Астери

      Мирослав       — Где Иоанн? — хватаю за локоть пробегающего мимо официанта. На его голове заячьи уши, как у девочек из «Плейбоя» девяностых, а на шее — ошейник, знак того, что парень не прочь за пару штук оказать посетителям интимные услуги. Не знаю его имени, он вроде новенький, но меня, походу, знает, это понятно по округлившимся в удивлении глазам.       — В ВИП-комнате, — отойдя от шока, отвечает «зайчик», вырывая руку из слабого захвата. — Тебе-то на хрена?        — Тормозную жидкость больше не пей, ладно? — говорю спокойно, разворачиваясь, хотя внутри волна гнева — почему всем, кроме меня, пофиг?       Клуб уже закрывается, мэр ушёл более двух часов назад, а Иоанн так и не показался. Мы не были приятелями, я и имя-то его запомнил только потому, что оно нетипичное для местных шлюх — другие предпочитают использовать выдуманные клички, от слащавости которых меня коробит. Но принцип их работы я знал, тяжело игнорировать такое полгода. Подцепляют того, кто выглядит посолиднее, тащат наверх, где расположены комнаты. Чаще их нет пятнадцать-двадцать минут, потом возвращаются в поисках очередного заработка, иногда задерживаются на час, крайне редко на два, но не более. Иоанн с мэром провёл три часа. И после его ухода так и не вышел. Я специально отслеживал, хотел подойти, поблагодарить, уверен, я б его не пропустил.       И никто, абсолютно никто, не дёрнулся. Может, тот больной ублюдок его прибил? Вы ж тут все типа дружки, общаетесь, бухаете вместе после смен, откуда такое безразличие?       Поэтому я и не люблю людей. Лживые улыбки, наигранное общение. Для чего это?       Надо б в душ сходить, пока не закрыли, смыть с себя шиммер, но отвратное предчувствие не даёт идти счищать ненавистные блёстки, вместо этого переодеваюсь и уверенно топаю на второй этаж в поисках випки. За полгода работы в «Астери» я ни разу сюда не поднимался и не горел желанием. Не все танцовщики соглашались на интим и не все были геями, но говорить нам об этом было запрещено. Да и со временем большинство забивало на свои вкусы, когда дело касалось действительно крупных сумм. Я к такому готов не был, но не всем людям можно вот так просто отказать. Мэр относится как раз к этой категории. Я его не боялся, но за ссору с настолько крупной фигурой можно вылететь из «Астери», а лишиться работы, пусть и ненавистной, я не мог. Дьявол его знает, как бы выкрутился в этот раз, если б не Иоанн, подоспевший так вовремя.       ВИП-комната находится сразу — тяжело не заметить огромную, обитую бархатом дверь с табличкой: «Не беспокоить».       В других комнатах началась уборка, совсем молоденькие мальчики сновали от одной к другой, вынося пакеты с мусором. Даже думать не хочу, что им приходится еженощно вычищать. На вид им всем не больше четырнадцати, и я непроизвольно морщусь. Совсем как Савва. Я бы скорее умер, чем позволил ему тут подрабатывать.       Игнорирую табличку, распахивая дверь без стука, и на миг замираю, оторопело оглядывая помещение. Прямо по центру дубовая евро-кровать, заправленная чёрным атласным бельём. На тёмном видно плохо, но всё равно могу разглядеть багряные, засохшие пятна. Кровь.       Меня так поражает увиденное, что не сразу замечаю сжавшегося в углу парня. Он сидит совершенно нагой, прижав колени к груди и спрятав в них голову. Каштановые, обычно чуть вьющиеся волосы, сейчас свисают грязными, слипшимися сосульками, а изогнутая исполосованная спина подрагивает. Он никак не реагирует на мой приход, даже не вздрагивает на шум, пока я, присев рядом, не кладу руку на его плечо.       Иоанн резко поднимает голову, и я встречаюсь с ошалелым мутно-зелёным взглядом. Зрачки сужены, руки трясутся, губы пересохли…       — Да у тебя ломка! — поражённо восклицаю, поняв, что причина странного поведения вовсе не в полученных от мэра увечьях.       Иоанн, не моргая, кивает и вновь утыкается в колени. Ему надо помыться и обработать спину, возможно, не только её, но в таком состоянии я не смогу ему помочь.       