Curare non vult

Ванитас хлопнул себя по груди почти истерически, не давая себе вдохнуть и выбивая последние остатки здравого смысла, в надежде, что это глупое сердце снова начнёт биться. И желательно побыстрее, потому что если он опять упадёт в обморок, его с низким давлением поставят на учёт и окончательно подпишут смертный приговор с надписью «гипотония». Он сморщился, потому что, блять, больновато со всей дури себя по груди лупасить, но старания того стоили: дрожь в коленях и пальцах ушла, и, естественно, это не значило, что он каким-то чудом поднял давление, но хотя бы нашёл силы быстро встать и схватить кружку с заранее заготовленным чайным пакетиком. Кружка была серая, ужасно скучная — такая, будто не из дома принёс, а в больнице же и стырил. Его шаги тихими следами пронеслись по извитому коридору — сейчас день и не нужно держать себя с такой учтивостью, но привычка ходить тихой сапой была тем, что не выскрести из него на смертном одре. Пробравшись в ординаторскую, он обнаружил на одиноко-стоящем железном столике, рядом с диванами для ожидания (или хер пойми зачем они ещё тут нужны), чайник. Чайник новый, как и всё тут, запущенное работать после глобального ремонта какие-то два года назад. Ванитас щёлкнул кнопкой, не удосужившись даже проверить, есть ли в чайнике вода — а она была, ибо, опять же, за хорошую зарплату в красивой обстановке здешние врачи позволяли себе проблески заботы о пациентах. Ладно, забота была конкретно о Ванитасе, который имел наглость и смелость ходить в ординаторскую и тусоваться около неё сутками. Он плюхнулся на роскошный диванчик с твёрдой обивкой, чтобы окончательно не свалиться. Родная надпись над длинным дубовым столом гласила «Психотерапевтическое отделение». По обычаю, за ресепшеном находились всякие важные особы в халатах, но завтра суббота, выходной — на посту вечером лишь медсёстры, а от скуки парень хотел выть. Ванитас хмуро подумал, что был здесь, кажись, всю жизнь, и будет дальше, если всё-таки не закончит, как планировал, самоубийством. Кожные покровы, в основном лицо и несуразно дрожащие пальцы, которые и так по натуре бледные, теперь и вовсе превращались в цвет бывалого трупа, будто с хлоркой постирали. Ванитас на подкашивающихся ногах подошёл к своеобразной ланч зоне и полоснул кипятком из вскипевшего чайника. Спустя пару секунд он зажмурился от крепкого вкуса приторной чёрной блевотины. Спасибо родителям, как говорится, мой любимый. А то, что ему не положили его по-настоящему любимый зелёный — даже самый дешёвый — чай, было почти обидно. Но ждать от них таких сюрпризов — бессмысленно. Сахар он в разбавленный чифирь не положил, до сих пор вспоминая ту историю 2 года назад, в его далёкие 15 лет, когда медсестра сделала укол, который абсолютно точно понижал давление. Ванитасу ещё никогда в жизни не казалось, что он так близко к своим похоронам. Она вытащила его из процедурного кабинета, усадила за ординаторский стол, и пережала предплечье парня тонометром, хотя Ванитас уже падал даже в положении сидя и не раз говорил, что давление у него явно снижено. Из-за паники Жанна ещё умудрилась упрекнуть его, чтобы не шевелился. 70 на 40 значило, что он либо откинется сейчас, либо всё ещё откинется, но на спинку стула. С её стороны была оказана невозможная щедрость, ибо она сдвинула стулья и позволила ему лечь на бок, а потом стала тыкать в нос нашатырём, и Ванитас в гробу видал — а вернее, почти видал — такую комедию. Медсестра снова удивила своей заботливостью, когда, проводив пациента до его извечной палаты номер четыре, предложила сделать бесплатный чай в этой ужасной серой кружке. Этот чай Ванитас потом цедил целых три часа, потому что, блять, ну понятно, что за него перепугались, но кто добавляет в чай четыре столовые ложки сахара. Так Ванитасу и перебило желание от сладкого чая уйти в сахарную кому. Он усмехнулся, подумав, что