Ариман вечно голоден

Глава 11. Свадьба пела После замечания Ари о том, что Касьянова — чужеродный объект в организме Великой Матери, девушка на некоторое время почувствовала незримое отторжение, поселившееся в Зашорах. Брюнетку как будто поместили под стеклянный колпак, отделявший её от ариманцев. К счастью, Зашоры были людьми сердечными. Они довольно быстро оттаяли, и холодное пренебрежение переросло в искреннее участие и желание помочь несчастной чужеземке стать частью города. С задумчивым изумлением Настя дала себя засосать в тихую жизнь добродушного семейства, наблюдая происходящие с собой метаморфозы со стороны. Когда отношения между членами семьи далёкие, натянутые, то в доме находиться скучно и тоскливо. Холодные ветра продувают такой дом, проникают сквозь трещины, гуляют по голым стенам. Но если в домашний очаг подбрасываются поленья взаимной любви и интереса, а воздух прогревается теплом сердец, то само пространство как будто оживает, видоизменяется. Здесь вы будете счастливы, занимаясь бог весть какой ерундой; вот и Касьянова со временем стала получать удовольствие от тихой жизни Зашоров. Она встроилась в энергетическую канву семьи так, что начала чувствовать настроение домочадцев без слов. В одно особенное утро, едва открыв глаза, девушка поняла, что намечается нечто прекрасное. В воздухе было разлито предвкушение праздника: пока Касьянова нехотя отходила от тяжёлого, тревожного сна, женщины дружно шушукались и бегали по дому, перенося какие-то тряпки. Наконец, Элайла выбежала в центр комнаты и с ликованием воскликнула: — Первокровь наступила! Зашоры в экстазе захлопали в ладоши, кинулись обниматься и целоваться. Вскоре они разбежались по соседям с криками «первокровь»; мало-помалу к дому начали стягиваться гости. — Иксит! — в блаженство голосила Элайла, лихорадочно покрывая лицо дочки поцелуями. — Какая же ты молодчинка! Как рано всё поняла и захотела! Сегодня ты стала на один шаг ближе к Святой Прародительнице… Я всегда знала, что моя Иксит исключительно талантлива! Даже суровая Дженита растаяла, будто масло; Касьянова впервые увидела, как на лице женщины играет мягкий, нежный свет, а глаза сверкают восторженным блеском. — Что здесь происходит? — шёпотом спросила девушка, помогая рассаживать посетителей и подносить им кушанья. — У Иксит начались священные крови! — с умилением произнесла Дженита, вытирая набежавшую слезу. — Она готова вынашивать малыша; в ней пробуждается дух Великой Матери, сегодня наша девочка приблизилась к неземному лику Ариматары-Мархур-Здормы. — Месячные, что ли? — с недоумением уточнила Касьянова. — Ах, точно, я вспомнила. И что, из-за этого весь сыр-бор? Дженита не успела ответить, так как побежала встречать новую партию гостей, обниматься с ними и целоваться. Люди рассаживались по принципу амфитеатра, на полу, кроватях и деревянных помостах, вплоть до самой крыши. Лишь в самом центре оставалась открытая площадка; когда дом заполнился до отказа, в центр торжественно вышла Иксит. Опоздавшим оставалось лишь заглядывать в окна. — Да омоются ваши дома священной кровью, — торжественно сказала девчушка и изящно поклонилась толпе. Иксит была одета в короткое платье, едва спускавшееся ниже пояса. По ногам её стекали алые ручейки. — Да придут на твой зов самые крепкие синие посланцы, да приумножится наш род многократно. Да будут твои священные крови густыми, как уличная грязь, да не угаснет твоё желание рожать три поколения кряду! — растроганно произнесла Элайла, заключила девочку в объятия и счастливо зарыдала. Ариманцы радостно зааплодировали и кинулись обниматься друг с другом, вытирая слёзы умиления. Мать семейства осторожно принялась собирать кровь с ног дочери в небольшой сосуд; гости по очереди подходили к Элайле, желая ей процветания рода, многочисленных потомков и лёгких Судных дней, а в благодарность женщина пипеткой клала красную каплю на аккуратно протянутый язык доброжелателя. — О Господи! — воскликнула Настя. Когда девушка увидела эту сцену в первый раз, её чуть не стошнило. Желающих было слишком много, а кровь Иксит скоро закончилась. — Вечером, дорогие друзья, вечером! — попыталась успокоить запротестовавшую толпу Элайла. — Дайте моей малышке время, и мы обязательно угостим вас священной первокровью, которая принесёт в ваш дом удачу и плодородие. А пока предлагаю провести обряд опоясывания. Моя доченька очень плохо себя чувствует, мне не хотелось бы утомлять её. Зал с недовольным ропотом расселся по местам. Женская часть семьи Зашоров начала выхлопывать странный ритм, который постепенно подхватили и другие. Под нарастающий шум к Иксит приблизилась Умини. В руках старушка держала два коричневых пояса: одним она обкрутила внучку под грудью, другим — в районе промежности. Раздались радостные аплодисменты. — Она теперь всегда будет так ходить? — с ужасом спросила Касьянова неизвестную ей женщину, сидевшую справа. — Нет, — ответила та, восхищённо всхлипывая. — Такие короткие платья мы носим только тогда, когда истекаем священной кровью, чтобы все видели наше достоинство. Или ты про пояса спрашиваешь? Да, отныне наша бравая Иксит получила право всегда носить их: сейчас это не видно, но в длинном платье они красиво подчёркивают живот, делая его большим и округлым, как будто беременным. Когда Святая Прародительница подарит ей первого малыша, Иксит сможет снять верхний пояс, ведь красота её и так будет видна, не нужно будет отдельно подчёркивать свои прелести. А если нашей