Сыновья-близнецы дьявола герцогского рода

Эзтли Дантес, что ты вытворяешь, только попав в Академию? Я разве учила тебя подобному? Чего ты добивался этим поступком? Не смей позорить наш род! Как только приедешь домой, то сразу получишь наказание за своё неподобающее поведение. Не разочаровывай меня больше.

      Твоя мать,

Герцогиня Роксана Дантес

      Маленькие капельки воды упали на исписанный аккуратным каллиграфическим почерком пергамент, который крепко стискивали мальчишеские пальцы рук, облаченные в белые перчатки. Наследник рода Дантес с дрожью сминал письмо от матери, присланное через несколько дней, после его неожиданного прыжка с крыши Академии. Он не мог понять чувство, что сковывало его душу. Ощущение, будто кто-то одновременно схватил его и за горло и за сердце, не отпускало. Удушающие слёзы скатывались по худым щекам к подбородку. Подобное происходило уже не в первый раз, но реакция не менялась. Эзтли ненавидел себя за эту слабость, но как же сильно ему хотелось понять причину подобного поведения своей матери с ним. Относиться ли она так же к его младшему брату?       Дверь в светлую палату открылась и внутрь прошёл высокий друид с вьющимися в кольцы зелёными волосами и переливающимися от янтарного до изумрудного глазами. Мальчишка тут же яростно стал вытирать слёзы руками, размазывая по всему лицу и стараясь натянуть привычную улыбку. — Здравствуйте, Господин Габриэль! — мужчина придвинул из угла палаты стул к кровати ребенка и сел, привычными движениями расправляя полы белого без единой лишней складки халата. — Давай оставим формальности в стороне, Эзтли. И не надо улыбаться, если ты того не желаешь и не имеешь соответствующее настроение, — с какой-то сочувствующей улыбкой высказался друид, замечая скомканную бумагу в руках мальчишки и мокрые щёки. Выражение лица Эзтли застыло и он нервно ответил: — Но ведь, тогда это будет проявлением неуважения. — В первую очередь, это неуважение к самому себе — заставлять себя насильно выдавливать эмоции, — обречённо вздохнул Габриэль. Эзтли был не первым ребенком на его опыте с таким поведением. Но больше беспокоило то, что практически в каждом поколении рода Дантес был такой ребёнок, которого будто специально растили подобными методами воспитания. Рождённые со слабым здоровьем, с повторяющимися имена, вечно вгоняемые с лёгкой руки родителей в отчаяние и заканчивающие свою жизнь самоубийством по достижению 15 лет. Друида это настораживало и пугало, ему хотелось выяснить в чём причина всего этого, помочь чем-то ребёнку. Но у каждого герцогского рода были свои тайны, и у рода Дантес в том числе. Не имея с ними какую-либо кровную связь, в дела семьи он вмешиваться права не имел. — Но… мама говорила, что… — спустя минутной паузы, снова начал возражать Эзтли. Он прикусил большой палец, дабы успокоить мысли. Разговарить с незнакомыми взрослыми дома ему не позволялось. Он всегда говорил только с разрешения матери и учителей. Одно неверно сказанное слово, вызвавшее недовольство матери, могло повлечь за собой наказание. Дантес боялся, что здесь его ждёт тоже самое, хотя даже после необдуманного прыжка с крыши никто ничего ему не сказал. — Забудь всё, что тебе говорили родители, — с усталым вздохом сказал Габриэль, на пару секунд прикрывая глаза. Мальчишка шокированно уставился на него, весь в смятении, пытаясь что-то сказать, — Единственное — соблюдай самые основы этикета, наказывать тебя кто-либо за какую-то ошибку в Академии никто не посмеет. Твои родители сейчас находятся совсем в другом месте, пока ты здесь, они не смогут тебе что-либо сделать. Но это не значит, что здесь абсолютно безопасно — между студентами тоже происходят драки. Постарайся избегать конфликтов. Ты же понимаешь, Эзтли?       Ребёнок кивнул головой, не отпуская прикушенный палец, а второй рукой сжимая теплоё одеяло. Мужчина в очередной раз вздохнул и с сомнением, что его слова поняли, взглянул на маленького собеседника. — Эзтли, убери палец. Это не очень хорошая привычка. — Ах, извините, — осознав свои действия, Дантес быстро спрятал руку под одеяло. Но атака зубов почти сразу пришлась на нижнюю губу. — Как ты себя чувствуешь? — беспомощно поинтересовался Габриэль, обеспокоенно поглядывая на его ноги. — Я… — протянул задумчиво Эзтли и постарался подвигать левой ногой, — Не знаю. — Ты не чувствуешь ногу? — Чувствую, но… — выдержал паузу мальчишка, не зная, как объяснить своё состояние, — если вы спросите меня о боли, я не смогу вам ответить.       