Жанна с тех пор так и не изменилась, хотя всякому врачу этой больницы он уже успел надоесть. Завсегдатай — говорили они. Ванитас неохотно переставлял ноги в слетающих чёрных сланцах, осматривая картину, которая стала ему вторым родным домом. Зато ему позволено бродить здесь без надзора, торговать кофе в качестве хобби, да и вообще мозолить глаза врачей своим видом. Его снова упекли сюда на скорой, и, кажется, те же люди, с которыми он успел познакомиться в прошлый раз. Он протопал до своей одиночной палаты, зарывшись в выкрахмаленное одеяло с носом. Интерьер палаты никогда не менялся: кровать у противоположной от двери стены, напротив неё — чёрный телевизор, по бокам тумбочки, сейчас битком забиты всякой дребеденью, которую Ванитас собрал ещё до того, как попытался… Его руки покрыло мифической болью и он прижал их ближе к груди. Обычно он просиживал время за квадратными гранитным столиком у окна с двумя стульями, залипая в ноутбуке, потому что полежать ему и ночью хватало. Хотелось что-то делать. Прогуляться. Подышать воздухом. Но уж точно не скучать в тухлом одиночестве за очередным французским романом от нечего делать. Найти кого-то адекватного и тем более завести к себе в логово не стоило усилий. Из плюсов — у него был личный душ. В окне повисла огромная жирная туча, определяющая его пасмурное настроение. Но где-то там, за ней и за этими скучными зданиями, скрывалось ясное небо. А там и до Франции недалеко. «Ага, пустят меня ещё во Францию. Размечтался» Дверь внезапно открылась, заставив Ванитаса хмуро выглянуть из постельного убежища. — Я принёс медикаменты! Ах да. Один единственный нонсенс с фиолетовыми глазами, который появился со вчерашнего дня, и которого Ванитас с прошлой ремиссии совершенно не помнил. А потому что его и не было. Здесь. Никогда. — Вы таскаете мне медикаменты? Это не ваша задача. Да такой задачи вообще нет, и даже если вы здесь новенький, то знайте: пациенты сами выходят за своими таблетками. — Ванитас фыркнул и повернул голову к окну. Незнакомца — Ноя — как говорил бейдж — хотелось рассматривать как любопытный биологический феномен в микроскопе. Вот только с новенькими всегда сложно: думают, что Ванитаса можно вылечить, а ещё хуже, что он какой-то ебанутый, раз пытается столько раз убиться об любую стенку. — Я знаю. — Ной де Сад не оставил попытки завлечь его своим дружелюбием и добрым прищуром. Не подействует, чувак. Кстати, достаточно молодой. Скорее всего, он после ординатуры сразу побежал работать. Такие как он заключают с больницей контракт ещё в универе, не столько чтобы оплатить учёбу, а скорее обеспечить себе рабочее место. Ванитас не знал — так говорила его интуиция, или он считал это в каких-то движениях Ноя, сквозивших прилежным учеником. Например: абсолютно всегда опрятный вид. Хоть парень его и видел второй раз в жизни, он не сомневался, что молодой врач такой всегда. Медицинские перчатки наготове, галстук туго завязан, рубашка заправлена. Ванитас хотел проверить, как Ной поведёт себя, когда пациент подопрёт дверь стулом — сломает дверь, начнёт допрашивать или ругать… эта мелочь была своеобразным вступительным тестом его авторской методики для всех новых врачей. — Je sAiS — пробурчал Ванитас, смешно передразнивая врача. Обычно окружающие не обращали на это внимания, не разбирая его слов. — O, viens du France? — Ванитас отвёл взгляд от окна и вылупился на Ноя. — Non. Je parle français. Mais je ne m’attendais pas à ce que vous le connaissiez. — Mon nom de famille est de Sade. Est-ce si difficile à comprendre? — Ванитас фыркнул, а Ной довольно усмехнулся. — Но откуда ты его знаешь, если ты не из Франции? — Потому что. Это ведь не допрос? — Pourquoi pas? Я твой курирующий врач-педиатр и психотерапевт. Возможно, когда-то ты захочешь мне рассказать. — Ванитас второй раз ошалевши застыл. — Сколько тебе, мать его, лет? — Ты, видимо, не