Ведьмино пророчество

      Неприятный осенний дождь бил большими каплями по лобовому стеклу. Маккензи вела старенький «фольцваген», именуемый в народе «жук», а сама пыталась собраться с мыслями. Слишком многое произошло за последние несколько часов. Ведьма… Она — ведьма! Несмотря на то, что она чувствовала наполняющую ее силу, новая для нее реальность все же пока не укладывалась в голове.       Дорога из Корка до Уотерфорда занимала не более двух часов, однако прошедший час для Маккензи казался вечностью. Да и из-за дождя невозможно было ехать быстрее. Благо, трасса была пустой. Вопросы пчелиным роем гудели в голове.       — Ба, — тихо позвала ее Макки. Та молча повела головой. — Он правда может нас убить?       — Если прошел обряд Посвящения, то да. — Адалинда смотрела в окно и кусала кожу вокруг большого пальца. — Существует пророчество. Последний истинный Охотник, убив ведьму, возродит свой род.       — И почему ты считаешь, что убить должен именно он и именно меня? — спросила Маккензи, посмотрев на бабушку в зеркало заднего вида.       — Потому что это напророчила наш предок. Урсула Барбаросса. Пятьсот лет назад она прокляла своего возлюбленного, Ричарда Алонзу, на вечную жизнь. И спасти его сможет только последний из его рода. А избавиться от проклятия ведьмы можно только убив ту самую ведьму или ее потомка.       — То есть среди нас ходит пятисотлетний человек?! — Да уж… У Маккензи сегодня прямо день открытий. — Боюсь представить, как он выглядит…       — Как сорокалетний мужчина, — ответила Адалинда. — Несмотря на его бессмертие, он стареет. Пусть и в тысячу раз медленнее.       — За что она его прокляла?       — За то, что он предал ее. — Адалинда придвинулась ближе. — Ричард лично привел ее к своему отцу и Королю. Урсулу пытали, унижали и приговорили к смерти.       — Почему она не сбежала? — Чем больше Маккензи получала ответов, тем больше появлялось вопросов. — Она же могла что-нибудь наколдовать и просто сбежать.       — Существует еще одно проклятие: если ведьма рожает дитя от Охотника, то год после рождения она не имеет права использовать магию. Иначе ее же сила убьет ее. А Урсула как раз родила от Ричарда девочку. — Адалинда посмотрела в окно. — Здесь направо поверни. Алонзы не знали этого, поэтому использовали Анриум Мартум снова и снова. Порошок из этих семян блокирует наши силы. А также это единственное средство, которое способно явить наш облик всем без нашего желания. Да и после использования порошка Мартума даже магические оковы действуют на нас.       — И что же, Урсула так просто умерла? Как же она тогда прокляла его? — Макки свернула.       — Ковен помог ей. Урсула была в отчаянии. Она хотела спасти дочь и отомстить. Отомстила… — с сарказмом буркнула Адалинда. — Так отомстила, что еще и всех нас затянула в это болото. — Она вздохнула. — В общем, она спалила живьем всю деревню.       Маккензи сглотнула, но промолчала. Если это пророчество, почему тогда бабушка считает, что Урсула обрекла их на смерть? Значит, это проклятие? Но зачем проклинать своих же? Что-то явно не складывалось…       — А…       — Приехали. — Адалинда почти на ходу открыла дверь.       Маккензи остановилась у неприметного здания. Она оглядела его через лобовое стекло. Выцветавшая вывеска «Ветеринарная клиника» болталась от ветра. Тусклый свет фонаря едва освещал тропинку к входу. Макки вышла из машины. То ли она уже так настроилась, то ли это просто ветер стал промозглым, то ли действительно от этого здания веяло могильным холодном, но Маккензи дрожала как осиновый лист.       — Пойдем. — Голос Адалинды прозвучал как приговор.       Маккензи поймала себя на мысли, что надо бы искоренить в себе чрезмерную впечатлительность. Хотя как тут избавишься? Каждую минуту новые открытия! Она пошла за бабушкой, а сама вся сжалась, словно ждала, что из-за какого-нибудь угла выскочат вурдалаки, черти и прочая нечисть.       