Выбор Адель

На следующее утро приехала полиция. Катарина мерила шагами комнату. Подол ее черной юбки угрожающе колыхался. Адель без интереса смотрела на длинную фигуру кузины, которая отдаленно напоминала скрюченное, узловатое дерево. — …Бабушка хотела изменить завещание, не в твою пользу, — злобно шептала Катарина. — И тут происходит несчастный случай. Какое-то очень странное совпадение, не находишь? У Адель застучало в висках от возмущения, но она с усилием осадила себя, проглотила эту горькую пилюльку, что было в данной ситуации весьма благоразумно. Привлекать к себе излишнее внимание каким-нибудь скандалом не хотелось. — Тебе-то откуда известно, кому она хотела оставить наследство? — прошептала Адель, едва сдерживаясь, чтоб не наговорить гадостей. — Нужно быть совсем идиоткой, чтобы не замечать очевидного. Бабушка всегда любила тебя больше, всегда делала тебе поблажки. Ясно, кому она все завещала. Повисло свирепое молчание. — Ну почему в жизни все так несправедливо, — спустя некоторое время, продолжала ворчать Катарина. — Почему добродетель остается ни с чем, а удача обычно на стороне всяких распущенных, избалованных личностей. Адель, как ни странно, отчасти понимала негодование кузины. Фрау Августа действительно относилась к Адель намного мягче, чем к остальным внукам, и ущемленное чувство справедливости и обида, кипящие в груди Катарины, имели под собой основание, но терпеть обвиняющие речи уже порядком надоело. Из-за постоянных придирок со стороны кузины, Адель всегда испытывала к ней враждебность. Сейчас эта враждебность дошла до мелочной придирчивости, и Адель со злобным удовольствием принялась выискивать в характере Катари всё самое дурное — впрочем, делать это оказалось совсем нетрудно. — Намекаешь, что ты и есть та самая добродетель? — проговорила Адель, впадая в похожий язвительный тон. — Спешу разочаровать, но до идеала тебе далеко, словно жабе до прекрасного цветка. Ты грубая, невоспитанная, завистливая особа, которая к тому же подслушивает чужие разговоры. — Какие еще разговоры? — Катарина сделала вид, что не понимает, о чём речь. — А откуда ты знаешь, что фрау Августа хотела изменить завещание? — бросила загвоздку Адель. — Уж не хочешь ли ты сказать, что она лично доложила тебе? Полный ненависти взгляд Катарины пронзил Адель, словно горящая стрела. Решив, что на этой ноте нужно заканчивать сей неприятный разговор, Адель поднялась и вышла в соседнюю комнату. Девушка остановилась у окна. Утро выдалось пасмурным и промозглым, но ветер уже разметал клочья тумана. Сад, разбитый в английском стиле — с беседками, фигурными кустами и живописным прудом — предстал во всей своей упорядоченной красоте. Конечно, нервы Адель были расстроены. Ей приходилось делать страшное усилие, чтоб давить в себе тяжёлые мысли, чувствуя при этом, что внутри кипит сильное, истерическое раздражение, готовое вот-вот прорваться наружу. И жуткие воспоминания сегодняшней ночи и утра — безжалостные, изнуряющие — против воли заполнили ее сознание и оказали угнетающее впечатление на ее неизломанную натуру. Она приложила к пылающему лицу пальцы, но, как ни странно, лицо осталось горячим, а пальцы — ледяными и бесчувственными. — Прошу прощения… — произнес кто-то за спиной извиняющимся тоном. Адель обернулась и увидела перед собой молодого человека, лет двадцати — двадцати пяти. Внешность его была совершенно мальчишеская: кропотливо уложенные кудри, бледные веснушки, прямой взгляд честных синих глаз. Судя по знакам отличия, это был кто-то из низших полицейских чинов. — Вы фройляйн Адель? — спросил незнакомец. Она молча кивнула. — Господин инспектор желает вас видеть. Разумеется, Адель понимала, что инспектор захочет задать ей пару вопросов и внутренне настроилась на