девочке посчастливится дожить до старости — я верю, что она сможет, ведь праведнее Зашоров нет никого в Аримане — то она передаст свои пояса старшей дочери. Под всеобщий вопль ликования у виновницы торжества потекла новая алая струйка. Элайла приветливо замахала рукой Касьяновой, потом подошла к девушке сама и направила пипетку в сосуд со свежей кровью. Настя в ужасе вжалась в стену и в остервенении замотала головой. В глазах хозяйки дома промелькнуло удивление; впрочем, её живо обступили страждущие, и уговаривать строптивую брюнетку не пришлось. Благородная жидкость закончилась прямо под носом девчушки лет шестнадцати; её мать, разъярённая рыжая мегера, залепила несчастной смачную пощечину. — Вот же дура, — прикрикнула она. — На ровном месте упускаешь удачу. Прокляли тебя, что ли? — Но мама… — захныкала бедняжка. — Смотри на Иксит и учись! — повысила голос фурия, начав таскать девочку за косичку. — Она давно всё поняла! Сколько тебе надо объяснять, что ты должна иметь детей? Как заставить тебя захотеть это сделать?! — Но я хочу, хочу… — продолжала рыдать дочка. — Честное слово! Изо всех сил хочу! У меня не получается… — Что ты врёшь! — заорала бандитка так, что на неё обернулся весь дом. — Хотела бы — уже кровоточила! На Иксит посмотри! Вот как надо хотеть!.. Элайла подошла к скандалистке и начала ласково её успокаивать, заверяя, что нужно лишь немного подождать. — Я тоже боялась, что этот день никогда не наступит, — нежно ворковала хозяйка дома, гладя гостью по руке. — Даже ругала дочку иногда, чего уж греха таить. Но, как видишь, всё случилось. И в самый неожиданный момент! Всё самое лучшее всегда происходит, когда меньше всего этого ждёшь. — Ох, Элайла, — тяжело вздохнула скандалистка. — Твои слова — бальзам на душу. Однако Касьянова ясно читала в глазах блондинки торжество победительницы. Сквозь сочувствие женщины то и дело проглядывало лёгкое презрение к побеждённым. — Скажите, — задумчиво поинтересовалась девушка у Лоя, молодого светло-рыжего мужчины, который жил напротив и к которому она чувствовала душевную расположенность, — почему вы всегда с таким трепетом относитесь к священным кровям, если они означают не наступление зачатия, а его отсутствие? Как это связано с вашим культом деторождения? Лой как будто не понял вопроса. — Когда у богинеликой наступает первая священная кровь, — сказал он, с завистью поглядывая на Иксит, — это значит, что она готова родить. Кровью она заявляет всему миру, что хочет ребёнка; чем больше крови течёт из неё, тем сильнее её желание произвести для ариманцев нового брата или сестру. — Почему же тогда священные крови прекращаются, если женщина беременеет? — осторожно ответила Касьянова. — Да ведь она уже беременна, — удивился Лой. — Зачем ей кричать о том, что она созрела для деторождения, если плод сидит внутри неё? — То есть вы думаете, — уточнила девушка, не веря своим ушам, — что женщина сама регулирует, когда ей кровоточить? — Конечно. Разве не так? — ответил парень, смотря на неё пристальным, вопрошающим, сомневающимся взглядом. Брюнетка отвела глаза: даже если бы она и захотела нарушить данное Ариматаре обещание и устроить собеседнику культпросвет, время и место были явно неподходящими. Праздник закончился поздно, так что девушка толком не выспалась. Вообще в Аримане её часто мучили дурные, тревожные сны. Понять их природу Касьянова не могла: жизнь её была размеренной и безопасной, Зашоры в изобилии дарили ей душевное тепло, но каждый день, с пяти до шести утра, Настасья просыпалась от сновидений, в которых её хотело съесть страшное слизкое чудовище, или она убегала от огромной, нависшей над головой палки, жаждавшей её раздавить, или тонула в густой грязи. На следующее утро Дженита огорошила брюнетку известием, что та пойдёт с семьёй на свадьбу. Девушка почувствовала себя исследователем-этнографом, эдаким Шуриком в Стране чудес; после вчерашнего праздника первокрови фантазия безжалостно подсовывала ей варианты самых экзотических обычаев, которые Насте не терпелось увидеть. Чтобы привлекать меньше внимания, девушка решила одеться, как обычная ариманка. — Ах, доченька, — жалобно причитала Элайла, подбирая Настасье тунику по размеру, — глядеть не могу на твою чистую правую руку. Может, нацепим браслет-другой? — Нет, — твёрдо заявила Касьянова. — Стыдиться мне нечего, а врать — незачем. — Бедные, бедные ваши земли, — вздыхала хозяйка дома. — Вы настолько погрязли в скверне, что женщины совсем перестали рожать. Плодородие уничтожено на корню: ариподобные хилы и больны, они так сильно превозносят мужчин, что превращаются в бесплотные тени. Но это ничего, детонька: клянусь вагиной, однажды ты станешь частью Аримана, и Святая Прародительница пошлёт тебе в награду сразу шесть детей! А что? Родишь одним махом! — Пощади меня, Господь, — содрогнулась брюнетка. — Давайте сразу десять. У вас тут выделяют социальное жильё многодетным семьям? Когда все приоделись и Настя уже было решила, что пришла пора отправляться на свадьбу, наступило самое интересное. Дженита вынесла и раздала всем женщинам, даже трёхлетней Молионе, странные приспособления. Это были подушки со множеством верёвок; ариманки закрепили их под платьями, так что стало казаться, что все они на девятом месяце беременности. Апогеем стало то, что каждая макнула руку в любезно принесённый Урчи небольшой чан с красноватой краской и измазала себя под животом. — Что? Здесь? Происходит? — выпала в осадок Касьянова. — Давай, дочка, — сделала