Кукла в виде мальчика

      Нилу казалось, что единственная особь, способная напугать его до дрожи в коленях — ведьма. Он боялся попасться ей на глаза, он боялся вновь попасть в тот безжизненный белесый лес и узреть ее трупное тело, ломающиеся кости и кровоточащие нити. Но как же он ошибался, видя перед собой какого-то паренька. Который солнечно улыбался, улыбался, пока из его шеи торчал тесак, почти насквозь прорезая его шею.       Улыбка искрилась искренностью, но глаза были полны чего-то странного. Они были полны пустоты. Эта пустота была слишком ослепляющая, слишком манящая, она заводила в ловушку. Он смотрит и не моргает. Глаза его не видят даже интереса, не видят ничего и в них ничего не отображается, потому что в них давно нет жизни.       Нил не может прекратить смотреть на него, смотреть прямо ему в глаза, потому что они поймали его, как маленького зверька, он был в ловушке, окружен с одной стороны, но выхода нигде не было. Ступать он начал рефлекторно назад и маленькими шагами, совсем не заботясь о том, что мог наткнуться на стоящего Эндрю, который, словно разбившееся стекло, держался у открытых настежь дверей и с каждым разом по нему проходилось все больше трещин, смотря на него, думалось, что он вот-вот исчезнет с церкви. Он будто бы становился меньше, становился незаметнее.       Исчезал, становясь все прозрачнее и прозрачнее.       Эндрю не может пошевелиться, Нил не может перестать двигаться к выходу медленными и осторожными шагами. Он отступает и делает это, потому что понимает, что единственный способ перестать смотреть на этого парня — сбежать. Это был кот. Кот, у которого была ранена шея, а сейчас перед ним улыбающийся парень, из шеи которого торчит топор. Он глубоко в шее, слишком глубоко — приложи немного силы и обезглавишь его.       — Эндрю, — неожиданно начинает этот парнишка. Нил замирает, потому что этот голос заставляет Эндрю расслабиться. И он это чувствует. Метка под кольцом заметно пульсирует, и на секунду парень с топором у шеи поворачивается к нему. Нил чувствует, как горлу подкатывается ком тошноты. Морщится, ощущая кислоту у себя на языке. — Давненько не виделись, Эндрю, я скучал по тебе.       Парень улыбается. Но делает это неправильно. Натянуто и безжизненно. Он смотрит на Нила, обращаясь к Эндрю. Голос его пустотой пропитан так же, как и глаза. Он встает из-за скамьи, и Нил видит его окровавленную одежду, а у ног парня сидит белоснежный говорящий кот, который вертит хвостом и посматривает на этого парнишку. Какие слова бы не говорил этот парень, он смотрел только на Нила. Смотрел так, словно собирался вонзить в него тесак, тот, что из шеи его торчал.       Дверь позади Нила резко захлопывается и в церкви становится еще темнее, а силуэт парня приобретает вид опасного зверя. Силуэт, что тьмой искриться прямо перед лицом. Нил моргает настолько быстро, чтобы привести себя в порядок, чтобы увидеть того, кто был прямо перед ним.       — Ники, пирожочек мой, будь добр, убери тесак из шеи, — Нил смотрит, как за спиной этого самого Ники белоснежный кот превращается в вежливого парнишку, тот мило улыбается и заботливо глядит на Ники. Нил никогда не видел, как люди воскресают, но этот вежливый парнишка вселил жизнь в глаза Ники, который живо обернулся и слишком уж стал подвижным.       — Ой, спасибо, что сказал, Эрик! Простите, ребятки, не хотел вас пугать, я на секундочку, — Ники неловко улыбается, хватаясь за рукоять тесака, он поворачивается спиной к Нилу, и в этот момент прямо у головы стремительно прилетает в дверь топор, с сильным ударом глубоко застревая в дереве. Прямо у головы Нила пролетело орудие, а сердце на секунду и вовсе остановилось на миг. Он с опаской поворачивает голову к этому топору, а когда возвращает свой взгляд — перед ним вырисовывается лицо этого самого Ники, который виновато осматривает его на наличие ран: — Прости, чуть не задел тебя, так ты у нас, значит, истинный моего дорого кузена?       — Кузена? — резко вырывается из губ Нила, он не понимает, почему этот вопрос так неожиданно повис в воздухе. Что-то было не так.       Нил смотрит в сторону Эндрю, который слишком притих, которого было невозможно заметить, ибо он исчез, но сейчас он стоял рядом и смотрел на Ники. А по его щекам текли дорожки слез.       Эндрю неуверенными и медленными шагами движется к Ники, пока тот продолжает приветливо улыбаться и смотреть ему в глаза, будто бы Ники не знал больше эмоций. Он улыбается… Улыбается так приторно безжизненно, что Нил начинает ощущать, как холод с каждым разом обжигает его тело. Эта улыбка странная, она не сходит с его лица, как и манера дружелюбия. Ники светился, но светился по-своему, не как солнце, не как луна, а как гаснущая свеча в темной комнате. Искрится его улыбка неправильно, она вызывает неприятное покалывание в груди. А после, посмотрев на Эрика, Нил понимает, что тот нисколько не отличается от Ники, только эмоция другая — спокойная вежливость. Возможно, нежность. Эти двое походили не на людей, а на тех, кто символизировал определенные чувства и эмоции.       Если это так, если эти оба — призраки, тогда почему Эндрю отличается от них? Он кажется более живым, более настоящим. И эмоции… Эндрю ощущает немало эмоций и чувств: они калейдоскопом кружатся в его глазах, а ведь Кевин когда-то говорил ему, что люди, умершие не своей смертью, часто застревают в людском мире, особенно если не закончили какое-то дело, особенно, если их душа ощущала эмоции слишком выражено, слишком искреннее.       — А что, если призраки чувствуют то же самое, что и люди? — Нил выгибает бровь и смотрит на Кевина, который листает какую-то книгу, сидя напротив него.       — Исключено, душа человека может испытывать только определенное чувство и быть зацикленной только на нем, зачастую это жажда мести или непоколебимое желание закончить начатое.       Значит ли это, что Эндрю — действительно живой, но кто же все-таки он?       Эндрю льнет в объятия Ники, такие холодные, слабые, но такие нужные. Эндрю чувствует, как от Ники исходит тепло, даже если оно исходит лишь в голове Эндрю, даже если Ники — холоднее мрамора, он все равно прижимается сильнее, несмотря на то, что никогда не прикасался к нему, никогда не обнимал и никогда не показывал свои слезы. Ему нужно было это прямо сейчас. Эндрю чувствует, как Ники просто кладет ладони на его плечи, обнимая в ответ, улыбка не сходит с его лица, но становится более искренней, более счастливой. Эрик смотрел на них, слегка подняв уголки губ. Не моргал, не двигался, а просто наблюдал, как ладони Эндрю спускаются по плечам Ники и сжимают его. Очень сильно. Настолько сильно, что Ники оцепенел.       — Я так рад тебя видеть, Эндрю… Очень рад, — счастливо шепчет Ники, немного отстраняясь, он поглаживает спину Эндрю, тем самым успокаивая его.       — Почему ты… Почему ты здесь? — голос Эндрю ужасно дрожит, и Нил не может продолжать сторониться, он движется к ним, становится немного ближе, занимает похожую позицию, как у Эрика, они стоят рядом. Эндрю утыкается в грудь Ники, и Нил слышит отчетливый всхлип: — Ты ведь должен быть в хорошем месте…       — Нам никогда не суждено быть в хорошем месте, — голос Ники ровный, он не дрожит так, как в его руках подрагивает Эндрю, он обнимает в ответ, но не может перестать улыбаться. Не может. Ему не суждено избавиться от этой улыбки, так же, как Эрику избавиться от вежливости, потому что он сам ее воплощение. А Ники воплощение безжизненной улыбки. Не отнять ее, но и счастья не придать. Нил чувствует печаль, исходящую от Ники.       Веселый-веселый парнишка, от которого искрится печаль, пытается быть ближе к Эндрю, обнять его крепче, но даже будучи слишком близко, он все так же продолжает быть далеко. Они рядом, но их миры совершенно разные. Объятия их холодны, и Нил это видит. Чувствует.       Нил украдкой глядит на Эрика, но тот больше не смотрит в сторону Ники и Эндрю, он позволяет им огородиться, позволяет быть одним в этом месте, несмотря на то, что они все еще близко стоят. Рядышком. Нил смотрит на пальцы Эрика — аккуратные, немного покрыты синевой и неподвижные, а на левой ладони кое-что знакомое. На безымянном пальце у Эрика точно такая же метка, как и у него с Эндрю. Метка, которая пульсирует у него уже долгое время. Пульсирует так, словно это бьется сердце Эндрю. Взволнованно. Бешено.       Эрик встречается взглядом с Нилом, тянет к нему руку и замирает, дожидаясь от Нила дальнейших действий. Эрик ждал взаимного рукопожатия, он держал руку, а она даже не дрожала, даже не двигалась, в то время как пальцы Нила мелко подрагивали. Он осторожно тянется, пожимает руку, но в глаза глядеть не может. Не может себя заставить посмотреть в ответ. Эрик пытается заговорить. Он сначала смотрит в сторону Ники, видит, как Эндрю прижимается к нему все сильнее, как слезы его начинают утихать, а потом обращается к Нилу:       — Эрик. Рад знакомству, — уголки его губ поднимаются, и Нил замирает. Он не услышал, что сказал Эрик. Не услышал, потому что прогремел гром. Гром, что надвигался к ним с грозой и молнией, она наступила так скоро, что Нил не успел и словом обмолвиться, как услышал очередной громкий удар в небе. Это заставляет его дернуться, начать монотонно кивать и пожимать руку. — Как тебя зовут?       Грома не было, это позволяет Нилу наконец-то услышать слова Эрика.       — Нил, — шепчет он, потому что громко говорить нельзя, потому что Эндрю сейчас нужна тишина. Эндрю должен раствориться в объятиях, эти объятия ему необходимы. Нил чувствует это сердцем, он может даже услышать, как задыхается Эндрю. Эндрю, которому не нужно дышать, ведь он мертв, Эндрю, который не может чувствовать слез на щеках, ведь он мертв. Эндрю, который не может обниматься с кем-то. Потому что он мертв.       Но нет. Эндрю кто-то другой, совершенно другой, и он явно не мертвый. Он пропитан жизнью и чувствами. А это мертвым не подвластно. Но ему подвластно все.       — Эндрю… — тихо зовет Ники, когда Эндрю сжимает его плечи. Сжимает слишком сильно, неистово сильно, и это заставляет морщиться. От боли. — Эндрю… Эндрю, я очень рад тебя видеть, но, — Ники запинается, и Нил понимает, что тот хочет вежливо попросить, что тот хочет сказать «пожалуйста» и почему-то в груди щемит, потому что Ники что-то да знает об этом слове. — Я рад, очень рад тебя видеть, но, Эндрю, силенки тебе не занимать. Кажись, ты мне сейчас кости переломаешь, а то и раскрошишь.       Ники беззвучно смеется и немного отталкивает от себя удивленного Эндрю. Его глаза до сих пор слезятся, но слезы больше не идут. Нил понимает, что Эндрю стало намного легче: он вытирает оставшиеся слезы с глаз и отпускает руки Ники. Немного неуверенно, нехотя. Потому что он отрывает себя от того, кто ему дорог, а Ники улыбается. Продолжает улыбаться и что-то тихо говорит.       Его слова заставляют Эндрю замереть и кивнуть, а в следующую секунду Нил, сам того не понимая, искреннее улыбается, ведь Ники мягко поглаживает Эндрю по волосам, теребит их, и, кажется, теперь улыбка Ники полна счастья.       — Извини, я не контролирую это, — трет он глаза, а Ники смотрит на его пальцы. Видит метку и не отводит от нее своего взора. Эрик так же смотрит на пальцы Нила, словно сквозь кольцо видел эту метку. А Нил даже не замечает, как смотрит на Эндрю и теребит это кольцо. Нервно теребит, пропуская меж пальцев, меж костяшками, оголяя метку, что жжется. Жжется так же как сжимается его сердце. Он не знает, почему, смотря на Эндрю, его грудная клетка растекается паучьими трещинами. Почему-то становится тепло в самых хладных местах, где мертвенность ползет по стенам, он все равно чувствует себя хорошо, если рядом с ним находится Эндрю.       Эндрю выглядит виноватым, явно вспоминая о том, как схватился за запястье Нила. Он только хочет что-то сказать, но Ники делает это намного быстрее:       — Не контролируешь, значит… — Ники наклоняет голову, осматривает Эндрю и поворачивается к Эрику: — Знаешь, что это может быть?       — Эндрю не мертв, ему подвластны все эмоции, поэтому думаю дело в переизбытке чувств, душа не успевает адаптироваться к резким скачкам, а у Эндрю они четко выражены, ты бы со стороны поглядел, как он то уменьшается, то больше станет, то вообще исчезнет, а может даже призраку душу переломит. Скажи, Эндрю, твое тело ведь… живое?       Нил не понимает, о чем идет речь, но он вслушивается в каждое слово, будучи между ними тремя, словно лишняя лоза винограда, лишняя деталь механизма, но он продолжает наблюдать и пытается осознать, что имеется в виду того, что тело Эндрю живое. Он слишком много раз говорил о том, что живой, но Нил закрывал на это глаза, он думал, что Эндрю забавляется, что не может принять факт своей смерти, но эти два призрака перед ним, Ники и Эрик, действительно отличались от Эндрю. Они были шаблоном одной эмоции, они казались ненастоящими, они действительно казались мертвыми.       А Эндрю казался живым. Он был более живым. Настоящим.       Он не казался куклой. Не казался призраком. Он был обыкновенным человеком со странностями. Нил думал, что призраки так себя и ведут, но, вспоминая слова Кевина, глядя на Ники и Эрика, он понимает, что ошибался. Ошибался слишком сильно, потому что Эндрю казался другим.       — В Зазеркалье на привязи, — легко говорит Эндрю и улыбается. Легко. Уголками губ, когда от слез не остается и следа. Нил удивлен тем, как быстро сменяется его настроение. Он только что улыбался, а сейчас на его лице вновь пустота, и она не только на лице, но и в глазах. Глаза глядят в никуда. Эндрю не видит ни Нила, никого. — Осталось там после… Удара. Я не помню, что было до него.       — На привязи? — осторожно и тихо спрашивает Нил, боясь говорить громко. Он не хочет сказать лишнего, не хочет сказать то, что плохо повлияет на дальнейшее поведение Эндрю. Он понимает. Понимает, что оно слишком хрупкое и неконтролируемое.       — Кандалы. С них не выбраться, я просто покидаю тело и оставляю его там. Оно остается в том же состоянии всегда.       — Мертвые способны на многое, — начинает Ники, обходя Нила, дабы сесть на спинку лавочки, — и ты, Эндрю, тем более. Тебе лишь нужно научиться контролировать себя. Начни с простого — прикоснись к своему парню.       — Мы не… — хочет сказать Нил, но у лица резко возникает Ники, который странно на него смотрит, все так же улыбаясь.       — Как нет? Вы же буквально связаны, — Ники хватает Нила за левую руку и снимает кольцо, указывая на метку с двумя буквами ЭН: — Или вы связаны до расторжения сделки?       — Расторжения сделки? — хмурится Эндрю. Он замечает, как Эрик куда-то пропал. Он был здесь, но больше его не было. Только он, Ники и Нил. Они в окружении грома, в окружении хладного ветра и по-своему темной тишины.       — Сделка, которая связывает вас, походит на брак, он может быть как фиктивным, так и настоящим. Важно знать, что вы от него требуете: получить желаемое или соединить свои души навеки. Если вслух не произнести условия расторжения сделки и что от нее требуется — вы просто связываете свои души и привязываетесь к этому миру. Если один человек, а другой — призрак, то после смерти человек не сможет попасть в другой мир, он будет привязан к тому, к которому привязан призрак. Куда один — туда другой. Если один в другом измерении, то другой, сам того не понимая, появится там. Потому что таковы сделки. Вы, я так понимаю, связаны навсегда.       Ники приближается к Нилу. Слишком близко, неправильно близко. Казалось, что исходящий от него холод был острым, таким, словно он вонзается в кожу инеем и беспощадно разъедает кожу. Но не хватает времени Нилу прочувствовать этот холод, как перед лицом виднеется макушка Эндрю. Тот встал между ними, не давая Ники приблизиться к Нилу ближе чем на пару шагов, отгородив того от любого холода. От Эндрю не исходит то, что заставило Нила бы покрыться мурашками, от Эндрю исходит спокойствие, которое заставляет Нила чувствовать себя в безопасности в этом ужасном месте.       — Что значит «связать свои души навеки»? То бишь, на веки вечные? — склоняет голову набок Эндрю и скрещивает руки на груди. Он не может понять, что творится. Что натворил он. Связал свою душу и душу Нила на веки вечные? Он натолкнул Нила на вечные бедствия, привязав к себе? Он сотворил ужасную вещь. Он сотворил просто ужасающую вещь. Привязал Нила к себе.       Эндрю привязал Нила к себе навеки.       На веки вечные.       И почему-то от этого было легко…       Это заставило его улыбнуться.       Улыбнуться счастливой улыбкой.       Нил не видел эту улыбку, но он ее чувствовал. Чувствовал тепло, исходящее от Эндрю.       — То и значит, что на веки вечные. Мы с Ники связаны именно таким образом, — Эрик стоит слишком утонченно, так же и говорит. Пока Ники небрежно колыхается со стороны в сторону, пытаясь посмотреть на Нила за спиной Эндрю, Эрик стоит рядом, руки за спину, ровная уверенная осанка и ни одного лишнего движения. Его голос ровный, стойкий. Эрик говорит в спокойном темпе, он вежлив и немногословен. Улыбка на его лице вежливая и нежная.       Ники казался более неконтролированным. Несмотря на никогда не сходившую с лица улыбку, можно было ощутить его эмоции. Они небрежны, но они есть. Их можно заметить, если присмотреться. Он более активный. Ходит кругами вокруг Эндрю, радуясь тому, что видит его, но слишком любопытно поглядывает на Нила, которого Эндрю пытается скрыть за своей спиной.       Эндрю не понимает почему, но ему не хочется, чтобы Нил подвергался лишним взглядам со стороны Ники. Ему казалось, что с Нилом могло что-то случиться, подпусти к нему Эрика или Ники. Потому что с ними было что-то не то. Они не были теми парнями, коими Эндрю их запомнил. Эти двое — точно Эрик и Ники, но другие.       Мертвые.       И от этого ему не по себе. Эндрю больно глядеть на Ники. Ему больно понимать, что он неживой. Что он никогда больше не приготовит ему и Аарону пирожков с мясом, что больше они не смогут сидеть на траве и лакомиться ими. Ники больше не тот парнишка, который постоянно следил за газоном около церкви, выращивал цветы и незаметно срывал некоторые, желая порадовать Эрика. Подарить пару цветочков тому и получить взамен объятия. Эрик, казалось, не изменился. Он продолжал быть неимоверно вежливым и воспитанным. Но был ужасно неподвижным.       Ники кружится вокруг, улыбается, а Нил чувствует, как от Эндрю начинает исходить что-то неясное. Не то тревога, не то печаль. Нил не может больше молчать и стоять за спиной, как трусившийся щенок. Он не хочет казаться напуганным, не хочет казаться уязвимым. Он выдыхает свои внутренние переживания и думает лишь об Эндрю. Тому нужно было отвлечься от того, каким странным казался его кузен.       Нил смотрит на немного подрагивающие пальцы Эндрю. Он старается меньше шевелиться, стоять стойко, но Нил замечает, как к Эндрю приходит понимание происходящего. Вновь наворачивается та печаль, которая волнами наседает на плечи Эндрю, и тот понимает, что близкие люди перед ним уже давно мертвы. А он нет. Ему удалось избежать этого. Ему удалось найти место, где можно было спрятаться. А им не удалось. Нил слышит мысли Эндрю. Они слишком громкие, их слышно даже сквозь гром и молнию, сквозь надвигающуюся грозу. Поэтому он тянет руку к нему. Он желает этого прикосновения. Он нуждается в нем так же, как нуждается Эндрю. Пальцами, нежно прикасаясь к коже Эндрю. Она всегда холодна, но стоит к ней прикоснуться, как отдает жаром. Покалывает. Приятное покалывание. А спина Эндрю расслабляется. Он был слишком напряжен, но это невесомое прикосновение его успокаивает. Он глядит на то, как Нил аккуратно прикасается к пальцам Эндрю, а в ответ Нил получает неосознанные подергивания. Эндрю не знает, как реагировать. Внутреннее он напрягся, но стоило понять, что это Нил к нему прикасается, как тело само начало отдаваться приятной легкостью. Ему хорошо. Ему приятно. Пальцы немного щекочет, но ему хочется больше ощущать прикосновения.       Ему хочется взяться за руки.       — Эндрю, — шепчет Нил, но в этом нет надобности. Их слышит даже небо. Их слышит весь мир. — Не волнуйся, Ники и Эрик все те же ребята, которых ты помнишь, — он полностью берет ладонь Эндрю, заключая ее в некие объятия, поглаживая большими пальцами обеих рук. Он мягко улыбается, а после поворачивается к Эндрю лицом, смотрит прямо в немного испуганные глаза, полны осознания и печали, улыбается уголками губ, будто бы успокаивая, а после льнет к тыльной стороне ладони Эндрю и целует ее. Невесомо. Почти не ощутимо, но это заставляет Эндрю потеряться. Это заставляет его забыть кто он и где он. Это заставляет его позабыть о своих мыслях. — Всем свойственно меняться, так что не переживай за них, они счастливы, постарайся вспомнить, для чего мы здесь.       Нил не понимает, что на него нашло. Это заставляет его отпустить руку Эндрю. Нехотя. Он желал этого. Он почувствовал внутри себя горящее желание и не смог сдержать порыв. Он и не собирался этого делать. Ему хотелось, чтобы Эндрю перестал видеть в Ники и Эрике кого-то мертвого и ненастоящего. Его мысли отображались в глазах, ощущались даже со спины, и Нил не знает, но каким-то образом ему удалось на секунду узнать, что чувствует Эндрю.       И неловко было осознавать, что он поцеловал руку Эндрю прямо на глазах у его кузена. Но Ники наверняка это понравилось, он вальяжно сидел на скамье, а рядом сидел Эрик в облике кота и слышалось мурчание. Одна рука подпирала подбородок, а другая поглаживала кота. Ник явно выглядел намного живее от данной картины, ведь он увидел, как Эндрю снова вернул свою улыбку. Наблюдая за Эндрю еще при жизни, Ники часто мог замечать резкие скачки настроения у Эндрю, но только сейчас он понял, каковы они на самом деле. Они ощущаются телом.       Эти эмоции странные. Резкие и непредсказуемые. Как и сам Эндрю.       Но кое-что есть в нем предсказуемое — смущенность от поцелуя в руку.       Нежность, которую Нил проявил к Эндрю — именно то, что показывает Эндрю с совсем иной стороны.       Ники счастлив видеть Нила рядом с Эндрю.       Эндрю не ошибся, когда предложил Нилу совершить сделку.       — Прошу прощения за любопытство, — Нил не выдерживает взглядов на себе, требуя сменить стоявшую в воздухе атмосферу, поэтому спрашивает первое, что вертелось на языке: — Каким образом вы превращаетесь в котов?       Рука Ники, которая гладил кота, замирает, а сам призрак тянет улыбку. В ней чувствовалась некая коварность и удовлетворение. Ники начал искажаться. Начал обретать иную форму. Нил сморщился. Он никогда не видел, чтобы человек искажался. Чтобы его руки склеивались, голова уходила в шею, а тело, закрываясь руками, уменьшалось, обрастая шерстью.       Больше перед ним не стоял Ники, перед ним был кот.       Тот самый коричневый кот, но с шеей все было хорошо.       — Мя-я-я-у-у, — слышится со стороны Ники, который грациозно запрыгивает на спинку скамьи рядом с Эриком, потираясь об него. — Такова участь мертвых, которым не суждено попасть в хорошее место. Те, кто никогда больше не уйдут на покой, никогда не покинут человеческий мир, обречены бродить в обликах, — он начинает вылизывать лапу, когда прямо перед ним возникает ошарашенный Эндрю.       Ники дергается от этого. Это было слишком резко. Эндрю возник перед ним неожиданно, из-за чего даже Эрик зашипел на него, пугаясь взгляда Эндрю. Тот секунду назад выглядел так неловко, а сейчас в его глазах плескается безумие. Безумие от осознания.       — Сделка! Как ты о ней узнал?       Ники молчит. Не знает, что сказать, потому что не помнит. Ему казалось, что эти знания заложены у него в голове, но он не помнил откуда.       — Книга, — говорит Эрик, пытаясь унять свой пыл, ведь хвост он распушил, пугаясь Эндрю. — Когда тебя долго не было, Ники решил пробраться к вам в дом и найти тебя. Но никого не было, и так получилось, что под кроватью нашлась одна очень интересная книга. В этой книге все было написано.       — Книга? — спрашивает Нил, когда видит, как Ники с Эндрю молча смотрят друг на друга и оба вспоминают об этой книге.       — Так вот… откуда я знал о сделке, — говорит Эндрю, а потом еще резче выпаливает: — Где эта книга?       Ники сидит. Он задумывается, виляя хвостом в разные стороны, потому что он не помнит. Он не помнит ничего. Он не помнит, как здесь оказался, не помнит о том, что было в книге. Он толком ничего не помнит. Не помнит собственную смерть, а Эрик ее помнит. Он ее видел. Видел то облегчение, видел то натянутое счастье, видел ту обезумевшую и неверующую ни во что улыбку. Видел, как на глазах меркла жизнь Ники, как он бездыханно лежал, смотря в глаза смерти. Смотря в глаза отца, который ничего не сделал, кроме как, пошатываясь, развернулся и бросил своего сына. Он убил его, защищая. А после сам пошел на собственную казнь.       — Эрик, ты не знаешь, где лежит книга? — Ники поворачивается к Эрику, а тот лишь спрыгивает со скамьи, прячась под нее. Эндрю перелезает через спинку скамьи, но рука проходит насквозь, и он просачивается сквозь следующую скамью, наполовину находясь в ней. Руки и ноги торчат, а голова находится не пойми где. Нил ошарашено тянется к Эндрю, он пытается найти голову парня, которая должна была виднеться из скамьи, но вместо этого он смотрит на то, как голова Эндрю находится в полу. Из пыльных досок виднеется лишь его кадык и синяя гематома — кольцо, обвивающее его шею.       — Кажись, я застрял, — где-то приглушенно из-за пола раздается голос Эндрю. Тело его не шевелится, он даже не дергается, пытаясь высвободиться.       — У Эндрю голова в полу застряла! — ошарашено восклицает Нил, пальцами впиваясь в спинку скамьи. Ему было тревожно смотреть на данную картину, когда конечности Эндрю насквозь проходят все, а он сам бездыханно лежит с застрявшей в полу головой.       — Это неудивительно, — Эрик садится рядом с шеей Эндрю, внимательно рассматривая синее кольцо на шее, которое оставила ему Тильда, когда привязала его к кукле. — Книга находится вот здесь, — кот лапой прикасается к груди Эндрю и тот заметно вздрагивает от прикосновения. Эндрю не ожидал этого, он не знал, что к нему дотронулось. Он настолько резко вздрогнул, что его тело полностью вышло из скамьи и он наконец-то достал голову из под пола. — Эндрю не умеет контролировать себя и свои эмоции, а как раз-таки из-за них он и отпускает свою силу на самотек. — Эндрю из-за неожиданности резко отпрянул от того места, и там, где находилась его грудь, Эрик начал лапками вытирать пыль. Нил присел на корточки рядом с Эндрю, и тот неосознанно к нему придвинулся поближе. Ники наблюдал за ними, сидя на скамье, пока Эрик не закончил вытирать пыль. Показались очертания выпавших досок, которые лежали явно не ровно и явно были положены в спешке. В панике. — Эндрю, — прекращает тереть пол Эрик и слишком внимательно смотрит на Нила, — попробуй прикоснуться к нему.       Эндрю смотрит на Нила. Смотрит коротко. Почти незаметно, а после моргает несколько раз.       Но Эндрю не нуждается в моргании, он нуждается в том, чтобы избавиться от этого в глазах. Избавиться от нечеткой картинки. В глазах плывет, стоит ему посмотреть на Нила, а в груди неясное чувство щекочет его ребра и обдает жарким дыханием, обжигая легкие.       Он смотрит на Нила, и почему-то ему действительно хочется к нему прикоснуться, ему хочется вновь и вновь продолжать ощущать теплоту, которая разносится у него в пустоте, у него внутри, где нет ничего, кроме боли и темноты. Но есть то, что заставляет Эндрю чувствовать себя хорошо, несмотря на эту пустоту внутри — это Нил.       Нил, который смотрит на него таким же взглядом.       Затуманенным. Он сидит на корточках, но не выдерживает взгляда Эндрю и просто садится на пыльный холодный пол, не заботясь ни о чем.       — Ну же, обнимитесь-обнимитесь, — с явной ухмылкой шепчет Ники. И он знает, что его слышно, он даже не скрывает того, что действительно желает, чтобы его кузен обнял своего человека. Ники видит, как Эндрю замирает, как Нил неуверенно вслушивается в раскаты грома и жмурится при каждой вспышке молнии, он видит, как Эндрю действительно боится вновь застрять или, наоборот, пройти сквозь тело Нила и не почувствовать его, а лишь небольшой холодок. — Начни контролировать себя, — говорит Ники, а после небольшой тишины продолжает: — Ты должен почувствовать невыносимую потребность в том или ином действии, если будешь искреннее желать прикосновения, то сможешь без проблем прикоснуться к Нилу, как и он к тебе, — Ники напоследок подмигивает, а после спрыгивает к Эрику, начиная тереться об него и выдавать мурчание от удовольствия.       Нил смотрит на то, как Эндрю поворачивается к нему лицом, до этого сидя спиной. Они оба ощущают, как их метки пульсируют, и Нил на долю секунды перестает теребить кольцо, натягивая его уже на другой палец, давая пульсирующей метке свободу. Он не чувствует страха, не чувствует неловкости, лишь теплое-теплое желание, от которого руки немного подрагивают, тело дрожит, а уголки губ поднимаются. Это неосознанно, это почти дурманящее, это слишком иначе.       Никогда в жизни Нил не ощущал такого притяжения к кому-то, никогда он не ощущал желание быть ближе.       Но глядя на Эндрю, на то, как он неуверенно опустил голову вниз, не желая смотреть в глаза Нилу, тот понимает, что Эндрю именно тот, которого Нил действительно желает заключить в крепкие объятия.       Настроение Эндрю переменчивое, неконтролируемое, но Нил справится, он не позволит Эндрю чувствовать себя неправильно, он сделает так, чтобы Эндрю чувствовал себя хорошо.       Руки Нил раскрывает для объятий несильно, лишь в приглашающем жесте. Это привлекает взгляд Эндрю, и он смотрит на ладони, смотрит на метку — доказательство того, что он привязал Нила к себе навеки. Доказательство того, что даже если Нил умрет, он будет рядом с Эндрю, если Нил не умрет — Эндрю будет рядом с Нилом. Как бы жизнь с ними не повелась, где бы смерть ни поджидала их. Они всегда будут вместе.       Куда один — туда другой.       Эндрю осторожно льнет в объятия Нила, сначала он не ощущает его тело, сначала он и вовсе кажется нереальным. Нил кажется ненастоящим, пока Эндрю не расслабляет тело и понимает, что он упирается прямо в грудь Нила. Кладет голову ему на плечи, а после руками аккуратно обвивает тело Нила и понимает, что он прикасается к нему. Что Нил реален, и что Эндрю действительно может почувствовать его всем своим телом. Они сидят на холодном полу, Эндрю между ног Нила, а тот начинает аккуратно и медленно класть свои руки на спину Эндрю, стараясь не спугнуть его своим прикосновением.       Под легкой и тонкой тканью Нил ощущает неровности: вмятины в коже. Она тверда и груба, она явно темна и ужасная. Нил помнит, как выглядят эти неровности. Они словно черные дыры. Вся спина Эндрю усыпана этими черными дырами, но Нилу все равно. Если сначала ему было на это больно и невыносимо смотреть, то сейчас, чувствуя под пальцами эти неровности, кажется, что они, наоборот, успокаивающие. Они не отвратительны, они не страшны. Они кажутся родными и знакомыми. Они кажутся лишь очередной особенностью Эндрю.       Эндрю чувствует поглаживания по спине. Нежные. Достаточно нежные, чтобы его нижняя челюсть начала подрагивать в желании что-то сказать. Эндрю чувствует вину за то, что у него такая душа.       — Мое тело не такое, — шепчет Эндрю в шею Нилу и прячется в его плече. Душа Эндрю уменьшается, Эндрю становится еще меньше и в объятиях ощущается как Люси. Нил чувствует его печаль, и эта печаль передается и ему. — Не такое… Оно другое.       — Все хорошо, Дрю, все хорошо, — нашептывает Нил, пытаясь успокоить Эндрю. Он продолжает поглаживать по спине. Равномерно, нежно и не спеша. — Неважно, какое у тебя тело, тебя будут любить таким, каким ты являешься.       — Я тебе нравлюсь таким, каким я являюсь? — голос Эндрю дрожит, а Нил понимает, что дрожит и он. А почему… Почему его сердце бьется так неясно? Почему он его не чувствует? Почему… Почему ему так нравится Эндрю? Почему он его не боится? Почему чувствует себя хорошо рядом с ним? Потому что…       — Ты мне нравишься таким, каким ты являешься, — подтверждает Нил, и его рука перемещается на волосы. Он слегка трепет волосы Эндрю, чувствуя их неясность, а после легко, почти незаметно оставляет поцелуй на макушке.       Эндрю сжимает ветровку Нила на спине и чувствует сонливость. Призраки не спят. Неупокоенные души не спят. Но в объятиях Нила ему хотелось. Ужасно хотелось заснуть.       — Прошу прощения, но наверняка то, что вы ищете, вот здесь, — Эрик лапкой указывает на выпирающие доски, а Ники недовольно на него смотрит, все так же продолжая улыбаться. Ники почти шипел на Эрика из-за того, что тот испортил момент для Нила и Эндрю, но Эрик, казалось, даже не замечал, как вместе с молнией в небе в него вонзались молниеносные взгляды Ники. Явно недовольного Ники.       Нил с Эндрю были в шаге от этих выпирающих досок. Они теснились между рядов скамей, и достаточно было потянуться, чтобы приподнять те доски. Кошачьи лапы Ники и Эрика не могли этого сделать, а превращаться в свой истинный облик они не хотели, удобно расположившись рядом друг с другом.       Не прерывая контакт, Нил тянется к доскам, и у него получается пальцами зацепиться за края. Он дергает их на себя, и небольшая кучка пыли поднимается, но тут же быстро исчезает. На глаза попадается книга. Старая. Рукописная да заполненная до ужаса. Она толстая — где-то выпирают листы, а где-то почти выпали. Она вся в пыли и грязи, но стоит Эндрю резко оторваться от Нила, как тот замечает надпись, которую Эндрю тут же расчистил, схватившись за книгу.       Эндрю так был слегка ошарашен, что от своей резкости чуть порвал ветровку Нила, он пытался как можно скорее очистить название книги от пыли, чтобы прочесть ее.

Все о мертвых

      — Все о мертвых? — читает Нил, сидя за спиной Эндрю.       Тот ощущает его дыхание, его присутствие. И успокаивается. Заземляется.       — Как она здесь оказалась? Я… я понял, почему меня тянуло сюда! Святая вода! Эта книга была у меня под кроватью! Последним местом перед тем, как все это началось, была церковь! Эта книга принадлежит Тильде! Здесь… здесь должно быть то, что хотя бы намекнет… Намекнет на то, как от нее избавиться, — Эндрю судорожно, почти безумно и бездумно начинает листать те страницы, не читая их. Он монотонно их листал. Одну за другой. Ники и Эрик смотрели на него, не удивляясь, в то время как Нил определенно не понимал, о чем шла речь и почему Эндрю даже не пытается вчитаться во что-то.       Рука Нила осторожно ложится на плечо Эндрю, и это заставляет замедлиться. Замедлиться на одной странице.       Страница 103.       Пустая.       Чистая.       Отвратительно и неправильно чистая.       Эндрю недоверчиво смотрит на нее, будто бы чувствуя, что сейчас что-то произойдет.       Смотря внимательно на страницы книги, а точнее на ее края, Нил начал замечать какое-то шевеление. Что-то из-за страничек книги начало появляться. Оно скребётся, оно пытается вылезти из-за страниц, пытается найти свободу, и оно ее добивается. Тонкие черные елочные лапки появляются на чистой странице, оставляя черные капельки — следы. Нил морщится, пытаясь разглядеть то, что оно такое.       Пока не понимает, что это был паук.       Но не настоящий.       Не обычный.       Странный.       Он оставлял после себя чернила. Черные кляксы. Эндрю не трогал этого паука, Ники с Эриком странно наблюдали за пауком, который начал хаотично бегать по страничке, оставляя после себя следы, но эти следы круг за кругом превращались в отдельные слова, а после и вовсе в предложения. Паук ускорял темп, оставляя кляксы потемнее. Слова были ужасно кривыми, но разборчивыми, и Нил продолжал пытаться вычитать то, что писал паук.       К ядру привязана неупокоенная душа, в четырех стенах кроется она, дьявола перехитрила ведьма, став навеки бессмертной.       Эндрю хмурится, ужасно хмурится и даже злится. Паук продолжает наворачивать хаотичные круги, и прочитанные слова уже нечитаемые. Они неясные, они грязные и походят на темное пятно, страница превращается в грязь. Эндрю раздражает паук, наворачивающий круги, он бьет по странице, между пальцев задержав паука. Тот брыкается, пытается выбраться изо всех сил, но Эндрю держит его крепко, не давая прозорливо улизнуть. Паук продолжает размахивать своими ножками, пока Эндрю не прижимает его и закидывает себе в рот.       — Ты только что паука съел! — Нил ошарашено смотрит на Эндрю, который в ответ выглядел слишком уж невинно. Глаза Нила широко и удивленно раскрываются, как и рот, когда Эндрю шевелит челюстью и слышится отчетливый хруст паука, а после Эндрю его просто глотает.       — Приятного… аппетита, — так же удивленно произносит Ники, выглядя таким же ошарашенным, как и Нил, лишь Эрик смотрел на Эндрю, не сменив своего выражения лица.       — Спасибо, — уголками губ улыбается Эндрю.       — Вкусно? — спрашивает у него Нил, смотря на губы того, которые были немного измазаны в черных чернилах.       — Очень, только чернила немного горькие, — чуть морщится Эндрю.       — Этот паук был с чернилами? — понимает Нил, смотря на листок бумаги. Кошачьи мордочки глядят на этот листок, а Ники лапой проходится по тексту, размазывая чернила. На лапке остается черный след, и кот его слизывает, морщится, а после невнятно проговаривает:       — Чернильные пауки… Посланник дьявола к ведьме, — Ники вновь морщится, а после шепчет: — Ужасно горькие.       — Если не ошибаюсь, то Тильда обманула самого дьявола, поэтому тот и посылает нам послания, возможно, дьявол ждет ее смерти. Он наверняка подает какие-то знаки, которые навели бы на разгадку о том, как же от нее избавиться, — спокойно говорит Эрик и начинает вылизывать лапу Ники, не морщась от горького вкуса чернил.       — Мертвого нельзя убить ведь, — шепчет тихо Ники, когда Эрик продолжает:       — Можно, если где-то есть то, к чему привязана душа мертвого, уничтожишь тело и артефакт — уничтожишь мертвого, а если верить посланнику, то где-то есть ядро, к которому привязана ведьма. Найти его, уничтожить, а после и саму Тильду — это единственное, что поможет нам от нее избавиться.       — В доме определенно есть еще какое-то помещение, он слишком мал изнутри, но кажется большим снаружи. Я думаю, что в стенах ведь может быть какой-то тайник или какая-то дверь, за которой и будет прятаться это ядро. Нужно лишь отыскать это помещение, — Нил немного тревожно выдыхает в шею Эндрю и отпускает его, отстраняясь. В голове у него вырисовывается план всего дома, но кажется, что ничего такого нет спрятанного. Что стены расположены так, как нужно, они расположены весьма естественно и никакого скрытного хода невозможно найти по памяти. Но именно из-за таких мыслей Нил понимает, что где-то прямо у его глаз и находится ответ на его вопрос, он чешет шею и говорит: — Нужно наведаться в архив да найти чертеж дома, возможно, действительно где-то спрятано какое-то помещение.       — Нам, наверное, уже стоит идти, — неуверенно говорит Эндрю, поднимаясь на ноги. Он не хочет покидать Ники и Эрика, но понимает, что сейчас может пойти сильный ливень из-за надвигающейся бури, он не хочет, чтобы Нил промок под сильным дождем. Эндрю закрывает книгу и тянет ее котам, но Ники и Эрик синхронно отрицательно кивают головой, после чего Ники говорит:       — Уничтожь эту книгу, чтобы мы наконец-то смогли стать свободными и покинуть эту церковь. Спасибо, что пришел к нам, не забывай контролировать свои чувства, и, если ты хочешь прикоснуться к Нилу — почувствуй сильное желание, — уверено говорит Ники, а слова его наполняются неимоверной радостью того, что у его кузена появился тот самый человек.       Эндрю отдает книгу Нилу, и тот смотрит на то, как призрак начинает поглаживать Ники и Эрика по голове, заставляя тех блаженно мурчать. Это заставляет его улыбнуться. Книгу он прячет во внутренний карман ветровки к кукле, немного опасаясь того, что оттуда вылезет очередной неясный паук. У него в голове уложиться не может факт того, что паук — посланник дьявола.       — До встречи!       — До встречи.       И Нил аккуратно открывает дверь, в которой застрял тесак, и они с Эндрю покидают церковь, а на руках книга, которая дала им толчок. Приблизила их на шаг вперед к разгадке.       — Эндрю сам на себя не похож, он стал более мягким, кажись, — в след закрывающейся двери тихо шепчет Ники, немного наклоняя голову в присущем интересе.       — Дело в кукле, — смотрит на него Эрик и хмурится: — Пока кукла в руках Нила — Эндрю потакает хорошей натуре своего, так скажем, владельца, будь кукла в руках кого-то, кто имеет хоть какое-то отношение к сверхъестественному, да и еще имеет плохую натуру — Эндрю бы не был таким.       Они идут домой. Ветер все так же бушует, гнет деревья, распугивает птиц и тянет за собой грозу. Над городком висит темная грозовая туча, которая грозится в сию же секунду опалиться дождем да полить весь Рейвен Фокс. Залить его солеными слезами да стушеваться хладными объятиями.       Нил идет чуть позади Эндрю, не морщась от холода. Словно Эндрю согревал, согревал его собственной хладностью, из которой был выткан. Это чувство холода не саднило, оно обогревало, и Нилу не была страшна погода, ему было хорошо. Хорошо рядом с Эндрю. Тот шел неправильно, чутка хромая, чутка пошатываясь в стороны, иногда ходил вприпрыжку, иногда оборачивался к Нилу с желанием что-то сказать, но резко забывал обо всем, глянув в его глаза и продолжая идти вперед.       