Под покровами тайны

У них, в целом, вообще никого нормального на сервере нет, каждый отличиться чем-то смог. У кого — крылья, у кого — половина тела механическая или конечности лишние. Вроде бы, трудно выбиться из такого разношерстного коллектива. Целый зверинец. Пугод с этим, наверное, согласен. Но всё равно никак не соглашается открыть лицо, скрытое завесой плотной ткани. Будто шторка, она свисает с полей шляпы почти до подбородка. И каждый раз Пугод придумывает новую отмазку, почему не может раскрыть тайну. «Я не накрашен» уходящее в заливистый смех. «Никак нет, от моего взгляда люди превращаются в камень» и вздох сожаления. «Это на Новый Год» и руки, разведённые в стороны, мол, ничем помочь не могу. «Не могу, я в розыске» с хитрыми интонациями в голосе. «Много будешь знать — скоро состаришься». Пугод отшучивается, отнекивается и, кажется, совсем не чувствует дискомфорта от своего аксессуара. Каким-то образом видит. Только подогревает интерес к тому, что же находится под покровом тайны. Пугод улыбается. А внутри всё сжимается и под кожей колется лёгкий страх: даже для ненормальных, он… Выделяется. Лицом. Точнее, его отсутствием. За всё нужно платить — Пугод почему-то думал, что его это обойдёт стороной. Игры с чёрной магией до добра не доводят. А Пугод играл, баловался ей, словно диковинной вещичкой. И доигрался. Однажды проснулся, и одного взгляда в зеркало хватило, чтобы в горле застрял крик — на месте лица красовалась пустота. Его глаза, рот, нос — вместо этого только мерцающая чернеющая гладь. Кричал ли Пугод, выл ли от горя, оплакивая свою красоту? Да. Бил ли зеркала от отчаяния и злости? Конечно. Отказался бы он своего проклятия-дара? Ни за что. Заплатив своей красотой, он обрёл кое-что другое — удивительное чутьё, настоящее шестое чувство; зрение в полной темноте, когда его окружал только мрак; и, наверное, самое ценное — дар ясновиденья. У него теперь кончики пальцев чернее угля и вены бегут тёмной вязью, доходя чуть выше локтя. У него под каблуком немалый процент рынка и золотая паутина власти в руках, накрывающая собой почти два измерения сразу. И Пугод благодарен своему дару. Он не боится отвержения людей, если кого-то ужаснет его «лицо». Страх у него совсем иной: захотят ли новые клиенты иметь дело с компанией, во главе которой стоит подобное… Существо. Это принесло бы огромный убыток бизнесу, несмотря на связанных по рукам и ногам постоянных трейдеров. Никто не узнает этой тайны. И цена её сохранения ему не важна, если её можно измерить в золоте, алмазах или незерите. У него вообще всё так и измеряется. В монетах, в бумажках, в жизнях людских. В финансовых пирамидах, убытках и прибыли. В шагах, которые он отбивает каблуками чёрных туфлей, в количестве единиц и нулей, кодирующих чужие души. В хитром блеске звёзд где-то на уровне глаз. С Пугодом играть опасно, можно проиграться очень сильно. И речь даже не про покер, в котором президенту Пепелэнда нет равных. Нет. Его речи сладкие, будто мёд, а действия ледяные и острые. И он скорее свою шляпу съест, чем ослабит хватку, когда удаётся выловить особо крупную рыбку. В хитросплетении слов, пляшущих под его дудку, он сам танцует меж строк договоров и сделок. Легко находит лазейки там, где сам же их и оставил. И играет грязно, особенно в Блэкджек и Техасский покер. Модди знает об этом. О том, что Пугод по карте сервера фишки двигает, почти скучающе подпирая щеку кулаком. Что тот красным маркером зачёркивает отметки торговых точек оппонентов, когда его компания пожирает очередной слишком удачливый бизнес-проект. Модди вообще много чего знает. Много о чём молчит и никогда не задаёт лишних вопросов. У Модди тёмный взгляд и спиралью закрученные назад козьи рога. У Модди походка тяжёлая, сам он грузный и пиздецки жуткий, особенно когда смотрит нечитаемо и молча. Пугод его никогда не искал, тот сам взялся откуда-то. Ни прошлого, ни настоящего, ни-че-го — Модди был чист перед законом абсолютно со всех сторон. Ни о чём не рассказывал, а Пугод не спрашивал. Молчаливый наёмник иногда удивлял — прекрасно играл в шахматы, так, что Пугод от напряжённого хода мыслей хмурился (насколько это