Место рядом с тобой

В жизни каждого из нас каждый день

происходит сотня выборов,

и не бывает их хороших или плохих.

Просто каждый из выборов создаёт другую жизнь,

другой неповторимый мир.

Но каждая жизнь заслуживает того,

чтобы её прожить,

каждая тропа — чтобы быть пройденной.

© Господин Никто (Mr. Nobody)

22 октября, 21:32. Токио, комната Кэзуки Эго.       Кэзуки сползает спиной по двери собственной комнаты, оседает на пол и обхватывает колени. В голове настоящий кавардак из мыслей и эмоций. Из-за неё только что выгнали футболиста. Она стала причиной разрушения карьеры, пусть нахального и хамоватого, но вполне одарённого спортсмена. И хотя чисто технически Рюсэй подписывал документы, о которых говорил отец, вряд ли он в действительности знал, чем может обернуться его поведение. Ей не жаль Шидо, но его взгляд, полный презрения и ненависти, вонзается в сознание тонкими укоризненными иглами.       Он перекладывает на неё ответственность за свой поступок.       До омерзения знакомая ей позиция. Но Кэзуки готова повестись, готова обвинить себя. Из-за слабости, из-за нарушения привычного порядка двое человек оказались в ситуации, которой не должно было произойти, поужинай она там, где положено.       Перед глазами до сих пор стоит Бачира за мгновение до удара. Она осознаёт: в ту секунду, когда Мегуру заносит кулак, он отлично знает, что силы не равны. При всей своей ловкости и точности Бачира не равен Шидо в физической силе. И всё же он не просто вступается за неё, но наглядно демонстрирует целой толпе футболистов свои притязания. А Кэзуки не собирается отрицать тот факт, что такое поведение чертовски приятно. Но сердце до сих пор ёкает при мысли, что стало бы с лицом Мегуру, если бы папаша не вмешался.       Теперь пути назад нет. Данный факт нужно осознать, переварить и принять. Делать вид, что её это не волнует, больше не выйдет. И после откровений с отцом есть шанс выбрать самой. Выбрать Мегуру Бачиру, даже если последствия выбора скажутся на ней не самым благоприятным образом.       Резкий, но ожидаемый стук в дверь прерывает поток размышлений. И голос, приглушаемый куском металла, врывается в сознание, как спасительный ливень в жару.       Признаться себе, что ждёт его, — значит разрушить последний рубеж внутренней обороны.       Она ждёт. — Пустишь?       Ей это нужно.       Ему это нужно.       Карточка норовит выскользнуть из вспотевших ладоней, пока Кэзуки возится с дверью. И эти тридцать секунд кажутся невыносимо долгими, почти бесконечными. Щелчок электроники, и Бачира оказывается в комнате. Кэзуки успевает лишь отступить в темноту, после чего форвард молниеносно сгребает её в объятья. Дверь захлопывается с гулким стуком, и комната снова погружается в полумрак. — Мегуру… прости… я, — она толком не понимает, за что извиняется. То ли за то, что ляпнула в коридоре, то ли за то, что случилось в столовой. Но Бачира качает головой, упираясь носом в плечо Кэзуки. — Я знаю.       Он пахнет древесным гелем для душа и собой. Почти так же, как и в день их первого поцелуя. И пока крепкие ладони перебирают тёмные пряди волос, Кэзуки вдыхает этот запах полной грудью. Ещё, и ещё, пока в носу не начинает щипать. Ещё один вдох, последний, спасительный, необходимый. Ей просто хочется поступить глупо, опрометчиво, необдуманно. Поддаться порыву, сметающему все границы, словно разрушительное цунами. Отпустить его сейчас — просто немыслимо.       Она сдаётся. Напрочь, без апелляций и альтернативы. Поступает так, как велит внутренний голос, который она отчаянно заглушала последние дни. Сейчас он победоносно вопит, захлёбываясь, ликуя и упиваясь моментом.       