Бастард

      Баловник уныло шлёпал копытами по размытой дождём дороге. Вся эта поездка ему совсем не нравилась, как, впрочем, и его наезднику. Эдвард Морган не одобрял решение Мирабеллы Окделл отправить его в Лаик, но поделать с этим уже ничего не мог. Он и Эйвон Ларак подъезжали к Олларии, а значит, скоро он окажется в «жеребячем загоне», куда должен был поехать его брат Ричард.       Но Вдовствующая герцогиня решила иначе. Морган знал, что он ей как кость в горле. Бастард мужа — прямое доказательства осквернения супружеской клятвы, которую она сохраняла так ревностно, что даже запретила Эдварду носить полагающуюся ему фамилию. А теперь ещё и это приглашение, которое герцогиня посчитала ловушкой для своего сына.       Что-то подсказывала Моргану, что никакой ловушки для Ричарда в столице нет и быть не может. Захоти кардинал или Первый маршал избавиться от рода Повелителей Скал, приглашение для наследника в Олларию было излишнем. В Надоре проще организовать покушение и выставить его, как несчастный случай. Мол, поехал на конную прогулку и пропал в горах. На их родине такое случается. Но Мирабелла была непреклонна. Под стать девизу Окделлов, она была твёрдо и незыблемо убеждена, что стоит Ричарду попасть в Лаик, как его немедленно убьют! Поэтому лучше будет отправить некому не нужного бастарда — его всё равно не жалко! А если повезёт, то он и Алве за отца отомстит.       Только было бы за что мстить! Эдвард помнил, как он встретился с Первым маршалом во время восстания отца. Глупый тринадцатилетний идеалист — спасибо покойному дяде! — сбежал из дома и чуть не помер в одном из сражений. Спасли удача, Савиньяк и Алва. А то, что было потом, Эдвард старается не вспоминать. Но точно знал — отцу и Окделлам повезло. Поэтому они сейчас не скитаются по многочисленным родственникам, а Надором не правят Лараки, Манрики или кто-то из родственников матери — дядя очень хотел, чтобы земли Окделлов перешли их семье. Кто за них заступился, Эдвард не знает, но мстить за отца он не собирается! — Маркиз Морган, — тихо сказал Эйвон на надорском. — Сейчас мы встретимся с очень важным человеком. Я вас прошу: постарайтесь не выходить из образа. Никто не должен знать, что герцог Окделл остался в Надоре.       Эдвард посмотрел на родственника. Странно, что он не повлиял на решение герцогини. Боится за Ричарда? Или хочет навсегда остаться опекуном молодого герцога? Был бы он Робертом Морганом, Эдвард предположил бы второй вариант. Он действовал почти открыто: хотел получить Надор за счёт сына своей сестры — стать его опекуном, женить на своей дочери, а потом подождать, когда у них родиться сын, и избавиться от Эдварда. А вот Ларак…       Слишком мутным типом был этот Ларак. В восстании отца не участвовал, — якобы спина болела, — но поддерживал его идеи о Великой Талигойи и прогнившем Талиге. Эйвон жалуется на высокие поборы для герцогства, а его жена и сын довольно… упитанные. То ли наследственность, то ли часть денег уходило в карман Лараков. Да и одеваются они значительно лучше законных герцогов Надора. Хоть Мирабелла и увязла в своём трауре, но на одежду детей — даже Эдварда! — она денег не жалела, как и на благотворительность. Наследники Окделлов должны соответствовать своему статусу и не забывать о своих подданных! Вообщем, странный он — этот Ларак. Ещё и хочет познакомить Эдварда с кем-то. — И кто же нас ждёт? — заинтересованно спросил Эдвард. — Тише, — Эйвон перешёл почти на шёпот. — Герцога Окделла хочет видеть кансилльер. У ворот Роз нас встретит его человек.       Эдвард напрягся. Этого только не хватало! — Мы едем к Штанцлеру? — К графу Штанцлеру, маркиз, — вдохнул Эйвон и начал свой занудный рассказ. — Настали тяжёлые времена. Такие люди, как Август Штанцлер, наперечёт. Ими нельзя рисковать… — Так почему бы нам не избежать этой встречи? — спросил Эдвард. — Так и мы не попадём под удар, и этот несомненно благородный человек не пострадает. — Я тоже думал об этом, — чуть помолчав, ответил Ларак. — Но граф сам настаивал на встрече с вами. Вы же понимаете, что это должно остаться в тайне? — Эдвард кивнул. — Хорошо. Тогда запомните — для всех мы приехали не сегодня вечером, а завтра утром. — Вы сказали — я услышал, — тихо сказал Морган.       Не нравилось ему это всё. Мирабелла ничего не говорила о Штанцлере. Ларак тоже. Да и сам кансилльер не писал ему. Откуда же ему известно, что «Ричард Окделл» приехал в столицу? Знает ли он, что вместо герцога ему и всей столице подсунули непризнанного бастарда? И зачем Август хочет встретиться с ним?       За размышлениями Эдвард не заметил, как они подъехали к Воротам Роз, и как к нему подошёл монах-попрошайка и проговорил: — Не хотят ли благородные господа сделать пожертвование на строительство Храма Святой Октавии Олларийской?       Эдвард смерил его удивлённым взглядом. Эсператистом он не был. Олларианцем тоже. Жертвовать на храм ему было незачем, но чувствуя хмурый взгляд Эйвона, потянулся за деньгами и кинул несколько суанов в кружку попрошайки. Окделлам запрещено пренебрегать действующей религией. — Святая Октавия не забудет вашей доброты, — а затем жестом попросил Эдварда наклониться к нему. Когда его просьба была выполнена, он заговорил. — Один благородный господин ждёт вас в гостинице «Мерин и кобыла». Поезжайте вдоль городских стен и спросите две комнаты с окнами во двор и ждите. — Я понял вас, — тихо сказал Эдвард, а после повторил услышанное Эйвону.

