Сыновья-близнецы дьявола герцогского рода

      Желал ли Эзтли становиться Герцогом хотя бы раз? Эзтли сам не знает ответа на этот вопрос. Он вообще не знает, чего бы ему хотелось от этой жизни. С того момента, как он начал ходить и понимать речь, ему только и твердили о том, что он должен стать идеальным наследником своего рода. В частности об этом повторяла его мать. Быть идеальным и совершенным во всём, быть примером для подражания, быть выше и лучше других. Эзтли честно всегда старался выкладываться на полную, доводить всё до идеала, сосредотачиваться на обучении. Но он был ребёнком и не всё ему давалось.       Большую часть детства Эзтли сопровождали наказания, боль и отчаяние, а ещё крики матери о его никчёмности и безразличие отца. Он действительно думал, что ни на что не способен. Думал, что так происходит во всех знатных семьях и это обычное дело. Он воспринимал всё, как должное и даже то, что обязан расплачиваться за долги своей матери в азартных играх собственным телом. Не то, что бы его кто-то вообще спрашивал, ведь послушание родителям должно быть превыше всего для детей. Даже если больно, даже если не хочется. Идеальный ребёнок всегда должен слушаться старших, проявлять к ним уважение и… улыбаться, несмотря ни на что, хоть через боль. Это было то, что ему с малых лет твердили мать и учителя.       Какого же было его удивление, когда Эзтли узнал, выйдя в свет и поступив в Академию, что у других всё не так. Когда увидел, как другие аристократы ласково обращаются со своими детьми, обнимают их, улыбаются им, хвалят их. Привычный мир Эзтли рухнул на мелкие кусочки. Ему казалось, что под ним обрушилась земля и он падает куда-то вниз. Но он наивно старался не терять надежду, считая, что это ради его собственного блага.       Большую часть своей жизни он пытался добиться похвалы от матери, а отец ему и вовсе казался кем-то недосягаемым. Он так жаждал увидеть ласковую улыбку матери, полную одобрения, хотя бы один раз. Ему и этого было бы достаточно. Ведь это означало бы, что весь его труд, вся пережитая боль, все выдержанные наказания не напрасны.       А потом, вместе с Академией, в его жизнь ворвались другие люди. Его двоюродная сестра Анжела Пауэл, что была старше него почти на 5 лет, умудряющаюся сочетать в себе нежный образ и бунтарный характер. Розалин Блэк, что была младше него всего на пару месяцев, пугающая всех своим видом, подобным мумии, и фактически помешанная на смерти и пытках. Дантали Лазьер, что была старше на год, увлекающаяся одновременно медициной и ядами. Драгнилиана Дарк, что была старше на два года, уже тогда ставшая эталоном истинной леди и в то же время виртуозно владеющая мечом. Лиам Эгис, что был старше на полгода, являющийся на половину тёмным эльфом и увлекающийся легендами и мифами. Именно они, незнакомые для него по сути люди, медленно и аккуратно собирали его поломанный мир. Навещали его в лазарете, когда он, не выдержав, кинулся с крыши в первые дни в Академии.       Именно они подняли его на ноги, дали понять, что мнение родителей не столь важно, что не обязательно быть идеальным во всём. «Ведь даже боги не идеальны, » — всегда добавляла Драгнилиана.       Эти люди учили его быть независимым от чужого мнения, любить и уважать себя, ценить свой труд. И Эзтли учился этому, старался шаг за шагом, потому что эти люди восхищали его, стали для него примером, и он желал быть одним из них. Но трудно избавиться от того, что в тебя вбивали чуть ли не с рождения. И глубоко в душе, как бы он не пытался, он не мог освободиться от надежды быть признанным матерью.       