично не отвергла покровительство Тома — он мог бы о ней заботиться, пока она не станет достаточно сильной, чтобы позаботиться о себе самостоятельно, — но, по его мнению, она просто-напросто загнала себя в угол. Словно услышав направление его мыслей, Гермиона сжала руки в кулаки и выглядела расстроенной: — Я просто не хотела, чтобы кто-то пострадал. Это был настолько бесхитростный ответ, его могла бы проблеять любая девочка из приюта. Он был разгневан и… разочарован, когда понял, что она ничем не отличалась от других. — Магия растрачена впустую на тебя, — холодно огрызнулся он. Сколько недель упущено ради неё! Недель, которые он мог бы потратить на то, чтобы понять, как попадать в будущее без необходимости её найти! А он считал её особенной, даже уникальной. Ему не стоило вообще утруждать себя знакомством с ней. — Не понимаю, почему я должен беспокоиться о визитах, если ты всегда будешь так нерешительно относиться к использованию своей силы. Она сделала шаг вперёд, и её магия закружилась вокруг неё, словно напоминая ему, что она существует в состоянии необработанного потенциала. Её можно обучить. — Том… Но он не слушал, он был слеп и глух в своей ярости: — Я пойду домой, — с болью сказал он. Её глаза заблестели от слёз после его заявления, и то, что ему не особенно нравилось это видеть, лишь разозлило его больше. — Не думаю, что я скоро вернусь.

***

Гермиона попыталась дотянуться до мальчика, но он отбил её руку и исчез. Она не совсем понимала, что произошло. Том ушёл, возможно, навсегда, и из-за чего? Потому что она попыталась защитить Энди Смайта? Худосочный блондин был бичом её существования, он издевался над ней при каждом удобном случае. На протяжении двух лет он издевался над всем в ней, от её внешности до личности, и он был одной из главных причин, почему у неё не было друзей в школе. Однако она почувствовала, что ей надо защитить его от единственного мальчика, которого, она думала, она могла бы называть своим другом. Но у неё же не было выбора. В тот момент что-то тёмное скользило вокруг Тома, легкомысленная свирепость, которая её беспокоила. Его чёрные глаза горели жестокостью, и каким-то образом она поняла, что он не остановится, пока не заставит Энди истекать кровью. Какая-то её часть была в шоке — что он мог быть таким ужасающе злым, таким начисто равнодушным, что у них всех будут неприятности или что-то хуже, — но другая её часть была заинтригована. Для Тома не было преград, магия кружила вокруг него настолько густо, но она бы удивилась, что та осталась невидимой. В то мгновение он был беспечным и необузданным, существом чистой силы. Она тоже могла бы такой быть, и эта мысль была более заманчивой, чем ей стоило быть. Но родители вырастили её хорошей девочкой, и это означало останавливать драки, когда ей это было под силу. Огонь был случайностью — примерно как в первый раз, когда она призвала книгу, — но он привлёк внимание Тома. Энди быстро выскользнул, и затем она в приглушённом разочаровании наблюдала, как их отношения с удивительным мальчиком-сиротой распадались у неё на глазах. Том был в ярости из-за неё, и она не была до конца уверена, но думала, что это могло быть потому, что были задеты его чувства. Но вообще, он просто дурак: нельзя распоряжаться такого рода болью настолько рефлекторно. Если он этого не понимал, из него бы всё равно не получилось хорошего друга. И всё же... Гермиона раздумывала несколько недель. Том был терпелив, помогая ей доставать маленькие кирпичики её контроля, позволяя ей найти собственный способ использовать магию. Он подбадривал её в редкой, но успокаивающей манере, даже иногда безмолвно хвалил её. Да, он мог быть злым и дразнящимся, но потрясающее чудо того, что он научил её делать, легко перевесило это. Поэтому, несмотря на всё это: несмотря на лёгкую дрожь страха и любопытства, которую он побуждал, несмотря на праведное возмущение и боль, которые он вызывал, — она знала, что всё равно будет скучать по нему, как бы долго он ни отсутствовал. Она не могла перестать гадать: вернётся ли он когда-нибудь?