Нежно, как в первый раз

Гермиона просыпается с ощущением, будто по ней прошлось стадо взрывопотамов. Причём не единожды. Она некоторое время лежит в постели, понемногу приходя в себя, но даже не пытается открыть глаза. Веки словно налились свинцом, и даже с закрытыми глазами свет кажется слишком ярким. В голове пульсирует боль, постепенно перерастающая в мигрень, и Гермиона стискивает зубы, пытаясь перетерпеть неприятные ощущения. В следующий раз, когда ей придёт в голову блестящая идея использовать собственный череп в качестве оружия, прежде всё же стоит хорошенько её обдумать. Постепенно она приходит в себя: облизывает пересохшие губы, шевелит пальцами ног, а затем очень медленно, с трудом разлепляет глаза. Предчувствие её не обмануло. Свет, льющийся из окна, ослепляет, и когда она зажмуривается, голова отзывается ещё большей болью, чем можно было себе представить. Требуется несколько минут, чтобы окончательно очнуться ото сна, привыкнуть к яркому свету и сфокусировать взгляд на противоположной стене. Когда она, наконец, садится, выпутываясь из простыней, то понимает, что её состояние похоже на все самые чудовищные похмелья разом. Она ощущает головокружение и дезориентацию. И если бы ей сообщили, что её мозг пережил камнепад, она бы ни капли не удивилась этой новости. Опасаясь, что получила сотрясение мозга, Гермиона накладывает на себя диагностическое заклинание. Конечно, гораздо лучше, когда сканирование выполняет кто-то другой, но особого выбора нет. К счастью, обошлось без серьёзных повреждений. Шишка величиной с гусиное яйцо, несколько синяков поменьше, левая бровь рассечена и виднеются следы запёкшейся крови — последствия одного из заклятий Макнейра, но в остальном она в порядке. Ничего серьёзного, с чем нельзя справиться самостоятельно и что могло бы надолго вывести её из строя и оторвать от исследований. Гермиона медленно и осторожно спускает ноги с кровати и упирается босыми ступнями в деревянный пол, постепенно привыкая к вертикальному положению. Физически с ней всё хорошо, если не считать головной боли и синяков. Правда, ещё немного подташнивает, но это, скорее всего, из-за того, что она слишком долго ничего не ела и не пила. Она спускается на кухню и выпивает два стакана холодной воды прямо из-под крана. А когда наполняет третий стакан, понимает, насколько сильно её мучила жажда. Вволю напившись, она готовит себе приличный завтрак — яйцо-пашот и тост с маслом, а затем, решив, что с ромашковым чаем покончено раз и навсегда, варит кофе. Сложно сказать, как кофеин скажется на головной боли, но ей плевать. Ароматный запах наполняет дом, и после первого глотка ей почти хочется плакать. Настолько это восхитительно. Привычный запах кофе едва не играет с ней дурную шутку, она ловит себя на мысли, что ждёт, когда Драко выйдет из ванной. Приходится напомнить себе, что его всё ещё нет. Сейчас Гермионе как никогда хочется, чтобы он поскорее вернулся. Ей нужно столько всего ему рассказать, столько всего обсудить. Нормальная еда и три стакана воды, похоже, помогают. Спустя несколько минут и вторую чашку кофе острая мигрень сменяется тупой болью. Когда в голове проясняется, она размышляет о том, что в первую очередь крайне важно проанализировать всё, что она выяснила с тех пор, как Драко уехал, — систематизировать полученную информацию, чтобы понять, что она уже знает, а чего ещё не хватает, и что нужно сделать, чтобы заполнить пробелы. Прежде всего, Гарри жив. Не то чтобы она считала его мёртвым, но после слов Макнейра-младшего о том, что в своё время он держал его в заложниках и забрал Воскрешающий камень, Гермионе проще верить в то, что с ним всё в порядке. Глубокая убеждённость в этом служила ей своего рода путеводной звездой всякий раз, когда она запутывалась в поисках, то удаляясь, то приближаясь к своей цели. Во-вторых, Макнейр столкнулся с ним в Праге. Она