приглашающий жест Элайла, — разве ты не хочешь быть такой же красивой, как мы? — Подождите, подождите, — запротестовала девушка. — Я понимаю, конечно, что красота — в глазах смотрящего, но почему вы одновременно изображаете и беременность, и священные крови? Ведь кровотечение означает, что вы потеряли ребёнка. Дженита расхохоталась так, что у неё дёргано затряслись плечи. — Может, у вас, в порочных землях, беременной женщине мало ребенка, которого она носит в утробе, и негодяйка так сильно хочет ещё одного, что начинает кровоточить. Конечно же, боги в наказание лишат её плода! — закричала она. — Но наши женщины скромны и целомудренны; они так благодарят Великую Матерь за дарованное дитя, что и не думают просить новое, пока не родят. Так что никто у нас во время беременности не кровоточит! — А может, стоило бы… Моя подруга Минна, — сказала Элайла, с трудом скрывая зависть, — как-то блистала своими кровями, пока ждала малыша. Она так сильно хотела подарить миру новых детей Ариматары-Мархур-Здормы, что через пару подготовок родила тройняшек!.. Стоит попытаться. С нас точно не убудет. — А моя сестра, твоя несчастная тётка Глер, — резко возразила Дженита, — разлюбила крошку, которую носила под сердцем. Она захотела другого малыша и омыла пол своего дома священной кровью. Конечно, ребёнок обиделся и поспешил сбежать из утробы раньше времени… Так что я не стала бы рисковать с такими костюмами. — Это мой дом, — грубовато ответила блондинка. — У меня больше детей, мне виднее. Касьянова некоторое время молчала, очевидно, себя сдерживая; наконец, её чаша терпения лопнула. — Как, по-вашему, появляются дети? — спросила она, грозно сощурив глаза. Дженита снова рассмеялась, поражённая глупостью гостьи, но Элайла повелительным жестом прервала мать и терпеливо обратилась к Настасье: — Детей дарует нам Желаннейшая из Женщин, она посылает синих гонцов с неба на праздник Великого Оплодотворения; в Иных землях, где люди погрязли в скверне, богинеликие изнывают от желания рожать, но не могут. В гигантской глупости своей они изгнали Святую Прародительницу из сердца и заменили её стручконосцами. Но это ничего; однажды Ариматара-Мархур-Здорма раскроет для тебя своё святое лоно, и ты подаришь миру прекрасную девочку. Настя проглотила слова, подступившие было к горлу; она скрестила руки на груди и молча смотрела, как Элайла отошла к своей кровати и вернулась с небольшой баночкой, аккуратно неся её в вытянутых руках и не сводя трепетного взгляда со своего сокровища. — Вот, милые, — сказала блондинка мигом облепившим её дочерям, — здесь остатки священной крови с прошлого раза; нам как раз хватит, чтобы прихорошиться к празднику. Каждая женщина из семьи Зашоров опустила в банку палец и намазала себе кровью губы, веки и мочки ушей. Проходивший мимо Урчи с вожделением посмотрел на аловатую жидкость. — Хочешь, милый? — протянула банку Элайла. Мужчина колебался; было видно, что хочется ему невероятно, но всё же внутренняя щепетильность мешает ему воспользоваться столь большой милостью. — Не надо, милая, не переводи на меня своё сокровище. Я всего лишь сосискообразный, я гадок и неуклюж, кто оценит мою красоту? — Мне для моего Урчи ничего не жалко, — хихикнула Элайла, ласково пощипывая мужа за бока. — Цени жену, что тебе досталась! — грозно прикрикнула на зятя Дженита. — Другие жёны своим мужьям жалеют лишний кусок тихми, не то, что каплю священной крови. — Я ценю, ценю, — заверил Урчи строптивую тёщу, не забыв поцеловать супругу в щёку. — Настенька, давай я тебя накрашу, — ласково обратилась к девушке Элайла. — Нет-нет-нет, — стремительно попятилась Касьянова, чуть не упав от волнения. Хозяйка дома уставилась на девушку с непониманием и обидой; её губы предательски задрожали. — Эта чужеземка не достойна твоих даров, — проскрипела волочившаяся мимо Умини. — Жители Злых земель не знают, что такое гостеприимство, и не способны его оценить. — Да-да, я просто не хочу вас обременять, — промямлила брюнетка. Лицо Элайлы просветлело. — Давай так, дочка, — сказала она, — я подарю тебе каплю моей крови, а ты поделишься своей, когда придёт твой черёд. Всё-таки свадьба… Я хочу, чтобы ты была красивой. Настасья вымученно объясняла Зашорам, что пока не готова к таким подаркам, но обязательно распробует их потом. Понадобилось включить весь свой полемический талант, чтобы добрые люди от неё отстали. Праздничная процессия отправилась к нужному дому по тротуару: Элайла провела строгую ревизию мыслей каждого члена семьи и решила рискнуть. Уж очень всем хотелось прийти на свадьбу предельно привлекательными. — И что же? — спросила Настя, прилагая максимум усилий, чтобы идти быстро и не свалиться при этом в грязь. — Невеста себя тоже красной краской измажет внизу живота? — О нет, что ты, — позабавилась Элайла. — Иммия находится в разгаре священных кровей; иначе брак будет пустым и неплодородным! Веселье поражало размахом: половина улицы была накрыта деревянными настилами, которые пружинили на грязевой подошве, и ходьба по ним напоминала перебежку по качающейся палубе. Гости сидели небольшими группами на подушках, а на полу между ними стояли разнообразные яства. Члены семей брачующихся, словно перегруженные пчёлки, сновали, иногда падая, между гостями, стараясь удовлетворить каждого. Касьяновой не хватило места на подушках с Зашорами, и она расположилась неподалёку, в компании пяти незнакомых женщин. Столы с мужчинами стояли по краям праздничной зоны, где было