желаешь относиться ко мне с уважением. — Ной нахмурился, сбив этим свою маску милого врача. — Мне 26, — Лицо Ванитаса победно засияло: угадал. — И я принёс тебе таблетки, потому что, как мне сказала Жанна, каждый раз, когда ты выходишь из палаты, ты умудряешься торговать табаком. — Парня будто полоснули холодной водой. — Эй! Это… Жанна, да… Ну почему у таких красавиц никогда не хватает чувства такта? — Он обречённо откинулся на спинку кровати, потирая лоб рукой. — Если я покаюсь, я получу амнистию? — Ной выгнул бровь. — Хэй, я этот… душевнобольной! Да! Нельзя меня трогать! Вопреки словам, извиниться Ванитас даже не пытался, со скрытой ухмылкой наблюдая театр, который только что развернул. — И что же с тобой тогда делать? — Холить и лелеять! Или, лучше, оставить в покое, ведь это единственное хобби, которое даёт мне надежду на жизнь… Ной скурпулёзно оглядывал короля драмы. — Хорошие мальчики не курят сигареты в палате. И не продают их. — Хорошие мальчики не лежат в этом отделении. — пожал плечами Ванитас, взяв с тумбы пакет молочного коктейля. — И вообще, зря наговариваешь. Тренера не играют, а я не курю. — Рад слышать. Я ещё не до конца ознакомился со всеми твоими анализами и картой пациента, потому что основное обследование и терапия начнётся в понедель- — Да-да, док, я знаю, представьте? Вы же точно успели прочитать в деле, что это рецидив. Так вот, за рекордные 10 месяцев, пока меня тут не было, я не забыл правила. А ещё мне 17, и я не понимаю, какого хера меня отправляют в детскую больницу. Я тут уже каждую пылинку запомнил! Это ведь для мозга плохо — никакой смены обстановки… Ной сперва напрягся, потом закатил глаза, ибо его пациент совсем не выглядел как ходячий безнадёжный труп-меланхолик (уже успел напредставлять), и внутри него груда тяжёлых камней обрушилась с плеч. Ему ведь казалось, что всё будет гораздо гораздо хуже. — Раз ты всё здесь знаешь, то мне не нужно тебе ничего объяснять, а твои шутки говорят, что твоё психическое состояние вполне стабильно. Извини, напомню о красной кнопке. Если тебе будет плохо — нажимай. — Ной протянул белый круглешок. Ванитас вытянул руку чуть ниже, чтобы таблетка упала ему в ладонь и можно было обойтись без лишнего прикосновения. — Если Вы ещё не до конца дочитали моё личное дело, то что за таблетки? От успокоительных меня уже тошнит, предупреждаю. — Я как раз остановился на строчке про потери сознания от низкого давления на фоне общего расстройства. — Ной расслабленно выдохнул и обернулся, не наблюдая за тем, как лицо Ванитаса в очередной раз вытягивается, ведь его не пилят взглядом, чтобы удостовериться, что он всё честно выпил. Это было похоже на… доверие. У Ноя не было вообще никаких причин, чтобы не следить за ним. Тем не менее врач вышел из палаты. Может, не особо беспокоится о нём? Это же к лучшему. А вот таблетки для регулировки давления — действительно приятно, потому что заебался Ванитас уже себя от пола отшкребать после помутнений в голове. Хотя раньше до таких таблеток ему было не допроситься. Какой-то странный у него врач. Ной, в свою очередь, гадал. Именно что гадал: для аналитических размышлений всё ещё не хватало информации. Почему каждый раз в документах о выписке написано, что Ванитас прошёл лечение и выздоровел? То есть ни один курирующий врач не вытащил его полностью, хотя, определённо, парень ходил на каждую процедуру и принимал когда-то антидепрессанты? Почему Жанна сказала «по секрету», что Ванитаса невозможно вылечить? Почему за ним перестали наблюдать, ведь, по их словам, «он никуда не сбежит»? Ной понимал, что, несмотря на богатый практический опыт, который он получил от отца и Луи, когда сидел в больнице часами и пытался поставить диагноз самым разным людям, он никогда не сталкивался с такой интересной проблемой. Впрочем, именно поэтому он и взялся за неё. Болезнь по кличке «Ванитас».