помнит, как он говорил об этом своему напарнику — что-то о побеге Гарри, завуалированно обвиняя в этом своего широкоплечего помощника. Также из его рассказа следовало, что Гарри по-прежнему оставался владельцем мантии-невидимки и палочки. Той самой Бузинной палочки. Палочки, которую они похоронили вместе с Дамблдором. Выходит, до того, как Макнейр похитил Камень, Гарри колесил по Европе со всеми тремя Дарами за пазухой. Только он ими так и не воспользовался. Гермиона почти уверена в этом. Что же тогда он с ними делал, если не планировал использовать? Судя по тому, что он купил себе палочку в той лавке в Словении, пользоваться Бузинной палочкой он явно не хотел. Скорее всего, после своего исчезновения он всё же прибегал к помощи мантии-невидимки, но в этом нет ничего удивительного. Пусть она и оказалась одним из Даров Смерти, но Гарри владел ею уже порядка десяти лет. И если Воскрешающий камень остался у него со времён Битвы за Хогвартс, то совершенно ясно, что до тех пор, пока его не украли, он никак не использовался. Гарри прекрасно знал, на что он способен. И, к счастью, ей до сих пор не попадались внезапно ожившие старые знакомые. Если теория Фреи верна, и цель ритуала заключалась в объединении всех трёх Даров ради получения власти и бессмертия, то Гарри не воспользовался и этой возможностью. Он просто таскал их собой на протяжении четырёх лет, словно какие-то безделушки, завалявшиеся в кармане. Итак, если Гарри не хотел использовать Дары, чтобы стать Повелителем Смерти, то что тогда, во имя Мерлина, он с ними делал? Новые факты оставляют ещё больше вопросов без ответов, терзающих её и без того перегруженный мозг. Но она всё равно рада, что заполучила информацию, благодаря которой смогла их себе задать. Как только она переведёт «Ритуалы крови», то непременно вернется к ним. А сейчас ей нужно скорее садиться за книгу. Но сперва холодный душ. Намыливая голову шампунем, она старается как можно осторожнее касаться пальцами огромной шишки на затылке. Гермиона явно испытывает судьбу, но решает налить себе третью чашку кофе, прежде чем закрыться в кабинете на оставшуюся часть дня. Кофеин самым чудесным образом влияет на её работоспособность, и она понимает, как сильно ей этого не хватало. А ещё корит себя за то, что в своё время зачем-то решила отказаться от кофе. Всё утро, вплоть до обеда, проходит в напряжённой работе. Она прерывается лишь на короткие походы в туалет, после чего снова сидит, как приклеенная и, покусывая кончик пера, перебирает в уме варианты толкования запутанных и противоречивых фраз на смеси разных диалектов, пока они, наконец, не начинают складываться во что-то похожее на заклинание. Сегодня жарче, чем обычно. Пожалуй, сегодня самый жаркий день лета. И даже с охлаждающими чарами и открытым окном Гермиона вся липкая от пота. К полудню из-за удушающей влажности хочется выпрыгнуть из собственной кожи. Несмотря на количество выпитой воды, кажется, ничто не утоляет её жажду. Через пару часов Гермиона уже мечтает снова пойти принять холодный душ, но перевод ритуала почти завершён, поэтому решает всё же потерпеть. Утирая со лба пот тыльной стороной липкой ладони, она быстро разбирается с несколькими последними загадочными символами и, удовлетворённо вздохнув, ставит точку. Гермиона так довольна, что почти готова похвалить себя. Сердце ныряет в желудок, а затем подпрыгивает к горлу, пока она сканирует глазами переведённое заклинание, записанное на листе плотного пергамента. — Ты снова сделала это, Грейнджер, — шепчет она себе под нос, слишком переполненная гордостью, чтобы утруждаться смирением. Она много и усердно работала. И заслужила похвалу за то, что снова сделала что-то, что приблизило её на шаг к Гарри. Она медленно читает заклинание, чтобы не пропустить ни одного слова или символа. Ведь это оно. То самое заклинание, которое создало Дары Смерти.

