Ариман вечно голоден

Глава 19. Арихарат Всё притихло, словно перед грозой; это звенящее безмолвие, предшествующее важным событиям, Настя научилась различать уже каким-то звериным чутьем. Воздух становится почти прозрачным, чётко видны мельчайшие детали вокруг. Хаос звуков, бурлящих, точно кипящий суп, по щелчку пальцев прекращается, будто кастрюлю с адским варевом снимают с огня. Предметы становятся объёмнее, выразительнее, чётче: ясно видна мельчайшая нитка на одежде, мощно ощущаются легчайшие колебания грязи под ногами. Кажется, что можно увидеть происходящее за спиной, а тело словно превращается в огромный эхолокатор. Странную штуку играет с людьми затишье перед бурей! Подняв голову, Настя узрела крошечную точку, появившуюся в глубине безразлично-чёрного неба. Жители Аримана, казалось, обладали сверхъестественным чутьём; через пару мгновений все уже высыпали на улицы. Молча, заворожено, с открытыми от счастливого изумления ртами смотрели они вверх. С каждой секундой волнение их нарастало. Девушке почудилось, будто она слышит учащающийся пульс и убыстряющийся сердечный грохот собравшихся ариманцев. Цветная точка с белой сердцевиной стремительно неслась на город, становилась всё больше и больше, будто огненная комета, поигрывающая своим павлиньим хвостом. Нарастал жуткий гул, словно люди в один миг очутились в недрах гигантского завода. Странный метеор подлетел к крышам Аримана, сверкнул белой пастью, ослепив горожан, обжёг цветным хвостом контуры неба. Люди повалились на землю, не в силах устоять перед грандиозной силой, что волной сбила их с ног. С гигантской скоростью комета влетела в верхнее окно высочайшей башни Запретного города. И тут же стало светло, как и раньше. Над Ариманом медленно загорелось оранжевое небо, ещё робкое и непривычное, неуверенно осваивающееся в своих правах. Люди вскочили на ноги, сотрясая воздух ликующими воплями. Отовсюду неслись восхваления, благодарности, радостные мольбы. Женщины причитали и взмахивали руками, мужчины вытирали обильно сочащиеся слёзы. Одна группка молодых людей принялась расстреливать город громкими овациями, и раненные этой мощной канонадой принимались за то же, словно новообращённые вампиры. От праздничной какофонии у Насти затрещала голова. Она с трудом, шатаясь, поднялась на ноги, схватилась за голову и начала смутно озираться по сторонам. Ариманцы держались за руки и пускались в пляс, насколько это возможно в грязи по колено. Иные пробовали балансировать на кромках домов, тут же падали и с хохотом продолжали танцы уже в горизонтальном положении, нисколько не огорчаясь. — Благодарим тебя, Ариматара-Мархур-Здорма, что ты вернулась в свой город! — ласково завыла кучерявая женщина лет тридцати пяти, обращая руки к Великой башне. — Ах, мы живы, живы, живы! — кружилась вокруг своей оси красавица с благородными синими глазами. — Ты знаешь, о Великая Матерь, кто любит тебя больше всех, ты всегда была к нам справедлива! — Не покидай нас больше, Святая Прародительница, — всхлипывал рядом с Настёной пухленький мальчик. — Мы жить без тебя не можем, я так скучал! Без тебя жутко холодно и страшно… В глубине Запретного города послышался мощный низкий звук, будто от удара по гонгу. Ариман, словно гусиной кожей, стал покрываться лёгкой вибрацией, начинавшейся у Великой башни и неуклонно захватывавшей всё вокруг. Ариманцы встрепенулись, повыскакивали из грязи и кинулись по домам. Их лихорадочная эйфория неуклонно накалялась. Часов через шесть горожане — беспечные, нарядные, взбудораженные — начали рассредоточиваться вдоль главной, самой длинной и широкой улицы Аримана, чей исток находился в Верхнем городе. Ариманцы оживлённо оккупировали крыши домов, весело, без малейших споров совещаясь о том, какие места занять. Здания на главной улице были выше обычного, этажей в пять; хозяева выносили стулья и ставили их в несколько рядов на крышах, те, кому не хватало мест, высовывались из окон, становились на тротуарах или шли на соседние улицы. Настасье повезло занять место у самого края, на крыше здания, что располагалось в пятнадцати домах от Запретного города. Кто-то бросил с трудом добытую тумбу, упорхнув в поисках лучшего ракурса на соседнюю, более высокую крышу, и девушка бесцеремонно воспользовалась его наследием. Взгромоздившись на цыпочки и вытянув свою длинную шею, словно цапля, Касьянова начала высматривать, что же творилось в Аримане. А происходило тут вот что. Опять задрожала, затрепетала земля, так что брюнетка чуть не свалилась с тумбы. Дома покачнулись, будто от головокружения; зазвенел чудовищный, но в чём-то мелодичный скрип, и ворота Запретного города распахнулись. Всё потонуло в диком рёве. Девушка на секунду ослепла от эскалации чудовищных звуков, а когда пришла в себя, то глазам её предстала картина, вызывавшая паралич чувств. Из чрева Запретного города выезжала гигантская платформа, похожая на те, какими хвастаются школы самбы на карнавале в Рио-де-Жанейро. Она плыла по грязевой улице — здесь, видимо, был очень глубоко — словно степенный тяжеловесный корабль. Составленная в несколько уровней, как праздничный торт, конструкция била по глазам ярким, блестящим, похожим на золото материалом, куда были вмешаны разноцветные камни. От этого наглого блеска кружилась голова; глаза Насти бегали вверх-вниз, непослушные её воле, не в силах найти пристанище и задержаться хоть на чём-то. Голова растерянно гудела. Когда девушка сконцентрировалась и силой прогнала из головы мутный туман, то попыталась разглядеть платформу более тщательно. Цепляясь взглядом за каждый бугорок, она начала прощупывать странное сооружение снизу вверх. Но чем выше поднимала Настя голову, тем легче та становилась, всё хотела оторваться от земли и улететь, как воздушный шарик. Наконец Касьянова не выдержала, запрокинула голову, и сама не понимая, зачем и почему, издала звонкий вопль. К вершине платформы блеск безжалостно нарастал. Эту конструкцию венчало, словно вишенка на торте, создание из иного мира, из другой Вселенной будто. Оно источало ощущаемую кожей энергию, нежилось в облаке золотистого газа. Сложно было разглядеть его очертания, да и не хотелось; в груди подымался кавалерийский восторг, раздиравший тело острыми пиками; ноги точно отрывались от земли, всё существо погружалось в безмятежную невесомость; глаза застилали слёзы умиления и благодарности. С души, один за другим, отламывались чёрные, заскорузлые наросты, и психея освобождалась, бабочкой порхала по городу. Из этого блаженного дурмана Настю вырвал сосед-толстяк: он случайно толкнул её локтем, и девушка рухнула с тумбы, при этом подмяв под собой нескольких возмущённых зрителей и рассёкши висок до крови. Падение отрезвило её. Касьянова потёрла пострадавшее место, с трудом поднялась на ноги, уставилась вниз и начала раздирать себе левую руку, бороздить её ногтями, пока в белые русла царапин не просочились ручейки крови. Только тогда девушка решилась снова поднять глаза. Это действительно была Ари; но если бы Касьянова не знала, кого искать, она никогда бы не распознала в этом всесильном божестве скромную девочку Таилу из семьи Тартанов. Платье её, огромным веером расходящееся во все стороны, расписное и блестящее, как риза священника, заставляло думать, что рост женщины — метров пять. Сквозь прорезы длинных, доходивших до пола рукавов выступали царственно сложенные руки. Ариматара гордо выгнула спину и с полным осознанием своей власти вздернула подбородок. Глаза её были наполнены фантастическим, сатанинским торжеством, восхищением Дедала, созерцающего сооружённый им лабиринт с бродящим внутри монстром. Улыбка, играющая на устах Ари, походила на конвульсию. Бурно клубящийся в недрах души, но тщательно сдерживаемый восторг прорывался порою резкими вспышками; в такие моменты в глазах женщины появлялся острый блеск, и блеск этот был страшен. Узнать всесильную хозяйку Аримана представлялось сложным ещё и потому, что лицо градоначальницы было разрисовано странными узорами, совершенно менявшими его геометрию, и на женщине возвышался массивный головной убор в метр высотою. Его камни источали свечение, окутывающее прелестную голову Ари переливающимся облаком. На лицо градоначальницы было физически больно смотреть — сложнее лишь разглядывать яркое полуденное солнце. Но, раз овладев собой и преодолев страшную резь в глазах, Настасья не могла уже отвести взгляда от этого жестокого лица. В очах Ариматары с каждой минутой нарастало безумие. Люди орали, вопили, скрежетали. Они восхваляли Великую Матерь, они засыпали её просьбами, они благодарили женщину за каждый прожитый миг — все крики слились в единый громогласный рёв, затопивший Ариман энергией прорвавшейся плотины. Градоначальница чуть развела руки в сторону и приподняла их, направив ладони к небу; бесноватый людской