Впрочем, как оказалось, это было невозможно с самого начала. В день, когда он вернулся с войны с победой, день его Церемонии Первого Совершеннолетия, он узнал всю правду от своего младшего брата, которого всегда крайне редко видел из-за матери. Шаткий мир Эзтли, что появившиеся друзья так старательно собирали, окончательно разрушился. Отчаяние на пару с несправедливостью и обидой захлестнули его и он впервые отпустил то, что долго сдерживал. В тот день весь замок Дантес был омыт кровью, а свидетелей было мало и им отказывались верить другие. Эзтли мало что помнит из той ночи, только то, как проткнул себя мечом на вершине лестницы, желая просто умереть, исчезнуть.       По сей день теперь уже Герцог Дантес не раз думал, что лучше бы в тот день его не спасали, что лучше бы он умер тогда. По крайней мере он бы избежал последовавшие после того дня проблемы, особенно с детьми. Не то что бы Эзтли боялся ответственности, нет. Он готов обеспечивать этих детей до конца жизни, давать им всё, что они только попросят и полную свободу. Ему просто страшно, что его ненависть и отвращение к их матери отобразяться на отношении к ним. Он не хочет уподобиться своему отцу, не хочет быть похожим на собственных родителей. Но всё ухудшало то, что их родила Агнесса. Женщина, которая фактически насиловала его несколько дней по приказу Графини Пауэл, воспользовавшись его больным состоянием. Дети, рождённые путём изнасилования. Обычно это мужчины насилуют женщин, а тут…       Внезапно объявившаяся по делам в замке Дантес в тот период, Драгнилиана стала свидетельницей его самого унизительного положения. И хоть Юному Герцогу было крайне стыдно за это перед подругой и фактически наставницей, он был благодарен, что она прогнала тогда Агнессу и его тётю из Герцогства, а после оставалась рядом пока он окончательно не выздоровел. Однако проблемы только прибавлялись. Через полторы недели к нему заявился Виконт Пьер Шотворд, с требованием взять на себя ответственность. Агнесса была в положении.       Эзтли Дантес согласился. Брак был заключён без всякой помолвки. Герцог просто отправил в дом Шотвордов выкуп за невесту и получил разрешение на брак от Императора за самый краткий срок. Завершил всё обряд бракосочетания в Храме Четырёх Богов, без всяких гостей и родственников. Эзтли отказался проводить свадьбу надлежащим образом, вследствие чего разгорелся огромный скандал с Виконтом Шотвордом, который в итоге был выпроважен подобно Графине Пауэл в будущем.       Слуги держали Агнессу подальше от Герцога по его же приказу. Он не мог спокойно на неё смотреть. Его внутренности выворачивало наизнанку при любом взгляде на неё. Единственное, что послужило причиной его согласия был ребёнок. Ибо в таком случае в будущем ему бы более не пришлось заниматься тем, что у других вызывало удовольствие, а у него лишь отвращение.       И вот, дети появились на свет, Агнесса мертва, он немного подуспокоился от собственных терзаний и Церемония для новорожденных почти позади. Казалось бы, теперь в его жизни должно стать хотя бы немного спокойнее, но…       Взгляд Эзтли упал на чёрную трость с искусными узорами в виде переплетений паучьих лилий и бабочек на серебряном набалдашнике. Эту трость и чек в ателье детской одежды «Сумрачная ночь» на сумму 5 миллиардов золотых ему вчера всучила Драгнилиана под конец истерики со словами: «Если ты хочешь умереть, это твой выбор. Никто не вправе тебя останавливать. Но помни, Смерть не принимает приглашений, она приходит сама.»       Эзтли не совсем понял смысла её слов. Иногда Герцогиня Дарк говорила очень странно и непонятно, чем-то в такие моменты напоминая Астру Кроссман. Но сейчас его мысли были заняты совсем другими размышлениями. То ли выхватить клинок из трости и перерезать себе шею, тем самым избавив себя от всех проблем, в том числе и будущих. То ли перерезать глотку стоящему перед ним Пьеру Шотворду, что уже 10 минут настойчиво трещал о несправедливости по отношению к его дочери и в том, что ему не позволяют увидеть собственных внуков. Правда от последнего проблем только прибавится. — Ваша Светлость, вы меня слышите? — зовёт его басовитым