Священный дар вечной жизни

Да прольётся кровь, три капли за три

Святыни, что даруют вечную жизнь

В месте Его упокоения на склоне скалы.

Три на троих, чтобы победить смерть в единстве

Дабы обрёл твой род почёт на веки вечные.

Пусть прозвучат эти слова,

Едва лезвие рассечёт горячую плоть,

И камень окропится биением жизни,

А палочка коснётся склона скалы:

Per Merlin, effundo sanguinem meum.

Hoc sacrificium tibi offero, ut sanguis meus per me et me solum scindatur.

Praesidium me fac in hac vita, ut familia mea in aeternum maneat.

Tres guttae - pallium, lapis, virgae. Sanctus honor vitae aeternae .

Когда придёт время, соедини три в одно,

И не будет у смерти иного повелителя, кроме тебя.

Когда прольётся кровь другого,

Одна жизнь закончится, другая начнётся — вечная.

Схватив пергамент дрожащими пальцами, Гермиона вскакивает и начинает расхаживать по кабинету, перечитывая заклинание снова и снова, пока не запоминает каждое слово. Только после этого она позволяет себе проанализировать прочитанное. Пролитая кровь, три капли за три святыни… Три на троих, чтобы победить смерть в единстве. Кадмус Певерелл совершил ошибку, решив, что все три брата получат защиту, если все трое прольют свою кровь. Да, он заблуждался. Три капли крови за три предмета, которые как единое целое победят смерть. Три предмета — один Повелитель Смерти. Строчки на латыни — это вербальная часть заклинания: та, которую братья Певерелл должны были произнести, когда коснулись своими палочками скалы, и их ярко-алая кровь окрасила серый камень. Но больше всего её пугает заключительная часть ритуала. Когда придёт время, соедини три в одно... Когда прольётся кровь другого, одна жизнь закончится, другая начнется — вечная. Почти сразу же её озарят страшная догадка: чтобы стать настоящим Повелителем Смерти, недостаточно обладать всеми тремя Дарами. Нужно также принести последнюю жертву: жизнь другого человека. В тот майский день четыре года назад, когда Гарри убил Волдеморта, он невольно выполнил условие сделки. Потому что даже если кому-то удастся завладеть всеми тремя предметами, то это отнюдь не гарантирует ему вечную жизнь. Нет. Всегда есть подвох. Вечная жизнь стоит дорого. Куда дороже, чем просто своя собственная кровь. Она стоит пролитой крови другого человека. Гермиона откидывается на спинку кресла и тяжело вздыхает. Если Макнейр-младший знал о ритуале, Дарах и активно искал их… Она уверена, что он без колебаний убил бы Гарри за одну только возможность заполучить все три Дара. Вопрос в том, что он собирается с ними сделать: кого он вернёт, если у него будет такая возможность. И что может случиться, если столь могущественная магия попадёт не в те руки. Она даже не знает, возможно ли вернуть Волдеморта к жизни. Но она не хочет давать Макнейру-младшему даже шанса узнать это. Если Макнейр станет Повелителем Смерти, без сомнений, начнётся новая война. И она вдруг понимает, что делает Гарри. Он не пытается никого вернуть. Он не хочет прибегать к силе Даров. Он пытается их уничтожить. Но нет никакой гарантии, что это вообще возможно. Если уничтожение Даров хоть немного похоже на уничтожение крестражей, она понимает, почему он пропал на такое долгое время. Это больно — осознать, что Гарри исчез на четыре года, пожертвовав нормальной жизнью ради спасения Волшебного мира. Опять. Ей срочно нужен свежий воздух — проветрить голову, дать выход всей этой нервной энергии, которая бурлит в ней. Потому что сейчас она готова бросить всё и обойти пешком каждый уголок Европы, пока не найдёт его. Гермиона боится, что пока она сидит в убежище без какого-либо плана, Гарри прячется где-то один и нуждается в её помощи. Кроме того, она давно не получала вестей от Дина. Неизвестно, сбежал ли Макнейр и его сообщник или их успели схватить. Мама всегда говорила ей, что отсутствие новостей — это хорошие новости, но сейчас, сидя