рык поглотил всё кругом окончательно. Толпа поддалась вперёд, ближе к Ари, и первые ряды свалились вниз. Между платформой и домами оставался зазор метра в полтора; как раз в него и угодили люди, принявшиеся беспомощно барахтаться в грязи. Послышался неприятный лязг: из первого, самого широкого этажа платформы вынырнули стальные зубы и начали водить хороводы по периметру, словно бездумные фигурки в тире. Они задавали свой особый ритм, то сходясь, то расходясь в танце. Послышался дикий вопль. Какой-то мужчина, средних лет, но уже полностью седой, разбежался по краю крыши, что есть силы оттолкнулся и преодолел расстояние, отделявшее его от платформы с драгоценной Ариматарой. Не долетел он всего чуть-чуть: стальные зубы впились в него безжалостной акульей хваткой, и бедняга так и остался висеть на них со вспоротым брюхом. От этого зрелища крик толпы усилился; мужчина тем временем начал источать бледно-золотистое сияние, поднимавшееся над его телом, как пар над вскипающей кастрюлей. Этот странный дух едва заметно искрился на свету; и, когда он окутал парочку тонувших в грязи горожан, те начали с безумным упорством слепых муравьёв ползти на стальные пики. Зубы то поднимались, то опускались; один ариманец пролез как раз в такой период, когда клыки скрылись внутри платформы, и сражу же свалился вниз, в широкую щель, издав протяжный высокий крик. Из пасти чудовища вырвался сноп золотистого света; едва он завис над толпой, коснувшись людей своим дыханием, те издали исступленный рык и сами кинулась в чрево Левиафана. Некоторые падали в грязь вниз головой и намертво в ней увязли, не подавая признаков жизни; другие всё же достигали вожделенного края платформы. Тут зубы резко выныривали, протыкая ариманцев насквозь. Жизнь покидала большинство из них мгновенно; стальные резцы опускались, и обмякшие тела безвольно падали вниз. Если же щель была пустая, то люди — полураненные, истекавшие кровью — из последних сил сами доползали до неё и с экзальтированным рёвом летели вниз, к своим товарищам. От всех горожан, погибших на полпути к вожделенной Ари, исходило золотистое сияние. Поднимаясь вверх, оно заражало миазмами безумия тех, кто встречался на его пути, превращая их в одержимых. Некоторые проявляли устойчивость к смертоносному влиянию и прыгать не хотели, но во всеобщей давке их часто сметало вниз. Какой-то партии из трёх человек — юноше, девушке и пожилой женщине — удалось допрыгнуть с выступа крыши к самому краю платформы. Они скакнули на острие дружно, взявшись за руки, войдя в идеальное пике, и синхронно испустили дух. Тройное облако золотого угарного газа захватило крышу, на которой была и Настя. Девушка почувствовала такой восторг, такую бескрайнюю эйфорию, какую испытывает человек в высшие минуты своего бытия. Трепет, пронизывающий всё тело, словно оргазм; желание души освободиться, порвать навсегда с этим бренным телом, точно рай уже близко и осталось лишь протянуть руку к заветному ключу; полная, непоколебимая уверенность, что там, в новой жизни, после маленького шажка вниз всё будет прекрасно, как никогда раньше; экстаз, торжество, непобедимая гордость — всё смешалось в этом восхитительном чувстве. Толпа подалась вперёд, неосторожно увлекая за собой Касьянову. Бедняга рухнула бы вниз вместе со всеми, если бы вовремя не зацепилась за козырёк крыши. Недолгое падение и близость смерти вновь отрезвили её. С огромным трудом девушка смогла вскарабкаться обратно и быстро вернуться на свою тумбу. Схлынувший ряд людей уже теснил новый; глаза подоспевших ариманцев стремительно наполнялись экзальтированным огнём. Девушка поспешила убраться с крыши; с невероятными усилиями протиснувшись сквозь толпу, она сбежала вниз, на улицу, но не смогла сделать и двух шагов по тротуару, как приземлилась в разогретую грязь. Та была куда менее вязкой, чем обычная, так что Настя почувствовала себя матросом в открытом море, выброшенным за борт. Брюнетка быстро поставила ладони на спасительный тротуар и завизжала, когда по ним кто-то безжалостно оттоптался. Но убирать руки было нельзя; силы Касьяновой были на исходе; ещё чуть-чуть, и ей показалось, что она отдастся на волю грязевых волн. Рядом с ней то и дело падали люди и увлекали её вперёд, к платформе безжалостной Ари. Собрав остатки сил, издав отчаянный вопль, девушка напряглась, подтянулась и вынесла своё тело на равнодушный тротуар Аримана. В нос забилась липкая, вонючая жижа, так что Настя долго прокашливалась, силясь прийти в себя. Это короткое купание вытравило в ней последние остатки восторженного чувства. Касьянова даже попрыгала на тротуаре, чтобы избавиться от прилипшей грязи, от страха и от восторга, от всех тех эмоций, что проникли в её тело за последние минуты. Брюнетка с ужасом оглядела счастливую массу, плескавшуюся в нескольких метрах впереди, съёжилась от безумного рокота, раздиравшего барабанные перепонки, и начала поспешно выплывать из бесноватого людского моря. Как она оказалась вдали от эпицентра Арихарата, Настасья уже не помнила. Её колотило крупной дрожью; прислонившись к холодному мрамору опустевшего дома, девушка остудила нервное безумие. Ноги сами вынесли её на площадь Древа Жизни. Та была окрашена кроваво-красными реками. Из-под основания дерева вытекали мощные струи, пульсируя, изрыгая фонтаны багровой жидкости; листья были переполнены тёмной влагой и изливали её на площадь, словно тропический ливень. Ствол походил на изрешечённого пулями солдата, превратившегося в бесформенное месиво. Каждый вдох давался девушке с трудом, будто она поднимает огромную штангу. Настя тяжело дышала, заворожённо глядя на потонувшее в крови дерево. Внезапно чистый, пронзительный, нежный звук заставил её обернуться в сторону главной улицы. Там зарождалось зрелище, заставившее Касьянову ощутить новый прилив безотчётного, липкого ужаса. Над крышами домов медленно поднималась Ариматара; её платье шевелилось и расходилось во все стороны, словно щупальца осьминога. Кончики одеяния прочно прилипли к краям крыш, формируя своеобразный купол из ткани. Женщина вознеслась метров на десять над домами, и мягкий перезвон вылился в призывный горн. Люди ринулись по платью, стараясь пробраться наверх, к Ари, что редко у них получалось: платье вздымалось буграми, отшвыривая большую часть ещё на подступах. Некоторые продолжали бездумно карабкаться дальше, другие довольствовались основанием платья. Клич горна усилился, дав старт коллективной оргии. Ткань образовывала бугры и впадины, меняя форму в разных местах; материал услужливо приспосабливался к телу человека, давая ему развлечение, какое не могут обеспечить самые совершенные разработки секс-индустрии. Платье постепенно растянулось до самого конца главной улицы; в развлечении приняли участие все, кто не успел свалиться в грязь или попасть в чудовищную пасть зубастой платформы. Даже здесь, на отдалении, Насте показалось, что она видит, как Ари содрогается от безудержного, дьявольского хохота. Ликующий порыв сотрясал её тело, выдавая себя приступами какой-то безумной эпилептической дрожи. Хозяйка Аримана запрокинула голову назад, обнажив в чудовищном смехе белоснежные зубы; руки её всё шире разводились по сторонам, плавно поднимаясь к небу. Чем больше людей подключалось к празднику, тем тяжелее дышала градоначальница, тем явнее сквозил в её движениях триумф. Всё закончилось к вечеру, когда молочные сумерки — впервые на памяти девушки — одержали уверенную победу над стихающим жаром этого безумного дня. Настя сидела под Древом Жизни, скрючившись, как побитый ребёнок, уронив голову на руки, раскачиваясь вперёд-назад и монотонно бормоча какую-то мантру. Глава 20. Великое множество теорий Беглянку приютило семейство Альтенов. Они нашли её в стеклянном забытьи на той самой площади, бесчувственную, словно кукла, и отвели под белы ручки к себе домой. Семейство составляли: Клотина, добротная женщина среднего роста, жгучая, как итальянка, не обладавшая правильностью черт лица, но наделённая пикантной живостью, заставляющей глаза вновь и вновь обращаться в её сторону; Полм, вытянутый, похожего типажа жёлтоватый мужчина, овеянный облаком интеллигентности. На вид хозяевам было лет 45-48; детей у пары было семнадцать, и Настя их даже не различала: для неё ребятишки слились в сплошную гудящую массу. Девушка вообще старалась ни с кем не общаться, отвечала односложно и только смотрела перед собой, обхватив руками колени и водрузив на них подбородок. Что бы она ни делала — перед глазами неизменно вставала картина торжествующей градоначальницы во время Арихарата. Это было первое, что возникало перед Касьяновой, когда она открывала утром глаза; о чём бы Настя ни думала и чем бы ни старалась себя занять, эта сцена услужливо разворачивалась на противоположной стене, точно гадкий киномеханик включал