Лион, Лев Запада

      Люцериус Веларион ожидал. И с каждой секундой, с каждым повторяющимся звуком шумного города, который можно было расслышать из окон Красного Замка, он становился всё более нетерпеливым и раздражённым.       В рукаве он спрятал свёрток. Это была карта.       Он прошёлся по комнате широкими шагами, но внезапно бросил это занятие. Принялся рассматривать свои кольца на свету, но и это ему вскоре надоело.       В груди его поднимался огонь, грозящий перейти в гнев. Как это всё грубо! Он ожидал куда лучших манер от сына Тайвина. По всей видимости, он допустил страшную ошибку.       Усевшись в одно из кресел, он принялся набрасывать мысленный план разговора. Он всегда так делал, не желая быть застигнутым врасплох какой-то непродуманной деталью, ведь столица сурово наказывает любую невнимательность, подобно опасному насекомому, которое стоит сбросить и раздавить прежде, чем оно укусит человека.       Пожалуй, вся это затея с пиратами была изначально обречена на провал. Впрочем, кто же знал, что их капитаны, которые всю жизнь с радостью питались огрызками со стола больших игроков, станут столь... своенравны?       Но как бы не пытался себя утешать Люцериус, он вполне понимал, что и сам оказался во власти эмоций, когда — пусть и под давлением — согласился на предложенную советом авантюру. Ценя чистый разум превыше всего, он почти сожалел о том, что не способен быть слепым к собственным ошибкам.       Однако разве возможно исправить будущее? Нужно решить, что делать дальше. Наши ошибки являются лишь фундаментом для будущих решений, не более.       Сейчас ему ясно виделось то, что он находится в шатком, очень шатком положении. Их заговор грозит ему утратой всего, но Люцериус вполне чётко видел выход из этой ситуации — он станет полезным, не только королю, но и в первую очередь деснице.       Веларион повернулся к открывающейся двери. В покои вошёл Лион Ланнистер, облачённый в красное. Длинные волосы были затянуты в хвост на затылке. Лёгкая щетина на юном лице придавала ему облик вечно молодого бога охоты из древних мифов. Этот образ подчёркивался и статью Лиона: он был вдвое выше самого Люцериуса и куда шире его, но не казался непропорционально громоздким. — Милорд, рад встрече, — воскликнул Веларион, вставая, словно был действительно рад увидеть Ланнистера. — Вы о чём-то хотели поговорить, лорд Веларион? — спросил Лион. Он словно бы не заметил притворного ликования своего собеседника и прошёл к столу, едва удостоив гостя взглядом.       Люцериус подобное равнодушие или в, худшем случае, даже пренебрежение заметил, но и виду не подал, будто это его задело. Возможно, он его испытывает? Пытается вывести из себя, чтобы он, Веларион, наговорил лишнего? Ну уж нет. — Да, — ответил мастер над кораблями. — Речь пойдёт о намечающейся кампании, вы ведь один из тех, кого избрали для достижения победы.       Неплохая лесть — в меру приземлённая, достаточно согревающая.       Лион по-прежнему не отрывал взгляда от бумаг. На столе лежали различные приказы, карта Ступеней в увеличенном масштабе и карта Эссоса. Примечательно. Но сам Лион так ничего не ответил. В нависшей тишине Люцериус Веларион ощутил необходимость вести более настойчивую игру. — Что, — продолжил мастер над кораблями, — конечно, вполне разумно: некоторым задачам требуется гибкость, которую иные теряют с годами. С другой стороны, гибкость действий — обладание нужной информацией и возможность изменить действия в нужное русло. — Я до сих пор не слышу предложения, — проворчал Лион, он впервые поднял глаза, — Вряд ли бы вы стали встречаться со мной просто из желания обсудить абстрактные вопросы. — Конечно. Дело в том, что я обладаю информацией, которая помогла бы вам. — И почему вы предлагаете мне свою помощь? — Помнится, вы сказали, что мы станем хорошими друзьями...       Лиона это не убедило, он устремил свои испытующие зелёные глаза прямо в душу Люцериуса. Валирийца пробрало, будто мороз пробежал по коже, но всё же сумел подавить дрожь и продолжил: — Конечно, друзья делают друг другу различные одолжения. Скажем так, это жест моей доброй воли... и первое одолжение, чтобы заверить вас и остальной Малый Совет в моей абсолютной верности.       И полезности. — С чего вы решили сделать это именно сейчас, лорд Веларион? — задал вопрос Лион.       Что же, видимо этот малец решил не отступать. — Мне кажется это вполне очевидным, милорд, война открывает новые возможности, возвышает новые личности и мне было бы приятно знать, что я на хорошем счету у одной из них.       