в одиночестве и чувствуя себя оторванной от мира, она начинает сомневаться в этом утверждении. Лучшее, что она может придумать сейчас — пойти прогуляться. Сбросить напряжение, избавиться от комка нервов, который запутался в её груди, как клубок ниток. Она выпивает ещё один стакан воды и выходит на улицу. Цикады гулко стрекочут в высокой траве, а духота кажется настолько густой, словно кто-то растянул глянцевый занавес, заслоняющий небо. Она не спеша идёт по лесу. После травмы головы не хотелось бы потерять сознание посреди глухого польского леса из-за банального перегрева. Гермиона накладывает охлаждающие чары, которые едва помогают. Она чувствует, как бисеринки пота скатываются по шее, и маленькие капельки собираются на переносице. Сухие ветки хрустят под ногами, а лесной наст такой твёрдый, будто солнце выпарило всю влагу из земли. Она ступает осторожно, позволяя своим мыслям свободно блуждать. Весело щебечут птицы в ветвях деревьев, которые словно пронзают голубое небо. Гермиона не осознаёт, что шла к озеру, пока не выходит на берег. Как будто в прошлый раз она запрограммировала себя на повторение этого пути, даже не подозревая об этом. Вода маняще блестит, пронизанная яркими солнечными лучами, которые танцуют, когда тёплый ветерок пробивается сквозь камыши: высокая трава колышется, посылая рябь по воде. Круги распространяются вширь, пока не пропадают где-то посередине озера. Стянув с ног кроссовки, Гермиона осторожно ступает в мелководье, позволяя воде плескаться у лодыжек. Восхитительно. Вода прохладная, но не слишком. Ровно настолько, что Гермиона делает резкий вдох, а затем медленно, с облегчением выдыхает. Она нагибается и проводит кончиками пальцев по водной глади, рассматривая каменистое дно. В нескольких шагах от берега на покрытом водорослями бревне лежит маленькая черепаха. Она нежится на солнце, погрузив одну половину тела в воду. Гермиона наблюдает за ней с улыбкой и отводит глаза, когда над поверхностью воды проносится стрекоза с переливчатыми крыльями. Всё вокруг дышит прохладой. Почему бы не насладиться ею сполна? Гермиона оглядывает свою одежду: пара льняных шорт и старая гриффиндорская футболка, которую она исправно носит с пятого курса. Несмотря на то, что она знает — на многие мили вокруг нет людей, — ей странно раздеваться до белья. Ей вообще не следует задерживаться надолго. Она должна быть дома, если вдруг Дин ответит на её письмо. Но солнце продолжает нещадно припекать спину, а кожа рук, кажется, раскалилась настолько, что на ней можно поджарить яйцо. Вздохнув, Гермиона собирает вьющиеся локоны и завязывает на макушке в тугой узел. Затем быстро, словно у леса миллион любопытных глаз, она стягивает с себя шорты и футболку и бросает их на траву. — Ладно, Гермиона. Не то чтобы ты не делала этого раньше. Лето в Норе давало возможность вдоволь поплескаться в пруду Уизли: вспотевшие после игры в квиддич, с покрасневшими от напряжения лицами и прилипшими ко лбу рыжими волосами, они прыгали в воду, не удосужившись вернуться в дом, чтобы переодеться в купальные костюмы. Она заходит в озеро всё глубже и глубже, и вот вода уже достигает колен. А оказавшись в воде по бёдра, она делает вдох и ныряет, полностью погружаясь. И Мерлин, это чертовски приятное ощущение. Плавными гребками она двигается под водой до тех пор, пока ей не потребуется воздух, и только тогда выныривает. Она плывёт вдоль берега к зарослям камыша, колышущимся на ветру. На мгновение она забывает обо всём. Забывает о том, что Гарри пропал, и о том, чем он занят; забывает о головной боли, всё ещё пульсирующей в черепе; забывает, что Драко ушёл и что, когда он вернётся, ей придётся раз и навсегда разобраться в своих чувствах к нему. Сейчас существует только она. Вода, камыши, стрекозы и черепаха на бревне. Гермиону омывает чистота, и её сознание ненадолго погружается в абсолютную пустоту, блаженное