Место рядом с тобой

Я не хочу быть просто важной частью твоей жизни,

я хочу знать, что есть что-то более ценное,

что заставит тебя подарить мне свою преданность.

© Одри Хепберн

22 октября, 16:43. Токио, лаборатория «Блю Лок», кабинет Эго Джинпачи. — Эта контратака — их последний шанс, — равнодушно замечает Эго, когда Исаги устремляется к воротам соперников. Кэзуки прекрасно это знает.       Исаги. Бачира. Чигири.       Сердце замирает с каждым ударом по мячу, а затем продолжает работу с такой силой, будто жаждет пробить грудину и поддаться порыву влететь в ворота вместо мяча. — Он сделал из него приманку? — спрашивает Кэзуки.       Слишком очевидно. Но, задавая вопрос, она хоть чем-то минимизирует уровень стресса.       Накал матча становится почти осязаемым, Кэзуки не отрываясь следит за всеми мониторами разом, вскакивает с места и даже не замечает этого. Когда Бачира передаёт мяч Исаги, она почти уверена, что гол случится прямо сейчас. Куон у кромки поля орёт: «Забивай!» — Как разыгрался. Дошло, наконец, — хмыкает Эго, краешком глаза наблюдая за тем, как Кэзуки нервно опускается обратно на стул. — Его формула гола.       До девушки, распалённой футбольным сражением, не сразу доходит смысл сказанного. — Он часто забивал слёта, я думала, он уже в курсе, как это использовать. — Этот одиннадцатый почти всё время играл интуитивно. Неужели не заметила? Ах да, ты была занята более важными вещами. Ну, в таком случае советую тебе быть более внимательной во время второго этапа.       Кэзуки краснеет до кончиков волос. В отличие от отца, её смутить довольно легко. И прямо сейчас она буквально прирастает ногами к полу после очередного едкого замечания. Даже радостная куча из тел на экране не сразу вызывает закономерную улыбку. — Пять-четыре, — констатирует голос Анри. Сама она, ожидаемо, едет с очередного собрания руководителей. — Эго-сенпай, это просто немыслимый исход! Этим тюфякам из ассоциации точно должно понравиться. Кто мог предсказать такое развитие в финальном матче?       Кэузки не верится, что этот матч — последний в первом этапе. Кажется, вот только вчера она переступила порог «Блю Лока», ожидая, что будущие четыре месяца будут самыми тяжёлыми в её жизни. Но что-то меняется. Ощутимо, осязаемо. Прямо сейчас. Она смотрит в радостные лица, полные жизни и воли к победе, слышит восторженный голос Анри и перенимает от них трепет этого азарта.       Она выскальзывает в коридор, не дожидаясь завершения телефонного разговора, неосознанно бредёт вперёд, пытаясь переработать и принять свои чувства. Слишком много незнакомых, неясных ощущений, сопровождающих её в последние дни, кромсают привычную картину мира, превращают стабильное и правильное в незначительное и глупое. За последние недели в «Синей Тюрьме» Кэзуки изменяет почти всем своим принципам, наступает на горло той себе, что так долго была одна и научилась наслаждаться одиночеством. Или же обманывать себя.       Возвращаться в свою комнату почему-то не хочется. Ничего не хочется.       Команда «Z» вполне могла проиграть. И тогда Бачира Мегуру исчез бы из её жизни. Обязательно исчез. Они знакомы около месяца, так что никакого труда отказаться от случайной знакомой, да ещё и на фоне проигрыша, ему бы не составило. Но стало бы легче? У Кэзуки нет ответа на этот вопрос. Оправданий своему поведению — тоже.       Сможет ли она и дальше делать вид, что в её комнате несколько дней назад ничего не произошло? Сможет ли забыть свой первый поцелуй ради цели, которая теперь кажется невыносимо далёкой? «Больно. Как же больно».       Грудь сдавливает отвратительное ощущение неправоты. Что, если она ошибается во всём? В отце, в своих суждениях, желаниях? Что, если есть другой путь? Мир, в котором она любит футбол, устанавливает грамотные взаимоотношения с Эго Джинпачи, имеет право влюбляться в Мегуру Бачиру. Мир, в котором решения не обязательно болезненные и тяжёлые, а её желания имеют ощутимый вес.       