Не трать ты понапрасну патч! Знай, что тебя ждёт врач!

В чём был только смысл вообще перенаправлять её сюда? Не успела она пробыть на Серпинский и четырнадцати циклов, как вокруг уже началась знакомая агония. Куда она не попадёт — везде знакомые лица, которые до её прибытия жили в гармонии, а затем только увидь её… И лица больше нет. Точнее пустой кусок пространства, к которому добавили уши, запомнившуюся причёску и голос. Но как только Аделина увидела его… Она ушла раньше положенного в свою комнату и сразу заперлась: не хватало только баррикады из мебели. Каждая минута в этом Медицинском Отделении выбивала месяцы биорезонансной терапии и посещений множества психиатров. Все годы чисток памяти, точечного редактирования некоторых, особо ярких эпизодов, включающих высшее проявление неуставных сентиментальностей, взяли, и сошли на нет. Эти таблетки с каждым принятием только усиливали боль, тщательно выжигающую каждый нерв в её изношенном, истощённым войной теле. Упаковки с лекарствами валялись на полу, следом за ними и очки: Аделина не хотела признавать полный провал терапии. Она видела, как ОН начал следовать по своим же стопам. Ректор в университете был прав: «любая история рано или поздно повторяется. А если нет, то она будет до ужаса искажена и обезображена». Только другие на её месте просто признали бы это… А она — нет. От простого диалога с «призраком в доспехах», патологоанатом уже раскисла, побросала всё. Чего дальше? Возьмёт нож и покончит с этим? А зачем? Это самое глупое, что могло ей прийти в голову. Всё рано или поздно заканчивается, и приходит в норму… Правда не со всеми это работает. «Матис» просто исчез: лишился имени, родства, своего же прошлого, а теперь спокойно появляется перед ней, словно белый лист, который из-за этого карантина преображается в раскраску для неведомой твари с самыми ужасными фантазиями. Она чувствовала в его взгляде это. Наблюдала в походке, которая резко ускоряется при виде постороннего, причём чуть изгибаясь: готовился к тарану или толчку. Редкие вздрагивания и непроизвольные, незаметные им движения руками: старается тянутся к тому, чем можно размозжить или отрубить голову, ищет оружие глазами. Реплики конечно этого не заметят — будь они хоть специализированными резонаторами, но они не Гештальты. Гештальт не запрограммирован, не рождён в банке и на станке, всю жизнь пребывает в обществе и меняется. С опытом или талантом, Гештальт всегда определит по-настоящему Деградировавшую реплику, потому что её поведение просто несвойственно ни для какого-либо живого существа, чей диагноз абсолютно схож. Реплика никогда не сможет скрыть пережитого ужаса, будет то и дело сторониться, ошибаться в простейших задачах, из разу в раз прогоняя в своих мыслях травмирующее событие, всего за пару десятков циклов деградировавшая реплика, если не получит психологическую помощь, или не пройдёт долгую процедуру по полной чистке памяти превратится в груду пластика и синтетической плоти, который будет способен только прогонять по своей голове один и тот же эпизод, рискуя своим поведением не покалечить, так убить. Она знала об этом, потому что именно «Матис» ей проговаривал эту тираду, когда какую-нибудь больную реплику с территории гражданских пригоняли именно к ним. На прифронтовой территории единственным и безопасным местом для содержания, восстановления и утилизации деградировавших реплик были территории Военных Частей. Уж лучше сдать сошедшую с ума «Ару» в руки вооружённых бойцов и получить рацион-марки (а ещё лучше парочку рационов на себя, и свою семью), чем убивать или запирать реплику в подвале и надеяться, что всё само пройдёт. Удивительная ситуация: она для успокоения прогоняет в памяти Винету: терапия оставила в памяти только нейтральные и хорошие воспоминания… Старые