Эхо во пламени

Этим утром в европейском отделе было необычайно тихо. И хотя утро предвещало невиданный в последнее время гвалт, все очень быстро стихло, когда Россия высказался по поводу возможного злоумышленника, а потому все тихо гадали, кто, а главное зачем, преступник это сделал. Пруссия сидел за своим столом. Ему хотелось сосредоточиться на работе, но его внимание постоянно цеплялось за что-то другое. -… А ты уверен?.. — донёсся чей-то шепот. -… Конечно уверен, — продолжил собеседник, — Россия просто решил избавиться от этой твари, а удаление файла — просто повод. Пруссия вернулся к своей работе. Сплетни и слухи были неотъемлемой частью отдела, но ему показалось, или раньше они были тише? Раньше он был крупным игроком в отделе и грозной фигурой. Все настолько плохо, что коллеги наконец, решили, что могут не бояться поперемыть ему косточки? Он обернулся, чтобы посмотреть, кто его обсуждает, но ничего не увидел. Обычная обстановка. — Впрочем, они правы, — сказала Тьма. — Опять ты! — мысленно обратился Пруссия. Тьма, говорившая голосом России, с некоторой ленцой будто бы перевернулась на воображаемом диване. Она держала в руках книгу, время от времени перелистывая пустые страницы, будто в них было что-то интересное. Пруссия потёр лоб, чтобы унять нарастающую головную боль. Но, в целом, и тьма, и сплетники были правы. Россия действительно мог хотеть от него таким образом избавиться. Доступ же у него был. Ещё так старательно на него не смотрит. -… А мне кажется, что давно уже пора, столько лет нам всем тут кровь пил!.. -… И почему Россия его тут вообще держит?.. -… Не знаю… -… Может приказали, а сейчас он нашел способ?.. -… В любом случае, будет здорово, если немец исчезнет… -… Ага… Как вспомню, как он со мной в концлагере делал, опять будто в те годы возврящаюсь. -… Ужас!.. Хорошо, что все закончилось… Я был тогда под контролем у его младшего, похоже, что они оба отличились… -… И почему Россия ему столько позволяет?.. Пруссия уже нервно поглядывал на часы в нижнем уголку экрана. Он не помнил ничего о пытках и насилии, до февраля 1943 все было в тумане. — Что противно про себя слышать? — усмехнулась тьма, — а хочешь, я расскажу тебе кое-что из твоего прошлого? — Хочу, — Пруссия встал. В горле пересохло, он отчаянно нуждался в стакане воды, — рассказывай! Он невероятно долго шел по пустому коридору. Он спиной ощущал как его прожигают глаза. Смотрели как со страхом, так и с ненавистью. Если бы он помнил, что он тогда творил… … Было бы гораздо хуже… Он уже сейчас, не помня ни о чём, готов был поставить себе приговор. Разве нужна память, если ты знаешь, что натворил? Но, видимо, сегодня сплетники решили его добить, совершить свою месть. Как на зло, его слух был сегодня очень чутким. Из глубины офиса, еле слышно кто-то спросил: -… А может все дело в Калининграде?.. Пруссия остановился как вкопанный возле куллера. Рука, которая держала стаканчик, предательски подрагивала. -… Ну, да, одно лицо, — продолжил кто-то. Надо было срочно возвращаться за свое рабочее место. Пруссия сам не заметил как он покрылся испаринной. Офис показался очень душным, хотя казалось, недавно все жаловалтсь на сильный сквозняк. Ну да, они же не слепые идиоты. Они бы заметили их схожесть. В отличие от него, никто из других не избегал общения с подростком. Сегодня его не было, и Пруссия этому радовался. -… Думаешь, из-за него этот все ещё тут?.. — А ты как думаешь? Разумеется!.. Ненадолго слухи притихли. Через отдел прошел Казахстан, напрямую прочерчивая свой путь к куллеру. Пруссия быстро отошёл в сторону, а потом пошел к столу. Небольшая передышка, работа в тишине. Момент, но какой приятный. Казахстан внимательно осмотрел строгим взглядом отдел, передал папку Латвии, что-то сказал Румынии и удалился к себе. Пруссия с некоторой завистью проследил за тем, как он уходит. Долгое время он не слышал больше ничего интересного. Все переговаривались или по работе, или сплетничали уже о западных коллегах. Пруссия мог расслабиться и спокойно работать. Близился конец рабочего дня, когда в отделе появился Беларусь. В отличие от вечно спокойного и молчаливого Казахстана, он быстро начал перемещаться между рядами офисных столов, пока не оказался возле стола Пруссии. — По поводу злоумышленника, — сказал он, — идииза мной, поговорим не здесь. Пруссия покорно встал. Беларусь не отличался более теплым к нему отношением, наоборот, он постоянно пытался подраться или поливал его проклятиями. Ему тоже много досталось, и у него тоже был мотив, но Пруссия был уверен, что Беларусь если и задумает изжить его с офиса, то сделает это в лоб. Не он его подставил. Перед выходом в коридор, Пруссия заметил развязавшийся шнурок. Он присел в тени коридора, чтобы исправить это недоразумение. И тут он совершенно резко услышал: -… Реально? Бедный Россия!.. — …Ага, поганец его тогда поимел, а потом разыграл что у него амнезия, чтобы от наказания уйти… Видите ли, не помнит он ничего!.. -… А я слышал, что он вроде шпионом был… -… Наверняка, чтобы себе смягчающее создать, испугался, видимо, когда понял, что они с его придурошным братцем нарвались по полной программе, после Сталинграда-то… Вот тут они были не правы. Пруссия сам решил стать шпионом, по собственной воле, не ища никаких для себя поблажек. С того момента, как он осознал, к каким проблемам они пришли, он решил любой ценой свести и себя, и брата с вымощенной ими дороги в ад. Но… — Вообще-то, — подола голос Тьма, — ты же хотел знать, что ты сделал? Так вот, тогда ты… — Заткнись, ничего слышать от тебя не хочу! — прошипел Пруссия, потирая расквлывавшийся головной болью затылок. Тьма надменно закатила глаза и показательно развалилась на диване, уткнувшись в книгу. Ну все… Может его зря, всё-таки, из госпиталя выпустили? Врачи допустили ошибку, посчитав его нормальным, а он вон, диалоги с несуществующими личностями ведёт. — Чего расселся? — послышался строгий холодный голос. Пруссия поднял взгляд. Беларусь стоял перед ним и всем своим хмурым видом показывал, что он здесь только из-за него и только потому что ему приказали это сделать ради общего блага. Разумеется, он тоже все слышал, и судя по выражению его лица — это было правдой. Немец встал и пошел в кабинет России на разборки, с ощущением будто шел на смертную казнь, где палачом была его совесть.