невидимый проектор. Чем сильнее пыталась Касьянова вытравить вопиющее зрелище из своей памяти, тем сильнее отпечатывался его оттиск в мозгу. Когда брюнетка опускала веки, картинка становилась даже чётче; едва девушка бросала взгляд на улицу, как та в её воображении наполнялась беснующимися ариманцами, и где-то вдали уже слышался скрип платформы Ариматары. Некоторые запахи и звуки лязгом проходились по её нервам, оживляя тот день в памяти, и картинка из плоской становилась объёмной, почти как в 3D. Любимым занятием Касьяновой стало пристальное разглядывание пола; она открывала на нём всё новые и новые узоры, наполняла их сюжетами и смыслами. Под нос брюнетка бубнела песенки — не задумываясь даже, какие (главное было поменьше копошиться в памяти): сочиняла на ходу, безбожно смешивала куски разных мелодий. Сон девушки был ужасен. Поначалу, когда она закрывала глаза, кошмарное зрелище начинало расширяться, обретать контуры, наполняться ароматами и красками; Касьянова старалась как можно быстрее прокрутить всё действие до конца, и через час-другой в измождении засыпала. Самым противным было осознание того, что она невольно разделила всеобщее ликование. Когда Настя вдохнула пары смерти, то почувствовала жгучее желание ринуться вниз, к Ари, восторг и пренебрежение возможной гибелью. Кто знает: впитай она ядовитого газа чуть больше и останься на крыше, быть может, и сама бы стала, как безумная, совокупляться с платьем Желаннейшей из Женщин? Девушка привыкла обозревать свой внутренний мир с безжалостной жестокостью, не отметая неприглядные вещи, как бы того ни хотелось. И Настя чётко понимала: да, она истекала бы половой жаждой вместе со всеми, она (кто знает?) могла бы вступить в оргиастические отношения с окружающими! Это осознание заставляло девушку презирать себя; ей было противно находиться в собственном теле, хотелось откреститься от него, сменить телесную оболочку, как меняют заляпанный пятнами костюм. Поначалу брюнетка досадовала на преследовавшее её видение, въедливой краской отпечатанное на самой сетчатке глаз. Она то благодарила людей, чуть не спихнувших её с крыши, то предавалась злобному самобичеванию: «Ха, смотри! Смотри! Нет, даже плохо, что ты слетела вниз. Нужно во всём идти до конца. Вопила бы от счастья да сношалась со Святой Прародительницей — такова тебе цена, Касьянова Анастасия Сергеевна. Платье Ари лизать — вот и всё, чего ты достойна. Эффективному менеджеру — бараноподобные подданные». Альтены с пониманием отнеслись к замкнутости гостьи. Клотина отгоняла от неё детишек, иногда тактично пыталась завести разговор на абстрактную тему, но неизменно получала взамен злобный взгляд затравленного зверька и осторожно ретировалась. Прошло два дня с празднования Арихарата — впрочем, Настя не отдавала себе в этом отчёта, так как часы и минуты слиплись для неё в единую клейкую массу. С утра дом Альтенов гудел, как радостный улей: Клотина хлопотала, украшая комнату, и командовала детишками, как настоящий полководец. Брюнетка была безучастна к надвигающемуся празднику; в её сознание удалось пробиться лишь моменту нисхождения благословенного тихми в дом. Процедура здесь была точь-в-точь, как у Зашоров. Когда Настя очнулась (в последнее время она то и дело выпадала из реальности) был самый разгар дня, и дом наполнился гостями. — Вот уж от кого, — покачал головой человек в белоснежной тунике, — а от Пуров я такой мерзости точно не ожидал. Они казались такими примерными! Муэр, мой старый друг, слепил небольшую статую Великой Матери и заставлял всё семейство сношаться с нею по три раза в день. И вот несчастные погребены в грязи! Я был уверен, что Ариматаре-Мархур-Здорме приятно такое почитание. Но, как видишь, чем-то они ей не угодили. Лысина гостя походила на затерянный в океане жиденьких волос безлюдный остров; глаза, тёмно-синие и слегка раскосые, едва выглядывали из-под массивной горы век, что грозилась их расплющить. Облик гостя пленял девушку смутной печалью. — Значит, Мохарт, — внушительно, но с ноткой нерешительности в голосе присовокупил другой мужчина, очень похожий на Полма Альтена внешне, — они это делали без любви. Без любви, как ты не понимаешь! Они насиловали Святую Прародительницу каждый день! Ариматара-Мархур-Здорма — само мироздание, это мы с вами; значит, они насиловали и нас. Б-р-р-р. То-то семья Пуров мне никогда не нравилась. Третий мужчина походил на иссохшую щепку, но в лице его сквозила замечательная доброта. — Ходят слухи, — задумчиво произнёс он, обращаясь к собеседникам, — что в доме Кайнов, великих праведников, есть женщина, точь-в-точь похожая на Великую Матерь. Они любят её днями напролёт, поэтому их дом не тонул в грязи вот уже пять поколений. Вряд ли Кайны вступают в каждый контакт с должным чувством; так что, мой дорогой Муниц, твоя теория неверна. — Откуда ты можешь знать! — запротестовал Муниц. — Может, их порывы всегда искренни. Конечно, легко любить женщину, во всём похожую на Великую Матерь. Если бы у меня такая жена была, я бы не волновался за своё существование. — Я слышала, — грудным низким голосом сказала Клотина, и мужчины мигом притихли, — что секрет Кайнов в другом. Одну десятую часть тихми они раздают окружающим. Вот поэтому и здравствуют. — Прекрасная мысль! — загудела часть мужчин. — Но тётя! — запротестовала девочка, до боли напомнившая Насте озорную Иксит. — Мои соседи, Бурдуны, отдавали другим половину своей тихми! А шесть подготовок назад их не стало. — Значит, Мона, — с упрямством быка сопротивлялся Муниц, — они делали это неискренне. Из страха перед гневом Святой Прародительницы. Да и вообще, откуда ты знаешь, что именно половину? Может, рисовались больше. Десятую часть напоказ всем раздаривали, а остальное съедали втихаря. — Нет! — заартачилась девочка. — Вы бы их видели, они тощие были, как скелеты. Я думаю, выживает тот, кто самый красивый! Вот я красивая, и мама красивая у меня, и тётя, и мы все живы. Ариматара-Мархур-Здорма любит нас, потому что мы больше других на неё похожи. А Бурдуны уроды были, и вообще очень худые. — Прости меня, доченька, — осторожно понизил голос Муниц. — Я всего лишь глупый мужчина и имею слабость впадать в абстракции. Наверное, ты права. Некрасивое оскорбляет взор Желаннейшей из Женщин. Срочно начну борьбу со вторым подбородком. Как же это я сразу не догадался! После слов Моны в комнате наметилось оживление: словно луч света прошёлся по лицам присутствующих, нарисовав на них надежду. Мохарт начал оживлённо прилизывать остатки волос, его жена — наоборот, взъерошивать свои кудри; женщины поправляли браслеты, мужчины выискивали свой образ в отражающих поверхностях. — Вы слышали, друзья, — спокойно начал седовласый мужчина, приятный и нежный, словно молодой персик, — о доме Хуберцев? Они жили два поколения назад. Время от времени Хуберцы инициировали Судный день самостоятельно. Просто набирали огромный котёл грязи и скидывали туда своих ребят, а потом прыгали и сами. Частенько младший из детей, не умеющий плавать, погибал. Так за тринадцать подготовок они утопили пятерых своих малышей; проживи Хуберцы ещё семь, думаю, весь Ариман убедился бы в эффективности их способа и пошёл топиться. Я и сам всегда за то, чтобы перенимать передовой опыт … Но нет, на четырнадцатой подготовке их не стало. А жаль, эта идея мне казалось весьма удачной. Почему же такой остроумный обряд не сработал, как думаете? — Дорогой мой Арнуол, ты всё время забываешь, что Великая Матерь — создание совершенно иного порядка, — важно приподнял палец Мохарт. — Кто мы такие, чтобы постигнуть её? Было бы кощунственно, если бы жалкие отпрыски смогли возвыситься до её уровня сознания. — Впрочем, — подмигнул ему Полм, будто очнувшийся ото сна, — у нас есть гостья из иного мира. Как стороннему наблюдателю, ей могут открыться вещи, нам неведомые. Настенька, вы не скажете нам, что думаете на этот счёт? Как узнать, какие дела праведны, а какие — грешны? Что поможет нам спастись в Судный день? — Как правильно жить и не гневить Великую Матерь! — грозно шикнула на него Клотина. — О спасении он думает. Кто живёт без забот, с чистой совестью да искренней любовью к миру, тот и спасётся. Ариматара-Мархур-Здорма сама решает, кто прав перед ней и кто виноват, не наша это забота. Касьянова сидела в своём укромном уголке; от гостей девушка словно отгородилась глухой стеной. Слова их, долетая до её ушей, превращались в странный звон; временами Настя хотела вникнуть, о чём говорят за столом, но слова посетителей причиняли ей острую боль, и она пыталась тут же растворить их в своём сознании. Девушка сначала и не расслышала, что обращаются именно к ней. Тогда Клотине пришлось ласково повысить голос и повторить вопрос мужа; Настасья нервно улыбнулась, дёрнула плечами и быстро отвернулась к окну. — Давайте подналяжем