Мы те, кто мы есть.

– Помнишь, я говорил, что мой предок дал клятву на крови Морготу? Так вот, ещё будучи ребёнком я слышал историю об эльфийском короле, погибшем на Тол-ин-Гауроте,– Халбранд вскинул руки так, словно он сдаётся – Давай успокоимся немного и я расскажу тебе, что знаю. Галадриэль медленно опустила кинжал и неохотно кивнула. Продолжая терзать себя догадками, она присела обратно под дерево. Халбранд осторожно сел рядом. Он мысленно вспомнил те дни, проведённые с Финродом и поморщился: предком, принёсшим ту злополучную клятву, был он сам. *** Саурон был облачён в тяжёлые, чёрные доспехи, а над головой его возвышалась невзрачная корона с остроконечными зубцами: не было на ней ни драгоценных камней, ни иных изысканных украшений. Одно лишь выдавало в ней принадлежность к приверженцу порядка – строгость линий и выверенность пропорций, вплоть до сантиметра. Сам же он мечтал об короне иной – более массивной и продолговатой, чёрной как смоль, что внушала бы ужас всякому живому существу, как и положено чародею невиданной силы. Увы, но этот почётный знак отличия уже был занят тем, кого звали Мелькором. Рыжие волосы майа, торчащие из-под короны, в ясные дни горели на солнце, как языки бушующего пламени. В сумерках же, благородный цвет медных прядей приобретал угрожающий, тёмно-багровый вид. Однако, самым удивительным в этом воплощении было, вне всяких сомнений, его лицо, что оставалось неизменно свежим и юным. Его невозможно было обезобразить усталостью, или пагубным воздействием зла, отчего многие желали общения с Сауроном, где бы он не оказался, не видя в нём лжи и коварства. Он любил этот облик прекрасного эльфа больше всех прочих и даже возвёл его в ранг парадного костюмчика не только из-за способности обманывать взоры и сердца смотрящих; В начале, когда майа звался Майроном, он действительно был восхитительным и внешне, и внутренне, пока не услышал диссонанс Мелькора. Только вот те времена бесследно прошли, оставив за собой лишь смутное воспоминание, чего не скажешь о старых привычках слуги Моргота. Саурон находился на Острове Оборотней, вернее сказать, правил. Здесь его окружала только свита мерзких, тупоголовых орков и охапка диких волколаков, из-за чего он испытывал скуку – впечатлять эльфийским видом было совсем некого. В тёмном и мрачном подземелье, располагавшемся на этом острове, в полусознательном состоянии лежал Финрод – сын дома Финарфина, побеждённый чародеем в магическом поединке. Всё бы ничего, но эльфийский король пришёл сюда с целым отрядом, и каждый день волколак, охранявший тюрьму, убивал по одному путнику. В живых оставался до тех пор только сам Финрод и человек по имени Берен, что сопровождал его. Финрода решено было оставить напоследок, принимая во внимание высокий титул и великую мудрость эльфа. В сущности, Саурон имел на него виды и не хотел убивать. Берену повезло меньше: он был на очереди – день близился к закату. В подземелье стоял затхлый запах сырости, смешанный с жуткой вонью гниющей плоти. Здесь были сотни пленников – здесь они и остались. Навсегда. Саурон вошёл в темницу Финрода и безразличными глазами оценил обстановку: тот неподвижно лежал, в бордовой луже из собственной крови и грязи, прикрывая ладонью зияющую рану в груди. Золотые, некогда великолепные доспехи эльфа были безжалостно изуродованы ударами и вмятинами, осквернены чёрной магией. Способен ли он вымолвить хотя бы слово? – Убирайся, Гортаур, – прохрипел израненный Финрод, с трудом приподнимаясь, чтобы посмотреть на нежеланного гостя. – Это ты так благодаришь меня за то, что я сохранил твою жизнь? Не густо, Финрод Фелагунд. Я разочарован. – Видать, не из-за милосердия ты мне её сохранил, ибо неведомо тебе, что это такое. Внимай мне, презренный майа: я ничего тебе не скажу о целях похода!