꧁꧂

Тик. Так. Стрелка ползёт по настенным часам. Закупоренный кабинет стал сосредоточением нуги, в которую превратилось время. Тяжёлую тишину разрезал Ванитас. — Доктор, у меня вопрос. — Задавай, конечно. — Со вздохом отвечает врач, сдерживаясь от того, чтобы уронить голову на деревянную поверхность. — Как так получилось… — Заговорщически начал Ванитас, — что вы поседели в 26 лет? До Ноя должно было дойти раньше. Гораздо раньше. — Это мой родной цвет волос. Ещё есть вопросы? — Он честно пытался не цедить фразы сквозь зубы. — Сколько длится сеанс? — Час. — Это не было для Ванитаса новостью. Оба это знали, учитывая его богатый опыт в личном деле и подслушанные байки от доведённых до ручки врачей. Доведённых Ванитасом врачей. — Вы любите кошек?.. — Если вопросов больше нет, ты сходил в уборную, забрал необходимые таблетки и сделал всё, что не успел, почему-то, сделать до сеанса, то начнём уже. — Он еле остановил себя перед тем как по привычке упомянуть Мурра. — Я советую тебе быть откровенным, хотя бы на 50 процентов. Может, тогда процесс выздоровления не заставит себя ждать. — А я и не болею. — Лукаво усмехнулся Ванитас, закидывая ногу на ногу. Долбанные 20 минут продолжается этот цирк. Кабинет психотерапевта выглядел даже более престижно, чем он помнил. Везде этот чёртов дуб, который пихали куда ни попадя в виде антресолей, книжных шкафов и даже фанеры на белых стенах; мягкие пружинистые кресла цвета коньяка — одно в центре кабинета, прямо перед приёмным столом, второе — в левом углу возле окна, третье — на месте врача; и, естественно, дверь прямо за спиной Ванитаса, которая не скрипела. И жутко его напрягала. Ною показалась знакомой эта демонстрация уверенности во взгляде синих глаз, которые при таком освещении принимали тон темнее. В них был посыл: «Давай, попробуй, всё равно не сможешь. Не увидишь. Не сломаешь.». Ною повезло, что он умел избегать открытой конфронтации с подобными пациентами, однако, такое отношение было несправедливым и его очень злило. Раньше. А потом, истощив свои нервы в меде, ему внезапно стало насрать, кто из пациентов берёт его на слабо. — Так, как меня зовут, ты знаешь, а если забыл — написано на бейдже; все остальные формальности соблюдены, поэтому сразу перейдём к делу. Начнём с простого: я хочу, чтобы ты рассказал мне, что тебя беспокоит. Конкретно сейчас, на протяжении дня, недели — неважно. — Хорошо. — Ванитас растянулся на кожаном кресле и разве что не мурлыкал — настолько удовлетворённым он выглядел. Стандартные вопросы, на которые он знал, как ответить. — Что ж, меня беспокоит, что в больнице нет нормального чёрного чая и батончиков, которые выдавали 6 лет назад, до глобального ремонта. — У тебя нет своей коробки чая? — Ной решил подыграть. — Есть. Я её выторговал. — Могу предложить тебе выпить чашку сейчас. — Если он будет без сахара и с молоком, то я соглашусь. А лучше зелёный. Его у меня нет. — К сожалению, зелёный я обычно не покупаю, но с молоком предоставлю. Только я хочу взамен попросить ответить на мой следующий вопрос честно. — Ванитас с любопытством оглянул психиатра, но никакого подвоха так и не учуял. В любом случае, он всегда может соврать. — Замётано. — Тогда дай мне пять минут, чтобы я всё принёс. — Вежливо кивнув, Ной ретировался. Ванитас чуть не закричал в исступлении — такая возможность обследовать кабинет даётся едва ли не раз в его больничной жизни! Он беспечно вскочил с кресла и уселся