на вкусненькое, — примирительно подняла руки хозяйка дома. — Нести вам вторую часть обеда? Что скажешь, Луц? — Ну зачем же, нам гораздо интереснее было бы выслушать мысли прекрасной незнакомки, — ответил добряк, мягко покачав головой. — Она ведь и не порождение Великой Матери даже, откуда ей знать, — продолжала оборонять рубежи Касьяновой женщина. — Настенька, вы ведь бывали в Запретном городе, так? Как живут там праведники? Не могли ли бы вы нам рассказать? Что вы думаете о наших порядках, как их можно улучшить? — засыпали её вопросами гости. Девушка вспылила. Так бывает, когда старый ржавый автомобиль спокойно гниёт себе годами, всеми покинутый, а потом внезапно взрывается из-за нелепой неосторожности. — Что я думаю? Что думаю о вас и о ваших порядках? Я думаю, что вы взрастили чудовище на своей груди; этот паразит впрыснул в вас яд, парализовав равнодушием; вы молча смотрели, как он, питаясь вашей кровью, становится всё больше и больше, разрастаясь до чудовищных размеров. Сейчас уже слишком поздно, ведь он так силён… Я понимаю, как этот демон играет с вами, как ради меркантильной выгоды и дурного тщеславия превращает вас в кучку запуганных ослов, за что вы благодарите его хвалебными песнями. Я вижу, что эта пиявка настолько безжалостно исковеркала ваш разум, высосав всё самое лучшее, что починить его, собрать воедино практически невозможно. Попробуйте сдвинуть обратно плиты, что разошлись в тектоническом разломе! Что будет, если я отправлюсь с вами в прекраснейшие места Земли? Стоя на краю Гранд-Каньона, вы будете сожалеть, что здесь нет вашей чудной Ари, вы будете видеть лишь адскую бездну! Я сожалею, что вам закрыто всё великое и высокое, все лучшие достижения мировой культуры. Если бы я сыграла вам концерт Рахманинова, вы бы не услышали его, пока бы я не сказала, что он одобрен Ари, что она сама написала его для вас. Тогда — тогда бы, да, ваши уши мгновенно прочистились бы, тогда бы вы прониклись божественным откровением! Пока я не напишу имя Ари на каждой странице «Отверженных», вы и не вздумаете читать эту книгу — хотя о чём это я, она лишила вас возможности даже читать! О, паскуда! Оттого я и злюсь на вас. Раньше я злилась на неё, теперь — на вас. Почему даже лучшие из вас заражены этим вирусом? Разве сложно сделать робкий шаг вперёд, рухнуть в пропасть свободомыслия, раскрыть от ужаса глаза в полёте… Почему ваших моральных сил не хватает на то, чтобы сбросить ярмо со своей шеи? Ужасно. Впервые за всё время пребывания в Аримане глаза Касьяновой выражали настолько явные злость и отторжение. Её жесты стали энергичны, но предельно точны, руки органично аккомпанировали мыслям. Окончив речь, девушка потухла, вернулась в привычную позу, и лицо её стало совершенно безразлично, как и раньше. — О чём это она говорит? — начали перешёптываться гости. — О каком-то чудовище? Вы слышали, она сказала Ари? Что за Ари? — Ариматара-Мархур-Здорма, — отчеканила Настя, со злорадством оглядывая окружающих. — Я сказала, что вы кормите своей кровью паразита, имя которому — Ариматара-Мархур-Здорма. Видите, я поношу её последними словами и остаюсь живее всех живых. Вы всё стремитесь понять, по какому принципу Ари убивает вас, но совершенно не задаётесь вопросом, кто дал ей право так поступать с вами. Мне тоже интересно, зачем и как она всё это проворачивает. Я как-то видела, что она зависла с палкой над макетом Аримана, прямо над домом Кракунов. Но они живы; иначе я бы подумала, что Ари просто развлекается, как мальчик, разрушающий построенный им же город из Lego. Не удивлюсь, если Судный день задумывался ею просто как прелюдия к горячему сексу; действительно, после опасности усиливается животное желание жизни. Она уничтожает ваши дома, безжалостно топит в грязи вас и ваших детей — чтобы держать вас в страхе, чтобы вы не доставляли ей лишних хлопот в управлении. Что делаете вы? Вы озабочены лишь тем, как бы не рухнуть в грязевую пропасть лично. Хотя могли бы объединиться, пойти штурмом на Верхний город — и через час этой твари не было бы в Аримане. Даже умнейшие из вас, как Тарзац и Уйтек, не могут выкинуть Ари из головы! Подобную печаль я не испытывала даже дома. Когда Касьянова начала говорить, женщины заохали и заахали, мужчины лишь скромно потупили взор. Только Арнуол, ещё крепче сжал свой бокал и не сводил с ораторши пристального взгляда. Одна девушка кинулась на пол и стала бормотать молитвы Великой Матери; несколько гостей выбежали искупаться в грязи. Жена Арнуола тоже кинулась было прочь из комнаты, но старец властно задержал её, схватив за руку: — Постой, Иния. Я думаю, ты достаточно чиста, чтобы хула этой незнакомки не запятнала тебя. К тому же, энергия грязных мыслей покинула тебя во время Арихарата. Стойте, друзья мои, не спешите. Разве вы не любите Желаннейшую из Женщин всем сердцем своим? — сказал он, обводя присутствующих гипнотизирующим взглядом. Все нехотя подчинились. Казалось, этот человек был создан, чтобы властвовать над толпой. На каком-то невидимом уровне, в параллельной Вселенной, он должен был возвышаться над гостями с хлыстом. — Хочу напомнить тебе, Настя, — спокойно продолжил Арнуол, умело расставляя акценты в нужных местах, — что семейство, которое дало тебе приют, покоится в грязевых недрах. Почему же ты не с ними? — Меня не было дома в тот момент, — ответила девушка упавшим голосом. Она держала себя спокойно, но в голосе задрожали предательские нотки. — Это чистая случайность. Конечно же, ты, живя под их гостеприимным кровом, позволяла себе поносить Святую Прародительницу. Стоит ли удивляться, что Зашоров больше нет? Добрые, чистые, искренние люди были, это правда. Любили тебя, наверное, как дочь. И чем же ты им отплатила? — Я не… — Ты, это всё ты. Иначе не объяснить. — Если бы Ари хотела убить меня, она могла бы сделать это уже тысячу раз! Голос девушки сорвался до пронзительного крика. Признаться, в глубинах души у Насти роились мысли о том, что она виновата в смерти Зашоров, но бедняжка решительно отсекала их. — И вот, ты, не наученная горьким опытом, продолжаешь наносить кровавые оскорбления Желаннейшей из Женщин. Если бы ты хотела уничтожить это милое семейство Альтенов, ты могла бы изобрести более быстрый и гуманный способ. Что сделала тебе малышка Джая? Ты не хочешь, чтобы она дожила до священных кровей, увидела первый крик своего младенца? Почему ты ненавидишь Клотину, эту дивную женщину, которая даже сейчас смотрит на меня с негодованием, готовясь заступиться за тебя? Неужели у тебя даже мысли не промелькнуло о благодарности, о чувстве долга, об ответственности за чужие судьбы? Глаза Насти сверкали возмущением, грудь тяжело вздымалась, но она не нашла, что ответить. — Уходи, — твёрдо заметила Иния, пропитавшись негодованием. — Если в тебе есть хоть капля человеческого, ты уйдёшь из этого дома как можно дальше. — Не надо, дорогая, не надо! — вскинула руки Клотина. — Куда ей деваться, бедняжке? Она ведь шутит, она не со зла. — Спасибо, Клотина, — с трудом открыла рот Касьянова. Ей на миг показалось, что губы приклеились друг к другу. — Но я действительно должна вас покинуть. — Отец! — взволнованно воскликнул блондинистый юноша, до того молчавший. — Разве мы дадим ей уйти? Разве Ариматаре-Мархур-Здорме будет приятно, что мы молча слушали, как поносят её светлый облик? Мы должны отомстить. Давайте проткнём её сотнями ножей, чтобы места живого не осталось. Отпилим руки и ноги, утопим их в грязи. Я сам сверну ей шею! — Не надо сынок, — Арнуол продолжал каким-то магнетическим образом держать их в подчинении. — Пускай идёт. В повисшем молчании девушка порывисто встала и, не глядя на гостей, почти выбежала из комнаты. — Может, хоть у неё получиться сковырнуть Ари… — чуть слышно пробормотал старец. — Что, отец? — Ничего, сынок, ничего. Я говорю, давайте вознесём кубки в честь драгоценной Ариматары-Мархур-Здормы, в справедливости своей подарившей нам радость видеть этот свет. Глава 21. Страшная правда Настасья тихо брела по умиротворённому городу; мысли её были ясны и спокойны. Когда девушку выставили из дома, она почувствовала даже облегчение. Впервые на её памяти в Аримане показалось солнце; неясное, неоформленное, оно неуверенно выделялось на тусклом небе, будто бледно-лимонный желток. Касьянова перебирала пальцами мягкие лучи: свет играл на коже, струился сквозь тело, проникал в самую сердцевину рентгеновскими лучами, унося с собой печали и сомнения. Ей словно подарили кусочек её старой, нормальной жизни, вернули на секунду детство; в душе разлилась тёплая ностальгия по прежним временам, когда солнцем можно было любоваться несколько дней подряд и не ждать для этого праздника. Девушка с улыбкой запрокинула голову навстречу приветливому светилу, расправила плечи и издала довольный вздох. Вместе с неожиданным солнцем, в