Эхо во пламени

Чувство тормошения никуда не уходило. Пруссия поморщился, пытаясь уклониться, спрятавшись под одеялом, но в следующее мгновение он с ужасом впечатался лицом в паркет. - Э, дядь, дядь, совсем с ума сошел? - раздался над ухом его собственный голос. Первой мыслью Пруссии было: "ну все, совсем допился". Уже галюцинации пошли. Он пошел в бар, чтобы залить свое горе, но каким-то особым он свернул не туда. Он долго плутал по улицам когда-то его бывшей столицы, но ничего не узнавал. Когда время было уже поздно, его брат однозначно уже был дома, возможно даже не один, Пруссия решил возвращаться домой. Но проехать две остановки на автобусе - это точно долго и дорого, а потому, постояв немного на остановке, решил, что отправится в Москву. Возможно где-то в его мыслях был просчет, но Пруссии было все равно. Он также долго и бесцельно бродил по вьющимися улочкам старой Москвы. Он голосил нецензурные песни на русском и немецком, из-за чего он чуть не влип в бандитские разборки, в перерывах между песнями на улице, он заходил в заполонившие улицы сомнительные бары и уже к вечеру потратил все деньги, что у него с собой были. Что он здесь делал? Брат, наверное, уже обзвонил все, что только можно и нельзя, а он шатается по столице... Пруссия, немного подумав, что раз ему кажется, что все в порядке, то значит так оно и должно быть. А раз уже ему так хочется шататься по Москве, то кто он такой, чтобы себе заперещать? Его подняли о опять усадили на стул большие сильные руки. Пруссия почувствовал, что на него опрокинули что-то мокрое. Наверное вода. Пруссия не был уверен, во всяком случае жжения и боли от кислоты он не почувствовал. И на том спасибо. Он медленно открыл глаза. Картинка платы и двоилась, а содержимое желудка хотело вырваться на свободу. Намец постарался сдержаться, а то его богатый внутренний мир оказался бы на полу. "Наверное, я ещё не совсем протрезвел," - подумал Пруссия, узнав в человеке перед собой самого себя. Двойник хмуро рассматривал его, переодически поджимая губы. Пруссия смотрел на него и думал, когда-то я тоже был таким живеньким: плотное телосложение, свело-кофейные волосы и янтарные глаза. Пруссии казалось, что таким он был бесконечно давно. - Да уж, пить надо меньше. Ну или хотя бы закусывать, - вставила свои пять копеек Тьма. Пруссия мысленно закатил глаза. Ну никак она не могла без едких комментариев. Ещё с минуту, до Пруссии доходило, что перед ним не двойник, а Калининград. Вот же... Россия будет недоволен. У него до сих пор перед глазами стояла та сцена. Тогда он ещё мог различать температуру, тогда Россия клокотал обжигающим холодом. А сейчас он ничего не почувствовует. "Хотя, я все ещё жив, наверное, Калининград живёт отдельно." - Ещё воды? - спрашивает город. Пруссия понимает, что его-таки настигли последствия трех литров алкоголя, что он выпил. - Меня... Кажется сейчас стошнит, - слова выдаются скрипучими и хриплыми. Но говорится по-русски так естественно... Давно он ни с кем не разговаривал. - Я провожу в туалет, - говорит Калининград. Он помогает незванному гостю встать, стоически держит и ведёт по коридорам. Пруссия чувствует, как его локоть сжимают и тащат вперёд. В далеке мерещится мысль, что его вообще здесь не должно быть. Вот он пришел, а его здесь терпят. На заднем плане он слышал шаги города, щелчок замка. Калининград снова появляется в дверном проёме, когда, Пруссия, кажется, закончил изливать свое горе туалету. Голова по-прежнему болит и кружится, но Пруссия про себя отмечает, что ему стало лучше. Он с благодарностью берет таблетку обезболивающего и стакан воды, принимает и молча следует за Калининградом. "А он вырос," - мысленно замечает он. - Представь себе, дети имеют свойство расти, - снова подаёт голос Тьма. Ему кажется или она звучит более... защитной? На кухне светит тусклая лампа, которая бы во всех остальных случаях бы точно посадила зрение. Но сидит на табурете, вроде живой и даже как-то отдохнувший. Интересно, брат его ищет? А что с Россией? Калининград возвращается откуда-то из квартиры. Пруссия быстро отводит взгляд и делает вид, что читает инструкцию к лекарству, когда видит, что уже-не-мальчик вешает ключ под полотенцем. Интересно. Очень интересно. - Как вы себя чувствуете? - спрашивает Калининград. Город тоже чувствует себя неловко. Пруссию безмерно веселило, как он пытался чем-то занять руки, но из-за того, что ничего под руки не попадалось, жертвой его нервов стала манжета на рубашке. - Вроде живой, - отвечает немец, - спасибо, что пригрели. - Мне нужно в магазин, я могу вас оставить на кухне на какое-то время? Так просто уйти не получится, значит. Хотя, если он себя хорошо зарекомендует поверх уже ужасного мнения о нем, ему, наверное, даже скажут, где Россия. - Да, конечно, я все понимаю... Россия напряжённо вслушивался в диалог на кухне. Он все пытался понять, с кем там говорил Юрген, после того как он запер его здесь, чтобы гость не потревожил его. Но он не мог всё узнать ни голос, ни душу. Он сомневался, что кто-то из чужих знает о его месте... существования. Даже правительство было в нем не заинтересовано, что уж говорить о людях, которые, похоже, про него совсем забыли. Но кто там? Юрген не пустил бы в дом кого попало. Он конечно был идиотом, но он был умным идиотом, он всегда был таким. Россия сосредоточился на левой руке. Та, в отличие от своей правой коллеги, его хоть как-то слушалась, и Россия иногда шутил про себя, что если он поправится, то всех обязательно будет бесить всех, что он левша.

Вы

Кто там?

Удивительно, что на написание оного сообщения ушла целая вечность. Господи, какой он жалкий. Юрген Там Пруссия Не бойся, я тебя запер Россия уставился на ответ, какое-то время ему даже казалось, что он перестал дышать, а первой мыслью было притвориться немножко мертвым. Это точно было лучшей идеей, которую он сейчас мог воплотить. Иногда в бессонные ночи он подолгу наблюдал за тенями на потолке и думал, что это все кара небесная за то, что он позволил себе возгордиться и думать, что он может обмануть Смерть. Днём, когда он по памяти зачитывал сам себе свои же записи и выдвигал новые теории, эти предрассудки его не достигали, а ночью ему было слишком страшно. Одиночество и беспомощность бударажили его бурное воображение, которое по старой памяти видело во всем нечистую силу или злой умысел окружающих. Вот и сейчас. Только как в тот раз его скальпель в рукаве не спасет, а тело его практике не слушается. Вот бы Пруссия решил прямо сейчас свалить, вот бы так и было. Россия уставился в потолок, продолжая слушать окружающий мир. Постепенно его тело сдалось и медленно погрузилось в беспокойный сон. Пятьдесят лет назад ему казалось, что в будущем он о таком не пожаеет.