размышления, разговоры обо всём, знакомства и бравые подвиги… Правда за это она никаких медалей не получила, а жаль! Да и стоит-ли стремиться ко всяким там медалькам? Все со взвода, и в будущем Штрафной Роты стремились. А теперь всех раскидало: то по гробам, то в глухие дали, в сравнении с «Серпински» настоящие дали. Там в обиходе были реплики первого поколения. Всякие мысли посещали голову Аделины, пока те совсем её не доконали. Надо было убрать беспорядок, который она тут устроила. И слава Нации, что про её существование ненадолго, но забыли. Оставалось только распорядиться свободным временем правильно: отдохнуть и отоспаться. Правда понятие «отдыха» немного противоречило резко возникшей в голове инициативе. Врачи, кажется, больны на голову. Особенно вскрывающие трупы. Слава работникам канцелярии, разрабатывавшим инструкции и рекомендации на случай карантина: медработники имеют минимальные ограничения по перемещению во время карантина. От начала карантина в медицинское отделение доставили нескольких Гештальт-рабочих: прямо с шахт после инцидента. А Шахтёров, и работающих за станком на заводе по производству военной амуниции не только не разделяли по отдельным комнатам, но им не уделили даже часа на проведение осмотров. Заведующему просто не хватит времени на сегодня, чтобы не помешать пролетариату восстановить силы, и отоспаться, и самому собрать всю информацию. Реплики без указки никуда не полезут, если их самих это не интересует, другие Гештальты статусом выше тоже: повторная ситуация с Репликами. Клятвы клятвой, но Гештальты хоть и специалисты, но смены в двенадцать часов без выходных — сильная нагрузка, хребет даже отвалиться. И ого! Протекторы конечно же стерегли Бараки (Аделине назвать по-другому это место, увы, не выходило. Даже в штрафной роте условия были лучше). Целых две STAR. До сих пор Патологоанатом удивлялась их выдержке и терпению. Так долго стоять на одном месте и не подавать никаких признаков жизни, не считая их сверлящего взгляда. — Мне надо осмотреть персонал. Инициатива Заведующего медицинским отделением по осмотру рабочих во время карантина. Сразу же начала бить по ушам канцеляритом Аделина, сверля протекторов взглядом в ответ. Она врала. Всё, на что она надеялась — байки от медсестёр-Ойле про всю линейку реплик «MTSR», и про своего «Матиса» в частности. Если вкратце, то: «Матис в семье — горе всем протекторам». Высокий статус, идеализм и встроенное презрение к протекторам при контакте с ними превращают с виду спокойного врача в гремучую смесь из ненависти, приправленную презрением и злобой от созерцания ужаса, пережитого избитым и невозможностью отмотать время назад, и решить все проблемы по нормальному. Одна из Охранниц нервно глянула на другую, ответ от другой ничем не отличался. Они молча открыли двери, ведущие в общежитие. Всего-то упомяни Матиса, и все проблемы решаться сразу. Освещение отвратительное, на длинный коридор всего пара-тройка лампочек накаливания, и напоминало всё это скорее очередную часть от завода, чем место, где должны жить (а не выживать) шахтёры и станочники. Несколько однотипных дверей, ещё одна STAR облокотившаяся об стенку, в полумраке поглядывающая на гостью и… Всё. Та тоже ни черта не сказала: смотрела своими синтетическими глазами, ярко сверкавшими красным в темноте. Жутковато. Разве тут должен стоять протектор? Ещё и странный запах, знакомый. Так воняет только смесь из оксиданта и крови, причём вонючей она становится через пару-тройку циклов. Эту вонь не забыть, особенно военным врачам, которые по долгу службы получали на оперирование, или в стационар провалявшихся в грязи или в болотах реплик. Да и практическое применение такому находили некоторые, особенно непривередливые Бойцы: Кинь банку с этой мешаниной в неподготовленного врага, и