довольно плохо видно новобрачных; шум и гам в этой части висел такой, что превосходил женскую половину раза в три. Казалось, представители сильного пола превратили застолье в состязание по словоплетению и громкости речи. Улица затонула под лавиной аплодисментов — то на высокий помост в центре поднялись новобрачные: крепкая, хорошо слаженная Иммия и фиалкообразный блондин Вамуф. Невеста была в коротком красном платье, а сбегавшие по ногам струйки крови походили издали на узоры причудливых колготок. Живот её был такого чудовищного размера, что девушка с трудом перемещалась. На помост также взошла высокая блондинка, и Касьянова даже издали смогла определить, что та — из Верхнего города. Было в жителях этой части Аримана нечто, что разительно отличало их от рядовых горожан: более спокойные и самоуверенные повадки, скользящее в глазах высокомерие и особое, насмешливое выражение лица, будто они знали нечто, недоступное простым смертным. Особенно разителен был контраст между мужчинами из этих двух вселенных. Кроме того, представители Верхнего города были куда более высоки и упитанны. Гордая незнакомка в красной мантии поднялась над парой, встав на маленький мостик; её прекрасно было видно всем, даже мужчинам на выселках. — Сегодня, братья и сёстры мои, — начала проповедница звучным, хорошо поставленным голосом, — мы сочетаем узами священного брака Иммию из семьи Улитов и Вамуфа из семьи Килов. Согласен ли ты, Вамуф, служить своей жене верой и правдой, удовлетворять любые её нужды и не раздражать утончённую натуру своими смешными претензиями на интеллект и особую избранность? — Согласен, — кивнул жених. Мужчины на пиршестве подхватили: «Согласен». — Согласен ли ты ежедневно смирять свою гордыню, вытравливать из себя грубое животное начало, присущее мужчинам; помнить, главная цель твоей жизни — ублажать жену свою? — Согласен, — повторил Вамуф; голос его дрожал от радости. Мужчины завалили смутившегося жениха овациями и свистом. — Благодаришь ли ты Святую Прародительницу за то, что родился стручконосцем, что она в великой милости своей наделила тебя почётной функцией: радовать лучшее из существ, что когда-либо были созданы, — женщину? — Милость её не знает границ, — умилённо ответил юноша. Все присутствующие одобрительно закивали; настал черёд невесты. — Иммия из семьи Улитов, чьи глаза ярче синих посланцев, а волосы — гуще драгоценной ариманской грязи. О, Иммия, величайшая красавица из существующих на свете, гордость Аримана, плодородная и добродетельная. Согласна ли ты получить в свои владения новый предмет — этого яйценогого? — Согласна, — ответила девушка. Несмотря на внешнюю силу и суровость, в ней плясало безумное волнение, которое можно было определить лишь по дрожащему голосу. — Да будет так! — торжественно закричала представительница Верхнего города. Проповедница сделала несколько размашистых пассов руками, выписывая в воздухе сложную конструкцию, несколько раз поклонилась и громовым голосом закричала: — Ариматара-Мархур-Здорма видит и благословляет ваш союз; да продлятся дни ваши, да родится у вас сто потомков, да будут они множиться в поколениях кряду, да будет дом ваш в Судный день стоять крепче, чем Великая башня! Жених подхватил невесту и закружил её на руках; гости повскакивали с мест, бурно приветствуя новую ячейку общества, зародившуюся на их глазах. Затем на помост поднялись женщины из обоих семейств. Под странную ритмичную музыку они показывали, как рожали друг друга, пока на свет не появились жених с невестой. Настасья перенесла всё внимание на праздничный пол, где располагались блюда из тихми: от сложности конструкций и необычности цветовых сочетаний захватывало дух. Впрочем, есть девушке совершенно не хотелось. Её вниманием завладел напиток, очень похожий на лимонад с приятным мятным привкусом, и она нещадно налегала на новинку, стремительно при этом пьянея. — Ты — чужеземка из Иных земель? — поинтересовалась соседка Касьяновой, брюнетка с большим крючковатым носом и мутными глазами. Язык её отчаянно заплетался. — Которая живёт с Зашорами? — Да, — коротко кивнула Настя, едва заметно отстраняясь. — Не с Зашорами, а у Зашоров, — назидательно поправила её дородная блондинка, наклоняясь за длинной, похожей на водоросль поделкой из тихми. Касьянова пробовала эту вещь раньше и нашла её по вкусу похожей на кактус, который посыпали красным перцем. — Великая Матерь пока что не приняла её в своё лоно, Илла. А когда примет, Настя станет членом семьи Аримана. — Не станет, Оима, — закатила глаза рыжая нахалка с носом-картошкой, сидевшая наискосок от Касьяновой. — Её не породила Ариматара-Мархур-Здорма из своего благословенного лона; что бы Настя ни делала, она навсегда останется приёмной. — Сердце Великой Матери настолько обширно, а душа — непревзойдённа, что она готова полюбить приёмное дитя так же, как неродное, — грозно прикрикнула на неё блондинка. — Давайте ещё принимать у себя уродов из Дейта… — кисло заявила спорщица. — Это ты мне говоришь, Цунна? — возвысила голос её соперница. — Я, хвала Желаннейшей из Женщин, выносила пятнадцать детей в своём чреве! Пятнадцать! И ты, пигалица, ещё будешь меня жизни учить? Оима потрясла перед носом противницы пятнадцатью браслетами (рыжая Цунна попыталась побыстрее спрятать свою руку с семью), и разговор был исчерпан. — А я слышала, — обратилась к Настасье вусмерть пьяная брюнетка, — что ты родом из Запретного города, но скверномыслила о Святой Прародительнице, поэтому