Между ними не остаётся свободного пространства, и ноги Кэзуки подкашиваются от каждого осторожного прикосновения. Мегуру проводит большим пальцем по щеке, опускается к губам и чуть оттягивает нижнюю. Невыносимо нежно, невыносимо близко, но ей всё равно хочется большего.       Плевать на «Блю Лок». Плевать на папашу. Плевать на то, чтобы будет завтра.              Только здесь, только сейчас. Только его руки на её бёдрах.       Мегуру тихо рычит, впиваясь в её губы, заставляя тело содрогнуться в сладостной истоме. Сейчас решение принять происходящее не выглядит жалким, напротив, кажется единственно правильным.       Бачира целует не просто требовательно — он без слов кричит о том, что никто, кроме него, не смеет быть рядом. Впрочем, едва ли она кому-то позволит.       «Моя» — прорывается сквозь каждое касание.       «Твоя» — безмолвный ответ не заставляет себя ждать.       Кэзуки чувствует, что совершенно теряет равновесие и, отступая на шаг, упирается в спинку кресла. Передышка дарит немного воздуха и возможность произнести робкое: — Спасибо, что заступился.       Она не видит выражение его лица, тусклый свет фонарей за окном очерчивает лишь соблазнительный силуэт. Но Кэзуки уверена, что Бачира улыбается. Своей лисьей улыбкой, от которой внутри что-то плавится. — Никто не посмеет обидеть важного для меня человека, — он складывает руки на груди и сейчас возвышается над ней, точно статуя. — Задашь глупый вопрос, который планируешь? — поддевает он, будто читая мысли.       «Я — важный человек? Почему? Как так вышло?» — в действительности на языке вертится множество фраз, которые хочется озвучить. Но Кэзуки рада, что Бачира останавливает. Вместо этого произнося только: — Мы знакомы пару недель. Но ты поставил на кон свою карьеру, рисковал. — Юи говорит, что, если человек твой, это сразу понятно. — Кто эта Юи? — Моя мама, — хмыкает форвард и тянет Кэзуки на себя, снова заключая в объятья. —Ты ей понравишься.       Мама? «Понравишься?» Как далеко он распланировал их совместное будущее? Пока Кэзуки приходит в себя от внезапности сказанного, Бачира подхватывает её на руки. В любом другом состоянии девушка непременно почувствовала бы себя неловко, но сейчас — всё правильно, и она не может и не хочет сопротивляться. Наоборот, обхватывает его шею трясущимися руками и впивается зубами в белую кожу. Этот порыв рвётся откуда-то из глубины, принадлежит внутреннему «я».       Бачира беззлобно шипит, сталкивая их лбами. Медовые глаза горят не меньшим азартом, чем обычно на поле. — Мстишь мне, — не спрашивает. Констатирует.       Ремарку Кэзуки оставляет без ответа. Она действительно мстит. За то, что ворвался в её жизнь безумным вихрем, нарушив привычное, разбив повседневное. Вкладывает в этот укус всю горечь после случившегося в столовой и одновременно всю благодарность за его поступок.       Бачира осторожно кладёт девушку на кровать и нависает над ней, вглядываясь в изменившееся лицо. — Ты такая хорошенькая, когда неправильная, — заправляет выбившуюся прядку за ухо. Прядка тут же выскальзывает снова. Как в каком-то романтическом кино, где любовь априори «навсегда».       Но «навсегда» — роскошь, достающаяся далеко не всем. И всё-таки Кэзуки покоряется пониманию: даже если не «навсегда», главное, что здесь и сейчас. Нет смысла желать беззаветного и чистого, когда всё естество тянется к тому, что близко и похоже на неё. Она понесёт любое наказание от судьбы, если таковому суждено последовать. Пусть придётся пожалеть, пусть даже страдать, но только не поступать «правильно».       Кэзуки представляет себя со стороны. Припухшие губы, абсолютный хаос, оставшийся от строгой высокой прически, красные глаза, неровные брови, потёкшая тушь. И всё равно он говорит ей такие слова. И они пропитаны теплотой, бесхитростной искренностью, в которую хочется верить. Хочется верить ему, отдавая всю себя без остатка.       