Номер из быстрого набора

Химико Тога умирала: медленно и неотвратимо. Кровь, так обожаемая и ценимая ею, покидала хрупкое тело. Очако ощущала прилив невероятного тепла и безотчётной горечи одновременно. Она ничего не могла сделать, не могла помочь. Она оцепенела, лёжа в луже собственной крови, глядя пустым взглядом в небо, где под действием её причуды растворялись, паря над землёй, тысячи копий Твайса. Химико Тога умела любить. На краю гибели Урарака ощутила это особенно отчётливо. Она заслуживала любви не меньше, чем любой подросток, и, конечно, она не заслуживала смерти. Химико Тога хрипло извинялась за то, что ранила её. Она рассказывала, как мечтала о жизни в мире, который принял бы её такой. С безумной улыбкой, с жаждой крови, влюбчивую, нестабильную. Она лежала рядом с Очако, как её более живая, пусть и всего на несколько минут, копия. Она была настоящей, и Урарака помнила каждое слово, каждый вздох, даже предсмертный хрип. Химико Тога. Вновь и вновь возвращаясь в этот день в своих кошмарах, Очако буквально чувствовала, как течёт и разливается вокруг липкая и горячая субстанция – её кровь. Чувствовала тепло чужой, незаслуженной жертвы, растекающееся по венам. Она ощущала это каждой клеточкой, снова и снова, будто, возвращаясь на поле боя, оказывалась там, где поверженные герои потеряли всякую надежду. Очако знала, какой статус получила после той битвы, но никогда не считала, что заслуживает хотя бы малую толику тех почестей. Она могла поступить иначе, быть быстрее, не подставиться. Она могла бы спасти её. Дать возможность увидеть тот, другой мир, который принял бы её. Очако погрязла в привычном сне. Она знала, что не может вернуться в тот день, не может ничего исправить. И всё-таки этот сон немного отличался от всех прочих. Сегодня Очако испытывала физическую боль. Болело нестерпимо, под закрытыми веками будто плясали яркие искры. Пробуждение наступило слишком резко, будто кто-то невидимой рукой вырвал из привычной картинки. Сон неумолимо отступал, предоставляя её в руки малоприятной реальности. Кое-как приняв вертикальное положение, Урарака попыталась вспомнить, как добралась до дома. После пятого бокала, который она опрокинула в себя, ничем не закусывая, память отказывалась восстанавливать события. Она пришла в этот бар, потому что не могла больше рыдать дома в одиночестве. В годовщину смерти Химико Тоги она буквально не могла никому сказать, что ощущает. Не могла объяснить. Она пришла к Изуку домой. Вчера ей казалось, что поговорить с Мидорией будет правильно. Тога ведь тоже любила его. Разговора не получилось. К несчастью, алкоголь не вытравил из головы это выражение лица, мелькнувшее на его лице, прежде чем дверь захлопнулась. Какое-то сочувствие в перемешку с жалостью. Он считал её жалкой? Вероятно, ей стоило признать очевидное: Изуку Мидория не испытывал к ней и малой крупицы того, чего она от него ждала. Очако ощущала себя беспомощной и слабой дурой, которая не смогла заинтересовать того, в ком так отчаянно нуждалась все эти годы. Она силилась вспомнить, вызывала ли такси, видел ли её кто-либо в таком плачевном состоянии. С ужасом отмахнувшись от язвительного голоса совести, точившего сознание, девушка наконец разлепила веки. Волна непонимания вперемешку с миллионом новых вопросов, куда серьёзнее тех, что роились в сознании до сих пор, накрыла Очако, едва она осознала, что лежит вовсе не в своей кровати. Светлые чистые стены без намёка на привычные картины и полочки с сувенирами почти ослепляли. По всему периметру потолка протянута неоновая лента, а постельное бельё без морских узоров — однотонно-белое. — Очухалась? Тебе повезло, что сегодня у меня совместная операция, а не обычное дежурство. Голос Кацуки Бакуго показался абсолютно инородным, разрывающим болезненно корчившееся сознание. Она не слышала его много месяцев — этот грубый рык, похожий на звериное рычание. И, если когда-то, в прошлой жизни, он приводил её в ужас, сейчас лишь раздражал барабанные перепонки. Возможно, она до сих пор спит? Нырнула из одного кошмара в другой. Немного странный, конечно, но чего только ни выкинет сознание после забытия. Урарака не закричала. В конце концов, ей приходилось видеть разорванные на куски человеческие