Мимо Кэзуки проходят несколько членов команды «W». Одного взгляда на Наги и Рео достаточно, чтобы считать их негодование. Оба футболиста выглядят озадаченными. Едва ли разбитыми или уничтоженными — всё-таки они на двоих заколотили приличное количество голов в «Блю Локе», — но сбитыми с толку.       Наги. Рео. Это значит, что…       Все внутренности холодеют. — Кэзуки-чан? — доносится с противоположного конца коридора, и девушка чертыхается про себя, поднимая глаза.       Они не сказали друг другу ни слова за последние несколько дней. Остальные члены команды с понимающими ухмылками двигаются вперёд, пропуская Мегуру к Кэзуки. Между ними всего несколько метров, но дальше форвард не двигается. На его лбу блестят капельки пота, мокрая челка разметалась неровными прядями, от формы слышится знакомый запах «футболиста после напряжённой игры». Но даже так он выглядит великолепно, эстетично и невероятно притягательно. Кэзуки останавливает тяжёлый взгляд на полуоткрытых губах, и по её телу проходит сладкая дрожь, вызванная воспоминаниями о том, как они ощущаются на собственных. «Какая же ты дура, Кэзуки! Безвольная, бесхребетная дура». — Хорошая была игра, — рассеянно произносит девушка, невольно отступая на шаг. — Отличная, — соглашается Бачира. — Мы прошли во второй этап! Ведь прошли же?       Кэзуки нервно кивает. Впереди их ожидает встреча с «синим тюремщиком» — лучшей разработкой, сожравшей львиную долю бюджета. Кэзуки не сомневается: Бачира возьмёт свою сотню. Он задержится здесь ещё на несколько дней. Возможно, они снова встретятся в её комнате. Готова ли она к этому? Он уже украл её первый поцелуй, и подарить ему что-то большее — попросту безрассудно. Случайная связь без намёка на что-то серьёзное сломает её, вывернет наизнанку и бросит к ногам Эго Джинпачи. А что, если Бачиру не выберут, что, если в первом матче трое на трое он проиграет? Она останется в «Блю Локе» — а он уйдёт. Исчезнет из её жизни. Навсегда? — Ты меня избегаешь, Кэзуки-чан? — С чего ты взял? — осекается на полуслове, ловя насмешливый взгляд его глаз.       Откуда ему знать, что для Кэзуки каждая встреча, мимолётный взгляд, обаятельная ухмылка — настоящее испытание? Девушка старается держать хорошую мину при плохой игре. Напоминает себе, что вообще-то просто не может отвлекаться на такие глупости, ведь подготовка к поступлению и задания отца отнимают всё свободное время. Но все доводы, попытки, усилия рассыпаются прахом, едва Кэзуки бросает на него взгляд. Это не глупость — это потребность. Мегуру Бачира за столь короткое время вытесняет из её сознания всё рациональное и доселе важное, всё правильное и целомудренное, заполняя собой. Отцовское предостережение имеет, скорее, обратный эффект: да, она ненавидит футболистов, но, возможно, не всех, а только одного конкретного. А возможно, и не ненавидит вовсе? Возможно, раз уж об этом говорит Эго, стоит искать какое-то двойное дно? — Прости, в последнее время очень много работы. — Помнится, ты в «Блю Локе» не работаешь? — прищур медовых глаз выводит из себя. — Если переживаешь о том, что случилось в твоей комнате… — он делает паузу, как будто ожидая её протеста. Но отрицать бессмысленно, протестовать — тем более. Всё это действительно произошло. — Это может там и остаться. — Я не… — голос предательски дрожит. «Чёртова слабачка» — Ты не? — Не хочу, чтобы это прозвучало грубо. — Обычно, если люди хотят оправдать свою грубость, они так и говорят, — хмыкает Бачира, делая почти незаметный шаг вперёд.       Он прощупывает, пытается понять, может ли позволить себе сближение. Но расстояние между ними — иллюзия, потому что держать дистанцию Кэзуки вовсе не хочет. Наоборот. Она отчаянно мечтает, чтобы Бачира сократил её, разорвал нити, сдерживающие все её эмоции, понял без слов, создал кокон спокойствия и равновесия. Принял решение за неё.       Слишком многого хочет. — Бачира, это всё очень сложно. Мы сейчас не в том положении, чтобы позволить себе… — Позволить что?       