А потом. Потом Эндрю резко останавливается, но Нил не врезается в него, лишь ближе подходит и аккуратно заглядывает в лицо, пока Эндрю смотрит на него в ответ. Он рассержен. Нил не знает почему, но видит раздражительность, писанную на лице призрака. Он чем-то обескуражен, казалось, обозлен, потому что в глазах стоял немой вопрос. Нил не мог его прочесть, ему не было дано прочесть чувства в глаза Эндрю прямо сейчас. Они — это что-то, что под запретом, это загадка и явный ключ на ладони, что не подходит ни под один замок, но открывает сразу все двери. Это явный спутанный лабиринт, в котором нет ни входа, ни выхода. Ты просто попадаешь в этот лабиринт. Ты просто попадаешь в эту ловушку и только мгновение, одна секунда, и ты сможешь увидеть тот самый свет в конце бескрайнего тоннеля — это те самые эмоции, которые Нилу все же удается распознать. Но сейчас… Сейчас он в кромешной тьме, а где выход — укажет ему Эндрю.       Эндрю молчит. Они посреди дороги окружены ветром да громом, смотрят друг на друга по-разному. Нил спокойно, выжидающе, а Эндрю… Неясно. То ли он разозлен, то ли напуган, то ли раздражен, то ли оскорблён. В нем слишком много эмоций и одну единственную выделить среди всей воронки сложно, даже невозможно.       Палец Эндрю аккуратно тянется к Нилу.       Нил единственный, к кому Эндрю искреннее не боится ощущать прикосновений. Он не боится ощущать прикосновений и от Нила. Он, сам того не понимая, и желает их ощутить. Тянется к плечу Нила, а после касается. И даже через ткань Нил ощущает твердое прикосновение, давящее прямо в плечо, прямо в шрам, треснувший там зажившим пятном.       — Ты мне так и не рассказал, откуда он у тебя.       И Нил рассказывает.       Рассказывает о детстве своем. Рассказывает о парне, которого и убил в юном возрасте.       — Его звали Рико Морияма, и именно из-за него все и началось. Он узнал о том, что отец мой вечно был пьян, он всегда говорил о том, что я буду как он, что я буду ужасным человеком, что я буду пить, и что я буду таким же отвратительным, как и отец мой. Он всегда избивал меня, крича мое имя, говоря, какое оно ужасное и так похоже на имя отца, он всегда говорил о том, что я похож на своего отца. Он ненавидел меня за то, что его собственный отец всегда ставил меня в пример Рико, показывая меня с хорошей стороны, как и моего отца. Но Рико узнал о проблемах у нас дома, он узнал, что отец пьет, узнал однажды все. А после и начал издеваться надо мной. Однажды отец Рико сказал ему: «Почему ты не такой, как Натаниэль?» и тогда, подслушав это, я сбежал, не хотя дослушивать дальше. Но… На следующий день в школе Рико был слишком тих. У него были ссадины на лице, и я понял, что во всем виноват его отец. Я всегда был приличным и хорошим ребенком, как обо мне отзывались учителя, до произошедшего. Пока я не убил Рико. В тот день после школы он встретил меня с ножом. Он кричал так сильно, кричал о том, что я испортил ему жизнь, что его собственный отец любил больше меня, а не его. И тогда он накинулся на меня с ножом, но я не помню, как так случилось, что нож в итоге оказался у меня. На мой крик прибежал тогда взрослый человек. И больше я ничего не помню с того дня. Я больше не помню, что со мной было. Прошло какое-то время, я познакомился с Кевином после очередного момента, когда меня избивали, но я не знаю из-за чего, я не знаю, почему меня били и почему Кевин помог. Мы с Кевином и до сих пор дружим, он хороший человек и друг. Он всегда помогал мне и вытягивал меня из издевок и утягивал каждый раз, когда задиры направлялись в мою сторону. Я не помню, почему меня били, но я помню, что они всегда кричали мое имя. Но вместо своего имени, я слышал и видел перед собой отца. Его лицо. И тогда я думал, что меня ненавидят из-за внешности отца. Я думал, что наши имена похожи, поэтому однажды, когда он напился слишком сильно, сильнее обычного, я подошел к маме. Она гладила вещи, пока рядом сидел отец и пил. Я прямо перед ним сказал, что хочу сменить имя, что не хочу иметь рыжие волосы. Что не хочу быть похожим на отца. И тогда он, услышав это, сильно разозлился и раскалённым утюгом ударил меня по плечу. Это было ужасное детство. Больницы. Лекарства. Психотерапевты и немало психологов. Но я благодарен отцу, что он больше не поднимает руку, что он переборол себя и больше не пьет, как раньше, а лишь только по праздникам, в меру и рядом с мамой. Я благодарен, что он подарил лучшие подростковые и беззаботные годы, благодарен за то, что Люси родилась в хорошей и любящей семье, где от прошлых проблем остались лишь шрамы. Я рад, что тогда, когда он меня ударил, он осознал все и переосмыслил. Я рад, что он наконец-то изменился в хорошую сторону. Я уже толком и не вспомню свое детство, но последние несколько лет были превосходными, я благодарен маме, что смогла справиться с ним, что они вместе наконец-то смогли вновь вернуть свои любящие отношения и вновь воссоздать хорошую семью.       Больше Нил не сказал ничего.       Он молчал, чуть улыбаясь, видя впереди дом.       — Сейчас все отлично и… — Нил не успевает продолжить, как Эндрю резко выдает:       — Если бы у тебя был выбор: остаться жить в этом доме или заново прожить свое прошлое, чтобы ты выбрал?       — Остаться жить в этом доме.       — Даже с мертвыми внутри?       — Даже с мертвыми внутри, — выдыхает Нил и улыбается еще шире, выдыхая весь тяжелый воздух из легких. О рассказанной истории знает только Кевин. — Но все же надеюсь, что мы от них избавимся.       — Хочешь избавиться от меня?       — Да от тебя попробуй избавиться, и я не называл тебя мертвым.       Эндрю идет вперед к дому вприпрыжку, как маленький развеселившийся ребенок, несмотря на всю рассказанную Нилом историю, Эндрю никак на нее не отреагировал, лишь странно скривился, склонил голову к боку, и Нил может поклясться, что слышал обозленный хруст его шеи.       — А ты попытаешься от меня избавиться?       — Даже не думал, — вздыхает Нил и это напоминает ему те самые прогулки с Люси, когда она задавала максимально странные вопросы, крутясь около него и выпрашивая поводок, на котором был Боб. Люси любила выгуливать пса.       Нил не чувствует капель дождя. Он чувствует то солнце, которое сопровождало его в большинстве прогулок с сестрой. Всегда солнечная погода, даже в холодные времена. Несмотря на все, каждая прогулка казалась слишком яркой, потому что они были счастливы проводить время именно так, даже если по большей части могли выходить из-за вспыльчивости отца. Все равно, это время было беззаботным, а некоторые трудности и проблемы не затмевали ту искрящуюся радость.       Возле дома уже стоит машина Натана. Нил замедляется лишь на миг, смотрит по сторонам, чтобы перейти дорогу, замечает, что Эндрю скрылся, и идет вперед, чувствуя за собой призрака, но бояться ему было нечего. Нил спокойно шел по тропе и даже не задумывался о том, как он чувствовал себя несколько дней назад, ступая по этому же пути. Этот дом с каждым часом и мгновением казался не таким уж и страшным. Все дело было в Эндрю, что постоянно находился рядом. Его нахождение заставляет Нила чувствовать себя в безопасности.       Машина Натана припаркована во дворе явно в спешке, Нил украдкой думает о том, что отец волновался о чем-то, когда приближался к дому. Вспоминая о том, что у того сегодня было собеседование, Нил начинает немного напрягаться, подходя к двору. Но, наверняка напряжение было не в отце, а том, что он ощутил ни что иное, как дежавю. Скользкое и противное, он чувствует не просто повторяющиеся шаги, он чувствует, словно время медленно течет не в том направлении, а он противится этому направлению. Чувство пространства ярко выражено, не так, как тогда, когда он выходил за границу дома — тогда это ощущалось легче, словно начинаешь читать следующую главу, а сейчас это чувство липкое и оно тянет его назад. За спиной Эндрю уже не ощущается, не ощущается сбоку или впереди. Вообще не ощущается, ибо его затмевает чувство того, что он не в правильном месте. Что это не тот дом, в который он должен был вернуться. Что это не то время, в котором он должен находиться.       Стоя на пороге дома, он снова чувствует на пальцах липкость дверной ручки, даже не касаясь ее, и эта липкость становится такой же, которой была пару дней назад. Мама тщательно вымывала ее, но она снова стала такой неприятной. Нилу ничего не остается, кроме того, чтобы зайти в дом. И он заходит.       Его встречает тот же холод, что и провожал, только в этот раз он кажется еще холоднее.       Мертвеннее.       Запах стоял ужаснейший. Словно по всему дому было раскинуто протухшее мясо. Запах тухлятины тянулся по стенам и растекался по полу, он не был резким, он был почти незаметен для тех, кто подолгу находился в помещении и свыкся с запахом. Нил замечает, что окно на кухне открыто, а Люси по второму этажу бегает с освежителем воздуха, пытаясь затмить тухлятину запахом морского бриза.       В коридоре он стоит не долго, мать с отцом сидят за столом, а посредине так же стоял освежитель воздуха, только уже автоматический. Нил всегда, ходя по дому в тишине, пугался, когда эта штуковина включалась да брызгала.       — Нил, скажи, ты тоже ощущаешь эту вонь? — с порога спрашивает Мэри и уже встает из-за стола, дабы начать греть чайник. Она нахмурена, ей явно неприятно чувствовать запах, но только открытое настежь окно давало немного свежего воздуха, а распылитель, как оказалось, был выключен.       — Я тебе говорю, я не знаю, откуда исходит эта вонь, но я ее точно чувствовал уже, она вызывает какое-то дежавю. Это не похоже на тухлятину или даже на трупный запах, что-то гнилое. Оно как будто бы исходит отовсюду, — Натан недовольно смотрит в окно, пока не осознает, что Мэри обратилась была к сыну, а только потом замечает, как Нил проходит на кухню и садится рядом. — Привет, сынок, как погулял?       — Хорошо, — Нил не смотрит в глаза отца, его ответ нейтрален и спокоен, Нилу сейчас хотелось бы увидеть Эндрю, сам того не хотел осознавать, но его присутствие было, как оказалось, крайне важно, без ощущения Эндрю рядом, Нилу становилось неуютно и неистово тревожно, поэтому он резко сменяет тему: — Мама говорила, что ты был на собеседовании. Как все прошло? — Нил слышит звук нагревающегося чайника и ему становится немного лучше из-за того, что подобные звуки всегда переносили его в приятное прошлое, где он с удовольствием ждал вкусного завтрака.       — Меня приняли! — Натан счастливо улыбается, а Мэри кладет ладони на его плечи и начинает разминать, улыбаясь. Она убирает напряжение с тела Натана, ведь даже после того, как его приняли на работу, он все равно волновался и был взбудоражен до сих пор. Нил хотел сказать то, что он очень рад за отца, но его тут же перебивают: — Кстати, сегодня мы идем на ужин к нашим соседям, милая девчушка, где-то твоя ровесница, пригласила нас на небольшое такое знакомство. И еще, приглянись к ней, — Натан улыбается слишком довольно и чувствует, как Мэри хлопает его по плечам, предупреждая о чем-то, а после немного недовольно глядит на мужа. — Что? Я ни разу не видел, чтобы Нил засматривался на девчонок, да я даже о них из уст его не слышал.       Нилу становится уже все равно на разговор, поэтому он смотрит в окно и ждет, когда закипит чайник, пока Мэри с Натаном продолжают развивать эту тему.       — А вдруг ему не нравятся девочки? Ты об этом не подумал? — Мэри садится напротив Нила, и тот удивленно на нее глядит. Не с испугом или волнением, а просто удивленно. Почти возмутительно.       — Неужели гей? — Натан моргает, смотря нечитаемым взглядом на сына, а Нил и забывает о неприятном запахе, начиная ощущать ползущие пальцы на спине. Это фантомное чувство, это действительно было волнение. Нил не понимает, почему ощущает его, если он понятия не имеет, какая у него ориентация. Он раньше и вовсе об этом не думал. Он смотрит на отца, а тот щурит глаза и резко возмущается: — Только не говори, что ты втюхался в Кевина, у него же стручок маленький.       Нил хочет подавиться воздухом, но только замирает, пока напротив начинает восклицать Мэри:       — Откуда ты знаешь, какой, черт побери, у Кевина стручок? Натан!       — Что? Я правду сказал, у них с Дэвидом это семейное, у этого тоже размерчик не из престижных.       — Хорошо, а теперь вопрос, какого хрена ты знаешь, какой у Дэвида? — Мэри выдыхает немного раздражительный и возмущенный воздух, тут же успокаиваясь, но строгий взгляд и выгнутые брови показывают ее небольшой шок.       — Спорили на сто баксов у кого длиннее, я выиграл, — довольно заявляет Натан, пока жена смотрит на него с тем же возмущением.       — Теперь понятно, почему Кевин и Нил так любят спорить, оказывается, они в своих отцов пошли. У Ваймаков и Веснински, я посмотрю, это семейное.       Натан чувствует себя немного неудобно под таким строгим пронзающим взглядом жены, как провинившийся или напакостивший кот. Нил в это время сидит с приоткрытым ртом и шокированным взглядом, когда сзади отца появляется Эндрю, который, скрестив руки на груди, с недовольным интересом наблюдает за разлившейся картиной, пока в дверях Мэри не замечает Люси.       — Люси, милая, что-то случилось? — Мэри становится спокойнее, завидев дочь у арки, девочка подбегает к столу, а после, поставив освежитель воздуха на стол, спрашивает:       — Мам, пап, а что такое стручок? И почему у Кевина он маленький? — она невинно моргает, пока Нила скукоживается на стуле в три погибели, пытаясь выглядеть как можно серьезнее, и не пытаться глазами ухватиться за Эндрю, который, по-видимому, тоже задался таким вопросом, что и Люси, хоть и понимал, о чем речь.       — Это размер любви к мальчикам! — резко выдает Натан, на что Нил окончательно уже не может реагировать. Он закрывает лицо руками, смущенно давясь смехом, и Натан хочет сделать так же.       Запах гнили, казалось, улетучился, стоило обстановке стать более легкой, как по дому теперь разливался запах морского бриза.

