Дополнение: А ещё он лжец / Addendum: He Is Also A Liar

Лондон, 1987 год С небольшим сожалением Гермиона вернула «Джеймса и гигантского персика». Она не закончила своё перечитывание, но она не хотела снова испытывать удачу, ведь мальчик — Том, напомнила она себе, его зовут Том — мог вернуться и снова отнять книгу. Последняя встреча подарила надежду, что они достигли некоего взаимопонимания, и во многом, она полагала, так и было, но она не была уверена, распространялось ли это на книгу. Поначалу Том уж очень был настроен получить её. Конечно, под конец ему было уже всё равно, но осторожность не помешает. Поэтому она вернула её. Стоя на пороге секции выдачи книг, Гермиона нервно грызла нижнюю губу и размышляла, распространяется ли его воровство на все книги, которые будут при ней. Она ненавидела покидать библиотеку с пустыми руками. Терзая свою губу с немного бóльшим ожесточением, она наблюдала, как её родители проходят мимо периодических изданий, и крепко задумалась. Конечно, если она будет осторожна, ей не нужно совсем бросать чтение одолженных историй. Приняв решение, Гермиона отправилась к знакомым полкам раздела фэнтези. Она приятно проводила многие часы среди этих стеллажей. Она чувствовала себя там уютно, будто это был её второй дом — помощники для детей уже давно прекратили попытки перевода её внимания и в основном оставляли её наедине с собой, лишь изредка давая советы. Её пальцы скользили от обложки к обложке, наслаждаясь их разными текстурами, в поисках чего-то нового. То, что она нашла, было довольно старым. Грубый сине-зелёный тканевый переплёт книги стоял высоко на полке, выглядящий не к месту, будто кто-то поставил его впопыхах. На обложке не было иллюстрации, не считая выдавленных переплетённых кобр вокруг названия: «Маг». Это выглядело зловещим чтивом — вроде тех готических романов, которые раньше нравились её маме, — и вовсе не чем-то, что понравилось бы ей, но название книги наводнило её любопытством. Гермиона встретила мага, странного мальчика, который утверждал, что может управлять целым спектром таинственных сил. И если у неё самой были такие же силы, такая же магия, то и ей стоило научиться ими управлять. С практикой она могла бы обратить невозможные вещи, которые так редко происходили, в намеренные действия — она могла стать магом, как Том. «Возможно, даже лучше Тома, — прошептала её соревнующаяся сторона, — если ты будешь упорно работать». Украдкой оглянувшись, чтобы убедиться, что она одна, Гермиона сосредоточилась на книге. Та была недосягаема, но она всё равно подняла руку. Пальцы задрожали, и она попыталась вспомнить, что чувствовала, когда поднимала в воздух камень. Энергия хлынула из неё, когда она представила, что между ней и романом натянута верёвка. Она дёрнула за верёвочку, и книга оказалась у неё в руках. Она с восторгом смотрела на неё — в этот раз всё было намного проще, потребовалось гораздо меньше усилий, но она знала, что терпение и труд всё перетрут. Она поставила книгу на другую полку и снова позвала её, по крайней мере, дюжину раз, пока не попробовала произвести трюк наоборот. Пытаться поставить «Мага» на полку, где она её нашла, было гораздо сложнее: книга грустно покачивалась взад-вперёд, и ей было трудно поднять её больше, чем на несколько дюймов в воздух, пока она снова к ней не возвращалась. Несмотря на все её прошлые успехи с камнем, ей всё же не удалось больше, чем просто поднять его вверх на несколько секунд. Направлять движение парящих в воздухе предметов оказалось непростой задачей. С разочарованным вздохом Гермиона закончила свою тренировку. Вот бы были учебники для таких вещей! Возможно, Том сможет ей объяснить, что она делала не так. Ей нужно не забыть спросить его, когда они встретятся в следующий раз. После быстрого изучения библиотеки Гермиона отправилась домой со свежей стопкой книг. Однако, она оставила «Мага» — описание в карточке каталога было таким же ужасающим, как она и представляла.

