Астери

      Иоанн       Дни сливаются в сплошную темную череду. Аркаша с той ночи, когда проспался у меня пьяный, больше не появляется. Мне бы радоваться, но я не могу вылезти из накрывшей меня депрессии. Все что осталось я экономлю для работы, но этого чертовски мало. Я почти не сплю, все время раздражен, стараюсь не срываться на Лёшу, сбегая каждый раз, как накрывает, но долго это продолжаться не может. Постоянно тошнит, я почти перестал есть, перед работой приходится закрашивать мешки под глазами. Травка даёт временно расслабиться, но действие ее все короче и короче.       Я ни разу не покупал сам. С самого начала мне всегда и всё давал Аркаша. Даже мысль о том, чтобы самому подойти и купить — пугает. Но я знаю, у кого можно. В «Астери» часто заходят Аркашины друзья. Те самые, что неоднократно участвовали в общих «развлечениях», они и сами закладывались во время секса.       А ещё были другие — клиенты, что приходили ко мне под кайфом. Можно подойти и к ним.       Или спросить у Гарика. Он уже второй раз пришел в клуб, попялиться на Лё. Я не мог не заметить их переглядки, но никак это не комментирую. Кто угодно для Лё лучше меня, хотя вот конкретно о Гарике его лучше предупредить. Но может, если он переключится на него, то потом сможет посмотреть и ещё на кого-то?..       Первые кандидаты отпадали — уж проще к Аркаше подойти, эти садисты не меньшие, если не большие. С клиентами тоже идея плохая — в «Астери» это запрещено, и если пойдут слухи… Третий кандидат тоже пока не вариант. Лёша на него так пристально смотрит во время песен… Вдруг реально что у них, а тут я влезу.       Но если в ближайшее время не решусь хоть на что-то, то просто перестану себя контролировать и пойду к первому попавшемуся.       Надо Аркаше звонить. Самый простой и самый привычный путь. Отхожу в темный угол и, оглянувшись, иду в раздевалку за телефоном. Да. Это единственно нормальный вариант.       У самого входа меня тормозит рука, что ложится на плечо. От неожиданности разворачиваюсь слишком резко и почти врезаюсь в Лё.       Он почему-то все ещё в куртке, хотя вроде должен приехать на работу минут двадцать назад. Растрёпанный, запыхавшийся, в волосах застрял листочек. Достаю его аккуратно. Красно-зеленый. Красивый.       — Ты вещи хранишь в кустах? — спрашиваю, продолжая разглядывать листик. Лё уехал от меня за час до работы, сказал, вещи надо сменить.       — Нет, но мне пришлось и в лесочке побывать. Пойдем поговорим? Пять минут.       — Пошли. Где?       Он берет меня за руку и ведёт к кабинету Аида, мимо комнат для отдыха. Одна из дверей позади открывается, и я, ведомый неведомым ранее чутьем, оборачиваюсь.       Из комнаты выходит один из моих старых постоянников. Я давно его не видел, по его рассказам он работает вахтовым методом и приезжает к нам по работе в разгар курортного сезона. С ним Бель, один из новеньких «бабочек». И я понимаю, он — тот самый кандидат, который мне нужен. В этом плане он идеален, никогда не болтает лишнего, не местный. Знаю, что всегда с собой есть то, что мне надо. Он, поняв по моим глазам, неоднократно предлагал расплатиться именно так, но я всегда отказывался.       Вырываю руку из Лёшиной, а на недоумевающий взгляд шепчу:       — Позже!       И бегу к мужчине, что тоже успел узнать меня. Игнорируя шокированного таким моим поведением Бель и схватив мужчину за плечи, затаскиваю в комнату, тут же захлопнув дверь.       — Что… — начинает он, но я его перебиваю.       — Беда есть?       — Отходняк?       Он осматривает меня внимательно, сразу понимая суть проблемы. Киваю, ожидая ответа.       — Книжка в машине, жди.       — Нет! Мне не то.       Он опять на меня смотрит, ухмыляется, доставая из кармана маленький холщовый мешочек.       — Сколько? — спрашиваю, пытаясь сообразить сколько у меня с собой налички.       — Первая — подарок, так сказать, на пробу.       