Мужчина в очередной раз вздохнул, видя растерянность ребенка. Именно чего-то подобного он ожидал ещё в тот момент, когда увидел его испещренное шрамами от ударов розог и хлыста тело в первый день. У него явно был более высокий болевой порог, который сформировался постепенно. Вряд ли большинство детей в таком возрасте смогли бы обойтись без слёз при переломе колена. Использовать магию не получалось, никакие зелья не вызывали какого-либо эффекта. У Габриэля было подозрение, что всему виной наручи с замысловатыми узорами, которые незаметны под длинными перчатками мальчишки. С этими предположениями он написал письмо Герцогу Дантесу, Фредо, с просьбой временно снять их с Эзтли. Но ему тонко намекнули, что это дела рода Дантес и при вмешательстве у него будут проблемы. Друиду ничего не оставалось, кроме как сдаться и позаботиться о ноге ребенка другими способами. Теперь она была у него с наложенным гипсом и не особо подвижной, однако это только первые дни, поэтому подобный исход был естественным при многоскольчатом переломе коленной чашечки. Радовало, что перелом был без смещения, иначе возникло бы много трудностей. Одной из не менее важных проблем целитель считал страх наследника Дантеса к прикосновениям, что тоже вызывало у него не меньше беспокойств. Трудно проводить осмотр, когда ребёнок дрожит в страхе и не может толком пошевелиться, когда всё его тело напряжено в ожидании, что с ним сделают что-то плохое. В следствие чего мужчина старался лишний раз к нему не прикасаться. — Всё в порядке, Эзтли. Не переживай ни о чём, — постарался Габриэль ободряюще улыбнуться ребенку, в ответ получая нервно и напряжённо изогнутые губы с глазами полного недоверия.       Задав ещё пару вопросов и не получив толкового ответа, мужчина с безнадежным вздохом, взъерошивая зелёные локоны, покинул лечебную комнату. Младший Дантес снова остался один с загипсованной неподвижной левой ногой в окружении белых стен, с пустыми кроватями по соседству и с проникающими через окна холодными лучами солнца, что не дарили никакого тепла во второй месяц зимы.

***

      Первая неделя в лечебной палате подходила к концу. Время близилось к 11 часам утра. Эзтли листал учебник истории Империи АуЛикта, пытаясь запомнить события во времена правления Императора Эмина Гэдда, что не имел связь с имперской семьёй, а трон получил благодаря браку с тогдашней единственной выжившей представительницей рода Сансет — Аристией.       Дверь раскрылась и внутрь зашёл целитель Габриэль с ношей в руках. С длинных чёрных густых волос срывались капли воды, вся тёмная одежда, из-под которой виднелись бинты, была мокрой и позволяла четко разглядеть очертания тела первогодки. Понять мальчик это или же девочка — было невозможно.       Следом, кивнув при встрече с взглядом Эзтли, зашла девочка лет 13 с непривычно длинными волосами цвета только выпавшего снега и алым рубином глаза — второй закрывала челка. По цветовой гамме её брючного костюма, так несвойственного видеть на представителях женского пола, и гербу на пряжке ремня — сидящий на черепе чёрный ворон с алым ликорисом в клюве — Эзтли догадался, что она из герцогского рода Дарк. И по её возрасту мог предположить, что это, известная в последние годы, внучка нынешнего Герцога Грейа Дарка — Драгнилиана. — К-как п-печальн-но, — вперемешку со стуком зубов друг о друга, раздался хриплый голос из рук друида. — Молчи, — грубо и недовольно оборвал его мужчина и поставил свою ношу на ноги у кровати по соседству с Дантес. В местах, где он прижимал к себе ребёнка — что обхватил себя руками, трясясь от холода, — образовались мокрые пятна, но он их благополучно проигнорировал, — Раздевайся. — К-как в-ваам н-не с-с-стыдно, ц-цель-лит-тель Г-габр-р-ри, — простучала зубами первогодка, чья голова была частично обмотана бинтами, готовыми вот-вот распасться. Друид, бросившийся к белому шкафу с полотенцами и разных размеров формами, что носят обычно пациенты, раздражённо бросил, не оборачиваясь: — Оставь свои шуточки!       