голосом Виконт. — К сожалению, — не отрывая глаз от трости, прислоненной к дивану, ответил Эзтли устало. От такого явного пренебрежения Пьер чуть не задохнулся от возмущения. Он открывал и закрывал рот, не в состоянии подобрать слова, а после будто через силу попытался снова разговорить Герцога. — Ваша Светлость, из глубокого уважения к Вашему роду и Вам, беря во внимание Ваш сложный возраст, я простил Ваше неопытное обращение к моей дочери. Однако Ваше пренебрежение к её смерти и похоронам, после того, как она родила для Вас двух наследников, я не мо… — Что-то я не помню, чтобы просил её об этом, Ваша Милость. Как и то, чтобы насильно затаскивал её в постель, — уже недовольным ломким голосом перебил его Дантес. — Давайте не будем затрагивать тему Вашей личной жизни, — прикрывая лицо одной рукой, сказал мужчина средних лет, Пьер. — Ну почему же? — недоуменно взглянул на него Дантес из-под маски, — Вы же так любите этим заниматься на пару с другими аристократами, — холодно заметил он и подался корпусом чуть вперёд, пытаясь заглянуть в глаза собеседника и тяжело сглатывая внезапно образовавшийся ком в горле, — Только вот, интересовались ли Вы, как моими любовниками и предпочтениями, личной жизнью Вашей уже почившей дочери? — К чему Вы клоните, Ваша Светлость? — возмущённо отпрянул Виконт, приложив правую руку к сердцу, — При всём моём уважении это совершенно необоснованные обвинения! А моя дочь была благовоспитанна и высоконравственна, как и подобает всем незамужним молодым леди! — И Вы даже ни разу не допускаете, что она могла бы изневолить молодого человека по чужому приказу? — как бы незаинтересованно спросил Эзтли, откидываясь на спинку дивана и беря трость в руки. Тем самым пытаясь скрыть дрожь в своих руках. — Что за чушь Вы несёте? Как Вы себе это представляете? Да и кого бы она могла? — уже невольно повышал голос Глава Шотворд. — Меня, к примеру, — бросил юный Герцог, начиная крутить трость в руках и замечая расширившиеся в неверии глаза собеседника. — Неужели Вы думаете, что я в это поверю? Да произойди это с Вами, Вы бы наверняка предпочли сгореть со стыда, чем признаться в подобном. — А с чего Вы решили, что мне ведомо значение таких слов, как стыд и унижение? — сощурился Эзтли, опуская трость ровно между ног, крайне крепко держа её за набалдашник двумя руками. — Вы — мужчина! Вы — аристократ одного из древнейших и сильнейших родов, — припечатал Пьер Шотворд, будто это всё объясняло. — Это единственные Ваши аргументы, Ваша Милость? — приподнял юноша одну бровь в недоумении, что было незаметно под темно-бардовой полумаской. Голос его дальше звучал расхоложенно, — В таком случае я крайне разочарован. Знаете в чём заключается главная проблема большинства аристократов? В том, что они не воспринимают женщин вокруг всерьёз. Считают их неразумными капризными куклами, которые ни на что не способны. — Я повторюсь, но всё же моя дочь никогда бы не смогла совершить что-то подобное! У неё бы даже сил не хватило! — Видимо многие аристократы старшего поколения не особо любят историю. Или же это проблемы с памятью, вызванные в силу возраста, — Эзтли задумчиво прикусил большой палец правой руки, не замечая перчатку. — Да как Вы… — не выдержал мужчина, вскакивая на ноги. — Все почему-то позабыли, кто стоит у истоков нашей Империи, — не обращая на него внимание, продолжал юный Герцог спокойно. Он смотрел прямо в глаза Виконту и казалось, что его абсолютно ничего не тревожило, — Давайте я напомню хотя бы Вам. Империя АуЛикта была основана после Великой Древней Войны пятью людьми: Дамония Лазьер, Хель Блэк, Эржабет Дарк, Реликта Дантес и… Аурелия Сансет. Все пятеро — женщины! — Тогда были совсем другие времена! Прошло уже не одно тысячелетие! Почему Вы сравниваете… — развел Шотворд руками в негодовании. — А нынешняя Герцогиня Дарк для Вас не доказательство того, что женщины