Он достает из мешочка маленькую, похожую на глицин жёлтую таблетку, и под моим неотрывным взглядом закидывает себе в рот, после чего достает вторую и прикасается ею к моим губам.       Слизываю ее с его пальцев, прикрыв глаза. Она не похожа на те, что даёт Аркаша, но мне уже все равно.       Стоим так, не шевелясь. Его пальцы всё ещё на моих губах, ждёт, пока подействует. Я тоже жду.       А потом чувствую, как меня толкают в грудь. Делаю шаг назад и проваливаюсь в пропасть. Она темная и глубокая. Меня заполняет ужас: кажется, там, на дне, темное пламя, готовое пожрать, спалить, уничтожить. Хочу кричать, но меня ловят чьи-то руки и прижимают к себе. Хватаюсь за них как за спасательный жилет, но пламя уже внутри, проходит по венам, заставляя изгибаться, доходит до самых кончиков пальцев, разворачивается и огненной змеёй несётся в живот.       Надо избавиться от него! Немедленно, прямо сейчас, вырвать его, потушить! Царапаю кожу: яростно, глубоко — надо дать пламени вырваться, но мои руки перехватывают, тянут вверх, пробивают раскалёнными гвоздями. Чувствую кровь. Ее так много, что я в ней тону! Пытаюсь открыть глаза, но из-за красного, тягучего марева это получается с трудом, а когда все же выходит, мне хочется их закрыть — передо мной монстр. Огромный, красный, рога подпирают почерневшее небо, а с клыков на мою грудь капает слюна, оставляя ярко-алые ожоги. Он тянется к моему лицу, желая сожрать, открываю рот, чтобы закричать, но монстр не даёт — присасывается к губам, выпивая душу, вытягивая ее.       На язык что-то попадает, хочу выплюнуть, но кровь, стекающая отовсюду, не даёт этого сделать. Захлебываюсь в ней, сглатываю.       Монстр разрывает на мне остатки одежды, и я вижу его гигантский, черный член. Он шире моего бедра! Он порвет меня! Нет!       Кричу, требуя отпустить, но монстру наплевать.       Он разводит мои ноги, оставляя ожоги от пальцев на коже, и входит. Сильно. Разрывая. Адская боль вдруг перемешивается с нереальным по остроте удовольствием.       Я выгибаюсь, крича, срывая голос, вцепляюсь в его плечи, но от ужаса отдергиваю руки — они проваливаются сквозь него!       Входят в его плоть как в расплавленное масло, прорывают мясо, кости, заливая все вокруг чёрной кровью.

***

      Поворачиваю голову и вижу около себя голого мужчину. Кажется, я его знаю, но никак не могу вспомнить кто он.       Мужчина медленно курит, пуская в потолок клубки дыма. Заметив, что я пришел в себя, он протягивает мне свою сигарету, но я отрицательно машу головой.       — Понравилось? — спрашивает, потеряв ко мне интерес.       — Нет. Что это было?       — Галлюциноген. Ты ж сам просил.       Приподнявшись, оглядываю себя. Никакой крови нет, все как и было, только на животе появились восемь царапин, по четыре с каждого бока. Увидев мой удивленный взгляд мужик пояснил:       — Здорово напугал меня, когда пытался сам себя расцарапать. Так сильно вштырило?       — Все было таким реальным…       — Ещё бы, — хмыкает мужик. — Плохого не возим. Чё, брать будешь?       Меня аж трясет от мысли, что придется пережить такое ещё раз!       — А зачем просил?       Вздохнув, объясняю что именно мне было нужно.       — Такого с собой не ношу. Могу достать, но только при следующей поездке.       — Не надо…       К тому времени как ты появишься, я либо чокнусь, либо найду где купить.       Встаю, отыскав одежду, и иду в душ. Когда возвращаюсь, мужика уже нет. Я так и не вспомнил, как его зовут.       Выхожу в зал, но от яркой вспышки света меня опять ведет, и я вижу черно-красное марево. Привалившись к стене, пытаюсь отдышаться.       Этого нет.       Монстров не существует.       Никто не пытался меня съесть.       Все хорошо.       Самовнушение не помогает. Даже с закрытыми глазами я вижу распадающуюся под моими пальцами плоть.       И тут я сквозь шум в ушах, слышу голос.       Его голос.       Иду на него как слепой котенок и, лишь увидев Лёшу на сцене, успокаиваюсь.       Там, где летают ангелы, демонов быть не может.       