***

Лондон, 1935 год Том наблюдал, как Билли Стаббс рухнул на пол и разразился громкими, отвратительными рыданиями. Ему потребовалась изрядная выдержка, чтобы не дать охватившему его удовольствию проявиться на лице. Приют Вула был покинутым местом, но, по крайней мере, он всегда был чистым. В большой мере это было благодаря тому, что в здании не было питомцев. Не было чётких правил против животных — миссия Коул была готова терпеть их присутствие до тех пор, пока ребёнку, желающему их держать, хватало ответственности, — но большинство детей научились не заводить их. Заботиться было глупо: нельзя бояться потерять что-то, если у тебя этого никогда не было. Любить что-то, надеяться на то, что ты сможешь обладать этим всегда, было слабостью, которой, бесспорно, воспользовались бы более сильные дети. Эми Бенсон пыталась объяснить это Билли Стаббсу, когда он пришёл с улиц, покрытый сажей, и дрожащий, и всё ещё травмированный внезапной смертью своей семьи. Но ему не нужны были её слова, он лишь крепче прижимался к своему маленькому белому кролику — его последнему пережитку счастливой жизни, которую он вёл раньше. Во всём остальном Билли подстроился под существование в приюте — научился ругаться, и плеваться, и набивать синяки на костяшках пальцев, как шпана, к которой он прибился, — но он ревниво охранял этого кролика, будто он мог отправить его обратно в то время, когда его жизнь была проще. Остальные посмеивались над этой слабостью и говорили, что он скоро одумается, но прошло уже четыре недели, а чувства идиота только усилились. Поэтому Том решил взять на себя труд донести этот урок. Вопли привлекли толпу: море ярких глаз смотрело на колышущуюся копну шерсти, свисавшую со стропил, и на скорбящего мальчика внизу. В одних глазах было простое любопытство, другие наполняла жалость. Многие просто устранились: слух о потасовке на игровом дворе уже распространился, и все знали, что нельзя перечить Риддлу, особенно если тебе есть что терять. — Что происходит? — потребовала объяснений миссис Коул, едва ли через минуту спустя, без сомнения, привлечённая омерзительным шумом, который развёл Стаббс. Никто не ответил, но никому и не нужно было, ведь настоятельница быстро во всём разобралась. Она ахнула от чудовищного зрелища. Кролик Стаббса, юный пушистик, который непогрешимо поддерживал мальчика на протяжении всех этих тяжёлых недель, был мёртв — подвешен к потолку на высоте десяти или двенадцати футов, куда не мог дотянуться ни один ребёнок. Том почувствовал лёгкий трепет, когда глаза миссис Коул встретились с его. Она явно подозревала его, и в то же время в её взгляде читалась растерянность. Как он мог сделать это и когда, не будучи пойманным? Других подозреваемых не было, но ограниченное представление женщины о мире не давало ей никаких весомых доказательств его истинной вины, — хоть у миссис Коул и было много умений, бесстрастная неправомерность не входила в их число. Не имея доказательств, она никогда не осмелилась бы наказать его. Он фактически сделал её бессильной. Он абстрактно размышлял о том, что её страх перед ним, похоже, совершенно противоположен его возрасту. Даже подростки не доставляли ей столько хлопот, как он, хотя, если честно, в приюте осталось не так уж много подростков. Лишь немногие задерживались здесь достаточно долго, чтобы достичь совершеннолетия. Большинство детей сбегало с корабля, как только могло, обычно к четырнадцати или пятнадцати годам, находя работу, которая могла бы увести их подальше от любящих объятий приюта Вула. Нет смысла держать здесь старых собак, когда покупателям нужны только щенки. Том в последний раз взглянул на лицо Стаббса. Блондин был безутешен в своей скорби, его черты лица были испещрены слезами и перекошены — идеальная маска боли. Он хныкал, будто миру пришёл конец, а Том впитывал его плач, как жестокий бог на древнейших алтарях. Когда он убедился, что посмотрел на лучшую часть мук Стаббса, Том выскользнул из толпы и направился на улицу. Это будет выглядеть виновато, он знал это, но ему было всё равно. Он был виноват, и никто не мог этого доказать. Улицы Лондона встретили его с распростёртыми объятиями — в толчею добавилось ещё одно тело. Он мог пойти куда захочет, делать что захочет, главное — вернуться в приют Вула до темноты. Обычно он слонялся просто так, запоминая улицы и знаки в его постоянно расширяющейся карте знакомства. Но сегодня у него была цель: окрылённый успехом укрощения Стаббса, он чувствовал себя непобедимым. Это был прекрасный день для эксперимента. Книга могла путешествовать с ним сквозь время, и туда, и обратно, но не Гермиона. Ограничивалось ли это только неодушевлёнными предметами? Он жаждал узнать пределы этой силы, чтобы он мог придумать, как надавить на неё и расширить её. С отработанной легкостью его пальцы скользнули в карманы. Лондон страдал — весь мир страдал — от экономической