Но никто не выскочил. Только ветер подвывал и словно подгонял в спину. Маккензи разочаровано усмехнулась собственной глупости: и ведь всего на минуту поверила, а страху нагнала, словно и правда за ней гналась стая волков.       — Арко́рувт. — Адалинда щелкнула пальцами, и замок в двери повернулся.       Толкнув дверь, она вошла внутрь, а Маккензи за ней. В общем зале, именуемом «ресепшеном», было темно. Хотя это было не совсем так: была такая кромешная тьма, что невозможно было увидеть свои руки. Однако Адалинда так хорошо ориентировалась в пространстве, что Макки едва поспевала за ней.       Адалинда свернула налево и прошла до конца коридора. Не успела она войти в другое помещение, как тут же послышались гавканье и шипение. Маккензи чуть было не взвизгнула и отшатнулась. Она так сильно испугалась, что готова была поклясться, как видела сверкающие в темноте глаза кошек и собак. Однако через мгновение животные затихли. Где-то даже были слышны тихие и жалобные поскуливания.       — Почему они замолкли? — спросила Макки, когда они подошли к следующей двери.       — Потому что я так приказала, — ответила Адалинда и подошла к пустой стене. — Волкирри…       Лицо ее изменилось. В темноте Маккензи показалось, что седые редкие волосы бабушки буквально светились. Она укусила себя за запястье и брызнула кровью на стену. Через мгновение часть стены исчезла, открывая новый коридор. Адалинда вернула человеческий облик и обернулась.       — Ну чего стоишь? Пойдем.       Макки на ватных ногах шла за бабушкой. Сколько всего она уже видела и сколько всего предстоит узнать… Коридор был не слишком широким, так что они шли друг за другом. С каждым шагом Адалинды свечи в настенных канделябрах вспыхивали, словно были политы бензином. И Маккензи вздрагивала всякий раз, как свеча загоралась.       И снова новая дверь. Макки шумно выдохнула: они на шабаш ведьм приехали или просто двери открывать?!       — Это не шабаш, а экстренное собрание. — Адалинда дернула ручку.       — Да как…       — Повторяю еще раз: я чувствую твои эмоции и понимаю, что ты думаешь. Ты слишком явно проявляешь эмоц…       — Ну наконец-то! — воскликнула женщина.       Она широко улыбнулась и потянулась к Адалинде, чтобы обнять ее. Женщина с огненно-рыжими волосами была выше нее почти на две головы, поэтому ей пришлось согнуться.       — Джози… — Адалинда обняла ее в ответ.       Маккензи сделала шаг назад к стене, чтобы скрыться в полумраке. Около двух дюжин женщин разных возрастов разбились на небольшие группки и что-то обсуждали. Хотя сложно было назвать возраст каждой: даже бабушка выглядела довольно молодо для своих шестидесяти двух лет. По внешнему виду она годилась Макки в матери, которая родила чуть позже тридцати.       От рыжих макушек зарябило в глазах. Наверное, в комнате были все оттенки этого цвета: от медно-розового до цвета красного дерева. Она даже на мгновение поймала себя на мысли, что захотелось перекраситься в платиновую блондинку, лишь бы не видеть столько рыжего…       — Ты опоздала! — Прокуренный женский голос прозвучал как голос судьи, оглашавший приговор. Из тени вышла женщина с таким же цветом волос.       — На то были обстоятельства, мама.       Мама?! Маккензи поперхнулась. Она не то что не видела свою прабабку, никогда не слышала о ней! Все тут же присели в реверансе и склонили головы. Наверное, это Верховная, подумалось Макки. Женщина затянулась сигаретой и выдохнула клубок дыма.       — Патриция…       — Почему ты собрала нас так скоро? — Патриция жестом остановила Адалинду. — Общий сбор был запланирован на Рождество!       — Алонзы нашли ее.       Повисла тишина. Стоя почти в углу полупустого помещения, Маккензи чувствовала напряжение всех присутствующих. Оно настолько было осязаемо, что казалось будто воздух наэлектризован.       — С чего ты это взяла? — Патриция старалась держаться, но голос выдавал едва уловимые нотки волнения. Она села в кресло за большим овальным столом.       — Их щенок приходил сегодня, — ответила Адалинда и села справа от матери. — Принес на проверку браслет Ричарда.       Послышались перешептывания. Патриция обвела всех строгим взглядом, чем заставила их замолчать. В такой гробовой тишине можно было услышать, как частички пыли опускаются на пол. Маккензи боялась и пошевелиться — настолько не хотелось привлекать к себе внимание. А бабушка, кажется, и вовсе забыла, что привезла ее с собой.       — Ну ты же выкрутилась? — Патриция вскинула бровь и затушила сигарету, тут же подкурив новую.       — Конечно я выкрутилась! — Адалинда всплеснула руками. — Я наврала столько, что даже не помню, что именно наврала! Но Виктор…       — Виктор не посмеет, — оборвала ее Патриция. — Он не будет нарушать пакт.       — Да что ты? — Адалинда истерически рассмеялась. — Тебе напомнить, что он сделал с Билли? — Голос сорвался на крик.       Маккензи закусила губу. Первый раз в жизни упоминание о матери кольнуло в сердце. Она не помнила ее и по сути ничего не чувствовала. Однако Макки сразу поняла, что именно так больно отозвалось в душе: ей всегда говорили, что мать погибла в автокатастрофе вскоре после ее рождения. Оказывается, маму убили…       — Это не доказано, — тихо и неуверенно ответила Патриция.       — Ну конечно! — Адалинда разочарованно покачала головой. — Алонзы у нас вне закона! Ни суд Ордена, ни закон Канады! Ничто не влас…       — Так маму убили? — тихо спросила Маккензи, выйдя из тени.       Адалинда резко обернулась, а следом обернулись и остальные. Она действительно забыла, что взяла на собрание внучку. Макки сделала еще несколько шагов и остановилась прямо между Патрицией и Адалиндой. Она старалась держаться уверенно и бесстрашно, однако то ли от страха, то ли незнания, как себя вести, внутри все сжималось.       — Поклонись. — Послышался голос за спиной Патриции. Маккензи наклонила голову, чтобы разглядеть владелицу голоса. Девушка, чуть старше Макки, с вызовом глазела на нее. — Ты обязана выказать уважение Верховной!       Адалинда закатила глаза и коснулась переносицы. Прихвостень матери в своем репертуаре. Эмма — Жертвенница, обращенная Патрицией, следовала буквально по пятам наставницы, всякий раз встревала в разговоры, защищая ее, выслуживалась донельзя слащаво. В общем, была тенью Патриции. Адалинда не знала наверняка ее мотивов, но была почти уверена, что Эмма метит на место Верховной. Наивная…       — Я сказ…       — Я не вхожу в ваш клан, ковен, шабаш, как это все правильно называется, так что и преклонять колено, — на этих словах она показала кавычки, — не стану.       Адалинда с удивлением развернулась к ней. Не то чтобы хотелось поставить внучку на место, просто не ожидала, что Маккензи хватит духу ответить.       Эмма чуть ли не задыхалась от возмущения. Что эта девчонка себе позволяет?! Да, она — Первая, но это ни чуть не меняет ее положение! Здесь эта выскочка — пустое место! Еще и смеет дерзить?!       — Да как ты…       Патриция вскинула руку, заставляя подопечную замолчать, и с интересом разглядывала Маккензи. Появилась едва заметная улыбка. Она встала с кресла и приняла истинное обличье. Маккензи попятилась назад на пару шагов и сглотнула: пожалуй, лицо Патриции напугало даже больше, чем облик бабушки. Проваленный нос, большая рваная дыра вместо правой щеки, а левая часть напоминала только что полученный ожог. И горящие разноцветные глаза.       Любопытство вытеснило страх. Глаза были такими яркими, словно вместо радужки в одном глазу плясало пламя, а в другом светился изумруд. Так странно… У бабушки глаза и вовсе были безжизненными. Почему у… — как ее называть, она не имела понятия — Патриции такие яркие?       — И как долго ты знаешь о своей… нашей сущности? — спросила Патриция и подошла вплотную. Голос ей скрипел как заржавевшие петли на двери.       — Несколько часов. — Маккензи почувствовала неприятные мурашки по позвоночнику. Даже холодом повеяло — настолько Верховная ее пугала. Однако Макки держалась как могла: сглотнула, но продолжала смотреть в упор, не смея отвести взгляд. Нельзя показывать, что страшно. То ли воображение разыгралось, то ли действительно было так, но она видела свое отражение в зрачках ведьмы.       — Твой страх разит за версту, — прошептала Патриция и провела костлявой рукой по ее волосам. Маккензи едва удержалась, чтобы не отпрянуть. Что-то заставляло стоять и не двигаться. — Но для только проявившейся ты довольно хорошо держишься. Молодец. — Она отошла от нее и вернула человеческое лицо. — Непокорная, дерзкая и смелая. — Патриция вернулась в свое кресло.       Не поклониться Верховной в обществе ведьм — значит не выказать уважение. А это сродни тому, чтобы открыто усомниться в ее власти. И это чревато последствиями: от изгнания из ковена до сожжения. Несмотря на то, что Патриция понимала, что девчонка просто еще не знакома с порядками, однако нежелание «преклонить колено» восхитило ее. И это не заметить было невозможно.       — Интересует, убили ли твою мать? — Патриция вернула всех к вопросу. — Вильгельмина действительно погибла. И умерла очень страшно. Защищая тебя.       — И кто ее убил? — Маккензи переминалась с ноги на ногу, ковыряя кожу вокруг пальцев. — И как ее убили? Ее сожгли?       — Ох, детка… — Адалинда поджала губы и наклонила голову. — Страшнее сожжения только вырвать сердце ведьмы. Твоя мать, чтобы защитить тебя и всех нас, сделала это сама. А Барбароссы вырывают сердце себе только в одном случае.       — Если другая ведьма посягнула на ее воспоминания, чтобы навредить другим представительницам нашего рода, — взяла слово Патриция. — Из-за того, что у Билли не было другого выхода, мы до сих не можем выяснить, кто причастен к ее смерти. Либо кто-то из наших подставил Алонзов, либо Алонзы подставили нас. — Она озвучила то, что замалчивали почти четверть века. — Вырвав сердце, Вильгельмина стерла все из своей памяти.       — Почему нельзя было проверить воспоминания ведьм ковена или воспоминания Охотников? — Маккензи задала правильный вопрос, однако сразу же поняла на него ответ. — Другая ведьма может скрыть воспоминания, а допрашивать Алонзов не было оснований?       — Основ…       — Все верно, — перебила Патриция Адалинду и перевела взгляд на нее. — И ты прекрасно знаешь, что у нас не было ни одного доказательства, что Виктор или кто-то из Алонзов мог это сделать!       — А если ведьма и Охотник работали вместе? — спросила Маккензи. И снова было озвучено то, о чем молчали много лет.       — Исключено, — твердо ответила Патриция. — Зачем кому-то из нас уничтожать своих же? — Несмотря на категоричный тон, она думала об этом если не каждый день, то довольно часто. — Наши семьи враждуют уже очень и очень давно. Ни одна барбаросская ведьма не пойдет на сделку с Алонзой и совестью.       — Это все очень здорово, но мы можем мусолить эту тему до бесконечности. — Адалинда скрепила пальцы в замок. — Давайте вернемся к вопросу, что нам делать.       — Я уже ответила на твой вопрос. — Патриция закурила еще. — Алонзы не посмеют.       — Они уже посмели, когда подослали своего щенка. — Адалинда закатила глаза. Макки чувствовала, что бабушка злится.       — До пророчества еще год. Что бы они ни делали, все будет впустую, — парировала Патриция.       — Откуда такая уверенность, мама? — Адалинда всем видом показывала, что ехидничает. — Ваш пакт — это все чушь собачья! Они охотились, охотятся и продолжат на нас охоту, пока мы все не передохнем!       — Именно пакт и не давал им больше двухсот лет истреблять нас, Адалинда.       — Имей в виду, — Адалинда встала с кресла и ткнула в мать пальцем, — я буду защищаться как умею. — И пошла к выходу. Маккензи последовала за ней.       — Ада…       — Не переживай, — она обернулась уже у двери, — первая я не нарушу ваш проклятый пакт. Но если кто-то из них приблизится к Макки хотя бы на метр… Ты знаешь, что будет.       Маккензи ждала уже в коридоре, когда Адалинда почти вылетела из комнаты, захлопнув взмахом ладони дверь. Макки едва поспевала за бабушкой. На улице Адалинда позволила себе грязно выругаться и выдохнуть: она не имела права так говорить с Верховной. Но несмотря на это Адалинда сказала правду: она будет защищать внучку любыми способами.