Сажусь на незанятый стул у какого-то столика и, не отрываясь, смотрю на моего херувима.       Так легче. Начинаю дышать спокойнее.       Песня заканчивается, и он спрыгивает со сцены, сразу подходя ко мне.       — Теперь мы можем поговорить?       — Можем. Прости.       Встаю и иду за ним, больше не оглядываясь. Он заводит меня наверх и ведёт к кабинету Аида. Хозяин вопросительно смотрит на нас, а Лёша ему:       — Друг, ты очень хочешь покурить. Прям жаждешь. Срочно.       — Да, так резко захотелось.       Аид усмехается, но уходит. Стою молча, ожидая разговора.       Лёша подходит к столу, выдвигает нижний ящик и выкладывает на стол бумажный сверток.       — Я тут пошопился чуток…       Удивленно приподнимаю брови. Что там такого срочного? Но Лёша ждет и на меня с намеком смотрит. Немного потупив, подхожу и разворачиваю загадочно шуршащий презент.       А там… в ворохе салфеток… прозрачные мини-грипперы. И в каждом таблетки. Россыпью.       — Это?..       — Ага. Тебе.       — Откуда?       — Из леса вестимо. Если нужно, бери сейчас или, давай, уберу до утра, а то вдруг зайдет кто. Кас не Аид, глаза не закроет.       — С дуба рухнул такое тут хранить?! — рявкаю, но тут же затыкаюсь и молниеносно сворачиваю все обратно, пряча с глаз содержимое, и уже ему шепотом: — Да за такое количество… За одно хранение три года! Да и не поверят, что админ стрип-бара это просто хранит, а не распространяет!       — Вот и не рассказывай никому. Пожалуйста.       Лёша забирает свёрток, снова убирает в ящик, задвигает и уходит на диван. Сажусь рядом, уронив голову ему на плечо.       — Спасибо, — шепчу одними губами. — Ты делаешь для меня слишком много. Я правда очень-очень благодарен, но страх за тебя не даёт проявить это по-нормальному.       — Ио, не стоит за меня бояться. Я со всем справлюсь, если что.       — У меня такое чувство, что ты просто не знаешь, куда лезешь, — зажмуриваюсь, прижавшись к нему ближе, обнимая. Я как увидел, что в свертке, у меня в мозгах, как на параде, с плакатами пробежалась толпа мыслей и идей, что могло пойти не так. Взять такую партию и не влететь! Да его ж могли сами же барыги сдать, как новенького. На него могли все висяки скинуть!       — Не хочу, чтоб ты мучился и к нему шел, — Лё обнимает меня, и становится чуть легче.       — Он все равно сам объявится. Неделей раньше, неделей позже, не все ли равно?       — Нет. Мне не все равно.       — Лучше сходить туда, чем потерять тебя.       — Ты меня не потеряешь.       — Не обещай того, над чем не властен, — поднимаю руки выше и целую его. Знал бы ты, как я за тебя боюсь! Со мной и так небезопасно, а ты ещё сам лезешь, запутываясь все больше и больше!       — Хей! — слышится голос сзади, от испуга я вздрагиваю, вжавшись в Лё. — Только не на моем диване!       — Не ори. Не делаем мы ничего такого.       Сердце колотится как потерпевшее. Боже, как я работать-то сегодня буду в таком состоянии?! Лё гладит меня по спине, успокаивая, а я никак не могу перестать жмуриться. Кажется, распахну глаза, и демон вернется.       — А вдруг?!       — Ио, ты чего? Все в порядке. Аид так шутит. Неудачно.       Собравшись с духом, отрываюсь от его груди и оборачиваюсь, но свет, что идёт из коридора, заставляет вновь прильнуть к Лё.       — Аид, можно я домой поеду? — спрашиваю куда-то в футболку Лё. — Мне нехорошо. Я потом отработаю.       Аид отвечает, но не сразу, немного подумав.       — Иди.       — Вызвать такси?       — Спасибо, — благодарю сразу обоих. — Я сам.       Вот только оторвусь, и сразу же сам. Сердце потихоньку успокаивается, но оборачиваться всё ещё страшно. Да что ж такое-то! Как будто это мой первый глюк.       Лё прижимает меня сильнее, целует в висок, и это совсем не способствует моему скорейшему уходу.       — Дойдешь со мной до раздевалки? — шепчу Лё совсем тихо. Глупо, но с ним проще.       — Конечно.       