неведение. Несколько минут она лежит на спине, неспешно перебирая руками — глаза закрыты, уши заложены, мир вокруг меркнет, — когда замечает, что оказалась слишком близко к камышам. Но это не может длиться вечно. Ей нужно вернуться. Гермиона выходит на берег и натягивает одежду на мокрое тело, не утруждая себя заклинанием сушки. Вода, оставшаяся на коже и волосах, дарит хоть немного прохлады под неумолимой жарой. Она возвращается лесной дорогой, наконец-то чувствуя себя свежей и бодрой — она готова расправиться ещё с несколькими задачами, прежде чем закончится день. Ступив на поляну, она замирает на месте. — Ты вернулся. Он стоит в центре поляны и смотрит на неё. В одной руке — багаж, в другой — портключ. Драко выглядит хорошо. Подтянутый. С теми же острыми и угловатыми чертами, худощавый, но по-своему красивый. Его кожа сияет белизной под палящим солнцем, как и его волосы. Он выглядит отдохнувшим — на щеках горит румянец, глаза ясные и светлые. И он наблюдает за ней. Проходится взглядом по её всклокоченным кудрям, вниз по телу до самых кроссовок. Она вся мокрая — капли воды стекают по рукам и ногам, волосы прилипли к шее и плечам. Её шорты прилипли к бёдрам, а на футболке проступают крупные влажные пятна. Ткань облегает её грудь, а соски затвердели от трения о холодную мокрую ткань. Очередная капля воды скатывается по шее и на мгновение задерживается на коже в районе ключиц. Он смотрит на неё совсем не так, как неделю назад, когда она танцевала в гостиной. Теперь в его взгляде она видит борьбу, решимость и упрямство. Она смотрит, как Драко отрывает взгляд от её тела и поднимает глаза выше, чтобы увидеть, как капля воды срывается с её подбородка в траву у ног. Он сглатывает, встречаясь с ней взглядом. — Смотрю, ты нашла озеро? — Боже, как приятно слышать его голос. Этот сухой, язвительный, саркастичный тон, от которого у неё иногда подкашиваются колени и который всегда разжигает в ней яростный огонь. — Я должен был догадаться, что ты будешь достаточно неуклюжей, чтобы упасть. Если бы я знал, что ты отправишься бродить по лесу, я бы предупредил тебя. Гермиона подходит к нему, неловко скрестив руки на груди. Он следит за тем, как она приближается: непроницаемое выражение лица, сжатые в плотную линию губы. — Ты знал и не рассказал мне? — спрашивает она, вновь обретая голос, когда первоначальный шок от его появления проходит, — найдутся ещё какие-то тайные райские уголки, которые ты скрывал, Малфой? — Если бы я рассказал тебе, Грейнджер, они бы в ту же секунду перестали быть райскими. Я уже горюю о потере своего маленького тихого уголка вдали от твоей болтовни. Что ещё хуже — ты наверняка распугала всех черепах. Она одаривает его полусердитым взглядом, когда подходит ближе и, наконец, позволяет себе рассмотреть его. Именно поэтому она не упускает мгновение, когда выражение его лица переменилось: брови озабоченно нахмурились, челюсти жёстко сомкнулись, глаза потемнели от беспокойства. — Что случилось? — спрашивает он, указывая взглядом на её бровь. Гермиона инстинктивно поднимает руку туда, где его взгляд прожигает дыру в голове, и касается пальцами выпуклого рубца на виске. Она и забыла, что он остался там. Сначала ей было не до оказания себе первой помощи, а к утру всё затянулось само собой. Драко делает шаг вперёд, бросает сумку на землю и наклоняется, чтобы осмотреть порез. Его челюсть напряжённо щёлкает. — Кто это сделал? — Его голос низкий, опасный. — Это долгая история, — едва слышно шепчет она в ответ. Его глаза быстро пробегают по её лицу, как будто он ищет другие повреждения. Его беспокойство так очевидно, что у Гермионы замирает сердце. — Кто сделал это, Грейнджер? Она выдыхает, наконец, смахивая капельки воды с шеи: — Макнейр. Во взгляде Драко вспыхивает удивление. — Заходи в дом, — произносит она, указывая подбородком ему за спину, — я всё тебе расскажу.

