There's Money to be Made

Запах машинного масла и электрического напряжения висел в воздухе лаборатории. Виктор сидел, сгорбившись над очередной гениальной хекстек разработкой (или, по крайней мере, тем, что могло бы ею стать), игнорируя пульсирующую боль в ноге — впрочем, как и всегда. Глазницы уже стали болеть от натирания защитных очков, но он был слишком поглощен работой, чтобы обратить внимание на муки своего бренного тела. Глупого тела. Сверху, над лабораторией, доносились звуки празднования. Очередной гала-вечер, очередной сбор пилтоверских богачей и политиков, натягивающих белозубые улыбки, за которыми барахтаются языки, болтающие сладкие речи, скрывающие гнилую суть этого города. Очередной вечер в лаборатории без Джейса, ведь Джейс — неизменная звезда каждого подобного гала-вечера, развлечение для богатеев, игрушка со светящимися глазами. Всегда добрый, всегда послушный, всегда услужливый. Виктор не испытывал иллюзий по поводу отношения Джейса к подобным мероприятиям. Джейс, конечно, не жаловался, но Виктор знал, что иногда эти бесконечные танцы, рукопожатия и ужимки выматывали даже золотого мальчика Пилтовера. Иной раз, проведя всю ночь в кузнице, занимаясь ковкой особенно сложных деталей, на утро Джейс был куда свежее, чем после подобных вечеров. Но Пилтовер оставался Пилтовером и никогда не спал, деньги лились рекой, сделки заключались, и игра никогда не должна была закончиться. Каждый, конечно, хотел отхватить свой кусок от их гениального детища, от их с Джейсом общей мечты, от магии, подчиненной рукам простого рабочего — хекстека. Круглый голубой сияющий шарик коротнул в руках Виктора, заставив немного отдернуть руку. Он считал себя слишком увлеченным работой, но все его мысли так или иначе возвращались наверх. Туда, где Джейс Талис сияет в белом, красном и золотом, отражаясь в хрустальных бокалах из-под шампанского. Он мог бы быть там с ним. Он — естественная вторая половина хекс-тека, его сооснователь, его второй родитель. Партнер Джейса, равно как и Джейс — партнер Виктора. Виктор старался играть по правилам Пилтовера после того, как переехал из Зауна, ухватившись за возможность обучаться в Академии так, как утопающий хватается за соломинку, он использовал все возможности своего слабого тела и сильного ума, чтобы выкарабкаться из ямы, которую из себя представлял Нижний город. Он не ненавидел его, нет, но был способен понять, что там его ожидают смерть и забвение. Он не хотел ни того, ни другого. Ему нужно было развитие, знание, возможности... возможность спасти себя и спасти других. И так, он был активен на лекциях, игнорировал презрение его однокурсников, участвовал в студенческих конкурсах исследователей и изобретателей, создавал себе имя среди профессоров, даже если не имел к этому имени никакой фамилии, дома или рода. Он был просто Виктор из Нижнего города, доходяга с больной ногой, а стал Виктор, ассистент декана Академии, председателя Совета. И он гордился своими достижениями, но не хотел останавливаться на достигнутом. Он перешагнул возможности своей плоти и своего происхождения, даже если они раз за разом ставили ему палки в колеса, а без палки он больше и не мог передвигаться. Зубы скрипели. Он искал прорыв, напряжение, слишком большое для его костей, искало выхода накопившейся энергии. И судьба буквально впихнула ему в руки Джейса Талиса, воспользовавшись мохнатой лапкой профессора Хеймердингера в качестве посредника. А потом чуть не выплюнула этого Джейса Талиса его же ногами из отсутствующей взорванной стены полуразрушенной квартиры. Но у Виктора были другие планы на этого парня. И вот он здесь, в лаборатории, один. Джейсу он был спасителем (или Джейс таковым его считал), но для Виктора Джейс стал щитом. Больше не было необходимости прыгать выше головы, чтобы приземлиться на слабые кости, пытаясь правильно себя подать перед пилтоверцами, прихорашиваться, чтобы сойти за своего. Ведь так или иначе, он никогда не стал бы одним из них. Слишком много грязи в его легких, слишком много бедности в его памяти. Теперь Джейс мог играть эту роль социальной бабочки, идеально вписывающейся в спектакль, а после приходить в лабораторию, где Виктор всегда ждал его. Чтобы они могли жить по-настоящему, чтобы они могли творить; делать расчеты, чертить схемы, выводить уравнения, собирать механизмы. Так, словно завтра не наступит никогда, словно нет ничего прекраснее, чем измазаться в мелу и мазуте. Виктор мог оставаться в лаборатории, и его мысли были вовлечены только в непрерывное повышение эффективности хекстека, совершенствование