Curare non vult

Лампочка перегорела. Ванитас долго сверлил её взглядом — она, потухшая среди своих здоровых собратьев, серая ворона среди белых голубей. Так не сочетается с мартом, с той порой, когда всё должно расцветать, а не потухать и увядать. Она так напоминала его самого… — Эй, олень, ты меня слушаешь вообще? Данте сдвинул брови на переносицу, чем очень напоминал нахохлившегося филина со своими округлыми чертами лица. — Данте. Ты полчаса капаешь мне на мозги, читаешь нотации и спрашиваешь, сука, одно и то же. Я уже заебался тебе повторять! — Рявкнул больной, подпирая подбородок кулаком. Всю романтику испортил, чёрт ходячий. В них обоих кипит злость. Особенно в Данте. Он — вспыльчивый человек, достаточно, чтобы перевести Ванитаса в коматозное отделение с увечьями тяжёлой степени. Тем не менее Данте иногда шевелит мозгами. Данте — находчивый, и это его главный плюс, который перекрывает большинство минусов. — То есть они опять… — Заткнись, Лысик, je t'en prie. — Не называй меня так! Данте пах внешним миром и излюбленным одеколоном, а ещё своей духотой, которую безропотно приносил в любое помещение. — Но что ты собираешься делать дальше? — Наконец-то звучит вопрос, не идентичный последним сорока. Данте садится по-турецки на его койке, касаясь белоснежных простыней грязными потёртыми туфлями в порванных бахилах. На простыни уже высыхают две серые земляные полоски. Ванитас чахнет на стуле у окна, разморённый грибным дождём. Одна лишь мысль, промелькнувшая и прострелившая душу, приободрила его. — Переезжать. Уголки губ ползут наверх. — Каким хером? Данте тоже не уступает. В груди у Ванитаса почему-то щекочет приятное злорадное чувство — брожение жизни, не дававшее ему до сих пор спрыгнуть в канаву при любом удобном случае. Предвкушение игры на смерть, нетерпеливое покалывание в пальцах! Брожения жизни не бывает у мёртвых, но оно случается даже с теми, кто давно потерял надежду. Он усмехается. Ещё раз. В открытую хохочет, держась за живот. Так искренне, что можно поверить. — Сбегу, естественно! — Он смахивает капли в уголках глаз. — И насколько это возможно? Они оба задумываются. Парень медленно шевелит губами, пробуя на вкус идею: — Мм… проблематично, я полагаю. Я верю в чудеса, знаешь?

Данте начал понимать, кажется, ещё с детства.

Но Данте всё-таки ничего не понял.

Встретив Ванитаса впервые — примерно лет в 7 — он спросил: — Ты чего тут делаешь? — Меня выгнали. — Честно ответили ему. Согбенная фигура на опустевшей остановке под фонарём, разрезающим кромешную ночь. Автобусы в такое время уже не ходили. Ванитас был в лёгкой кофте и вроде бы с подбитым глазом. Данте бы и сейчас не нашёл что сказать в такой ситуации. — А… Когда тебя выгнали? — Вчера. Данте решил присесть рядом — его дома тоже никто не ждал. — Держи. — Он протянул Ванитасу свой шарф, хотя это мало спасало ситуацию.

На улице шёл снег.