***

Гермиона наблюдает за тем, как сосредоточенно Драко читает переведённое ею заклинание. Он сидит в кабинете за своим столом, а Гермиона примостилась сбоку — переодетая, сухая и, наконец, избавившаяся от головной боли. Когда он вошёл в дом, атмосфера была напряжённой. Они оба избегали смотреть в сторону гостиной, как будто отрицая, что в последний раз, когда они там были вместе, произошло что-то необычное. Было видно, что он преисполнен решимостью притвориться, что ничего такого вообще никогда не происходило, и Гермиона не совсем понимала, испытывала она облегчение или разочарование от этого факта. Не то чтобы она ожидала, что он вернётся и свалит её с ног в страстном поцелуе. Это было не про Драко. Это было не про них. Она сидела за кухонным столом и барабанила по нему пальцами, ожидая его возвращения и слушая его тихие шаги, когда он заносил свой багаж наверх. Спустившись, он не сел с ней за стол. Вместо этого прислонился к стойке, скрестив руки на груди и избегая смотреть ей в глаза, пока она объясняла все подробности того, что произошло в Варшаве. Гермиона видела, как напряглась его челюсть, когда её рассказ дошёл до слежки за мужчинами в переулке и схватки с Макнейром-младшим. Драко молчал, терпеливо слушая, пока она продолжала рассказывать о том, как переводила заклинание, и о том, что ей удалось обнаружить на данный момент. Он даже не шелохнулся, когда она высказала своё предположение о том, что Гарри пытался уничтожить Дары. Она закончила и затаила дыхание, ожидая его ответа, пока он по-прежнему неподвижно и молчаливо стоял в стороне. Затем казалось, что по прошествии нескольких часов он встретился с ней взглядом, выражение его лица оставалось непроницаемым, и сказал: — Покажи мне. Теперь Гермиона снова задерживает дыхание. Секунды тянутся — он скользит взглядом по пергаменту, затем снова смотрит на Воскрешающий камень, который лежит рядом. Должно быть, он по нескольку раз перечитывает и обдумывает. Но Гермиона умирает от желания узнать, что он думает по этому поводу. В её сознании разгорается битва; одна её половина совершенно довольна тем, что сидит и наблюдает за Драко, и готова смотреть на него как можно дольше, может быть, чтобы наверстать упущенное и восстановить пробел за всё то время, пока его не было рядом. Другой её половине необходимо как можно скорее узнать, что он думает — что он сумел заметить такого, чего не заметила она. Неудивительно, что её любопытство берёт вверх. — Ну? Что ты думаешь? Он замирает, кончиком языка облизывает нижнюю губу, и только после этого поднимает на неё взгляд, выражение его лица жёсткое и даже пугающее. — Не знаю, Грейнджер. Я четыре раза пытался это прочитать, но каждый раз меня сбивали мысли о том, какой же ты была дурой, подвергая себя такой опасности. Слова с силой взрывной волны бьют в самое сердце; она несколько раз моргает, не зная, что и сказать. — Что, прости? — Ты слышала меня, Грейнджер, — сурово произносит он, в его голосе слышатся стальные нотки, которые почти заставляют её вздрогнуть. — Ты сердишься на меня? — она недоверчиво усмехается, а щёки от досады пылают. — Да, Грейнджер. На самом деле, я в ярости, — отвечает он, слегка повышая голос, отшвыривает лист с заклинанием от себя, словно это экзамен, который он провалил. — Я говорил тебе. И Мадж говорил тебе. Ты не можешь просто так бросаться в подобные опасности, не думая о