Нежно, как в первый раз

Гермиона долго не ложится, чтобы дописать письмо Маджу, в котором подробно рассказывает о своей вылазке в Варшаву и о догадках, по каким причинам несколько лет назад мог исчезнуть Гарри. Усилием воли она полностью сосредотачивается на работе, откладывая все остальные мысли на потом. Но когда она падает на кровать и задумчиво смотрит на окно, через которое в комнату льётся лунный свет, в её голове крутятся мысли не только о сегодняшних открытиях. Несколько минут она лежит неподвижно, рука на животе мерно поднимается и опускается с каждым усталым вдохом и выдохом. Как раз в тот момент, когда сознание начинает проваливаться в дремоту, в окно стучится сова: бьёт клювом о стекло и скребёт когтями деревянный карниз снаружи. Гермиона вскакивает, распахивает окно, выхватывает конверт из совиного клюва, разрывает и жадно набрасывается на письмо, после чего сердито отбрасывает бумагу в сторону. Живот скручивает от разочарования и страха. Пришёл ответ от Дина. Он сообщает, что её письмо, должно быть, задержалось в пути, и к тому времени, как он добрался до Польши, Макнейр и его напарник успели скрыться. Мерзавцы сбежали. Теперь им с Драко придётся беспокоиться не только о том, чтобы найти Гарри. Она не уверена, что Драко уже проснулся, но если да, она хотела бы, чтобы он знал. Так будет спокойнее. Дверь в его комнату, расположенная дальше по коридору, оказывается открытой, но Драко внутри нет. Пользуясь выпавшей возможностью, Гермиона окидывает взглядом небольшое пространство комнаты. Здесь чисто и опрятно, если не считать смятой постели. Гермиона может рассмотреть его спальное место, хранящее отпечаток мужского тела — складки ткани, сбитая в сторону простыня, вжатая в изголовье подушка. Должно быть, с тех пор, как они уехали в Австрию, здесь всё так и оставалось нетронутым. Письменный стол завален пергаментами и книгами, но при этом кажется, что на нём царит порядок, через спинку стула перекинут его любимый свитер. У дальней стены стоит открытый сундук, в нём несколько стопок аккуратно сложенной одежды и другие личные вещи, которые не вызывают у неё особого интереса. В комнате витает его запах. Она разворачивается, чувствуя, что каким-то образом уже переступила черту, когда, пользуясь его отсутствием, заглянула в его личное пространство. Эта комната очень похожа на него самого. Внешне всё аккуратно и упорядоченно, но, если верить её интуиции, под всем этим скрывается нечто большее — нечто более значимое. Она крадётся вниз и обнаруживает, что дверь на кухню открыта. Через сетчатую дверь виден свет на крыльце, и она знает, что Драко там. Ночь тёплая. Теплее привычного, в воздухе всё ещё сохраняется влажность, повисшая в воздухе после полудня. На улице лишь немного прохладнее, чем в доме, что почти не приносит облегчения, когда она выходит на крыльцо в сгущающиеся сумерки. Драко сидит на крыльце спиной к ней. Он без рубашки, её взгляд упирается в бледную спину: упругие мускулы очерчивают острые лопатки. Когда она замечает маленькую веснушку под правым плечом, то на мгновение борется с искушением протянуть руку и коснуться пятнышка кончиком пальца, а затем провести линию вниз, обводя каждый контур и изгиб его спины. Гермиона садится рядом, опускает ноги на ступеньку ниже и прижимает колени к груди. Он не смотрит на неё. — Все ещё сердишься на меня, Малфой? — Я постоянно сержусь на тебя, Грейнджер. Она фыркает от смеха. — Взаимно. На мгновение они замолкают. Драко отворачивается и смотрит на поляну, а Гермиона опускает взгляд на его левое предплечье, покоящееся на согнутом колене. Забавно, что до сих пор она не обращала на метку никакого внимания. Не то чтобы она не замечала, когда та периодически мелькала перед глазами — некогда угольно-чёрные чернила теперь выцвели до едва заметного серого. Дело в том, что её присутствие больше не кажется чем-то важным. Драко искупил свою вину перед ней давным-давно, и, хотя она не задумывалась об этом, она знала, что этот символ больше не значит для него того, что значил раньше. Отпечаток прошлой жизни, совершенно несущественный потому, что теперь он не имеет значения. Поймав её