Астери

      Аид       Его чуть загоревшая кожа, красиво оттеняется белым постельным бельем. Темные волосы разметались по подушке и в них гуляют солнечные зайчики. Как же сильно хочется прильнуть к нему, прижать и зацеловать всего-всего, особенно эти родинки на лопатке.       Тяну руку и дотрагиваюсь до нежной кожи, веду вверх по позвоночнику, невесомо касаясь плеч.       Он просыпается, потягивается, выгибаясь, и заставляя желать себя ещё больше. Но не успеваю придвинуться ближе, как он поворачивается и смотрит на меня абсолютно счастливыми голубыми глазами, и я тону в них как в море. Безумно хочется поцеловать эти улыбающиеся губы и я, придвинувшись, дотрагиваюсь до них, ощущая родное тепло на секунду и…       Открываю глаза в своей комнате. Один. Губы горят, хотя поцелуй был в другой реальности. Впервые за столько лет мой сон изменился.       На этот раз не сдерживаю слез, они стекают по вискам и пропадают в волосах.       Подрагивающими пальцами сжимаю синий пододеяльник с крупными звездами. Если бы я заметил раньше, я бы помог. Почему ты мне не сказал? Почему решил, что для меня важнее семья? Со дня нашего знакомства для меня был важен только ты. Как я не заметил того, что происходило?       Матвей, мне плохо без тебя, очень!       Стерев слезы, смотрю на большую фотографию напротив кровати. Еще темно, но я все равно знаю каждую деталь. Ты тут такой счастливый и уставший. Мы тогда не спали всю ночь, она была наша первая, а потом пошли в парк аттракционов. Катались на колесе обозрения, когда я тебя сфотографировал. Позади тебя только море и небо.       Ты расстроен, да? Ты не думай, я и не хотел начинать что-то серьезное с этим Мирославом, да и с кем бы то ни было. Просто иногда так не хватает человеческого тепла. Знаю, что поступаю ужасно, находя себе партнера на пару часов. И я уже чувствую себя хуже некуда из-за двух предыдущих. Но мне мало самоудовлетворения рукой. Хочется почувствовать, что живой. Закрыть глаза и представить тебя. Но ты незаменим, и прекрасно это знаешь. Матвей, прости меня за мою слабость. Я буду сильнее, я откажусь от этого.       А дальше все как по сценарию: собираю себя в подобие живого человека, бегаю, тренируюсь, душ, но теперь без видео. Никаких больше «Других миров». И так чувствую себя ужасно из-за измен такому светлому моему мальчику. Завтрак, дорога до колледжа, где Лёха при виде меня замолкает, обрывая очередную шутку. Он знает, он все знает.       День тянется как застрявшая в зубах ириска. На переменах рассказываю Лёхе про работу, а он — о каком-то новом коктейле, который научился мешать.       Перед физрой, когда мы, уже переодетые, выходим из раздевалки, на меня вешается Карина.       — Прекращай это, — грубо бросаю, отцепляя ее руки. Мне надоело это до опиздинения.       Лёха видит мое состояние и спешит на помощь девушке, пока я не начал грубить еще жестче.       — Карина, детка, — Лёха приподнимает ее и утягивает в сторону, подальше от меня.       Спасибо, друг, это неоценимо.       Девушка хохочет, а я теряю к ним интерес, так и не найдя его.       Лёха подходит уже один, когда звенит звонок.       — У Карины новый спортивный костюм и стрижка, а ты, бука, не заметил, — сообщает друг последние новости. — Серафиму бросил парень, поэтому она сегодня осталась дома. Колян подрался с бывшим своей телки и освещает все фонарем. А Мирослав сегодня пришел весь извазюканный в шиммере.       Невольно представляю раздетого Мирослава, источающего влажное сияние.       Нет-нет. Только не это. Мне нельзя о таком думать. Никаких Мирославов. Его не существует!       Удачно вытеснить ненужные мысли помогает физрук Глеб, который гоняет нас, не давая поблажек. Тут вообще все преподы небезразличны к своей работе.       — Мы идем пить! — торжественно сообщает Лёха после душа, отчего малость торможу и смотрю на друга.       Последний и единственный раз мы пили, когда из армии вернулись. И это было жестко. Вырубились на полу, в обнимочку. Боря потом подшучивал ходил.       Внезапно на меня падает тело, и я автоматически его подхватываю, почему-то прижимая. Смотрю в глаза без очков. Цвет стал ярче, и эти молнии притягивают к себе.       Нельзя!       Аккуратно отстраняю Мирослава и, убедившись, что он больше не собирается навернуться на скользком кафеле, мельком оглядываю неприкрытый торс, который наяву выглядит куда лучше, чем на экране. Отвожу взгляд. Никаких взглядов! Никаких Мирославов!       — Пошли, только шмотки нужно домой закинуть.       Слышу тихое «спасибо» от Мирослава, но не обращаю внимания. Все! Я сильный, я могу контролировать себя и свое тело!