депрессии, но карманы от этого не становились менее полными. Деньги уже почти ничего не стоили, поскольку их ни у кого не было. Люди вернулись к натуральному обмену, нося с собой немногочисленные ценные вещи в надежде обменять их на пищу определённого, пусть и неблагородного, происхождения. Часы и красивые гребни для волос быстро становились новым видом валюты, и к тому времени, как Том добрался до места назначения, у него была целая горсть и того, и другого. Его убежищем был старый фонтан, уединённый и забытый. Каким-то образом город разрастался вокруг него, пока фонтан не очутился в тёмном, старом, скрытом переулке — здание по бокам от него, вероятно, когда-то было проспектом, но теперь оно загораживало маленькое каменное сооружение. Никто никогда не посещал печальный бассейн, никто, казалось, даже не знал о его существовании, и Том обнаружил, что это удобное место, куда можно пойти, если хочется побыть в действительно одиночестве. Устроившись на краю чаши, Том сделал несколько быстрых выводов. По его подсчётам, его карманы были отягощены примерно вдвое бóльшим весом, чем книга Гермионы, а по дороге он успел сцапать мышь. Если безделушки не пройдут, то, возможно, дело в весе или объёме. Если не пройдёт мышь, то, скорее всего, проблема была связана с живыми существами. Он не совсем понимал, что будет значить, если с ним ничего не пройдёт, кроме того, что, возможно, книга была какой-то особенной. Том взял мышку одной длиннопалой рукой и глубоко вздохнул, расчищая мысли. Он намеренно сосредоточился на Гермионе, а не на туманных идеях о будущем, и целенаправленно обратился к своей магии. Давление в виске нарастало, а затем прорвалось почти мгновенно — никаких недельных усилий, чтобы ухватиться за него, так что либо он стал лучше разбираться в этом, либо помог конкретный человек, о котором нужно думать. Но, в отличие от прежних, его встретила мгновенная темнота, тягучая пустота, которая крайне его встревожила.

***

Лондон, 1987 год Гермиона обложилась подушками, елозя и зарываясь в их тепло, пока читала книгу «Ведьмы». Это была тоскливая суббота. Холодный дождь начал бить по окнам ещё до рассвета, поставив крест на всех идеях об играх на улице. С законченной и перепроверенной домашней работой ей больше и нечего было делать, поэтому Гермиона предалась неизбежному. Не то чтобы она возражала, мрачные декорации всегда настраивали её на чтение. Она наполовину прочитала книгу, когда её испугал знакомый «крак». Том стоял возле её окна, он выглядел потрясённым, его тёмные глаза на мгновение расширились, пока он не вернул себе самообладание. Он один раз взглянул на свои руки — бледные пальцы слабо сжимали воздух — и разочарованно нахмурился. — Ты что-то потерял? — с любопытством спросила она. Он похлопал по своим вздувшимся карманам и нечленораздельно промычал, но не дал внятного ответа. Вместо этого он осмотрелся по сторонам. Гермиона гадала, как её комната выглядела его глазами. Она не была очень большой, она знала это, но она была хорошо обустроена. У неё были кровать, шифоньер, прикроватная тумбочка, рабочий стол и книжные шкафы — всё было окрашено в белый с маленькими акцентами более ярких цветов. В ней было мало игрушек, но Гермиона никогда не находила особого смысла в пустых играх. У других девочек её возраста были кукольные домики и маленькие сундучки, набитые вычурными костюмами, чтобы играть понарошку. И хотя у неё было живое воображение, ей никогда не нравились такие вещи, и её родители это уважали: вместо этого они покупали ей книги, и пазлы, и игры с викторинами. Гермиона ни разу не пожалела о своей склонности к практичности, но, несмотря на это, её беспокоило мнение Тома. Подумает ли он, что она странная? Сочтёт ли он безвкусным, что она не была похожа на «правильных» девочек? Но Тому, казалось, было просто любопытно, пока он проводил пальцами по её часам и веренице голубых фей, приклеенных к подоконнику. В виде эксперимента он ткнул в радио, зачарованный складной антенной и встроенными переключателями. — Мы больше не на школьном дворе, — тихо заметил он, наконец заговорив. Гермиона приподняла бровь. Он считал, что она живёт в школе? С чего бы ей быть там в выходной? — Сегодня суббота, дурак. Он осторожно кивнул, будто сохраняя эту информацию, хотя она не понимала, почему день недели настолько ему важен. Спустя ещё одну тихую секунду возни он, наконец, поднял взгляд, вскользь устремив его на «Ведьм». Она нервно засунула книгу под подушку, но он лишь закатил глаза от такого очевидного движения. Вместо комментария он обвёл пространство рукой и спросил: — Это твоя комната? Ещё один странный вопрос, но, в конце концов, он был странным мальчиком, поэтому она снизошла до него: — Ну а что это ещё может быть? Том отошёл от окна, какое-то время рассматривая её пушистое покрывало, а затем расположился у изножья кровати: — Раз уж мы оба раза