можно сделать с отсутствием лица); цитировал Данте в оригинале и знал подозрительно много об оккультизме. Модди берет дешевле, чем мог бы с его навыками, но Пугод не возражает — скидки распространяются даже на богатых. У Модди каждый раз новая история о том, как он попал на Пепелэнд, одна занятнее другой. И он улыбается в густую бороду, рассказывая свои невероятные байки. Ходит удивительно тихо для человека своей комплекции, носит закрытую одежду даже в дикую жару и прячет под рубахой какой-то оберег. И Пугоду становится интересно. У него свои секреты, у Модди — свои. Они переплетаются, друг на друга наслаиваются и как-то незаметно втекают один в другой. Спутываются нитками в узелок, который теперь только рвать — не развязать иначе. Пугод прячет лицо и руки, его телохранитель — всего себя. За ним по пятам проклятие ходит, за Модди — сама Смерть во всей её красе. Их кредо — молчать. Пугода в тот раз правда клинит. Когда планы летят коту под хвост, когда ловит себя на банальной ошибке, когда случается что-то действительно очень и очень дурное. Когда так не вовремя Пугод решает заправить за ухо прядь волос, сильно раздражающую его именно сейчас. Когда осознает, что находится не дома, а своим движением задирает ткань. Когда Модди рядом резко, будто собака ищейка, поворачивает голову. Пугод мгновенно отслеживает чужой взгляд и ту точку, в которую его телохранитель так заинтересованно пялится. Человек. На другой стороне сука улицы человек. Ебучий человек с камерой, которая приросла к его рукам и видимо была вместо мозга. Человек, который торопливо скрывается за углом, как только осознает, что его заметили. Пугод молчит пару секунд, сквованный оцепенением. Поджимает дрогнувшие губы (все ещё фантомно ощущает напряжение мышц, которых его лицо давно лишилось). А потом произносит тихо-тихо, так, что Модди его едва слышит: — Избавься. Цена сохранности его тайны — чужая жизнь. Для Пугода это недорого, он может себе это позволить. И он не хочет рисковать. В тот день Модди возвращается поздно. Так, будто ничего не произошло и всё в порядке, только руки моет дольше обычного, старательно оттирая засохшую кровь. Не свою. У Пугода много тайн. У Модди их ещё больше. Модди не спрашивает, почему обычный папарацци так разгневал его клиента. «Значит есть причина», остальное его волновать не должно. Но почему-то волнует. И когда в его руках оказывается фотоаппарат, замаранный кровью владельца и с разбитым стеклом, Модди лезет перебирать кадры. Скучно. Пусто. Не то. Просто фото. У Модди дыхание перехватывает и брови вверх ползут от удивления. Очень немного, только маленький кусочек лица: часть щеки, носа и уголок губ. Точнее место, где они должны быть. Модди стирает все снимки, а камеру разбивает окончательно, наступая на неё ботинком. Тайна, которую знают двое — уже не тайна. От Модди часто пахнет кровью, хвоей, чем-то землистым и пряным. Силой, скрытой в стальных мышцах под красной рубахой, слишком серьёзным и внимательным взглядом, тяжёлой походкой. От Пугода — чернилами и бумагой, дорогим одеколоном и шампунем. Хитростью улыбки, которую никто и никогда больше не увидит. Воздух электризуется, искрит, стоит им только оказаться рядом. Модди молчит почти всегда, следуя за своим боссом тихой, громоздкой тенью. Пугод говорит без умолку: то с самим Модди, то по телефону и коммуникатору одновременно, или даже с самим собой. Модди просто нравится его голос. Модди не рассказывает откуда он, а Пугод пытается угадать. Изучает грубые черты лица, говор, ищет хоть что-то, указывающее если не на сервер, с которого Чат явился, то хотя бы биом, где тот родился и рос. У Модди темные, почти чёрные глаза, и лицо, рассеченное шрамом. У него волосы — горький шоколад по цвету, а по запаху — хвоя и иногда костровый дым. В прочем, это не дело Пугода, где его работник проводит время вне своей смены. Это не его дело потому, что он работает, крутится, как белка в колесе, рвёт себя на части и задыхается от усталости. Потому, что ему и не должно быть дела до простого телохранителя. Плевать, что этот телохранитель по его указке себе на срок зарабатывает. Ничего. У Пугода деньги есть, если