***

      — Бабуль? — Макки посмотрела в зеркало заднего вида.       Из Уотерфорда они выехали молча. И половину пути проехали тоже молча. Странные чувства овладели Маккензи: еще пару часов назад она и представить не могла, что узнает о смерти матери. А теперь только и могла думать о том, что ей необходимо выяснить, что случилось с мамой.       — Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она бабушку.       — Да, милая. — Адалинда коротко улыбнулась. — Просто задумалась.       — Мама правда вырвала себе сердце? — со страхом в голове спросила Маккензи. — Это же… Это же невозможно.       — Когда ты ведьма, возможно почти все. — Адалинда придвинулась чуть ближе к спинке сиденья внучки. — Твоя мама отдала жизнь, чтобы спасти тебя. И я отдам, если потребуется. — Она ласково положила руку на ее плечо.       — Не говори так! — воскликнула Макки и уже было повернулась к ней, но обернулась обратно. — Мы живем в двадцать первом веке! И мы не животные!       — Ну да, — усмехнулась Адалинда. — Не животные…       — Почему я за столько лет ни разу не интересовалась магией и колдовством? — Маккензи тарабанила пальцами по рулю. — Если во мне такая мощная сила, почему я никогда не чувствовала ее?       — Потому что после того, что случилось с Билли, Патриция наложила на тебя заклятие. — Адалинда смотрела в окно, наблюдая за дождем за окном. — Все прекрасно понимали, за что умерла твоя мать. По твоему колдовскому следу могли найти и тебя. Только Верховная владеет заклятием «Эстэмпао». Это заклятие запечатывания сил. Такое заклятие безвредно только для младенцев. Если провести такой ритуал со взрослым человеком, то он умрет.       — Ну хорошо. — Маккензи понимающе кивнула. — Но разве это эстанли…       — «Эстэмпао».       — Хорошо, «Эстэмпао» могло заглушать интерес?       — Нет. — Адалинда повернула голову к ней. — Я просто провела ритуал отторжения. — Она ответила это так буднично, что Маккензи не поняла, что ее возмутило больше: сам ритуал или ее тон.       — Ты что сделала?! — прокричала Макки и резко остановила машину, что ту слегка развернуло по мокрой трассе. — То есть всю свою жизнь я не воспринимала магию и колдовство, считая вас всех шарлатанами, только потому что ты навела порчу?!       — Это не порча. — Адалинда закатила глаза. — Я просто не хотела, чтобы интерес к ведьмовству пробудил твои силы.       — Но… — Маккензи запнулась, понимая, что это бестолковый спор. Да и отчасти понимала бабушку: наверное, она поступила бы так же. — С тобой бесполезно говорить. — Она махнула рукой и тронулась с места. — Почему мы рыжие? Ведь это так банально…       — Потому что мы такими рождаемся. На самом деле, это все чушь, что ведьмами могут быть только рыжие. — Адалинда взмахнула рукой, и ее облик принял привычное для Макки вид: черные волосы и голубые глаза. — Но один наш предок, будь проклят этот ублюдок, решил, что мы должны отличаться. Что Барбароссы всегда должны быть рыжими и с гетерохромией. И наложил заклятие на весь род. «Жертвенные» рождались абсолютно разными.       — Заклятие, заклятие… — Маккензи всплеснула руками. — Одни заклятия. Без этого как-то можно существовать?       — Ну ты же жила. — Адалинда усмехнулась и смотрела внучке в глаза через зеркало заднего вида. — И не смей больше так отпускать руль. — Она вскинула бровь, а Макки закатила глаза. — Но этот старый и тщеславный дурак не подумал, что его желание выделяться будет только выдавать нас. Вульф Барбаросса… — с презрением буркнула Адалинда. — Единственный мужчина, который владел магией наравне с нами. Владел колдовством даже лучше, чем некоторые наши Верховные. Но отдаю ему должное: благодаря Вульфу нас научились уважать в обществе ведьм.       — И в чем его заслуга?       — Когда начались первые гонения ведьм, он единственный смог объединить всех и дать отпор людям. — Адалинда отвернулась к окну. — Еще в десятом веке…       — Погоди. — Маккензи непонимающе свела брови. — Ведь началось истребление ведьм только в шестнадцатом веке. Салем или как там.       — Салем — это трагедия человечества и нашего сообщества. — Адалинда опустила глаза, словно стыдясь этого. Словно сама лично отправляла девушек на эшафот. — В Салеме повторили то, что было больше шестисот лет до него. Сжигали всех без разбору. Целыми деревнями. Занималась врачеванием? На эшафот. Жила на отшибе? На эшафот. Была красивой и отказала какому-нибудь вельможе? На эшафот! Была рыжей? — Она горько усмехнулась.       — На эшафот… — прошептала Маккензи, а Адалинда кивнула.       — Именно поэтому Барбароссы создали ритуал, благодаря которому мы могли менять внешность. Только для Вульфа это являлось слабостью. Конечно, — она пренебрежительно ухмыльнулась, — ведь мужиков никогда не подозревали в колдовстве! Всегда считалось, что женщины слабы, что только женщин может соблазнить Дьявол.       — А на самом деле мы просто рождаемся такими… — заключила Маккензи.       — Все верно. — Адалинда поджала губы. — Остальные ведьмы заключают сделку с нами.       — Но почему мужчины не владели такой силой? — спросила Маккензи. — Ну не может же быть такого, что только женщины хотели иметь такую силу?       — Конечно хотели! — Адалинда рассмеялась. Рассмеялась так зловеще, что у Макки побежали мурашки по позвоночнику. — И мужчины заключали сделки с нами. Только эта сила уничтожала их быстрее, чем они понимали последствия.       — Но почему?       — Потому что мужчины по природе своей не умеют вынашивать детей. Все. — Адалинда пожала плечами. — Это единственная причина. Что они могли дать взамен? Женщины отдавали ребенка еще в утробе. Мужчина дать ничего не мог.       — Почему тогда этот Вульф был ведьмой?       — Колдуном, — поправила Адалинда. — Потому что Вульф родился от единокровных брата и сестры.        — Фу… — Маккензи скривилась. — Но ведь это кровосмешение…       — Верно. — Адалинда кивнула. — Он родился слабым и больным. Никто даже и не думал, что он проживет и пару лет. Но это и имело свои плоды: первый мужчина-колдун в роду. И последний. Вульф хромал — одна нога была короче другой, — родился с заячьей губой и волчьей пастью одновременно, и все детство был таким щупленьким, что дунь на него — и он упадет, к двадцати годам стал красавцем. Конечно, постаралась мать. Но и он работал над собой: над магией, над внешностью. И если девочкам давалось обучение колдовству легко, то ему требовалось больше сил и времени. Наверное, именно поэтому он так отчаянно защищал нас. И наверное, именно поэтому он так рьяно отстаивал то, как мы должны выглядеть. Он-то родился совсем непохожим на нас: с каштановыми волосами и карими глазами.       — Но как же генетика?       — Генетика у ведьм очень сложна. Даже если барбаросская ведьма забеременеет от темнокожего, то все равно родит светлого рыжего ребенка с гетерохромией. Это наша отличительная черта. А Вульф просто закрепил ее. Это мы такие и не более. Хотя «жертвенные» рождались и рождаются сейчас не такими. — Адалинда посмотрела на внучку. — Знаешь почему столетия назад разные глаза и рыжий цвет волос считались дьявольскими метками? Потому что таких людей рождалось слишком мало. В то время, когда люди не знали ничего о генах, мутациях и всего подобного, они просто списывали это на нечистую силу. Рыжая? Значит, ведьма. Потому что таких женщин было слишком мало. И очень многих истребили только потому что они имели редкий цвет волос. А уж про глаза я вообще молчу…       — Мы приехали. — Маккензи повернулась к ней и коротко улыбнулась. Однако даже на это едва хватило сил: слишком уж вымотал ее этот день.       