Curare non vult

Во вторник с утра он выглядел как настоящий санта-депрессанта. Мало того, что его нервная ипохондрическая психика прислала ему странный сон, где Ной смотрел на его порезы, комментируя то, как забавно он «заболел» (что сподвигло его растереть все шрамы, которые опять закровили), так ещё и встал в шесть утра — за час до будильника. Почему у него стоял будильник в семь утра? Потому что лучше добровольно-принудительно проснуться, чем просто принудительно и от колючих ногтей Жанны, трясущей его за голову и бьющей по щекам при осмотре. Как бы Ванитас её не любил, как бы мило она не выглядела, он же не настолько отчаялся. Руки кололо. Надо было поменять пластыри. То, как порезы выглядели, когда их не скрывали растянутые кофты с длинными рукавами, было поистине достойно хеллоуинских вечеринок. Его беспокойную рутину прервал стук в дверь, когда он как раз закончил чистить зубы. — Ванитас? — Названный парень появился из ванной в новой чёрно-синей кофте, под стать внешности, и джинсах. У Ноя было ощущение, будто Ванитас готов в любое время свалить из больницы. Ной попросил его присесть на койку. — Так, у меня к тебе- — Меня выселяют, да? — Ной хочет возмутиться, что его перебивают, но ошарашенно замолкает. — Что Вы так смотрите, угадал быстро? Давайте документы, я их подпишу. — Бесцветным голосом сказал Ванитас, потянувшись и зевнув. — Эээ… — Вырвалось лаконично у Ноя, кажется, впервые за всю сознательную жизнь, оставив от его красноречивости лишь эхо. — Нет. А надо? Теперь удивлённым казался Ванитас. Ной огляделся и оценил новую обстановку в палате. Французские певицы, значит… — Ты собрался выписываться, но повесил все эти плакаты, перестраивая палату в свою комнату? — Я был готов ко всему. — Заносчиво фыркнул парень и сдул тем самым чёрную прядь на носу. — Даже спрашивать не буду. В общем, я поставил нам с тобой сеанс на сегодня. Ого. Что? — Dis-moi que j’ai mal entendu. — Je dirai pas — Ной хмыкнул. — Bonjour, au fait. Viens à mon bureau dans une heure. Ладно, Ванитас признаёт, что от Ноева французского у него подгибались колени не хуже, чем от низкого давления: произношение чистое, как по учебнику… Но это признание он унесёт с собой в могилу. Удовольствие приносило то, что он в принципе мог поговорить и потренировать в диалоге свой любимый язык. Ноя, едва вышедшего в коридор, ловит задыхающаяся измотанная медсестра в белом переднике с тёмными полосками пыли, заканчивающая, судя по всему ночную смену. Пряди волос неаккуратно выглядывали из простой причёски, а везла она то, что смахивало на уменьшенную копию тележки у бортпроводников. В руке у неё сжимался белый шуршащий пакет. — Господи! Наконец нашла! Я забыла, извините, я так устала! — Ной не понял ровным счётом ничего, её нервное состояние немного выбило из колеи его самого. Когда медсестра продолжала загнанно дышать, ему пришлось схватить её за плечи, перегибаясь над тележкой. — Кхм, спокойнее, мадам, что вы забыли? — От его обращения на её лице расцвела улыбка. — Передать! Тот… из четвёртой, он же ваш пациент? Извините месье, но я слёзно прошу передать ему это. — Она всунула в руки Ноя пакет. — Простите! Прошу, пожалуйста, спасите меня, иначе я ничего не успею! — Хорошо, мадам, прошу, дышите! — Ной растерянно помахал руками, звеня тем, что было внутри передачи. Когда Ной вернулся в палату Ванитаса, застав его в позе звёздочки на постели, оба выглядели весьма растерянно. — Это тебе. Ванитас скомканно привстал, отобрав подарок. Ясность пришла сразу. Он открыл пакет и с широкой улыбкой показал зелёный чай, покрутил его, словно на рекламном показе. Ной… он недоумённо поморгал. Его шестерёнки в мозгу медленно закрутились. «Я не мог это выдумать» — Ной откланялся в свой кабинет, снова погружаясь в чертоги разума. — «У Ванитаса явно на этом счету что-то есть. Хотя, пока рано говорить» «Не мог же?» Ванитас спустя пару минут вдупления в закрытую дверь осознал, что в пакете был не только чай. Его рука вытянул стеклянный… заварной чайник. Тяжёлая мысленная нагрузка спала, когда он поставил его на прикроватную тумбочку. Чайник можно было продать, только кому в этой дыре он понадобится?..