Привычка никому не доверять, ожидая подвоха, с ним почему-то не работает. Наперекор характеру, здравому смыслу и принципам.       Бачира любуется ещё мгновение, а затем валит её на подушку, впиваясь в щеку требовательным поцелуем. Горячее дыхание распаляет ещё больше. Мегуру целует скулы, проводя по ним языком, затем опускается к шее. — Я снова разрешения не спросил, — шепчет он, упираясь одной рукой в матрас, чтобы не надавить слишком сильно, а второй беззастенчиво орудуя под юбкой. Кэзуки не помнит, как это произошло, но наслаждается каждым прикосновением крепких рук. — Издеваешься? — Есть немного, — он помогает девушке избавиться от рубашки, сам расстёгивает пуговицы и с каким-то благоговеньем наблюдает, как лёгкая ткань скользит по предплечьям, спадая за спину. Кэзуки не успевает вынуть руки из рукавов, как Мегуру касается губами ложбинки между грудью. От жара его губ тело будто повышает собственную температуру. Кэзуки зарывается руками в мягкие волосы, перебирает прядки и прячет глаза, утыкаясь ему в макушку. Ей стыдно встретиться с ним взглядом в такой момент. Она всё ещё не уверена, что готова открыться настолько — оголить собственные слабости.       Бачира не торопится, покрывая поцелуями каждый сантиметр оголённого женского тела. Вычерчивает губами невероятные узоры и не вынимает руки из-под юбки, где подбирается отчаянно близко к её белью.       Он не произносит вслух, но Кэзуки понимает. Он снова и снова оставляет отметины, кричащие — «моя». Возможно, ей стоит сказать Рюсею спасибо, ведь именно его действия заставляют Бачиру остервенело доказывать что-то, не отрываясь от её груди. — Можно? — выдыхает Бачира ей прямо на ухо. Кэзуки едва хватает на слабый кивок, а затем с губ срывается сладкий, выворачивающий нутро стон.       Бачира осторожно вводит внутрь сразу два пальца. За аккуратным движением следует острая боль. Но она длится лишь мгновение, а затем тело сводит приятной судорогой. Слишком хорошо, чтобы происходить на самом деле. Слишком правильно, чтобы остановиться хотя бы на секунду. Тело едва подчиняется мозгу, выгибаясь навстречу каждому движению неестественной дугой. Кэзуки плохо понимает, что она делает, двигаясь по наитию. Чувство стыда, остатки смущения, забиваясь в самый дальний угол, уступают место совершенно новой форме её личности. — Ещё, — собственный голос кажется неестественно требовательным. Мегуру на секунду замирает, вглядываясь в темноту, будто устраивая себе передышку. Но на деле он лишь проверяет её состояние. — Как скажешь, — добавляет ещё два пальца и едва придерживает ладонью живот, контролируя очередную судорогу.       Взрыв ощущений наполняет Кэзуки до самого горла, прорываясь стонами, которые она уже не пытается сдерживать. Она позволяет себе выплеснуть все эмоции, которые привыкла прятать глубоко внутри, хватаясь за широкие плечи человека, за такой короткий промежуток времени сумевшего уничтожить все круги обороны и взять её штурмом как какую-то средневековую крепость.       Бачира прерывается, чтобы стянуть брюки и футболку, оставаясь в одних спортивных боксерах. Как она и представляла: под формой скрывается почти идеальное рельефное тело, при одном взгляде на которое дыхание перехватывает от восторга. Возможно, и ему хочется видеть перед собой подобное тело, только вот Кэзуки не может похвастаться спортивной фигурой. Стыдливый румянец всё же приливает к щекам, и девушка искренне радуется, что её красное лицо в темноте не разглядеть. Занять руки, занять мысли. Чем угодно. Перехватить инициативу, чтобы не захлебнуться самобичеванием.       