встречались в твоей школе, я решил, что, возможно, это было важное для тебя место, — объяснил он. — Но опять же, я очень намеренно пытался найти тебя в этот раз, а не просто путешествовал наобум. Гермиона почувствовала, как её сердце забилось быстрее от волнения. Её разрывало от того, как ей хотелось поговорить о магии с кем-то — кем угодно, — но она прикусила язык и проглотила этот порыв. Ей почему-то казалось, что никто ей не поверит, кроме Тома. Но теперь он был там и говорил с ней о своём удивительном перемещении. — А ты откуда? — вопрос соскользнул с её губ до того, как она успела себя остановить, потому что, по правде, мальчик был не менее таинственным, чем магия, которую они разделяли. Он посмотрел на испещрённое дождём окно и пожал плечами: — Из Лондона. — О, — она немного сникла, и ей пришлось напомнить себе, что всё-таки было удивительно, что он вообще путешествовал с помощью магии. — Ну, ты всё ещё в Лондоне. Ты из детского дома? Том нахмурился в замешательстве и обернулся к ней, тёмные глаза пригвоздили её, как бабочку: — Что? — Детский дом Дилланта для малолетних преступников? — Гермиона пространно провела рукой, внезапно постыдившись, что упомянула о нём. — Он в паре улиц отсюда, и ты сказал, что не знаешь своих родителей, поэтому я подумала… — Нет, — перебил он её, его хмурость исчезла. К счастью, он уже не казался таким чувствительным в этой теме, как раньше. — Я из места под названием «Приют Вула» в Ист-Энде. Некоторое время она обдумывала эти новости: — Никогда о нём не слышала, но Ист-Энд довольно далеко, — затем добавила, не в силах удержаться: — А ты можешь путешествовать за пределы города? — Да, я думаю, что в итоге смогу, но этот трюк ещё пока для меня в новинку, Гермиона, — ответил он. — Пока что он приводит меня только к тебе. — Как любопытно! Думаешь, это потому, что я тоже магическая? — Возможно, — он неловко пожал плечами. Однако в одно мгновение он снова напрягся и добавил высокопарным голосом: — Хотя, похоже… в этот раз найти тебя было сложнее. Как будто ты была дальше. Возможно, это как-то связано с твоей сосредоточенностью на… Гермиона догадалась, куда он ведёт, и тут же сказала ему: — Я уже вернула книгу, так что нет смысла спрашивать. Но Том потряс головой и приблизился: — Не думаю, что это должна быть книга, — признал он, облизнув губы. — Это может быть что угодно, главное, чтобы это было твоим. Она не была уверена, как отнестись к этой мысли. С одной стороны, в этом был определённый смысл — иметь что-то для концентрации, начальную точку в некотором роде, казалось практичным. С другой стороны, не было никакой причины в это верить, неважно, насколько это казалось логичным. И всё же… Она хотела, чтобы Том продолжал её навещать, и ради мизерного шанса, что что-то из её вещей могло бы облегчить этот путь, она была рада помочь. Приняв решение, Гермиона выскользнула из кровати и приступила к изучению полок. Что сработает лучше всего? Она зареклась давать ему книгу, как бы это ни было эгоистично, и она не думала, что он будет особенно рад, если она попытается вручить ему плюшевую игрушку. Её глаза наконец упали на белый кружевной платочек — она им иногда пользовалась в ветреную погоду в жалких попытках не дать своим волосам запутаться ещё сильнее. Схватив лоскут ткани, она протянула его ему и спросила: — Как насчёт этого? Том критично осмотрел его, будто размышляя. После долгой паузы он повернул голову на одну сторону и ответил: — Ты им часто пользовалась? — А это важно? — она с запозданием поняла, что этот платок был одной из очень редких, отчётливо девчачьих вещей в её комнате. Ни один мальчик не возьмёт его добровольно. — Не знаю, — ответил он, и ему будто было тяжело произнести такие простые слова, — но, думаю, поможет использовать что-то, что подвергалось твоей магии. Гермиона на это нахмурилась. Она не считала, что знала о магии — уж тем более тренировалась в ней — достаточно долго, чтобы ей действительно что-то подвергалось. Она крепко задумалась о последней встрече с мальчиком, об исследованиях в библиотеке. Была ли на ней одинаковая одежда? Может, пара носков или?.. В её голове пронеслась идея, и она быстро закатала рукав. Её браслет! Почему она не подумала о нём сразу? Она носила его каждый день с тех пор, как получила его. Быстро сняв браслет, она передала его с тихим: — Вот, — это было ничуть не изысканное творение: нитка ярких стеклянных бусин, которую она обычно оборачивала дважды вокруг запястья. — Я выиграла его на ярмарке, — объяснила она. — Он ничего не стоит, но он мне всегда нравился. На этот раз Том не колебался. Он моментально взял браслет, проводя пальцами по гладким бусинам, пока не обернул его вокруг своего запястья. Безобидное украшение выглядело на нём ещё ярче, выделяясь на фоне серой формы. Когда он наконец поднял взгляд, в его глазах вспыхнула эмоция, которую она не смогла распознать.