–гневно прокричал Финрод и почувствовав острую боль, которая подступала с новой силой, бессильно рухнул на пол. – Нет и ещё раз нет, дорогой Финдарато,– Саурон отрицательно помотал головой, посмеиваясь над попытками Финрода сопротивляться – Всё гораздо произачней: я искренне восхищён твоей самоубийственной отвагой. Ты вступил со мной в бой, хотя знал, что тебе не победить. А что касается милосердия... Саурон громко рассмеялся и смех его был подобен натянутой и звонкой струне, готовой порваться в клочья. – Я оказался достаточно милосердным для того, чтоб не устраивать братоубийственной войны. Твои собратья за полярным кругом, признаюсь, меня удивили: они легко опустились до междоусобной вражды, что больше свойственно человеческой расе, нежели эльфийской, –насмешливо бросил майа и продолжил – Мир Эру полон неприятных сюрпризов, а всё почему, спрашивается? Потому что несовершенен. – И ты возомнил себя тем, кто этот мир исправит? Будешь крушить, уничтожать, ломать, чтобы создать идеальную утопию, где ты сидишь у ног владыки Моргота и все вам вторят? – мрачно усмехнулся Финрод, покашливая от застрявших в горле сгустков крови – Только ты не учёл одного: всё, что тебе будет дозволено – подбирать объедки желанной власти. Все лавры достанутся не тебе, а ему, Саурон-лжец. – Я Тар-Майрон,–прорычал Саурон и лицо его стало серьёзным, преисполненным гнева. – Ты давно уже не Майрон и тебе это известно так же, как известно мне. – Я всё ещё он самый. Ты ошибаешься, когда говоришь, что я хочу крушить и уничтожать, – Саурон посмотрел на эльфийского короля чёрными как бездна глазами, которые на мгновение сделались такими светлыми, кристально чистыми и, казалось, по-детски наивными, что сложно было поверить в то, что они принадлежат слуге тьмы, – Разве есть нужда в том, чтоб разрушать столь прекрасные творения Эру, когда можно, всего-навсего, довести их до ума? – Ты уже довёл, но не до ума, а до неоправданного насилия. Что дальше? Какие оправдания найдёт твой извращённый разум, дабы не останавливаться перед своей безумной целью? – Я меньше всего хотел прибегать к насилию, ибо не разделяю большинство идей Мелькора, а теперь и вовсе – не хочу его триумфа. Однако, открылась мне истина, что правление, основанное на силе и страхе – это временная мера, необходимая для того, чтоб создать беспрекословный порядок. Я желаю нового мира, в котором не будет насилия. Только покой. Саурон не терял надежды встретить единомышленника, с которым можно было бы разделить свои тяжёлые думы о порядке. Он страстно мечтал о том, чтоб вживить этот самый порядок с молоком матери в каждое творение Эру. Сделать его главным инстинктом, твердыней мироздания. Но как это часто бывает, чем фанатичнее он искал себе подобных, тем сильнее он убеждался в том, что безмерно одинок. По началу, одиночество помогало ему обретать внутреннюю силу, фокусироваться на своей причудливой уникальности, лучше познавать самого себя. Но со временем, под влиянием Моргота, одиночество приобрело разрушительную силу: Саурона охватила ненависть в адрес создателя всего сущего за то, что тот сделал его совсем непохожим на остальных, что воспринималось им уже не как ценный дар, а как тяжёлый крест. – То, что зовёшь ты порядком, горделивый майа, всего лишь искажённое желание контролировать всё вокруг. И будет оно зажимать в тиски свободные народы, пока не уничтожит всех воспротившихся. А те, что останутся жить, будут вынуждены подчиняться абсолютной власти тёмного властелина, забыв собственные имена и лица. Не встретив понимания в Финроде, Саурон обозлился и брови его нахмурились. – Я тут подумал: а как ты относишься к пыткам? Уверен, с ними ты станешь сговорчивее. Но, прежде, я прикажу пустить в расход Берена, если, конечно, ты не решишь поступить мудро – признать меня и подчиниться. Финрод ощутил, что внутри него кислотой жгла горечь от бесчисленных потерь друзей, что пали жертвами в подземных чертогах этого проклятого острова. Силы бороться за жизнь таяли, словно кусок масла. Что он может сделать для Берена? Как его спасти? Он знал лишь одно: пока Берен дышал, его дух был всё ещё не сломлен. – Нет. Никто на свете не заставит меня подчиняться тебе, Саурон–лжец, Саурон–убийца. Саурон шагнул ближе к Финроду, и его фигура, и без того величественная и крепкая, увеличилась в размерах, будто желая своей тенью накрыть эльфийского короля. – Глупец,–огрызнулся майа и ядовито улыбнулся–Твоя гордыня ценнее жизни твоего друга? Да будет так. *** Два орка небольшого роста, с искривлёнными, широкими пастями, тащили по мраку подземелья безжизненное тело Финрода, за которым тянулся длинный кровавый след. Шея эльфийского короля была истерзана чьей-то крепкой пастью, а на груди имелись отметены от острых когтей, что свидетельствовало об свирепой борьбе. Наконец, они добрались до высокой сторожевой башни и затащили Финрода на пролёт, что вёл к винтовой лестнице, переводя дух. — Зачем ему нужен этот покойник?