Кэзуки тянется к резинке трусов, подцепляет длинным ногтем и приспускает их вниз. Мимолётный взгляд на обладателя — и снова несмелые, изучающие движения руками. Ей хочется дотронуться до него именно там, сжать в руках, ощутить, привыкнуть.              Выскальзывающий член пачкает руки предэякулятом и ложится в раскрытую ладонь. Горячий, пульсирующий, наверняка большой, но сравнить Кэзуки не с чем. Бачира сдавленно хрипит, прикасаясь одной рукой к её волосам, слегка надавливая на макушку, а второй накрывая ладонь и задавая темп движениям. Кэзуки благодарит за подсказку глубоким поцелуем. Она впервые берёт инициативу в свои руки, сама прикусывает его нижнюю губу, проводит языком по свежей ранке, не отнимая руки от жаркой плоти. И этого становится слишком мало, недостаточно, чтобы удовлетворить желание стать с этим человеком ближе допустимого. Она беззастенчиво тянет форварда на себя. — Уверена, что готова?       Кэзуки не осознаёт собственного напора, и потому отрезвляющая фраза Мегуру кажется странной. Она готова как никогда.       Бачира осторожничает, некоторое время продолжая движения пальцами. Но он уже полностью лежит на ней, упираясь головкой во внутреннюю сторону бедра. — Потерпи, ладно?       Он осторожно толкается внутрь, покрывая её лицо нежными, совсем нетребовательными поцелуями. Утешает заранее. Извиняется за то, что последует дальше. А дальше следует резкая вспышка, и Кэзуки кажется, что она чувствует рвущуюся плоть внутри себя. Чувство отрезвляет, резко возвращая в реальность. Теперь она видит обеспокоенное выражение лица замершего над ней человека. Слышит учащённый стук сердца. Ощущает, как широкие ладони нервно сминают простыни. — Со мной всё в порядке, Мегуру.       Не показывать боль, не дать ему повода переживать за неё ещё больше. — Нужно привыкнуть.       Он двигается внутри, но очень медленно, едва уловимо. Даёт ей свыкнуться с новыми ощущениями, терпеливо ждёт, не ведясь на бодрую ложь. Проходит около трёх минут, прежде чем Кэзуки на самом деле привыкает и сама того не осознавая подаётся бёдрами вперёд. Мегуру изучающе осматривает её, склоняет голову на бок и затем толкается намного сильнее, чем раньше. Кэзуки едва не рычит от удовольствия. Боль отступает, заполняя нутро сладостным, приятным чувством, сводящим низ живота. Бачира делает ещё несколько плавных толчков, а затем ускоряет темп, чуть заводя её ноги себе за спину. Ей хочется ощущать внутри это бешеную пульсацию, утонуть в ритме диких движений. А когда Мегуру стонет ей прямо в ухо, чуть прикусывая мочку, Кэзуки не выдерживает.       Волна оргазма накрывает как разрушительное цунами. Она думала, что готова, что ждёт этого, но случившееся не похоже на пик удовлетворения при мастурбации. С Мегуру всё происходит иначе, совсем по-особенному. Кэзуки сжимает грудь, закусывает губу и нечаянно снова сталкивает их лбами. Но боль от удара ничто по сравнению с теми конвульсиями, в которых заходится тело. Бачира вытаскивает член за секунду до собственного оргазма, изливаясь в руку. — Не попал на тебя? — Н-н-ет. — Славненько, — Бачира перекидывает ногу через неё, замирая на секунду, чтобы оставить невесомый поцелуй на макушке.       Кэзуки наблюдает за тем, как Мегуру встаёт, закидывает полотенце себе на плечо и по-хозяйски направляется в душ, светя голыми ягодицами. Сама она едва может пошевелиться. В теле разливается истома, а сознание наполняет безмятежное спокойствие и безграничное счастье. 24 октября, 21:32. Токио, конференц-зал проекта «Блю Лок».       