Эзтли удивлённо и с каким-то внезапным интересом наблюдал за всем со своего места, сидя на кровати с книгой на ногах. Он был уверен, что уже видел этого ребенка в первый день прибытия в Академию среди своей группы.       Драгнилиана молча прошла между кроватями и задвинула ширму с обеих сторон от черноволосой первогодки. Габриэль передал ей стопку чистых сухих полотенец и одежду, после чего она скрылась за этим подобием перегородки. Целитель же, судя по удаляющимся шагам, вышел из палаты. — Я с-снова н-не смогла ум-мереть… — уже с меньшей дрожью снова раздался голос: девичий и жалобный. На подобное заявление у Эзтли невольно изогнулась вопросительно бровь. Следом послышалось шуршание одежды и стук чего-то об пол. Мальчишка предполагал, что это упал ремень. — Прыгать в ледяную реку с не особо высокого моста — не самый действенный способ, — ответил холодный второй девичий голос с едва заметными нотками осуждения. Первая что-то пробурчала и одновременно с этим кто-то вздохнул. Это напомнило ему о Господине Габриэле, что вздыхал так же обречённо у его кровати каждый раз, после очередных повторяющихся вопросов. Видимо он уже вернулся из своего кабинета.       Тихое перешептывание девочек, с периодическим хихиканьем со стороны одной, продолжалось на протяжении почти пяти минут. Потом сильный прыжок на кровать — жалобно заскрипели пружины матраса — шуршание одеяла и раздвигающих ширм. В поле зрения сразу показалась Драгнилиана, затем друид с коробками зелий и лекарств и главная виновница всего переполоха, что уютно забралась под одеяло по самый подбородок. Видной осталась лишь черная взлохмоченная голова с повязкой на правом глазу и какой-то странной улыбкой, которую до сего дня Эзтли ни у кого не замечал. Брюнетка заметила его наблюдающий взгляд и прямо посмотрела на него. Он тут же отвернулся и опустил взор в учебник, слегка покрывшись румянцем и почувствовав, будто его застали за чем-то постыдном. — Вот теперь хорошо, — со вздохом и довольством протянула брюнетка, слегка завозившись, дабы устроиться поудобнее. — Это сейчас тебе хорошо, Розалин. А вот завтра уже по-другому заговоришь, — поспешил её огорчить друид, не прекращая перебирать склянки, издающие лёгкие звоны при соприкосновении друг с другом. — Да ладно тебе, целитель Габри! То что я упала в реку ещё не значит, что я заболею, — прозвучало насмешливо. — Я — Габриэль! — возмущённо заметил друид. — А для меня ты — целитель Габри! — задорно стояла на своём Розалин. Раздался очередной обречённый стон и дальше Дантес уже старался игнорировать посторонний шум, сосредотачиваясь исключительно на тексте перед собой. Царившая между этими тремя атмосфера была для него абсолютно чужой и заставляла невольно задумываться о его отношении к другим, а точнее об отсутствии людей в жизни, с которыми можно было бы так же свободно разговаривать. При этом он ощущал себя абсолютно лишним человеком в помещении. — …очек! Эй, Ангелочек, повернись! — вырвал Эзтли приятный звонкий голос из круговорота исторических дат, событий и имён с фамилиями. — А? — в замешательстве повернулся он к хозяйке голоса, замечая краем глаза недалеко стоящую представительницу рода Дарк, — Ты это мне? — А кому же ещё? Я не вижу здесь кого-то с ещё более милым и невинным личиком, — от такого описания мальчишка застыл, лицо его побелело, а в ушах набатом зазвучали мужские голоса: «Какое милое личико!» «Такое невинное лицо так и хочется увидеть в одном состоянии.» «Давай как следует поразвлечемся с тобой, невинное создание!»       Он закрыл уши руками под непонимающими взглядами девочек, пытаясь заглушить фантомные звуки. Зрачки сузились до минимума, а всё тело пробрала дрожь. Нежеланный шум в ушах не стихал. Живот скрутило от неприятных чувств, сердце, казалось, стучит на равне с голосами. Откуда-то доносились ещё голоса, будто сквозь толщу воды. Но они просто ускользали в гуле разных мужских тембров.       