тебя сослали жить к нам, это правда? Касьянова коротко помотала головой, стремясь за новым бокалом скрыть подступающее смятение. — Нет, Илла, — возразила тихая, очень маленькая девушка с резкими чертами лица, — её выгнали не из-за скверномыслия, а из-за испорченного лона. Оно отказывалось впускать в себя новую жизнь, и Великая Матерь оттолкнула своё строптивое дитя. — Святая Прародительница никогда не отказывается от своих потомков, — замахнулась на неё Оима, которая, к счастью, сидела слишком далеко. — Я удивлена, милая Чойя, что с таким складом мыслей ты пережила последний Судный день. — Однако я жива! — дерзко ответила Чойя, глядя матроне прямо в глаза. — Хоть на руке моей нет ни одного браслета. Подумайте сами, как я должна любить Ариматару-Мархур-Здорму! — Да при чём тут ты! — грозно накренилась тучная Оима. — Это всё благодаря твоей матери, что вскормила семнадцать отпрысков Аримана. Если бы не она, Желаннейшая из Женщин давно смешала бы ваше семейство с грязью. Да и то… Честно говоря, насчёт следующего Судного дня я не была бы так уверена. Когда она наваливалась всем своим телом вперёд, внушительно ставя ладони на колени и устрашающе разводя локти по сторонам, она напоминала Касьяновой главного бандита из «Джентльменов удачи». — Позор своего рода, нашла чем гордится, — презрительно затянула Цунна. — Я родила первенца на исходе пятнадцатой подготовки, после первых же священных кровей. Если бы я просидела до тридцати подготовок, как ты, без детей, я наложила бы на себя руки со стыда. — Поговори мне тут! — прикрикнула на неё Оима. — Святая Прародительница дала нам жизнь и не тебе решать, заканчивать её или нет! Хочешь, чтобы вся семья утонула в час расплаты? — Ах, — разрыдалась брюнетка Илла, вцепившись в Касьянову, — я бы лучше вообще не рожала, чем плодить сплошных яйценосцев! Пять мальчиков подряд, пять! Проклятая моя утроба, дефектный я урод, и зачем только я появилась на свет?.. Лучше б и не рождаться вовсе! Женщины сочувственно вздохнули; глядя на горе соседки, они позабыли все свои распри. Тем временем молодожёны подготовили новый номер: Вамуф переоделся в красное свадебное платье и измазал ноги кровью, совсем как у невесты. Мужчину, словно жеребца, оседала Иммия; тот ползал и послушно терпел всё её окрики, тычки и затрещины. Далее последовал ряд сценок, повествовавших о буднях семейной пары, где муж исполнял разнообразные прихоти жены. — Скажи мне, Илла, — тихо спросила Настя, уже не пытаясь высвободиться от прикорнувшей на её плече головки, — чем тебе так сыновья не угодили? — Да как же я продолжу свой род? — жалобно затянула брюнетка. Она выплакала все слёзы; тело сотрясалось иногда от лёгкой судороги, налетавшей, словно нежданный порыв ветра. — Так, — повысила голос Касьянова, со стуком ставя бокал на пол. — А мужчина к процессу размножения непричастен? — Нет, конечно, — пожала плечами собеседница, будто Настя сказала несусветную глупость по типу «коровы дают мёд». — Детей посылает нам Ариматара-Мархур-Здорма, а сосискообразные созданы ею для того, чтобы нас ублажать. — Не думали ли вы, — задумчиво поинтересовалась девушка, внимательно изучая небо, — что дети могут появляться из-за… постельных забав? — Ах, если бы, — рассмеялась Илла. — Как бы всё было легко! Один раз покувыркался — и на тебе ребёночек. Кумушки дружно захохотали; очевидно, эта идея показалась им очень остроумной. — Или лучше вот как: выпила стакан настойки — оп, проглотила зародыш, — подхватила Цунна. — Доставка прямо в живот! — Если б я беременела каждый раз, когда совокуплялась, — недовольно сказала Чойя, — я бы уже родила тут полгорода. — Ага, — радостно подхватила Оима, — а я бы забавлялась, пока ходила беременная. Чтобы если уж рожать, то сразу десятерых. Цунна нечаянно пролила на платье ярко-фиолетовую жидкость; она грозно замахала мужу, который сидел на другом конце пиршества, и мужчина мигом подскочил спасать любимую. — Это всё из-за тебя! — гневно заорала рыжая бестия, когда подоспевший красавец кинулся оттирать её платье. — Ты плохо посмотрел на меня, когда мы выходили из дома, и вот теперь целый день у меня всё валится из рук. — Я ничего не думал, милая… — мягко начал мужчина. — Поговори мне тут! — закричала Цунна, треснув со всей дури мужа по голове. — Меня сотворила Ариматара-Мархур-Здорма по образу и подобию своему, а ты, жалкий раб, рождён исполнять мои капризы! Вместо этого ты действуешь мне на нервы, день и ночь думаешь обо мне плохо и приносишь своими погаными мыслями несчастья в мою жизнь! — Зачем ты так с ним, дочка, — принялась увещевать её Оима. — Мужчинам тоже нужен отдых. Если бить свою вещь слишком часто, она сломается и не сможет тебя обслуживать. — Мужчину надо держать в узде, — строго ответила ей Цунна, наливая себе пьянящий напиток, тот, что так полюбился Касьяновой. — Они как животные; если не закреплять команды, то возвращаются в первоначальное, дикое состояние. — В Аримане давно нет животных, — зевнула Илла, — я даже не могу представить, как они выглядели, слышала только по рассказам из Запретного города. — А мужья нам на что нужны, — фыркнула Цунна, и все опять засмеялись. Громче всех ухохатывался её муж; он начал странно скакать, изображая, видимо, какое-то животное и веселя всех вокруг. Женщина, пришедшая в хорошее расположение духа, погладила своего маленького непутёвого стручконосца, и он счастливо отправился восвояси. — Нахалы, — мрачно заявила сидевшая возле Насти старуха, впервые открывая рот. Все