Единственный выбор

Тогда.

Тюремная одежда ангелов не подразумевалась удобной. Она была сшита из жесткого материала, который сковывал движения, словно заключенные носили не ткань, а вырубки из дерева. Бельз неподвижно лежал на скамье, держа руки вдоль тела. Одно крыло было прижато к стене, другое свисало на пол. Серафим не выглядел живым, но с трудом поднимавшаяся грудь говорила об обратном. На утро пришел ангел в прочной черной блестящей броне. Его лицо, похожее на оттиск из мрамора, не выражало ничего. Ангел подошел к камере Бельза, гремя кандалами. Тот встал, отвернулся к противоположной от решетки стене и завел руки за спину, раздвинув крылья в стороны. Конвоир провернул ключ в замке и открыл дверь. Войдя, он поудобнее взял наручники и закрепил их на запястьях серафима, защелкнув свисавшую цепь на поясе. Бельз развернулся и вышел из камеры первым, держа спину ровно и устремив вперед взгляд. Одежда не позволял сделать шаг широким, и серафиму приходилось перебирать ногами, чтобы не задерживаться. Прикованный к нему страж следовал за ангелом, не давая уйти дальше положенного. Изо дня в день Бельз повторял эти действия на протяжении двух лет. Конвоир всегда приходил в одно время и уводил его на пытки, где искусные палачи делали с ним все, что им угодно. Он привык подчиняться и следовал указаниям. Отточенные за долгое время действия стали такими же обыденными, как и полеты. Что по расписанию? Сегодня день «крыльев», как серафим его называл. День мучительных страданий. Сэшэй упоминала эту пытку, которая не была вымыслом. Ангелу отрезали наполовину крылья, оставляя длинные обрубки. Нестерпимая боль пронзала все тело, концентрируясь на срезанных концах, и не затихала несколько месяцев, пока крылья не отрастали заново. Бельз испытал такую пытку уже семь раз, чуть не убив палачей из-за неконтролируемой агрессии. Проходя мимо, серафим бросил беглый взгляд на камеру соседки. Он впервые увидел ее при свете. Такая молодая, она сидела на скамье и изучала его. Мертвые, холодные глаза пробрали его до кончиков крыльев. Она выглядела не так, как другие ангелы, даже пугала. И все раздражение от полуночной болтовни ушло. Ее глаза смотрели в самую суть, и ему стало ясно, что именно из-за них Сэшэй сюда попала. Не из-за слов или поступков. Именно ярчайший аквамарин отправил ангела сюда. Никто не мог тягаться с ним. И если уж он, Бельз, взглянув всего один раз на нее, это понял, то каково было остальным? — Утро добрым не бывает. Да, сосед? — она усмехнулась и обратилась к конвоиру. — А когда за мной придут? — Позже, — ответил ей ангел неживым голосом. — Ох, повеселятся ангелочки со мной, — Сэшэй засмеялась. Бельз больше не смотрел на нее, зажмурившись и продолжая идти.

Сейчас.

Михаил с Сэшэй прилетели на открытую поляну. Она растянулась далеко в стороны, и где-то там на окраине были видны леса. В небе над поляной висели камни, огромные кольца на разной высоте, бревна, перпендикулярно земле выстроенные в ряд. Архангел, сложив руки за спиной, смотрел на предметы. Сэшэй стояла рядом, не произнося ни слова. — Сегодня будет закрепляющий урок полетов. Я подготовил для тебя полосу препятствий. Чем быстрее ты ее выполнишь, тем быстрее мы перейдем к изучению следующих навыков. Вопросы? — Ты будешь учить меня драться на клинках? — ровным тоном поинтересовалась Сэшэй, направив взгляд вверх. — Да. Но намного позже. После полетов мы займемся дисциплиной. Все понятно? — Так точно. Михаилу нравилась ее покорность. Он слышал эти слова каждый день от других ангелов, но именно от Сэшэй это звучало приятно и животрепещуще. Как же быстро она поменялась, и архангел решил сделать все, что в его силах, чтобы так и оставалось. — Ты должна пролететь каждое бревно, влететь в кольца и уклониться от камней, — сказал Михаил и замолчал. Они посмотрели друг на друга вопросительными взглядами. Архангел не понимал, почему ангел еще не взлетала. — Это все? — спросила наконец Сэшэй. — Ты сначала это выполни, — усмехнулся Михаил, подтолкнув ангела к полосе препятствий.

Тогда.