взгляд, он приподнимает бровь и, кажется, подтверждает её мысли. — Иногда мне кажется, что, когда меня клеймили, в моей шкуре был кто-то другой. Трудно поверить, что раньше это что-то значило для меня. Гермиона встречает его взгляд, и у неё перехватывает дыхание, когда она тонет в его серебристых глазах. — Теперь она совсем ничего для тебя не значит? Даже как напоминание о том, что ты преодолел? Он наклоняет подбородок и снова смотрит вперёд, его челюсть напряжена. Тепло его тела успокаивает, несмотря на то, что на улице все ещё слишком душно, чтобы по-настоящему оценить это. Ей хочется прижаться к нему, коснуться его кожи, чтобы понять, подходит ли она ему и насколько хорошо. — Не всё должно иметь какое-то значение, Грейнджер. Мне не нужно напоминание о том, кем я был раньше и как изменился. Я каждый день живу с этим напоминанием. Раньше эта метка что-то значила только потому, что я сам допускал это: потому что был напуган, глуп и зол. А когда он меня ею наградил, это означало, что я, наконец, повзрослел и смогу что-то предпринять для защиты своей семьи. Я считал себя храбрым, когда принимал те решения ради их безопасности. Для меня метка не служила символом моей верности Тёмному Лорду. Она символизировала мою готовность сделать всё необходимое, чтобы позаботиться о людях, которых я любил. Важны не сами символы, а только мы сами, потому что именно мы наделяем смыслом всё, что нас окружает. Она наблюдает за выражением его лица и чувствует, что впечатлена уверенностью, с которой он говорит, и искренней честностью, которой продиктованы его слова. — Так ты нигилист? — слегка поддразнивает она. Драко усмехается и снова смотрит на неё со стоическим выражением лица. — Нет. Может быть. Полагаю, я реалист. Если бы всё на земле имело свой смысл до того, как мы его придали, то одни и те же вещи означали бы для всех одно и то же. Мы сами должны решить, что значат эти вещи, или же непредвзято принять их, — позволить им быть такими, какие они есть. Если я позволю этой метке на моей руке обозначать то, что она должна обозначать, значит, она победит. Значит, я позволяю ей иметь власть над мной. Гермиона задумчиво морщит нос, её взгляд ненадолго опускается к его губам, прежде чем она снова поднимает глаза. Он с любопытством наблюдает за ней, как будто на самом деле ждёт, что она скажет, как будто ему действительно важно её мнение. — А как же люди? — спрашивает она, отводя взгляд. Она чувствует напряжение от их зрительного контакта, от его близости. Ей неловко от его кажущегося всезнающим взгляда. — А что с ними? Она облизывает губы, делает вдох, и, собираясь с мыслями, смотрит на тёмную линию деревьев, окружающих поляну, отстранённо наблюдая, как колючие силуэты листьев слегка колышутся на тёплом ветерке. — С людьми всё не так просто, — объясняет она, выводя подушечкой большого пальца круги на колене. Она поднимает руку, чтобы заправить несколько выбившихся локонов за ухо, и чувствует пристальный взгляд Драко на своём профиле. — Я думаю, что люди, которых мы любим, значат для нас что-то, потому что в какой-то момент мы просто понимаем, что это так. Не потому, что мы просыпаемся в один прекрасный день и решаем, что так и должно быть. Это просто происходит и всё. Она находит в себе мужество посмотреть ему прямо в глаза, уши горят, а сердце колотится где-то в горле, пока она замирает в ожидании ответа. — Ты думаешь, мы не можем выбирать, о ком заботиться? Она качает головой, кладёт подбородок на сгиб локтя и обвивает рукой голову, опуская взгляд на свои ноги. — Думаю, жизнь была бы намного проще, если бы мы могли выбирать, о ком заботиться. Это сделало бы последние несколько месяцев намного проще. Она слышит его вздох. — И почему ты так говоришь, Грейнджер? Сердце бешено колотится, отбивая быстрый и неровный ритм о рёбра. Знал ли он, о чём спрашивает её? Он был слишком умён, чтобы не уловить, как она перевела разговор на что-то более личное, открылась ему, и намекнула, что за этими короткими фразами скрывается нечто большее. Гермиона вскидывает голову, смахивает комара с лодыжки и почёсывает укус, который тот оставил. — Потому что любить кого-то — тяжёлый труд. Это значит быть уязвимым. Это значит подвергать себя риску. Это значит заботиться о ком-то, не ожидая ничего взамен. Он бросает на неё изучающий взгляд, и в его глазах таится столько всего, что ей хочется забраться внутрь и заглянуть туда — поплавать в его мыслях, погрузиться в них, пока она не узнает его так хорошо, как только возможно узнать другого человека. — И всё же это в нашей природе, не так ли? Любить. И ненавидеть. Но именно мы наполняем эти чувства смыслом, выбирая, что с ними делать. Решаем, как показать, что нам не всё равно, и как нам поступать. Чтобы кто-то стал значимым для нас, мы должны его выбрать. И мы сами должны выбрать, как каждый день показывать людям, что они важны для нас. — Я не согласна, — говорит она, разглядывая острые углы и чёткие линии его лица, исследует их, наносит на карту, запоминает. — Я думаю, что некоторые вещи в жизни важны просто сами по себе, без необходимости что-либо выбирать. Есть вещи, которые мы не можем выбирать. Прав ли он? Неужели она по собственному выбору перестала ненавидеть Драко Малфоя, чтобы начать взамен чувствовать привязанность и заботу? Нельзя сказать, что заботиться о нём легко, — но и она никогда не была из тех, кто выбирает лёгкий путь. Они мгновение смотрят друг другу в глаза, а затем одновременно отворачиваются, прислушиваясь к отдалённым звукам животных в лесу. Она понимает, почему Драко придерживается таких взглядов, — он слишком долго был лишён возможности контролировать свою жизнь, и с раннего детства наблюдал, как все решения принимаются за него. На ком ему жениться, кого ненавидеть, что отстаивать. Получение метки не было на самом деле никаким выбором — скорее альтернатива смертному приговору, единственное, что мог придумать испуганный шестнадцатилетний мальчишка. Поэтому вполне логично, что теперь он стал более осмотрителен. Что он дорожит своей независимостью и находит смысл там и тогда, когда хочет этого сам. Более избирательно относится к тому, с кем и чем делиться, к тому, что считать важным, потому что так долго кто-то решал это за него. Кто-то изо дня в день напоминал ему, что быть чистокровным означает придерживаться определённых ценностей, что быть волшебником имеет смысл только в том случае, если твоя кровь правильная. Гермиона думает, что от этого всё, чем теперь дорожит Драко, становится ещё более особенным, более значимым и уникальным. Она задаётся вопросом, каково это — быть кем-то, кого он выбрал. — С твоей мамой всё в порядке? — спрашивает она после нескольких минут уютного молчания. Когда она вытягивает ноги и случайно задевает его рукой, от этого прикосновения по коже разливается тепло. — Ей лучше, — отвечает Драко, в его голосе звучит облегчение. — Она поправится. Есть какие-нибудь новости от Дина? Гермиона кивает. — Я пришла сюда именно для того, чтобы рассказать об этом. Макнейр и его сообщник. Они сбежали. Похоже, впредь нам придётся быть осторожнее. Драко смотрит на неё, подёргивая бровями, с выражением, которое она могла бы назвать покровительственным. — Мерлин, Грейнджер. Это будет чертовски интересная статья, когда мы закончим её, не так ли? Она лукаво улыбается и смотрит на него сквозь густые ресницы, её наполняет тепло, когда она наблюдает, как его кривая улыбка становится всё шире в ответ на её улыбку. — Разве ты не знал, Малфой? Я всегда пишу чертовски интересные статьи. Он приподнимает бровь, глядя на неё, проводит языком по уголку рта и качает головой. — Тебе никто никогда не говорил, что хвастаться нехорошо, Грейнджер? — Полагаю, мы оба пропустили этот урок тактичности, — язвительно замечает она, отворачиваясь от него и поднимаясь на ноги. — Ладно. Я иду спать. Драко тоже отталкивается от ступенек крыльца, его обнажённая грудь белеет на фоне тёмно-синего неба. — Я провожу тебя, — говорит он, его голос звучит тихо и серьёзно. Когда они вместе входят в дом, выключают свет и поднимаются по лестнице, она думает о том, что произошло неделю назад. Вспоминает, как он намазал оба джема на тосты и делился историями из детства, смотрел на неё так, будто её танцы были чем-то прекрасным, а не чем-то нелепым и глупым. Она