Аримане случилось нечто наподобие звёздного снегопада: с неба падали блестящие золотистые круги и медленно нисходили на землю с потоком света. Настя начала кружиться, как балерина, и во время одного из пируэтов замерла на месте, от изумления разинув рот. В один миг вместо жёлтых блёсток от солнечного диска начали отделяться синие шары с небольшими хвостиками. Брюнетка смогла разглядеть их, когда те спустились к земле: это были самые настоящие сперматозоиды, размером чуть меньше футбольного мяча, ультрамаринового окраса и с коричневым пятном на брюшке. Они ехидно моргали большими, будто нарисованными глазами с палкообразными ресницами, смотрели по сторонам в ожидании чуда и поиске приключений. Один из синих посланцев направился к Настасье и попробовал было проникнуть в нужное место, но девушка испуганно треснула его по голове и отшвырнула подальше руками — наглец не особенно сопротивлялся. Остальные не обращали на брюнетку никакого внимания; они медленно залетали в радостно открытые окна и приветливо распахнутые двери. Касьянова видела краем глаза, как в одном доме девушка легла на кровать, задрала тунику и раздвинула ноги, а сперматозоид каким-то чудом вошёл в неё, сузившись до нужного размера. Женщины, которые не успевали добежать до своего дома, ложились таким же образом прямо в грязь или разваливались на тротуарах. Повсюду творилось Великое Оплодотворение. Настасью начало потряхивать, как в лихорадке. Девушка сильно боялась домогательств синих посланцев, поэтому перешла на лёгкую рысь. Так бежала она с полчаса, пока поток небесных оплодотворителей не начал заметно редеть; если по улице и слонялись одинокие сперматозоиды, то делали они это как-то лениво, вяло, будто потерявшие интерес к жизни беспризорники. Почуяв, что опасность миновала, Касьянова присела на порог незнакомого дома. На неё мигом накатила тяжёлая усталость, и девушка лишь беспомощно оттирала пот со лба. На соседнем крыльце, гордо вдавившемся в грязевой поток, как причал — в реку, возник мужчина лет сорока и начал задумчиво изучать небо. Брюнетка на секунду пожалела, что в Аримане не знали сигарет: поза доморощенного философа была вычурна и театральна, и ему не хватало какого-нибудь опознавательного знака глубоко мыслящего человека. — Пережила Судный день? — властолюбиво открыл разговор незнакомец. Он как будто находился на импровизированной сцене, куда изнемогающие от обожания поклонницы кидали букеты впережку с нижним бельём. С первой секунды стало ясно, что Настасья должна примкнуть к фан-клубу, иного пути не подразумевалось. — Прекрасно. Ты чужеземка, а любишь Великую Матерь больше, чем многие из её так называемых детей. Ариман погряз в скверне, Ариман должен быть разрушен. Когда-нибудь с нами случится грандиозный час расплаты, и весь город утонет в грязи. — Возможно, оно будет и к лучшему, — мрачно заметила девушка. — Ох… — мечтательно продолжил мужчина, обращая на Касьянову меньше внимания, чем фараон на копошившихся под ногами рабов. — Как же я люблю Судные дни, в этих моментах весь смысл существования. Сколько радости, сколько трепета дарит нам чувство опасности, как будоражит оно кровь! Мы никогда не смогли бы любить Ариматару-Мархур-Здорму с таким упоением, не являйся бы она нам во всей красе после тёмных и тревожных сумерек. — И вы готовы ради Арихарата пройти сквозь ужасы Судного дня? — сухо поинтересовалась Касьянова. — С превеликим восторгом! Я жил бы, чередуя эти два праздника детоднями напролёт. Существование моё слишком размеренно, спокойно и примитивно. Стабильность отупляет. Лёгкий гул сотряс землю, так что Настя даже слегка подпрыгнула. Она посмотрела на собеседника с глупым изумлением, не понимая, что за внезапный фортель выкинул только что город. Глаза философа расширились от ужаса. Он окаменело впился взглядом в небо, забыв принять благородную позу. — Странная штука, правда? — с ободряющей улыбкой спросила Настя. — Как будто скважину пробурили. Может, тут нашли нефть? Вот это я вам не позавидую… Мужчина не отвечал. — И часто у вас незапланированные землетрясения бывают? Не очень-то приятно получать такие оплеухи от матушки-земли. Грязь колышется, как испорченное желе, здания пачкает… Я нормально хоть домой дойду? Не хотелось бы мне… Внезапно выражение Настиного лица стало походить на застывшую маску её собеседника. До девушки дошло, что такую дрожь земли, только усиленную во сто крат, она слышала во время Судного дня. Превозмогая внутренний тремор, она смогла опереться на крыльцо и подняться на ноги. Касьянова сделала первый шаг и тут же споткнулась; на секунду брюнетка испугалась, что отключится в обмороке. Прогнав набежавшую слабость, она бросилась на площадь Древа Жизни. Настя смутно вспоминала обстановку одного злосчастного дня и, как ей показалось, поняла, в каком направлении искать этот дом — дом бедного Бенджо. На площади было безлюдно. Какой-то шалопай зачарованно рассматривал, как от ветки вот-вот оторвётся листик: нетипичная звездообразная форма сделала невозможным его пребывание в общине, и с минуту на минуту вычурный лист должны были со скандалом изгнать. Здесь было тихо, спокойно, как-то безрадостно, точно в захудалом южном городишке во время сиесты. Уже не столь уверенно, как раньше, Настасья поспешила в ту сторону, где скрывался дом Бенджо. Она не помнила, откуда именно вышел парень в тот день, когда имел несчастье лично познакомиться с Ариматарой, и поэтому проинспектировала всю улицу вдоль и поперёк, обошла кругом площадь, продвинулась на квартал в каждом направлении — никаких признаков трагедии. — Здесь ничего не происходило? — спросила она у мальчика, вернувшись к дереву. — Всё тихо? — Нет, — коротко ответил карапуз. — Землетрясения ты не почувствовал? — Нет. — Эта краткость выдаёт в тебе наличие таланта, быть может, глубоко зарытого, — пробормотала Касьянова, скрещивая руки на груди. — Поэтому я всё-таки пройдусь граблями по земле, авось и зацеплю какой самородок. Скажи мне, милый мальчик, чем могло быть вызвано лёгкое колебание поверхности, которое я своим копчиком почуяла с полчаса назад? — Не знаю, — пожал плечами юный собеседник. Приключения листика явно волновали его больше, чем судьбы Аримана. Настя оторвала взгляд от непокорного малька и увидела, как в один из угловых домов вбегает взлохмаченный парень. Вскоре вся площадь оживлённо загудела, наполнившись людьми. — Да как это так? — всхлипывала тучная женщина. — Почему дом Паетов ушёл под землю, когда всё осталось позади, когда мы успели отметить Арихарат и День Великого Оплодотворения? Неужели Ариматара-Мархур-Здорма снова покинула город? — Не думаю, Милина, — мрачно произнёс грязный мужчина, бросая тяжёлые взгляды из-под косматых бровей. — Скорее, они совершили страшный грех. Такой, ужаснее которого никогда не видел Ариман. Даже свет Великой Матери не смог защитить нечестивцев от кары. — Да что же такое они могли сотворить? — вмешалась толстощёкая кумушка, как две капли воды похожая на всхлипывающую женщину. — Паеты всегда были такие тихони! И дочка у них лапочка, Феонора, в жизни не видела ребёнка чудеснее! — Мы не знаем, что произошло, — продолжал вживаться в байронический образ мужчина. — Вдруг они убили свою дочь и хором прокляли Ариматару-Мархур-Здорму! — Мало ли кто убивал свою дочь и проклинал Ариматару-Мархур-Здорму, но дома никогда не уходили в грязь посреди белого дня! — Может, они на волоске висели в Судный день, — рассудительно заметил крупный дяденька с моржовыми усами. — Чтобы наполнить их чашу зла, не хватало маленькой дурной мысли; вот это случилось, и нечестивцы пошли ко дну. — Никогда такого не было! ­— на разные лады запротестовали присутствующие. — Знаете что? — стремительно затараторила высокая рыжая девушка с вытянутым, похожим на лошадиную морду лицом. — Я уверена, что Паеты самоубились. Провидение пощадило их, преступников; но совесть взяла верх, и они не захотели висеть греховным грузом на теле Аримана.   — Я предлагаю, братья и сёстры, — низким, очень уверенным голосом произнёс невзрачный на первый взгляд мужчина, — поселиться пока на площади Древа Жизни. Возможно, произошла ошибка и Святая Прародительница в великой милости своей поднимет дом из грязи… — Не поднимет, — издала лебединую песнь Милина и жалобно заплакала, не силясь вымолвить ни слова. Касьянова не вникала во все версии случившегося. Она неотрывно смотрела на Бенджо, который, зевая, не совсем понимал, что происходит. Парень глупо оглядывался по сторонам и пытался веселить всех, мастеря на ходу бракованные шуточки. Девушку кто-то мягко, но настойчиво потянул за локоть. Она с досадой отмахнулась, думая, что это шалит ребёнок, но домогательства повторились. Настя нетерпеливо обернулась — и упёрлась взглядом в лоснящееся от жира лицо Тауруса. Пастырь народов истекал потом и ежеминутно протирал лицо платком. Касьянова впервые видела проповедника настолько близко, почти впритык. Кожа мужчины походила на покинутое поле боя с ямами от упавших снарядов, рытвинами и воронками, настолько неровной она была. Чёрные точки вызывали ассоциации с одиноко стоявшими деревьями, чудом уцелевшими; морщины — с руслами иссохших рек, щёки — с двумя огромными холмами, где располагались штабы враждующих армий. — Здравствуйте, Таурус, — серьёзно сказала Касьянова. — Добрый день, Анастасия, — чуть нервно отрапортовал ловец душ. — Какая удача, что вы оказались здесь… Я давно хотел поговорить с вами. Вы располагаете свободным временем? — Да, конечно, — ответила девушка, тоже начиная почему-то нервно озираться по сторонам. — Могу ли я поинтересоваться предметом нашей беседы? — Всему своё время, — степенно произнёс мужчина, в очередной раз оттирая пот со лба. Платок его намок и отяжелел, как наполненное водой судно. — Это разговор серьёзный. Пройдёмте со мной, будьте добры. Толпа щемила их со всех сторон; беспокойное людское море колыхалось, не желая отпускать своих пленников, так что паре с трудом приходилось протискиваться сквозь встревоженных ариманцев, спотыкаясь и силой прокладывая себе дорогу, точно продвигаясь по густым зарослям. Таурус выбрался первым и потянул девушку за руку, с силой выдернув её из людской чащи. — Где вам угодно будет вести беседу? — полюбопытствовала Настя. Она была спокойна и хладнокровна, только вот бесстрастность эта была странной природы, словно душу её перед болезненной операцией милостиво подвергли анестезии. — Я покажу вам одну интереснейшую локацию. Идти придётся прилично, так что поспешим, пока не село солнце. Завтра его уже не будет. Мужчина, в меру своего пожилого возраста и довольно тучной комплекции, принялся идти по кайме зданий так быстро, как только мог. Иногда запутываясь в длинном облачении, но ловко избегая падения в грязь, Таурус упорно трусил вперёд, словно преследующий зайца охотник. — Что произошло сейчас? В грязи утонуло какое-то здание? — крикнула ему Настя и поспешила следом, держась на почтительном расстоянии и не обгоняя проповедника, хотя и могла. — Разве дома могут разрушаться в другое время, кроме Судного дня? Она, впрочем, говорила со спиной; Таурус не счёл нужным ни обернуться, ни ответить. Так семенили они не один час. Поначалу Касьянова предполагала, что проповедник вызовет её в Верхний город, но ошиблась. Они летели всё дальше и дальше, и Настя начала подозревать, что мужчина ведёт её за пределы Аримана. Так и было: пара прошла сквозь последний, широченный квартал, и вышла окраину города, противоположную от той, куда однажды забрела девушка. Дома здесь стояли редко, создавалось ощущение какой-то запущенности и неуютности. Зато впервые за долгое время взгляд Настасьи не встретил никаких преград и мог свободно созерцать горизонт. Метров на пятьдесят от границы города тянулась ещё жидкая, вялая грязь, а дальше возвышались бескрайние холмы, как будто расшитые изумрудным бисером. Девушка с наслаждением расправила плечи и с полным восторгом вдохнула полной грудью. — Успели! — очень непосредственно, по-детски обрадовался Таурус. — Я боялся, что мы попадём в сумерки. Было бы не очень приятно общаться в темноте. — Мы здесь будем разговаривать? — спросила Касьянова, разглядывая тихие дома. Впрочем, ей было уже всё равно, о чём и где беседовать. Настя вкушала чувство свободы, которое открыл ей вид необъятных просторов. — Нет, что вы, — поспешно ответил проповедник, с некоторой брезгливостью озираясь по сторонам. — Есть одно место — очень красивое — нам туда. Чувство невероятной лёгкости было испорчено, ведь девушке снова пришлось шлёпать по грязи, словно рабочему на рисовых плантациях. Чертыхаясь, она дала себе зарок никогда больше не вступать в эту омерзительную жижу, и уж лучше ходить по крышам или усесться кому-нибудь на шею, чем испачкать в очередной раз ноги. Когда они покинули пределы последнего грязевого рубежа, Таурус мигом воспрянул духом. Мужчина почти что бежал, озираясь на девушку и заметно волнуясь. Остановился он у подножия зелёного холма, тяжело отдышался и принял вид некоей торжественности. — Вы рады? — просто спросил пастырь. — Н-не знаю, чему радоваться, может и рада, — растерянно ответила девушка. — Погодите, сейчас сами всё увидите, — с придыханием, как пушкинский скупец пред сундуком, ответил Таурус и начал с невиданной доселе проворностью взбираться на холм. Карабкаться было и правда легко — земля мягко пружинила под ногами и как будто сама подбрасывала девушку вверх. И, хотя издали растительность казалась ей каменной, точно холм был покрыт множеством огромных изумрудов, на ощупь трава была пушистой и нежной; когда её колыхал слабый ветерок, она источала приятный ментоловый аромат. Таурус взобрался первым и застыл, пристально разглядывая солнце. — Здесь совсем не так, как на Большой Земле, ­— задумчиво пояснил он подошедшей девушке. — У нас солнце медленно насыщается жёлтыми красками, будто кто-то постепенно увеличивает яркость на невидимом пульте. Затем резко гаснет, и сумерки наступают за считанные мгновения. Впрочем, — добавил он с некоторой меланхолией, — солнце у нас бывает только после Арихарата, на праздник Великого Оплодотворения. — И часто вы бываете на Большой Земле? ­— скептически поинтересовалась Настя, скрещивая руки на груди. — Небось, у каждого уважающего себя представителя Верхнего города и вилла в Испании имеется? — Да нет, — пожал плечами Таурус. — Путешествуем, закупаемся… Да и на солнце, опять же, охота поглядеть. — А деньги на всё это роскошество вы откуда берёте? — Как вы знаете, — наставительно ответил проповедник, — из тихми можно изготовить всё, что угодно. У нас особый отдел торговлей с вашим миром занимается. Путешествовать мы можем не так часто, как хотелось бы: всё-таки ресурсов на всех не хватает, приходится ждать своей очереди. Но, если получается выбраться, это настоящее счастье! По секрету скажу вам, Анастасия, что я частенько покидаю Кальхинор и так, без денег в кармане. Просто стою у ворот или гуляю по окрестностям. Больше всего на Большой Земле меня манит солнце. — Почему же местное светило так упорно избегает Ариман, так редко бывает с визитом? Точно это капризная прима-балерина, что иногда удостаивает гастролями захудалый городок. — Мы его выключили, — холодно произнёс пастырь. — Солнечное излучение мешает технологиям, благодаря которым функционирует Ариман; поэтому наслаждаться лучами для нас — непозволительная роскошь. — Все эти ваши фокусы с тихми и Судными днями?.. — Это не фокусы, — приструнил её Таурус. — В основе всего — точные вычисления и десятилетия сложнейших экспериментов. — Десятилетия… — протянула Касьянова. — Скажите пожалуйста, какими словечками щеголяют жители Верхнего города! Рядовым ариманцам не известен термин «год». Они живут детоднями и подготовками. Это вы на Большой Земле — хотя стойте, рядовые ариманцы говорят «Злые земли» — такой гадости нахватались? — Оставим все эти колкости, — твёрдо заявил мужчина; взгляд его разгорался всё ярче, голос становился всё громче — так говорит человек, когда абсолютно уверен в своей правоте. — Я сразу хотел привлечь вас на нашу сторону. Всегда предпочтительнее переманить умного противника в свои ряды. Но Ари — настоящий параноик… И что же? Чего я боялся, то и случилось: вы стали болтаться, словно судно без руля и без ветрил, пока не заплыли слишком далеко… Пора прекратить это безумие. — Я вас внимательно слушаю. — Быть может, — тяжело, будто перед неприятной операцией по выгребанию деревенского туалета, вздохнул Таурус, — нам стоит построить коммуникацию в ином ключе. Вы задавайте вопросы, а я постараюсь ответить на них с максимальными подробностями и без утайки. — Боже мой! — всплеснула руками девушка. — Свершилось чудо. Я не верю своему счастью. Мне даже придётся потрогать вас, чтобы убедиться, что это не сон. Итак, всё происходит наяву: ко мне явился Дед Мороз с презентами в виде правды об этом трёхкратно проклятом месте. — Не иронизируйте, — снова вздохнул проповедник; за плечами у него как будто висел невидимый мешок с тяжелыми камнями. Он лишь изредка посматривал на Касьянову, с трудом отрывая взгляд от вожделенного солнца. Тело его в этот момент казалось отлитым из металла. — Вы правы, не стоит упускать такую возможность. Кто знает, не превратится ли мой благодетель в тыкву с заходом солнца. «В начале сотворил Бог небо и землю»… Как было в случае Аримана? — Историю этих земель можно проследить, по вашей временной системе, на семьсот лет назад. Около семи веков тому здесь плодоносили цветущие сады и текли полноводные реки. Потом в результате неприятного происшествия, непосредственно связанного с демонами из Дома Хаоса, — я не буду останавливаться на нём подробнее — произошла катастрофа, которая убила всё живое и превратила некогда дивный край в чахлую пустыню. Горсть выживших взялась за выполнение главного долга — продолжение людского рода. Достигнуть прежнего уровня жизни не удалось: племя законсервировалось в настоящем, а после и в прошедшем. Мне кажется, подсознательный страх повторения случившегося мешал им поднять свои земли на прежнюю высоту: кто знает, не налетит ли шквалистый ветер, не уничтожит ли в один миг все плоды их трудов? Зачем взращивать сокровища, которые заберут неведомые силы? Страх развития и фанатичная привязанность к тому, что есть, закрепился в культуре. Но жизнь не терпит застоя. Тот, кто не плывёт вверх, пойдёт ко дну — так и случилось. На небосводе нашего мира зажглась звезда Ари. — Когда это случилось? — Около трёхсот лет назад. — Сколько?.. — Предвижу ваше удивление. Дело в том, что наша дорогая Ариматара заручилась поддержкой Дома Хаоса и заполучила некие эликсиры, позволяющие продлевать жизнь бесконечно… Так она, по крайней мере, разъяснила это нам. А как было на самом деле, не знает никто. В любом случае, я живу по вашим меркам уже пятьдесят шесть лет, и с моего детства Ари ничуть не изменилась. — Отчего же она с другими секретом бессмертия не поделится? — сухо поинтересовалась Касьянова. — Смеётесь? ­— удивился Таурус. — Вы хотите, чтобы она своими руками взрастила опасную конкуренцию? Многие хотели бы оказаться на её месте в разгар Арихарата… К тому же, эти настойки не имеют цены и не циркулируют в свободном доступе. Даже не представляю, чем она платит Дому Хаоса. — Ариматара изначально отобрала правильных людей, с потомками которых и делит власть в Верхнем городе? — Святое солнце, что это вы такое говорите, — тихо рассмеялся пастырь. — Ари ни с кем делиться не привыкла, чай, не Мать Тереза. Яблоко она с вами разделит поровну, даже большую половину отдаст, а вот власть — ни в коем разе… В Верхнем городе она собрала самых преданных сторонников и единомышленников — тех, кто творит реальность Аримана — но эти ваши «взять и поделить» вы бросьте. Хотя для неё, мне кажется, культ личности значит больше, чем возможность непосредственно управлять и контролировать. Какая разница, кто отдаёт те или иные приказы, если ты проникла в самую подкорку мозга своих подданных… — Как же ей удалось установить свою власть? — Вы полагаете, кто-то сопротивлялся? Когда среди людей, привыкших плыть по течению, появляется человек с кипучей энергией и железной волей, участь остальных решена. Жители равнин даже и не заметили, как делегировали гигантские полномочия Ари и её сторонникам. Этот пирог расчленяли маленькими кусочками… Дальнейшее было вопросом времени. Она всё сильнее продавливала подданных, а те всё глубже прогибались — совсем как в набившей оскомину байке про лягушку в кипятке. У неё было триста лет в запасе… Впрочем, я не думаю, чтобы в этом хитром сценарии была нужда. Выйди Ари на площадь и объяви, что планирует прямо завтра превратить полупустые равнины в Ариман нынешнего образца, она встретила бы лишь равнодушное пожимание плечами. Апатия овладела умами её соотечественников; эти люди решили, что прокляты судьбою и никогда не увидят лучшей жизни… Что же, Ариматара была не прочь воспользоваться этой слабостью и укрепить всех в подобных мыслях. — И что, ни разу ни у кого не возникало желание отбить престол у Желаннейшей? — Судьба миловала, — всплеснул руками Таурус. — Во-первых, Ари предпочитает держать возле себя людей не с властным складом ума: учёных, художников, проповедников. Есть даже простые рабочие, которые относятся к Верхнему городу, но трудятся на полях далеко за пределами Аримана. Управленцы кое-какие тоже имеются, но они посажены на низовые функции и начисто лишены амбиций. Кроме того, раз в десять лет Ариматара проводит профилактические чистки. Между нами говоря, я не думаю, чтобы новичок заручился большой поддержкой элиты: зачем менять шило на мыло? Пока есть Ари, сохраняется привилегированное положение жителей Верхнего города. Ещё неизвестно, что стал бы вытворять её преемник, как сложились бы его отношения с Домом Света и Домом Хаоса… Страшно. — Она бросает людей в тюрьмы рандомно, повинуясь прихотям слепой фортуны? — Не то чтобы в тюрьмы, — глухо кашлянул мужчина. — Но об этом позже. —Да уж, — вздохнула Настенька, — достойное эффективного менеджера занятие. — Но вы поймите, — молитвенно сложил руки Таурус. — Наша Ариматара — настоящий параноик. Иначе она не продержалась бы у власти так долго. Ари ведь даже от полиции отказалась, от армии. Вооружённые силы гипотетически могут перейти на враждебную сторону. Так, имеется пара десятков охранников, которых гоняет по поручениям Верхний город, но это мизер… Сколько бы мы ни увещевали, ни умоляли её, она всё время твердит «нет» и «нет». — Но как Ари решает, кого из элит наказывать? — Что поделать, ей приходится довольствоваться доносами да редкими вылазками из дома Тартанов, который, как вы понимаете, формируется из наиболее доверенных лиц Верхнего города. И даже их она порою перетряхивает. — Но ведь такие чистки подрывают всё желание служить ей! — Да не то чтобы... Каждый ведь считает себя самым умным, избранным, его-то эта беда точно не коснётся. Стоит отметить, что с жителями Верхнего города Ариматара старается действовать по справедливости, так что у нас создаётся какая-никакая иллюзия предсказуемости. Собственно, о чём я говорю: Ари отказалась даже от идеи внешнего врага, а вы прекрасно представляете, насколько пламенные мысли подобного рода скрепляют народ. — Да как же это вы существуете без армии и вооружённых сил? — На случай внешнего нападения она имеет договорённости с Домом Хаоса — какие именно, знает тройка-пятёрка приближённых. Но подобная агрессия очень маловероятна… Не буду вдаваться в подробности устройства Кальхинора. Что же касается внутренней жизни города, то Ари, как видите, пытается давить любые проявления мужественности у населения. Так что опасаться вооружённого восстания ей не приходится. Кроме того, жители Аримана настолько уверены, что Великая Матерь читает все их мысли, что даже думать о подобном боятся. — Но мысли ариманцев, конечно, ей не подвластны? Таурус неопределённо пожал плечами. — Не более, чем мне или вам. Грудь Насти стала всё тяжелее вздыматься от возмущения. — И что же, никому не приходила мысль о том, что система чтения мыслей имени Ариматары-Мархур-Здормы не работает? — А вот тут Ари сделала очень хитрый и очень грамотный ход, — улыбнулся проповедник. — Я сначала отвергал его и не принимал, а теперь считаю гениальным. Как вы думаете, согласно какой системе дома в Судный день уходят под землю? — А это Ари их «уходит»? — Естественно. У неё есть миниатюрный макет города. Стоит лишь придавить тот или иной дом палочкой, и он тут же провалится в грязь. Так вот, вы догадались, по какому принципу она расправляется с ариманцами? Губы девушки побелели. Она ничего не ответила и лишь яростно уставилась Таурусу в глаза. — А ни по какому, — с гордостью ответила оранжевая мантия. — Ари убивает горожан рандомно. На то есть два резона. Во-первых, как она разъяснила нам, какое она имеет право судить людей? Чтобы вынести действительно разумное решение, нужно вникнуть в мириады нюансов, и даже такой подход не является гарантией справедливого суда. Достаточно упустить мельчайшую деталь, неверно интерпретировать ничтожный факт, оказаться в дурном расположении духа — и прийти к неверным выводам! К тому же, человек не может познать замысел самого Неба — кто мы такие, чтобы вершить суд над себе подобными? Как спать с осознанием того, что неосторожное дуновение ветерка качнёт чашу весов в неправильную сторону, как не сгубить себя муками совести? Поэтому Ариматара вынесла соломоново решение: она отдаёт свою волю во власть сил хаоса. Пусть она сносит дома, не опираясь ни на что и повинуясь лишь невнятной женской прихоти, — боги хаоса сами рассудят её подданных. Возможно, сегодня выбор Ари был несправедлив, зато завтра она покарает того, кто никогда не был бы пойман, опирайся мы лишь на факты. Как видите, блестящая задумка Ари полностью решает проблему с правоохранительными и судебными органами: все грехи списываются на Судный день, и нам нет необходимости следить за поддержанием порядка и карать преступников, разбираясь, кто прав и кто виноват. Девушка ничего не отвечала, лишь пристальнее впиваясь взглядом в самые зрачки проповедника. — Это, конечно, спорное утверждение, — вздохнул Таурус, оттирая пот со лба ажурным розовым платочком. — Мне кажется, ей просто лень вникать во все дела Аримана, да и некоторый азарт от слепого следования своей интуиции пробирает. Что действительно хорошо, так это то, что хаотичным распределением смертей мы снимаем вопрос о греховности ариманцев и каждый раз вливаем свежую