тела, горы трупов, смерти в моменте. Но она была близка к желанию раскрыть рот и завизжать так громко, что треснула бы вся посуда. Как позволено обычным девушкам её возраста в таких ситуациях. Вместо этого девушка захрипела, в полной мере прочувствовав на себе слово "сушняк". Подумать только, до этого момента ей вовсе не приходилось употреблять подобных выражений. Прикидывая, не сможет ли она выбежать отсюда, не вступив в открытое взаимодействие с хозяином квартиры, Урарака слегка приподнялась на локтях, обнаруживая дополнительную переменную: из одежды на ней только удобные хлопковые трусики с пушистым кроличьим хвостом на месте пятой точки и мягкая чёрная футболка. Она искренне считала, что этот факт заставит её испытать смущение, но вместо этого Очако принялась разглядывать самого Бакуго. Сначала девушка с удивлением обнаружила на Кацуки кухонный передник. Затем в глаза бросилась небольшая серёжка в левом ухе. В руках гроза злодеев держал кухонную лопатку, а белые волосы удерживала повязка. Такую обычно надевала мать Урараки. У неё самой подобной повязки не имелось, как и времени готовить что-то с отдачей, для которой она бы в принципе потребовалась. — Что я здесь...о, боже! — она не закончила предложение, сотрясаясь от рвотного позыва, который скрутил органы в одно мгновение. Кацуки подтолкнул в её сторону заготовленный тазик и тактично отвернулся. Впрочем, из комнаты так и не вышел. — Закончила? — Чёрт, — Урараку скрутило очередным призывом. Вот теперь чувство жгучего стыда требовало от содержимого желудка потесниться. Хотелось нырнуть в мягкие подушки этого дивана и вынырнуть уже у себя в спальне. Выплёвывая на дно тазика вчерашний скудный ужин, она не могла отделаться от мысли, что ожидала какого угодно исхода, но только не оказаться утром в доме Кацуки Бакуго. — Держи! — бывший одноклассник протянул девушке полотенце и одноразовый комплект с зубной щеткой. Очако не стала задавать лишних вопросов относительно причины наличия подобного комплекта. Догадаться о том, что предусмотрительный Бакуго выдавал такие наборы всем девушкам, с которыми проводил ночь, труда не составило. Проводил ночь! Ужаснувшись собственному предложению, Урарака округлила глаза: — Мы же не... — беспомощно промямлила она, не в силах закончить унизительное предположение. — Ты была не в том состоянии. — А если бы была в том? — Завали, щекастая, — Кацуки, очевидно, начинал заводиться. Белки его глаз покраснели, а руки сжали половник до предсмертного хруста. — Мы не спали. Это тебя интересует? Чисти зубы, завтракай и проваливай. Завтракай? От такого поворота Урарака задрожала, и вовсе не от интоксикации. Кацуки в двух метрах от неё, несмотря на передник, повязку и полотенце в руках, выглядел устрашающе. И всё-таки он сказал "завтракай". — А где...? — она слегка замялась, стараясь не смотреть на следы своих трудов в тазу рядом с диваном. — Выход? — саркастически поддел молодой человек, перекидывая через плечо полотенце. — Ванна. — Там, — он махнул в сторону небольшого коридора за аркой. На этот раз Бакуго вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, оставляя Очако наедине с поразительным фактом: она в доме Кацуки Бакуго. Требовалось больше времени, чтобы смириться с реальностью происходящего. Для верности девушка даже ущипнула себя за щёку: никакого эффекта, кроме очевидной боли, данный жест не возымел. Квартира Бакуго не походила на холостяцкую берлогу. Не то чтобы она когда-нибудь до этого дня задумалась, как могло выглядеть жилище бывшего одноклассника. Но если задуматься, то в её представлении дом выглядел бы совсем иначе. Вместо тренировочных манекенов и следов многочисленных взрывов всё вокруг буквально сияло чистотой. Кремовый диван с аккуратными подушками, письменный стол с ноутбуком, шкаф-купе во всю стену и стеклянный короб для геройского костюма. У неё тоже был такой. Только костюм там никогда не висел. Очако бросала его на спинку кресла, на пол перед кроватью, иногда снимала прямо в коридоре, спеша избавиться от второй кожи и нырнуть под прохладные струи душа. Но никогда не прятала под стекло. Бакуго относился к профессии с куда большим пиететом, что, впрочем, в отличии от всего остального, совсем её не удивляло. Её