думает о том, как Драко Малфой в последние несколько дней, недель и месяцев помогал ей, как шёл навстречу во всём, что бы она ни выбрала. Но именно мы наполняем эти чувства смыслом, выбирая, что с ними делать. Решаем, как показать, что нам не всё равно, и как нам поступать. И когда они останавливаются перед дверью в её спальню и стоят вместе в тёмном коридоре, она кое-что понимает. Если бы Драко Малфой оказался среди тех, кого можно выбирать — одним из тысяч других, — она бы всегда выбирала его. Потому что он что-то значит для неё. Чувства к нему стали чем-то большим, чем она когда-либо могла себе представить, что может испытывать к нему. И в тот момент, когда он начинает разворачиваться, чтобы оставить её у открытой двери, она выбирает. Хватает его за левую руку, вжимая палец в побледневшую метку, и останавливает его на полпути. Когда он оборачивается и удивлённо смотрит на неё, на его лице смесь смущения и недоумения. Гермиона набирается храбрости, которую ей всегда приписывали, и говорит ему, что именно он для неё значит. — Хочешь начистоту, Драко? — она проводит подушечкой пальца по метке, бросая на неё короткий взгляд, прежде чем снова встретиться с ним глазами. — Для меня это тоже больше ничего не значит. Я не вижу её. Всё, что я вижу, — это ты. Когда он снова смотрит на неё с тем же выражением лица, что и неделю назад, когда Мадж прервал их, Гермиона вдруг жалеет, что не художница. Если бы это было так, то она бы запечатлела именно это выражение, чтобы смотреть на него вечно: чёткие, резкие линии его лица, яркие, живые цвета. — Ты действительно любишь нести всякую чушь, Грейнджер. Ты знала? За несколько секунд до, она понимает, что он собирается её поцеловать. По какой-то причине эта догадка заставляет Гермиону непроизвольно отшатнуться, она отступает и упирается спиной в дверной косяк как раз в тот момент, когда Драко делает шаг вперёд. Через пару долгих секунд он протягивает руки и обхватывает её бёдра, затем делает ещё один шаг вперёд, прижимается к ней всем телом и толкает колено между ног. Она прерывисто выдыхает и поднимает подбородок, чтобы посмотреть на него. Его глаза тёмные, а взгляд решительный. — Мы действительно это делаем? — едва слышно спрашивает она. — Надеюсь, что да, — отвечает он голосом, который обещает расщепить её на части, на мелкие атомы. Дыхание Драко тёплое и сладкое, а их первый поцелуй неторопливый, неуверенный. Его губы мягкие, но их прикосновение твёрдое и уверенное. Он скользит рукой вверх, забирается в волосы, обхватывает затылок, откидывает голову назад и сильнее впивается в губы. Она низко стонет и словно бы растворяется в нём, позволяя ему направлять себя, по мере того, как они подстраиваются друг под друга. Она обнимает его и чуть ли не до боли впивается пальцами в плечи. Когда её ногти сильнее впиваются в кожу, притягивая его всё ближе и ближе, Драко издаёт низкий горловой звук — возглас удовлетворения. Они целуются, кажется, часами; медленно, томно, как будто смакуя друг друга. Кровь приливает к лицу так, что щёки и кончики ушей начинают гореть, затем тепло отдаётся в сосках и внизу живота. Драко прижимается к ней бедром, и у неё перехватывает дыхание, а глаза закатываются от удовольствия. Гермиона рвано хватает воздух между поцелуями, которые становятся все глубже и глубже, она запрокидывает голову, упирается в дверной косяк и негромко стонет. Когда Драко понимает, что эти стоны посвящены ему, то собственнически сжимает её бёдра и притягивает ближе к себе. Их поцелуи становятся более неистовыми и страстными, и как раз в тот момент, когда она собирается уже попросить, он просовывает свой язык ей в рот. Она плавится словно воск от его жара, от того, как он вторгается в её тело, заполняя всё вокруг собой. Последний миг перед тем, как они запалят фитиль, после чего сгорят оба. Теперь из их поцелуев исчезает вся неуверенность. Они находят ритм, наиболее подходящий обоим: неистовый порыв, потом они хватают и прижимают друг друга к себе, далее идут зубы, языки и хриплые вздохи обоюдной похоти, которые подливают масла в их и без того обжигающее пламя. Рука Драко скользит по её шее к