***

      Мирослав       Второй день в колледже проходит лучше, чем первый — от меня почти все отстали. Заинтересованные взгляды ещё порхали вокруг, но чтобы общаться с человеком, который игнорирует девяносто процентов сказанного, нужно иметь недюжинное упорство и мотивацию, посильнее обычного любопытства. Всех в основном волновало, почему я пропустил первые два месяца обучения, поступив в середине семестра, а после физподготовки еще и до блесток грёбаных докопались, но это мелочи, от которых легко было отмахнуться.       Ещё неделька в таком режиме, и меня с чистой совестью запишут в нелюдимые интроверты, как, собственно, происходило и во всех других коллективах.       А это как раз то, что нужно — чтобы оставили в тишине, не мешая дремать. Умение спать с открытыми глазами пришло ещё во времена моего пребывания в детдоме, и теперь я спокойно мог делать вид, что с интересом слушаю лекцию, отсыпаясь. На знания и оценки наплевать. Профессия мне не нужна, главное, не вылететь. Так как обучаюсь не на бюджете, за плохую успеваемость турнут вряд ли — троечку вытянут и бог с ней.       Плюс, тут большой упор на физические дисциплины, а их сдам без труда, никакая подготовка не нужна. Я каждую ночь упражняюсь с пилоном, что и рядом не стоит с местной зарядкой.       Вернувшись домой, обнаруживаю затопленный коридор, ванную, и бабушку, пускающую в ней кораблики, сложенные из моих грамот. Как она их нашла?       Плюша при виде меня ощетинился и, грозно мяукая и разбрызгивая лужи, ринулся на улицу, видимо, решив, что там безопаснее.       — Блох подцепишь, домой не приходи! — кричу вдогонку, а сам иду отключать воду. Выспаться сегодня, видать, опять не судьба.

***

      Утихомирив бабулю и устранив-отмыв потоп, ещё час я потратил на то, чтобы привести в порядок комнату, по которой в непонятном порядке были развешаны мои старые медали. Система, по которой бабуля развесила их практически по всем поверхностям, несомненно присутствовала, но разгадать ее я так и не смог. Причем, как она добралась до наград для меня тоже осталось загадкой — коробка с грамотами и медалями стояла на гардеробе, под самым потолком, вместе с запылившимися кубками. Я не хотел лишний раз на них смотреть, а выкинуть жалко, поэтому закрывал старым пододеяльником, и их мало того, что обнаружить было сложно, так еще ж на шкаф забраться надо!       Но грамоты и горелые тапочки — это все фигня. Единственное, чего я по-настоящему боялся, так это того, что, вернувшись однажды домой, вместо него обнаружу золу или кучу обваленных стропил, щепок и деревяшек.       Убравшись, я покормил бабулю, перекусив и сам, и уже собрался пойти поспать хоть пару часов, как в дверь позвонили.       Только сейчас я вспомнил, что ко мне должен заскочить Славик. Мы ещё на той неделе договаривались, что он придет снять со мной пару роликов. Славик — трансгендер. Но это только для самых близких. Для остальных он — девочка Слава. С сюрпризом. Познакомились мы в детском доме. И, как бы шизануто это ни звучало, — учитывая то, как Славик выглядит теперь! — тогда он (будучи на три года старше), защитил меня от тамошних «дедов».       Славика в интернате уважали и побаивались, считая наглухо отбитым типом. Во мне же, по причине малого роста и общей растерянности после потери матери, нашли, по их мнению, чудесную жертву для травли. Не реши Славик меня пожалеть и вмешаться, жизнь моя превратилась бы в филиал ада на земле. Так и сдружились, проводя впоследствии все свободное время вместе.       