В этот раз отец вызывает Кэзуки не в свой кабинет, а в просторный конференц-зал на пятом этаже. Окна зала выходят на «живописную» стену соседнего здания, и потому по всему периметру потолка предусмотрено зонирование освещение. Свет ослепляет Кэзуки, которая на мгновение теряет ориентацию в пространстве. Когда же девушка возвращает зрительный контакт с реальностью, то натыкается на изучающий взгляд пронзительно голубых глаз. Его обладатель — миловидный мужчина в бежевом пиджаке с растрёпанной шевелюрой пшеничного цвета — беззастенчиво рассматривает младшую Эго. Между пальцев он перекатывает миниатюрные футбольные мячики.       «Очередной футболист», — проносится в голове Кэзуки, прежде чем она успевает оценить обстановку. Что ж, не стоило думать, будто её предвзятость в отношении игроков испарится в одночасье. Мимолётный взгляд позволяет оценить физические данные и конституцию. На форварда, способного присутствовать в «Блю Локе» в каком-либо качестве, незнакомец не тянет. С другой стороны, при первом взгляде на Исаги тоже сложно оценить всю мощь его потенциала.       Кэзуки велит себе не делать поспешных выводов и приветствует собеседника коротким кивком головы. А вот на последовавшую за этим простейшим жестом вежливости реакцию Кэзуки явно не рассчитывает. — Эго-сан, счастлив с вами познакомиться! — восклицает мужчина, срываясь с места и хватая её за правую кисть. — Меня зовут Розецу Токео! — от внезапного прикосновения Кэзуки становится не по себе, и хотя Розецу прерывает одностороннее рукопожатие довольно быстро, странное иррациональное ощущение тревоги проникает под кожу.       Электронные створки дверей за спиной издают характерный писк, и в зал широким шагом проходит Эго Джинпачи.       Кэзуки отмечает, что папаша не потрудился сменить костюм. Вероятно, Розецу не является высокопоставленной персоной. Впрочем, не требуйся тут личное присутствие, Джинпачи вряд ли явился бы сам, отправив на встречу её или Анри. — Господин Эго! — Не трудитесь, любезный, — Эго едва сжимает предложенную ладонь, а затем занимает место в самом конце зала. Стёкла его очков зловеще поблёскивают в свете многочисленных ламп. Розецу Токео не выглядит оскорблённым или раздосадованным, напротив, его глазки-бусинки вспыхивают неподдельным интересом. Он не глядя плюхается на стул с кремовой обивкой и призывно хлопает по такому же стулу рядом с собой. — Присаживайтесь, Эго-сан. Мы ведь ещё ждём госпожу Анри? — Розецу устремляет пытливый взгляд в конец зала. За короткое мгновение, которое больше напоминает молчаливую схватку, Кэзуки осознаёт сразу две вещи. Во-первых, садиться рядом с эмоциональным Токео нежелательно. Во-вторых, отцу его общество явно не доставляет удовольствия. Гадая, знакомы ли эти двое, или же папаша раскусил что-то, до чего она попросту не додумалась, девушка занимает стул прямо напротив Розецу. — Прошу прощения, предпочитаю не сидеть спиной к дверям.       Роцезу окидывает её вопрошающим взглядом, очевидно собираясь дать подобному поведению свою оценку, но вбежавшая в кабинет Анри избавляет Кэзуки от непрошеного мнения. — Господин Розецу, вы уже здесь! Приношу извинения за задержку. — Ничего, милая, — сладко улыбается Токео. — Садитесь же, садитесь! Итак, — начинает мужчина, широко расставив руки в приветственном жесте, — Японская футбольная ассоциация направила меня в «Синюю Тюрьму», обеспокоенная возможными осложнениями психологического состояния футболистов. Ещё до назначения я собрал все сведения от выбывших футболистов, а не так давно — вопиющее исключение! — Роцезу опускает глаза на бумагу перед собой, будто сверяясь, но Кэзуки отлично видит — бумага абсолютно пуста. — Шидо Рюсэй, исключённый позавчера, заявил, что его отстранение не было связано с футболом. — Шидо Рюсэй нарушил пункт соглашения, которое каждый футболист в «Блю Локе» или законные представители подписывали перед началом.       