Это просто поцелуй. Первый, но всё же самый обычный поцелуй. Никто не виноват в том, что она не успела познать его прелести в более привычном возрасте. Но в жизни каждого он рано или поздно случается, а вот триггерить детские травмы поцелуи вовсе не обязаны. И всё это так непросто, чтобы просто взять и вывалить на малознакомого молодого человека. Кэзуки хочется осуждать себя за поспешность действий. В конце концов, никто не отменял бушующие гормоны, да и годы фактической социальной изоляции берут своё. И всё же — болезненная потребность в том, чтобы прикоснуться к нему, провести рукой по волосам, обнять, взять за руку, становится почти навязчивой идеей.       Всего один шаг, одно движение отделяют её от желаемого прямо сейчас.       Кэзуки достаточно взрослая, чтобы контролировать себя.       Но недостаточно осознанная, чтобы понимать чувства и намерения других. Понимать «его». — Я просто не знаю, что сказать. — Всё было так плохо? — Не в том смысле, — Казуки беспомощно ловит ртом воздух, пытаясь подобрать нужные слова. — Я не знаю, что говорят в таких случаях. — Ну, что-то вроде: «Ты был хорош, Мегуру». Ладно, я шучу, — он спешно поднимает руки перед собой, выставляя ладони. — Не хочу, чтобы ты думала, что я так уж часто целуюсь. — А ты часто?.. — Первый раз.       Эта информация — самый настоящий удар под дых. Кэзуки казалось логичным, что Бачира натренировался на одноклассницах или фанатках школьной футбольной команды. Но уж в университете у него точно не было отбоя от поклонниц. Возможно, он лжёт ей прямо сейчас. Она ведь ничего не знает о нём, о его прошлом, о его жизни. В «Блю Локе» невозможно здраво оценить происходящее. Обратил бы он внимание на такую, как она, будь они, скажем учениками старшей школы? Кэзуки ведь единственная девушка в «Синей Тюрьме». Так неужели поэтому… — Почему я? — беспомощно вопрошает Кэзуки, не в силах противостоять собственной слабости. Она не должна спрашивать о таком. Это звучит слишком глупо, слишком наивно. — Если дело в отце, то, боюсь, мои привязанности не влияют на его решения.       Необходима всего секунда, чтобы осознать ошибку, которую она совершает, произнося эти слова. Брови Бачиры хмуро сводятся к переносице, в глазах прослеживается та же сталь, что и тогда, в общей комнате. — Так, значит, — ледяным тоном начинает футболист, и его голос буквально вибрирует от негодования, — ты считаешь, что дело в этом?       Кэзуки вжимается в стену. Неужели он может быть и таким? — Я не имела в виду, что… Да, чёрт возьми, Мегуру! «По имени». — Даже так? — Бачира удивлённо вскидывает брови. И в это же мгновение его руки оказываются по обе стороны от её головы. Эта близость опьяняет, сводит с ума, заставляет колени предательски дрожать. Кэзуки рискует вот-вот оказаться на полу, сползая по стене точно бобовое желе. — Ты вполне можешь не доверять мне, но думать в таком ключе не стоит, — он цокает языком, не отнимая рук. — Всё равно, какая у тебя фамилия, чтобы это ни значило, ты мне нравишься. И что-то подсказывает, что я тебе тоже. — Слишком много на себя берёшь. — Да что ты? — Бачира утыкается носом в её ключицу, делая демонстративный вдох. Тепло его дыхания приятно щекочет кожу, а внутри взрывается самый настоящий фейерверк. Эмоции сменяют одна другую, не давая ни единого шанса опомниться. Кэзуки ожидает, что за откровенной близостью последует поцелуй, но Бачира резко выпрямляется и склоняет голову на бок, выдавая обворожительную и вместе с тем фальшивую насквозь улыбку. — Если тебе чего-то хочется — только попроси.       За наигранной провокацией скрывается так много болезненного и важного. «Попроси меня». «Не заставляй меня просить».       У них ещё есть шанс отступить, притвориться, что ничего не было. Сейчас не время и не место демонстрировать слабость. Последний вдох, последний, ещё разочек, и затем тяжёлое: — Разве что немного личного пространства.       Момент всасывается в бесконечность с отвратительным чавканьем, утягивая за собой крохи волнующего смятения. Кэузки надеется, что он поймёт, примет без слов, прочитает между строк. Но разочарованный взгляд медовых глаз говорит за себя.       