Мы встаём, Лё приобнимает меня и выводит в коридор. До раздевалки рукой подать, но сейчас и это чуть не километр. У самой двери отстраняюсь, а, взявшись за бронзовую загогулину, понимаю, что не могу. Приходится трижды вдохнуть, прежде чем решаюсь и захожу.       Но внутри никаких монстров не обнаруживается. Тут вообще пусто — все работают. Быстро переодевшись, складываю вещи в свой шкафчик и почти бегом выношусь в коридор, закрывая за собой дверь. Все нормально. Нормально же, да?!       — Мне проводить?       — Тебя Кас придушит.       — Ну и что? Я боюсь тебя таким оставлять.       — Очень заметно, да?       — Я вижу.       — Скоро должно пройти… — наверное. Понятия не имею сколько эта дрянь держится. И можно ли с чем-то мешать тоже не знаю.       — Ио, поехать с тобой?       — Если Кас отпустит.       — Сейчас, вещи заберу. Подожди минутку.       Он меня оставляет, отправляясь в кабинет к Аиду. Прислоняюсь к стене, чтобы почувствовать опору, но стены вдруг оживают, сдвигаясь. Нет, подсознательно я понимаю, что такого не может быть, но паника наступает вместе с сужающимся коридором — ловушка так и норовит меня сплющить. Прихлопнуть. Кричу, упираюсь руками, но вокруг будто гранитные монолиты — неумолимо теснят и теснят. В миг, когда до смерти миллисекунда, меня вдруг сжимают крепкие руки. Стены тормозят, напарываясь на непреодолимое препятствие, а руки превращаются в огромные белые крылья. Они закрывают меня полностью, не давая тьме пробиться. Сжимаюсь в комочек, как можно меньше, чтобы не мешать этим волшебным крыльям оберегать меня. А потом слышу голос. Не разбираю, о чем он говорит, но он ведёт меня, тянусь за ним, по крупинке выбираясь из кровавой трясины.       Обнаруживаю себя сидящим в коридоре «Астери», на полу, а рядом Лё, тоже на полу, обнимает крепко, прижимает к себе и шепчет:       — Помнишь, мелкими, мы играли у меня дома, и началась гроза? За окном громыхало и сверкало, будто война, и ливень стеной. Мы построили шалаш из покрывала и стульев и, обложившись подушками, спрятались там. Ио, побудь со мной в нашем шалаше, нас внутри ничто не достанет. Будем прятаться и рассказывать истории. Я тогда привирал много, хотелось, чтобы тебе интереснее было. Теперь не могу не смеяться, вспоминая. Особенно про хлебного монстра или инопланетян. А помнишь конфетное дерево? Я потом целый месяц копил конфеты, пришивал петельки, чтобы украсить молоденькое деревце в лесу и показать тебе чудо.       — А я верил, что оно проросло из карамельки-зернышка, потому что ты поливал его сладким сиропом. Потом дома пытался вырастить такое же, но не судьба. Только подоконник залил, — отвечаю, улыбаясь. Я ведь действительно верил и очень расстроился, что леденец не пророс. Ещё и обиделся на Лё, решив, он мне не до конца секрет рассказал.       — Давай, отвезу тебя домой и еще что-нибудь расскажу, хочешь?       — Хочу, — смотрю в его серые, пронзительные глаза и понимаю, что все-все с ним хочу. Главное, вместе.       Лё меня поднимает, и я замечаю ошарашенного Каса, что смотрит на нас как на двух психов. Возможно, так оно и есть.       — Прости, Кас, но я не могу доработать сегодня. Я отработаю потом, можно?       Ксандер смотрит Лё в глаза и, недолго раздумывая, машет рукой.       — По миру меня пустите. Валите, но штраф выпишу, так и знай, чтоб неповадно было.       — Хорошо, господин начальник.       Начальник фыркает и, бормоча что-то малопонятное, но явно нецензурное, уходит, а Лё подхватывает меня под руку и тащит к выходу. Там нас уже дожидается белый солярис с жёлтыми шашечками.       Садимся назад, не размыкая рук. Касайся меня, пожалуйста, не отпускай к кошмарам.       На полпути начинает казаться, что мир пожрало пламя, оно бушует, ревет, а я жмусь к Лё, и его живое тепло помогает сохранить остатки критического мышления. Все это мираж, а там, на улице, лишь ночь, ветер и звёзды.       