Бельза вернули в камеру ближе к ночи, кинув серафима на неровный пол. Он застонал, через силу перевернувшись на спину, потер пережатые запястья и прикрыл глаза, чувствуя, как тело начало восстанавливаться. Клоки черных коротких волос на голове были вырваны с кусками кожи, обнажая окровавленный череп. На лице, торсе и конечностях медленно заживали глубокие раны от клинка. От одежды остались лишь клоки штанов, которые еле держались на бедрах. Некогда огромные восхитительные крылья сейчас были лишь двумя огрызками с наполовину выщипанными перьями. Гнев постепенно покидал Бельза. Сегодня он опять чуть не напал на палачей, но его приструнили и заковали в цепи, подвесив к потолку. Для тюремщиков это была такая же обыденность, как и для Бельза. И если бы только пытали, серафим бы их не возненавидел, но каждый день они напоминали ему о том, как тот все потерял. «Серафим, — говорили они, обращаясь к нему. — Не хочешь рассказать, как попал сюда, а, серафим? Не хочешь. А мы хотим…» Палачи смеялись над ним, а ему оставалось только склонить голову и смириться с участью. Огромный ком подступил к горлу. Бельз не мог больше сдерживаться и пронзительно завопил, выпуская из себя скопившуюся боль. Стало чуть легче, но ненадолго. Пошевелив остатками крыльев, он вновь почувствовал, словно тысячи иголок впились в него и старались проникнуть все глубже. На что Бельз сейчас был способен, так только на тяжелое прерывистое дыхание одновременно через нос и рот, словно он пытался воздухом вытолкать боль из организма. — Ты как, сосед? — сквозь пелену, застлавшую рассудок, услышал голос узницы. — Согласна, глупый вопрос, мы же в девятом корпусе. Конечно, тебе плохо. Мне тоже. Но знаешь, я за годы научилась отвлекаться от боли, переключаться на что-то другое, совершенно противоположное. Запираюсь в воспоминаниях или концентрируюсь на вещи вокруг себя. Главное выбрать что-то либо очень приятное, либо максимально нейтральное. Не думай о боли, и она уйдет. «Не думай о боли…» — эхом отразилось в голове Бельза. Как он мог на что-то отвлечься, если все его мысли сводились к ненависти и обреченности? Палачи выжгли из него все приятные воспоминания, превратили в кошмар нейтральные. У него ничего не осталось больше, кроме него самого. — Гово… ри… — через силу сказал Бельз, надеясь, что Сэшэй его услышала.

Сейчас.

Полоса препятствий, которую Михаил заготовил Сэш, оказалась не такой простой, какой представилась на первый взгляд. Бревна не просто зависали в воздухе, они еще крутились вокруг своей оси и перемещались влево и вправо, затрудняя движение. Кольца внезапно загорелись, образовав длинный тоннель огня. А камни летели со всех сторон, иногда по нескольку штук сразу. Михаил решил сделать подопечной такой занимательный сюрприз. Он надеялся увидеть испуг в ее глазах хотя бы на мгновение, но она с решимостью поднялась в воздух, зависнув перед бревнами. Они через один уходили то влево, то вправо с небольшой амплитудой и находились близко друг к другу. Либо быстро пролететь, либо одно из них собьет. Михаил не тестировал свою полосу препятствий на других ангелах, потому что только ночью ее придумал. Сэшэй на удачу оказалась первой счастливицей. Ангел долго не решалась начать, наблюдая за бревнами. Хотел бы Михаил увидеть, о чем она думала в тот момент, но ему оставалось только наблюдать и восторгаться своей задумке. — Если для тебя слишком сложно, только скажи, — одним взмахом крыльев подлетев к Сэшэй, сказал архангел. Подопечная сорвалась с места, ловко обогнув первое бревно. Она двигалась быстро и уверенно, попав в ритм движения препятствий. Сэшэй успевала облетать их быстрее, чем они приближались друг другу. Михаил одобрительно присвистнул, скрестив на груди руки.

Тогда.

Сэшэй говорила без остановки. Бельз не различал слова, но слушал монотонный голос, концентрировался на нем. Он заполнял все пространство вокруг, постепенно вытесняя боль. Серафим не двигался, переставая чувствовать тело и сливаясь со звуком. Через какое-то время речь Сэшэй стала прерываться, затихать. Бельз почувствовал, что ангел теряла силы. — Что с тобой? Она замолчала и спустя некоторое время сказала: — Тебе полегчало? — Да… Спасибо… — Хорошо. Этой ночью серафим больше не услышал от нее ни слова. Боль от крыльев вернулась, но уже не была такой мучительной, словно кто-то выкачал ее из тела. Бельз смог подняться с пола и сесть на скамейку. Он сгорбился, опустив подбородок на оголенную грудь. Темнота не помешала увидеть на полу прилипшие к нему перья, напоминая ангелу о потере.