Его руки снова далеко. — Уже не терпится посмотреть на лучших игроков из других блоков.       Он машет рукой и скрывается за поворотом, оставляя девушку стоять в одиночестве. Опустошённую и несчастную.       Он ещё не знает, что в других блоках футболисты ничуть не выше по рейтингу. Эго позаботился о том, чтобы каждый из трёх сотен был уверен, что перед ним минимум двести пятьдесят шесть игроков.       Моральный слом для будущего подъёма. Так в духе папаши.       Звонок мобильного вырывает девушку из размышлений, заставляя вздрогнуть. — Сахарная, ты свои папки забыла, — голос в трубке зловеще тяжёлый. — Но я…       Трубка отзывается короткими гудками. Кэзуки со вздохом сжимает в руках четыре цветные папки и разворачивается на сто восемьдесят градусов.       Эго Джинпачи, кажется, не сдвинулся ни на сантиметр с момента, как она покинула комнату. Застывшей статуей он гипнотизирует монитор, на котором сгрудившаяся толпа игроков с любопытством оглядывает соперников из других корпусов. Единственным изменением выступает Анри, которая стучит по клавишам рабочего ноутбука. — Забрала папки? — Я их не… — Ну, раз уж пришла, то, может быть, посмотришь с нами индивидуальные отборочные? — Эго кивает на стул около себя, тот самый, на котором Кэзуки всего двадцать минут назад кусала ногти от напряжения финального матча. На самом деле он вовсе не просит и, скорее всего, был недоволен её уходом. — Итоши Рин первый, — сообщает Анри, не отвлекаясь от клацанья по клавиатуре. — Прекрасно.       Кэзуки отодвигает стул, чтобы сесть, и бросает взгляд на первого игрока, вступившего в схватку с «синим тюремщиком». 19 октября, 14:21. Токио, лаборатория «Блю Лок», столовая зона. — Ты ведь следишь за нами?       В столовой, кроме Кэзуки, протирающей столы — правда, скорее, для вида, — находится лишь один футболист — Итоши Рин. В этом корпусе он определённо выступает отцовским фаворитом, да и лидером всего блока, если на то пошло. Наблюдая за его матчами, Кэзуки не знает, что писать в своих заметках для отца, потому что Итоши осознаёт свой талант, использует его и совершенствует с каждой игрой. Он как губка впитывает все уроки «Блю Лока», не прилагая титанических усилий. Его можно сравнить с Наги. Однако, в отличие от блондина, Итоши готов трудиться как проклятый на благо собственной цели. — Прошу прощения?       Итоши встаёт, лениво подхватывает поднос и проделывает необходимые манипуляции с посудой. Чашка из-под супа исчезает в приёмнике, туда же отправляются палочки, а затем тарелка, блестящая от жира. Стейки за голы Рин получает регулярно. — Я не первый раз вижу тебя здесь, но качество работы, — он проводит указательным пальцем по поверхности одного из столов, — оставляет желать лучшего. А это значит, что цель твоя — отнюдь не уборка. Или ты просто паршивая уборщица.       Кэзуки сверлит нападающего взглядом. На языке вертится с полсотни колких острот, но девушка сдерживается от самых тяжёлых — так доверие не завоёвывают. — Для человека не с номером «один» на рукаве ты уж больно резво оцениваешь чужие старания.       Итоши удивлённо поднимает брови, очевидно, заинтригованный подобной смелостью. — Это место — просто ступень моего развития, поэтому, что бы тебе ни было нужно, я не намерен подыгрывать. — Как я посмотрю, с развитием этикета у тебя явно трудности, — Кэзуки спокойна. В отличие от многих местных обитателей, Итоши Рин своей цели не скрывает. Победа над братом — всё, чего он жаждет. Он и сам в состоянии развивать собственные сильные стороны, а «Блю Лок» услужливо подсказывает направление и помогает с ресурсами. И всё же Кэзуки — не часть этой игры. Величие Итоши не собьёт с ног того, кто не заинтересован в прямом соперничестве. Они не встретятся на поле, а значит, во всём остальном он ничуть не лучше неё и давить права не имеет.       