способны на большее, чем все привыкли думать? — Да она всего лишь шлюха! — чуть ли не плюясь, вскричал старший собеседник. — Осторожнее со словами, Виконт Шотворд! Вы только что оскорбили Главнокомандующую Восточного региона и Первую Советницу! — с каменным лицом отчеканил Эзтли, голос которого охрип от долгого разговора. Он прислонил трость к дивану и потянулся за графином со стаканом, стоящих на низком столике между ним и собеседником. Вместе с этим кидая быстрый взгляд куда-то за спину оппонента. — Да что Вы… — Женщины могут стать прекрасными соперниками, — нагло перебил Дантес Пьера, не позволяя что-либо толком вставить и как ни в чём не бывало наливая себе воду, — Тем более сейчас, после снятия Его Императорским Величеством запрета для женщин на возможность занимать ответственные и высокие должности. Они могут даже занять место Главы рода. Будете ли Вы также пренебрежительно к ним относится, когда Ваша жена либо отравит Вас, либо проткнет насквозь? — Вы мне угрожаете?! — гневно чуть ли не зашипел Шотворд. Его возмущению и ярости не было предела. Молодой человек с самого начала его прихода демонстратировал хамское поведение. Тот даже не позволил ему взглянуть на внуков, приказав няням их унести. А сейчас он банально не поспевал за ходом мыслей юноши. Он не мог понять, как с темы похорон своей дочери, Агнессы, они умудрились перескочить на его возможное убийство. Пьер в их прошлую встречу, почти 7 месяцев назад во время скандала по поводу свадьбы, удостоверился, что характер Эзтли Дантеса потерпел изменения. Но он никак не думал, что тот научится так виртуозно играться словами. — Ну почему же? Всего лишь предупреждаю. Ведь Вы наверняка предпочтёте сгореть со стыда, чем быть унизительно убитым своей супругой, — младший собеседник спокойно опустошил стакан, временно избавляясь от хрипоты и першения в горле. Это послужило окончательным спусковым крючком для гнева старшего. — Хватит с меня Ваших бредней! Достаточно увиливать от главной темы нашего разговора! Я пришёл сюда дабы восстановить честь своей дочери и увидеть её детей, а не для того, чтобы выслушивать безумную несусветицу от неопытного глупого мальчишки, который прошёлся по рукам неизвестно скольких людей! — Как бы то ни было, вы в любом случае не имеете право поднимать голос на вышестоящего вас по статусу, а тем более на Главу великого и многоуважаемого герцогского рода, который в данный момент по совместительству является и Главнокомандующим Северного войска, — раздался холодный властный голос позади Виконта. Эзтли мог наблюдать, как бледнеет лицо Пьера, как в его карих глазах мелькает страх. — Приветствую Вас, Ваше Императорское Величество! Пусть Бог Солнца освещает Ваш жизненный путь, Бог Смерти долгие годы обходит Вас стороной, Бог Войны сопровождает Вас на поле боя, а Бог Отчаяние заберёт всю Вашу боль и печаль из сердца и души, даруя взамен надежду! — прислонив правую руку к сердцу и слегка наклонившись корпусом вперёд, согласно требуемому этикету поприветствовал Герцог Дантес, появившегося в дверях гостиной уже достаточное количество времени назад, мужчину, который склонил голову в ответ. Шотворд обернулся и как-то сконфуженно повторил приветствие, только склоняясь немного ниже юноши.       Совсем молодой мужчина около 20 лет обвел их оценивающим взглядом бирюзово-голубых глаз. Его вьющиеся длинные блондинистые волосы, что можно было сравнить с золотом, обрамляли лицо и были собраны в тугой низкий хвост. Бело-золотой мундир с голубой лентой идеально сидел на натренированном хорошо сложенном теле. Позади него стояли два рыцаря в немного отличающихся бело-золотых мундирах с мечами наперевес, один из которых держал в руках теплую голубую накидку. Взгляд Императора задержался на бледном лице Эзтли, спрятанной за полумаской, и как-то хмуро взглянул на трость в его руках. — Как давно Вы здесь, Ваше