꧁꧂

Через час Ванитас покорно шлёпал по светло-зелёному коридору с вырвиглазными детскими рисунками на стенах. Солнце со страшной улыбчивой гримассой и припиской «витамин D3» напоминало, что в их дождливом городе оно до сих пор существовало; хотя Ванитасу это скорее напомнило развешанные портреты на похоронном марше: «светлая память тому солнцу, которое вы, вампиры, видали раз в два года». Сегодня, как нетрудно было догадаться, шёл поганый ливень, портящий оптимистичность больных. Его чёрные сланцы чуть не слетели раза два, а выглядел он немногим бодрее утопленника. Чёрные зрачки собрали концентрат гравитации и прожигали под собой любых нарисованных котят, зайчиков и прочий зверинец; он даже усмехнулся, осознав, что его раздражали такие мелочи. От его палаты до кабинета психотерапевта нужно было преодолеть всё отделение, и раньше, лет пять назад, это давалось с огромным трудом. Из-за неприязни. Коридор сгущался и сузился до редких скамеек, на каждой из которых Ванитас успел провести тест-драйв во время головокружения и сводящего беспокойства в желудке, потому что ходить к психотерапевту ему поначалу не нравилось. «Нарисуйте свой страх». «Заполните тест». «Что вы видите на этой картинке?». Ему понравилось тогда, когда он повзрослел и перестал разделять взрослых и детей. Все были людьми — более умными, более тупыми. Каждый считался тем, кого можно либо слушать, либо не слушать, независимо от статуса, должности и прочих качеств социального окружения. Как только эта мысль укоренилась в его незрелом мозге, он перестал задыхаться перед приёмом, боясь, что ему вновь выпишут сильные колёса с непредсказуемой побочной реакцией, потому что он облажался и сказал что-то не так. Его невозмутимость в принципе росла по экспоненте прочитанных книг и статей. Примерно с третьего попадания сюда, Ванитас походы к психотерапевту полюбил. Но тут уже психотерапевты его возненавидили и открещивались от него, как от дьявола, как минимум потому, что к концу сеанса он знал о них больше, чем они о нём. — Месье Ной! Док! Вы не поверите! — Закричал Ванитас, вламываясь в кабинет с ноги, и получая мгновенную карму, кряхтя от боли в колене. Его понурое настроение мигом сменилось предвкушением, которое заставило Ноя слегка вздрогнуть, взвякнув изысканным сервизом, и пролив пару капель на документы, которые он заполнял. У Ноя, глядя на эту картину, под скулами заиграли желваки, но когда он поднял взгляд на пациента, то смог лишь усмехнуться. Эта усмешка слегка сбила жизнерадостный настрой другого. — Чего эт Вы? — Ной указал на зеркало у входа, не сумев сдержать подстёбывающую улыбку. — Забейте. — Его гнездо на голове торчало во все стороны. Чёрт, он забыл тупую шутку, которую придумал! — Ладно, давай начинать. Твой чай скоро принесут. — С грустным вздохом Ванитас смирился, что второй раз покопаться в чужих документах не дадут. Ной так же, как и в прошлый раз, пригласил Ванитаса присесть, неотрывно глазея на него, и второго такое прицельное внимание чуточку разозлило. — Откуда у тебя эта серёжка? — Внезапно спросил терапевт, указывая на золотые часы с голубым песком и синим висящим камнем. Воспоминания и сильные эмоции имели свойство стираться из памяти, поэтому Ванитас не ощутил той липкой темноты, которая подкралась в предыдущий раз от вопроса с подвохом. Не терять бдительность! Ему нужно было быть аккуратнее со словами и с действиями, но как это сделать? Как косить под здорового и под больного одновременно? Он не Билли Милиган, чтобы раздваивать сознание и так быстро менять позиции. «В прошлом такой дилеммы не возникало» — с недовольством заметил Ванитас, однако на губах у него заиграла лёгкая радость. Но правдивый ответ на этот вопрос казался не тем, из-за чего Ной мог к нему прикопаться. — Мы нашли её с одним моим другом — Данте, но я почти не помню как. — Нашли на- — Аукционе, конечно же! Не с земли же. — Ной кивнул и мысленно записал эти детали в голове. — А какие у тебя отношения с другом? — Знаете, док, мне кажется, он хочет меня бросить. — Ванитас выдержал драматичную паузу под напором недоумённого фиалкового поля, которое было полностью обращено к нему, и взмахнул руками. — Он не передал мне конфеты, которые я просил. — Ванитасу не хватало лишь скупой слезы на щеке. Ной не знал, как продолжить эту тему. Пока Ванитас филигранно размазался на подлокотниках с прикрытыми веками, Ной признал, что сбор информации об этом парне, словам которого доверять полностью нельзя, пройдёт нормально лишь с помощью уловок, хитростей и некоторых приёмов, о которых Ной догадывался в теории, но не проверял на практике. «Если отбросить всё, что он говорил…» Ной видел такие глаза, как у Ванитаса, раньше — где-то на далёкой врачебной службе, когда они с Луи посещали приют и педиатрическую практику. Нет, не конкретно похожие, а