***

      Нил не ощущал какого-либо желания идти на предстоящий ужин. Он сидел посреди комнаты на холодном полу и глядел на шкаф. Шкаф. Странный он. Ощущался по-другому, будто бы за ним кто-то стоял, но будь это так, гуляющий сзади него Эндрю обратил бы на это внимание. Нил уже был собран и одет, ожидая, когда его позовут спускаться. Телефон в кармане коротко вибрировал, оповещая о новых сообщениях, на которые Нил не отвечал, потому что не слышал. Не чувствовал этой вибрации. Он не двигался. Пол был холодным, что тело напрягалось всеми мышцами, немного подрагивая.       Эндрю сзади него ходил. Шаги не слышны, но ощутимы. Нил спиной чувствовал, как призрак медленно передвигался с одной стороны в другую. Эти похождения казались спокойными, но Нила не покидало чувство чего-то надвигающегося. Его словно начинало обрамлять.       Он чувствовал, как его на его запястья что-то наматывают.       Медленно затягивают, словно боятся, чтобы он не заметил. Но он ощущает это слишком отчетливо.       Чувствует эти холодные нити и не может перестать ощущать, как что-то душит. Вокруг шеи.       Сидя на полу в комнате, смотря на шкаф, он понимает, что там что-то да есть.       Что-то в этом шкафу находилось.       Нил сидит, не может пошевелиться, но понимает, что ему нужно вставать, ему нужно узнать, что или кто находится в шкафу, потому что его не покидают нити, они вокруг его кистей, вокруг шеи и щиколоток. И он это понимает. Понимает, что его тело больше не принадлежит ему. Контроль кто-то забирает. Дергает за нити, а ему остается лишь подчиниться. Нити обжигающие, они режут кожу фантомно, без боли и крика, но чувственно и заметно. Что-то колдующее есть в этих нитях, Нилу хочется заснуть, но он не может даже моргнуть. Перед глазами шкаф. Он так долго на него смотрел, что тот, кажись, начал дрожать. Или он действительно дрожит? Там кто-то стоит?       Эндрю не ходит сзади него. Эндрю смотрит на него. Смотрит так, словно пытается прочесть Нила уже несколько раз и понять, что же все-таки не так с ним. Почему у него такой мертвый взгляд. Эндрю его уже где-то видел. Встречал эти глаза, полны неизбежного ужаса и потери тела. Он видел эти глаза на протяжении всей своей смерти. Он не мог забыть эти взгляды, направлены в пустоту. Но он забыл каждый из них.       Забыл каждый мертвенный взгляд, но Нила ему не забыть.       Ему кажется, что нужно прикоснуться к нему. Это должно помочь, это должно вернуть в реальность.       Эндрю стоит прямо за спиной, стоит ему протянуть руку и искреннее пожелать прикосновения — он ощутит тело под своей ладонью. Почему тогда… Почему он не может прикоснуться к нему? Рука не тянется. Над Нилом что-то тенью смерти нависает, и Эндрю понимает, что с Нилом не так.       Что случилось то, чего стоило опасаться.       Тильда сделала куклу Нила раньше предназначенного время, раньше Люси. Она не могла сделать ее так быстро, в Ниле не было такого количества страха, который мог обрамить нить своей кровью. Не было того ужаса, из которого Тильда бы смогла соткать куклу, обвязать ее и привязать душу Нила к ней. Она не могла сделать этого. У нее не имеется столько силы. Но Нил все еще здесь. Эндрю все еще нечитаемо смотрит на него и понимает, что ей еще не удалось взять его под контроль. Не удалось. И не удастся. Эндрю не позволит ей руководить Нилом. Не позволит ему стать ее марионеткой.       Эндрю смотрит на Нила долго. Тот мелко подрагивал и незаметно задыхался, сам не осознавая, что даже не моргает. Лишь смотрит на шкаф. Но Эндрю не ощущает ни чьего присутствия там.       Шаги. Неспешные и слегка не верящие. Эндрю не понимает, как же Тильда могла связать Нила в такие краткие сроки, несколько дней лишь прошло, он не мог столько много страха ощущать за это время, дабы окрасить алую нить собственной душой, ей не подвластно столько силы. Она пряла две куклы одновременно, но страх шел только от родителей в семье. Ни Нил, ни Люси не могли ощутить столько тревоги, чтобы Тильда могла испепелить их души в своей мрачной агонии. Она убьет Натана и Мэри, сделает из Нила и Люси своих марионеток, но на это ей нужны силы, она черпает их из страха детей. Но неужели страхом родителей она и пользуется? Она пряла кровавые нити благодаря присущему ужасу старших, и благодаря этим нитям и смогла повязать куклы, использовала кровные узы.       Шкаф так и остается закрытым, а Эндрю продолжает вспоминать все мелкие утерянные давно детали, которые стоит вытянуть со дна мертвого да связать воедино, осознать картину происходящую, да перерезать нити, что привязали Нила к кукле. Он частично в безопасности, его душа полностью не будет принадлежать ведьме, потому что Нил привязан к Эндрю.       А Эндрю боится. Боится открывать шкаф и увидеть, что же заставило Нила так помрачнеть, так замереть, каждой клеткой тела начать дрожать. Эндрю никогда не был так осторожен, как сейчас. Каждый его шаг казался длинною в сто лет, казался слишком тяжелым. Казалось, он сейчас пройдет сквозь пол, окажется на нижнем этаже, застрянет в стене. Ему действительно хотелось этого больше, чем тянутся к шкафу. Но он тянулся. Рука осторожно прикасается к дереву, ощущая, что оно полностью пропитано незаметными короткими иглами, что вонзались в кожу почти не ощутимо. Щекотно. И Эндрю прикасается к ручке, хватается за нее, хоть и желает, чтобы рука прошла сквозь дверь.       И отворяет ее.       А в пустом шкафу одиноко сидит кукла, обрамлена окровавленными нитями.       Кукла, к которой привязан Нил. Потому что эта кукла была его копией.       Эндрю не хватает скорости, не хватает реакции и силы, дабы поймать ее. Она исчезает в неведении, и даже пробив дно шкафа, он не сумел схватить куклу, она прошла сквозь его тело и просто исчезла, словно ее там и не было. Он смотрит на Нила, смотрит такими глазами, наполненные искренним волнением, но взгляд Нила опущен на пол. Плечи расслаблены, а сам он дышит очень часто. Он не видел того, что было в шкафу. Он даже не слышал треск дерева, когда Эндрю проломил дыру в шкафу.       Ему остается лишь закрыть осторожно шкаф, без скрипа и привлечения внимания, да присесть напротив Нила.       Эндрю садится на пол, скрестив ноги так же, как это сделал Нил. Они немного соприкасались коленями, но колени Нила слегка проходили сквозь Эндрю. Тот смотрит на него с ярко выраженной эмоцией на лице. Нет. Это не одна эмоция. Это весь спектр иррациональных чувств, которые калейдоскопом вращаются внутри Эндрю. Глядит он на Нила, глядит, а после того, как тот не собирается поднимать на него глаза, говорит:       — Когда пойдете на ужин, оставь куклу здесь. Не бери ее с собой.       Это заставляет Нила прийти в себя, и он тут же хмурится, не понимая почему.       — Оставь куклу, — повторяет немного тише Эндрю. В словах ярко выражается строгость. Эндрю давит на определенную точку, и больше на его лице нет эмоций. Он холоден и целеустремлен. Нил собирается что-то вымолвить, упрекнуть и отказаться, но Эндрю настаивает на своем: — Оставь куклу и меня здесь. Я не собираюсь больше повторять.       Нил не собирается больше идти против Эндрю. В его горле набухает неприятный ком, который ощущается при каждом повышенном голосе родителей, но тут он возник от тихих и спокойных слов Эндрю. Он не повышал тон, был умерен и спокоен, но Нилу становилось неуютно рядом с ним. Ему стало до подёргивания пальцев неправильно находиться в комнате. Чувство того, что он здесь не должен быть. Что неправильно было то, что происходило.       Что он побаивался Эндрю, но тот резко улыбается, вскакивает и хлопает в ладоши:       — Приятного вечера! — а после Эндрю скрывается в шкаф. Проходит в него, не открывая двери.       Нил резко кидается к шкафу, ощущая, как слабы его ноги, но не обращает на это внимания, желая лишь добраться к Эндрю, и от былого волнения остается лишь неровное дыхание. Перед глазами пустой шкаф, где нет ничего, кроме дыры. Эндрю нет в этом шкафу. Нет и в доме. Нил внутреннее ощущает, что Эндрю исчез с дома. Ни в одном помещении, ни в одной стене его нет. Он не чувствует самого существования Эндрю.       Остается лишь судорожно вздохнуть и выдохнуть, потому что ощущение накатывающей паники не сильно ему нравилось. Нужно оставить куклу здесь. В доме. Если… Если Нил утянет ее с собой, то Эндрю исчезнет. Ему нельзя быть далеко от куклы. Сама кукла ощущается неподъемной ношей около груди, но Нилу нужно взять и оставить ее, сжимая крепко челюсть. Настолько сильно, что становилось больно ею шевелить.       Кукла сидит на кровати, а Нил продолжает смотреть на нее так, словно именно она виновата во всех ужасах этого дома, словно именно из-за нее исчез сейчас Эндрю. Нилу казалось, что от него что-то медленно и болезненно отрывается. И это не приносило никаких хороших внутренних предчувствий. Он оказывается в подвешенном состоянии, ноги отдают слабостью, а тело знобит во всех точках. Дышит он так медленно, считая каждый свой вдох и выдох, чувствуя, как кольцо обвивает его шею, затягиваясь с каждой секундой. Он так и продолжал бы стоять над куклой, если бы не голос радостной Люси, что постучала по двери. Не заходя, она оповестила о том, что уже нужно идти к соседям на ужин.       У Нила уже не было никакого хорошего настроения и сил. Что-то забирало его силы, превращая в длинную нить одной пряжи. И эта пряжа не была ему подвластна.       Он коротко говорит о том, что уже спускается, тяжело выдыхая, когда поворачивается и понимает, что на стене, где он снимал картины, они снова висят. Смотрят на него. Снова. Снова эти нечеткие картины, которые каждый раз заставляли его кривиться, снова висели на стене. В том же расположении, что и когда он их снимал. Его тело, казалось, тревожно, но все же расслабленно стало и вовсе не поддававшимся функционированию. Он делает шаг от кровати, ступая подальше от картин ближе к шкафу, не отводя глаз. Идет осторожно, словно, задев картины, можно было пострадать. Он из комнаты выходит резко, чуть ли не сталкиваясь с Люси. Он панически закрывает дверь, все так же без возможности спокойно выдохнуть. На него смотрит сестра, широко улыбаясь, чуть подпрыгивая на носочках, выводя его из равновесия своим жизнерадостным и таким детским поведением.       — Братик! Пошли уже! — она маленькими ручками хватается за Нила и мчится с ним по лестнице, не заботясь о том, что может упасть.       Лестница своими скрипами оповещает Мэри и Натана о том, что приближаются дети, и они выходят из кухни, приодеты слегка по-нарядному, чтобы впечатлить соседей. Нил не заморачивался, одев самые приличные брюки и рубашку, которая могла быть у него в цветастом хаосе, а Люси была в легком платье в горошек. Желтое и яркое, как и сама девочка. Она счастливо крутилась вокруг Нила в предвкушении новых знакомств.       Мэри почему-то хмурится и смотрит за спину Нила в сторону лестницы. У стены висели те картины, которые вечно падали посреди ночи. Все изображения были от прошлых жильцов. Мэри уверена, что Нил их снимал.       — Нил, а разве ты не снимал все картины в доме? — она слегка кивает на стену у лестницы, и все обращают внимания на то, что картины вновь закрывали ползущие паучьи трещины.       — Так, давайте попозже разберемся, что здесь творится, сейчас всем нам нужно развеяться и познакомиться с соседями, — немного нервно улыбается Натан и судорожно выдыхает: — Я скоро в этот дом священника вызову, потому что этих картин пару минут назад там не было.       — Да. Нужно будет завтра-послезавтра вызвать священника, — хмурится Мэри, но после сразу легко улыбается, поднимая всем дух: — А еще съездить в Пальметто к Дэвиду и Кейли, они уже себе присмотрели квартиру там, а в новом учебном году Дэвид собирается стать тренером по экси, так что, Нил, будешь носиться как угорелый с Кевином по полю, а потом мы будем слушать дедовский бубнеж Дэвида о том, какие вы непослушные. Мэри заставляет нависающему угнетению скрыться за улыбками, а сама она тянется к Натану, чувствуя его тепло в некрепких легких объятиях.       — Ну мам, — наигранно закатывает глаза Нил, устало улыбаясь родителям, когда Люси хватает его за руку да снова тянет на выход.