Сейчас, спустя 10 лет, Данте не ответил бы на вопрос как Ванитас ещё держится. — Смотрел «Побег из Шоушенка»? В любом случае, mon ami, завещание уже составлено на имя Лысика! Данте попытался не задохнуться от гнева то ли на прозвище, то ли на шутки про смерть. — Ты оху- — Спокойно, спокойно! Не кипятись, — он усмехнулся и выставил вперёд ладони, — для начала, я — Ванитас переместился в вертикальное положение и прошлёпал по палате к Данте. Шёпот на ухо отразился для Данте эхом на всю комнату. У товарища вытянулось лицо. — Ты!.. Ты реально не шутил? Думаешь, они будут искать тебя вечно? — Друг недоверчиво прищурился и скривил губы, как побитый пёс. — Я же говорил, что они довольно… Необычные. Они везде, они повсюду! У них всевидящее око на затылке! Слышал о шести рукопожатиях? А! Ещё, возможно, военная экипировка. Нет, скорее точно военная экипировка! Из-за этого надо скрыться тихо. — Ванитас ухмыльнулся, склонившись к Данте почти нос к носу. — Пока не придумал как. Поможешь? Данте вгляделся в глаза — они блестели синим пламенем, жаждой и томительной усталостью. Под ними залегли тени и мелкие морщинки — природа снисходительно одарила внешность парня стойкостью, а характер — терпением. Он работал как отлаженный механизм, не давая себе продыха и поблажек. Почему-то Данте сомневался, что Ванитас не думал о плане побега. Скорее, он бы думал только о нём. Данте презрительно отклонился назад, опираясь на кровать. — Чего ты хочешь? Ванитас выпрямился. — Проследи за ними. Мне нужна информация. Едва я выйду из больницы, у меня будет всего один шанс длиной в два дня. Необходимо знать всё — куда они ходили, где были в последний момент, их цели, близкие знакомства. — Хорошо. Расплатишься, как сбежишь, придурок. Если сбежит. Это, на самом деле, было меньшее, что Данте мог для него сделать. — А сколько ты будешь в больнице? — Кхм. — Парень потёр переносицу. — Без понятия, на самом деле… За окном дождь кончился. На окне остались капли. Ванитас вздохнул. — От двух дней до пяти. Больше меня не вытерпят. — Выписка через два дня — это невозможно. Особенно по поводу самоубийства. — В прошлом году меня чуть не вышвырнули! Даже угрожали этим! Данте встал и накинул врачебный халат. Он выходил из палаты, и оба знали, что им не нужно ничего говорить на прощание. — Эй, Данте! — Окликнул Ванитас, едва он приоткрыл дверь. — Будь осторожен. Данте кивнул в ответ. На нём был глупый парик и в руках у него была фальшивая документация. Проникнуть в больницу легко, выбраться из неё — ещё легче. Ни о каких пунктах КПП и речи не шло! Данте затерялся во тьме коридора и осторожными тихими шагами пробрался до лестницы. Йоханн стоял на лестничной площадке и в нервной, несвойственной ему манере подзывал Данте, то указывая на выход, то метафорически перерезая ребром ладони горло. Ванитас успел предупредить их о вечернем обходе, поэтому они вовремя выскочили наружу. Что в первый раз, что во второй — кульминацией оставался огромный толстый трёхъярдовый забор. Ни одной шероховатости, ни одного выдвинутого кирпичика, нет ни лазов, ни подкопов — Данте и Йоханн чувствовали себя первооткрывателями. Больница была вылизана, словно Букингемский дворец, и единственное, что выдавало реальность происходящего — топкое болото после недавнего дождя. — Вниз или вверх? — Сомневался Йоханн. — Однозначно второе. Ванитас говорил, что планировка забора уходит ещё на метр под землю. Он достаточно подробно описал схему всего здания, а не одного корпуса, и Данте бы не удивился, будь у того чертежи. Операция «Х» начиналась — придётся предупредить Ришу.