***

      Ждать пришлось долго. Так долго, что Эдвард успел сбегать покурить, оставив все заботы на Ларака. Свою вредную привычку он приобрёл во время восстания отца. Кто-то из кавалеристов баловался кагетской травой, которую в шутку предложил молодому Моргану. А потом в Надоре нашёлся надёжный поставщик, который и хороший товар привозил, и денег больших не брал, и столичные новости пересказывал. А Эдварду это помогало успокоиться и привести мысли в порядок. Нужно было думать. О чём хочет поговорить кансилльер? Ларак рассказывал, что Штанцлер — друг отца, который вместе с королевой заступался за Окделлов. Личный опыт подсказывал, что за такую помощь Август затребует платы. А если он такой же любитель Раканов, то скорее всего захочет слепить из него или Ричарда нового Эгмонта, а то и Святого Алана. Страшная перспектива.       В дверь постучали и на пороге появился очередной клирик. Ну нет! Жертвовать на очередной храм он не будет. Пусть Ларак платит. У герцога Окделла слишком мало денег, а Надор сам себя не восстановит!       Клирик тем временем снял капюшон, открывая уставшее, отёчное и больное лицо. Он был уже стар и отличался довольно некрасивой внешностью. Однако казался довольно добрым и приятным человеком. Обманчивое ли это ощущение или нет — так сразу и не поймёшь. Но расслабляться всё же не стоит. — Дикон? — заговорил клирик, который оказался кансилльером. — Поверить не могу… Одно лицо с Эгмонтом. Разве что глаза зелённые.       Эдвард промолчал. Внешнее сходство с отцом всегда играло ему на руку. Сыграло и теперь. Кансильер не догадался. Или сделал вид, что не догадался. — Эйвон, вам не стоило соглашаться на эту авантюру, — тем временем продолжал Август. — Всё решала кузина. Я мог лишь согласиться. Герцогиня считает, что Окделлы не могут стоять в стороне, когда их призывает на службу Талигойя.       Опять?! Эдвард чуть не застонал от возмущения. Слава Создателю, тут нет Ричарда. Эдвард только отучил его от этих губительных идей. Попади он сюда — промыли бы мозги и ввязали бы во что-нибудь опасное! — Талигойя, вернее Талиг, безмолвствует, — грустно сказал Штанцлер. — Ричарда вызвал кардинал. Не знаю, что задумал этот аспид. Но уверен — ничем хорошим для Окделлов это не закончиться.       Встречи с вами ничем хорошим не закончиться! Матушка всегда говорила, что от людей, которые любят тайные встречи, ничего хорошего ждать нельзя. И глядя на свою семью, понимал — Агнесс Морган была права. Ничего хорошего тайные встречи ей не принесли, а последняя стоила жизни. Так что и от этого человека не стоит ждать ничего хорошего. Он уже не нравился Эдварду. — Поэтому, Ричард, я прошу тебя об осторожности. Тебя будут пытаться задеть, спровоцировать. Будут оскорблять отца и порочить его доброе имя. Не ведись. Ты понял меня? — Но, эр Август, — начал Эдвард. Нужно сделать всё, чтобы кансилльер поверил в то, что «герцог Окделл» верит во все эти сказки. — Они же… — Дикон! — попытался осадить его Эйвон. — Я совсем не против, — улыбнулся Август. — Лучше скажи: какой он боец? — Он сможет превзойти Эгмонта, — чуть подумав, сказал Эйвон. — Но сейчас его подводит горячность.       Мда уж, эр Эйвон, наврали вы знатно. Но эта ложь сейчас была нужна Моргану. Со шпагой он обращался посредственно, и до отца ему было очень далеко. — Я бы хотел, чтобы он превзошёл Ворона.       Разрубленный змей! Вот это у старика планы. Зачем интересно?       Впрочем, вскоре Эдвард узнал зачем. Эр Август долго говорил о незавидной участи участников восстания Окделла, о тяжёлой судьбе всех Людей Чести и говорил о злодеяниях «Двух Крыльев Зла». На всё это Эдварду было почти плевать. Жалко было разве что Робера Эпине. А остальные — кто-то умер, чьи-то родственники до сих пор оставались при должности, а огромные налоги получили только Надор и Эпине. А «Крылья Зла»… Ну кто знает. Но сказать, что он согласен на Возрождение Великой Талигойи всё же надо.       Август поднял бокал и произнёс тост за возражения потерянной страны. Эдвард повторил его жест и вместе с Эйвоном, который весь вечер кидал на него подозрительные взгляды, сказал: — Так и будет.