***

      Погода была ужасная. Ветер слишком сильный, а на улице темно так, словно уже глубокая ночь. Хотя на часах не было и восьми вечера. Они быстро добрались к входной двери дома, что был напротив, и не успели даже постучаться, как двери тут же открываются, а за ними стояла коротковолосая блондинка средних лет. Она ярко и приветливо улыбалась, и Нил узнал в ней ту женщину, которая со своим мужем сегодня днем спрятались в доме, завидев ее. Он крепко держал Люси за руку, потому что та, хоть и хотела познакомиться с новыми людьми, немного волновалась.       — Проходите, проходите в дом, а то на улице холод ужасный, — она чуть наклоняется, уходя от двери, и Нил замечает на ее шее массивный подвесной крест. В доме светло и уютно, но слишком много крестов да икон бросается в глаза. Немало оберегов и даже сверху на входной двери можно было с двух сторон заметить нарисованный мелом крест. Теперь Нил даже радуется тому, что Эндрю сейчас не с ним. Призраку было бы здесь наверняка ужасно находиться.       — У вас в мае всегда такие бури? — неловко начинает Натан разговор, пока дети незаметно осматривали дом и осторожно проходили внутрь.       — Да, постоянно! Еще с двадцатого века, как по календарю с где-то девятого-десятого мая и по тринадцатое буря ужасная. В 2005 году некоторым даже крышу дома сорвало, а у нас вон вообще все деревья на заднем дворе попадали, ужас такой творился, словами не передать! — эмоционально рассказывает женщина, а после тянет руку и робко проговаривает: — Натали Уокер, а это мой муж, — она осматривается рядом, и непонятно глядит по сторонам: — А где мой муж?       — Здравствуйте, я Пауль, — около Нила оказывается высокий худой мужчина с небольшими прядками седых волос и в очках. Он имел такой крест на груди, что и его жена. Нилу показалась фамилия слишком знакомой. Да и женщина ему кого-то напоминала.       Рене.       Девушка оказывается сзади Люси и уже обеими руками счастливо машет девочке. Люси неловко улыбается и так же приветствует Рене, немного смущаясь от того, что девушка присела на корточки перед ней и потянула руки для объятий. Она поглаживала Люси по спине, пока та не отстранилась.       — Рене? — не сумел сдержать удивления Нил, девушка смотрит на него и так же улыбается, тянется за объятиями, а Нил не собирается даже отказываться. Он и подумать не мог, что так скоро встретит Рене. — Рад тебя видеть! Но… Разве у вас сейчас не учеба?       — Я тоже очень рада видеть тебя! Нет, я все закрыла, тренер отпустил на каникулы, и вот решила в гости к родителям наведаться, не думала, что мы с тобой вот так соседями станем, — ее радостная улыбка слегка дрогнула на последних словах, так, будто бы ей что-то было известно.       Рене познакомилась и с Мэри, и Натаном, и все немного в неловком молчании сели за стол, пока Натали не взяла все в свои руки и серьезно проговорила:       — Мы с Паулем уже несколько дней думаем о том, что вам грозит опасность в этом доме, извините, что так резко, но вы случаем ничего странного не замечали в последние дни?       — Замечали, и немало чего замечали, подумываем о том, что стоило бы попросить священника все освятить, — говорит Натан, складывая руки на стол и вовсе не прикасаясь к еде. Нил сидел рядом с Рене и почувствовал, как его тело натянулось. Он чувствовал себя весьма непринужденно, словно так и должно быть, словно они говорят о погоде, и будто бы он сегодня не встречал несколько призраков и посланника дьявола.       — Мы очень волнуемся за вас, потому что в этом доме в 1930 году умерла ведьма, после каждый, кто только подписывал контракт на проживание в этом доме, погибал, и мы не хотим, чтобы это снова повторилось, — судорожно говорит Пауль. Ему действительно сложно давались эти слова, если смотреть на то, что он нервно подергивал крестик.       — В этом доме погибла ведьма? — тихо спрашивает Мэри, а Натали кивает.       — Было три даты: 1911, 1921 и 1931. Все эти даты связанные тем, что она принесла в жертву троих из своей семьи. Мы сейчас так резко заговорили об этом, извините, но по вам видно, что вы ничего не знаете и вам лучше об этом рассказать, если не верите, сходите в архив обязательно, там будет больше информации об этом, мы говорим вам то, что передавалось нам из поколения в поколение. Этот дом принадлежит всей ветке Уокер и каждый расскажет ужасные вещи дома напротив. Ведьма принесла в 1911 году в жертву своего мужа. В 1921 она убила своего сына, и все последующие девять лет в ее доме был священник, ее брат, которого она держала до 1931, и уже после своей смерти она и его принесла в жертву. Он помог ей повеситься, а после, как говорят, его забрал сам дьявол. Этот ее брат, священник, убил своего собственного сына и осквернил местную церковь. С тех пор, как ее заперли, туда нога ни единой живой души не ступала, даже молодежь опасается туда направляться.       — В 2005 году, — начинает Рене, ставя локти на стол, смотря при этом на Нила, слишком испуганно. — Умерла семья, с которой мы были хорошо знакомы. Рейнольдсы, — сзади Рене находился холодильник, где висела фотография семьи. Нил поворачивается всем корпусом и понимает, что эта та фотография, та цветная фотография среди всех старых, прикрепленных иглой. Но люди на ней улыбаются, а в доме они были слишком несчастны на фото. — Это была пятница тринадцатого мая, нам с Элисон было всего-то по десять лет, когда мы допоздна заигрались. Я заснула, но было чувство, что я не спала, передо мной был белый силуэт, и он дал мне куклу, сказав, чтобы я ее сожгла. Я проснулась в доме. Но в другом, не таком, в который входила, он стал старым, трещины появились, как оказалось, всего за пару часов. Меня оттуда вытянул Святой отец, сжег куклу и с тех пор нам приходится каждое воскресенье просить у Господа Бога не дать ведьме наши души осквернить. Как оказалось, тел в доме тогда не нашли. Кроме меня в том доме больше никого и не было. С тех пор прошло десять лет, но я все так же вижу перед собой белесый силуэт, который говорит избавиться от куклы. Эта кукла была моей копией, и я не знаю, как она оказалась у меня в руках.       Она сжимала свой крест слишком сильно. Взгляд опустевший, и от былой радости нет и следа, когда Нил понимает, о ком идет речь. Эндрю. Это был Эндрю. Он украл куклу у ведьмы, дабы спасти хоть кого-то. Наверняка Рене часто бывала в том доме и понимает, что там не все хорошо. Что Тильда сделала куклу, привязав к ней Рене.       Нил чувствует что-то неладное. То былое удушливое чувство начинает исчезать и его шею больше не обвивает нить, она больше не затягивается, и он может легко выдохнуть. Ему становится спокойно, ему становится уютно и он чувствует что-то, что оторвали от него ранее, возвращается. Эндрю возвращается.       — Хорошо, — устало потирает глаза Натан, — нам стоило бы и вовсе с этого дома уехать. Мы не можем предъявить то, что вы говорите чушь, потому что… Потому что то, что творится в этом доме, становится намного яснее, и это явно не проблемы с головой, спасибо вам большое, мы сходим в архив и узнаем больше информации. Что-то мне подсказывает, что в этом доме есть что-то еще скрытое, как, например, от нас был скрыт подвал, так что надеюсь и планировку дома можно отыскать там.       — Вам не стоит уезжать. Нет пути назад, и нет пути вперед, потому что коса смерти уже повисла над вашими головами, она лишь ожидает своего времени. Вам немедленно нужно вызывать экзорциста и Святого отца, — поправляет свои квадратные очки Пауль, выглядя слишком настороженно.       — Что насчет того, что бы мы с Нилом завтра отправились в архив? Я знаю дорогу и помогу ему с поиском информации, думаю, миссис Уайлдс с легкостью даст нам без проблем все документы, а вы поедите в Пальметто в церковь. Есть хороший экзорцист, Сет Гордон, он вам обязательно поможет, главное — расскажите все и по правде Святому отцу, — Рене слегка неуверенно улыбается, а Нил начинает кивать. Он выглядит столь спокойным, что даже Люси рядом продолжает улыбаться, но, услышав об экзорцисте, почему-то хмурится.       — Да… Да, мы с Рене пойдем в архив, а вы съездите в город да и дело с концом, — пожимает плечами Нил, отпивая из стакана сок. Он даже не понимает, что это апельсиновый сок, на который у него аллергия. При першении в горле он неожиданно заливается кашлем, ощущая легкие похлопывания по спине от Рене.       — Кстати, почему раньше дом не хотели освятить? — спрашивает Мэри.       — Местные церкви всегда разводили руками — боялись даже соваться в Рейвен Фокс. Еще в девяностых все поставили точку в этом вопросе, все боялись, поэтому с тех пор никого и не отправляли сюда. Позабыли они о доме 1930, и только местные были уведомлены об очередной смерти. В других штатах это страшная легенда и байка, а у нас реальность, да и местные даже не собирались что-то и делать. Ступить на землю эту боятся, вдруг что, ведь в свои годы жизни ведьма убивала все, кто даже просто ступал на территорию ее дома. Там что-то о мальчишках было, — говорит Натали и вздыхает.       — Вы сказали, что у ведьмы был сын? — начинает Натан, после того как дал Нилу выпить свой стакан обычной воды, чтобы он оклемался после привкуса апельсина в горле. Рене так и продолжала поглаживать Нила по спине. — Но разве их не было двое? На фотографиях два одинаковых мальчика.       — Ничего не могу об этом сказать, вам все же стоит все разузнать в архиве, там на этот дом информации целый отдельный ящик, — перестает теребить свой крест Натали и кладет себе кусочек салата в рот, хотя кусок в горло не лезет. Ей приходится долго жевать его, чтобы наконец-то проглотить. Данный разговор отнял желание есть у всех, кроме Нила и Люси.       — Тогда решено, Нил с Рене отправятся в архив, обязательно все выведаете и планировку дома принесете, мы с Мэри и Люси отправимся в Пальметто за помощью Святого отца, — подытожил Натан, а после положил на плечо Мэри ладонь, успокаивая ее. Она и подумать не могла, что такое в жизни может случиться.       — Это значит, что дядя Святой отец убьет Аарона? — дрожащим голосом спрашивает Люси, и Нил с Рене переглядываются, а после одновременно устремляют взгляд к девочке, которая согнулась на стуле, будто бы что-то обнимая в руках. У нее дрожали ресницы, и Нил начал понимать, что она сейчас может заплакать, поэтому взял ее личико в руки и начал тихо успокаивать, вытирая поступающие слезы:       — Ну… Ну, Аарон же твой друг, он никуда не денется, он обязательно останется с тобой, он ведь твой друг, верно?       — Да, Аарон мой друг, ты обещаешь, что он останется со мной? — с надеждой в глазах спрашивает Люси, и Нил не знает, что ответить, он хочет сдержать свое обещание, но сдержать его — означает пустить себя и всю семью на верную смерть, позволить марионеткам Тильды взмахнуть косой смерти. Не сдержать обещание — сильный удар по Люси, но Нил ей все объяснит. Он объяснит ей все. Ведь главное, все же, спасти жизнь Люси.       — Конечно, конечно же, я обещаю.       Наверное, это была не наилучшая часть знакомства с соседями, но теперь Нил понимает, что Мэри и Натан знают все, что стоило и не стоило бы. Он хотел помочь Эндрю так, чтобы это никак не задело родителей, чтобы они даже не догадывались о всей правде дома. Как оказалось, Уокеры решили усугубить ситуацию, рассказав обо всем. Нил весь вечер старался подавать вид, что он ни о чем не знает, больше разговаривал о учебе с Рене и экси, помогал Люси, подбивал родителей на веселые истории и старался как можно дальше увести всех от первоначальной темы.       С Рене они договорились пойти в архив с самого утра как можно раньше. Спустя несколько неловких разговоров, обе семьи начали все больше рассказывать историй из своих жизней, сделав этот вечер намного приятнее. Нил и подумать не мог, что в жизни Рене намного спокойнее и приятнее в общении, нежели когда Кевин говорил о ней. Рене рассказала немало историй из Пальметто, накопившихся за этот год, и обязательно добавила то, что очень ждет Нила в команде.       А после девушка вызвалась проводить семью чуть ли не к дому, когда ужин подошел к концу.       Она не заходила на территорию дома, лишь на прощание кивнула Мэри и Натану, и обняла Люси с Нилом, передав Нилу небольшую баночку с водой. Колбу. Которую он спрятал в карман.       Натали и Пауль улыбались на прощание не так радостно, как улыбались за ужином. Они надеются на лучшее. Все же, семья Веснински была достаточно приятна, они даже немного удивились, что Нила на самом деле звали Натаниэлем. Когда родители об этом сказали, Нил почувствовал неимоверную легкость, потому что Уокерам очень понравилось это имя, и Нил чувствовал себя намного лучше после того, как родители выговорили его имя спокойным и любящим тоном. Натаниэль еще не был произнесен так нежно.       Приятный гул в груди сопровождал его до самой комнаты. Во всем доме был включен свет, а Мэри предупредила, что сегодня они всей семьей будут спать на первом этаже в коридоре, дабы ни с кем ничего не случилось.       Нил идет к комнате спеша. Почти бежит по лестнице, ведь чувство, что Эндрю не здесь, все еще преследовало его тенью. Этот щекотливый озноб под кожей не давал ему спокойствия, будто бы должно было случиться что-то ужасное.       Но, открыв двери в комнату, он видит, что кукла так и остается на своем прежнем месте в таком же расположении, в котором он ее и оставил. В комнате не настолько прохладно, как, казалось бы, должно быть в присутствии призрака, что означает одно — Эндрю здесь явно не было с тех пор, как сказал оставить куклу здесь. Он сейчас был не в доме. Нил думает, что, возможно, тот находился в своем Зазеркалье. Поэтому Нил аккуратно ложится на кровать прямо в уличной одежде, в обуви, рядом с куклой, не заботясь ни о чем. Спина расслабляется, и Нил заливается тихим долгим выдохом, когда понимает, как сильно же у него зудело тело от напряжения, и прикрывает глаза. Всего-то на пару минут он закрывает глаза.       Но и вовсе не осознает, что засыпает.

