идольские игрища

«Водяница, лесовица, шальная девица! Отвяжись, откатись, в моём дворе не кажись; тебе тут не век жить, а неделю быть. Ступай в реку глубокую, на осину высокую. Осина трясись, водяница уймись. Я закон принимал, златой крест цаловал; мне с тобой не водиться, не кумиться. Ступай в бор, в чащу, к лесному хозяину, он тебя ждал, на мху постелюшку слал, муравой устилал, в изголовьице колоду клал; с ним тебе спать, а меня крещённого тебе не видать» .

— вам потеху нагоняю, баб роскошных призываю, выходи к нам на гулянии, на секретные русалии, — скоморох в маске козла приплясывал, дополняя свои стихи игрой на домре , чьи струны он задорно пощипывал, как и некоторых молодых девушек, кружащих вокруг, несмотря на свои покрасневшие замерзшие руки в канун Рождества Христова. шаги Ждана вязли в разворошенном санями снегом, промозглый хмурый ветер поддувал в спину, ближе к печи в его доме с одним оком . гусляры и скоморохи без конца пели и танцевали, ярмарка сияла всеми красками опавших осенних листов, хотя те и лежат под снегом уже давным давно, девушки почти в одних платьях, веселые, разгоряченные “священными травами”, присоединялись к танцорам, утягивая за собой совсем мальчиков, бородатых мужей и таких же бородатых стариков. на улице в эту пору нельзя было встретить разве что попа да священника, что, свято чтя свои традиции, прятались в домах, да молились за души грешников, устраивающих “игрища бесовские”. и если уж зашла речь о священниках, то Ждану стоило бы поторопиться, пока его наряд не привлек внимания народа: темная ряса, даже скрытая под шубой, волочилась по снегу, намокая снизу. она почти оставляла за собой след, глашатающий всем о священнике, гуляющем по улице, нарушающем всеобщее веселие своим хмурым лицом. церковь была категорически против этих языческих гуляний, но Ждан, как бы давно он не примкнул к духовенству, не видел в таких празднованиях ничего ужасающего. иногда сами черти тянули его выпить со всеми медовухи, да пуститься в веселые плясания, но священник, конечно же, никогда не поддастся на эти языческие увещевания. дверь заглушила звуки музыки и пений за спиной Ждана, в доме было почти тихо, пахло воском от свечей, да пыльными книгами, на которых сейчас рыжим мягким пузом устроился Ньяль, сонно поглядывая на, по его мнению, гостя в своем доме. в горнице, как и во всей избе было темно, только глаза кота и светили, отражая огни костров, что плясали за окном. Ждан зажег свечи у стола, растопил печь, которую старался надолго не оставлять холодной, чтобы кот не замерз, а несчастье не набрело на дом священника, после чиха животного . Ньяль спрыгнул с книг на пол, стремительно приближаясь к хозяину (каковым кот Ждана не считал), хвост медленно качался из стороны в сторону, пока наглая мордочка тыкалась в чужие замерзшие ноги, путаясь в рясе и оставляя на ней рыжую шерсть, за которую священника не раз ругали. мурлыканье было усладой для ушей Ждана и молитвой для Бога от кота . попрошайка учуял, что Ждан принес для него совсем свежие потроха, а теперь пытался ластиться, чтобы поскорее получить свое лакомство, но на ужин у них обоих сегодня планировался творог и молоко. Ждан сел на лавку у стола, поглядывая в окно, где празднество было в самом разгаре, при чем в буквальном смысле: огни от костров стремились к небесам, а вокруг кружили жены да мужья, весело хохоча, притоптывая и приплясывая в такт музыкантам, ряженым в маски. девушки, что отыгрывали роль русалок, бегали за мужчинами, охотясь за тем, кому в этом году придет несчастье в дом. кот запрыгнул на стол, смотря туда же, куда и Ждан, его хвост медленно елозил по столу, выдавая заинтересованность. — это бесовские игры, Ньяль, я не пущу тебя погулять, иначе подпалишь хвост, али притопчут в своих танцах, да не заметят, — кот мяукнул, тыкаясь мокрым носом во влажные кудри Ждана. — не проси, не проси, не выпущу, знаю я тебя – быстро побежишь просить у соседей косточки, — рыжая мордочка на секунду стала, будто оскорбленной, как бы говоря: не было такого, – но Ждан-то не забудет, как искал это наглое создание всю ночь третьего дня месяца ноября. христианство было принято уже несколько столетий как, но языческие поверья изгнать из русской памяти так легко, как прошлых идолов, было невозможно, поэтому Ждан, как и все, опасался выпускать кота в ночи и дни, когда “нечисть бушевала”, считалось, что те могут увидеть ее. Ждан перевел взгляд на икону и зажмурился, читая небольшую молитву больше для собственного успокоения, чем как обращение к Всевышнему. русалии проходили дважды в год: в канун Рождества и на Ивана Купалу, когда считалось, что русалки выходили в мир людей, играться, прячась среди людей, да воровать тех, кто поддавался их чарам. в этот же день выходили из своих домов ведуньи, проводили обряды, зазывали на них честной народ, а кто в лес с ними уходил, да к водице прогуливался, не возвращался уж. дружили русалки и ведьмы в этот день. да и вся нечисть бушевала в праздники людские, чертово проклятье всех манило на волю: лешии, кикиморы и оборотни, в