разговор, но все равно ее охватило какое-то тревожное предчувствие. — Меня зовут Кристиан Мейстер, — сказал молодой человек, и, увидев невеселый взгляд Адель, вдруг сочувственно улыбнулся ей. — Понимаю ваше состояние, но не волнуйтесь, разговор не займет много времени. В его словах, взгляде и в тоне голоса заключалось нечто ободряющее, такое, что должно было нравственно поддержать. А Адель сильно нуждалась в поддержке. Она даже немного успокоилась, ощутив странное расположение к этому молодому человеку. Передернув плечами, она смиренно последовала за ним в кабинет, который временно заняла полиция для опроса домочадцев. Инспектор сразу не понравился Адель — его лицо, отличаясь изящной правильностью черт, выражало решительность и силу, но вместе с тем и брезгливое высокомерие. Выражение этого лица будто бы говорило: «что я делаю в этом захолустье» и «как мне всё надоело». — Инспектор Райнхард Шнайдер, — представился он, даже не взглянув на девушку. Чувствуя противную дрожь в животе, Адель тихо опустилась в кресло. Кристиан сел в такое же кресло напротив нее. — Итак, давайте по порядку, — спокойно и даже дружелюбно сказал Кристиан. — Расскажите, что вы делали вечером перед происшествием? Адель испытала некоторое облегчение оттого, что беседовать ей довелось с располагающим к себе Кристианом. Однако, соображать ей было все равно трудно. Мысли ворочались в голове, неторопливые, сонные, будто древние черепахи. — Около восьми вечера я спустилась к ужину. А после ужина удалилась в свою комнату, и не выходила из нее. Я хотела почитать, но, кажется задремала прямо в кресле. Ну а потом проснулась, или меня что-то разбудило… — Не заметили ли вы чего-то странного за ужином или после? О ненароком подслушанном разговоре Адель благоразумно решила умолчать. — Нет. Ничего из ряда вон выходящего. Внезапно заговорил господин Шнайдер: — Фройляйн Катарина сказала, что вы громко ссорились с фрау Августой перед происшествием. Это правда? — Ну… Я бы не назвала это громкой ссорой. Мы не кричали, если речь об этом. Скорее, у нас произошли небольшие разногласия. — В чем же причина ваших разногласий? — Кхм… не знаю как ответить. Это касается весьма тонких психических сторон. — Расскажите, у вас с фрау Августой были хорошие отношения? Адель глубоко вздохнула. Отношения, где во главу угла ставились вечные запреты и подозрительность никак нельзя было назвать хорошими, даже если опустить все негативные моменты. Но как же поведать о таком? Адель пробормотала нечто неразборчивое, что-то между «я к ней относилась с полным уважением» и «мы ссорились исключительно редко, кажется, примерно раз в год». После чего, Адель все-таки кратко пересказала свой разговор с фрау Августой по поводу брака. — И вы открыто высказали фрау Августе свое недовольство? — продолжал допытываться Шнайдер. — Скорее нет. Ничего такого я не говорила. Шнайдер одарил ее насмешливым взглядом, в котором ясно читалось: «Не верю ни единому слову, милая фройляйн». — Ну хорошо. Расскажите подробнее, что случилось после ужина, — продолжил Кристиан. — Как я уже сказала, я задремала в своей комнате, но около полуночи проснулась. Мне показалось, я услышала шум, или, быть может, голоса. Но не могу утверждать, что мне они не приснились. Если честно, я сама не понимаю был то сон или явь… Так вот, после того, как я проснулась, я ясно услышала другие звуки — хлопала балконная дверь. Она, понимаете, иногда открывается от ветра и начинает стучать. Я пошла закрыть ее, ну и увидела… увидела сами понимаете что. — Был ли поблизости еще кто-нибудь? — Я никого не видела. Было очень темно — вряд ли я могла бы кого-то увидеть, даже если он там и находился. — Заметили ли вы что-нибудь необычное пока шли, ну и на том самом месте? — Нет… нет, ничего