***

      — Что ты делаешь? Нельзя… Нельзя же так! М-мы должны им помочь! Жан, пожалуйста… — дрожащий тихий шепот терялся эхом средь деревьев. Деревья, связанные меж собой слоями паутины, за которой где-то там прятались ее создатели, стволы окружают повсюду, они кажутся неживыми. Мертвые. Как и все вокруг них. Здесь нет ничего, кроме деревьев.       Маленькая девочка теребит подол своей одежды. Ее пальцы сильно дрожат, она постоянно смотрит по сторонам, хоть и понимает, что ей это не поможет. Она повсюду. Везде. Около них и далеко от них.       — Мы не должны им помогать, если она что-то приказала сделать, значит, мы обязаны это сделать, сколько тебе об этом говорить? Если ослушаемся, она снова переломает нам головы. А ты этого хочешь? Нет? — он смотрит на стоящую позади девочку, что неуверенно отрицает, и его шепот становится грубее: — Так делай, что тебе говорят, Элисон!       Голос парня, такой жестокий и уверенный, заставляет ее резко замолчать. Элисон судорожно осматривается по сторонам и смотрит на тело рыжего парня. Снова смотрит на Жана. Они ровесники. Этого рыжего паренька Элисон уже встречала, она наблюдала за ним из шкафа вместе с Аароном. Бродила в стенах, замечала близнеца Аарона рядом с ним. Следила за всей семьей, но чаще всего ходила к дереву, где был захоронен песик, которого она убила. Тильда заставила. Теперь каждый раз, когда ведьма упускает ее из-под контроля, она бежит просить прощения у Боба, просит простить ее да сидит около дерева долгое время, пока снова не переносится в этот Паучий лес. В гнилой траве, давно умершей, она ощущает ползучих пауков, их много. Вся земля здесь — пауки. Все под ногами — пауки. В паутине — пауки. На деревьях — пауки. Везде мерзкие пауки. Они не щекочут стопы, они до плоти сжирают их, иглами вонзаясь. К этой боли легко привыкнуть, когда ты мертв, когда твое тело подвешено.       Элисон не хочет думать, каково сейчас этому парню. Ведь он живой. Он спит, но его тело мелко дрожит от боли, наверняка он даже ее не ощущает, но она слишком ужасна. Тело будто в агонии, а душа не замечает этого. Кроме того, как бы этот парень не спал, его сон шаткий, Жан пытается осторожно к нему приблизиться, боится разбудить, чтобы не сбежал ненароком, и аккуратно пытается забрать куклу из рук того. Как приказала им Тильда.       Забрать куклу ее сына, которую она утратила еще в 1921 году. Но кто же знал, что она перенесет куклу вместе с парнем. Она не могла этого сделать. Элисон понимает все, она понимает, что с куклой что-то не так, что с парнем что-то не так. Это кукла — она не имеет того же энергетичного поля, что и остальные. Она несет иной посыл. Тильда не хозяйка этой куклы, она не имеет такого контроля над ней. Или все же имеет? Тильда не могла перенести этого парня сюда. Она никогда так не делала. Натаниэль оказался здесь иначе.       Жан тянет руки к кукле, но замирает на полпути. Он сидит на корточках, поворачивается туловищем в сторону стоящей Элисон и тянет другую руку. Ждет, когда она ему кое-что даст. Но девочка хмурится, не понимает, что от нее требует парень. Тот тяжело вздыхает и смотрит на нее так, словно он ее строгий родитель.       — Куклу дай, — указывает он ей, хмуря брови. Элисон со страху дергается, все ее тело напрягается, и она чувствует треск. Будто бы чьи-то кости ломятся. Кто-то к ней приближался со спины. Она всегда узнает этот звук. Так трескаются стены, разливаются паучьими трещинами, так трескаются старые деревья от грозы, так трескаются кости ведьмы, когда она ходила вокруг да около них, говоря о своем присутствии.       Жан реагирует спокойно. Никто никогда не реагирует спокойно на ведьму. Элисон понимает, что это не она, это не она. Это не она.       А тело все равно замирает, телу страшно. Девочка боится, хоть и не чувствует привычного запаха гнили.       Еще сильнее напрягается, когда невесомый треск оказывается около ее головы на уровне глаз. Она кое-как заставляет себя повернуть голову, чтобы наконец-то увидеть и понять, что перед ней не Тильда. Дерево. Тянущийся с неба ствол тремя ветвями охватывает куклу. Эта кукла чем-то очень похожа на ту, которую сейчас собирается украсть Жан.       — Передай куклу, — не двигается с места Жан, дожидаясь, когда Элисон заберет у дерева с ладони куклу и передаст ему.       — Что это за к-кукла? — с дрожью спрашивает Элисон, а после аккуратно забирает у дерева предмет. Ветви трескаются, с них опадают пауки, которые пробегаются по ногам, бесследно исчезая. Некоторые из них оставили краску гнили на коже девочки. Она даже не поморщилась от этого, прекрасно осознавая, что они ей не навредят так, как это может сделать Тильда. Она смотрит в небо, где исчезают ожившие ветви и вдалеке замечает множество подвешенных на петлях тел. Они далеко. Они в белом небе. И ничто их больше не спасет. Моргает, не хочет больше туда смотреть, а после движется к Жану, отдает куклу и ждет ответа.       — Это моя кукла, — меж деревьев доносится знакомый голос, заставивший и Жана, и Элисон напрячь тела от неожиданности, даже увидев, что к ним направляется неспешными шагами Аарон, они продолжили быть настороже, следя за каждым его движением.       Они не доверяют ему. Не хотят доверять его словам. Он сын ведьмы, и это то, что делает Аарона ужасным в их глазах, но при этом зависть всегда разгоралась в них. Потому что Аарону позволено больше, потому что ему чаще дается свобода, именно ему можно блуждать по всему дому, он знает всю историю. Абсолютно всю, он наблюдал за всеми. Даже за Элисон с Жаном, когда те еще были живы. Именно он их и приводил в этот лес, именно он вызывал страх и позволял ведьме им живиться. Именно он тот, из-за которого спокойствия нет ни при жизни, ни при смерти. Весь в свою мать.       Аарон смотрит на них уставшим и неясным толком взглядом. Руки слабо опущены, глаза полны печали и ужаса, и, несмотря на это, несмотря на его собственную историю, на то, что именно им руководит ведьма, что она виновата во всем, большинство продолжают ненавидеть и ее сына. Элисон боится Аарона, но каждый раз, видя его не под влиянием Тильды, видя то, насколько он опустошен, она расслабляется и не может винить его. Ни за что. Несмотря на то, какой ужас он вселял во всех живых людей.       — Не объяснишь? — слегка высокомерно спрашивает Жан, даже не смотря в сторону Аарона, продолжая делать то, что приказано было — поменять куклы местами.       — Как оказалось, этот парень привязан к Эндрю, как Эндрю привязан к кукле. Если кукла окажется у нее, с Эндрю ничего не случится, кроме того, что она сможет взять его под свой контроль, но этот парень, — он пальцем указывает на Натаниэля, — можно сказать, вторая кукла. Второй предмет, к которому привязан Эндрю. Поэтому Эндрю сможет уходить на огромные расстояния от куклы, будучи рядом с Натаниэлем, а он будет, потому что будет думать, что эта кукла — его. Она хочет подпустить меня ближе к Натаниэлю, с помощью подмены я должен буду приблизиться и к Люси. Она не питает страха, поэтому мне было приказано частично убить ее, а после, с помощью мертвой девочки, напугать Нила так, чтобы страх, который он почувствовал, смог соткать его куклу и она окончательно сможет взять его под контроль.       — Не проще прямо здесь его и убить? — безэмоционально спрашивает Жан, подменив, наконец, куклы. Он протягивает куклу Эндрю в руки Элисон, и та смотрит на нее сполна ужаса и печали. Ей было ужасно тяжело даже прикасаться к этой кукле. Она казалась оскверненной, она обжигала руки, и, как оказалось, не только Элисон это чувствует. Жан морщится, когда отдает куклу. Он потирает руки и понимает, как же сильно эта кукла обожгла его кожу. Не реагировало его тело так на куклу Аарона, так кукла Эндрю заставила его почувствовать обжигающую боль. И Элисон не может пошевелиться. Она чувствует, как кукла кислотой разъедает ее кожу, но она схватилась за нее обеими руками, она сжимает ее так сильно, что не может пошевелиться, и продолжает так стоять, потому что не может. Просто не может. Аарон тяжело вздыхает, подходит к Жану, смотрит прямо в глаза, держась на расстоянии, ибо Жан слишком высок, дабы они смогли сдержать зрительный контакт. Аарон скрещивает руки на груди и говорит:       — Я же говорю, Натаниэль — вторая кукла, если мы его убьем, не факт, что Эндрю снова будет полностью привязан к кукле, и не факт, что она сможет забрать контроль себе, поэтому, с помощью подмены, мне нужно добраться к Люси. До смерти напугать Натаниэля, дабы он привязался к кукле, дабы она смогла взять его под контроль, тогда и Эндрю целиком и полностью будет у нее под контролем.       — Почему ей так нужен Эндрю? — повторяет жест Жан, складывает руки на груди и чувствует подбирающую злость. Он уже давно узрел зацикленность Тильды на Эндрю, но никогда не понимал ее.       — Ей чуждо не достигать собственных целей, а она еще при жизни имела цель взять Эндрю под абсолютный контроль. Она немного успокоилась, ведь понимала, что он рядом, он никуда не денется, и рано или поздно он будет под ее рукой. Но явился Натаниэль. И они с Эндрю стали тесно связаны, и она поняла, что, если у нее что-то не удастся, она утратит сильное оружие. По приезде семьи, она осознала, что детей сложно связать с помощью страха, поэтому питалась страхом родителей, ей это не помогло, а после она поняла, что Натаниэль тот, кто может обернуть Эндрю в собственную пользу. Эндрю может стать дьяволом, если отвяжется от куклы. Этого и опасается Тильда. Потому что Эндрю тот, к кому прицепился ее дьявол, у Эндрю есть свое собственное измерение, что не делает его хуже Тильды. Они почти наравне, а Натаниэль — тот самый ключ, который может сделать Эндрю сильнее Тильды. Натаниэль — ключ к уничтожению Тильды. Поэтому она не может прямо сейчас убить его, поэтому она так трясется над Эндрю.       — Так беззаботно повторяешь ее имя, не боишься, что услышит, что ты распространяешь? — еще сильнее хмурится Жан, мельком глядя на все и так же замертво стоящую Элисон.       — Она занята. Все ее внимание сейчас зациклено на Эндрю. Поэтому никто сейчас не под ее контролем. И кстати, пока ты не спросил. Нет, мы не можем помочь ни Натаниэлю, ни Эндрю. Она заговаривает куклы на каждое наше действие, поэтому, сделав шаг не в ту сторону, ты просто будешь ощущать неимоверную боль, умоляя ее убить тебя, а после она повесит тебя к небу, вселит тебя в твое же тело и будет крошить каждую кость. Поэтому, если не хочешь почувствовать то, что чувствовали они, не иди против нее, все равно не умрешь, а только себе хуже сделаешь, — Аарон уголками губ улыбается, стучит пальцами по своей груди и смотрит куда-то вверх, откуда снова появляются ветви, собранные в ладонь. Они раздражают своим треском и осыпающимися пауками. Аарон понимает, что не зря сказал эти слова. Ведь… Эти слова были услышаны Натаниэлем. Аарон хочет, чтобы Натаниэль осознал эти слова и начал действовать, Аарон хочет уберечь Эндрю. Теперь его очередь помогать ему. Это единственное, что он может сделать втайне от ведьмы. Он смотрит на деревянную ладонь, которая осторожно, но коварно забирает с рук Элисон куклу. Он следит за куклой Эндрю к самому небу, пока та не скрывается в белом тумане. Он надеется, что Натаниэль что-то сделает. Он обязан это сделать, иначе в небе появится еще несколько подвешенных тел.       Элисон падает на колени обессиленной с немым криком в лице, потому что руки ужасно жжет. Потому что это больнее, чем ломающиеся кости. Это больнее любой манипуляции Тильды, любого укола иглы. Это было невыносимо. Эта агония распространялась по всему телу, она обвивала руки и тянулась к голове, а после и вовсе начинала изнутри разъедать по самые ноги. Она дрожит, содрогается всем тело. Морщится и почти кричит. Но ее крик не слышно, не слышно, как ей больно, но даже Жану становится не по себе о того, как сильно агония распространялась в ней, как это было заметно и на глаз казалось просто невыносимым.       Кукла, которую она так долго держала в руках, начала сжигать в ней магию ведьмы, начала осквернять ее, заменять. Это стало тем, чего так опасается Тильда. Это стало орудием против нее. Она вредит ее марионеткам. Рука Жана продолжает жечь, но по сравнению с тем, что ощущает девочка, это не сравнится. Ему становится неимоверно сложно наблюдать за этим. Ему становится ужасно от самого себя. Он больше не смотрит на Аарона, тот и вовсе наверняка уже ушел от них. А Жан продолжает смотреть на бьющуюся в агонии Элисон. Он идет к ней медленно и неспешно. Шаг за шагом. Аккуратно и тихо.       Он поднимает ее на руки с земли. Чувствует то, как она пылает. Ее тело неимоверно горячее, его руки начинает обжигать это тепло. Ему становится больно держать ее, она извивается на руках, сложно удержать ее, но он прижимает ее к себе сильнее, оставляя Натаниэля одного все так же в спящем состоянии.       Жан уходит оттуда с Элисон на руках.       Сильное головокружение заставляет Нила и вовсе не двигаться. Его тело кажется чуждым. Не его, не поддается контролю, да и совсем отказывается двигаться полностью обрамлено жгучим холодном смерти. Его спина упирается в ствол дерева, ощущает хладные неровности, кои врезаются в него сквозь ткань одежды. Сильно вонзаются да ощутимо режут. Руки чувствуют немало движения. Маленькое, почти незаметные, движения — немалые группы пауков. Их столько много, что они буквально земля этого мира, плоть и кровь. Каждое дерево стоит благополучно благодаря паутине, а он в этой паутине застревает.       Его ноги обвиты худыми нитями к земле. Где-то в траве прятались те, кто плел эту паутину, пытаясь его обездвижить, но ему хватило одного резкого движения, чтобы порвать белые нити. Нил не встает с земли, сидит, дышит. Пытается дышать, потому что воздух здесь тяжелый. Он пытается привыкнуть, старается дышать тяжело и глубоко, а не прерывисто. Но пауки, пытающиеся связать его, не дают Нилу сконцентрироваться на дыхании. Паника медленно подступает к нему, а дышать он и вовсе позабыл, пытаясь собрать себя воедино. Его словно разрезали на несколько кусочков и заставляли самостоятельно собирать, подбирать собственные конечности.       Он снова видит эту траву, снова видит эти деревья и небо. Такое чисто-белое, ни облака, ни луны, ни звезд. Ничего. Только что-то… Что-то вдалеке. Ему достаточно взглянуть туда, дальше, как он замечает в небе что-то висящее на веревках.       Тела.       Куклу в руках он сжимает так сильно, что эти висящие под небом тела вдалеке оказываются прямо у него над головой. Он оказывается в другом месте. Его перенесло в другое место. Его перенесло к Эндрю — к самому центру этого мира. К огромному дереву. Старое дерево, без единого лепестка, ветви обрамлены слоями паутины, а на краешках каждой из ветви за голову подвешенные куклы. Безжизненно висели так же, как и тела в небе. Ноги мертвых детей почти касались верхушки деревьев. Они марионетками висели и не двигались, готовились к тому, чтобы оказаться в руках кукловода. Оказаться в руках Тильды. Дерево такое большое — сердце Паучего леса. Под корой этого дерева слишком много пауков, а основание ствола и вовсе полностью кишит ими, а где-то под ногами в мертвой траве оказываются красные нити. Посреди чистой поляны, где нет других деревьев, кроме этого, стоит веретено. То самое веретено, которое Нил уже однажды встречал. Но этот мир выглядит слегка иначе. Не тот, которым он его помнил. Этот был ужаснее. Тише. Намертво тихий и безжизненный. Под ногами даже с обувью ощущается движение пауков. Обувь не спасет его. Он чувствует эту живность, он ходит не по земле, он ходит по паукам. А ступая по земле, трава окрашивается в гниль. Становится черной и умирает сильнее.       Он не может поднять голову. Нет. Он не будет смотреть на множество подвешенных тел. Он не будет смотреть, сколько кукол подвешенных на дереве. Нилу кое-как удается подняться на ноги, чтобы наконец-то прийти в себя и увидеть, какая картина перед ним раскинулась.       Эндрю жестоко нависал над чем-то белым. Белое тело раскинулось под ним, болезненно крича проклятия. Белое тело, которым являлась сама ведьма. У нее было несколько рук и каждая впивалась в тело Эндрю, сильно сжимая. Но он никак не реагировал на это, сжимая до треска ее челюсть. Он жестоко схватил ее лицо, вдавливая в собственную землю. Она не могла протянуть руку к куклам, она не могла приказать своим марионеткам. Она не могла пошевелиться под сильным натиском Эндрю, который сильно сжал зубы, чтобы не чувствовать, как ее руки впиваются в него. Как она пытается раздробить кости, ребра. Но у нее ничего не выходит, потому что Эндрю сильнее.       Он в гневе. Нил смотрит на то, как Эндрю безжалостно хватается другой рукой за ее шею, когда слышится отчетливый хруст. Такой сильный, словно он переломил ее надвое. Тело дёргается сильно, ткани свадебного платья только путаются у ног, а сама ведьма не видит даже лица своего сына из-за волос. Ей остается только сильнее впиваться четырьмя руками в тело Эндрю, надеется, что у нее получится его сломать. Но он сдавливает ее челюсть так сильно, что она заливается истеричным смехом, говоря не своим голосом. Голосом дьявола.       — Ты ведь меня не убьешь!       Изо рта сочится гнилая черная слизь. Эндрю даже не слышит ее слов, он сжимает ее, оттягивает и со всей силы вдалбливает в землю, пытаясь выбить ее из равновесия хотя бы на несколько секунд, но она продолжает ужасно извиваться и дёргаться под его телом, она пытается скинуть его из себя. Эндрю слишком зол, чтобы дать шанс ей.       Он украдкой поглядывает на куклу Нила, которая безжизненно лежала у веретена. Эндрю постоянно смотрит на нее, дабы быть уверенным, что у него есть хоть малейший шанс забрать ее. Избавить Нила от этой привязанности к кукле, разрезать нити, которые Тильда пришила к его конечностям, избавить его от этого. Дать ему возможность на жизнь. Дать ему шанс выжить.       Когда в деревьях он замечает стоящего Нила.       Глаза Эндрю округляются до невозможных размеров, он видит Нила так далеко, но так близко. И осознает. Осознает то, о чем ему говорил Ники.       Куда один — туда другой.       Вот почему Нил оказался в лесу. Здесь был Эндрю.       Нил стоит на месте, не знает, что делать. Вокруг никого и ничего, кроме деревьев, он не знает куда бежать, он хочет двинуться к Эндрю, но голос Тильды и ее крики в агонии не дают даже с места пошевелиться. Пока не начинает кричать Эндрю.       — Убегай! Беги вглубь к шкафу!       Нила прошибает с головы до пят. Голос Эндрю столь хриплый и громкий, пробирается по самые кости напряженным током, и Нил, сжимая куклу в своих руках, начинает двигаться назад неспешными шагами, почти не видя ничего, кроме одних стволов деревьев, которые тянутся вверх, что связанны между собой лабиринтом паутины. Он бежит спиной, не переставая смотреть в сторону Эндрю, который все сильнее сжимал челюсть Тильды. Нил начинает бежать вперед, все быстрее и быстрее ощущая только ползучий страх. Ни капли усталости. Ни капли растерянности, лишь страх. Который омывает его. Заключает в кандалы и мешает двигаться.       Он слышит крик на весь лес. Этот крик принадлежал Тильде, которая приказала своим марионеткам не дать ему сбежать, а после она завыла. Завыла от боли, потому что Эндрю переломил ей челюсть. Безжалостно оторвал и раздробил у себя в руках, переломил ей шею и начал слазить с тела, когда почувствовал, что ее пальцы уже не ломают его ребра.       Хруст ее костей был слышен на весь лес, как и ее крики. Нил замечает, как из-за деревьев начинают выглядывать души. Немало детей, руки которых устало опущены. Они наблюдают за ним, но не двигаются. Стоят у деревьев и смотрят. Смотрят, куда он бежит, а после, как по приказу, все поднимают руки и указывают в одну сторону.       Указывают на выход. И исчезают.       Последние, кого видит Нил — кудрявый взрослый парень и маленькая девочка.       Девочку, которую он уже видел. Элисон Рейнольдс.       — Беги! Беги! Беги! — подгоняет сзади его Эндрю, хватая за свободную руку, чтобы бежать вперед еще быстрее. Призраки исчезают, и Нил больше их не видит. Но видит Тильду. Она бежит только на четырех руках без ног — Эндрю ногами переломил ее тело напополам, но она быстро движется в их сторону, голова ее повернута в убийственном положении, и кроме затылка Нил больше ничего не видит, но знает, что из вырванной челюсти сочится гниль, которая остается за ведьмой тонкими следами. Она пытается догнать их, но Эндрю крепко сжимает Нила за руку, приказывая быстрее бежать, чтобы ведьма не смогла даже попытаться ухватиться за их ноги.       В другой руке Эндрю находилась кукла. Кукла, похожая на Нила. Эта та кукла, которую он видел еще при въезде в дом. Это та кукла, которая валялась у веретена. Это та кукла, к которой его пытается привязать ведьма. А она прямо за ними. Они путаются меж деревьев, пытаются не угодить в паутину, но чем дальше они бегут, тем движения становятся сложнее, потому что земля уходит с-под ног, потому что пауков слишком много и они, словно песок, одно целое. Бег ухудшается, ноги застревают в почве, но впереди стоит шкаф. В поле без деревьев. Средь белого пространства в незаметном тумане. Но добраться до выхода сложно. Пауки захватывают ноги, утягивают на дно и все сильнее движения становятся медленными и невозможными.       Двери в шкаф пригласительном жесте открыты, и единственное, что делает Эндрю — вбрасывает куклу Нила в шкаф, давая ведьме схватиться за свои ноги.