за важно-важный стол, копаясь в документах. Знать всё, что может тебе пригодиться крайне необходимо для спокойствия, безопасности, и, иногда, аргументов. А аргументов было навалом! Ной — один из двух психотерапевтов отделения, значит половина психов идут к нему, и значит, торговаться теперь можно не только за товар, но и за информацию! Личные дела были доверчиво оставлены в письменном виде на дне нижнего ящика. От радости он, резко подняв голову, врезался башкой в этот же стол. «Как же наивно!» — Так, посмотрим, Мэтт Хьюстон, 16 лет, неврологическая дистония, значит, от боли в животе можно дать угля, ведь сорбент довольно безопасен, да и к тому же… Мэтт, да ты у нас счастливчик в платной палате! — бубнил Ванитас, когда разворошил третий по счёту документ, согнувшись в три погибели. Следующую папку он взять не успел. Его бледная от недостатка витаминов рука потянулась было к ней, но следующий звук заставил его послушно замереть: — Кхм-кхм. — Ной выжидающе стоял на входе: флегматично разглядывал эту наглость, опираясь на дверной косяк. — Раз тебя интересуют личные дела пациентов, придётся напрягать медсестру при следующих приёмах с тобой… — Пометил врач вслух. Чёлка Ванитаса медленно вынырнула из-за стола. Кажется, кого-то будут убивать. Но ему не стыдно. — Если что, после личных дел я хотел проверить ваш шкаф с книгами. — Ванитас находит забавным заранее очернить свою и так уже измазанную в мутном болоте репутацию. — На полках стоят некоторые бестселлеры по психологии и мои учебники из меда. Вряд ли тебе будет- Ванитас каким-то чудом очутился возле шкафа с левой стороны кабинета, когда Ной, кажется, моргнул. Ной сдержал улыбку. Видимо, Ванитас пытался окончательно его выбесить, но получалось у него на троечку, потому что, да, лезть в дела других пациентов — ужасно плохо, но… Очевидно, большая часть усилий парня направлена на то, чтобы вывести Ноя из себя. И очевидно, что своим поведением он лишь выставляет напоказ психические паттерны, которые изучать важнее, чем его враньё. Ной с радостью поглядит на него в экспериментальной установке. Ванитас вдохновлённо и неприлично аккуратно перебирал корешки запылившихся книг. Сам психотерапевт к ним не проявлял ни капли сочувствия и даже как-то хотел сжечь. Кружка, жизнерадостная со своим голубым цветом, опустилась на круглый столик возле кресла с большой спинкой. Обойдя конторку и садясь за своё законное место, Ной поставил такую же перед собой. — Ванитас, прошу продолжить приём. — Его голос был мелодично спокойным, и парень невольно задался вопросом, действительно ли он сделал что-то незаконное, или личные дела других дают посмотреть всем желающим? А если нет, то почему его ещё не выкинули отсюда? Ванитас плюхнулся на своё кресло, сразу хватая кружку и сдувая с неё горячий пар. Когда первый глоток был сделан с обоих сторон, он бросил: — Не надо было оставлять меня наедине с кабинетом. — Это негласное правило бойцовского клуба? Ванитас пожал плечами. — Задавайте свой вопрос, док. — Чай с молоком ему явно нравился больше, чем коричневая жижа, которую приходилось пить ради трезвости ума. — Если я не ошибаюсь, ты лежишь в платной палате. — И это ваш вопрос, месье де Сад? — Разочарованно протянул пациент. — Нет. Дослушай. Ной заметил, что тот греется, обхватив чашку. Из-за облачной погоды, с правой стороны кабинета, Ванитаса подсвечивало холодным светом. Он казался гармонично измученным от подъёма в 8 