странного я не заметила, — пролепетала она, вспомнив, однако, про найденную брошь. — Что ж, спасибо за откровенность, — вздохнул Кристиан. — Мне очень жаль, что так получилось. Адель, уже расслабилась, в надежде, что сейчас ее отпустят, но тут снова заговорил господин Шнайдер: — Позвольте ещё вопрос: вы единственная наследница? — Я не знаю содержания завещания. — А вот ваша кузина, уверенно заявляет, что вы наследница. У нее имеются основания так считать? «Вот же дрянь эта Катарина». — Да, — неохотно созналась Адель. — фрау Августа действительно говорила, что оставит все мне. Но самого завещания я не видела, потому не могу ничего утверждать. — Получается, фрау Августа хотела изменить завещание после вашей ссоры? — на губах Шнайдера заиграла улыбка, которая ничего хорошего не предвещала. Адель поняла, что разговор сворачивает нежелательную сторону, однако, ничего поделать не могла. Она нервно вздохнула, ее пальцы бездумно перебирали кружева платья. — Возможно, она что-то такое сказала, но я, честно говоря, не помню, — голос Адель дрожал. — Кто то может то подтвердить, что вы ночью были в своей комнате? — продолжал спрашивать Шнайдер. — Нет. — Кто-то может подтвердить, что вы покинули комнату уже после… происшествия? — последнее слово он намеренно подчеркнул. — Нет, никто не может подтвердить… Серые глаза Шнайдера вдруг посветлели, они сияли как у Валькирии, готовящейся нанести последний, окончательный удар. — Другими словами, у вас нет алиби, но есть мотив. Адель уже начинало коробить от этого разговора. Она с трудом преодолевала растущую панику, чувствуя себя так, будто она тонет и вода смыкается над ее головой. Девушке казалось, что ещё немного и все ее едва сдерживаемые эмоции прорвутся самым неуместным проявлением. — Так, фройляйн Адель, — заговорил Шнайдер куда мягче, но мягкость эта казалась обманчивой. — Давайте посмотрим, как произошедшее выглядит со стороны. Накануне вы поссорились с фрау Августой, после чего, она пожелала изменить завещание. И той же ночью вас обнаруживают на месте преступления, но при том никто не может подтвердить, что вы были в своей комнате в момент происшествия. Не находите, что выглядит весьма скверно? Кристиан поерзал в кресле, словно оно в один момент стало неудобным. — Давайте все-таки подождем оглашения завещания, — предложил он умиротворяющим тоном. — Сейчас слишком рано делать выводы. Господин Шнайдер некоторое время любовался скованным лицом Адель. — Что же, действительно, продолжим разговор позже, — с деликатно-снисходительной улыбкой произнес он. — И еще одна вещь, фройляйн Адель: вы не должны покидать поместье, по крайней мере в ближайшее время. — Разумеется, — проговорила девушка. Собственный голос казался ей далеким, чужим, словно со дна колодца. Ее уже давно бросило в жар, ей стало чуть ли не дурно, она сделала над собой огромное усилие, чтобы не подать виду. На негнущихся ногах она поднялась со стула, но тут же оступилась. Кристиан оказался рядом и любезно поддержал ее за локоть. — Вы в порядке? — любезно поинтересовался он. — Да. Благодарю. Когда Адель явилась в гостиную, она обнаружила, что господин нотариус уже прибыл, и все ждали ее. Дом тут же погрузился в напряженное ожидание. Тишина стояла гробовая, как на кладбище — казалось даже слуги прервали свои повседневные дела и жадно прислушивались. Господа сидели молча. Нетерпение, надежды, беспокойство, дурные предчувствия явно читались на их лицах. Нотариус, весь какой-то бледный, с напряженным лицом, вскрыл конверт, развернул бумагу и начал читать: — «Я, Августа Леопольдина фон Роэ, сим завещанием объявляю, что все мое имущество, состояние, земли я оставляю своей внучке, Адельгейд фон Остен». В гостиной воцарилось абсолютное молчание.