Выходить все равно немного страшно, кажется, стоит открыть дверь, и огонь поглотит нас, но я иду за Лё, крепко держа его за руку. А стоит попасть в квартиру, закрываю глаза и жмусь к нему в коридоре. Даже так меня не покидает ощущение, что за мной следят сотни глаз, они спрятались в самых темных углях и светят в потёмках жуткими алыми глазницами.       — Включи свет, пожалуйста.       Лё делает, как я прошу, не переставая обнимать, и я, вдыхая его запах, вновь прихожу в себя.       — От тебя сегодня карамельками пахнет.       — Конечно, ведь я единственный человек на планете, который смог вырастить сладкое дерево. У меня и для тебя гостинец есть.       Он запускает руку в карман и достает пять конфеток, протягивая мне. Улыбаюсь так, будто на представлении фокусника.       — Посадим одну? Вдруг она тоже волшебная?       — Попробовать можно. Во что сажать будем?       — Горшка у меня нет. Зато есть вазочка с камушками. Можем в них. Прокатит вместо грунта?       — Замечательная идея, а лебеди будут за ней следить.       — Главное, чтобы не слопали наше чудо-семечко.       Разуваюсь, снимаю кардиган и веду Лё в комнату, тут же включая свет. Не хочу во тьму. Мы вместе разворачиваем карамельку и засовываем ее между камней, а потом стоим и смотрим на вазу как два идиота, будто из нее реально сейчас может что-то вырасти.       — Наши лебеди не едят сладкого, они питаются любовью. Дай я тебя срочно поцелую, а то они проголодались.       Поднимаю голову, встречаясь с серебристыми звездами, и пропадаю в глубоком, чувственном поцелуе.       Целоваться с открытыми глазами немного странно и непривычно, но это кажется самым правильным сейчас. Видеть только его, чувствовать только его тепло, жить им.       Отрываюсь от его губ, только для того, чтобы перейти на шею, лизнуть за ухом, спуститься ещё ниже, всосав нежную кожу у основания шеи. Он сегодня не только пахнет конфетами, но и на вкус как самая лучшая на свете карамель.       Задираю его футболку, желая поскорее снять, чтобы опробовать на вкус закрытую сейчас кожу. Лё, быстро стащив ее, утаскивает меня на кровать, сам укладывается на спину, а я на него, продолжая исследовать новые участки кожи. Вкусно. Сладко. Ещё хочу.       Следящие за нами глаза больше не напрягают — любуйтесь, раз так хочется, мне-то что. Я счастлив с ним, а остальное не имеет значения.       Целую везде, куда только падает мой взор. С упоением втягиваю в себя горошину соска, играя с ней языком и порыкивая от удовольствия. Мои руки тоже исследуют его тело, мне так нравится, что я выучил его всего, но все равно каждый раз как впервые. Лё не отстаёт, гладит меня, но из-за одежды я не чувствую жара его ладоней. Приходится прерваться и, оторвавшись от столь желанного тела, стянуть с себя мешающуюся тряпку, прицельным ударом запустив ею в очередной глюк, разлегшийся на подоконнике.       — Если я еще раз вздумаю наглотаться галлюциногенов, пристегни меня к батарее и отшлепай, — говорю я серьезно.       — Ты ведь знаешь, я так не смогу… И если бы я сегодня знал, понес бы тебя из того коридора на руках.       — Вот в следующий раз так и сделай! Отвлекают жесть, а я хочу отлюбить тебя по полной, — наклоняюсь обратно, атакуя второй сосок, что остался без внимания. Все окружающее становится неважным, не остаётся ничего важнее этого божественного вкуса и запаха, что заменяют мне и воздух, и рассудок. И нет ничего важнее, чем гладить его разгоряченное тело, скользить по нему губами, впитывая в себя родное тепло. Волшебно, нереально, бесконечно правильно.       Добравшись до ремня, избавляюсь от него, продолжая целовать впалый живот, расстёгиваю железную пуговку и наконец стягиваю такие лишние сейчас джинсы, вместе с трусами.       Спускаюсь к стопам, снимая и с них мешающуюся ткань, целую ноги, с самого низа, медленно подбираясь к коленям, и, согнув их, провожу языком по внутренней стороне бедра, наслаждаясь его дрожью. Отрываюсь только для того, чтобы взглянуть в помутневшие от желания глаза, и, раздвинув его ноги пошире, наклоняюсь и прохожусь языком меж ягодиц.       