— с явным недовольством сказал орк, смахивая капли пота со лба — Одна кожа да кости, но такой тяжёлый! — И то верно, он ведь всё равно ему уже ничего не скажет,—отозвался товарищ и они оба глумливо захохотали как гиены. *** Саурон был целиком и полностью поглощён трудами по созданию уникального единого языка для орков и других падших тварей. В нетерпении он перебирал старые ветхие страницы фолиантов, что пестрили древними наречиями и диалектами. Двигала им вовсе не забота об чистоте речи созданий Моргота, как можно было первоначально подумать; К примеру, существа, что звались орками, имели крайне неприятный внешний вид и бесконечно раздражали Саурона не только своим несовершенным уродством и дурным нравом, но ещё и тем, что общались между собой на эльфийском языке, напоминавшим квенья. Орки являлись искалеченными эльфами, потому были вынуждены вспомнить родной язык ввиду отсутствия хотя бы малейшего подобия орочьего. Доподлинно известно, что будущий Властелин Колец презирал не меньше и самих эльфов, находя в них прямую угрозу для своего существования. Другие племена орков, которые удалось повстречать Гортауру Безжалостному на своём пути, разговаривали на вестроне (он же человеческий язык). Язык людей Саурон находил слишком бесхитростным и популярным, способным выдать нечаянно планы тёмных сил, несмотря на множественные примеси в нём эльфийских и гномьих наречий со всех концов Средиземья – он этот язык не любил и всячески его сторонился. Морготу, напротив, он нравился: вестрон сильно упрощал думы орков до примитивной ненависти. Саурон планировал вложить в Чёрное Наречье, как он его называл, не только коверканье уже существующих языков, но и магическую силу чудовищной величины, способную навязать волю всем живым существам Средиземья. Столь важная разработка была прервана внезапным орочьим вторжением в покои владыки. — Господин, мы доставили к вам Финрода, как вы и просили,—сказал один из орков и занёс труп эльфа в комнату, скинув его как тряпичную куклу на мраморный пол. Саурон обернулся и глаза его удивлённо распахнулись от увиденного. — Ты совсем идиот? На кой чёрт ты приволок сюда мертвеца? — зарычал Гортаур — Я просил доставить его живым. Пытаясь понять, что произошло с эльфийским королем, Саурон принялся внимательно рассматривать его тело: рваный характер ран Финрода недвусмысленно указывал на ожесточённый поединок с волколаком и, видимо, тому досталось не меньше от пленника. Чародей понимал, что Финрод хоть и был серьёзно ослаблен из-за поединка с ним, он все ещё продолжал обладать невероятной мощью в сравнении с обычными эльфами. — Где Шику, где мой волколак? — Он мёртв, владыка. Мы нашли его неподалёку от эльфа. — А Берен? — Жив. — Жив? И ты так спокойно говоришь мне об этом, мерзкий орк? — тон Саурона наполнился презрением и заодно досадой оттого, что ему приходилось вести свои дела с такими жалкими отродьями — Я велел вам стеречь Финрода и проследить за тем, чтоб волколак убил Берена. Вы ничего из этого не смогли выполнить, пустоголовые твари. Орки, чувствуя опасность на инстинктивном уровне, обменялись взглядами полными страха. Один из них поспешил оправдаться: — Эльф хотел сбежать, господин. Шику пришлось отвлечься на него, потому что эльф убил бы нас. — Эльф предпочёл смерть вместо преклонения перед господином,—не задумываясь, ляпнул второй орк, который слыл среди своего отряда очень глупым, потому что всегда говорил правду. Тёмный Властелин быстро переместился, словно тень, за спину орка, прежде чем тот успел моргнуть. В его руке появился острый блестящий меч; Бедняга даже не успел сообразить, что произошло, только лишь почувствовал как в его тело вонзили холодное лезвие по самую рукоятку, отчего тот вздрогнул и захрипел. Другой орк в ужасе отпрыгнул и заскулил как раненый зверь, но Саурон не обращал на него никакого внимания. — Я научу тебя подбирать слова, уродливый гадёныш,—сквозь зубы процедил Гортаур, наклонившись к уху своей жертвы — Я сделаю так, что твоё убогое племя будет поминать моё имя всуе только с трепетом и содроганием! Повелитель Тьмы одним мощным рывком вытащил свой меч и отшвырнул мёртвого орка в сторону, обильно заливая орочьей кровью пол, после чего обратился к его сородичу, как будто ничего не случилось: — Прибери тут всё, а я пойду и разберусь с Береном. Орк покорно закивал и принялся наводить порядок.