подбородку, большой палец нежно очерчивает контур, когда он отрывается от её губ и тут же прокладывает путь к ключице. Гермиона прогибается в спине, предоставляя ему лучший доступ к груди, пока он осыпает влажными поцелуями шею и плечи, ключицы и ложбинку между грудей, насколько позволяет вырез. Гермиона запускает пальцы ему в волосы и снова притягивает его к своим губам. — Ещё, Драко. Пожалуйста, — умудряется она хрипло умолять в перерывах между поцелуями, прижимаясь к его бёдрам. Она чувствует, как эрегированный член прижимается к её животу, когда она, издавая стон, нежно прикусывает его губу, и ей кажется, что это всё, что необходимо, чтобы прожить всю оставшуюся жизнь. Гермиона знает основные потребности человека, и никогда не относилась к ним слишком легкомысленно. Еда. Вода. Дом. Чувство безопасности. Но сейчас это — губы Драко, его зубы, скользящие по её подбородку, его горячий язык на мочке уха — она думает, что это стало для неё жизненной необходимостью. Интересно, как она могла так долго обходиться без всего этого и как будет жить дальше? Драко, крепко державший её бёдра, начинает блуждать руками по её телу, ласкает грудь, нащупывают пуговицу на шортах. Он останавливается на поясе, его большой палец лежит на пуговице, а указательный скользит внутрь и касается кромки белья. — Давай, — подбадривая, шепчет она и подаётся бёдрами к его руке. Он внезапно отрывается от её губ и прижимается к ней лбом, делает несколько прерывистых вдохов. Его пальцы легко двигаются, расстёгивая пуговицу. Она резко втягивает воздух, когда он костяшками пальцев снова задевает кромку трусов. Драко в это время громко сглатывает. Гермиона приоткрывает глаза и смотрит сквозь густые ресницы на его губы; они покраснели и распухли, словно их искусали пчелы, и пока он переводит дыхание, она восхищённо наблюдает. Пуговица на её шортах наконец поддаётся, и Гермиона снова притягивает Драко к себе, чтобы ещё раз прижаться к его губам, а он проскальзывает пальцами в под резинку и опускается всё ниже, ища и исследуя, пока не находит место, которое жаждет его прикосновений. Гермиона всхлипывает, когда его длинные пальцы раздвигают складки половых губ. Смазка смачивает кончики его пальцев, и он нежно, словно проверяя, проводит ими по клитору, отслеживая реакцию Гермионы. Она сильнее сжимает его волосы, а другой рукой так впивается пальцами в мышцы спины, что наверняка останутся следы. — Чёрт возьми, Грейнджер, — хрипло бормочет он. Она снова стонет, когда он подушечкой пальца прикасается к клитору, двигается медленно, но ритмично. Руки Гермионы соскальзывают со спины, и она исследует его тело, опускается всё ниже пока не доходит до пояса брюк. Её рука ныряет между их бёдрами и обхватывает член сквозь ткань брюк. Драко резко выдыхает и сильнее прижимается к ней, не переставая целовать. Слово «экстаз» вспыхивает в её сознании подобно неоновой вывеске, заливая ярким цветом темноту за прикрытыми веками. Вот что это такое: экстаз. Ничто не может подготовить её к тому, насколько это приятно, насколько правильно, насколько восхитительно быть словно бы кусочком пазла, вторгающимся в его тело, и чувствовать, как его пальцы в свою очередь доставляют удовольствие ей, как будто он точно знает, что для этого требуется. — Давай наверх, — бормочет он ей на ухо, между поцелуями, и подхватывает её за задницу, подтягивая всё выше и выше. Она помогает ему и забирается выше, обхватывая ногами его талию. Теперь её лоно ещё сильнее прижимается к его руке, открывая лучший доступ пальцам. И она стонет, приоткрыв рот и зажмурив глаза. Опираясь спиной на дверной косяк и на крепкое тело Драко, она оседлала его руку, но при этом не оставляет попыток дотянуться до застёжки брюк. Ей хочется отплатить ему тем же; чтобы ему было так же хорошо, как и ей. Они сплетаются языками, и он продолжает исследовать её рот, пока его палец двигается по клитору, от чего она вздрагивает и напрягается всем телом. Потребность и удовольствие натягиваются в ней, как струны арфы — ноты мелодично звучат одна за другой, пока в теле словно взрыв не разразится целая симфония удовольствия. Наконец, ей удаётся просунуть