Многим позже, после выпуска, Славик заявил, что мужиком быть не хочет, и вообще, ему, мол, девушки нравятся только в эстетическом плане. Так и появилась Слава — роковая красотка, сгубившая немало мужских сердец. Не от любви неземной, а от шока, близкого к инфаркту. Большинство ухажеров, ведущихся на мини-юбку и яркий макияж, уж больно сильно шокировались, обнаружив, какую именно «изюминку» скрывает эффектная брюнетка.       Звонок повторился, и я, постанывая, слезаю с кровати, чтобы доползти до двери.       Славик лучезарно улыбается, хлопая длиннющими, наращенными ресницами. Меж его ног прошмыгивает грязный, нагулявшийся Плюша, и я, зевнув, приглашаю друга зайти.       — Я не поняла, ты че не при параде-то?       Голос у Славки после трёх курсов гормоналки стал непонятный — не то нежный мужской, не то грубый женский. Мне больше нравился его родной, но не мне судить чужие прибабахи.       Оглядываю домашние клетчатые штаны и перевожу взгляд на друга. Ну да, так сниматься нельзя, его коктейльное платье явно дисгармонирует с моим прикидом.       — Завари себе пока чаю, сейчас переоденусь и технику настрою. Я чёт все забыл, бабуля опять начудила.       Друг понимающе кивает. Он единственный, кроме меня и Савы, кто знает о состоянии бабушки.        Сполоснув лицо холодной водой, иду переодеваться, настраивать кольцевой свет, натягивать ткань для фона. Видео приносят неплохой доход, подписчики стабильно растут, а чем их больше, тем и требования к качеству картинки выше. Как это ни печально, но в ближайшее время придется-таки раскошелиться на нормальную камеру, но оно того стоит.       Устанавливая свет, вдруг вспомнил того парня из колледжа, что попытался подкатить вчера. Несмотря на внешний вид, он показался душещипательно милым. Обычно парни его внешности и статуса, то ещё хамло. За время работы в «Астери», я научился безошибочно определять уровень заработка по одежде. Хотя богатые люди, особенно родившиеся в золотой люльке, отличались от остальных не только шмотками, но и повадками. То, как держатся, как разговаривают, как смотрят на других свысока. Короли.       Все, присущее золотой молодежи, в парне было. И брендовое шмотье, и идеально ровная спина, и плавные, чуть ленивые движения. Отличался только взгляд. В черных, затягивающих глазах плескалась нерастраченная нежность, тоска и ярость, но этот коктейль был направлен не на меня.       Я ведь даже имени его не узнал. Он не сказал, а разговоры в группе я не слушаю, либо засыпая на ходу, либо борясь со сном, слушая музыку на переменах. Да и не надо оно мне. Возможно, в другой жизни я бы и согласился с ним пообщаться. Хотя, сложись моя судьба по-другому, и не встретил бы его никогда. Доучился б нормально, занимался танцами, поступил в Питер, как и мечтал когда-то.       Но, несомненно, встретить кого-то, кто смотрит твои ролики, приятно. Несмотря на то, что количество подписчиков перевалило за лям, людей из ТикТока в реальной жизни я встречаю редко.       — Мир, ну че ты там застрял? — отвлек голос, подошедшего Славика. — Снимать-то будем?       Будем конечно. Так-то это мне надо, а не ему. На самом деле, для задуманного нужна девушка, но так как в узком кругу моих знакомых, единственной особью женского пола была бабушка, за мадам вполне сойдёт и Славка. Благо, внешне отличить его от девушки практически невозможно, если не раздевать.