тут же установились на женщину, будто только что узнали о её существовании. — Совсем за собой не следят ваши яйценогие. Что эта за метла у твоего мужа на лице? — Мне нравится, — нахмурилась Цунна. — Мужчина должен ухаживать за собой, чтобы походить на Ариматару-Мархур-Здорму! — закряхтела новообразовавшаяся собеседница. — Нынешнее поколение совсем не думает о том, как уважить жену. Эгоистичные скоты! В моё время щёки мужиков походили на попки младенцев. И вы ещё удивляетесь, что в городе становится всё меньше и меньше домов? — Я ему разрешила, — отрезала рыжая мегера. — Богинеликую не должны колоть волосы на лице мужчины! — продолжила скрипучим голосом старуха. — Сегодня мы разрешаем мужьям ходить небритыми, а завтра яйценогие обратят нас в рабство и заставят растить колбасу между ног. Нынешний Ариман никуда не годится; здесь разучились любить Великую Матерь и погрязли в скверне. Ещё немного — и у женщин пропадёт молоко, так что придётся пить мужское. Касьянова некоторое время вертела в руке бокал; она боялась, что, если вступит в разговор, наговорит лишнего и накличет на себя гнев Верхнего города. С безмятежностью мастера дзен, она наблюдала за панорамой ликующего пира и старалась не впускать в свою голову никаких мыслей. И у неё почти получилось. — Одной моей знакомой, — задумчиво произнесла Цунна, — Великая Матерь посылала одних только мальчиков. Я понимаю, что такова была её воля, и мы не в силах постичь замысел Святой Прародительницы, но всё же… Бедная Киния рехнулась от горя; когда её девятому мальчику было меньше подготовки, она утопилась в грязи… — Ничего удивительного, — важно встряла Оима. — Любая на её месте решила бы, что неугодна Желаннейшей из Женщин, и в наказание ей посылают одних лишь стручконосцев. — У Кинии всё было впереди, — с жаром кинулась доказывать Илла. — Следующей родилась бы девочка, я это точно знаю, просто глупышка не дождалась… — Сомневаюсь, — суховато сказала Цунна. — Если бы Великая Матерь хотела, что мешало ей одарить Кинию раньше? — Легко любить девочку, копию Ариматары-Мархур-Здормы! — не унималась Илла. — А ты попробуй впустить в своё совершенное сердце гадкого мальчишку, да не одного!.. Это было просто испытание. На своих негодных сыновьях, Киния училась искусству безусловной любви. Если бы она овладела им в совершенстве, вы бы все ахнули!.. Она начала бы рожать одну девочку за другой, стала бы рекордсменкой Аримана! — У моей троюродной сестры так и было, — согласилась Чойя. В любой компании найдётся человек, который подтвердит самые безумные вещи. — Мечтай, мечтай, утешай себя, — прицокнула языком Цунна. — Так или иначе, в доме погибшей Кинии остался безутешный муж и девять сыновей… Можно представить, через что он прошёл. Нет, до чего же бесполезные существа эти яйценогие! Грудь их неразвита, молоко противно на вкус и совсем не питательно; они говорят грубыми голосами, не могут мастерить красивые поделки, готовят отвратительно. Это не говоря уже о том, что сосискообразные редко могут делать несколько дел одновременно… Нет, право же, Святой Прародительнице не стоило производить их на свет. Ей следовало остановиться на женщинах; второй ребёнок всегда получается хуже первого, который забирает все соки. — Скажите, — всё же не удержалась Касьянова, — для женщин не предусмотрено никаких проповедей? Я ходила однажды на мужской вариант. Она решила дать себя маленькую поблажку, задать последний вопрос. Но, встав на этот шаткий путь, трудно удержаться от падения. Настя чувствовала себя Алисой, летящей в пропасть с пустой банкой из-под апельсинового варенья… Стоит только дать своему гадкому любопытству распоясаться, и всё — пиши-пропало! — Да на что они нам, — пожала плечами Чойя. — Нет, детонька, ариподобным такие проповеди совершенно ни к чему, — наставительно заявила Оима, отъедая нечто, похожее на виноград из чистого свинца. — Зачем лишний раз подчёркивать врождённое превосходство? Мы загордимся, а характер наш испортится до такой степени, что начнут страдать дети. — Я имею в виду лекции другого толка, — заметила Настя, всё быстрее крутя в руке бокал. — Такие, где учили бы более бережному обращению с мужчинами. Соседки захохотали так громко, что на них начали оборачиваться люди. — Слыхали? — воскликнула Цунна. — Сразу видно, насколько пропитано гноем сознание человека из Осквернённых земель. Нахваталась всякой заразы в Дейте и ещё разгуливает по нашим улицам. — Сегодня ты разрешишь своему мужу не драить в доме пол, — менторским тоном добавила Оима, — а завтра он проклянёт Святую Прародительницу и уедет кутить в кровавый Дейт. Илла поманила пальцем своего спутника жизни, сидевшего относительно недалеко. Высокий блондин, словно преданный пёс, радостно подскочил и подбежал к хозяйке. — Ни одного бокала больше, — развязно произнесла длинноносая нахалка, хватая мужа за шкирку и чеканя слова прямо ему в ухо; спьяну Илле казалось, что она шепчет, хотя было слышно всем вокруг. — Если ты опять перепьешь и не сможешь меня обслужить, я выгоню тебя из дома и заменю обычной палкой. — Не стоит так делать, детка, — мягко сказала Оима, когда мужчина, опозоренный, раздавленный, поплёлся восвояси. — Великая Матерь любит, когда её дети ладят между собой. Она хочет, чтобы все жили счастливо. — Ещё чего, — фыркнула Илла, — я богинеликая, мне всё можно. Внимание Насти привлёк сутулый мужчина, в одиночестве стоявший у края помоста. Он даже не пытался присоединиться к другим и с тоской смотрел на