которых веровать в эти времена уже было не положено, да не выгнать из ума народного эти страхи. тяжесть на душе завязала узелок от предвкушения, что проросло, словно сорняки на ржаном поле, предвкушения недоброго, уж точно не святого снисхождения на голову Ждана. с этими опасениями священник сел на колени перед ликом Божьим, изображенным на иконе, и принялся читать молитвы за души людей, что сейчас проводили игрища неподобные. за молитвами он не замечал времени, они текли из его уст одна за другой, сливаясь в одно монотонное полупение, голова в эти минуты или часы становилась такой пустой, такой легкой, просвященной. Ждана прервал громкий звук бьющегося, а затем протяжное мяуканье. молитву он продолжать не мог, слишком уж распереживавшись за кота, который мог порезаться. глиняный горшок, из которого на ужин они сегодня испили молока, оказался разбит, а кот сидел на столе, готовясь к прыжку вниз – прямо на осколки. Ждан подскочил с отекших колен и в доли секунды оказался рядом с рыжим хулиганом, подхватывая его на плечи. Ньяль прижался влажным носом к его щеке и утробно замурчал, выглядя слишком уж довольным для того, кто планирует остаться без дополнительного ужина за свои проказы. — не стыдно тебе? — Ждан бормотал, аккуратно собирая осколки на ладонь. — надеюсь, к счастью… — реплику прервало уханье, когда священник почувствовал, как на его руке расползается порез, черепушки опять рассыпались по полу, а ладонь прижалась ко рту. кот жалобно мяукнул и потянулся к порезанной руке, сначала тыкаясь в нее головой, а потом, когда Ждан попытался его погладить, облизывая кровавую царапину шершавым языком. после этого Ньяль спрыгнул с плеч, как ни в чем не бывало, усаживаясь на свое место на печи, где он спал вместе с хозяином. Ждан закатил глаза, отправляя в сторону неразумного существа небольшую молитву, и продолжил собирать осколки, которые следовало выкинуть за дверь: не принято, чтобы битая посуда в доме стояла, к неудаче это. за окном все еще бушевали костры, жены да мужья все еще танцевали, выглядя еще более поглощенными бесом, их крики и смех было слышно даже отсюда. Ждан повел плечами и посмотрел на горсть черепков . он не стал накидывать ничего на плечи, лишь просунул ноги в валенки, ему нужно было только открыть дверь и выкинуть осколки куда подальше. Ждан именно это и сделал, его взгляд всего на секунду задержался на девушках-”русалках”, что весело кружили в хороводе, но за эту секунду Ньяль успел прошмыгнуть мимо его ног с громким визгом. кот выбежал на середину дороги и посмотрел на Ждана ожидающим взглядом, прежде чем пуститься по ней во всю мочь, поднимая задними лапами клубы снега. Белая пелена перед глазами была метелью или страхом священник не знал, он сорвался с места сразу, крича в след Ньялю что-то неразборчивое, почти похожее на проклятия, если бы он не был священником. “глупое, глупое маленькое создание” – Ждан сетовал, в такую ночь кота легко могли затоптать, а если думать о самом ужасающем – то и принести в жертву “духам”. снег бил священника по лицу, а тонкая рубаха совершенно не спасала от холода, она уже постепенно леденела, покрываясь корочкой, которую ни одна печь не сможет разморозить, валенки загребали белые комья, портянки промокли насквозь и Ждан уже был уверен в том, что заболеет. Ньяль мелькал где-то впереди, он выделялся бы своей рыжей шерстью, если бы не почти наступившая ночь, лишь огни от костров помогали Ждану ориентироваться в зимней темноте. кот появился в доме у Ждана во второй месяц сбора полыни , это произошло сумбурно и странно, священник даже не понял как стал хозяином Ньяля и как стал сам Ньяль Ньялом, а не просто деревенским котом, что беспризорно гуляет по дорогам, да кур ворует из курятников. как оказалось, Ньяль был совсем не против сна на теплой печи, вкусной трапезы три раза в день, поэтому он быстро стал “домовым котом”, как начали его называть другие священники из духовенства, с любезностью протягивая Ждану некоторые пищевые отходы, которые понравились бы животному. Ждан знал, что слишком трепетно относится к животному: посылает множество молитв Господу за здоровье кота, гораздо больше,чем посылал за свое, делит с ним свою пищу и свою кровать, но и кот отплачивал ему тем же. той же лаской, слегка влажными облизываниями, теплом под боком и постоянным спокойствием, что приносило маленькое создание в доме. Ждан мог даже поклясться, что его здоровье гораздо улучшилось за время, что Ньяль с ним жил, даже сейчас, когда он бежал за несносным котом, в темноте ночи он чувствовал, что царапина, полученная совсем недавно, уже зажила. страх заполз под кожу и свернулся в груди Ждана, словно змея подколодная на теплом камне, нагретом летним солнцем, но в отличие от метафоры, грудь священника заледенела от паники так, что дыхание, до этого выходящее дымом, сейчас перестало выходить из него вообще. Он больше не видел Ньяля в темноте, костры оказались слишком далеко, а непроглядный густой лес, покрытый пухом снега, возвышался прямо перед Жданом, жутко поскрипывая старыми стволами сосен да дубов.