Драгнилиана и Розалин переглянулись между собой. Вторая сразу заметила резко сузившиеся зрачки своего сверстника, прежде чем тот согнулся, заткнув уши и начав дрожать. — Розалин, — послышалось тихо и хладнокровно со стороны Дарк, но её взгляд говорил о явном недовольстве. — Да я ничего не сделала! — воскликнула младшая, вскидывая руки, как бы в доказательстве своих слов. Тем самым выставляя на обозрение левую руку всю в шрамах в районе запястий и правую, не живую, из металла, что постоянно бывали спрятаны под бинтами и перчатками.       Драгнилиана не стала более что-то слушать и обошла кровать Дантеса, направившись к тумбочке с графином воды. Она наполнила стакан, забрала книгу, соскользнувшую с ног мальчишки, и окинула его анализирующим взглядом. Она чувствовала, что лучше не прикасаться, ибо, казалось, от этого может стать только хуже. — Молодой Господин Эзтли? Молодой Господин Эзтли! — видя, что нет никакой реакции, она подобралась к нему поближе и плеснула воду в склонившееся лицо в обрамлении кровавых волос.       Эзтли глубоко вздохнул и закашлялся, хватаясь за будто царапающее изнутри стеклом горло. Создавалось впечатление, что те несколько минут назад он не дышал. Глаза заслезились и по щекам потекли мелкие капельки невольных слёз смешиваясь с водой, что стекала не только по лицу, но и по передним волосам, частично намочив верхнюю часть формы лазарета. — Эй, ты в порядке? — появилась в его поле зрения обеспокоенная брюнетка с сухим полотенцем в левой руке, пряча правую за спиной, — Заметь, я не сказала ничего такого, чтобы ты настолько бурно реагировал. — Я в полном порядке, — хрипло отозвался более менее пришедший в себя Дантес, неосознанно отклоняясь корпусом от одногодки, дабы увеличить дистанцию. Розалин обратила внимание на столь странное действие и, сделав какие-то выводы, просто положила полотенце к нему на колени. — По тебе не скажешь, — с явным сомнением сказала она и вернулась в свою кровать. Эзтли взял полотенце и стал яростно вытирать лицо, в надежде подобным образом остановить слёзы. — Молодой Господин Эзтли, выпейте, — протянула ему стакан с водой Драгнилиана. Он смотрел на её руку в кружевной перчатке и пытался понять почему они это делают. Никто кроме Эдварда и двух личных служанок не помогал ему в таких состояниях, остальные просто игнорировали, в том числе и мать. Но для тех это работа, так почему же эти две, по сути незнакомые, девочки помогли ему. На глаза снова навернулись слёзы от осознания собственной никчёмности и слабости, от своих сформировавшихся страхов, от холодного отношения родителей. Он уткнулся в полотенце и зарыдал, сотрясаясь почти всем телом. Левое колено отдало ноющей болью от того, что он упёрся в неё локтем. Но эта боль была ничем по сравнению с тем, что творилось у него внутри. — Эй, Ангелочек, ну не плачь, пожалуйста! Если это из-за того, что мы видели тебя таким, то не волнуйся, мы никому ничего не скажем! — не зная, что делать, Розалин беспомощно взмахивала руками, пытаясь что-то придумать. Однако в голову ничего не приходило. От её слов мальчишка зарыдал ещё сильнее, а от последующих бессознательно сжался, — ну, Ангелочек, не плачь! Я абсолютно не умею успокаивать, а Драгнилиана в такие моменты только пощёчины и раздаёт.       Названная, что до этого стояла в раздумьях, наблюдая за представителем рода Дантес со стаканом в руках, посмотрела на неё с возмущением в глазу, но лицо её так и оставалось каменным. — Я никогда не бью по лицу, — холодно отчеканила она каждое слово. — Я знаю, но это не отменяет того факта, что рука у тебя тяжёлая! — заныла Розалин, что-то вспоминая. Она вздрогнула и потерла район живота. Бросив взгляд на свою подругу, которую в шутку называла «Мамочкой», младшая почувствовала холодок от горящего недовольством глаза. — Молодой Господин Эзтли, — аккуратно позвала его Дарк, присаживаясь на корточки у его кровати, предварительно вернув стакан на тумбочку, — не слушайте Молодую Госпожу Розалин из рода Блэк. В беспомощные моменты она всегда говорит всё, что приходит в голову. — Эй, — послышалось возмущённое со стороны вышеназванной. Однако её проигнорировали. — Если вам хочется плакать, то можете свободно это делать. Никто не посмеет вас за это осудить. Пусть взрослые и говорят, что слёзы — это признак слабости. Но в