утра. На самом деле, удивительно, что у него под нижними веками не залегли тени, которые выдавали бы в нём черты живого человека, а не снисходительное божество. Чёрные волосы не противоречили, а наоборот, подогревали такие мысли. — Ты живёшь в платной палате, на содержании твоих родителей. И каждое твоё пребывание в больнице также было в платной палате. Твои родители оплачивают все расходы, связанные с твоими погромами и давними приступами, которые зафиксированы в твоём деле. Так почему же у тебя, за два выходных, где передачи делают круглосуточно, до сих пор нет зелёного чая, а чёрный пришлось выторговывать прямо здесь? Вы уверены, что Ной не копался в причинно-следственных связях? А он копался. Не зря его выделяли среди лучших студентов на кафедре. Ной в принципе часто рефлексировал на своих больных перед сном, и были шансы, что он конкретно ошибается, а родители Ванитаса всего лишь в какой-то командировке. Ванитас открыто смотрел прямо в густые фиолетовые радужки, что сжирали его живьём и утягивали на беспросветное дно, пока весь его рассудок лихорадочно искал хоть какую-то правдоподобную ложь, но, казалось, мозги просто отключили. Перетянули рычаг. По беспристрастному лицу, с которого сошло любое подобие эмоций, нельзя было понять, как заколотилось его сердце. Твою мать. Думай, прошу, думайдумайдумай — Фух, док, ну вы меня и напугали! — Ванитас, наконец, отмер, отставив кружку и держась за сердце, и широко улыбнулся: самой искренней улыбкой в арсенале. — А я решил, что что-то серьёзное. Я же здесь всего третий день, и мне не успели ничего передать, родители же заняты. — Слова чудесно складывались в предложения, но враньё было не самого хорошего сорта. — Но, если вы так переживаете за мои хотелки, я могу взять у вас молока и отменить мой заказ родителям. — Затараторил он в конце, борясь с желанием двинуть себе как можно больнее. Естественнее, естественнее… — Ох, раз так, то я действительно могу одолжить тебе молока. Оно стоит в общем холодильнике, тебе даже не надо просить его. Ной понял, что попал в точку. Возможно, он бы купился на понятную и логичную ложь Ванитаса, но его волновала не столько правда с его уст, сколько реакция. С него будто в момент схлынули все краски, а в речи была заминка. Действия всегда говорят больше слов. Что это значило? Неравнодушие к этой теме, как минимум. Ванитас понял, что гордо объебался. — Итак, что ещё тебя беспокоит? Теперь Ванитас слегка… боялся, в чём не признался бы себе, если бы не реакция тела. Расскажи он хоть что-то, этот беловолосый явно отложит информацию у себя в памяти, будь то незначительный чих или блядский чай. Значит, выход был один — постоянно врать. Врать, врать, и ещё раз врать. Будь он настороже с самого начала… нет же, блять, повёлся на душевный образ доктора, на овечью шкуру. Идиот. Поэтому после кружки чая начались полчаса Ноевых страданий, будто в отместку, потому что говорил Ванитас, мягко говоря, полнейшую хуету. — А потом этот нарвал прыгнул в фиолетовое озеро и небо окрасилось яркой радугой, представляете!? Пропаганда! — Ванитас решил рассказать сон Эдмона, сидящего в соседней палате от него. Тогда Ной и понял, что этот «тяжёлый случай» не просто выдумывает эпиграммы на ходу, но и сплетает их с реальными событиями и фактами. Конечно же, не о себе. Потому что сон этот, по рассказам того самого Эдмона, бывшего здесь буквально час назад, он слышал лично. — Знаешь, яркие сны обычно