последствиях! Гнев бурлит под кожей. Ей следовало знать, что именно так он и отреагирует; этим властным поведением и стремлением всё контролировать он обороняется. Жар заливает щёки и шею, и она до боли прикусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержаться. — И я уже вам обоим отвечала, что всегда буду делать то, что считаю нужным, когда дело доходит до поисков Гарри. Я следовала своей интуиции, и видишь, к чему это нас привело! У нас есть ответы! У нас есть Воскрешающий камень! Теперь в глазах Драко вспыхивает гнев, как отражение её собственного взгляда. Он отодвигает стул, встаёт из-за стола и смотрит, возвышаясь над ней, мышцы его челюсти очень сильно напряжены. — И какой же ценой, Грейнджер? Если ты пойдёшь и дашь спокойно себя убить, никто никогда не найдёт Поттера. Рисковать своей жизнью, чтобы защитить его, — нечестная сделка. Есть и другие люди, которым ты небезразлична. Люди, которые нуждаются в тебе. В его голосе плещется ярость и возмущение, в нём чувствуется отчаяние. Но его взгляд, устремлённый на неё, говорит совершенно о другом. — А есть ли? — спрашивает она, и этот вопрос наполнен подтекстом. Пульс ускоряется, когда она на краткий миг замечает, как его глаза вспыхивают, но в следующее же мгновение любые намёки на то, что он понял её, исчезают, его плечи напрягаются в защитной стойке. — Да, Грейнджер! Уизли, Дин, Мадж, твои родители. Даже твой грёбаный кот, ради Салазара. Она ничего не может поделать с тем, что срывается с её губ; не может не произнести этого вопроса: — И это всё? Только они? Никто из них никогда не был так близок к тому, чтобы озвучить это. Это. Что бы ни происходило между ними последние несколько недель; той ночью, когда он смотрел, как она танцует, и произнёс её имя, или когда она на мгновение подумала, что он может поцеловать её, пока не пришёл Мадж и всё испортил. Она видит, что вопрос застаёт его врасплох: узнавание, нерешительность и то, как он со всем этим борется, со своими эмоциями так же легко, как делал это на протяжении многих лет. Наступает пауза, их взгляды встречаются, и в комнате воцаряется самая громкая тишина, свидетелем которой она когда-либо бывала. Гермиона наблюдает за тем, как вздрагивает его кадык, когда он сглатывает, за тем, как он, кажется, справляется, заставляя её усомниться, не померещилось ли ей всё это. — Грейнджер, тебе не следовало ходить за ними. Я обещал Маджу, что обеспечу нашу безопасность. Ты проявила неосторожность. Тебе повезло, но всё могло обернуться намного хуже. Сердце замирает, а в груди ноет из-за того, что он дал заднюю. Гермиона втягивает воздух, решив продолжить этот спектакль. — Но этого не произошло. Я жива. Я в безопасности. И добыла нам и реликвию, и информацию о Гарри. Так что, пожалуйста, можем мы просто продолжить? У нас слишком много вопросов, чтобы и дальше ссориться из-за случившегося. Драко потирает рукой затылок, разочарованный вздох срывается с его губ, пока взгляд бесцельно блуждает где-то в окне. Воздух вокруг них настолько густой, что по нему можно было бы плыть. Она скучала по нему. Ей так сильно хочется вытащить свою палочку и вколотить в его голову хоть что-то вразумительное. — Хорошо, — соглашается он, нетвёрдой походкой возвращается к креслу и падает в него, тянется и снова придвигает к себе переведённое ею заклинание. Гермиона идёт к своему креслу, Драко всего секунду смотрит на заклинание, и