И всё же. Одно дело — знать это, и совсем другое — применять знание на практике. — Беседы с тобой в мои планы не входят. Но раз уж ты ошиваешься тут, то будь любезна даже не пытаться разговаривать со мной. 22 октября, 17:14. Токио, лаборатория «Блю Лок», кабинет Эго Джинпачи. — Он растёт буквально на глазах, — шепчет Анри, кидая восторженный взгляд на Исаги Ёичи. Если бы за такие взгляды давали Оскар, то она ухватила бы парочку. И пока они оба — и Анри, и Эго, — поглощены ростом Исаги, Кэзуки следит за крайним монитором с левой стороны. Бачира оформляет сороковой гол. Он выглядит спокойным и собранным, не торопится и даже не смотрит на время. — Опачки, — только и слышит Кэзуки, когда голограммы начинают движение. Собран, сосредоточен, полон решимости.       Он забивает снова и снова, а глаза горят точно медовые угли, выжигающие на сердце уверенность в собственной победе. Решимость и желание играть в «свой» футбол слишком велики, чтобы отступать. И Кэзуки это нравится. Нравится смотреть на него значительно больше, чем на собранного, но помешанного на жажде обойти брата, Рина или в последний момент осознающего собственную силу Исаги. И дело вовсе не в том, что он обратил на неё внимание — дело в том, что даже тогда, в тот первый раз, она видела только его. Наверное, Кэзуки стоило осознать свою слабость раньше: возможно, получилось бы выстроить оборону, не подпустить его так близко, чтобы не стало слишком поздно. Но до неё доходит только сейчас — она выбрала его. Осознанно, не от безысходности. Потому что его одиночество так похоже на её собственное.       Бачира заканчивает чуть позже Исаги, но выглядит по-прежнему довольно расслабленно. Желание Сейширо Наги присоединиться к Исаги, а стало быть, и к Мегуру тоже, Кэзуки ничуть не удивляет. А вот реакция Рео — очень даже. Процесс сепарации ему, очевидно, совсем не нравится.       Кэзуки кидает взгляд на отца: сцепив пальцы в замок, он выжидает нужного момента, чтобы разразиться как гром среди ясного неба, обрушиться на футболистов потоком новой информации, наслаждаясь их безраздельным вниманием. — Мои драгоценные таланты. Сейчас я объявлю новый рейтинг «Блю Лока», основываясь на вашем прохождении предыдущего испытания.       Кэзуки знает, что в этот раз рейтинг отражает очерёдность прохождения предыдущего испытания, а значит, Итоши Рин получит-таки свою заветную единицу на предплечье. В глубине души девушка надеется, что всё же ненадолго. — Матчи трое на трое, — шепчет Анри, не сводя взора с экранов.       Футболисты перешёптываются, осматривают возможных соперников. От решения, которое они примут сейчас, зависит слишком многое, чтобы торопиться. — Как думаешь, сахарная, сыграют они с первым номером?       Кэзуки не видит смысла переспрашивать, кого именно папаша имеет в виду, так же как и не видит смысла отвечать. Разумеется, они сыграют. Глупо отрицать, что жажда сразиться с кем-то сильнее в этих юношах граничит с безумием и полным пренебрежением здравым смыслом. Ни один из них не думает о том, что будет с ним после проигрыша. А она — думает. Страшится и корит себя за то, что ей вообще есть до этого дело. Эго тоже это понимает, и потому вновь переводит маниакальный взгляд к мониторам. Ответ дочери ему не нужен: он отлично знает, о чём она думает. Банальная и предсказуемая Кэзуки. Это всё про неё. 22 октября, 18:55. Токио, лаборатория «Блю Лок», кабинет Эго Джинпачи.       Проиграли. Итог закономерен. Она знала это с самого начала, но надежда на чудо теплится в душе до финального — пятого мяча.       Предсказуемо. Безрассудно. — Похоже, твой фаворит задержится до третьего этапа, — серьёзно заявляет Эго, протирая очки. — Он и так бы не вылетел. — Ну разумеется.       Не показывать заинтересованности не выходит. Все маски, которые Кэзуки с успехом применяет до этого, с отцом — не более чем пыль. Джинпачи ухмыляется и буквально поглощает пространство вокруг, минуя оборону и способность Кэзуки выглядеть уверенно. Бачире, впрочем, тоже неплохо это удаётся.       В голове навязчиво крутится только одна мыль: если бы выбрали Исаги или Наги? Сейширо казался куда более логичным вариантом. Бачире просто повезло. Кэзуки сравнивает своё состояние с первой поездкой на американских горках. Горки она до сих пор ненавидит. — Соберись, сахарная. У нас ещё много работы.       