Астери

      Аид       Ночь была длинная. Подобное повторялось еще несколько раз. Как же хорошо, что он не один. Как же хорошо, что я рядом.       По мне кто-то ходит, больно надавливая маленькими лапами. Вроде не мейн-кун, так чего ж как слон топает?!       — И вам, доброе утро, ваше величество, — открываю глаза и смотрю на кота, который наворачивает по мне круги.       — Плюша, сгинь, дьяволенок, — бурчит спросонья моя любовь и тут же попадает в опалу рыжего царя, хвост-опахало вызывает немедленный чих, а я чмокаю Мира в сморщившийся нос.       — Доброе утро, му фос. Встаём?       Мирослав зевает, прикрыв рот ладонью и схватив возмущенного таким панибратством пушистого привереду, прижимает к себе.       — А сколько времени?       Приходится достать из-под него руку и взглянуть на часы.       — Пол-одиннадцатого.       — Встаём. Сава уже должен проснуться, он же переживает. Я впервые за ним не приехал, и Слава толком ничего не объяснил.       Мы поднимаемся; я одеваюсь, а он остается в длинной футболке. Я даже капельку нервничаю перед знакомством с братом Мирослава.       Обращаю внимание, что на его запястьях содрана кожа. Я вчера, наверно от нервов, не обратил на это внимания. Какая ж подлость! Связать, лишив возможности сопротивляться.       На кухне обнаруживается рыжеватый блондинчик — птичка-невеличка как и его брат. Они даже со спины похожи, кабы не масть можно и спутать, наверное. Он что-то готовит, но когда мы заходим, откладывает нож и поворачивается. Глаза грозовые, как и у Мирослава, только неподвижные — незрячие.       — Мир! — улыбается счастливо, и Мирослав тут же подскакивает к младшему обниматься.       — Прости. Я не смог вчера приехать.       — Пустяки. Познакомишь с другом?       Я знаю, у тех, кто обделен хоть одним органом чувств, другие развиты сильнее. Тут вот зрение явно компенсировано суперслухом. Сталкиваюсь с подобным впервые и это поражает. Я ж не топал, молчал как рыбка, почти не дышу…       — Конечно. Пошли.       Мирослав берет брата за руку и подводит ко мне.       — Это Аид. Мы вместе учимся и работаем. Вам придется подружиться, потому что я его люблю.       Ох. Неожиданная откровенность.       — Я очень рад с тобой наконец-то познакомиться. Савелий.       — Тебе нравятся парни? — спрашивает он, повернувшись к брату.       — Нет. Мне нравится Аид.       Улыбаюсь от такого заявления.       Савелий стоит, думает. Мы ждем.       — У каждого мира должен быть свой бог, да? — обращается он, повернувшись уже ко мне, и я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться.       — Именно.       Он протягивает мне ладонь, которую тут же пожимаю. Вот и познакомились. Вроде неплохо?       — Садитесь, сейчас омлет поспеет. Чай уже готов.       Я сажусь за стол, но смотрю на Мирослава, который гипнотизирует стул. Как ему-то сесть? Видимо, никак — прислоняется к столешнице и всё.       Савелий доделывает завтрак, а я мнусь, не зная, уместно ли предложить помощь. К Мирослову-то я, и не думая, в поварята б набился. А так… Вдруг подумает что не то? Наверное, неприятно, если без конца напоминают, что ты — особенный. Да и Мир не мельтешит, значит, нужно ждать.       — Расскажете, что случилось? Я слышал ночью крики, хотел зайти, но понял, что вы вдвоем.       Да уж, вопрос логичный, но что ответить? Трудно…       — Кошмар приснился. Вчера влип в драку, но уже все нормально, не переживай — отец Аида помог.       — Как обычно полуправда?       Как-то… щедро… Полу… Да тут и четвертушкой не пахнет.       Мир неопределенно пожимает плечами, впрочем, Савелий этого видеть не может.       — Я не маленький уже.       — Я заметил. Пойду, бабулю позову.       