первую очередь, это признак человечности. Иногда слезы даже необходимы, чтобы выпустить всю скопившуюся обиду и душевную тяжесть, — Драгнилиана старалась говорить мягко. Её равномерный голос, лишенный повышенных тонов, непроизвольно успокаивал и Эзтли сам не заметил, как странное давящее чувство в районе горла и сердца стало отпускать. Он немного опустил промокшее полотенце и покрасневшими глазами посмотрел на старшую. Её лицо было абсолютно спокойно, лишённое каких-либо эмоций, создавалось впечатление, что она вообще не способна что-либо чувствовать, — Бесполезно всматриваться в моё лицо, если вы хотите понять мои намерения и чувства. Фраза «глаза — зеркало души» появилась не просто так. Глаза расскажут о состоянии человека больше, чем его лицо и тело.       Дантес прислушался к её словам и перевел взгляд на единственный видный глаз, что невольно завораживал своим рубинно-алым цветом. Он мягко блестел и навевал чувство, будто ты находишься у горящего камина. Мальчик не мог объяснить, почему именно такая ассоциация. Верно ему просто хотелось поверить, что у него может появиться кто-то близкий, который не причинит ему вреда. Драгнилиане хотелось довериться.       Дарк же видела в тусклых небесно-голубых глазах, покрасневших и опухших от слёз, боль и отчаяние. В них крылась маленькая надежда быть услышанным и понятым, надежда получить от кого-то тепло и любовь. — Почему вы мне помогли? — тихо и хрипло спросил Эзтли. — Не думаю, что это можно назвать полноценной помощью. — Ты же кинулся с крыши не без причин. У тебя какие-то проблемы с родителями? — полюбопытствовала Розалин, внимательно наблюдающая за всем со стороны. Дантес печально улыбнулся, стискивая в руках полотенце. — Вам может стать легче, если выскажетесь. Всё сказанное останется исключительно между нами тремя, — сказала Драгнилиана и почти незаметно постучала по пряжке ремня. Пространство вокруг трёх детей прошлось едва ощутимой рябью, покрывая их звуконепроницаемым барьером, — Я могу дать обет молчания Бога Смерти. — Я тоже, — отозвались с кровати по соседству. Но Эзтли этого было не нужно. — Дело в том, что… — и он рассказал. Рассказал всё, что его так сильно гложило. Поведал о своих страхах, об отношениях с родителями. О том, что с ним происходило в родном замке, что с ним делали. Он поведал обо всём, что тяжким грузом копилось у него на сердце, иногда непроизвольно прерываясь на плач. Эзтли просто устал. Устал от вечных требований матери, устал насильно улыбаться всем подряд, устал терпеть боль. Устал ждать от родителей хоть какого-то отклика, помимо расчёсываний волос по утрам от матери и холодного взгляда серых глаз от отца.

***

— Как же мне хреновооо… — ныла с заложенным носом и гнусавым голосом Розалин в 10 часов утра, не успев проснуться, и ворочаясь в постели. — Не прилично аристократке выражаться подобным образом, — не отрываясь от учебника истории, сделал замечание сидящий на соседней кровати Эзтли. — Ангелочек, ты слишком правильный! — пробурчала Блэк, поворачиваясь в его сторону и шмыгая носом. Она окинула взглядом его идеальную ровную осанку, расчесаные без единого петушка кровавые волосы, будто только разглаженную палаточную форму, чуть согнутую в колене загипсованную левую ногу под одеялом и добавила, — Даже чересчур.       Эзтли её обращение к себе проигнорировал. Он вчера удостоверился, что как бы ты не упрашивал о чем-то Розалин Блэк, она всё равно будет делать по-своему. — Тебе бы стоило этому у него немного поучиться. Господин Габриэль тебя предупреждал касательно твоего возможного будущего состояния, — хладнокровно высказалась Драгнилиана, что сидела на стуле между их кроватей и методичными движениями чистила зелёное яблоко с помощью маленького кинжала. Шкурки фрукта небольшой кучкой собирались в тарелке на коленях, а очищенная мякоть резалась ей на дольки и складывались в тарелку на тумбочке Розалин, что стояла прямо напротив стула и между кроватями Блэк и Дантеса. — Скорее целитель Габри навеял её на меня, чтобы я не мучила преподавателей и дальше, — проигнорировав первое предложение, с недоверием хмыкнула брюнетка. — Ты должна знать, что магия друидов направлена исключительно на