присущи психически нездоровым. — Ванитас заткнулся ненадолго. Ною даже интересно было посмотреть, как он выкрутится. — На самом деле, этот сон мне снился пять лет назад, я хотел узнать, что он означал. А вот то, что мне приснилось сегодня — это другое. Смотрите, он был нереально серым, и я- Психиатр уже 15 минут делал вид, что что-то записывает, а на деле рисовал всякие рожицы в серьёзном блокноте, слушая вполуха, чтобы застать момент, когда Ванитас перестанет придуриваться. Ему хотелось уткнуться лбом в ладони. Кто же знал, что его пациент — тот самый редкий случай, который закрывается в свой панцирь целиком, когда его хоть как-то подталкивают рассказать о своих проблемах. Почему его приём превратился в психологический сеанс? Он, конечно, изучал эту науку и разбирался в ней на уровне нейромедиаторов, которые могут вырабатываться при конкретном расстройстве, но перед ним не шизик и не психопат, которому так сильно нужна его помощь. К психиатрам приходят, когда заболевание уже известно и больной сам хочет выпутаться (не считая анорексиков). Судя по виду, Ванитасу помощь оказывает лишь дьявол, потому что Ной скоро предпочтёт адский котёл этой бессмыслице. Он едва удержал себя, чтобы посмотреть на часы. Врач одёрнул себя. Перед ним сейчас сидел человек, который пару раз пытался закончить жизнь самоубийством. Он не отличается от тех же шизиков и психопатов из-за уровня ума. Его усиленные попытки выбесить Ноя являются лишь невменяемостью и скрытым желанием уйти от больных тем. Как мантра, звучало неплохо. — Хорошо, Ванитас, достаточно. Прекрасные сны, что у Эдмона, что у Чезаре, но у меня не так много времени, чтобы тратить его впустую. Спасибо за приём. Молоко всё так же в холодильнике. — Ной кивнул и замученно улыбнулся. Ванитасу тот факт, что его раскрыли, даже понравился. Это значит, его не вытерпели! Уже обернувшись к двери, — опять дубовой, да чтож такое, — он вспомнил. — А можно я возьму книги? — Ванитас развернулся обратно, блеснув серёжкой и перекинув длинный хвост волос. Ною гениальная идея долбанула по затылку и загорелась пресловутой лампочкой. — Каждая книга равняется одному вопросу, на который ты должен ответить. На лбу Ванитаса появился значок загрузки. — Хах. Мне нравится вести диалог… а не ему следовать. Я подумаю. Au revoir! Чёрта-с-два он подумает. Не стал сразу отказываться, чтобы не палиться. Ной усмехнулся, потому что Ванитас, скорее всего, уносил ноги на всех парах.

꧁꧂

Спустя час парень стоял посреди палаты и не мог понять, что ему здесь не нравится. Плакаты были развешаны и перевешаны раз 20 на выходных, мебель — безвозвратно подвинута, а нервы — безусловно потрачены. Возможно, бледные голубые стены немного не сочетались с висящей Индилой и Селин Дион, но зато им импонировал тёмный линолеум. Из окна, удивительно, светило из-за облаков яркое жёлтое пятно, которое люди в их стране называли солнцем, а настроение у Ванитаса всё ещё было поднято на два пункта после возмездия над психотерапевтом. Ве-се-ло. И даже то, что его главврач не может назначить ему никаких препаратов или уколов, ведь знает о его проблеме лишь зияющее ничего, уже окрыляло и давало надежду. Ему пробовали вслепую выписывать препараты, как типичным пациентам его случая, но это ничем хорошим не заканчивалось. И Ванитас знал, что Ной так не поступит, поэтому волноваться тоже не с чего! Его напрягала только переписка в телефоне, которую ему пришлось начать.