Достигнув сжавшихся от возбуждения яичек, вбираю их по очереди под звук рвущейся ткани. Не хочу отвлекаться на такие мелочи, хочу вобрать в себя все, пока он так послушно лежит, в кои-то веки не сопротивляясь.       Мои пальцы скользят по его бёдрам, а язык — по вертикально стоящему члену, с самого низа до одуряюще влажной головки. Прям чистый дурман. Захватываю ее в плен, плотно обхватывая губами, засасываю как самую потрясающую карамель и отпускаю, медленно возвращаясь к сжатым от удовольствия ягодицам.       Помогаю себе руками и, раздвинув, целую тугое колечко мышц, проходясь языком по самым чувствительным местам. Лё тихо постанывает, даря моим ушам райскую музыку, и я, боясь, что меня опять остановят в самый ответственный момент, толкаюсь языком в жар его тела.       Мне хочется дарить тебе удовольствие, равносильное тому свету, что ты даёшь мне. Хочу показать, как сильно ты дорог мне, как я скучаю, когда не могу дотронуться до тебя. Я бы мог подарить тебе гораздо больше, если бы ты чаще разрешал мне. Нет ничего прекраснее, чем слушать твои стоны, видеть твое разгоряченное тело, впитывать твое наслаждение, по крупицам собирая со сладкой кожи.       Я бы сказал тебе так много, если бы мог себе позволить. Если бы не боялся, что этим окончательно привяжу твое чувствительное сердце к себе. Я не имею права говорить тебе это, но могу позволить показать.       Лё извивается от моего скользящего в нем языка, пытаясь сдерживать себя, а я не хочу. Я хочу, чтобы он отпустил себя, позволил золотому огню страсти разгореться. Сейчас он как контролируемый поджог, когда огонь, неистовый и жадный, подбирает лишь то, что ему позволено, в надежде, что контроль ослабнет, и он вырвется на свободу, пожирая все.       Заменяю язык пальцем, он легко скользит в разгоряченном теле, и вновь обхватываю губами жаждущий внимания член. Он у тебя тоже с привкусом карамели, ты знал? Пальцами легко нахожу точку наслаждения, массируя, купаясь в твоём удовольствии. Я был в тебе всего несколько раз, но могу найти ее в любом состоянии, она притягивает меня сама, светит маячком в тумане.       Заглатываю глубже, вбирая до основания, отпускаю, проходясь по уздечке, и начинаю заново, раз за разом, пытаясь одновременно и продлить, и закончить. Я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось, и хочу побыстрее довести тебя до самой вершины, позволяя пламени вырваться. Теряюсь от этой двойственности, разрываюсь, не зная, чего хочу больше. Двигаюсь то быстрее, желая испить твое наслаждение, и тут же замедляюсь, боясь, что все закончится.       С его губ слетает мое имя, он выгибается в последний раз, и я напоследок насаживаюсь максимально глубоко. И лишь до капли испив его блаженство, отстраняюсь, поцеловав в последний раз обожаемую головку.       Сажусь, любуясь тобой, оглаживая чувственные бедра. Растерянный, тяжело дышащий, сжимающий разорванную простыню. Я не имею права называть тебя своим, но сейчас, в эту секунду, в это мгновение — ты мой, и пускай все это скоро закончится, я могу хотя бы сейчас взять все, что ты даруешь мне.       Лё приходит в себя, понимаю это по чуть рассеивающемуся туману в его потрясающих глазах.       Он встаёт, садясь, и я немного отстраняюсь, чтобы не мешаться, но Лё притягивает меня к себе, целуя. Его губы это что-то совершенное, только от них я могу получить столько безграничного, доходящего до нирваны наслаждения.       Меня аккуратно укладывают на измятую, рваную простыню и целуют везде, пронзая кожу мучительно сладкими вспышками блаженства. Столько нежности в каждом его движении, он как художник мягкой кистью на холсте отрисовывает мое тело, создавая новое, чистое произведение. С тобой я обновляюсь, чувствую себя другим, законченным, новым.       Его губы порхают у моего живота, лаская около свежих царапин, про которые я успел забыть, исцеляя не тело — душу. Это настолько чувственно и прекрасно, что не могу сдерживать себя, запускаю руки в твои мягкие волосы, дрожу под твоим ласками, кажется, я могу взорваться только от этих нежных прикосновений.       