скорее ту концепцию, которая в них спрятана. Во-первых — живость. В подобных радужках всегда скрывалось нечто большее. Тройное дно и вселенская философия. Ной почему-то уверен, что если заведёт размышления «о высоком», то у Ванитаса на любое высказывание найдётся своё мнение, хоть он это вряд ли покажет. В этом смысле он был похож на Луи. Во-вторых — намерение. Решительность, которая возгорает перед тем, как этот парень что-то придумывает, к несчастью окружающих. «Худой. Одежда висит. На грани истощения» «Порезы на руках, как написано в деле. Скрывает за кофтами» «Прямая осанка. Горделивый вид» Стоп. Последнее не складывалось. Самоубийцы, если обозначить их в общую категорию, могли быть причислены к двум типам — те, кто это полностью скрывает, либо те, кто открыто это показывает. Возможно, Ной судил довольно примитивно, но сложное всегда стремится к простому. Ванитас скорее относился к первому типу. — Я назначу тебе анализ на серотонин и на кортизол. — От мысли о том, что придётся сдавать кровь, Ванитас сдерживал нервную реакцию. Не самая приятная процедура, когда её проводят на тебе насильно, а не в целях интимных игр. — Скорее всего, тебя уже спрашивали, но всё же, кто-нибудь в твоей семье оканчивал жизнь по своей вине? Может, бабушки, дедушки? — Не-а. Понятия он не имел на самом деле. Ванитас по фенотипическим признакам был практически… здоров. Значит, если проблема не в генотипе, то остаётся уязвимый эндофенотип. Ной перенёсся в то время, когда заучивал всю эту систему будучи студентом. Уровень серотонина скажет, есть ли гиперактивность катехоламиновой системы — избыточный уровень гормонов «счастья», если они перестали ощущаться. Уровень кортизола подтвердит уровень стресса. Но проблемы в префронтальной коре не возникают просто так. Если Ванитас не соврал про наследственность, то Ной начнёт искать у него травмирующий опыт в прошлом. — У тебя такое лицо, будто ты пытаешься использовать телекинез. — Ванитас осклабился. — Предыдущие врачи не делали тебе эти анализы? — Делали. — И? — Вы думаете, мне сказали результаты? На лбу Ноя появились морщинки. В мед. заключении, которое досталось по надобности из нижнего ящика, результаты точно таких же исследований показывали отклонение в пределах нормы. Да как так-то? Когда Ванитас потянулся посмотреть, перелезая через стол, Ной предупреждающе выставил руку, чтобы дать ему щелбан, всё ещё просматривая. — Ты ел сегодня? — Ещё нет. — Отлично, значит сразу после сеанса пойдёшь сдавать. Ванитас хотел обречённо опустить голову. Как бессердечно! Оставить его без чая! — У тебя бывают приступы тревоги или апатии, например, перед сном? — Продолжил Ной, сомкнув пальцы на столе, и выглядя при этом, как важный бизнесмен в своей яхонтовой рубашке и без белого халата, покорно висящего на спинке стула. Его предплечья были оголены и Ванитасу стало любопытно поглазеть на смуглую кожу, из которой выглядывали зеленоватые вены. Жутко некомфортно без привычных перчаток. — Нет, доктор, я сплю как младенец, а когда не сплю, занимаюсь более весомыми вещами, чем предаваться унынию и тревоге. — Полуправда. «Верить ему или нет?» — Какими, например? — Книги читаю. Учусь. Информация про колледж есть в личном деле. — На кого ты учишься? — Ной не отвлекся на медсестру, приоткрывшую дверь и поставившую чашку чая, зато заметил, как Ванитас напрягся, услышав позади себя шаги. Врач перехватил чашку и отодвинул её к себе поближе, чтобы нерадивый пациент случайно не испортил себе анализ крови. — Это тоже есть в личном деле. — J’aimerais que vous me le disiez — Это бессмысленно. И никак не имеет отношения к психологической помощи. — Хорошо. Тогда что бы ты хотел делать после учёбы? — Я поступлю на врача. — Весь его вид вдруг полыхнул уверенностью, которая обрушилась на психиатра волной. Ной попытался это переварить, чтобы с его губ не слетело неуместное «чё». Это объясняло страсть, с которой он ринулся к старым учебникам из меда. Из каждой фразы Ванитаса, хоть сам он вряд ли об этом подозревал, позволено было составлять целую предысторию догадок и фактов. Но что-то тут не вязалось. Всё было бы отлично, если бы он говорил о здоровом человеке, а не о том, кто одной ногой наступил на свою могилу. Где-то ощущалось метафизическое противоречие, словно бы Ною предстояло в это конкретно вмешаться, чтобы осознать. Разобрать. Расчленить. — Доктор, наш сеанс закончен. Я могу идти? — Ванитас поднялся со стула, не давая и шанса, чтобы ему что-то запретили. Он окинул Ноя пытливым взглядом и к досаде ощутил, как стала кружиться голова. Таблетки помогли, но вчера он не принял, чтобы сохранить один образец и придержать на чёрный день. Его нетерпеливость исходила оттого, что он вновь взболтнул лишнего, подвергнув себя опасности. Это знание усугубило излом бровей и опустило ему кончики губ.