Быстро пытаюсь сообразить, что могу сейчас сделать. Приди я раньше, можно было б попросить разобраться Каса, но админ уже свалил, а больше в клубе я ни с кем не общаюсь.       Позвонить Аркаше? Ну нет, век бы его не видеть.       — Одеться сможешь?       Иоанн не отвечает, но поднимается, пошатнувшись. Невидяще оглядывает комнату, и я подаю ему одежду, увидев ту рядом с кроватью. Его руки трясутся, минут пять наблюдаю, как он пытается попасть в штанину, а потом, психанув, помогаю. Стройные ляжки заляпаны засохшей спермой, и я морщусь от мысли, как ему, наверное, сейчас неприятно. Было бы, если б не состояние.       Иоанн замечает мою реакцию и пытается оттолкнуть.       — Я сам, — впервые за всё время говорит он, и я вдруг понимаю, что ни разу не слышал его голос. А он удивительно мягкий, не подумал бы.       — Подрочишь перед сном сам, а сейчас не дёргайся, — резким движением вверх натягиваю узкие джинсы и, звякнув ширинкой, велю: — Руки поднял.       Иоанн слушается, хоть и шатается. Напялив под сдерживаемые стоны лакированный топ, хватаю парня за руку и веду вниз. Он не сопротивляется, но всё равно чувствую, как он трясётся, пошатываясь. С лестницы мы с горем пополам спускаемся, а вот внизу его ноги вдруг подкашиваются, и мне приходится подхватить его, прижимая.       — Пф, — фыркает кто-то слева. — И чё, стоило оно того, Иоанчик?       Оборачиваюсь, продолжая удерживать практически отключившийся груз, и вижу переодевшегося, явно собравшегося домой Кристиана. На самом деле его зовут Костиком, но кому интересно трахать обычного Костю? Шлюха Кристиан звучит интереснее. Он работает тут дольше меня, и, кажется, с Иоанном они неплохо общались. Просто кажется?       Прищуриваюсь, разглядывая довольную от нашей неприглядности физиономию, и отворачиваюсь. Противно. Зачем общаться, если друг друга недолюбливаете?       Крис вновь фыркает, понимая, что разговаривать с ним никто не собирается, и, грациозно развернувшись, удаляется. Тут все привыкли, что я либо отмалчиваюсь, либо язвлю, поэтому мой спокойный игнор давно никого не удивляет. Слышал, они считают, будто я ими брезгую. Вовсе нет. Просто не вижу смысла говорить с людьми, на которых всё равно нет ни времени, ни сил. Любое общение требует энергии, зачем же тратить её на тех, кто неинтересен? Коллективизация никогда не была мне понятна.       — Эй, шмотки тёплые есть?       Тормошу успевшую задремать в моих руках тушку, но тот лишь неразборчиво мычит. Отлично. Где живёшь, тоже не скажешь? Замечательно. Чудесно просто.       На улице не холодно, но на Иже до меня минут сорок, успеет околеть. Скидываю Иоанна на кожаный диван у сцены и быстро направляюсь в гримёрку. Кроме уборщиков все ушли, что на руку — не придётся объясняться. Реквизит забирать домой нельзя, но я верну до открытия клуба. Нахожу в гардеробной свою сценическую кожанку и, вернувшись, быстро одеваю парня. Мы наконец выходим на улицу. Рассвет близок, надо быстрее двигать.       Усаживаю трясущегося, морщащегося от боли в заднице парня, запоздало понимая, что в таком состоянии он может слететь; на полном серьёзе подумываю не сбегать ли мне за верёвкой.       — Удержусь, — читая мысли, шепчет он, кутаясь в куртку. Озноб пошёл?       Я не употребляю, но симптомы знаю отлично. Насмотрелся.       — Дома есть кому помочь?       Иоанн сначала кивает, потом отрицательно машет головой.       — Один живу. Но дома всё есть. Не впервой.       И вот что делать? Время шесть, мне на учёбе надо быть через два с половиной часа, а прогуливать ой как нельзя. На ПДН чётко дали понять, что до восемнадцатилетия за мной повышенный контроль. Надо продержаться всего месяц. Месяц без нарушений, взысканий, драк, и тогда меня снимут с учёта. Причем, требование учиться они выставили первым пунктом.       Но если б не Иоанн, располосованным сегодня мог быть я.       Решение приходит моментально. Достаю шлем и завожу Ижа. Не могу я его сейчас бросить.