Кэзуки искренне благодарна Анри за то, что она перехватывает инициативу. Ответы отца, какими бы ни были, едва ли соответствуют представлениям о нормальности и вежливости, тем более — с точки зрения спортивного психолога. — Насколько мне известно, данное соглашение не обговаривалось с Ассоциацией, а стало быть, может подлежать пересмотру. Я просмотрел камеры наблюдения и обнаружил, что футболист по имени Мегуру Бачира так же нарушил соглашение, когда нанёс Шидо Рюсэю травму. С точки зрения других игроков, подобная выборочная снисходительность может негативно сказаться на атмосфере проекта. — Кто его родители? — спокойно осведомляется Эго, ни капли не меняясь в лице после проникновенной речи новоиспечённого психолога. — Едва ли это имеет значение. — Не сказал бы, — замечает Эго, демонстративно разминая кисть. — Я выгнал почти половину от общего количества игроков, но лишь этот случай носит индивидуальный характер. Полагаю, прямые связи с Ассоциацией дают неоспоримое преимущество. — Вы отрицаете даже малейшую возможность оказаться неправым?       Эго ухмыляется. — Назовите мне имя хотя бы одного исключённого игрока, кроме Рюсэя. — Лишь Шидо был исключён в результате нарушения сомнительных правил. — Что ж, вы полагаете, будто нарушение вне игры не считается основанием для исключения? Вынужден разочаровать: любой выход за рамки правил недопустим, в том числе и на поле. Умение держать дисциплину важно, ведь тот, кто систематически ставит себя выше установок, не способен видеть границы между жизнью и полем. Что касается Мегуру Бачиры, то соглашение не запрещает игрокам выяснять отношения любым способом, который не влияет на процесс игры.       Кэзуки искренне завидует хладнокровию папаши, ведь сама она едва держится, чтобы не вступить в открытый конфликт с этим типом. В ней нет той силы, которая позволяет отцу спокойно переносить любые угрозы и шантаж, нет силы, чтобы противостоять кому-то выше по статусу. Даже не имея за спиной такого «имени», как сейчас, Эго Джинпачи не позволял кому-то навязывать свои условия. Он всегда диктует их сам. Но знает ли он сейчас, как выйти из ситуации абсолютным победителем? — Оставим юридические вопросы, — останавливает Розецу. Его улыбка пробирает до самых костей, потому что буквально пропитана фальшивостью и пренебрежением. Кэузки удивляется, что не заметила этого сразу. Вот папаша точно раскусил «психолога», а может быть, они встречались и до этого, и он знал, с кем имеет дело. — Всё случившееся носит и иной характер. Мне показалось недопустимым присутствие в поле зрения стольких молодых юношей вашей дочери. Это ведь провокация, которую вы создали искусственно? — Токео резко разворачивается к Кэзуки, заставая её врасплох. Что ж, поведение мужчины логично. В этой комнате она — самое слабое звено. — Что вы делаете среди футболистов, милая? — Я изучаю игроков на предмет скрытых способностей и возможностей их развития.       Кэзуки искренне старается сдерживать истерические нотки в своём голосе, но отчего-то уверена — чёртов психолог отлично считывает её напряжение. — Но вы ведь инженер, а не психолог? К чему совмещать две абсолютно противоположные личины, дорогая?       Розецу поднимается с места, не убирая с лица гаденькую улыбочку. — Я направлю полученные сведения в Ассоциацию. Прежде всего они коснутся этого бедного мальчика, Шидо Рюсэя. Его возврат в «Блю Лок», опредёленно, вопрос времени. Что касается вас, Эго-сан. Надеюсь, что вы осознаёте всю серьёзность положения. Лучше всего вам оставаться в корпусе персонала, чтобы отслеживать состояние проекта с лучшими специалистами, любезно предоставленными для контроля «Синей Тюрьмы». Я отправлю вам расписание сеансов дополнительно, госпожа Анри, — бросает мужчина напоследок и, махнув рукой, покидает зал.