праздник. — Кто это? — спросила девушка. — Ох, — фыркнула Чойя. — Это Мид Олион. Хочется на праздник? Так тебе и надо, комок грязи! — Что же он сделал? — задумчиво поинтересовалась Касьянова. — Изменил своей жене, вот что он сделал! — гневно воскликнула Цунна. Её лицо исказила гримаса презрения; Настасья внимательнее всмотрелась в происходящее и обнаружила, что все кидают в мужчину осуждающие взгляды. — И что же, из-за этого нужно изолировать его от общества до конца дней? — заметила девушка. Женщины начали осуждающе фыркать, но их повелительно прервала Оима. — Ты не понимаешь, малышка, а я тебе объясню. Мужчины созданы, чтобы служить нам, ариподобным, быть нам опорой и вдохновением. Это единственное, что оправдывает их существование; как будешь поступать ты с вещью, которая сломалась и портит твою жизнь? Это каким развращённым и пасмурным сознанием нужно обладать, в какого тупицу надо превратиться, чтобы изменить жене! Я не совершенно не удивлюсь, если своим вопиющим поведением он накличет беду на семью и та не переживёт Судный день! — Женщина может изменять, это заложено её природой, — быстро затараторила Цунна. — Она готова сношаться, сколько душе угодно, её всегда хотят мужчины. А яйценогие что? Раз, два, и от боевого духа не осталось и следа. — Тебе просто не повезло с мужем, — хихикнула низкая пышненькая шатенка из соседней компании, что внимательно следила за их разговором. — Это тебе просто не повезло с мозгом, Анила! — прикрикнула ораторша. — Ты развратила своего стручконосца настолько, что он совершенно не бережёт твоё здоровье. А кувыркаться много — вредно для женщины. Вся кровь отливает от головы к матке, и там совершенно не остаётся благочестивых мыслей. Наши соседи любились так, что дом ходуном ходил круглые сутки. Они совершенно забыли о Святой Прародительнице и погибли в Судный день. — Одно совсем не исключает другого! — страстно воскликнула Чойя. — Я занимаюсь любовью каждый день, но за каждый миг, проведённый в постели, я провожу в три раза больше времени в очистительных ритуалах. Возношу специальные блюда из тихми на алтарь Святой Прародительницей, что стоит возле моей кровати. Здесь важно знать пропорции, вот и всё. — Нужны Великой Матери твои подачки, — фыркнула Илла. — Могу представить, какие там помои. — Скажите, — сказала Касьянова, чуть привстав с места, — я всё время слышу, как вы говорите про какой-то Судный день. Это фигура речи такая? Я никак не могу добиться от жителей Аримана, что всё это значит. Вы упоминаете Судный день вскользь, как избитое выражение; вы совершенно не вникаете в смысл этого понятия, для вас это пустой звук. Но стоит попытаться всковырнуть душу ариманца, чтобы достать оттуда секрет, попытаться наполнить эти слова смыслом, и всё меняется… Ваши глаза расширяются от ужаса и стекленеют, губы дрожат; лицо становится совершенно пустым и глупым. Вы как будто ничего не видите и не слышите перед собой, вы моментально переводите тему. Вот и сейчас… чёрт. — Хватит! — решительно хлопнула рукой Оима. — Свадьба на дворе, зачем о таких вещах говорить? Мы ещё надышимся смрадом и наплачемся в наши дни… Довольно! На какую тему мы говорили? Все как будто и забыли. Облачко ужаса незримо окутало компанию; Чойя смотрела в пол печальными, задумчивыми глазами, где стояли слёзы; Илла нервно пыталась сделать мощный глоток из бокала; остальные лишь тревожно переглядывалась между собой. — Сама скоро увидишь, насладишься зрелищем во всей красе, — с горечью прицокнула языком Цунна. — Если проживёшь хотя бы пару мгновений после его начала, конечно… — Не будем о грустном! — с энтузиазмом воскликнула Чойя. — Я уверена, что все мы переживём час гнева Святой Прародительницы. Да развеются ужасы Судного дня! Я знаю вас, девочки, вы особы праведные и плохого не замышляете. Да будут наши дома радовать глаз в поколениях кряду! Мрак, казалось, рассеялся в воздухе, растворился прямо на глазах. — Так о чём это мы говорили… — весело затараторила Илла. — Если стручконосцу сил на свою жену не хватает, какого черта он идёт налево? Нет, ты представляешь, какая наглость! — Жена может потерять желание к мужу, если тот плохо себя ведёт; так что в его интересах поддерживать хорошую погоду в доме, — степенно заметила Чойя. — Если богинеликая ему изменит, то сам виноват. Это же надо же быть таким идиотом! — Стремление женщины к измене — вещь абсолютно понятная и естественная. Это заложено в нас природой, но лучше стараться избегать этого, — строго поправила её Оима. — Разве так ведёт себя Святая Прародительница? В великой милости её сердца она думает даже о непутёвых сыновьях своих; вот и мы должны быть к ним добры, если хотим приблизиться к её светлому лику. Пусть часто мы хотим другого мужчину; всё же иногда, чтобы сохранить мир в семье, нужно отступиться от своих желаний. Нам не сложно, а мужу приятно. Бокал в руке Насти стал крутиться с какой-то чудовищной скоростью. — Как вы думаете, — медленно, осторожно поинтересовалась она, — у мужчины не может возникнуть желание полюбиться с другой женщиной, новой? Все так и прыснули от смеха. — Нет, откуда у него могут взяться эти мысли? — удивилась Чойя. — Мироздание и так было достаточно к нему щедро, что даровало возможность поклоняться жене своей. Наставница Филианира рассказывала нам прорывные назад, что в Осквернённых землях есть страны, где сосискообразных так много, что женщин на всех не хватает, и у одной красотки может быть до десяти мужей. Пусть славят