Императорское Величество? — натянув улыбку, поинтересовался Пьер. Ничего не выдавало его поднимающуюся в душе нервозность. Альберт одарил его безразличным взглядом и холодно улыбнулся: — Достаточно давно, чтобы выступить свидетелем вашего оскорбительного поведения по отношению к Герцогу Дантес и моей Первой Советнице. — Ваше Императорское Величество, я признаю, что повёл себя неподобающе! — встревоженно воскликнул мужчина средних лет. Он склонился в низком поклоне и продолжил, осторожно подбирая слова: — Но я осмелюсь попросить Вас проявить ко мне снисхождение и взываю к Вашей справедливости для моей дочери. При всём моём уважении к Его Светлости Дантес и его роду, я не могу закрыть глаза на то, что мою дочь похоронили по Его вине безродной! — Герцог Дантес, Ваша почившая супруга не прошла какой-то пункт в уставе рода? — заинтересованно наблюдая за тем, как Эзтли медленными плавными движениями обходит Виконта и мебель, поинтересовался Альберт. — Так и есть Ваше Императорское Величество. Согласно одному из пунктов, супруга Главы рода должна три года выполнять обязанности Герцогини, прежде чем окончательно в него войти, — устало ответил Дантес, вставая недалеко от Императора и его рыцарей, которые тихо его поприветствовали, на что он кивнул головой. — Ваше Императорское Величество, такого пункта в прошлом не было в уставе! Это говорит о том, что оно было вписано уже после заключения брака! Вероятно, Его Светлость намеренно вписал данный пункт после смерти Агнессы! — от его слов Эзтли сильнее сжал набалдашник трости, а Альберт нахмурился. — Во-первых, примите мои соболезнования вашей утрате. Во-вторых, Герцог ещё в прошлом году упоминал, что собирается внести дополнительные пункты в устав рода касательно получения титула Герцогини супругой Главы и её вхождения в род. В-третьих, откуда вам известно, что раньше такого пункта не было? Что-то я не припоминаю, чтобы заглядывать в устав рода позволялось посторонним людям. Даже если они возможные будущие родственники. — Ваше Императорское Величество, имя моей дочери уже выписано из реестра рода Шотворд, а раз она не вошла в род Дантес, то фактически признаётся похороненной как простолюдинка, — со стекающими по виску каплями пота, жалостливо причитал Пьер, пытаясь уклониться от ответа. Он не завершал поклон, потому что ему не дали разрешение. Осознание, что он ходит по тонкому льду, медленно поглощало его. Мужчина молился, дабы Император не вспомнил о собственном указе. — Какая разница, как именно похоронен человек, если он уже мертв? — прозвучал нежный голос Эзтли, который выбил из колеи всех, кто был в помещении. Юноша уже устал, а слова Виконта всё больше и больше вызывали в нём гнев и раздражение. Ему просто хотелось вышвырнуть их всех из своего замка и запереться в своём кабинете или же в спальне. На его слова Шотворд пораженно вскинул голову, но потом сконфуженно вернулся в исходное положение, заметив недовольный взгляд Альберта Сансета. — Ваша Светлость, как Вы можете говорить подобное? Если бы Ваши родители позволили бы похоронить Вас, как безродного человека, Вы бы не выражались подобным образом, — заметил Пьер, смотря в пол и внутренне раздражаясь на поведение юнца. Он услышал холодный смешок недалеко, прямо перед собой. — Поднимите голову, Ваша Милость. Его Императорское Величество позволяет, не так ли? — Позволяю.       