придётся решать такие вопросы. Пугоду не должно быть дела до Модди. Но почему-то есть. У них с Модди договорённость железобетонная: раз в месяц Чат пропадает куда то, не выходя на связь совсем. Не надолго. Дня на три. Никогда не говорит о том, где был и зачем отлучался. И делает вид, что вообще не уезжал. Пугод не лезет. В свободное время Модди может хоть оружие на 2B2T возить, лишь бы в срок возвращался. Покоя одно не даёт — странный то ли оберег, то ли амулет на чужой шее. И Пугод ищет хоть какую-то информацию про этот символ. В сети пусто. Знакомые чаровники разводят руками и головой качают. Закрытая библиотека Пепелэнда даёт смутное указание: что-то сектантское и кровью пропитанное насквозь. И Пугоду интересно до чёртиков. Он может получить, что хочет, по щелчку пальцев, по лёгкому взмаху руки. Но чужой секрет будет скрыт ровно до тех пор, пока Модди не захочет заговорить сам. А Модди не захочет. Его не сильно интересуют деньги, статус, хоть что-то материальное. И договориться с ним невозможно, купить не выйдет. Президент Пепелэнда наверняка кусал бы губы от злости и безвластия над этим человеком, если бы те были на его не-лице. Хорошо. Хорошо. Ладно. Пугод согласен поднять ставки и идти ва-банк. В конце концов, он владелец самого большего и прибыльного казино на всем сервере. Запретный плод сладок. Его запретный плод смеётся в бороду, приглаживая её, и держится совсем непринуждённо. И Пугоду так хочется приоткрыть завесу чужой тайны. Пройти за кулисы. Заиметь хотя бы немного власти над этим человеком. Модди сам поднимает ставки, когда в один из жарких дней закатывает рукава рубахи до локтей. Позволяет лишь мельком взглянуть на несколько рунических символов, украшающих кожу, изрезанную шрамами. А после снова опускает. Делает вид, что случайно. Что забылся. У Пугода появляется стойкое ощущение того, что он задыхается от азарта и раздражения. Он ищет дальше. Каждая свободная от чтения документов и звонков минута уходит на это. На бесконечный мониторинг любых источников информации и попытку найти иголку в стоге сена. И решение находится само. Если иголка не ищется, то сено нужно сжечь. У Пугода руки подрагивают, когда он резко чиркает спичкой, до последнего не решаясь разжать пальцы. В прочем. Если он совершает ошибку, идя на поводу своих капризов, то… Он найдёт, как её исправить. И Модди пропадёт ото всюду точно также, как и тот неудачливый папарацци, как все те, кто пытался достать компромат, как несговорчивые владельцы торговых точек. Пугод уверен, что сможет решить этот вопрос. В комнате полумрак, плотные шторы задернуты, дрожащим светом горят старые рэдстоун лампы. На подлокотнике кресла — недочитанная книга, на часах — время давно за полночь. Модди смотрит на него неотрывно, затаив дух. Следит за тем, как длинные пальцы берутся за поля шляпы, поднимая головной убор. За тем, как плотная ткань съезжает в сторону, более не скрывая тайну, которую сам Пугод оценил в несколько человеческих жизней. Модди медленно выдыхает. Он не испуган: и не такое видал. Но определённо ошарашен. Модди знает, что должен сделать. Модди кивает. — Моя очередь. Теперь смотрит Пугод. (Ну. Как смотрит. Чат не может сказать наверняка, какая часть чужого не-лица отвечает за зрение.) У Модди темно-алым пигментом узоры на коже выведены ровно, они в руны складываются, украшая собой руки и спину. Их бесконечно много. Вдоль позвоночника по всей спине, на разлете крепких плеч, на руках, заканчиваясь чуть ниже локтей. Модди негромко поясняет, что есть ещё и на затылке, но из-за волос не видно. Красный и чёрный, кровь и металл. Модди криво улыбается на вопрос, чем и как бились эти татуировки. Молчит. А потом рассказывает столько всего сразу, что Пугод немного жалеет о своём бесконечном любопытстве. Некоторое время в тишине сидят. Пугод старается смотреть не прямо в открытую. Модди откровенно пялится. — И как ты живёшь с этим? — А ты? Снова молчат. Пугод думает о том, что избавиться от того, кто с самой Смертью повязан, будет крайне проблематично. Модди — о том, что теперь их отношения явно не вписываются в типичное понимание о работнике и работодателе. Весело. (Не очень.)