одежда, аккуратно сложенная, обнаружилась на компьютерном стуле. От футболки разило табаком и спиртом, и ещё чем-то смутно сладким. Поразмыслив, девушка заключила, что Кацуки не будет против, если она останется в его (?) футболке, как бы это ни выглядело. Электронные часы на журнальном столике показывали без пяти семь. Возможно, Бакуго был в комнате, потому что собрался разбудить её. Он ведь не знал, что сегодня у агентства плановая операция по захвату контрабандистов. В ванной ситуация не изменилась. По-прежнему идеальная чистота. Никаких разводов на серой плитке, махровые полотенца пахли кондиционером, средства для уборки расставлены по алфавиту в небольшой корзине, даже сандаловая свеча на краю раковины. Впрочем, восхититься свечой у неё сил не хватило: терпкий запах сандала вызвал новый приступ тошноты. Девушка оглядела себя в предсказуемо чистейшем зеркале. Вид оставлял желать лучшего. И дело было вовсе не в растрёпанных волосах или небольшом синяке поперек скулы. Всё в Очако Урараке буквально выдавало её одиночество. Быть героем не равно быть одиноким чудилой. Но в последнее время она начинала сомневаться в этом. Шото и Яоирозу, Мина и Эйджиро. Они выглядели вполне способными сочетать несочетаемое. Может быть, ей просто не дано? Прохладная вода обожгла воспаленную роговицу глаз. Очако совершала последовательные и привычные действия почти на автомате, не отпуская мысль о том, что ей придётся выйти. Что-то сказать. Съесть завтрак. При воспоминании о еде внутренности протестующе восстали ноющей болью. Она вернулась в комнату, чтобы избавиться от последствий утреннего позора. И когда сотое споласкивание не заставило таз сверкать, Урараке пришлось признать, что оттягивать дальше просто неприлично. Кухня, в которую Очако прокралась несколькими минутами позже, сверкала чистотой, как и остальные помещения. Но, в отличие от других комнат, она не походила на часть дорогого отельного номера. На широкой столешнице остались следы муки, а с пола Кацуки подметал бобы, упавшие кусочки бекона. Разогнув спину, парень окинул непрошенную гостью нечитаемым взглядом. Очако осторожно забралась за барную стойку, которая здесь заменяла стол. Она рассудила, что может оставаться в хозяйской футболке, раз уж скандала по этому поводу не последовало. — Не знала, что ты готовишь. Кацуки хмыкнул, раскладывая по тарелкам омлет с бобами. — А я не знал, что ты бухаешь. Один-один. Очако вспыхнула, прикрывая щеки ладонями. — Я вовсе не бухала. Я вспоминала...одного человека. — Как бы то ни было, мне нет дела до твоих проблем, круглолицая. Я и так проявил чудеса благородства. Как правило, девушки в этом доме не завтракают. Очако проглотила колкость, созревшую на языке. Он слишком по-доброму отнёсся к ней, да и собственные успехи на личном фронте едва ли были показательными. Омлет оказался невероятно вкусным и, несмотря на похмелье, жевался легко, будто пружинил на языке. Девушка старалась фокусироваться на еде, но не смогла удержаться от болезненного вопроса: — Ты ведь хорошо его знаешь? Почему он так со мной? Бакуго не спросил, о ком идёт речь. И без имён было очевидно, что он понял. — Слушай, не впутывай меня в ваши сопли. — Извини, я просто подумала... — Тебе явно вредно много думать. Она не обиделась. Очень хотела, но почему-то не смогла. Несмотря на то, что Бакуго всегда говорил грубо, его действия часто шли вразрез с любыми словами. Защитная маска, которую он использовал, чтобы отгородиться от всего мира, была чем-то похожа на её собственную. Только, в отличие от Очако, Кацуки надел её гораздо раньше. — Вчера было три года со дня смерти Химико. — Я же, кажется, сказал, что эти сопли... — Дай я договорю, — неожиданно для самой себя рявкнула Урарака. От подобной наглости Кацуки чуть не подавился куском омлета. Его лицо почти мгновенно поменяло оттенок, став угрожающе бордового цвета. Очако приготовилась к оглушительному крику, но Кацуки, напротив, молчал. В глазах зажглось какое-то нездоровое любопытство, будто он дал ей несколько секунд для того, чтобы оправдать собственную смелость. — Я пришла к нему домой, хотела поговорить, сказать, что чувствую, вместе поговорить об этом. Ведь у него то же самое произошло с Томурой. Мы не сумели