исцеление. Проклятья — это уже темный атрибут, который могут использовать вампиры, тёмные эльфы, сирены, черные маги, некроманты, личи и чернокнижники, — спокойным тембром, не отрываясь от своего дела, сказала Дарк. Она отрезала одну маленькую дольку от яблока и протянула Розалин, что свесила голову с кровати. Её взлохмоченные волосы почти касались пола, покрытого кремовым паркетом. — А разве последние два не прекратили существовать почти тысячелетие назад? — заитересовался тронутой темой Дантес, отрываясь от книги и обращая взгляд на двух собеседниц. Его взору предстала картина, как брюнетка переворачивается на живот и обхватывает протянутый кусок яблока губами прямо с рук старшей, полностью заглатывая. Мальчишка непроизвольно покраснел и отвернулся. Для него подобное было слишком… интимным. — Оно кислое, — сморщилась Розалин от вкуса, разжевывая фрукт, но проглотила. — Оно кисло-сладкое. Зимой только эти яблоки и можно достать, — она закончила резать последнее яблоко и поставила тарелку с кожурой и кинжал на тумбочку рядом с посудиной полностью заполненной очищенными аккуратными дольками, которую взяла в руки и протянула Эзтли, — Возьмите. Они очень полезны для организма. — Спасибо, — неуверенно поблагодарил он, смотря ей в глаз, пытаясь найти в нём насмешку или что-то подобное. Но этого не наблюдалось, и он протянул правую руку к тарелке. Да только остановился, увидев свою белую перчатку. Будет неправильно брать яблоко в руки будучи в перчатках. — Я могу принести вилку, — поняла его взгляд на перчатки Драгнилиана. — Не стоит, спасибо большое, Молодая Госпожа Драгнилиана, — с неловкой улыбкой отрицательно покачал головой Эзтли и снял перчатку с правой руки, обнажая испещренную горизонтальными шрамами на тыльной стороне и покрытую мозолями на пальцах ладонь. Он взял дольку яблока и аккуратно откусил маленький кусочек. Лицо его заметно просветлело, а уголки губ радостно изогнулись. — Тебе они нравятся? Как можно?! Они же очень кислые! — удивилась Розалин, наблюдая изменившееся выражение лица Дантеса и с каким удовольствием он ест фрукт. — Я люблю зелёные яблоки. У нас в саду их много растёт, — радостно ответил мальчишка, тщательно прожевав очередную дольку и проглотив. — У всех разные вкусы, Розалин, — протягивая ей дольку, сказала Дарк, — Я могу и завтра принести вам этих яблок, Молодой Господин Эзтли. — Буду премного благодарен! — А я хочу сладкое! — заныла Блэк, смиренно принимая из рук подруги фрукт. — Позже, — сразу ответила старшая и повернулась к Эзтли, — Возвращаясь к вашему вопросу, Молодой Господин Эзтли, то так и есть. За последнее тысячелетие на нашем континенте не было обнаружено ни одного лича или чернокнижника. — Кстати, касательно чернокнижников. В герцогском роду Дантес ведь они были, не так ли? — морщась от кислого вкуса, с любопытным блеском в ониксовом глазу, поинтересовалась Розалин у сверстника. — Да, в нашем роду было несколько чернокнижников, — кивнул головой Дантес, бросив на неё взгляд, а после опустив вниз, прикусывая ноготь большого пальца, липкого от яблочного сока, — Последним чернокнижником была Фаер Дантес, что жила более тысячи лет назад. Кажется в 3 веке до принятия летоисчисления по календарю Феникса. — Верно, это почти тот же период, который вы изучаете на данный момент, Молодой Господин Эзтли, — подавая ребёнку ещё одну дольку, заметила Драгнилиана. Наследник рода Дантес с интересом посмотрел на неё и заметил свои действия. Он ойкнул и пробормотал извинения, которые в принципе не были нужны, и забрал предложенный кусочек фрукта не соприкасаясь с пальцами старшей. — Если память меня не подводит, а она меня подводит редко, то это как раз после правления Императора Эмина Гэдда. Её казнили путём сожжения на костре за убийство монарха, верно? — с безумным блеском в глазах продолжила распрашивать брюнетка. — Она прокляла Императора Эмина, в следствие чего он скончался, не дожив и до сорока, — проглотив яблоко, согласно кивнул Эзтли. — Император Эмин Гэдд умер от тоски, — внезапно сказала Драгнилиана, ставя тарелку с оставшимися дольками на тумбочку. Оба первокурсника взглянули на неё с удивлением. — Разве можно умереть от тоски? — несколько