***

      Аид       Выпить мы могли и у меня, все равно Боря на работе, могли и у Лёхи, он живет один в частном доме, но нет, поперлись во фруктовые сады. В предгорном районе у нас выращивали киви. И мы идем туда как раз, когда они созрели, чтобы, наверное, получить от сторожа. Других поводов туда тащиться, я не вижу.       К счастью, никто на нас с ружьями не бросается и благим матом не кроет. Мы вообще никого не встретили, и Лёха меня завел в такую глубь, что сам просто не выберусь, зато тут есть деревянная скамейка с удобной изогнутой спинкой. Мы присели и открыли по бутылке пива, купленного по дороге.       И снова унесся мыслями в свой сон. Я благодарен памяти, что так ярко рисует твой образ и то, что было четыре года назад. Ты тогда тоже улыбался.       А Лёха вдруг начинает петь:       Солнце вышло покурить на балкон,       Солнце, милое, скажи, где твой дом?       Смотришь карими глазами на юг       Не печалься, мой друг       По мне заметно? Вроде стараюсь не показывать. Или Лёха видит меня насквозь?       Небо движется, светлея к утру       Солнце ясное влюбилось в луну       Но рассвет луне висеть не дает       Убивая ее       Матвей, ты мое солнце. И я рад бы последовать за тобой.       Солнце плачет и не хочет светить       Золотые слезы ярче чернил       Прожигают солнцу щеки и нос       Не касаясь волос       Я верю, что у тебя все хорошо, если такое вообще возможно.       Принесу тебе цветов полевых       Мы разделим эту грусть на двоих       Незаметно так закончится день       И луна выйдет в тень       Да, точно, нужны цветы! Много-много цветов!       Вместе солнцу и луне не светить       Как же больно им друг друга любить       А я выйду покурить на балкон       Позабыв где мой дом       Солнце вышло покурить на балкон       Солнце, милое, скажи, где твой дом?       Смотришь карими глазами на юг       Не печалься, мой друг       Лёха заканчивает петь, а я убираю пустую бутылку в пакет и встаю со скамьи.       — Нам нужно в парк! — сообщаю другу и, подхватив пакет, иду в сторону предполагаемого выхода. Мною предполагаемого, конечно, что не факт.       — И куда ты втопил? Свернуть нужно. А в парк зачем?       Иду за Лёхой, потому что вообще не понимаю этого живого лабиринта.       — За османтусами.       Лёха срывает пару киви и протягивает мне одну фруктину. Беру. А что? Вкуснятина же, как отказаться?       — Это что-то живое?       — Не, цветок. Он как раз сейчас цветет и учеными доказано, что усиливает чувство счастья. И запах у него такой фруктово-цветочный, напоминает абрикос. Да ты по-любому видел. Маленькие беленькие цветочки.       Посетив парк и по-тихому нарвав цветов, мы отправились дальше. Пункт назначения — кладбище. Странно, но факт — я могу заблудиться во фруктовом саду, но не среди могил. Дорога отпечаталась в памяти до такой степени, что могу и с закрытыми глазами тут пройти.       Лёха спокойно идет рядом и пьет пиво, будто гуляет по набережной. А я нервничаю. Раньше я проводил тут намного больше времени, нежели сейчас. Уже месяц не приходил. Ты простишь меня?       С фотографии на меня смотрит мое голубоглазое чудо. Тут ты в белой рубашке с черным галстуком, после сдачи экзаменов в девятом классе. Ты потом пошел отмечать это событие со своим классом, но я украл тебя через час, и мы гуляли по городу, лопая твое любимое пралине. Я облизывал мороженое с твоих губ, а ты смеялся.       Так больно, что больше никогда не услышу твой смех, не увижу тебя.       Лёха выводит меня из транса, дотрагиваясь до плеча, и я кладу цветы на могилу. Ты их любил. Благодаря тебе я о них и узнал.       Пока шел к тебе, я их нюхал, но никакого усиления счастья, не почувствовал. Наверное, потому что во мне его нет ни капельки.       Лёха утягивает меня через полчаса молчания. Он знает, что я могу тут жить.       Иду и пью. Алкоголь развязывает язык, выталкивая тайные мысли наружу.       — Хочу к нему. И я бы пошел, но слишком слаб сделать это с собой.       — Самоубийство — не выход. Это бегство от проблем, с которыми, как ты думаешь, не сможешь справиться. Это — как сдаться после раздачи карт. Видишь, что расклад не айс и думаешь, что не сможешь выиграть. Самоубийство — слабость. А жить, несмотря на всю херню — сила.       — Лёх, не надо. Ты ж знаешь…       Руки подрагивают, и я роняю только что взятую из пачки сигарету. Достаю новую и прикуриваю. Не думать. Не сейчас.       