꧁꧂

Очередь на сдачу крови движется. — Альберт, блять! — Срываясь, кричит Ванитас, вырывая чайный пакетик прямо из рук растерянного мальчика двенадцати лет. Пакетик падает на грязный пол и провожается скорбным почтением со стороны второго. — Сколько раз я тебе советовал не пить эту дрянь?! — Блеснувшие синим софитом, его волосы вздымаются как у взъерошенного птенца, и несчастному Альберту кажется, будто они опутают его лианами и в конце концов задушат. — Ванитас! — Юный, тонкий голос набирается смелости, а маленькие кулаки сжимаются до красна. Ещё шаг — и они столкнутся лбами. — Ты уже всё отделение с этим замучал! Они стоят в отдалении, но очередь пациентов всё равно косится на них с замешательством. — И поэтому наше отделение не перевели в инфекционку. Так что тебе, сопляк, меня ещё поблагодарить надо! — Заключает Ванитас, скрещивая на груди и отворачивая голову. — Этот чай гораздо вкуснее! И тут Ванитас взрывается. — Чай?! Этот «чай»? — Восклицает он, нависая над мальчиком и заставляя его задуматься, надо было ли вообще встревать с ним в диалог. — Это же полная химоза! Как ты пьёшь эту блевотину с нитратами и канцерогенами, причём с таким наслаждением, будто тебе дают свежие эклеры в придачу?! Если бы Альберт знал, что такое эклеры, он бы всё равно смущённо промолчал. — Но у меня нет другого! Недолго думая, Ванитас закатывает глаза и достаёт из кармана парочку пакетиков. Парень отбирает их и уносит ноги, сдерживая слёзы на покрасневшем лице. — Чезаре, — подзывает медсестра следующего страдальца из процедурного кабинета. «Мало времени!» — Вспоминает Ванитас, осознавая, что у него только что забрали его спасение от обморока, который точно ждёт его, если он сейчас сдаст три шприца крови из вены. Он бежит к себе в палату, находит там злополучный пакистанский чай и несётся к ресепшену, потому что ординаторская как назло закрыта на ключ, а чайник есть лишь в двух местах отделения. — Лука. — Как-то слишком быстро издаётся из кабинета! — Твою мать! — Ванитас в бессилии смотрит на синюю подсветку и закипающую воду. Плевать он хотел на чистоту анализов, если он их не переживёт! Спустя две минуты, за которые он успевает помолиться обрывками и перекрестить кружку, щелчок так и не издаётся. — Ванитас. — Роковое слово слетает с уст медсестры и он шипит на этого бессердечного металлического предателя, оставляя закипать дальше. Он не растягивает время, не семенит до двери — будто время сэкономленное до процедуры ему как-то поможет. Его встречает белоснежное стерильное помещение, ненавистное каждой клеточкой его повреждённого тела, и он с трауром садится на ледяную кушетку, следя за Вероникой, распаковывающей из шкафа в противоположном углу новую вакуумную пробирку. От Вероники, вопреки всему операционному кошмару, несёт календулой — единственный запах, от которого ему не сводит желудок. — Ванитас, ты знаешь что делать. Ложись и, ради бога, отвернись, итак день ни к чёрту. — Моя дорогая Вероника, откуда же я знаю, что, пока я не смотрю, вы, милейшая, не собираетесь из системы выпить мою кровь, как самый очаровательный вампир? — Ванитас игриво ухмыляется, пряча за спиной подрагивающие от холода пальцы. — В прошлый раз ты закричал, когда я ещё не успела проколоть вену. Спустя 5 минут на всю палату раздался звонкий исступлённый вопль, после которого всё стихло. Вероника с ужасом пыталась восстановить дыхание, но продолжала процедуру как по методичке. Колоть было почти некуда, запястья, словно изрезанные рубцом, сливались в сплошное месиво. Она