Ариматару-Мархур-Здорму, которая, по бесконечной доброте своей, бережёт своих обидчивых сыновей и создаёт мужчин и женщин поровну. — Не совсем так, — заметила Цунна. — Мальчиков рождается немного больше. Они глупы, неразумны и мрут, как мухи; Великая Матерь заботится о том, чтобы ни одна её дочь не осталась без мужа, так что создаёт мальчиков с запасом. — К тому же дома, где больше сосискообразных, чаще гибнут в Судный день, — добавила Оима. — Неправда! — взволнованно возразила Илла. Кажется, у матери пяти сыновей был какой-то личный интерес в этом вопросе. — Раньше эта теория была популярна, но сейчас она уже опровергнута. Есть пару семей, не родивших ни одной дочери, но они стоят целёхоньки. — Вопрос времени, — цинично встряла Чойя. Настя чуть не прикусила язык от досады. Этот Судный день был невидимым слоном в комнате, которого постоянно выгоняли и который настырно возвращался обратно. А самое обидное, что этот загадочный зверь совершенно не разговаривал и не отвечал на терзавшие девушку вопросы. — Чушь-чушь-чушь, — торопливо парировала Илла. — Если бы это было так, то Аримата-Мархур-Здорма давно бы уже свершила праведный суд над грешниками. Но это не так, поэтому я жду, — мечтательно затянула брюнетка, — что однажды Святая Прародительница внемлет моим мольбам и начнёт посылать с неба ещё больше мужчин. Тогда у нас будет по десять мужей, как в Иных землях. Это была опасная шутка, поэтому поддержали её не все. Праздник плавно клонился к закату; жёлтое небо Аримана становилось всё более тусклым, день так и не смог разродиться в чёрную ночь из-за отсутствия солнца. Лишь воздух стал чуть темнее, а настроение придавила незримая тяжесть. На помосте для новобрачных завязалась странная котовасия: здесь сооружали огромную кровать с балдахином, и гости, заскучавшие было под конец свадьбы, оживлённо подтягивались ближе к арене действия. — О нет, — спохватилась Касьянова. — Только не говорите мне, что… Толпа облепила брачное ложе с присущей ей энергией любопытства; под глухой гогот гонга на постель взошли жених с невестой и начали медленно, торжественно, театрально совокупляться. — И вот зачем я на это всё смотрю? — сердито поинтересовалась у пустоты Настя, скрещивая руки на груди. Люди ликовали; одни раздавали советы, другие смачно комментировали процесс. Доставалось, конечно, бедняжке Вамуфу. — Хе-хе, да вы посмотрите только, как пыхтит! — презрительно вещал то один, то другой ариманец. — Ой-ой, как покраснел, тихми-потихми! Сдержать себя не может, дурёха! Когда всё завершилось, гости бурно зааплодировали. Смущённое лицо жениха в конце процесса вызвало небывалый взрыв гогота. — Ишь ты, трусишка, — тряслась от смеха Оима всем своим грузным телом, — как покраснел! Душа в пятки ушла! — Посмотрите на нашу Иммию! — гордо воскликнула Илла. — Вот где образец сдержанности и достоинства! Под легкую, весёлую музыку родственники молодожёнов начали разносить кубки, в каждый из которых была примешана капля священной крови невесты. Касьянова чётко осознала, что нужно убираться отсюда как можно скорее, пусть даже это будет невежливо по отношению к новобрачным. Протискиваясь сквозь разгорячённую толпу, она случайно задела большой сосуд с вязкой синей жидкостью. Тот нерешительно закружился на месте и почти вернулся в равновесие, но проходивший мимо подросток нечаянно пнул его ещё раз. Бутыль окончательно опрокинулась на пол, обдав невысокого, щегольски одетого блондина, стоявшего неподалёку. — Святые сосцы! — с негодованием воскликнул франтик. — Смотри, куда идёшь, ты, злобный выкидыш! — Чего торчишь, как большая пиписька? — не остался в долгу обидчик. — Ослеп на оба глаза? — Думаешь, я тебя в тихми не превращу? — злобно ответил павлин; его прекрасный, тщательно выверенный наряд был знатно подпорчен синей жижей. — Угомонитесь! — задребезжала стоявшая рядом старушка. — Судного дня на вас нет! — Давай решим этот вопрос по-женски, — примирительно вскинул руки недотёпа. Окружающие одобрительно загудели. Вместо драки, которую ожидала увидеть Касьянова, произошло бурное выяснение отношений с последующими лобызаниями, объятиями и вздохами друг у друга на плече. На окраине праздничной толпы девушка увидела Джениту; та стояла и выжидала, пока остальные члены семейства распрощаются с многочисленными друзьями и родственниками. — Как тебе праздник? — попыталась стать милой женщина, хоть по привычке у неё вышел сердитый окрик. — Когда-нибудь и ты окажешься там, на брачном ложе, если Святая Прародительница в великой милости своей примет тебя в семью Аримана. — Шедеврально, — скривилась Настасья. — Драки всё-таки мне не хватило. Скажи, Дженита… Мужчина же не причастен к процессу размножения, не так ли? — Так ли, — основательно кивнула матрона. — А что это за белая жидкость у него выделяется… скажем так, от любви? — Да от какой любви! — дернула плечами Дженита. — Это он со страху; мужчина — существо пугливое, чуть что, так сразу душа в пятки уходит. Он хотел бы кормить ребёнка, но не может. Грудь у мужика слишком хилая, недоразвитая, ведь он никого не любит. Поэтому у стручконосцев не вырабатывается молоко — так, вялый заменитель. Млако. — О Боги! — прошептала Касьянова, задумчиво оглядывая тонувшие в сумерках крыши Аримана. — Сюда бы феминисток. Ну просто парадиз, а не место. Гости понемногу разбредались по домам; ушли и Зашоры, оживлённо обсуждая по дороге свадьбу. Настасья поспешила зарыться с головою в подушку; впервые за долгое время она не видела никаких снов.