руку под пояс брюк и обхватить ладонью член. Драко стонет; звук, вырывавшийся из его горла очень похож на стон муки. Гермиона целует его в подбородок, подбадривая его издавать больше звуков. Гермиона начинает двигать запястьем вверх-вниз по всей длине члена, собирает с головки каплю смазки и снова опускает руку вниз, задавая ритм, заставляющий его подаваться бёдрами вперёд, навстречу её движениям. Он проводит пальцами по клитору, и вводит в неё один палец. Гермиона ахает, её соски, оставшиеся без внимания, стали твёрдыми, как камень, и просвечивают сквозь рубашку. — Ох, блядь… — Драко тяжело дышит, прижимаясь к ней, одной рукой он поддерживает её, а другой продолжает ласкать клитор. — Я хочу увидеть, как ты кончаешь. От его слов всё внутри сжимается, как тугая пружина. Она хочет прокричать свой ответ, «сделай это», «да, мне это нужно», но не может найти подходящих слов, которые бы выражали то, как сильно она этого хочет; как сильно она хочет его. — Да, — всё, что удаётся ей произнести, и это всё, что ему требуется услышать. Член в руке становится ещё твёрже, ей приходится очень неудобно выворачивать запястье из-за мешающих брюк, чтобы продолжать сжимать его, как она надеется, достаточно крепко. — Мне хотелось… — он тяжело дышит, когда открывает глаза, чтобы посмотреть на неё. Его радужка потемнела, зрачки расширились, а губы припухли от их поцелуев. — Мне так долго, ох… хотелось посмотреть, как ты выглядишь, когда кончаешь. Он оставляет серию поцелуев на её шее и рычит, толкаясь ей в руку. Его движения становятся более отчаянными и хаотичными, когда она стонет, а его имя прерывистым шёпотом срывается с её губ. Гермиона свободной рукой притягивает его лицо ближе к себе и страстно целует, даже неистово, словно ей больше никогда не представиться такой возможности. — Давай я покажу тебе, — говорит она ему на ухо, скользит по линии челюсти, а затем снова завладевает его губами. Воздух тоже становится горячим от тепла их тел, в нём витает его запах, а вспотевшая кожа скользит по коже. Гермиона стонет, когда он вводит в неё ещё один палец, не забывая про клитор, но теперь его рука двигается быстрее, жёстче, всё ближе и ближе подталкивая её к экстазу. Он изучает вкус её губ, исследует её тело, и она не против, даже когда лёгким не хватает воздуха. Гермиона чувствует, как внутри закручивается тугая пружина, которая грозит вот-вот лопнуть, и она стонет ему в губы, её рука всё быстрее двигается по всей длине его члена. — Я скоро кончу, — шепчет она ему в кожу, её ресницы трепещут, и она борется с желанием смежить веки. Она хочет увидеть, как удовольствие разольётся по его чертам, но у неё не хватает сил держать глаза открытыми. — Смотри на меня, — просит он, и она смотрит. И внезапно открыть глаза — становится самым простым, что ей доводилось делать. Их взгляды встречаются, но на этот раз всё иначе. Она видит, как его взгляд скользит по её лицу, когда удовольствие достигает пика, и она чувствует вспышку тепла от его пальцев, касающихся клитора. Оргазм захлёстывает её, как раз в тот момент, когда член вздрагивает в её руке. — Гермиона, — стонет он, толкаясь ещё раз, второй третий, прежде чем его тоже накрывает оргазм, выплёскиваясь, горячей и липкой спермой ей на пальцы. Она смотрит на его лицо — приоткрытые губы, пылающие щёки, изгиб челюсти, вздувшиеся вены на шее, пока он сам наблюдает за признаками её удовольствия. Гермиона приоткрывает рот в беззвучном стоне, она тяжело дышит в уголок его губ, по её телу всё ещё проходят электрические волны, пальцы на ногах поджимаются, а спина выгибается дугой. Драко наклоняется вперёд и прижимается грудью к её груди, вжимая её в древесину, он переводит дыхание, жарко выдыхая ей в плечо, липкий лоб прижимается к её шее. По коже разбегаются мурашки, в спине ощущается слабая дрожь, когда волны оргазма спадают, и остаётся лишь лёгкая пульсация между ног. Она измождённо обмякает, опускает ноги с его талии и скользит вниз, пока ступни не касаются пола, она едва может стоять на ногах. Они продолжают стоять слишком близко друг к другу, восстанавливая дыхание. Драко продолжает подбородком прижиматься к её