скептично спросила Розалин. — Это возможно. — Но по кому он тосковал столь сильно? — полюбопытствовал Эзтли, не сводя взгляда со старшей. — По исчезнувшей Герцогине Аликсандре Дарк, которую в итоге признали погибшей, — Драгнилиана смотрела исключительно перед собой и говорила равномерно, но что-то в её глазу изменилось. И оба собеседника не могли сказать, что именно. — Вероятно, это была её карма за пролитую невинную кровь. Ведь прежде, чем стать Герцогиней она убила большую часть знати Восточной фракции и даже несколько из Южной, — перелистывая пару страниц в учебнике, подметил мальчишка. Он уставился в страницу, в подзаголовке которой значилось «Герцогиня-Разрушительница». — В учебниках часто пишут о поступках выделившихся личностей, но не поясняют почему, — повернулась к нему представительница рода Дарк, отряхивая подол юбки. — Но как можно любить кого-то настолько сильно, чтобы аж умереть от тоски? Да и вообще, если всё обстоит именно так, то это обращается в какую-то жалкую пародию на любовный роман, — скривилась Розалин, подперев голову ладонью и шмыгнув забитым носом. Любовь для неё была чем-то, что не может существовать. — А что представляет из себя любовь? Как можно любить человека, который для тебя никем не является? — не сводя взгляда с Драгнилианы, поинтересовался Эзтли. Он мог понять любовь детей к родителям и между родственниками. Но чувствовать что-то к постороннему человеку ему казалось очень странным. — Любовь — довольно странная вещь. Её невозможно объяснить, но у каждого своё представление о ней. Для кого-то это привязанность, для кого-то одержимость, для кого-то вечная забота, взаимоподдержка и взаимоуважение. Любовь — понятие растяжимое. Эмин Гэдд стал Императором, чтобы доказать той, в кого влюблён, что он не тот беспомощный ребёнок, которого спасла когда-то Аликсандра, — снова уставилась в стену Дарк. Глаз её при этом будто заволокло дымкой. — Постой, то есть, Аликсандра Дарк и Эмин Гэдд были знакомы намного раньше? — шокированно выпучила глаз Блэк. — Она спасла его в 19 лет, в разгар войны с Королевством Шиджи. Тогда было много террористических актов в Империи, устраиваемые шпионами из Шиджи. — Но почему он стал именно Императором, а не… Хм… Не знаю, Генералом, Главнокомандующим или кем-то ещё, чтобы стать её супругом? — задумчиво снова прикусил ноготь Эзтли. Он правда не мог понять этого решения. Раз он любил её, то не должен был связать себя с ней узами брака? Разве брак именно не для любящих друг друга людей? — Ангелочек, Главнокомандующим может стать только аристократ из соответствующей фракции. Например, Главнокомандующим Севера может стать аристократ из любого рода, принадлежащего к Северной фракции. А Эмин Гэдд был простолюдином и в качестве супруга для тогдашней единственной Принцессы Аристии его выбрали как раз-таки из-за того, что простолюдинами легче управлять. Но они должны были понять, что он не так прост ещё тогда, когда он умудрился вскружить ей голову и влюбить в себя, — со знанием дела серьёзно пояснила Розалин, но из-за гнусавого голоса весь серьёзный образ рушился. Под конец своей речи она вытянула с полки тумбочки салфетку и высмаркалась, чересчур громко вздыхая, — Я умираю.       Дантес посмотрел на неё с сочувствием. Он прекрасно представлял насколько ей плохо, ибо сам из-за слабого здоровья часто болел простудой во время перехода лета к осени. Драгнилиана же протянула левую руку к взлохмоченным чёрным, подобно вороньим перьям, волосам больной и погладила по голове. — Ты всегда умираешь. А если не умираешь, то стремишься умереть, — послышалось со стороны двери, что открылась на последних словах Блэк. Только никто туда не повернулся, решив, что это друид. — Вы только посмотрите, кто явился. Это же мальчишка в платье, — язвительно прогнусавила брюнетка, как только услышала голос вошедшего.       