роста производительности их творений. Он уже не знал, откуда и кто дает им эти нескончаемые гранты, но любая мысль, любая задумка могла быть воплощена в стенах этой лаборатории, любые материалы и инструменты... Пока Джейс улыбался пилтоверским богатеям там, наверху. Такова была цена прогресса. В конце концов, Джейс всегда вернется к нему, положит руку на плечо и заглянет в схемы, чертежи и механизмы. Разберет и соберет заново, и они найдут способ сделать лучше что угодно — от этого пропащего города и жизней простых людей в нем до самочувствия самого Виктора, даже если его глупое, слабое тело отказывалось это признать. А что было приятнее всего, так это смотреть на плоды их труда. Джейс должен был обладать какой-то врожденной магией помимо аркейна, каким-то особенно хорошо подвешенным языком вкупе с его абсолютно золотым сердцем, отражающимся в схожего оттенка глазах. Он раз за разом умудрялся уговорить этих политиканов и бюрократов, законченных капиталистов, позволить им сделать их изобретения доступнее для людей. Хекстек для рабочих, хекстек для кухарок, для тяжелой и легкой промышленности, хекстек для всех — от мала до велика, главное, чтобы безопасно. Профессор Хеймердингер качал пушистой непропорционально огромной головой, но соглашался с их доводами. Они в свою очередь ночь за ночью искали способы безопасной реализации своих наработок, помимо масштабных проектов по типу хексврат. И тихо, под столом, с одной включенной лампой, как дети, чиркали идеи очистки воздуха и сточных вод Нижнего города. Это, была, наверное, самая невыгодная трата времени для любого пилтоверца. Для любого, кроме Джейса. Джейс слушал все, что говорил Виктор, так, словно он был пророком или ясновидцем, словно из его сухих губ могла исходить исключительная истина в последней инстанции. В этом были свои плюсы и минусы — в наивной доверчивости Джейса. Иногда это заставляло Виктора переживать, как она выглядит там, наверху, в шумном бальном зале после пары бокалов искрящегося шампанского. Виктора иногда умиляла, а иногда злила простота Джейса, в его желании видеть в людях только лучшее, в его неспособности разглядеть ложь или манипуляцию. Может, ему стоило раньше начать задумываться об этом. Но у Виктора и так было много на тарелке: его тело, сдающее свои и без того проседающие позиции, а также нескончаемые эксперименты с хекскором и органикой… Они могли бы спасти миллионы жизней, и его собственную. Более того, они могли бы улучшить это слабое тело. Он бы больше не зависел от трости или костыля, люди бы не смотрели жалостливо ему вслед, и он бы не полагался на помощь Джейса там, где ему не хватало сил. Он мог бы выпрямить спину рядом с Джейсом и, может, утащить его от этого высшего света Пилтовера. Может, он мог бы танцевать… Может, он мог бы не чувствовать вины за свои чувства к Джейсу. Он знал, что если бы он сделал шаг к Джейсу, если бы показал ему свою заинтересованность, Джейс не счёл бы его неподходящим партнером из-за недостатков его костной структуры или слабости его мышц, из-за темных пятен на его легких. Он не мог знать точно, ответил бы Джейс взаимностью, но Виктор не хотел проверять. Он не хотел предлагать Джейсу эту несовершенную форму. Джейс заслуживал лучшего. Партнера, чье тело слушает его. Тело Джейса, похожее на античную статую, соответствовало сиянию его разума. Виктор? Виктор был гораздо, гораздо больше своей немощной плоти. Судьба не была к нему справедлива. Но в чем иначе цель человека в городе Прогресса, чем не в попытках превзойти эти оковы плоти? Но пока... пока он был не готов. Помимо всего прочего... было так много чувств. Джейс был склонен к сентиментальности. Виктора радовало, что он не выражал к нему жалости. Жалость Виктор терпеть не мог. Она была унизительна. Но в остальном? Глаза Джейса становились влажными при любом удобном случае! Для человека его сложения Джейс был переполнен эмоциями. Виктор не хотел допустить того, чтобы они с Джейсом были ближе, чем сейчас,когдаон умрёт. Джейс может пережить смерть друга. Партнера. Но любимого человека? Хочет ли Виктор таких страданий для кого-то, кто занимает так много пространства в его мыслях? Нет, нет, нет. Кто-то скажет, что золотому мальчику Пилтовера не хватает страданий на его веку, как и любому пилтоверцу в целом. Но Джейс не был просто пилтоверцем для Виктора. Джейс был Джейсом. Его Джейсом. И Виктор бы предпочел не продолжать боль своей жизни в своей смерти, передав Джейсу эстафету через свою любовь. Виктор отбросил защитные очки и сжал пальцы на переносице. Любовь?