15:41:

«Пришлите, пожалуйста, сухое молоко и зелёный чай»

15:42. Отец: «Конкретная причина?»

15:42: «Подозрение врача. Он должен увидеть, что вы заботливо присылаете передачи»

15:42. Отец: «Ясно. Луиза передаст.» Ванитас мог лишь молчаливо согласиться и закрыть переписку. Точно. Он придирчиво оглянул жилище. Окна в палате хоть и не открываются, но если приловчиться… Разъерённое сообщение от Данте пришло позже, чем он ожидал. Однако манера была родная и знакомая. 15:50 Данте-с: «Какого» «Хуя» «Твои» «блять» «ты» «да ты» «опять…» «Отвечай, сучёныш, ты опять, да?» «Конечно да. Кого я спрашиваю» «А почему тебе в голову никогда не приходит простая мысль?» «Если ты не успеешь. Если тебя не. Успеют. Найти?!» «Если не получится?» «ЕСЛИ НЕ ВЫЖИВЕШЬ?» «Что тогда? Думаешь, я буду плакать над твоей могилой?» «О нееет. Я сначала посмеюсь над твоей глупостью, которая тебе же боком вылезет!» «А потом выкопаю тебя, урода, живьём» «Мы кореша, уёбок» «Я же твой друг! Д р у г» «Для тебя это ничего не значит?» «Я Ванитас — я самый умный, я придумаю как самоубиться без лишних наставлений» «Блять» «Мог хотя бы предупредить!» «Если бы предупредил, то я бы подстраховал, ты это понимаешь?!» «А ты опять, тварина, в одиночку.» «Идиота кусок. Безмозглый» Ванитас не мог вставить ни слова, а если бы попытался, его бы на кости разобрали. Всё-таки в скорости печати его друга было что-то мистическое. Спустя пять минут, когда Данте наконец гневно вышел из сети, он прислал развёрнутое: «Сам уёбок. Приходи», и отключил уведомления бога ради. Осталось надеяться, что Данте ему при первой же встрече не въебёт. Ванитас зевал и думал о том, что надо не преувеличить с показной «здоровостью» для Ноя, потому что, не найдя у него проблемы, его придётся выписать. А если всё-таки притворится слишком больным, то сдадут в психдиспансер. Надо стоять на тонкой грани, показывать, что он вроде болен, а вроде и достаточно адекватный, и поговорить с ним можно. Конечно, на подход Ванитаса повлиял сам Ной, потому что был любопытным. Достаточно, чтобы Ванитас мог выглядеть в его глазах настолько здоровым, что, если бы не грёбаная проницательность мистера де Сад, то он бы уже выписался — это было бы справедливо и кошмарно глупо. Но он ничего не мог с собой поделать. Вместо того, чтобы разыгрывать себя, как нормальный суицидник, и не париться, а потом также предоставить сцену постепенного выздоровления и осчастливить этим всех врачей в округе на пару месяцев, он корчил из себя… немного самого себя. Того, который достаточно вменяемый, того, кто способен разговаривать с Ноем как человек с человеком, чего Ванитасу очень не доставало среди других врачей. Чего стоила ему такая фривольность? Пришлось лишний раз тормошить отца и напоминать о своём существовании. — Я схлопнусь. — Решил Ванитас с пессимизмом, достойным Кафки. Он провёл весь день в палате, ожидая своей казни, принесённой на крыльях слухов медсестёр, которые изредка проверяли его состояние. У него были подозрения, что Ной просто-напросто забьёт на весь этот «скрытый смысл» в том, что у него не было зелёного чая, и выпишет его к чертям собачьим. И это было бы чертовски правильно.