О, нет! Он же может у меня что-нибудь спросить насчет тебя! Я не умею недоговаривать или сплетать слова во что-то непонятное — вечно попадаюсь! Хотя, уверен, из-за жуткого волнения, выложи я ему правду-матку, и ту посчитает бездарной ложью.       Савелий садится напротив, и я готовлюсь к иезуитскому дознанию.       — Давно вместе? — а вот и первый от чересчур смышленого брата моего Мира.       — Да нет. Можно сказать, только сошлись, второй месяц знакомства пошел.       Начинает с малого. Что-то дальше будет?       — Как тебе это удалось?       — Сам не пойму. Повезло.       — Это, наверно, Тайка виновата. Да, стопудово из-за нее.       Это что ж должна вытворить девушка, чтоб парень ориентацию сменил? Да не, не бывает так, уверен.       — Не уверен, что это так работает…       — Ну, после неё немудрено женоненавистником стать.       Прям любопытно чего ж эта дура сделала-то? Но спрашивать через Саву не буду.       Очень вовремя приходят Мирослав с бабушкой, и мы наконец-то принимаемся за завтрак, который прерывает звонок в дверь. После вчерашнего какая-то паника во мне укоренилась, поэтому подрываюсь первым и на ходу говорю, что открою.       За дверью Влад — из отцовой охраны.       — Здравствуйте, Аид Христосович, — я аж глаза закатываю. — Христос Тритонович просил передать, — протягивает сумку Мирослава и какой-то пакет.       — Спасибо.       — До свидания, Аид…       Но я его перебиваю:       — До свидания, — и закрываю дверь. Отвык от подобного.       Возвращаюсь на кухню и, показав сумку Мирославу, кладу принесённое на столешницу, а сам возвращаюсь за стол.       — Кто приходил? — спрашивает Савелий. Мир увлеченно инспектирует возвращенное имущество и явно радуется телефону.       Я не могу тебе врать, ребенок! Умеет он все-таки вопросы задавать.       — Охранник отца.       — Зачем ему охрана? Такой известный?       — Нет. Богатый, переживает, наверное, за свою безопасность.       Никогда и не интересовался у отца на эту тему. Принимал все как данность — есть охрана, значит, должна быть.       — О, так ты из богатеньких? А чего сам без няньки-бодигарда?       — Сава, много будешь знать, скоро состаришься! — вмешивается в диалог Мирослав.       — Ну почему же? Мне тоже интересно, — подает вдруг голос бабушка-молчунья.       Какая любопытная семья у моего Мира.       — А я еще себе капитал не заработал, поэтому так хожу.       — У тебя отец жадный? Сочувствую.       Угу. Не то слово. Скупердяи такие машины не дарят. Они вообще ничего не дарят.       — Нет. Мы поссорились, и я с ним не общаюсь.       — А он хочет… С тобой общаться?       Ребенок, может тебе в детективы? Как Ниро Вульфу, на одних наводящих все висяки раскроешь и все пропажи найдешь, и со стула вставать не придется.       — Хочет.       — Странный ты. А мой родитель со мной видеться не хочет.       — Жизнь несправедлива. Но как по мне, не хочешь ребенка — предохраняйся, а если уж не уследил, будь мужиком — расти и воспитывай.       — Да он мудак просто.       — Сава! — возмущенно одергивает брата мой Мир.       А что, в его возрасте еще нельзя правду рубить?       — А что такого? Зато по факту.       Я б угукнул, да грозовые очи моего Мира мечут молнии, боюсь, и мне прилетит, поэтому сижу молчком и не вмешиваюсь.       — Он в любом случае твой отец. Оскорбляя его, ты оскорбляешь себя и маму.       — Так я ж не виноват, что он мудак!       Мирослав закатывает глаза и, вздохнув, начинает собирать со стола опустевшие тарелки. Вот теперь я могу помочь, а не сидеть барин барином. Поднимаюсь и помогаю Мирославу.       — Пакет, наверное, тебе. Моё все в сумке.       Хмурюсь и иду смотреть содержимое.       — Да нет. Все-таки тебе, — говорю, разглядывая богатый аптечный спаснабор. Надо же, заботливый какой… Пластыри, баночки, тюбики… а вот это точно ранозаживляющее.       Если спасение Мирослава я еще могу хоть как-то оправдать, пусть мысли и отказываются сворачивать в плохую сторону, то этот отцовский жест выбивает из колеи.       Мирослав заглядывает внутрь и бледнеет. Не понимаю, что делать, пока рядом его младший. Поэтому беру за руку и закрываю пакет, откладывая подальше.       — Что там? — спрашивает любопытный Савелий.       — Папа Аида передал мне лекарство, — отвечает мой Мир брату.       — Так сильно побили?       — Пустяки, ссадины, просто отец у него переживательный.       — Класс! А чё тогда ты с ним не хочешь общаться? — это уже ко мне.       — Обидел сильно, не могу простить.       Может, он так пытается меня подкупить? Типа, смотри, я не такой ужасный, даже о парне твоём забочусь.       — Что такого можно натворить, чтоб родной сын начал от тебя шарахаться?       — Савочка, — подаёт вдруг опять голос бабушка. — Не все вопросы корректно задавать. Если бы Аидушка хотел, он бы сразу тебе все рассказал.       У меня появляется мысль, что бабуля все понимает, просто любит подурачиться…       Мирослав хихикает от издевательств над моим именем, но я даже сурово посмотреть на него не могу, поэтому улыбаюсь. Как хочешь извращайся, только улыбайся почаще.       — Нам с Аидушкой надо отойти, вы тут сами дальше, ладно? — улыбается Мирослав бабушке и, подхватив в одну руку пакет, а в другую меня, ведёт в комнату.       Смотрю на поднос с грязной посудой, оставленной вчера. Забыл.       — Помочь? — спрашиваю Мирослава, намекая на содержимое пакета.       — Да, — как-то обречённо. — Я ещё сам не знаю, что там.       — Давай вместе, я же тоже не знаю. Только, если вдруг в обморок упаду, не бросай меня!       Я не упаду, конечно, это я так топорно пытаюсь тебя отвлечь.       — Боюсь, тогда и я грохнусь следом. Блин, там, может, и нет ничего страшного. Просто крови столько было, а я ж глаза толком открыть не мог… Ладно, чё тянуть-то, все равно проверить надо.       — В душ не хочешь заодно?       — Пошли.       Подхватываю пакет и иду за Мирославом, который берет полотенца.       Стоит закрыть за нами дверь, как футболка летит на пол. Мне видна только спина, и я сам боюсь смотреть, что там, с другой стороны. Обхожу его. Живот заклеен, но местами пластырь уже набух и сменил цвет — значит, раны кровоточат. Вся грудь тоже исцарапана.       — Готов? — уточняю, на что мой парень без тени сомнения отвечает:       — Да.       — Вообще-то ты меня сегодня не целовал. Что за утро такое ужасное?! — наигранно-недовольно говорю я и уже более серьезно: — Можно?       — Нужно.       Целую, стараясь держать расстояние и не задеть живот. Я очень скучал по твоим губам.       Отстраняюсь и, взявшись за уголок, аккуратно отлепляю пластырь и выдыхаю. Ну, не так все страшно, как могло бы. Длинные, ровные рассечения, как от хлыста. Самый глубокий стянут аккуратным швом.       — Мочить не стоит, так что заклеиваем, моемся и нормально обрабатываем. Ладно?       — Давай. Как думаешь, шрамы останутся?       — Да… — почти уверен. Слишком сильное рассечение, особенно одно.       — Блядство. Надо Касу звонить, сказать, что в понедельник точно не выйду…       — Я сам. Вечером. Вчера его разбудил и замучил. Я когда нервничаю, невменяемый какой-то становлюсь.       Возвращаю пластырь на место.       — Прости. Мне надо было быть осторожнее.       — Главное, сейчас все в порядке. Ну почти. Заживёт только.       Включаю воду и замираю.       — С тобой или подождать?       — Я сам. И… лучше подожди снаружи.       — Ладно. Зови, если что.       Выхожу в коридор. Так же не будет всегда?