всё. Брало даже реплик. И назвали соответствующе — Kotzblut. — Чего уставилась, кожаная? Нахалка. Ещё и вонючая. Она тут стоит по своей инициативе, по-другому быть не может. Так бы её всем коллективом заперли в душевой с кучей всякой химозы. — От тебя несёт Коцбладом за километры. Ты даже не содрала его со своей оболочки. Деградация? Тут же протектор от услышанного названия вздрогнула. Обычная реакция Реплики с Винета. Армейский сленг им знаком, причём на подсознательном уровне, на других планетах их так и отличают от массы других. — Кожанка ещё и воевала на Винете…а не похожа на стреляную. Часть и номер. И можешь спрашивать всё, чего хочешь. Ещё наглее и агрессивнее. Даже у самой Аделин от такого что-то ёкнуло в голове. — А ты себя назови, консерва. Тогда и поболтаем. — Йион я. Триста-Тридцать-Два. В ответ же Аделина только засучила рукав формы на левой руке, открыв взору Протектора штрих-код, татуированный между плечом и локтём. — Вот чёрт. Не думала, что встречу тут хоть кого-то с родной Винеты. Будь все эти ротфронтовские унылые рыла и хейматские выскочки прокляты. Тут же очевидное расслабление. Протектор, ненавидящий всех, кроме рождённых на Винете. Что она ещё застанет? То, что в общежитиях уже нет ни одного живого Гештальта? Тьфу… — И тебе хорошего дня. Так ты чего тут стоишь, своих пугаешь? — По работе. Надзиратель за этими комнатами в их коридоре. На время карантина шатаюсь тут, и не позволяю рабочим выйти до нужного часа. Типа неблагодарной работы. И снова это раздражение. Кажется, Аделин наступила Йион на мозоль. — В шахтах набедокурила. И так не любили, теперь и вовсе чмырят. Так и деградировать, как рукой подать к сиське Шторх. Она подалась в размышления. Про деградацию тогда не врёт. Тут же она внимательно осмотрела рабочую форму Аделин, — А тебя сюда сбагрил тот коротыш с маркой ремонтного патча на плечах? Чего не сам пришёл? Почему без сопровождения? — У него работы по-горло, а у меня никакой. Пришла на проверку гештальтов и просто развеяться. Протектор с приятным впечатлением о собеседнице кивнула, переменившись в лице. — Славно, что не отлыниваешь, сейчас понабирают всяких с Ротфронта, а те будут только сиськи мять да сидеть в коморке весь рабочий день. А по поводу гештальтов… Вроде со всеми всё в порядке, по приказу пришла? — Ага. — Ну тогда проверяй, хоть забей их там. Махнув рукой в сторону ближайшей двери, Йион осмотрела себя. Впервые кого-то не выворачивало наизнанку от вони. — Я найду того урода, что смастерил эту пе… Она не договорила: Аделина не вынесла бы и ещё минуты пребывания рядом с окровавленной репликой. А картина, мягко говоря, была странная: Запах тут был не лучше, а может нос уже забит этой кровавой мешаниной, и будет давать о себе знать до скорой её гибели. Мрачнее коридоров. Да и жарче, между «клетками» свисала форма: так её сушили после химчистки. Везде что-то да было, даже в таком положении они старались хоть как-то скрасить обстановку. Книжки, даже карты (а вот тут бы у Аделины возникла куча вопросов к протекторам) и настольные игры. Пролетариат даже не боялся болтать друг с другом, хоть на всех, безустанно, смотрит сразу две камеры видеонаблюдения. Наблюдатель по ту сторону с учётом карантина, скорее всего, сосредоточился на местах поважнее, но и даже самый тупой гештальт тут понимал: ляпни он что-нибудь, то попадёт в реанимацию после цикла избиений, а следом на списание. «Субъект сломался», и не помянут больше. Лишь через пару секунд осмотра Патологоанатом заметила, как на неё обратили внимание все. Вообще все. Причём вышло как-то неловко: и работница морга, и шахтёры смотрели друг на друга как на явление Христа народу. Молча, с удивлением и замешательством. Аделина хотела было заговорить про «немедленно предъявить основные документы для дальнейшего