There's Money to be Made

Сложно не признавать собственную привлекательность и всеобщую любовь, когда твое лицо украшает гребаный дирижабль, парящий по небу Пилтовера. Но Джейс Талис был в курсе своей физической привлекательности всю свою сознательную жизнь. Можно сказать, в ней было ровно две константы: его маниакальная одержимость найти научный подход к магии и его внешность. От соседских тетушек, треплющих его по щекам и пророчащих сыну Талисов будущее сердцееда, до застенчивых взглядов одноклассниц и одноклассников, посылающих ему воздушные поцелуи. Ах, Джейс. Твоя улыбка, Джейс. Твои прекрасные глаза, Джейс. В подростковом возрасте он начал помогать отцу в кузне, их семейном бизнесе. Джейс относился к делу с ответным теплом, но его голова продолжала витать в облаках: там, где синие руны сплетались в мерцающем хороводе, где снежная буря в один момент сменялась поляной луговых цветов. Но отец, пока он ещё был жив, не давал ему отлынивать, и его мягкое детское тело в подростковом возрасте стало крепким, мышцы — упругими, а округлые щёки сменились идеальными скулами. Ты такой высокий, Джейс. Такие красивые бицепсы, Джейс. Такая сладкая задница, Джейс. В какой-то момент он привык к этому. В конце концов, это даже стало его рутиной. Его внешность всегда нравилась людям, и часто они не оставляли это при себе. В этом не было чего-то плохого. До какого-то момента. Он был старательным учеником, обладал пытливым умом и бесконечной страстью по отношению к науке, к черчению, к инженерии, да к самому прогрессу. Но он не мог не думать, что с основания Пилтовера этот самый прогресс замедлился. Словно учёные продолжали выгребать одну и ту же пустеющую яму, когда рядом был непочатый край для совершенно нового, революционного прорыва. Такого, который перевернул бы игру полностью и поднял Пилтовер на такие высоты, на которых никто никогда не бывал. Магия. Это была магия. Было кощунством не пользоваться её безграничными возможностями. Джейс был наивен, но не был глуп (или хотел так думать). У него действительно сердце идеалиста, как говорила его мать. Джейс не понимал, почему прославленный Город Прогресса замедляет сам себя, отбрасывая магию в запрещённую секцию научных исследований. Он видел, на что способна магия, он знал, как важна она может быть в решающий момент жизни каждого человека. Она спасла его мать от неминуемой гибели в снежной буре, спасла его самого. В его жизни было чудо. Он хотел поделиться чудом с другими. Джейс вообще никогда не был жадным и всегда старался быть в равной степени добрым и внимательным ко всем вокруг себя. Если ему улыбались, он улыбался в ответ. Но он не мог выбрать кого-то самого важного для себя — будь-то предмет влюбленности или просто лучший друг. И если он не мог ответить на чувства другого человека со всем жаром, он просто давал им об этом знать. Он извинялся, конечно, потому что заставлять кого-то страдать от разбитого сердца было ужасно. Но это лучше сделать сразу, прежде, чем эта привязанность укрепится, верно? Он не хотел лгать о том, что у него на сердце. Джейс нравился всем вокруг себя, но никто не мог заставить себя увидеть то, что видел он. Никто не был способен увидеть его мечту, выдержать его интерес. И со временем его внешность начинала действовать в обратную сторону, к его изумлению. Список вежливо отвергнутых им людей становился всё больше и больше. Сначала они извинялись, чувствовали себя неловко, просили его не волноваться. Потом шутили, что невероятный красавчик Джейс Талис достанется только науке. Потом кто-то стал говорить, что Талис мог бы быть и менее самовлюблённым. Менее требовательным. Что Джейс, очевидно, имеет слишком раздутое эго, чтобы выбрать кого-то одного, что ему нравится чувство всеобщего обожания, вот он и ходит один. В общем, друзей со школы у Джейса почти не осталось. К сожалению, это не изменилось с поступлением в Академию. Конечно, вокруг стали появляться люди (и некоторые йордлы на высоких позициях), способные разглядеть за чувственной линией губ и широким размахом плеч блистательный ум, способный к великим свершениям. Так в его жизни появилось одобрение со стороны декана Академии, многоуважаемого и древнего (но немного странного) профессора Хеймердингера, а также появилось финансирование невероятно известного дома Кирамман. И так появилась лучшая подруга, почти младшая сестра, Кейтлин Кирамман. Кейтлин не волновала ни внешность Джейса, ни даже его ум (разве что самую малость), и она не требовала никакого особого отношения, а также в силу возраста не интересовалась его личной жизнью. С Кейтлин можно было быть просто Джейсом. Немного смешным, немного наивным. Вместе они хотели лучшего для Пилтовера. Их мечты казались странными. Джейс и его магия, Кейтлин и желание стать миротворцем, подниматься с самого низа, имея фамилию своего Дома. Но еще с деньгами её семьи можно было проводить собственное