***

      Мирослав       Оставшись один, я ежусь от внезапного озноба. На самом деле оставаться без него не хотел, но и делать при Аиде то, что надо — не могу. Не потому что стыдно. Просто не хочу, чтобы помнил меня таким, чтобы секс со мной как-то ассоциировался с произошедшим. Хоть когда-нибудь.       Удивительно, но сам факт насилия тревожит мало. Возможно, я просто не до конца ещё это осознал, не знаю. Аид почему-то считает, что мне теперь ахово от тактильности — ничего подобного нет, наоборот, хочется прям прилипнуть к нему, трогать постоянно, быть ближе, чувствовать, что не один.       Но Аид так зациклился, что… Может, его самого штормит от меня такого? Не понимает ещё, но уже не хочет быть со мной? Если это так — не простил бы.       Жертва не виновата, что это ее выбрал какой-то больной ублюдок.       Я не виноват.       Разве что в беспечной неосторожности, когда поперся к машине чужака. С другой стороны, если мэру приспичило, все равно бы отловил, не у «Астери», так у дома.       Не знаю, как подобное переживают другие. Наверное, им мерзко. Я вот не люблю чужие прикосновения, но к периодическим облапываниям привык. Обнажиться тет-а-тет и вовсе теперь привычно, буднично, я б сказал. А вот такое прямое извращенное насилие… Я этого не хотел, был умело обездвижен, лишен возможности сопротивляться. Нет, мне не из-за чего себя ненавидеть.       Не собираюсь я брать на себя его грехи.       Это ему должно быть мерзко от себя.       А вот чего я действительно испугался — что ублюдок меня покалечит. Вот с этим вряд ли бы смог жить. Так что Христос Тритонович подоспел вовремя, не дав уроду совершить непоправимо-ужасное. То, что меня бы сломало.       Ночью меня преследовал кошмар, где жирные кровавые пальцы разрывали живот, вытаскивая внутренности. Стоит закрыть глаза и тошнотворная карусель запускается вновь, к горлу подкатывает дурнота, руки мелко дрожат.       Оказалось, меня так легко напугать.       Вряд ли он планировал меня отпустить, просто трахнув. Я ж мог обо всем разболтать.       Пускаю воду в раковину, умываюсь, будто так можно отмыть память от навязчивых образов.       Аид прав. Я сильный и обязан со всем этим справиться. По-другому нельзя. Еще одного чокнутого эта жилплощадь не выдержит.       Достав из ящичка маленькое зеркало, с помощью которого обычно бреюсь перед выступлением, оглядываю пострадавшие тылы. Так сказать, оцениваю масштаб катастрофы. Все опухло, но не в клочья. Судя по ощущениям, повреждения внутри стопудово есть — кровь не лучшая смазка, но… Опять-таки, могло быть и хуже.       Перебираюсь в ванну и ополаскиваюсь, стараясь лишний раз не мочить живот, после чего обследую пакет с лекарствами. Понятия не имею, чем лечат такое, поэтому, немного подумав, достаю ранозаживляющее и аккуратно, пальцем, смазываю, чуть пошипев от резко-неприятного ощущения. Бля, а как в туалет-то? Как с этим наши «бабочки» справляются? У Иоанна, что ли, спросить?       Хихикаю, представив как бы это выглядело. Нет уж, лучше в интернете гляну. Отлепив промокший лейкопластырь, наношу на живот ту же мазь и заклеиваю раны. Без понятия что делать с остальными баночками.       Чистых трусов я с собой взять не догадался, как и всегда в общем-то, поэтому пришлось накинуть любимый халат, что всегда тут висит.       Аид маячит в коридоре, ждет, а стоит мне выйти, спрашивает:       — Не хочешь проветриться? Саву с собой возьмем.       Хочу, но не уверен, что прогулка принесет удовольствие. Ходить не особо приятно.       — Куда?       — Сюрприз. Тебе понравится.       — Маловероятно, что я смогу много ходить, — говорю честно. Стрёмно ощущать себя немощным, но и геройствовать не хочу. Надо поскорее поправиться и выходить на работу.       — Можешь в машине полежать, из окошка посмотришь. Или рядом постоишь.       — Хорошо, поехали. Скажешь Саве? Я оденусь пока.       — Конечно. Не спеши, — Аид целует меня в щеку и уходит на поиски брата.       Грустно осмотрев шкаф, опять вспомнил про джинсы. Да чё меня на них так стукнуло-то?! Психанув на самого себя, беру первые попавшиеся, но, уже начав натягивать, передумываю и беру хип-хопные трубы. Свободная рубашка, куртка — на улице плюс девять — и, чуть подумав, сую в карман тонкую бини. Сегодня я чего-то мерзну. Натянув на нос очки, выхожу во двор.       Аид и Сава уже на крыльце, первый курит, второй перекатывается с пятки на мысок, упрятав руки в карманы штанов.       — Я готов, — сообщаю, прильнув к Аиду. От него пахнет табаком и свежестью. А еще он теплый. С ним мне не холодно.       — Тогда заныривай. Я уже сказал Савелию, что у тебя бедро ободрано и нужно пространство.       — Спасибо, — шепчу непонятно зачем, Сава все равно услышит и, привстав на цыпочки, провожу носом по его скулам. Как я рад, что ты у меня есть, ты б знал.       Аид снимает машину с сигналки и медленно ведет меня к ней. Вчера мне было не до рассматривания тачки, а сегодня при виде синей, охрененно дорогой бентли у меня культурный шок.       — Даже предположить не мог, что когда-нибудь на такой покатаюсь…       — А я не думал, что когда-нибудь опять в такой покатаюсь.       Беру Саву за руку и хочу помочь сесть, но понимаю, что тачка-то двухдверная. Приходится положить его руку на дверь, показывая, как забраться, и нырнуть назад первым.       Салон пахнет деревом и кожей. Все дорого и изысканно, и мне бы наслаждаться, но я чувствую себя неуютно. Будто чужое место занимаю.       Савелий усаживается, восторженно оглаживая приборную панель. Ну да, он не видит, но тоже чувствует, что тачка не из рядовых.       — У тебя права-то с собой есть? — спрашиваю, когда Аид поворачивает ключ зажигания. Мотор рычит мягко, почти ласково.       Аид смотрит на меня в зеркало заднего вида, задумавшись о чем-то. Что я такого спросил? Он же не планировал вчера получить машину.       Закончив на меня пялиться, он начинает рыться в бардачке, откуда через пару секунд достает портмоне, в котором и обнаруживаются необходимые документы.       — Куда едем? — спрашивает довольный Сава. Его все происходящее явно устраивает.       — Секрет, — улыбается Аид и трогается. Откидываюсь на мягком диване, разглядывая пейзаж за окном. Представляю, что подумали соседи. Хотя нет, фантазия буксует.       Через двадцать минут уже догадываюсь куда — дорога выучена наизусть — но молчу, улыбаясь. Не хочу портить сюрприз. Недалеко от набережной Аид мягко тормозит у маленький, утопающей в зелени кофейни.       — Чай? Какао? Кофе?       — Горячий шоколад! — нагло заявляет Сава, под мою улыбку. Как был балованным мальчишкой, так и остался.       — А мне какао. Если тут нет шоколада, Савелию чай, даже не думай нестись куда-то искать.       — Я такой предсказуемый?       — Нет, гиперответственный.       За то и люблю.       Аид оборачивается в момент, вручает Саве стакан с крышкой в картонном подстаканнике. Ещё два таких же определяет куда-то в дверцу, мне отсюда не видно, и везет нас к морю.       — Приехали. Можете выходить, — Аид оборачивается, взглянув на меня вопросительно.       А я чего? Я, пока Сава не выйдет, отсюда не выберусь. Зачем делать двухдверные машины? Неудобно ведь?!       — Саву выпусти сначала, — поясняю, почему лежу и не двигаюсь. Аид выходит и, обойдя машину, открывает дверь. Савелий тут же выпрыгивает, но дальше, чем на шаг не отходит — он, когда мы вдвоем гуляем, трость никогда не берет.       Выбираюсь следом и, проведя ладонью по плечу Аида, беру брата за руку.       Вдыхаю полной грудью потрясающе свежий морской воздух. Волны сегодня невысокие, ленивые, плещут себе тихонько, шушукаются-шуршат, лаская слух.       — Запомнил, да?..       — Да. В любой ситуации нужно ехать к морю. Ближе пойдем?       — Конечно! — отвечаем мы с Савой одновременно.       Пляж пустынный, в декабре тут, кроме нас, желающих прогуляться нет, да и солнце не шибко ласковое, небо заволокло тучами, можно и очки снять. Помогаю брату добраться до места, куда докатываются самые крупные волны и, отпустив его руку, сажусь на корточки.       Когда вода прибывает, опускаю ладонь в прохладу, шепча:       — Привет.       Давно не виделись. Я скучал.       Соленые брызги летят в лицо, пряча неожиданно появившиеся слезы.       Совсем я чего-то расклеился.       Так и сижу, пока на плечо не опускается рука Аида.       Мне вручают картонный стаканчик с какао, которому я прям радуюсь. Ладонь замёрзла, а он теплый.       — Знаешь, лучшего психолога ты найти бы не смог.

***

      Домой возвращаемся часа через три. Я замёрз, но на душе полегчало. Жалко, искупаться нельзя. Если б не раны — нырнул бы.       Савелий пытался подбить нас на пообедать в какой-нибудь кафешке, но я был неумолим — сидеть там сейчас некомфортно, а ещё я настроился пожарить стейки на огне. По дороге попросил Аида заскочить в магазин, купить куриных ног — Савка, в отличие от меня, рыбным фанатом не был.       Бабуля сегодня на удивление адекватна, скорее всего, период обострения миновал, и ближайшую пару недель нас ожидает капелюшка спокойствия.       Пока Аид страдает над мангалом, чищу и мариную рыбу. Жарим в саду, он у нас хоть и маленький, но уютный. И мандарины поспели. Как же хорошо жить, кто б знал!       Савка устраивается на садовых качелях, завернувшись в плед, а у меня на душе так легко и спокойно, будто и не было ничего вчера. Просто кошмар, который ушел, стоило проснуться.       Оглянувшись на бабушку, вдруг замечаю в доме напротив, на балконе, две знакомые фигуры. Высокий, укутанный в одеяло блондин и прижавшийся к нему худенький шатен.       — Это случайно не Иоанн с Лёшей?       — Они.       — Давай позовём на шашлыки?       — Давай, — Аид машет парням, приглашая к нам.       Несколько непонятных мне гримас, и Лёша с балкона машет в ответ, а через двадцать минут уже одетые парни присоединяются к нашему костру.       — Вернулся и таки попер тачку? — весело спрашивает Алексей у Аида.       — Не, отец сам подарил.       — Ну что, Мистер Деспот, тебе лучше?       Аид кривится и отпихивает от себя хохочущего Лёшу.       А меня вдруг передёргивает. Странно, на Саву такой реакции не было. Отвлекаюсь на мангал, проверяя рыбу. Этот смех совсем другой. И подтекста никакого, люди просто радуются.       Иоанн, как обычно тихий, присаживается к Саве. Они о чем-то говорят, но я не слышу. Такая парочка странная, конечно. Вот уж верно, противоположности сходятся.       — Готово! — сообщаю, поднимая рыбу. — Айда за стол!       А вот об этом я как-то не подумал заранее. Как объяснить, почему я ем стоя?       Иоанн, что неудивительно, догадался. Перед уходом отвёл в сторону и научил что и как делать, чтобы облегчить состояние. Вопросов не задавал, за что я был неимоверно благодарен.       Плюша, кстати, кусок рыбы всё-таки стибрил. Кто б сомневался.