꧁꧂

Ной пялился в стол, словно думал про великий смысл узоров на скатерти. С него станется, но скатерть была слишком старая и привычная, чтоб над ней думать. — Мурр пропал. — Что?! — Ной вскочил из-за стола, чуть не вляпавшись в тарелку овощного рагу и обратив на себя внимание всех участников трапезы. Столовая была освещена в тёплом свете и больше походила на рекламу изысканного чая, чем на их семейный ужин. Учитель любил роскошь: он обставил родовое поместье согласно своим изощрённым фантазиям, да и имел на это полное право наследника. Брат и сестра Де Сад всегда говорили, что у дедушки уютнее, чем в собственной резиденции. Вглядевшись в лицо Доминик с её сдерживаемой улыбкой и озорной смешинкой на радужках, он наконец понял, что это была шутка. — Не смешно. Совсем не смешно! — Впрочем, Ною было не стыдно продолжать громкое праведное возмущение под лёгкий смех сестры. Звонкие постукивания о тарелки стихли: Луи с учителем, которые дотоле разговаривали про новое оборудование в семейной клинике, замолчали и наблюдали за сценой поинтереснее. — Ной сегодня сам не свой. Не заметили? — Доминик обратилась к остальным, указывая на виновника происшествия. Луи задумчиво потёр подбородок. — Волнуешься из-за научной конференции? — Из-за чего? — Ной застыл. — Ясно всё с ним. Вы же тоже замечали, что он слишком спокоен! — Обратилась она к своему дедушке и вновь повернулась к Ною, — у нас, вообще-то, конференция с планами на будущее клиники, где будут присутствовать потенциальные и текущие инвесторы! — Что… когда? Почему я об этом не знал? — Ошарашенно пробормотал Ной. — Потому что мы говорили тебе об этом вчера. И позавчера. А ещё попросили тебя подготовить вступительную речь. — Отозвался Луи, притворяясь недовольным. На самом деле он тоже еле сдерживал улыбку. — И презентацию! — Сестра подтрунивающе подмигнула. Учитель мягко остановил их: — Ладно, хватит уже издеваться. Ной, на твоей почте уже есть вся необходимая информация для конференции. — Ной покрылся стыдливыми пятнами. Угораздило же… — А теперь скажи нам, что с тобой происходит. Ной потупил взгляд, думая над ответом. Естественно, такие формальности, как «не разглашать дела пациента», не мешали ему делиться информацией с семьёй, тем более за столом сейчас сидели два гораздо более опытных врача, чем он. Просто… как к этому вообще подступиться?.. — Ну, у меня есть один пациент, который ведёт себя так, будто… «Будто самоубийство — не его поступок, а что-то отдельное, от него не зависящее» — Будто он случайно оказался в отделении, а не по своей вине. — Что говорит анамнез? — Сразу подключился Луи. — Его родители — учёные на военном полигоне. Жилищные условия в порядке, их семья обеспеченная. Изменения поведения перед критическими ситуациями не было. Говорят, что «не понимают, почему он это делает», но от психдиспансера отказываются… — Критическими ситуациями? — Переспросил Луи. — Он пытался покончить с собой 4 раза. Доми, взявшая канапе с тарелки закусок, застыла с приоткрытым ртом. — Ну да, но он ведёт себя абсолютно нормально! Ужасно нормально. Он меня раздражает. — Ной скорчил угрюмую рожицу. — Что по физическим данным? — Луи очнулся и слегка напрягся. — Недовес. От этого, наверное, низкое давление. Родители сказали, что ни у кого из предков не было гипотонии. — Может ли быть, что у него рас… — Подожди, Луи. Не делай поспешных выводов. — Предупредил его учитель, стуча по столу пальцами в белых перчатках. Учитель всегда выглядел так, будто собирается на королевский раут. — Каким способом он пытался уйти из жизни? — Перерезание вен. — Вспомнил Ной. — Что ты узнал о нём при личной встрече? — Он торгует чаем, возможно ходит на аукционы и хочет стать врачом. Мерный стук пальцев прекратился. Учитель склонил голову в бок и прикрыл рот ладонью. Внезапно от него послышался смех. Заливающийся бархатный смех, что нарастал с каждой секундой. Ной не помнил, чтобы его опекун в принципе когда-то так хохотал, поэтому ему почудилось, что он сказал что-то совершенно глупое. — Луи, — до сих пор посмеиваясь, вдруг обратился мужчина — даю тебе 30 секунд на размышления. Ной — тебе хватит минуты. Ной в панике оглядел такие же непонимающие и беспокойные лица детей Де Сад. Доми вдруг распахнула глаза и щёлкнула пальцами — она не разбиралась в медицинской тематике, но здесь и не нужно было: обычная логика. Сестра поддержала весёлое настроение учителя. Луи крепко зажмурился и потёр виски. Сосредоточившись на своей памяти, через десять секунд он чуть не прокричал «Эврика!». Ной был готов расплакаться. — Дорогой Ной, подумай. Вся суть обычно заключается в последней строчке. — Подсказал учитель. Опять шарады! Спустя столько лет Ной всё ещё еле догадывался, что от него хотели. — Он хочет стать врачом, но что в этом- «…Тогда, что бы ты хотел делать после учёбы?..» «…Я поступлю на врача…» «…Я поступлю…» Не может быть. Вилка крепко зажалась между пальцами. Глаза Ноя заблестели от догадки, и от того, насколько странной и несочетающейся с укладом мира она была. — Он… строил планы. «…А я и не болею…» — Дошло наконец! — Не сдержалась Доминик, откидываясь на стул и съедая фрукты со шпажки. — Он строил планы, — повторил Ной отрешённо. — Но самоубийцы не строят планы. Но почему? — Он с надеждой обратился к учителю и Луи. Луи сочувствующе помотал головой — слишком мало входящих данных. Лицо учителя снова ничего не выражало. — Спасибо, Учитель. Дальше я сам. — Вздохнул Ной, обречённо кивнув. — Теперь он ещё больше будет думать. — Пожаловалась Доми. — Такова его участь. — Признал её дедушка. — Я знаю! — Воскликнул Ной, вновь вспыхивая волнующимся пламенем. В воздухе повис вопрос. — Я назначу для него ЛФК! Луи прыснул, учитель улыбнулся, словно чеширский кот, а Доми не знала эту аббревиатуру. — Лечебная физкультура. — Пояснил для неё Луи, и она многозначно хмыкнула.