Впереди столько матчей: некоторые пройдут одновременно, но каждому необходимо уделить внимание. Тем не менее Кэзуки с трудом концентрируется на играх, а пометки делает, скорее, механически. Щемящее чувство в груди не отпускает, пробираясь прямо под кожу, расплавляя все внутренности.       Когда последняя игра подходит к концу, Кэзуки почти не осознаёт, что происходит вокруг. Перед глазами плывут изображения, повторы и лица проигравших. Мониторы гаснут, а вместе с ними будто гаснет и она сама.       Футбол вокруг неё. Она внутри футбола. Такое чертовски приятное и между тем раздражающее чувство.       Анри бесшумно покидает комнату, и Кэзуки тоже спешит ретироваться. Пока отец ничего не сказал, пока не бросил очередную колкость, ей лучше убраться из кабинета, не привлекая лишнего внимания. Но у самой двери она вдруг останавливается. Откуда берётся смелость, чтобы первой задать вопрос, девушка не знает. Наверное, оттуда же, откуда глупость, толкающая в принципе открыть рот. — Я думал, ты убегаешь, — хмыкает Эго, поднимаясь со стула и демонстративно разминая длинные пальцы. — Можно спросить? — С каких это пор тебе нужно разрешение?       Как будто он ответит, если не будет достаточно подготовлен. Эго Джинпачи неожиданных вопросов не любит, ведь именно поэтому: — Но в прошлый раз… — В прошлый раз, — перебивает Эго, — ты была намерена уничтожить меня за очередную манипуляцию. — Так манипуляция всё же была? — она тоже умеет играть в этот безумный пинг-понг. Учитель попался чертовски хороший. — Мы с тобой под одной крышей прожили восемнадцать лет. Если бы за это время ты не научилась читать меня, я был бы бесконечно разочарован. Не научилась.       Но признание этого факта Кэзуки считает личной победой. Пусть папаша и его логика не всегда ей поддаются, зато у неё есть сила признать собственную слабость и работать над ней. Только вот давно ли она стала настолько сильной? — Ты уверен, что сейчас ситуация обстоит иначе? — Сейчас ты не уйдёшь, по крайней мере, пока у тебя есть сдерживающие факторы. Так что валяй, задавай свой вопрос. — Почему, если ты хотел, чтобы я осталась, ты не сказал об этом? Почему, если считал, что я ошибаюсь, просто промолчал, дал денег, отпустил? — Ты задала целых два вопроса, сахарная.       Чёртов папаша в своём репертуаре. Удерживать напряжение без капли сочувствия к её оголённым нервам так в его стиле. — Придётся тебе ответить на оба. — Разве ты не этого хотела? Сбежать из дома, быть подальше от папочки, который постоянно тебя контролирует?       Эти слова звучат резко, но являются истинной правдой. Ведь именно этого Кэзуки действительно хотела. Не просто хотела — маниакально жаждала, будто с этим побегом всё решится. Но правда всегда была в том, что сбегала она от самой себя. Далеко от себя не убежать.       Слова, которые Эго произносит в следующее мгновение, становятся красной тряпкой для её воспалённого мозга. — Я отпустил тебя, потому что она бы так сделала.       Эго поворачивается спиной, и его голос искажается в сознании, будто доносится из подвала или колодца.       За секунду до взрыва наступает тишина. Тишина, которая нужна для вдоха. Побольше воздуха, чтобы уместить в выдох всё, что скрывается за страхами и барьерами. — Не смей! Мы не знаем, как бы она сделала! Мы не знаем, не можем знать! — крик рвётся откуда-то изнутри, разрывая саму душу. — Она умерла, умерла, потому что тебя не было рядом! Она умерла, — Кэзуки захлёбывается в собственной ярости, — потому что ты был футболистом!       Боль от утраты захлёстывает волнами, создаёт вакуум и отдаётся в ушах ярким звоном. Кэзуки столько лет отвергает это горе, столько лет бежит от него. Потому что на самом деле все эти годы винит ещё одного человека. Человека, который был рядом, но ничем не сумел помочь. Слишком маленькая, слишком слабая. Она колотит по спине отца маленькими кулачками, вымещая всю злость, накопленную за время, которое он у неё украл. Время, которое они могли провести вместе, как семья. — Кэзу, — мужчина разворачивается, мягко перехватывая её запястья, — иди сюда.       