***

Стеклянные шарики немного обжигали кожу Тома. Его с головой накрыло буйством зависти и алчным желанием. Мир Гермионы был богатой фактуры: её комната была уютной, бастионом света и тепла, который усмирял горькие дни. Она была ярким контрастом его собственной комнаты, пустой и стерильной клетки, за пределами которой он проводил как можно больше времени. Боже, как он хотел это место, эту жизнь! Было жестоко, что он знал, что не мог остаться, что рано или поздно он окажется в собственном времени. «Однажды, — поклялся он, — я буду жить в такой же роскоши». Он прогнал эти мысли и обратился к материи в своей руке. Хоть его и не заботил результат, его эксперимент был удачным. Что-то в его силе не давало возможным переносить с собой живых существ. Он также обнаружил, что было что-то особенное в Гермионе, что направляло его движения, — возможно, как она предположила, это было потому, что она тоже была магической. В любом случае, теперь он знал, что не мог взять её с собой, но мог продолжать её навещать. Это было и близко не так удобно, как держать её в приюте Вула, но это было что-то. И он подумал, возможно, путешествия станут легче, но он хотел всеми силами избегать черноты. Непостижимое ничто продолжалось лишь долю секунды, но оно ему не нравилось и нервировало его. Что, если Гермиона продолжит двигаться всё дальше и дальше? Дойдёт ли это до точки, когда он больше не сможет до неё добраться? Это было неприемлемо. Том порылся в карманах, выуживая особенно необычный гребешок для волос, но после отказался от него в пользу цепочки для карманных часов: — Давай, — он показал ей жестом, чтобы она выставила вперёд руку, и осторожно обернул цепочку вокруг её изящного запястья. Он некоторое время возился с крючками замка, но, наконец, он умудрился её закрепить и отошёл, чтобы полюбоваться на свою искусную работу. Скошенные серебряные звенья двойной нити, вероятно, когда-то были частью женского ансамбля и резко выделялись на запястье Гермионы. — Не знаю, может, она вернётся со мной, поэтому не прикипай к ней, — предупредил он её. — Если она останется, я подумал, что она мог бы послужить в качестве радиомаяка. Что-то из твоих вещей поможет мне прийти, а что-то из моих направит меня. Девочка сиюминутно лишилась дара речи, понял он с некоторой гордостью. Как ей и положено, ведь он никогда раньше ничем не делился. Когда она заговорила, её голос был тихим и низким: — Почему она не останется? — Меня засасывает, — он пожал плечами, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы ни с того ни с сего не ляпнуть, что он появился из прошлого. — Думаю, потому что я не принадлежу тому месту. Но твоя книга осталась со мной, так что твои вещи могут уходить и оставаться, но я не знаю, могут ли это мои вещи. Возможно, его тоже засосёт, когда я уйду. Гермиона рассеянно кивнула, с любопытством проводя пальцами по импровизированному браслету. Тяжёлая цепь, должно быть, чего-то стоила — искусная филигрань и аккуратная гравировка намекали на то, что это могло быть семейной реликвией, — но от неё было больше пользы вокруг её запястья, чем у него в кармане. Дома это добудет ему чуть больше куска хлеба, а здесь это может, по крайней мере, установить некоторую связь между ним и девочкой. Казалось, она ненадолго разволновалась, что браслет, который она ему дала был неравной ценности, но она всё же не до конца понимала, что он ценил. Денежная ценность браслета его не интересовала — его Лондон можно удивить лишь горстью чистого золота, так что какая разница, сколько что стоило? — наибольшее значение имела идея. Она отдала его ему, это маленькое сокровище, которое она выиграла умением и хитростью. Она уступила его ему. Теперь он сделал то же самое для неё — отказался от собственной безделушки. Он не мог придумать ничего лучшего, чтобы связать их вместе. И так волнительно было видеть, как на её руке вспыхивают серебристые нити, знать, что он каким-то образом немного влияет на будущее — почти так же волнительно, как видеть её бусины на своём запястье и знать, что он уносит с собой хотя бы частичку Гермионы.