***

      Нил лежит. Лежит на чем-то знакомом и приятном. В постели. Но не своей, не в своей комнате, но эту комнату он уже видел. Прекрасно видел. Эти серые стены, холод, скользящий по полу, но не задевающий кожу, виднелся легким туманом в помещении. Ему удается приподняться на локтях и осознать, что эта комната чем-то похожа на его покои, но она другая. Здесь нет картин, здесь нет того зловещего шкафа, только голые обои и кровать. Сквозящий из стен туман. Здесь темно, но он все видит. Видит пустое помещение. Оно слишком серое, слишком одинокое, но он не чувствует тревоги. Не чувствует сильно дрожи в ногах и пульсирующего страха под кожей. Лишь тишину и спокойствие. Здесь нет ощущения мертвых рук, которые будут тянуть тебя на дно, здесь нет того, что заставляет чувствовать его вечный холод. А туман… Он теплый. Ему не жарко, не холодно. Просто хорошо.       Он сидит в кровати — в старой, пружинистой, но без единого скрипа, в одеялах и неопрятной простыни он пытается вспомнить, что было. Не может. Он не может сопоставить все происходящие события. Только крики в его голове были ясны. Они громкие, они болезненные и… дьявольские. Нил не понимает, это сон, воспоминания или настоящее. Он снова теряется. Теряется в пространстве и времени.       Спокойно. Паники нет. Он просто не понимает. Ему хочется знать, что произошло, почему его тело ощущается так странно, не болезненно, но так, словно он долгое время был напряжен и тревожен. Почему ему кажется, что в руках он сжимал что-то очень крепко, а сейчас у него это отобрали. В голове нет ничего, кроме всплывающего белого пятна. Белый силуэт, такой знакомый, такой теплый.       Но Нил не помнит.       Он хмурится, осматривается на голые стены и не понимает, как ему отсюда выбраться. Он резко вскакивает с кровати, не ощущая никакого головокружения или дискомфорта в теле. На нем одежда, в который он, кажись, уже где-то был. Она была слишком опрятна для его повседневной одежды. Он ходил куда-то возможно перед произошедшем. Но не помнит, куда…       На его ногах нет обуви. Пол ощущается так, словно он нереален. Он ступает аккуратно и замечает, как туман, сквозящий по полу, наступая на него, оставляет следы ступней, словно это не туман, а пелена пыли. Он движется к закрытой двери, а с каждым движением в голове мелькает слишком много резкого белого, слишком много пауков и чьих-то незнакомых ему силуэтов. Он даже не моргает, когда приближается к двери, лишь пытаясь заглушить непрерывный поток неясных воспоминаний.       Нил пытается открыть двери, но у него не получается, кажется, что он здесь заперт. Он дергает сильнее, дверь не открывается. Сколько бы он не пытался, ничего у него не выходит, даже, казалось, попытаться выбить ее будет тщетным вариантом. Он просто вздыхает, даже не старается, а после видит окно, а за ним ничего. Абсолютно ничего. Черное небо, без звезд облаков и луны.       И это его не разочаровывает. Он смиренно выдыхает, хоть и не чувствует потребности в воздухе. Он не чувствует потребности в еде и воде, в нужде и в знании того, какой сейчас час. В комнате нет ничего. Абсолютно. Только спокойствие, кровать и голые обои. А он сидит на полу, спиной упираясь в дверь. Не знает, что делать. Не моргает, не дышит, а просто есть. Просто существует.       Голова опускается, а в голове лишь единая мысль:       — Неужто, я умер?       — Нет, — рядом появляется знакомое лицо. Уставшее. Слегка перепуганное, что-то скрывающее, но Нил не пугается, он чувствует легкость, снова это неимоверное спокойствие, снова эта умиротворяющая пустота внутри него, от которой хорошо. От которой не сквозит мрак, и ничто не тянет его на дно. Этот парнишка кажется ему знакомым. Он уже видел эти глаза, белобрысые волосы, видел эти гематомы по всему телу, видел эту бледность и ярую смену в настроении. Но он не помнит, кто это. — Из-за скачков через измерения ты наверняка утратил частично воспоминания… — аккуратно садится парнишка рядом с ним, а Нил внимательно наблюдает за ним. Слишком очаровано. И не понимает почему ему хочется прикоснуться. К нему тянет. Непривычно и сумасшедше. — Скажи, что ты помнишь? — в ответ ему смотрит парнишка. Нил не отводит взгляда, а лишь спрашивает:       — Я тебя, кажется, помню… — он неуверенно морщится, потому что он явно знает этого парнишку. Он знает его слишком хорошо, этот белесый силуэт заполняет большую часть его памяти. Он не помнит ничего, кроме этого парня.       — Хорошо, — тот улыбается уголками губ, словно что-то в голове выстраивая. Словно что-то замышляя. — Я Эндрю Миньярд, а ты Натаниэль Веснински. Нил, вспоминай то, что тебе хочется вспомнить, я тебе помогу, — Эндрю пересаживается лицом к лицу к Нилу, так, чтобы их колени касались друг друга, а Эндрю сидел напротив и аккуратно прикасался к рукам. Он нежно поглаживал тыльную часть ладоней Нила, и тот заметил знакомую метку на безымянном пальце Эндрю. Пока тот не провел по пальцам Нила, показывая идентичную метку на его пальце. И тогда Нилу удается вспомнить. Ему удается вспомнить сделку, ему удается вспомнить день после свершения сделки, ему удается вспомнить множества событий, которые произошли за один день. Но он не может вспомнить, что было, когда он вошел в дом после ужина с соседями. Ничего не помнит. Кажется, он переступил через порог и сразу оказался здесь. — Все хорошо, не волнуйся, ты в безопасности, в Зазеркалье, — утешающее улыбается Эндрю и нервно поглаживает руки Нила. Тот смотрит прямо на Эндрю и понимает, что с ним что-то не так. Он что-то утаивает. Он пытается что-то скрыть, или он просто волнуется? Нил ощущает непоколебимое спокойствие, но кажется, Эндрю ощущает какую-то неясную тревогу. — Что ты вспомнил? — резко спрашивает Эндрю, сжимая ладони Нила настолько сильно, что тот неожиданно сморщился, но скорее не от боли, а от нахлынувших потоком воспоминаний.       Эндрю подумал о том, что причинил ему вред и тут же резко отдернул руки.       — Вспомнил все, — спокойно выдыхает Нил и замечает, как Эндрю хмурится и начинает напрягаться, но потом, поразмыслив, Нил добавляет: — Все, до того, как вернулись мы домой, я лишь помню, как мама сказала, что мы будем все сегодня спать в коридоре, ради безопасности… А дальше я очнулся здесь.       — Хорошо, — успокаивающее говорит Эндрю, больше для себя, чем для Нила. Эндрю заметно расслабляется и даже улыбается. А после начинает неловко поглядывать на Нила, который лишь осматривал бледные обои так, словно они были намного интереснее, чем призрак, сидящий перед ним. Эндрю больше не улыбался, а после резко заявил: — Ники говорил, что во время секса можно забыть свое имя, попробуем?       — Что? — Нил неожиданно и удивленно глянул на Эндрю, смотря так, словно не расслышал. Нилу показалось, что он все прекрасно услышал.       — Говорю, в Зазеркалье много места…       — А, места… — Нил сильнее прижимается к двери, смотря на то, как Эндрю продолжал немного тревожно на него поглядывать, пока Нил не поинтересовался: — А если честно, откуда тебе эта тема известна? Я думал, вам Тильда перекрыла любой поток подобной информации.       Эндрю понимает, что Нил все слышал, поэтому просто встал с пола и направился к кровати. Он аккуратно на нее залазит, и рукой приглашает Нила. Тот и вовсе позабыл о том, что хотел попросить Эндрю вернуть его назад. Тот вроде говорил, что времени в Зазеркалье нет, поэтому Нил может не волноваться о том, что происходило снаружи Зазеркалья.       — Книги, в книгах немало раз об этом читал, у нее на полках было немало романов, которые она позволяла нам читать, но больше информации я получил именно от кузена, который эту тему изучал… практикой, — Эндрю чувствовал себя явно неловко тогда, как Нил чувствовал себя достаточно хорошо, ему действительно хотелось слушать Эндрю. Нил никогда не поднимал подобные темы, да и обсуждать с родителями не любил, это казалось чем-то чуждым. Он был не уверен, а сейчас сидит и налегке слушает Эндрю, словно тот рассказывает о погоде.       Эндрю смотрит на него, не отрывая взгляда, желая что-то сказать, но будто бы боится. Нил в свою очередь сидит близко к нему. Настолько близко, насколько позволяют колени. Их лица близко друг к другу, на одном уровне, и пока Нил смотрит только в глаза Эндрю, тот слегка поглядывает на губы Нила, и вот оно. Первое, что чувствует Нил, ловя на себе заинтересованный взгляд Эндрю — дрожь. По всему телу. Приятная дрожь. Она идет по спине, тянется по телу и пульсирует в крови. Ему хочется быть еще чуточку ближе к Эндрю. И теперь Нил вспоминает те чувства, когда обнимал Эндрю. Он снова хочет это сделать. Но не успевает даже подумать об этом, когда Эндрю говорит:       — Ники однажды мне сказал, что, если ты что-то чувствуешь к человеку, ты начинаешь неосознанно хотеть быть ближе, ты постоянно поглядываешь на его губы, желая поцеловать… Я чувствую это желание к тебе, Натаниэль, я хочу тебя поцеловать.       Имя Нила, его настоящее имя из уст Эндрю было столь нежным, что тепло начало сеяться внутри, и он больше не вздрагивал от своего имени, ему хотелось слышать его снова и снова. Из уст Эндрю. Как оно легко слетало с его языка. Эндрю недоговаривал имя, говоря «Натаниэ», но это казалось столь прекрасным, что руки Нила сами потянулись к Эндрю. Глаза призрака опущены, а Нил тянется к его щеке слишком аккуратно. Слишком трепетно и осторожно, ведь знает: Эндрю никогда не чувствовал прикосновений, приносящих удовольствие, а Нил хочет, чтобы его касания оставались приятными воспоминаниями, которые хочется снова почувствовать. Эндрю осторожно льнет щекой к ладони и смотрит прямо в голубые глаза.       Эндрю впервые видит, чтобы на него кто-то смотрел так. Так нежно и… влюбленно.       Он касается запястья Нила. Невесомо. А после прикрывает глаза, чувствуя. Действительно чувствуя дыхание Нила на своей коже. Он снова чувствует себя живым. Расслабляется.       Нил целует его. Нежно, так нежно, что это почти незаметно. Так нежно, что это невесомо. Так нежно, что Эндрю хочется целовать его. Хочется быть ближе, и он отвечает на поцелуй.       Осторожно. Неумело, но целует.