их спасти. Он должен был меня понять. Но Изуку выставил меня за дверь. Сказал, что прошлое тяготит его сейчас, что он хочет побыть один и во всём разобраться. Но прошло уже три года. Чёрт возьми, три долбанных года. С тех пор, как он стал преподавать, мы почти не виделись. Но тогда, на выпускном, он сказал, что мы сможем попробовать. А теперь я, оказывается, прошлое, которое его тяготит. — Долбанных? — Чего? — Ну, ты сказала долбанных. — Что тебя удивляет, — Очако гневно задышала, откидывая волосы со лба. - Думал, я что, идеальная пай-девочка? — Ну, — Бакуго склонил голову, — примерно так и думал. — Я завидую тебе. Ты можешь не следить за тем, что говоришь и что делаешь. Все знают, что репутация у тебя так себе. Очако пискнула, осознавая, что слегка перегнула палку. — Для человека, недавно блюющего в моей гостиной, ты слишком много себе позволяешь. Урарака смутилась, уткнувшись в тарелку. Она никогда не рассматривала Кацуки Бакуго как человека, с которым можно поговорить о жизни. Несмотря на его близость к Мидории, их сложно было назвать друзьями в привычном понимании этого слова. Да, они уважали друг друга, да, у них за спинами был большой опыт совместной работы, но после того, как Деку отгородился от всего мира, едва ли эти двое проводили вместе совместные уикенды. Чувства к Деку камнем тянули её вниз, не давая сосредоточиться на работе. Девушке казалось, что она отпустила ситуацию, но с каждым разом становилось лишь хуже. Родителей в свои безответные чувства впутывать не хотелось, а Тсую и без того часто слушала её причитания. Но почему-то, высказав свои мысли Бакуго, героиня будто сняла часть той грязи, которой прикрывалась всё это время. — Тарелку давай. — Чего? — Доела? — Кацуки протянул руку. — Давай тарелку помою. А насчёт Мидории, — буркнул он, отворачиваясь к мойке. — Он скоро отправится на очередной курс реабилитации. Так что не думай, что...короче, блять, ты тут ни при чём. — На курс реабилитации? — ей снова стало дурно, к горлу вдруг подкатила тошнота, никак не связанная со вчерашним вечером. Если то, о чем говорил Бакуго, было тем, о чём она думала, то её собственные проблемы и терзания меркли в сравнении с этим. Героев на реабилитацию отправляли лишь с тяжёлыми расстройствами. — Неужели у Мидории...? — Будет хорошо, если ты об этом не станешь трепаться. Сказал тебе только, чтобы сопли не разводила. Ты ни при чем, — отчеканил Бакуго, с силой устанавливая тарелку рядом с кокосовой миской. Соседние блюда угрожающе звякнули. Она не собиралась трепаться. Да, собственно, кому? А вот подумать обо всём услышанном очень хотелось. Если бы не сегодняшняя миссия, она непременно отправилась бы в любимую кондитерскую заедать информацию. — Было вкусно. Спасибо. — Чего? — Я постираю футболку и передам, — она чуть замялась. — Через Эйджиро. — Оставь себе. — И за то, что забрал вчера, тоже спасибо. — Вали уже, щекастая, а то опоздаешь. Дверь можешь не закрывать. Квартиру Кацуки Очако покидала в рассеянных чувствах. Во-первых, сама абсурдность ситуации выбивала из колеи. Например, что делал Кацуки в том баре? Насколько Очако было известно, он не употреблял алкоголь, так зачем же? Собирался снять девушку на ночь, а снял её? Урарака усмехнулась собственным мыслям, поднимаясь по лестнице к себе на второй этаж. Ей надо было переодеться, принять душ и покормить ручную мышь. Мышь досталась ей от мальчика, которого Очако вытащила из-под завалов рухнувшего здания. И только она — Хито —ждала её дома вечерами. Кроме того, просто не верилось в то, что случилось с Мидорией. После всего, что они пережили, после всех его подвигов, после лишения способности. Он всё-таки не сумел справиться. И она не знала об этом. Он не доверился, возможно, потому что не хотел, чтобы она переживала, может, по каким-то другим причинам. Но не сказал правду, прикрывшись иными причинами. Значит ли это, что она не достойна даже того, чтобы он считал её близким человеком. Очако обещала вернуться к этим мыслям позже, но, натягивая геройский костюм на плечи, она становилась профессиональной героиней Уравити. В этом облике она не могла позволить себе дать слабину или показать эмоции. Уравити сильная. Она справится с любым дерьмом. Не то что Очако Урарака.