Лион кивнул. Он оказался не столь въедлив, как опасался Веларион. Видимо тонкая, почти неприметная под маской факта лесть может служить довольно хорошим инструментом в общении с ним. — Тогда начинайте, — произнёс Ланнистер.       Люцериус прочистил горло. — Основные скопления сил, как уверяют мои источники, находятся на трёх островах: Кровавый Камень, Висельный остров и Пыточная Глубь. На остальных землях архипелага количество защитников разнится, но не превышает двух сотен человек в пике.       Сам так называемый Ноа Корсар выбрал местом своей ставки именно Висельный остров, по всей видимости, желая затруднить возможное вражеское продвижение к нему другими островами на пути, либо же дать себе шанс сбежать с разных сторон.       Висельный остров хорошо укреплён. Все острова пираты попытались превратить в этакие форты, но я сомневаюсь, что среди них найдутся военные архитекторы, а вот над своей ставкой Корсар постарался: основная проблема Ступеней в том, что подземные пути, естественные тоннели и прочие особенности невидимого ландшафта никогда не попадали столь скрупулёзно нанесёнными на карты мейстеров, как к примеру, наша родина — потому кто знает, что он там ещё припрятал.       Всего его — простите за выражение — сброд насчитывает не более двух тысяч человек, пусть эти люди и весьма яростные разбойники. Смею предположить, что, учитывая распределение их сил, основная часть банды находится именно на Висельном острове, хотя я получал сообщения о том, что они бдительно патрулируют местные воды. Даже во время набегов. — Есть ли более точные сведения о расположении противников?       Люцериус какое-то время поколебался. Может, не стоило всё сообщать Лиону? Кто знает, вдруг эта война станет для него последней?       Но Веларион едва заметно выдохнул и вытащил из рукава припрятанную перед визитом карту с маркировками. Он разложил её на столе.       Лион быстрым взглядом окинул её, а затем спросил: — Как давно получены эти сведения? — Около нескольких дней назад, милорд. — Насколько надёжны осведомители? — Совершенно надёжны, милорд.       Лион кивнул. — Считайте, что вы сделали мне одолжение.       В помещении было темно. Густые тени залегли в углах зала их тайных собраний. Всё та же паутина мрачно висела, будто бы символизируя те клубы заговоров, что плетутся заговорщиками.       Люцериус Веларион тоже был тут. Он был несколько недоволен, что его оторвали от дел для очередного заседания, но понимал, что дело, вероятно, важное.       Веларион поправил свой плащ и отошёл от порога к одной из стен, он хотел видеть всех. Все собравшиеся чувствовали себя напряженно, но ничем не выдавали этого, занимая вальяжные позы. — Для чего нас собрали? — спросил Недоверчивый. Не совсем понятно, кому он задал вопрос, он окинул взглядом всех, но в течение одной долгой минуты ему не отвечали, только и слышались шепотки и переругивания среди отдельных участников заговора.       В середину зала вышел человек, получивший своё прозвище за голос: — Я понимаю ваше негодование, милорды. Снова мы собрались, снова возникли вопросы. Но сейчас я просто не мог вас всех созвать. Дело самое тревожное. — Что произошло? — вновь спросил Недоверчивый. — Виночерпий выхлебал всю выпивку?       Кто-то посмеялся, другие пробурчали что-то, но общее внимание было приковано скорее к их самому факту диалога, нежели словам. — Одного из нас схватили, — тяжело произнёс Хриплый. — Поймали, теперь допрашивают. Как мне известно, его схватили не за какое-то совершённое преступление, а значит — хм, скорее всего, — ... — Значит, кто-то знает о нас, — выдохнул Люцериус, осознав, что говорит вслух уже после сказанного.       Поднялся гомон. Ссоры и предложения поднимались в воздух, ещё больше распаляя жар спора присутствующих. В одночасье почти идеальная тишина просто-напросто взорвалась негодованием. — Среди нас завёлся предатель! — вскрикнул Недоверчивый. — Предатель! — подхватил кто-то. — ...Следует быть разумными! — донеслось с другого конца.       Хриплый поднял руки. Луч света проскользнул по части его лица, придавая ему вид маяка среди неразберихи внезапности. — Друзья, — произнёс он, а затем повысил голос: — Друзья! Это ещё не конец, у меня есть выход из этого решения. Мой... друг может подать ходатайство об его освобождении...       Хриплый помолчал, но вновь продолжил: — ...