проведения медицинского осмотра». Чёртова бумажная волокита способна менять живых существ. Вот Матис раньше гештальтом был, а теперь Реплика в этой дыре. — А вы кто? Единственная, кто отважилась заговорить с посторонней… Выглядела побитой. Красные глаза и уставший взгляд. Аделина могла сказать лишь то, что на её лице живого места, которое бы не задели протекторы не было. Помимо побоев были и порезы, частый приём со стороны Шторх — взять что-нибудь режущее, желательно оставляющее рваные раны. Аделина позволила себе вздрогнуть. — Врач с Медицинского отделения, у нас сейчас и с репликами беда, но и вас бросать мы права не имеем, вот меня сюда и прислали… Она тут же для уверенности сделала пару шажков вперёд, поближе к Рабочим. Рабочие в ответ повставали с мест: кто точно хромой, кто просто устал, кто недавно отсыпался и помогал другим подойти. Красноглазая же не встала, единственная из всей бригады рабочих. Да и не успеет Аделина начать задавать вопросы, как будет осыпана градом просьб и жалоб. Надо было взять Заведующего на слабо, а самой тихо наблюдать в стороне за тем, как бы он разгребал всю эту кучу уставших и ноющих на жизнь мужчин, и женщин. Но вот те на — сама себе всё усложнила, полезла одна. Неизвестно, сколько времени ушло на то, чтобы без подручных инструментов осмотреть каждого заводчанина: тут определённо ВСЕ имели болячки, и у половины наблюдалось ОРВИ. Слава Нации — практика на Винете не забылась, а руки ещё помнят, что да как делать. Ей бы самой не заразиться, а в таких условиях подхватить заразу — проще простого. А надо ещё расписать про всё, да у каждого. Чего она не ожидала у рабочих — ручки и набора листков. В молчании, Аделина ещё угробила час на роспись форм, нескольких Гештальтов надо отправить в Стационар и там держать, там даже не ОРВИ, а что-то, напоминающее грипп. А она тут как дура без какой-либо защиты, остаётся надеяться на свой Иммунитет. Красноглазую же надо срочно тащить в Мед. Отделение, у неё помимо побоев и порезов сильно ослаб организм. Она если схватит что-нибудь от своих же товарищей по несчастью, то умрёт одной из первых. — Да не надо меня никуда… Мне только полежать пару циклов, и смогу уже работать во славу Нации. На первых же словах она фальшивила. С полуживым видом пытаться показывать бодрость и здоровье духа — мёртвый приём для врачей. — Надо, никто тебе за отдых в тёплой постели и с дополнительным рационом в обед ничего не сделает. Наш Заведующий небось и спать перестанет, лишь бы вы все выздоровели. Тут же постаралась успокоить Аделина эту девушку, которая улеглась на верхней клетке и не хотела оттуда выходить. — Что бы сказали те, кто ради тебя готовы на всё? Кажется, но Патологоанатом в кои-то веки задела труп за живое. Неужели труп тогда на самом деле живой? На всё про всё всего пара минут: снова вбитые в голову нормативы. Порядок «упаковки» пострадавшего даже после кучи амнезиаков запомнился хорошо. Гештальт ещё и закричала, когда её подняли за ноги и руки, и понесли, словно выпотрошенную свинью к костру. На носилки времени нет. На фронте приходилось либо мастерить самому, либо тащить на горбу. С каждым днём всё больше, и больше воспоминаний о «военной», а не о «довоенной» Винете. Аделина не удивится, если после промывки мозгов всё снова всплывёт. Всплывёт, пффф. Закричали от дурной вони грузчики, тащившие на себе пациентку. Какие нынче мужчины чувствительные к запахам, уколам и «посттравмату». Рабочая Сео, правда, выла от боли, но на пахучую «STAR» и внимания не обратила. Кажется, её либо привезли на Серпинский с канавы, либо с Коцбладом знакома давно. Но поболтать не выйдет: по лифту Алину доставили в Отделение: а там и нормальные носилки тут как тут, со старым хирургом и венерологом. Правда по цоканью её туфель, резко сменившемуся на топот