плечу, а она всё ещё зарывается пальцами в его волосы, их ноги переплетены, а тела наполнены всепоглощающим блаженством. Драко отстраняется первым, отталкивается от дверного косяка и застёгивает брюки, одновременно облизывая губы. Он совершенно растрёпан, тут она хорошо постаралась: его волосы спутаны, а на шее засосы. Гермиона следует его примеру, выпрямляется, опираясь на дверной проём, щёки покраснели и пышут жаром, когда до неё доходит — как же быстро всё произошло — что она отбросила всё благоразумие и рассудительность, слишком увлечённая тем, как доставить ему удовольствие, чтобы остановиться и задуматься о том, какие могут быть последствия у этого инцидента. Его взгляд задерживается на её лице, и ей вдруг становится неловко из-за того, что она позволила поцелуям так быстро перерасти в этот порыв пьянящей похоти. Она понятия не имеет, что Драко думает обо всём этом — может быть для него норма беспорядочные связи на одну ночь. Просто подвернулась возможность, которой он и воспользовался. Она бы не стала держать на него зла, если бы это так и было. У них не было ни минуты, чтобы обсудить, какое значение каждый из них придаёт происходящему. А сейчас, когда они уже оба кончили и молча стоят, ожидая, когда другой начнёт первым, она не знает, как перейти к этой теме. — Я… — начинает она, нарушая тишину. Гермиона проводит незапачканной рукой по спутанным кудрям, сглатывает, когда рассматривает его — так красиво растрёпанного, и это всё дело её рук. Драко достаёт палочку и принимается очищать их обоих. Её щёки снова заливает румянцем, когда остатки спермы исчезают с её руки, а на его руках больше не остаётся смазки. — Наверное… это было немного… поспешно? Её голос звучит неуверенно, и заметно, как она колеблется, словно оставляя ему шанс сказать, что она неправа. Драко мгновение изучает её, выглядя невозмутимо, но во взгляде вопрос. Она хочет, чтобы он что-нибудь сказал. Хочет, чтобы он сказал ей то, что она хочет услышать, даже если она сама не знает, что именно она хочет услышать. Они стоят на расстоянии фута друг от друга, ожидая и сомневаясь. У Драко вздрагивает кадык, и он поднимает руку, чтобы почесать затылок. — Полагаю, что так и есть, — он говорит негромко, но его голос звучит так, словно он сам теперь на миллион световых лет дальше, чем был минуту назад, когда простонал на ухо её имя. Гермиона кивает, словно подтверждая, что они вели себя как подростки. Конечно, всё произошло слишком быстро. Она даже не была полностью уверена, что Драко чувствует то же, что и она, когда позволила ему поцеловать себя. Она и сейчас полностью не уверена в этом. И она определённо не знает, как теперь подступиться к нему с этим вопросом, когда все последние месяцы они только и делали, что ссорились и раздражали друг друга; когда ещё неделю назад она была уверена, что максимум, кем они будут с Драко Малфоем, — это коллегами, которым необходимо вместе работать. Ей не хочется, чтобы между ними был лишь секс. Для неё целоваться с Драко было не просто способом снять напряжение, которое искрилось между ними или найти временное спасение от одиночества. Она не хочет прикасаться к нему, целоваться с ним и ощущать, как он вздрагивает рядом с ней, чтобы потом забыть обо всём, что было, когда они вернутся по домам. Но чего хочет он? — Мне нужно поспать, — наконец говорит он, как будто время для её ответа истекло. Она прикусывает губу, жалея, что у неё не хватает смелости снова взять его за руку, и попросить не уходить. — Хорошо, — она снова кивает. Драко кивает в ответ, он всё ещё пристально изучает её лицо, и, не в первый раз, она отчаянно желает узнать, о чём он думает. Не говоря больше ни слова, Драко разворачивается и уходит по тёмному коридору, он оглядывается на неё лишь один раз, после чего исчезает в комнате и закрывает за собой дверь. Гермиона внимательно изучает пол под ногами, как будто там могут быть ответы — как будто там есть решение её проблемы, словно так она узнает, как ей поступить. Потому что, да, она уже выбрала Драко Малфоя. Она решила позволить ему что-то значить для себя. Проблема в том, что она не уверена, что Драко Малфой выбрал её.