Если наш собрат промолчал. — А если нет? — спросил Недоверчивый. — Тогда он замолчит по-другому, — выдохнул Хриплый. — Ты хочешь убить одного из нас? — крикнули из толпы. — Разве тогда будет хоть кто-то из нас чувствовать себя в безопасности?       Люцериус решил, что это его шанс и выступил вперёд. Он занял открытую позу, словно готов был быть растерзанным, если его предложение отклонят, но верил, что этого не произойдёт. Весь его собраз состоял из маленьких деталей и едва заметных движений, которыми он овладел за долгую карьеру при дворе.       Веларион кому-то улыбнулся и кивнул, будто соглашаясь с чем-то не озвученным. — Мне самому претит мысль об убийстве. О лишнем убийстве. О том, чтобы лишить жизни того, кто доверился всем нам и готов был пойти с нами до конца. Но если он был готов пойти до конца, то разве желал ли этот пойманный брат сорвать весь заговор из-за себя? Все мы объединены одной целью, все мы знали, что вступаем в рискованное предприятие, так неужели не будет более благородно совершить то, что нужно и вернуть то течение событий, на которое рассчитывал заключенный? Разве не было бы для него куда более мучительным осознание того, что из-за минутной слабости он мог сорвать весь план, в котором принимал и сам участие? Разве не ударит это не только по нему, но и по его семье и друзьям? Кто из них сможет чувствовать себя спокойно, когда топор палача висит над их головой, словно бы ожидая приговора?       Люцериус использовал несколько изменённые слова публики, чтобы расположить её к себе. Применил всю страстность и все познания с уроков риторики, используя метафоры и образы, не слишком упрощая свой слог, тем самым давая понять слушателям, что ценит их и знает, что они поймут его.       Веларион поднял руку и покачал головой, как если бы понял что-то только сейчас. — Да, убийство — ужасно. Но разве и смерть нас самих и тех, кто помогал нам в этом деле, не будет не меньшей трагедией?       Недоверчивый выступил вперёд. — Наш друг говорит открыто и красиво. Но я чувствую, что он дрожит за собственную шкуру.... Однако я с ним согласен. Нам нельзя рисковать всем ради одного человека, который и сам не рискнул бы ради другого.       На этот раз, вопреки тому, что идея убить вовсе не исчезла, было тихо. Люцериус это объяснял для себя тем, что все они поняли, что и сами могут оказаться за решёткой. Наконец-то. — Если нет возражений, — снова заговорил Хриплый. — Нам нужно придумать, как всё проделать.       Мальчик бежал по аллее.       Ему было от роду шестнадцать лет. Он был худым, темноволосым и темноглазым, как и многие в Блошином Конце. Он не знал, кому служит. Он не знал, служит ли вообще-то кому-то одному. Однако мальчик точно знал, что за каждой на вид полезной информацией ему дадут денег, на которые он сможет купить еды.       Сперва отделять от хорошую информацию от плохой было тяжело. Он не совсем понимал, что нужно его новому начальнику, но вскоре он понял, что ему нужно было преподносить те сведения и слухи, которые грозили благородным. Или просто богачам.       Но сегодня он думал не об этом. Его пытались подкупить! Впервые в его поганой жизни его пытались подкупить, предлагали золото за то, чтобы доносить для других. Его начальник предупреждал в самом начале, что это может произойти. Он никогда не говорил, что это произойдёт, но говорил, что это возможно. И теперь мальчик бежал. Он отказал незнакомцу и теперь спешил донести эту новость до своего начальника. Мальчик был готов ждать хоть до утра, но он должен был всё рассказать.       Может, тогда ему дали бы поесть.       Оголённые ноги мальчика болели от холода, на пятках сверкал таящий снег. С губ срывались клубы пара, но он бежал в ночи.       Внезапно что-то произошло. Какая-то тень сбила его с ног.       Мальчик упал на спину, ударился головой. Тот человек, который сбил его, опустился рядом с ним и заслонил своим телом всё поле зрения. Человек вдавил ладонь в горло юноши, когда тот попытался закричать. Он не убьёт его так, ему требовалось лишь его познать. Незнакомец, убедившись, что он схватил того, последний раз взглянул в полные ужаса глаза жертвы и перерезал ей горло. Убийца тут же оглянулся по углам и исчез: слишком многих ещё предстояло прикончить.       А мальчик кашлял от собственной крови. На синем ночном небе рассыпались звёзды. Никогда раньше — за все шестнадцать лет — он не обращал на него внимание, слишком одержимый жаждой жизни. Но теперь, перед концом, он осознал его красоту.