Аделина даже не поняла, венеролог ли это, или Сова в халате. Шахтёров отпустили под сопровождением того протектора, недавно выписанного, необычно мягкая и размашистая походка, будто Штар оказалась на ходулях. Похоже, но подхватила от больных какую-то заразу, и в голову лезет всякий бред. Но пока рано… — Среди Гештальт-персонала пошла зараза, надо как-то действовать, товарищ Заведующий. Неизменно «Матис» в крови. Из чистого только руки по локоть: успевает мыть, и сразу за следующую реплику. — В смысле зараза? Почему я узнаю только сейчас? К чёрту, мне не до этого. С недоумением и раздражением заговорила Реплика-врач. На операционном столе была Цапля, от Матиса отличается лишь тем, что помимо оксиданта ещё и кровью, испачканы и руки, и повреждена голова. Нужна была точечная работа, иначе Протектор будет списан, вслед за годовыми накоплениями рацион-марок у Матиса. У жестянки был полностью вскрыт череп. Под ним был сильно повреждённый мозг. Аделина видела, как одновременно с этим Матис извлекал прямо из всей той каши в мозгах непонятные чёрные… Нити? Водоросли? Или так выглядел гной. Наблюдавшие медсёстры отвернулись, как Нейрохирург вырезал чуть-ли не огромный кусочек мяса болотных оттенков. Только такое точно скажется на личности. Не отупеет, так станет злее, как санитары в психушках, если пытаться убедить их в нормальности. — Гной. Восемьдесят пять грамм. Из височной доли. Собрался в опухоль. Впервые наблюдаю такое. Тут же заговорил MTSR, сразу же совершив пару шагов назад. — Вызвать протекторов и техников. Если есть связь с администратором — подключите и его. У нас ЧС. Откинув на пол скальпель, Реплика принялась мыть руки, в какой раз? Кусок гноя последовал в ближайшую мусорку. — Так чего случилось? Опухоль как опухоль. Тут же позволил себе глупо ляпнуть Патологоанатом в попытке отвлечь внимание Врача от очередной проблемы, и перевести его к другой. Осталось только выдать пропагандистский возглас про отсутствие у Шторх садистских наклонностей. Тогда Врач определённо найдёт ещё одну причину, чтобы занести Аделину в книгу обид. Реакция не заставила себя ждать: Врач нервно посмеялся, смотря прямо на Аделину. В его глазах читалось безумие: немое, глухое и остервенелое. Хотелось спрятаться от этого взгляда, который через несколько мгновений сосредоточился прямо на её душе. Вырвав с корнем из её тела и принявшись кромсать, рвать на куски и избивать попавшимися под руку инструментами. Он медленно, так и продолжая смотреть, подошёл. Она чувствовала тут не только Реплику. Земли Нод пали, разрывая пространство вокруг. Злоба и ненависть, зависть и месть, одержимость и страх будто сделали из сломанной души самое настоящее чудовище. Эта абоминация обхватила своими руками голову у реплики. Своими гниющими руками оно закрыло лицо, оставляя видным лишь глаза, залившиеся красной краской, оставив лишь целиком залитый серостью зрачок. — А ты знаешь, что человечество считало невозможным покорение звёзд? Что выше только небесное царство? Резко заговорила реплика, склонив голову вбок и фальшиво улыбнувшись… Аделина видела лишь нижнюю челюсть, оскалившуюся и залитую кровью. — А когда первый человек выбрался из скорлупы, то говорил, что не видел Бога? Тогда я выпотрошил его, заставил съесть своё сердце, превратил остатки его тела в бактериальный суп и сбросил из космоса в леса, где вы должны были умереть, так и не родившись? Рука у реплики теперь крепко схватила Патологоанатома за Шею, подняв над собой. — Я ненавижу, когда обезьяна указывает мне, что есть реальность, а что — глупое воображение. Реплика уже дрожала, а в зрачки сузились до полной пропажи. Из всего тела Врача начала сочиться кровь. Дышать с каждой секундой было всё труднее и труднее. А дальше всё будто пропало, свалилось в пустоту и обратилось в ничто…