***

      Со стороны может показаться, что дом наш доживает последние минуты, но внутри всё цивильно. Снаружи краска выцвела и облупилась, а ветхий забор почти сгнил, но стоит приоткрыть деревянную старинную дверь, поставленную ещё дедом, и попадаешь в уютное гнёздышко, с недорогим, но свежим ремонтом. И пусть соседи неприязненно морщатся, оглядывая запущенный сад и ушедший под землю фундамент, меня это ни капли не волнует.       Моему гостю сейчас наплевать и на фасад, и на внутреннее убранство — его трясет, а ноги отказываются самостоятельно стоять на земле. Поездка на Иже далась парню нелегко, но усидел, а это главное. Пришлось подхватить на руки, благо не тяжелее меня, и затаскивать в дом так. Стоило перешагнуть порог, я, разувшись, прислонил Иоанна к стене, а сам направился на кухню, где в коробке на холодильнике стояла аптечка.       Вернувшись, обнаруживаю, что он уже сидит на полу, вновь принимая позу, в которой я его сегодня и нашёл.       — На, держи, — протягиваю таблетку и стакан воды. Поднимает голову, смотрит на блистер в моих руках и грустно усмехается.       — Слабое, не поможет.       — Бери три, значит.       Вскрыв ещё две, быстро их заглатывает, прям так, без воды, и только после этого забирает стакан. Разворачиваюсь, направляясь на кухню. Не хочу смотреть на него сейчас.       Пока завариваю мюсли, он приходит в себя, находит сил самостоятельно разуться и прийти на кухню, привалившись к дверному косяку.       — Легче?       — Да, спасибо.       Голос стал увереннее, но всё так же мягок.       — Откуда колёса? Думал, ты не употребляешь.       Приподнимаю брови, выказывая удивление его хамству.       — Не слишком лично для таких вопросов? Мы с тобой на брудершафт не пили. Ванная слева по коридору.       — Я домой, наверное, пойду…       Он неуверенно переминается, рассматривая полы, стесняется, что ли? Чудик.       — Спину тебе обработаю и вали куда хочешь. Задница цела?       Иоанн от моего вопроса издаёт странный звук, типа бульканья, и резко окрашивается в алый, даже уши краснеют. Чё такого-то? Нормальный вопрос, адекватный. Как будто большой секрет — чем ты там занимаешься с клиентами.       Не дождавшись ответа, скидываю с холодильника недовольно мяукнувшего Плюшу, успевшего задремать у аптечки, и, кинув парню крем с бензокаином, выпроваживаю в душ. Только нюнь мне тут не хватало и так опаздываю безбожно.       Пока его нет быстро завтракаю, собираю сумку и завариваю вторую порцию овсянки с сухофруктами, аккурат к его приходу. Иоанн, с повязанным на бёдрах полотенцем, опять неуверенно жмётся в проходе, явно не понимая, что ему делать. Дьявол, чел, мне сейчас вот ну совсем до лампочки до твоих моральных терзаний.       — Плюхайся, — указываю на табуретку, кинув на неё подушку. — И ешь.       Если не любит мюсли — его проблемы, у меня всё равно ничего больше нет. Пока Иоанн ковыряется в каше, осматриваю спину. Удары, как от хлыста. Отличные развлечения у нашего мэра. От воды все размокло, начав кровить, и я, не теряя времени, взялся за обработку. Иоанн шипит похлеще перекиси, а я в красках представляю, как бедный парень перед душем отдирал топ от засохших ран, содрогаясь от мысли, что на его месте мог оказаться сам. Хотя я бы в любом случае до такого не дошёл и потерял работу.       — У вас там совсем не контролируют клиентов? — спрашиваю, потянувшись за лейкопластырем. Он ж его и убить мог, как так вообще?       — Калечить нельзя, а это… Так. Производственная травма.       — И часто такое?       — Случается.       Лаконично. Леплю лейкопластырь на те места, где продолжает кровить, благо их не так много, как показалось вначале, и, швырнув Иоанну свою футболку, молча сажусь напротив, намекая, что пора бы и честь знать. На первую пару по-любому опоздал, а на вторую надо успеть. Плюш тут же запрыгивает на колени и включает оглушительную мур-машину, свернувшись толстым калачом. Иоанн опять мнётся, а меня это уже подбешивать начинает. Через пару минут наконец рожает:       — Спасибо… Я пошёл?       — Тебе спасибо, — запустив руку в длинную кошачью шерсть, отвечаю я. — Такси вызвать?       — Нет, я рядом живу. Мне-то за что? Это — моя работа, не твоя.       — Сам знаешь.       Не может не понимать. Сто процентов специально подошёл. Нельзя не заметить, как бабочки при виде Викторионовича шарахаются в стороны, пытаясь слиться с местностью. Ну, а я не слепой. Есть, конечно, вариант, что ему банально бабки нужны, и он тупо на толстый кошель покусился, что всё равно не отменяет того, что он меня сегодня, откровенно говоря, спас, пусть и столь экстравагантным способом.       Иоанн ещё тупит немного, после чего кивает и, отодвинув почти полную тарелку, удаляется в коридор, видимо, одеваться. Выжидаю пару минут, тиская Плюша, чтобы окончательно не смутить парня. Чудесатый. С такой профессией и так быстро смущаться из-за фигни — прям талант.       Молча проводив парня, мою посуду и оставляю бабушке завтрак на столе. Перекрываю газ на плите и мчу в колледж. И лишь на полпути до меня доходит, что шиммер-то так и не смыл, но возвращаться поздно. Времени в обрез.