его брови сходятся на переносице. — Что это значит «упокоения на склоне скалы»? — спрашивает он, бросает на неё беглый взгляд, а потом снова опускает глаза на страницу. — Возможно, это метафора. Например, выполняя этот ритуал, твоё прежнее «я» умирает после того, как ты проливаешь свою кровь, а возродившееся «я» — уже бессмертно. Тогда место проведения ритуала становится своего рода могилой, местом упокоения. Драко, кажется, обдумывает это предположение, но через мгновение качает головой и прищуривается, глядя на пергамент. — Но почему «Его» написано с заглавной буквы? Гермиона хмурится, встаёт из-за стола и подходит к Драко со спины, чтобы взглянуть на заклинание. Знакомый запах Драко наполняет её лёгкие, и она замечает, как он слегка напрягается, когда она смотрит через его плечо на пергамент. В месте Его упокоения на склоне скалы. Драко прав. Тут таилось что-то ещё, о чём она не подумала. Где именно должен проводиться ритуал? Очевидно, что заклинание привязано к конкретному месту. — Магглы так делают в некоторых религиях, — объясняет Гермиона, отстраняясь от стола, чтобы расхаживать по кабинету. — Когда они упоминают своего Бога, то пишут местоимение с заглавной буквы. Это по-библейски. Отчасти поэтому я подумала, что тут отсылка к жертвоприношению и воскрешению. Но ты прав — раз это написал волшебник, то моя теория не имеет никакого смысла. Драко через плечо оборачивается и смотрит на неё, его взгляд выглядит очень задумчивым. — Что, если ты на правильном пути, Грейнджер? Она в замешательстве хмурится. — Ты думаешь, это как-то связано с Богом? И с религией? Драко поворачивается на стуле лицом к ней, задумчиво потирая губы ладонью. Его взгляд скользит по полу, а потом снова устремляется к ней. — Подумай ещё об этом, Грейнджер. Кто у волшебников может больше всего ассоциироваться с Богом? Кто настолько могущественен — достаточно значим — чтобы писать его местоимение с заглавной буквы? Наш эквивалент Создателя? Её губы приоткрываются, и она выдыхает: — Мерлин. Драко кивает в знак согласия. — Мерлин. На этот раз она не корит себя за то, что не догадалась об этом раньше. Вместо этого она благоговеет перед ним; одновременно гордая и впечатлённая тем, что он так быстро упростил то, что она усложняла своими чрезмерными размышлениями. — Место упокоения Мерлина. Мы знаем, где это? — спрашивает она, с изумлением глядя на него. С восхищением. Если он это и замечает, то не подаёт виду, стоит и изучает книжную полку, когда Гермиона поворачивается, чтобы сделать то же самое. — Легенды есть, но все они ничем не подтверждены. Она достаёт том с нижней полки, стряхивает с него пыль и кладёт на стол. — Завтра мы можем провести некоторые исследования. Должны быть исторические гипотезы о том, где он был похоронен. В конце концов, мы найдём место методом исключения. Она поворачивается к нему и видит, как его взгляд растерянно перемещается с её подбородка к глазам, она не может разгадать выражение, с которым он на неё смотрит. — Ладно. Я пойду спать, Грейнджер. — Его взгляд задерживается на её порезе над бровью, а затем возвращается к глазам. — Тебе следует что-нибудь с этим сделать. Гермиона рассеянно проводит пальцами по царапине, когда Драко выходит из комнаты, раздаются лёгкие шаги по лестнице, а потом скрип закрывающейся двери. С возвращением, — думает она про себя, снова оставаясь одна. Я по тебе скучала.