пялилась не на вены, а на закатанные рукава юноши, чтобы успокоиться, и с облегчением бы отвела взгляд вообще, а вместе с ним и душу, но вряд ли было бы профессионально брать анализы не глядя. — Ванитас, если тебе нужно будет с кем-то по- А Ванитасу было немного не до перерезанных вен, у него кружилась голова и пришлось раскусить себе щёку, чтобы не застонать от бессилия. Конца фразы медсестры он так и не расслышал, но в обморок падать не собирался. Он не хочет проигрывать. Не сейчас. — Вероника, всё в порядке, честно. — Вымолвил он чисто механически, когда его кожа по цвету совсем слилась с кабинетом. Он перевернулся на бок, как бы пытаясь встать, но на самом деле выигрывая себе фору в несколько секунд, чтобы глупое неповоротливое сердце вновь набатом застучало в ушах. Ванитас встал и, опираясь о стену, более-менее бодро доковылял до выхода. Окинув его недоверчивым взглядом, женщина спросила: — Точно? Ты дойдёшь до палаты? — Дойду. Его хватило на 50 метров коридора. Заплутав за очередным поворотом в лёгком беспамятстве, он стал медленно крениться на бок с неимоверной слабостью во всех конечностях. Руки, тянувшиеся к твёрдой опоре, безвольно опустились. Он совершенно не беспокоился о гостеприимстве, которое окажет ему холодный синий кафель, когда он расшибёт голову о какой-то плинтус. Он нелепо ткнулся носом в мягкую стену, обклеенную льном и запахом ванильного молока. Стена почему-то обхватила его обеими руками и крепко удержала. Ной, который вышел на осмотр после 5-минутки, слегка прихуел. Ванитаса пришлось тащить до ближайшего диванчика. Также пришлось сбегать за нашатырём и цитрамоном, не поднимая на шум медперсонал. Врач продолжал излучать беспокойство, даже когда сознание парня перестало проделывать финты и вертеть мир словно вертель с мясом. Такое пристальное внимание к его персоне в конце концов надоело. — Да в норме я! Спасибо. — Буркнул он Ною в лицо и педиатр, ранее стоявший над душой, приземлился рядом на софу. — Таблетки не помогают? — Помогают. Ной приподнял бровь. «Док, пожалуйста, сделайте вид будто всё нормально и идите своей дорогой» «Док, я сотворил хуйню, признаюсь» «Это вообще не ваше дело» «Я эту таблетку как сокровище берёг…» Ни один из вариантов ответа, если честно, не подошёл. — Я забыл. О, божье провидение! О, человеческий мозг, как же преклоняемся мы твоим задумкам! Ной недоверчиво оглянул его скрюченную позу, заваленную в бок. — Я не поверил тебе, если что. — Это твои проблемы. Наглость Ванитаса иногда… вымораживала. — Я вернусь в палату. — Говорит парень твёрдо, медленно принимая вертикальное положение. Его волосы тянутся за ним плетью, шуршит чёрная обивка. — Ты пропустил завтрак. — Завтрак пропустили все, кто сдавал кровь. — Тогда считай, что тебе повезло. — Ной выуживает из кармана приоткрытого медицинского халата сырок в блестящей обёртке и подаёт застывшему парню. «Антропометрические данные. Возраст: 17 лет. Рост: 176 см. Масса тела: 51 кг. Динамика состояния: осмотрен в пределах палаты, посещает процедуры, следует рекомендациям, в беседы вступает охотно. В психическом статусе нет существенных изменений. Патологий не выявлено. Настроение хорошее, эмоциональный фон стабилен. Отмечается улучшенное самочувствие…» Ванитас вылупливает глаза, затем ушло усмехается, выхватывает сырок со скоростью света и бодро уходит прочь. «4 вызова скорой. 4 попытки покончить с собой. Отказ от госпитализации. По сведениям участкого врача — пациент в абсолютной норме» Ной, читая его медкарту вечером, чуть не сошёл с ума.