струю в их экзистенциальные поиски. Сколько систем, пытающихся объяснить непостижимость слепого рока, я слышал за свою жизнь — вы со счёта собьётесь. Периодически людям кажется, что они нащупали логику, они раскусили замысел Ари, они поняли, как нужно вести себя, чтобы не погибнуть, — но через пять-десять Судных дней от их системы не остаётся камня на камне. Впрочем, некоторые особенно живучие и упорные верования трансформируются, приспосабливаются, дополняются, так что уже пережили не одно десятилетие. Мы держим ариманцев в тонусе, в постоянном напряжении. Как-то неодобрительно вы смотрите на меня. Скажите, где в ваших землях муж более покладист: с непредсказуемой женщиной, чьи прихоти и настроения нужно постоянно угадывать, или с монотонной тихоней, которой он уже через месяц-другой сядет на шею? — Зачем вам это нужно? — сдавленным голосом спросила Настя. — Нужно что? — Убивать их. — Ах, я так и знал, что этот момент настанет рано или поздно, — сказал Таурус, с удвоенной энергией протирая лоб. — Понимаете ли, Ари построила Ариман по принципам большой семьи, во главе которой стоит она как главная матерь. Она жаждала высшей любви, которую способны дать люди, а это любовь религиозная, любовь к своему божеству. Как выпестовать это благодатное чувство, как укрепить его и — что главное — направить на свою персону? Ари исходила из мысли, что религиозное чувство есть не что иное, как замершее в детстве и сохранившееся во взрослой жизни отношение к родителям. Что есть — в вашем понимании — Бог? Отец, который карает и дарует, в руках которого находится счастье и благосостояние ваше. Малышу стоит лишь попросить родителя, чтобы свершилось самое заветное желание — какая-нибудь игрушка — и его мечта будет мигом исполнена. То же и с Богом, только ставки повышаются. То, что случайно — или благодаря собственной настойчивости — сваливается на вашу голову, вы склонны видеть подарком Главного Отца и подтверждением того, что он услышал вашу молитву. Родители берегут вас, думают и заботятся о вашем благополучии — то же и Создатель. Родители могут прийти к вам в комнату и отобрать все любимые игрушки, запретить желаннейшие из развлечений — то же и Творец. Когда Ари ещё раздумывала о том, какую идеологию внедрить в своём городе, она имела ряд бесед с одним весьма учёным старцем, который оформил в единую систему те бессвязные ощущения, что клубились в потайных недрах души её. С тех пор все усилия Ариматары брошены на то, чтобы поддерживать в ариманцах блаженное состояние детства. Они избавлены от работы, потому что труд зажигает в человеке искру самосознания. Они живут с родителями по той же причине. Чтобы ещё более зациклить их в кругу семьи, мы искусственно создали проблему с дорогами в Аримане (к тому же, каждый выход в свет превращается в настоящее событие, и людям всегда есть, чем себя занять). Инцест мы не планировали — просто, как вы понимаете, любая идея, будучи запущенной в народ, естественным образом обнажает нутро своё и доходит до абсурда. Так что в плане укрепления семейных привязанностей всё само собой очень удачно получилось. Касьянова неопределённо повела головой. — А что же это у вас предметов культа нет? — спросила она безжизненным голосом. — Ну нет и нет, — пожал плечами Таурус. — Нам, проповедникам, очень бы этого хотелось, но Ариматара не желает вводить никаких официальных ритуалов. Любой обряд успокаивает, вселяет чувство защищённости; Ари же хочет, чтобы человек ежесекундно вопрошал себя, всё ли он делает правильно, а не отделывался символическими танцами или песнопениями. — Так зачем же ей убивать людей? — беззвучно повторила девушка. Таурус собрался и выпалил всё как на духу; он долго нервничал и плясал вокруг этого вопроса, однако увиливать вечно было невозможно. — Как вы могли заметить, милая Настенька, ариманцы не заняты никаким полезным делом. Как же найти пропитание для многотысячного населения? Учёные Аримана безрезультатно задавали себе этот вопрос до того дня, пока город окончательно не принял нынешний вид, то есть лет двести семьдесят назад. Пять или шесть десятков лет прыгали мудрецы вокруг этого вопроса, пока самые дальновидные из них не объединились с неугомонными исследователями пятого этажа. Вдалеке от города ими были найдены огромные болота с веществом, похожим на тягучий и дурно пахнущий кисель. Мы называем его едукат. О, это лучшее открытие, что когда-либо совершали во Вселенной. Невероятное везение! Видимо, ангелы поцеловали Ариматару в самую макушку. При добавлении белковой основы едукат разрастается почти в 150 раз. Так получается тихми — субстанция, которая перенимает свойства любого вещества, с которым реагирует, тоже немного увеличиваясь в размерах. Вы, впрочем, видели, как это бывает. — И?.. — Ариман представляет собой закрытую систему. Человеческое мясо очень нежно и обладает всеми необходимыми минералами и микроэлементами. Из одного человека в среднем получается 6750 килограмм тихми, а дальше ариманцы вольны делать с полученной массой всё, что им заблагорассудится. Некоторые необычные материалы для поделок и оригинальные приправы, чтобы горожане могли экспериментировать с блюдами, мы добываем за пределами Аримана. То же касается и продуктов, потому что смешивать тихми с любой съедобной основой — гораздо выгоднее, чем есть его в сыром виде. Чтобы накормить город, нам требуется около тысячи человек в год — сюда я закладываю и расходование материала на поделки, а также на торговлю с Большой Землёй. Мы смешиваем тихми с золотом, как вы понимаете, чтобы получать деньги для нужд Верхнего города. Продукты, увы, на Большой Земле слишком дороги, поэтому нам выгоднее торговать с дальними племенами третьего этажа. Рожают у нас хорошо, поэтому Ариман может позволить себе такие жертвы. Утонувшие дома мы перерабатываем обратно в тихми, на пользу городу идут и погибшие во время Арихарата— ни грамма не пропадает, система работает идеально. Что случилось сегодня, когда незапланированно обрушился дом, я не знаю. Должно быть, Ари плохо закрепила палку и та упала на стол — подобный случай уже был около ста пятидесяти лет назад. Очень неприятное дело, конечно. Ума не приложу, как объяснять моим слушателям эту досадную оплошность на следующей встрече. Она идёт вразрез с выстроенной мной стратегией проповедей на ближайшие полгода. Единственное, что утешает в этой ситуации — невинно пострадавшие пойдут на пользу Ариману. Подкрепимся же этой мыслью, дочь моя. — Новых нарожаете, — с каким-то неоднозначным выражением лица ответила Настя. — Конечно, — мило улыбнулся Таурус. — К счастью, система нашего милого Пазюкулоса позволяет. Видели парящих сперматозоидов? Это он придумал около двухсот лет назад, когда город провалился в демографическую яму. Выдавливание мужественности быстро привело к увяданию мужской силы во всех смыслах. Тогда умнейший Пазюкулос придумал собирать дающее жизнь семя у тех, кто гибнул в грязи. Хоть одного мужчину с функционирующими тестикулами мы всегда найдём, а этого более чем достаточно. Вскоре после наступления смерти должные органы отрезаются, сперматозоиды подвергаются определённому излучению, а специальное поле, генерируемое расставленными по городу приборами, позволяет им парить в пространстве. Таким образом мы обеспечили продолжение людского рода при полудохлых мужчинах наших. — И не прибегая к огромной матке Желаннейшей из Женщин. Таурус поморщился. — Ох, уж это глупость, я соглашусь. Я увещевал Ари убрать это прозвище, выставляющее её посмешищем. Но её было не унять. Женское тщеславие, что поделать… У вас остались ко мне какие-либо вопросы? — Нет. — Вы хотите, чтобы я проводил вас в город? — Да. — Послушайте, — схватил он Настю за руку. — Теперь у вас есть только один путь. После всего, что я рассказал вам, вы либо отправляетесь в Верхний город и служите нам, либо идёте на тихми. — Хорошо. — Вы проследуете за мной?.. — Оставьте меня, — машинально вырвала руку Касьянова. — Мне нужно подумать. Если поначалу Настя живо реагировала на речи Тауруса, то к середине его рассказа замкнулась в себе, так что проследить её реакции стало совершенно невозможно. Губы девушки едва шевелились, отвечала она чисто механически и лишь изредка бросала на проповедника сумрачные взоры. — Ладно, — остановился Таурус, внимательно поглядывая на брюнетку. — Я вижу, вам нужно время, чтобы подумать, переварить всё услышанное. Даю вам время до завтрашнего вечера. Клянусь Великой башней, если вы не придёте в Верхний город, мы примем меры. А если начнёте болтать о том, что я вам тут понарассказывал, то в один день обнаружите себя утонувшей в грязи. Я не шучу. Плевать я хотел, чего там от вас хотят силы хаоса или света. Касьянова кинула на него мрачный взгляд и поспешила в Ариман, не обращая никакого внимания на отстающего мужчину.