Виконт медленно выпрямился и посмотрел перед собой. В метре от него, всё ещё держа трость, стоял Герцог Дантес с чересчур доброжелательной улыбкой, от которой ему стало не по себе. Чуть позади от него, подобно скале, возвышался Император, что был на голову выше юноши и выглядел на первый взгляд отстраненно. — Я был бы уже мертв и ни как не был бы способен отреагировать на подобное. Однако я прекрасно знаю, что мои родители вырвали б мне сердце и сожгли моё тело, развеяв прах в Храме Бога Отчаяния, — чуть ли не пропел ласково Эзтли, если бы не проблемы с голосом. Он заметил, как нахмурился мужчина перед ним в недоверии и чувствовал напряжённый взгляд Альберта, — Похоже, что моя тётя поведала Вам только раздел о Герцогине. Что ж, так даже лучше. Тем не менее, если Вы ищете виновного, то советую обратиться к Графине Пауэл. Вот у кого Вы должны требовать ответы. А сейчас я попрошу Вас покинуть мой замок и территорию, ибо я устал Вас выслушивать. Уж извините мне моё откровение, но я никогда не умел лгать. В случае если Вы не уйдёте, я буду вынужден выпроводить Вас тем же способом, что и в прошлый раз. Возможно, Вам понравится спуск по лестнице.       Вся речь была произнесена Герцогом с теплой улыбкой и нежным голосом, а последнее предложение — шёпотом и с кристально-голубым блеском в глазах, промелькнувшем сквозь прорези маски. — В-ваша Светлость, Вы… — с непроизвольной дрожью в голосе начал Виконт, но оказался перебит недовольным Императором. — Виконт Шотворд, пора и честь знать, вы так не думаете? — Я… В таком случае, я покидаю Вас, Ваше Императорское Величество и Ваша Светлость Дантес! — с явным нежеланием заканчивать на подобной ноте, через силу произнёс Пьер, кланяясь, и прошёл к выходу из гостиной. Но у самых дверей, около рыцарей, глас Эзтли заставил его приостановиться. — Ваша Милость Шотворд, более можете не приезжать в Герцогство Дантес, ибо встретиться с детьми я Вам не позволю. Когда вырастут, Лукас и Кэйл сами будут решать, поддерживать с Вами родственные отношения или нет.       Пьер ничего не ответил, он гневно поджал губы и ушёл. Рыцари закрыли двери и оставили Герцога Дантеса и Императора одних в комнате. Юноша стоял спиной к правителю, не желая на него смотреть, а тот сжимал и разжимал кулаки. Между ними царила давящая напряжённая тишина. — Давно не виделись, Эзтли, — с трудом проговорил Альберт и сделал пару шагов в направлении друга, с которым не виделся почти полгода. Последний отшатнулся, разворачиваясь. — Соблюдайте дистанцию, Ваше Императорское Величество! — громко произнес Эзтли, медленными шагами, задом наперед, направляясь к окнам, обходя диваны. От его обращения Сансет побледнел, — Я не помню, чтобы приглашал Вас. — Эзтли, прошу, не закрывайся от меня! Я прекрасно осознаю свои ошибки! Дай мне шанс! — надтреснуто и тихо взмолился Альберт. Лицо его выражало сожаление и долю испуга. — Только в том случае, если Вы снимете с меня оковы Солнца! — грубо бросил Дантес, поднимая одну руку и намекая на золотые наручи, что плотно обхватывают его запястья. Сансет нерешительно замер, уставившись на ладонь обтянутую бардовой перчаткой. Вторую он не видел из-за спинки дивана, но предполагал, что она крепко сжимает трость. — Эзтли, пойми, я не могу сделать это сейчас. — Значит все твои слова просто пустой звук! — гневно закричал юноша. Он сорвал с лица полумаску и бросил её об пол, разломив на две половины. — Эзтли, я… — пытался объясниться огорчённый молодой мужчина, но ему не дали продолжить. — «Эзтли, пойми! Эзтли, попытайся меня понять!» Ты только это мне и говоришь! Я пытаюсь тебя понять, войти в твоё положение, но ты хотя бы раз старался понять какого мне? После становления Герцогом, я согласился на добровольное затворничество на своей территории! Из-за тебя, из-за веры в тебя, я дал согласие на запечатывание сил оковами Солнца! Потому что ты пообещал мне снять с меня все навешанные твоим отцом оковы, сразу как станешь Императором! Но прошёл уже год и никаких изменений, ты только и просишь, что подождать и понять! Я устал! Ты знаешь каким беспомощным я себя чувствую? Ты знаешь сколько раз я был на грани смерти из-за наёмников? — покрасневшие глаза Эзтли застилали навернувшиеся слёзы. Голос его охрип от криков, что были пропитаны обидой и болью. Альберт был в смятении. Он никогда не видел своего друга и товарища в таком состоянии и не знал, что