подпольное исследование. Возможно, немного несанкционированное и немного небезопасное… И все было хорошо, пока резко не повернулось на сто восемьдесят градусов, когда половина его квартиры буквально взлетела на воздух. Суд, бла-бла-бла... Теперь Джейс может признать, что он, наверное, принял все слишком близко к сердцу. Но иногда ему казалось, что наука и его мечта о магии и были его сердцем. Конечно, он многих любил (свою маму, Кейтлин, Академию, тех немногих друзей, что у него были), у него было много любви для всех вокруг, просто никто не занял... особой позиции. Главного места. Ему как-то сказали, что если ты любишь всех, то не любишь никого. Джейс был не согласен и согласен одновременно. Это все было просто слишком сложно. Даже хекстек был проще. В общем, неудачная попытка уйти из мира, не справившись с эмоциональным напряжением от насильного вывода из мира науки, принесла Джейсу что-то абсолютно новое. Что-то, чего он никогда не ощущал прежде. Его впервые кто-то понял. Кто-то увидел то, что видел он. У этого кого-то были ключи от лаборатории декана и абсолютно безумная идея. Кто-то был готов отправиться вслед за Джейсом в изгнание из Пилтовера... да что там из Пилтовера, из Академии! Поверив в то, во что отказалась верить даже его собственная мать. Кто-то был Виктор. С твердыми т и р, осевшими на языке. Это был мужчина, или скорее, парень, всего на год старше него. Он не обладал и долей всего того, что при рождении досталось Джейсу: ни именем дома, ни финансированием, ни даже здоровьем. Но в глазах Виктора горел огонь, и Джейс сомневался, что видел кого-то хоть на долю столь же целеустремленного. Ни больная нога, ни происхождение из Нижнего города не останавливали Виктора. Джейс видел самого сильного человека в своей жизни, и этот человек видел его. И Джейс должен признаться... В лаборатории Хеймердингера, зависнув под потолком, синий свет хекстека слился с огнем в глазах Виктора. И в сердце Джейса появилось особенное место. Но! Ох, Джейс не мог позволить себе ошибки в этом уравнении. Они с Виктором хотели изменить мир, их мечта не должна была разрушиться из-за его односторонней привязанности, слишком многое было поставлено на карту. Его чувства не должны были все испортить. Виктор всегда оставался профессиональным по отношению к нему, хоть и проявлял большое количество дружелюбия. Но никогда не проявлял интереса к Джейсу в… другом плане. Джейс впервые не мог поверить, что расстроен тем, что его внешность не сработала, и он не привлек внимания мужчины как объект романтического интереса. Но как же Джейс влюблен в Виктора! В его глаза, в его скулы, в его асимметричные родинки, тонкие губы, широкие брови и длинные пальцы. Джейс впервые попал в ловушку, которой был для других. Честно говоря, он просто надеялся, что либо Виктор однажды даст ему хоть один, один маленький намек, либо он никогда не сможет признаться. Потому что сначала они должны были сделать весь мир лучше при помощи хекстека, включая и Пилтовер, и Заун (как узнал Джейс, так жители Нижнего города предпочитают его называть). Так что его маленькая-огромная-внезапная-неуместная любовь могла подождать. А хекстек должен был идти вперед. Семимильными шагами, наверстывая упущенное. Не без осуждения Хеймердингера, они торопили прогресс, разогревая его пламя до алого зарева. Ковать надо было, пока горячо, и они не могли позволить себе той роскоши времени, что имел их многоуважаемый декан. У Джейса не было трехсот лет, чтобы изменить мир. У Виктора могло не быть и пятидесяти. Боль от этой мысли колола сердце Джейса, как тупая игла. У его любви могло не быть времени вообще. Поэтому он задвинул ее в самую дальнюю часть своего мозга. Они будут делать все, что скажет Виктор, будут искать все способы улучшить жизнь людей, и возможно, спасти. Виктора, например. И тогда… тогда, может, время появится. Но взамен прошлых препятствий, жизнь ставила им новые. Новые задачи, новые уравнения, новые системы координат и новые вводные, льющиеся, как из рога изобилия. В какой-то момент Джейсу начало казаться, что уравнения чувств и формулы хекстека не могли сравниться с тем, что он пытался высчитать на бухгалтерских отчетах. Деньги. Все упиралось в деньги. Их никогда не хватало. А если точнее – на первых порах их не было вообще. Несмотря на одобрение исследований хекстека Академией и возвращение Джейса в сан ученого, в первые месяцы Кирамманы сильно урезали ему бюджет. Сама Академия выделяла щедрые гранты, но только тем, кто мог непосредственно принести Совету и городу втрое больше вложенных сумм. У Виктора и Джейса на тот момент не было ни хексврат, ни даже чего-то менее внушительного, чтобы выставить на торги или непосредственно преумножить чьи-либо капиталы. Был только синий свет и немного левитации, а также чертежи, которые все равно мало о чем говорили торговцам и аристократам. Тогда появилась Мел Медарда.