Тяжёлая рука ложится на макушку, и Кэзуки вовсю пачкает его рубашку слезами. Жгучими, солёными каплями многолетней обиды.       Он никогда не говорил о матери, никогда не рассказывал, какой она была. Тогда Кэзуки казалось, что это самое настоящее предательство. Она умерла — и Эго Джинпачи просто сделал вид, что её не было. Сосредоточился на воспитании дочери, которая была так похожа на неё. Но сейчас Кэзуки кажется, что на самом деле это она предала его.       Не спросила. Закрылась. Обвинила. Отдалилась. Возненавидела. — Твоя мама обожала футбол, — тихо произносит Эго, кладя острый подбородок на её макушку. — Она была менеджером одной из команд, в которой я играл. — Ты никогда не говорил. — Я хотел, чтобы вы были со мной, чтобы она не бросала работу и мы могли ездить на игры вместе, как и раньше. Но она выбрала тебя, Кэзу. Выбрала быть с тобой, воспитывать тебя дома. Ты считала, что футбол виноват в том, что она умерла, и я не собирался допускать, чтобы ты думала, будто хоть как-то причастна к тому, что случилось. Может, я и не был достаточно хорошим отцом, но принять удар на себя я считаю правильным решением. — Я всю свою жизнь пыталась доказать тебе, что чего-то стою. Чтобы ты посмотрел на меня, а не просто выполнял родительские обязанности. — Я всю твою жизнь учил тебя не оглядываться на чужое мнение. — Плохо учил, — Кэзуки делает безобидный удар в область сердца. — То, что случилось с Тейко, — случайность, в ней никто не виноват, ни я, ни тем более ты. Но то, что ты ломаешь собственную жизнь из чувства вины и обиды, — глупость, которую я не собираюсь тебе позволять. Ты помнишь, почему решила стать инженером?       Кэзуки помнит. Помнит, как будто этот диалог состоялся секунду назад. — Потому что ты сказал, что у меня нет таланта. — А он есть? — Есть.       Эго усмехается, отстраняясь и удерживая её за плечи. — Я создал «Блю Лок» не только для того, чтобы поднять с колен японский футбол. Я создал его для того, чтобы ты поняла: выбирать не нужно. Футбол тоже может быть частью твоей жизни. Отвергать очевидное бессмысленно. — А сюда зачем запихнул? Хотел, чтобы я себе нашла себе парня-футболиста?       Взгляд Эго на секунду сверкает сталью. — Это побочное. Плюс или минус — я ещё не решил. — Здесь полно футболистов, неужели не думал о том, что если я буду ошиваться среди кучки форвардов… — Джинпачи прерывает тираду дочери, поднимая руку вверх. — Каждый из них предупреждён, что за неподобающее поведение «Lock off» обеспечен. В том числе это касается персонала. — Но Мегуру… — А твой Мегуру пришёл ко мне разрешение спрашивать. 22 октября, 20:47. Токио, лаборатория «Блю Лок», центральный коридор.       Усталость и чувство голода обуревают Кэзуки, заставляя её желудок жалобно урчать. Но в привычный зал для персонала, где ей и полагается ужинать, она не торопится. Слишком много информации и эмоций. Справиться в одиночку с таким объёмом воспалённый мозг просто не сможет. Прикидывая, не случится ли чего страшного, если поесть с футболистами, девушка не глядя преодолевает нужное расстояние.       Ответа на вопрос, хочется ли ей встретить Бачиру, нет. Никаких мыслей. После десятка матчей и разговоров с отцом голова абсолютно пустая, а сил хватает лишь на механические движения палочками. Но отчего-то мысль, что Бачира где-то рядом, наполняет существование скрытым смыслом. Кэзуки оказывается достаточным просто знать: он ещё здесь, в «Блю Локе».       В столовой значительно меньше народу, чем прежде. Только сейчас к ней приходит осознание, что львиная доля участников навсегда покинули эти стены. А ещё Кэзуки понимает, что данный факт её больше не заботит. Прежде казалось, что методы отца слишком категоричны. Сейчас Кэзуки согласна почти со всеми. Ни к чему тратить жизнь на попытки достичь успеха там, где он тебе не светит. А вечного прозябания на скамейке запасных она не пожелала бы и врагу.       