Вдыхаю дым, заполняющий меня, вытесняющий лишнее.       — Тебе нужно уже принять это, — не унимается Лёха. — Четыре года прошло. Пора двигаться дальше и жить, а не хоронить себя раньше времени.       — Малакас! — отъебываюсь и иду дальше, пытаясь отвлечься на дым и горьковатое пиво.       — Эй, не надо на меня так грубо! Я не блядина! Я, между прочим, серьезно! Давай найдем тебе парня? Если не серьезные отношения, то хоть развеешься.       — Ден пас та гамитис?       — И не рассчитывай! Никуда я не пойду, душа моя. И вообще, тебе не кажется, что русский мат красивее? У вас же фантазии — ноль. Что это за: «А не пошел бы ты посношаться?» Лучше уж конкретно посылать: «Иди на хуй», — звучит куда лучше!       — Смысл один и тот же. Не стоит переводить все дословно.       С ним даже поругаться нельзя. Как он это все переводит так, что забываю, с чего начали, и вот уже все хорошо. Наверное, слишком часто говорил при нем на греческом, вот он и начал его изучать, а теперь и не скрыть ничего. Ушлый тип.       — У меня есть идея, — говорит Лёха и сворачивает направо, хотя нам налево, поближе к дому.       Когда мы поднимаемся в гору, понимаю, что его идея ужасна. Мы уже выпили по четыре бутылки пива, мы нетрезвые, он же не станет творить свою обычную хрень в таком состоянии?       Добираемся до закрытой вышки и деревянной площадки. Вижу натянутые канаты и понимаю, что мы пришли на неработающую тарзанку. Вниз смотреть не по себе — высоко.       — Может, не надо? — неуверенно спрашиваю, отходя подальше от края.       — А зачем мы тогда сюда перлись?! — Лёха полез на вышку.       — Лёх, ты пьяный, тут темно и высоко. Сам говорил: «Самоубийство есть слабость», — а че ты сейчас делаешь? Я не хочу смотреть, как ты сорвешься!       Пытаюсь держать себя в руках, но это действительно страшно. Я уже в красках представил, как он идет по тросу, срывается и летит вниз, где превращается в кровавую кашу.       Лёха крепит телефон для записи видео, хотя какое у него будет качество, вопрос спорный. Из освещения сейчас только луна да слабый фонарь.       — О, ну я не планирую умирать.       Лёха уже идет по тросу, а у меня сердце замирает. Хочу отвернуться, но не могу перестать за ним следить, словно, в случае чего, смогу удержать его. Взглядом.       — Для чего ты это делаешь вообще? Это опасно и страшно.       — Просто хочу хоть что-нибудь почувствовать. Это помогает. Всего на несколько секунд я что-то чувствую, но потом и оно уходит. Знаешь, я как мальчик Кай из сказки. Только там Снежная королева постаралась, а я просто родился таким — дефектным.       — Может, есть какой другой способ? Более безопасный.       — Ага. Секс иногда срабатывает. Потрахаемся?       Я поперхнулся дымом, только что закуренной сигареты.       — Вообще, что ли? — кашляя, выдавливаю из себя.       — Ну, а что? Сразу бы двух зайцев убили. Ты, между прочим, многое теряешь. Я же охуенный.       — И не сомневался! Но не могу. И не только из-за него. Мы же друзья.       — Думаешь, секс испортит дружбу? — задумчиво спрашивает Лёха, поворачиваясь на тросе. Он уже отошел прилично и, чтобы слышать друг друга, приходится практически кричать.       — Не знаю и не хочу проверять.       Лёха идет обратно. Очень решительно идет, и я начинаю нервничать уже по непонятно какому поводу, хотя должен бы чувствовать облегчение.       — Я думаю, что секс может помешать дружбе, только если у одного из пары есть чувства, но тогда это и не совсем дружба получается.       — А если они появятся после секса, что тогда?       — Ты за кого переживаешь? За меня или за себя? Сомневаюсь, что смогу занять его место, ты меня и близко не подпустишь. А если чувства проснутся у меня, то я тебе еще и спасибо скажу.       Лёха забирает телефон, отключая видео, убирает в карман и спускается с вышки.       — Не знаю я, за кого переживаю. Просто не хочу пробовать, и вообще, эта тема — нелепая.       — Почему? — Лёха подходит чересчур близко.       — Потому, — пытаюсь отойти, но Лёха хватает и прижимает к себе, сверля серыми глазищами, словно пытается влезть в голову и узнать все ответы лично.       Он наклоняется, но я отворачиваюсь.       — Не смей.       Лёха вздыхает, но отпускает. Дорога домой сопровождается тишиной и еще литром пива для каждого.