Эзтли с интересом посмотрел на то ли вошедшую, то ли вошедшего, судя по комментарию его сверстницы. На первый взгляд это была миловидная девочка 11-12 лет с высоко собранными золотыми локонами и изумрудными глазами. В светлом длинном платье с многочисленным количеством кружева на лифе и рукаве. В руке она держала веер из тёмной древесины и бежевой плотной бумаги. Даже голос у неё был девичий, без каких-либо странностей. — Я у тебя ничего не спрашивала, неудачливая самоубийца, — фыркнула неизвестная особа и прошла внутрь, направляясь к занятым кроватям. Драгнилиана окинула её безразличным взглядом: — Дантали, что-то случилось? — Да он свою мамочку потерял. Вот и ходит — ищет, — бросила Розалин, за что получила осуждающий шлепок веером по ноге от проходящей мимо девочки. Младшая на сиё действие хихикнула и завернулась в одеяло, что успела почти полностью сбить на пол. — Дантали из герцогского рода Лазьер, — склонилась в реверансе в сторону Дантеса зашедшая, дойдя до Дарк. — Ты хотел сказать Данте из герцогского рода Лазьер? — снова раздался комментарий из-под одеяла. Лазьер на неё злобно зыркнула и перевела взгляд на Эзтли, что смотрел на неё с сочувствующей улыбкой. Заметив её взгляд, он слегка склонил голову. — Эзтли из герцогского рода Дантес. Приятно познакомиться. Извините, что не могу поприветствовать должным образом. — Не стоит извинений. Примите мои пожелания скорейшего выздоровления, — раскрывая веер и прикрывая им лицо, доброжелательно сказала Дантали. — Благодарю. — Вы закончили? — перевела взгляд с одного на другую Драгнилиана. — Вы, чёрт побери, не на приёме, чтобы разговаривать столь формально, — раздражённо и громко бросила Блэк, выглядывая из-под одеяла и демонстратируя только свою чёрную макушку. — Старшие бы с тобой в этом не согласились, — осуждающе взглянула на неё Лазьер. — Мне как-то пофиг. И вообще, ты прервал очень интересную беседу. — Драгнилиана обещала заняться со мной уроками танцев, но… — Я не против заниматься с тобой в учебные дни, но в выходной мне хотелось бы заняться своими делами, — перебила её с явным недовольством во взгляде Дарк, сложив руки на груди. — И ты ещё выставляешь себя как Молодую Госпожу? Не пора ли уже сдаться, Данте? — насмешливо спросила Розалин. — Я не намерен выслушивать подобное от той, которую многие даже за Молодую Госпожу принимать не хотят. Ты в курсе, что тебя большинство принимают за мальчишку, пока не слышат твоё имя? — начала наседать Дантали. Со стула раздался вздох Драгнилианы, которая понимала, что начинается очередная словесная перепалка между этими двумя.       Эзтли наблюдал за всеми ними с особым интересом и лёгкой задумчивостью. До этого ему не доводилось общаться со сверстниками или с теми, кто старше на пару лет. Только если во время всяких званых вечеров, банкетов и тому подобное. Но в подобной обстановке — никогда. С одной стороны ему казалось это не правильным, тут давали о себе знать вбитые в голову учителями и матерью правила о этикете и поведении наследника рода. Только с другой — так было легче. С плеч будто уходил какой-то груз: не просчитывать каждое действие и каждое слово. Не натягивать на своё лицо насильно доброжелательную улыбку. Дантес так сильно ко всему этому привык, что даже не осознавал этого, пока не оказался в Академии. Он догадывается, что у всех троих людей, что сейчас рядом с ним, есть какие-то тайны. Дантали, или же Данте, как он услышал из слов Блэк, вынужден притворяться девочкой. Розалин по какой-то причине абсолютно не заботится о себе и почему-то жаждет умереть. А Драгнилиана похожа на человека лишённого эмоций. Однако несмотря на всё это, Эзтли хотелось бы почаще проводить с ними время, если они и дальше будут вести себя в его компании так же. Ему хотелось бы поддержать их и узнать про них больше подобно тому, как Драгнилиана и Розалин узнали о нём вчера. Узнали и приняли, поддержали по-своему. Потому что он уверен, что не все дети поведут подобным образом. Ему хотелось бы довериться хотя бы им, раз для родителей он только Наследник.       Эзтли заметил вопросительный и немного взволнованный взгляд Дарк и осознал, что уже некоторое время грызёт свой ноготь. Он убрал руку и виновато улыбнулся. В ответ ему протянули тарелку с дольками яблок.       На фоне всё ещё спорили Блэк и Лазьер. Дантес взял предложенные кусочки фрукта и сам не заметил, как изогнулись его краешки губ в более искренней, почти незаметной, улыбке. Где-то глубоко в груди расцветало ранее не испытанное чувство спокойствия.