Но он отстраняется и стягивает с меня джинсы, а я готов скулить, молить, лишь бы не прекращал, лишь бы не останавливался ни на миг.       Он касается губами моего сгорающего от желания члена, и я, не сдержавшись от острого наслаждения, вскрикиваю, кажется, совсем тихо, но слух режет собственный стон. Как будто я ждал этого всю жизнь; удовольствие, граничащее с болью, когда после неистового возбуждения получаешь кроху облегчения.       Лё сразу набирает темп, а я хватаюсь за его плечи, боясь помешать, но не в силах не касаться его, хочется чувствовать его ещё больше, ещё сильнее.       Наслаждение так велико, что, кажется, чуть-чуть и сойду с ума, удерживаю его, моля остановиться.       — Пожалуйста… Дай мне почувствовать тебя…       Хочу ощутить тебя в себе, если ты уже можешь после первого оргазма, или самому войти в тебя, мне все равно, главное, ощутить, стать едиными, хоть ненадолго сплестись с тобой, соединиться, дать прочувствовать моей душе твой свет.       Лё не отвечает, начиная в устроенном нами бардаке искать свои джинсы. Не хочу, чтобы ты прерывался на такие мелочи. На ощупь, нахожу в изголовье, под матрасом, упаковку презервативов и лубрикант, и вкладываю ему в ладонь. Мне теперь есть ради кого приносить их домой.       Легко вскрыв упаковку, Лё смазывает пальцы, ложится сверху и целует, одновременно начиная растягивать меня. Ловлю его язык, играясь с ним, ласкаю плечи, вынуждая прижаться всем телом, больше, сильнее. Шире раздвигаю ноги, поднимаю таз, вжимаясь перевозбужденным членом в его живот, еле слышно простанывая от нетерпения. У нас ничего не было почти неделю, спали в обнимку как блаженные, но, мне кажется, с последней близости прошла вечность.       — Я так соскучился по твоему свету, — шепчу, стоит ему отпустить мои губы.       — А я по лету, которое ты даришь мне.       Нам приходится прерваться, чтобы надеть защиту, и Лё мучительно медленно входит в меня, целуя. Пью нектар с его губ, вжимаясь в него, безмолвно моля сам не знаю о чем. Пьянею от его ласк, от близости, будто нам удалось забраться под кожу друг другу и ощутить биение чужой крови в собственных венах.       Теряюсь в этих блаженных огненных водах, и только жидкий огонь, что вырвался наконец на свободу, заставляет меня не сгинуть окончательно.       Таю в его руках, умирая и перерождаясь от поцелуев, от медленно скользящего во мне совершенства. Толкаюсь, требуя большего, и он чувствует меня, даруя то, чего не хватало.       Изливаюсь, вцепившись в его плечи, отрываясь от любимых губ лишь на мгновение, чтобы схватить закончившийся вдруг воздух. Лё не останавливается, продолжая двигаться во мне, и я готов молиться на него за то, что он растягивает это сладостное чудесное удовольствие.       Он двигается все быстрее, уже не получается целоваться как раньше, и я начинаю ласкать его шею, выцеловывая узоры под шум его громкого дыхания.       Оглаживаю взмокшую спину, спускаюсь к пояснице, сжимаю упругие ягодицы. Протискиваю вторую руку меж нашими разгоряченными телами и, собрав немного спермы, вставляю в него смоченный моим удовольствием палец.       Лё вскрикивает и взрывается внутри меня, затягивая в ещё один, самый сладкий поцелуй.       Его руки слабеют, и он падает на меня, вжимая в матрас. Нежно ласкаю его спину, легонько проводя ногтями по разгоряченной коже. Не могу прекратить трогать тебя, хочется до бесконечности ласкать, гладить, прижимать, чувствовать.       Набравшись сил, Лё проводит носом по моей щеке и говорит устало-удовлетворенно:       — Лежал бы с тобой вечность, но нам нужно в душ. И… я не хотел рвать простыню. Купим новую?       — Да черт с ней, купим конечно. Давай ещё полежим чуть-чуть? Так хорошо…       — Давай, мне тоже хорошо.       Мы валяемся, пока не начинаем ощущать неприятное покалывание от засыхающей спермы. Приходится вставать и вместе идти в душ, но даже там я не прекращаю его целовать.