ему делать и что сказать. Он никогда не умел успокаивать. — Я признаю, что мне не постичь всего, что ты испытал. Но, Эзтли, я не могу это сделать, пока не разберусь с возможным восстанием аристократов. Ты в курсе всего этого лучше меня. Центральная фракция во главе Маркиза Уолдена требует держать тебя под полным контролем. Он один из тех немногих кто опасается тебя. Пока ты не покидаешь свою территорию, они постепенно теряют свою бдительность, уверенные, что ты находишься под контролем, хоть и большинство аристократов не в курсе всего этого. Да и меня напрягает двойная игра Розалин. — Розалин? Ты серьёзно? — испустил нервный и немного безумный смешок Дантес. Его дыхание было тяжёлым, а по уголкам глаз стекали мелкие жемчужины слёз. Казалось, что он сам не замечал того, что с ним происходило в данный момент. Плечи Сансета едва заметно напряглись от его слов, а брови чуть сдвинулись к переносице, — Розалин всегда ведёт двойную игру! Пора бы уже понять. Она всегда работает на два фронта, но остаётся верной только своей цели. Вряд ли для её планов выгодно смещение тебя с трона. — Я… Понял тебя, — неуверенно ответил Император, взволнованно наблюдая, как Герцог Дантес заходится в кашле. Он боялся подойти, так как ясно осознавал, что после произошедшего между ними 6 месяцев назад, не имеет на это право. В районе живота сжимался неприятный червь отвращения от воспоминаний о том дне, когда он выпил бокал с неизвестным наркотиком и нарушил обещание данное Эзтли, не прикасаться к нему без дозволения. — Уходи, — на грани слышимости раздался хриплый голос юноши, что с трудом выпрямился, сжимая шафт трости двумя руками. Альберту хотелось что-то сказать, чтобы поддержать того, ибо он волновался. Он нерешительно сделал шаг вперёд и слабо поднял руку. Но Эзтли посмотрел на него гневным испепеляющим взглядом. Ему было трудно наблюдать за его таким сломленным и хрупким состоянием, но слов не находилось. Мужчина нервно прикусил нижнюю губу, опустив взгляд в пол. — Подожди ещё один год, тогда я точно уже разберусь со всеми проблемами касаемо восстания и навсегда избавлюсь от оков Солнца, — он хотел добавить «обещаю», но в последний момент передумал. Тяжёлым шагом он направился к выходу и схватился за позолоченную ручку двери, бирюзово-голубые глаза были полны разочарования и сожаления, — Пусть твои сыновья будут благословлены всеми четырьмя Богами-Хранителями! Ты выбрал для них прекрасные имена.       Дверь со стуком закрылась. Будто только и ожидая этого звука, ноги оставшегося юноши подкосились и он упал на колени. Трость выпала из ослабевших рук и упала на дорогой ковралин, чуть откатываясь в сторону. Левая нога отдалась тянущей болью в районе коленной чашечки, но Эзтли не обратил на неё внимание. Глаза его будто остекленели. Он итак чувствовал себя вымотанным, после вчерашней истерики перед Драгнилианой и обморока, а сейчас ему казалось, что недавняя вспышка гнева высосала из него абсолютно все силы и эмоции. Все мысли вылетели из головы, лишь одна настойчиво пульсировала: «Я хочу исчезнуть.»       Раздался тихий шелест штор и в комнату проник лёгкий ветерок. Луч заходящего солнца упал на серебряную ручку трости. Его блеск непроизвольно приковал к себе взгляд стеклянных небесно-голубых глаз. Эзтли не особо задумываясь, что делает, притянул к себе подарок подруги. Он неспешным движением схватился за рукоятку и медленно вытянул из неё клинок. Лезвие стали блестело своей остротой, а мелкая выгравированая надпись едва заметно переливалась. Рождённые на рассвете, удачливые цветы сердца.       Глаза Дантеса снова заблестели от слёз, но они также вернули в них живучесть. В этой короткой фразе был вложен большой смысл. Едва заметная улыбка тронула юношеские уста. «Теперь у меня есть те, кого я должен защищать и растить. Я приложу все силы, чтобы стать хорошим отцом для своих детей.»