От запаха пищи желудок сводит неприятным спазмом. Карточка, приложенная к сенсорной панели, провоцирует писк. В отличие от участников, Кэзуки позволяется выбрать любое доступное в меню блюдо. Пока она гипнотизирует панель невидящим взглядом, за спиной начинают перешёптываться. Кэзуки различает с десяток голосов, но тот, что в следующую секунду обрушивается прямиком ей в ухо, вызывает волну раздражения. — А я тебя видел, куколка. Не думал, что уборщицам позволено обедать с футболистами!       Кэзуки знает, что голос обращается к ней, но усталость берёт верх, и девушка отказывается даже от простой язвительности в сторону наглого форварда. Побуянит и отстанет. С ними всегда работает принцип потери интереса. Вызывать повышенную заинтересованность в своей персоне без лишней необходимости Кэзуки вовсе не хочется. Кроме того, что-то ей подсказывает: голос принадлежит Шидо Рюсею. И в памяти ещё свежо напутствие отца на его счет: «С этим лучше не связывайся — его анализировать бесполезно». — Эй! — к несчастью, у Шидо жёсткий и властный характер, но что куда важнее — он не привык получать отказов. И упаси Месси кому-то проигнорировать его величество. — Ты что, оглохла?       Последние слова форвард произносит прямо над ухом Кэзуки, требовательно разворачивая её лицом к себе. Его мозолистые от тренировок ладони накрывают щёки, обжигая внезапностью прикосновения. Но, уставившись в лицо надменного футболиста, девушка не испытывает ничего, кроме злорадства. Увы, не каждый качок с атлетичным телосложением вызывает в ней тянущее жгучее безапелляционное вожделение, граничащее с потерей сознания. Это подобие эволюционировавшей гориллы хочется только треснуть. Кэзуки уже прикидывает, сможет ли дотянутся до его рожи, или же придётся обороняться менее гуманными способами, как вдруг: — Тебе что, в детстве не говорили, что девушек обижать нехорошо? — Свали, челкастый, я не с тобой разговариваю.       Его тяжёлые руки сжимают Кэзуки сильнее. — Но я-то с тобой.       Кэзуки видит лицо Бачиры — насмешливо-расслабленное, как и всегда. Но что-то меняется едва уловимо, когда Шидо разворачивается, наконец, отпуская Кэзуки. — Ты что, в уши долбишься? Свали, сказал. Мы с этой красоткой заняты, — Шидо со всей силы ударяет её рукой по ягодицам.       Кэзуки не сразу осознаёт, что этот хлёсткий звук имеет к ней самое прямое отношение. Сквозь ткань брюк она всё ещё чувствует руку Рюсея. Ментальный отпечаток будто прожигает на ткани дыру. Кэзуки ловит ртом воздух, пытаясь справиться с волной гнева. Нужно что-то сделать или сказать. Язвительные реплики генерируются в мозгу со скоростью света, но каждая застревает в горле тугим комком. Чувство дичайшего унижения сменяется на ярость, а затем — ужас. И тут Бачира оформляет чёткий удар по носу задиристого форварда. Характерный хруст оповещает о том, что нос Шидо, скорее всего, сломан. — Мегуру, — собственный голос кажется жалким и беспомощным, а затем и вовсе тонет в диком рёве. — Ах ты говнюк мелкий!       Мысль о том, что Рюсей может сделать с Бачирой, буквально пригвождает Кэзуки к месту. Ладони холодеют, а лицо продолжает гореть огнём.       И тут многочисленные экраны по всему периметру столовой загораются ослепительными вспышками, заставляя участников драки отвлечься на несколько секунд. Этого вполне достаточно, чтобы завладеть вниманием всех присутствующих. Ещё никогда Кэзуки не была так рада видеть лицо отца. Эго Джинпачи не выражает особой заинтересованности развернувшейся сценой, хотя Кэзуки хочется верить, что он злится так же отчаянно, как и Бачира. — Неогранённые мои, не хочется отвлекать вас от столь занимательного действия, но прошу вас перестать понапрасну тратить силы. Так как вы все уже сыграли первые матчи второго этапа селекции, пришла пора вводить новые фигуры на нашу импровизированную шахматную доску. С этого дня вы обязаны посещать сессии у спортивного психолога, — Кэзуки терзает неприятное предчувствие. — И ещё одно, — Эго скалится, обнажая ровные зубы, — Шидо Рюсей — «Lock off».