Адалинда посмотрела в окно. И правда… За посвящением внучку в их историю она даже не заметила, как подъехали к лавке.       — Почему в подвале было так пусто? — Маккензи обернулась к бабушке. — То есть я дум…       — А ты рассчитывала увидеть пентаграмму, череп козла, океаны крови, совокупляющихся женщин и бессчетное количество свеч со свастикой?       — Ну-у-у… — Макки глупо улыбнулась. — Без свастики, конечно…       — Глупенькая. — Адалинда по-доброму рассмеялась. — Это все — нелепая бутафория для сатанистов, которые надеются призвать «великого и ужасного господина Люцифера». — Она закатила глаза и вышла из машины.       Маккензи вышла следом и огляделась: небо, и без того черное, темнело на глазах. Словно вот-вот ударит молния. И ударит прямо в лавку. За всю жизнь она впервые почувствовала нежелание войти туда. Макки потянула завязанный шарф к носу: на улице похолодало еще сильнее.       — Сейчас быстро проверим лавку, до утра должно хватить действия ритуала, а потом домой. А утром уже проведу долговечное заклинание. — Адалинда улыбнулась и пошла ко входу. Улыбка вышла такой же уставшей.       В лавке было тихо и спокойно. Впрочем, как и всегда. Однако Маккензи чувствовала нечто, что напоминало страх и опасность. И это не тот страх, когда она разбила кучу банок или когда увидела лицо бабушки, нет. Эта опасность исходила откуда-то извне. Макки старалась не потворствовать панике, но внутри аж органы сводило. Она обошла все помещения и… не нашла источник мерзкого липкого чувства.       — Черт! — воскликнула Адалинда. — Быть того не может!       — Бабушка? — Маккензи вышла из малой комнаты в общий зал. — Что случилось?       — «Плутовка» закончилась… — Адалинда раздраженно выдохнула. — Так, попробуем еще раз.       Она сжала ладонь, и капли крови окропили порог внутри помещения. Кровь должна была «зашипеть» и впитаться в дерево, как в прошлый раз, но этого не произошло. Адалинда рыкнула и стерла их подошвой.       — Давай домой, а я останусь здесь. — Адалинда щелкнула пальцами, и свет загорелся в общем зале. — Не хочу на ночь оставлять лавку без присмотра. — Она ходила между стеллажами и собирала склянки с ингредиентами для нового ритуала.       — Ты слишком себя накручиваешь. — Маккензи ходила за ней по пятам. — Даже если они и правда хотят нас убить, то сегодня явно не зая…       Не успела она договорить, как колокольчик у двери «сообщил», что кто-то вошел.       — Мы закрыты! — прокричала Адалинда из-за стеллажа и вышла к вошедшему. Перед ней стоял Эрик… — Не заявятся, говоришь? — процедила она внучке, с укором глядя на нее. — Повторяю: мы закрыты! — Она невольно выставила руку, как бы пряча за собой Маккензи. — Для вас, молодой человек, мы закрыты!       — Послушайте…       — Нет, это ты послушай! — В руке Адалинды вспыхнул небольшой огненный шар. — Если ты сейчас же не покинешь мою лавку, я спалю тебя дотла!       Маккензи испугано смотрела то на ее руку, то на Эрика. Она чувствовала, что от бабушки буквально сквозит страхом. Да и сама едва могла держаться, чтобы не трястись: Адалинда описала их как бесчувственных монстров. Сделала все, чтобы она видела в них хладнокровных убийц. Несмотря на то, что Макки старалась не принимать слова бабушки об этой семье за чистую монету, все же не доверять самому родному человеку тоже не могла. Если они действительно истребляли их предков веками и мучили мать… бояться было чего.       — Я поговорить пришел. — Эрик выставил руки перед собой в примирительном жесте и сделал шаг.       — Ни шагу больше! — прокричала Адалинда и замахнулась горящей рукой.       — Да послушайте же вы! — Эрик подошел ближе, и Адалинда швырнула огненный шар. Он едва успел увернуться, и шар вылетел в открытую дверь. Маккензи взвизгнула. — Я не убивать пришел! Я лишь хочу…       — Бабушка, прекрати! — Макки выбежала из укрытия и закрыла Эрика собой. — Ты же видишь, что он безоружен!       — Зато я с оружием…       Эрик и Маккензи обернулись. В лавку вошел Виктор, держа пистолет перед собой. Эрик испуганно раскрыл глаза и за долю секунды до того, как Виктор нажал на курок, успел толкнуть Маккензи. Та споткнулась и упала. Прогремел выстрел, и гильза звонко покатилась по полу...       В ту же секунду Адалинда бросила клинок. Она надеялась, что попадет в Виктора, но острие полоснуло плечо Эрика. Толкнув Маккензи, он сам подался вперед, из-за чего пуля попала ему в районе ключицы. По инерции его слегка развернуло, поэтому острие клинка пролетело мимо, задев его плечо. Он упал, потеряв сознание.       Виктор, увернувшись от клинка, попытался выстрелить снова, но под ногами разбилась банка с чем-то противным. Запах был настолько мерзким, противным и едким, что зарезало в глазах, от чего он потерялся в пространстве.       Маккензи, сама не понимая, откуда появились силы и смелость, кинулась на него и выбила из рук пистолет. Она толкнула его, и Виктор оказался на улице.       — Ты…       — Волко́рис! — Маккензи взмахнула рукой. Такое заклинание она слышала от бабушки сегодня перед тем, как самой провалиться в пустоту. Не знала, что оно значит, но… Это сработало!       Виктор мгновенно упал около «жука». Макки, испугавшись, взглянула на свою руку, а потом на него. Он лежал без сознания на мокром от дождя асфальте.       — Бабушка! — прокричала Маккензи и побежала в лавку. — Я… Я… — Она буквально задыхалась, то и дело оглядываясь на безжизненное тело. — Я убила его! Убила!       Истерика накрыла ее. Она заплакала и хваталась за ворот бабушкиной куртки. Адалинда посадила внучку на пол и побежала к Виктору. Упав перед ним на колени, она прощупала пульс. Жив…       — Ты не убила его. — Адалинда вошла в лавку и села рядом с ней. — Что ты сделала?       — Я… — Заикаясь, Маккензи вытерла слезы и прерывисто вздохнула. — Я сказала «волко́рис».       — Молодец. — Адалинда тихо рассмеялась. — Запомнила. Ты просто его усыпила. Таким способом я тебя усыпляла сегодня.       — Но… — Взгляд Макки зацепился за ногу Эрика, который лежал за стеллажом. — А он…       — Он тоже жив. К сожалению.       — Бабушка! — воскликнула она и повернулась к ней.       Маккензи подползла к нему. Эрик лежал на полу без сознания. Куртка цвета хаки окрасилась в красный в районе правого плеча. А на плече левой руки едва заметно светилось ранение от клинка. Она повернулась к бабушке.       — Это помогает ему не истечь кровью, — ответила Адалинда на немой вопрос. — Клинок был пропитан зельем вечного сна. Поэтому пока его ублюдок-отец не очнулся, нам нужно оттащить парня на улицу. А там пусть папаша разбирается.       — Погоди… — Маккензи непонимающе свела брови. — Если на него действует магия, то ему даже в больнице не помогут очнуться, так?       — Поражаюсь твоей сообразительности! — с сарказмом ответила Адалинда и, взяв клинок, пошла к выходу.       У порога валялся пистолет. Она фыркнула и достала платочек из кармана куртки. А затем взяла пистолет двумя пальцами и вышла. Маккензи вскочила и побежала за ней.       — Ты этого не сделаешь! — Маккензи семенила за ней, пока та несла перед собой оружие.       — Не сделаю что? — Присев у головы Виктора, Адалинда на мгновение посмотрела на внучку, а затем вложила рукоять пистолета в правую руку Алонзы.       — Ты не оставишь человека в беде. — Маккензи скрестила руки и смотрела на бабушку с вызовом. — Ты же видела, — она указала рукой в лавку, — он спас меня! Если бы не Э… Если бы не этот парень, то с ранением лежала бы я!       — Ну и что? — Адалинда вскинула бровь и наклонило голову. — Мне плевать, кто кого закрыл. Алонзы пришли на мою территорию! И первые напали они!       — Но ты же учила меня, что мы нужны людям и должны помогать! — Маккензи перегородила ей дорогу. — Учила, что это наш долг!       — Макки, можешь не пытаться. — Она вновь присела рядом с Виктором и достала клинок. — Эти двое заснут сегодня вечным сном…