Анна и другие

Павел Сергеевич вошёл в библиотеку, в которой книжные шкафы, высотой от пола до потолка, хранили в своих недрах пару тысяч книг. На полках, плотно заставленных изданиями с золотым тиснением, штабс-ротмистр разглядел новые издания в скромном оформлении. Над диваном на стене висело несколько портретов известных представителей рода Разумовских. Он остановился перед портретом Алексея Разумовского — статного красавца, брюнета с красивыми девичьими бровями. Восемнадцатый век хорош был возможностью немыслимых жизненных метаморфоз. Фаворит императрицы Елизаветы Петровны — «ночной император», как его называли за глаза. Баловень судьбы Алёша Розум только благодаря полковнику Вишневскому попал в Санкт-Петербург. Вишневский отправился на Украину набрать певчих для придворного хора и в селе Лемеши обратил внимание на красивого хлопца с замечательным басом. Алёшка Розум, сын простого казака, днем пас общественное стадо, а во время церковных служб пел в маленькой сельской церкви. В Петербурге неравнодушная к мужской красоте дочь Петра и приметила в придворном хоре Алёшу Розума, который уже стал Алексеем Разумовским, да и влюбилась не на шутку. Пастушок Алёшка стал со временем одним из самых богатых людей в России. Императрица возвела его графское достоинство, он обошёл многих «Рюриковичей» в получении чинов и званий. Ходили упорные слухи, что императрица Елизавета Петровна тайно обвенчалась с ним. Рядом с портретом фаворита Елизаветы Петровны висел портрет его племянника, посла в Неаполе и Вене Андрея Кирилловича Разумовского. Этого славного представителя династии ни много ни мало уличили в любовной переписке с Натальей Алексеевной, супругой цесаревича Павла. Императрица Екатерина Великая не отказала себе в удовольствии ознакомить нелюбимого сына с интимными подробностями из жизни его юной жены и Андрея Разумовского. Бедный, ничего не подозревающий Павел считал Разумовского своим единственным другом. Славные представители, что тут скажешь! Последнего Разумовского неизвестный убил в парке, который окружал княжеский особняк. Кирилла Владимировича подозревали в шпионаже в пользу британского правительства. Предпочитая оставаться в тени, князь всю грязную работу поручал другим: бывшей любовнице Нежинской, секретарю английского посла, наёмному убийце Жану Лассалю — серой тени Нежинской и, возможно, другим. Штабс-ротмистр хотел найти любые доказательства преступной деятельности Разумовского. Однако не стал просматривать тысячи книг, посчитав это излишним. Вряд ли Разумовский прятал компрометирующие его документы в книгах, ведь тогда они могли бы попасть в руки любому, кто случайно возьмёт книги в руки. Он решил поискать другие тайники и обратил внимание на бронзовые бюсты философов: Монтескьё, Дидро, Вольтера и Жан-Жака Руссо. Вспомнив, как гимназистом прятал в теле Дидро папиросы, не смог сдержать улыбки — строгий отец запрещал ему курить. Осмотрев полые внутренности мыслителей, не нашёл ни листка, ни конверта. Еще раз окинув взглядом библиотеку, он решительно направился в кабинет князя. В просторном кабинете яркие шторы цвета спелой вишни с тканым узором золотым нитями оживляли строгую обстановку. В мягких и удобных креслах, безусловно, было приятно провести вечер с книгой в руках. Штабс-ротмистр подошел к письменному столу у окна. Он сразу обратил внимание на телескопическую латунную трубу великолепной работы, позволяющую легко и быстро настраивать резкость. Рассматривая через телескоп двух нахохлившихся воробьёв, сидящих на дереве за окном, он разглядел даже их маленькие блестящие глазки. Взгляд Павла Сергеевича остановился на красивом чернильном приборе с основанием из чёрного дерева, который стоял на столе князя. Павел Сергеевич придвинул его ближе и начал рассматривать его предметы: две стеклянные чернильницы, бокал для ручек и карандашей, пресс-бювар, пепельницу, спичечницу — всё изящное , искусной и тонкой работы. Даже плоские головки винтов были сделаны из чернёной бронзы, как и сам прибор. Он присмотрелся внимательней к маленьким головкам винтов и заметил на них едва заметные царапины. Создавалось впечатление, что неумелая рука откручивала винты. Но зачем? Павел снял с прибора все принадлежности, из кармана достал перочинный нож с различными лезвиями и отвёртками и быстро отсоединил деревянное основание от бронзового корпуса чернильного прибора. Когда он поднял корпус, из его полости выпала маленькая тетрадь в синей обложке. Когда Павел открыл её, у него перехватило дыхание. Это оказались стихи, в основном четверостишия, на английском языке, написанные старательным детским почерком.Вне всяких сомнений, он нашёл пропавшую тетрадь дочери полковника Лоуренса, Элис. Нашёл ее там, где и не думал искать. Вот это удача! Ай да князь! Кто бы мог подумать, что тетрадь спрятана в чернильном приборе. Если бы не красота прибора, которая привлекла внимание, и не царапины на винтах, он никогда не догадался бы об этом хитроумном тайнике.

***

— Маша, Аннушка! — Виктор Иванович, стоя дверях, потопал ногами, чтобы сбить снег с ботинок. — Ну наконец, Виктор! — Мария Тимофеевна вышла из комнаты навстречу мужу, сняла с него цилиндр и стряхнула с него снег. — Да снимай же пальто. Три дня тебя не было! Как прошла поездка в Тверь? Проголодался? Задавая вопросы, Мария Тимофеевна помогла Виктору Ивановичу снять пальто. — Нет, ужин подождёт! Сейчас я бы с удовольствием выпил горячего чая. Где Аннушка? –Аня! Папа приехал — крикнула Мария Тимофеевна, подбегая к лестнице, ведущей на второй этаж. — Спускайся к нам! Будем пить чай! Не услышав ответа Анны, она слегка потянула Виктора Ивановича в сторону столовой.

— Аня, я уехал до того, как ты вернулась после разговора с господином штабс-ротмистром, — сказал Виктор Иванович, обращаясь к дочери, когда она вошла в столовую вслед за ними. — Не хочешь рассказать, о чем тебя расспрашивал жандарм. Он замолчал. В столовую вошла служанка Прасковья с плетёной корзинкой, полной горячих ватрушек с творогом. Мария Тимофеевна налила ему чашку горячего чая и положила на тарелку две ватрушки. Сделав несколько глотков чая и с наслаждением откусив кусок ватрушки, он посмотрел на Анну, которая не спешила с ответом. Виктор Иванович заметил, что на её серьёзном лице уже нет следов отчаяния, как в первые дни после исчезновения Штольмана. Теперь в её взгляде читалась спокойная отрешённость. Это не радовало. Виктор Иванович догадался, что она замкнулась в своем мире, где, скорее всего, неизменно присутствовал только Яков Платонович. — Коротко мы с ним поговорили, папа, — ответила наконец Анна. — Я так и не поняла, что он хотел от меня услышать, — она пожала плечами. — Вот как! В таком случае, вам будет интересно узнать, что мне удалось выяснить об этом господине Шилове, — он сделал многозначительную паузу в ожидании, пока Прасковья выйдет из столовой — Ну же, рассказывай! — нетерпеливо воскликнула Мария Тимофеевна Виктор Иванович, сделал еще несколько глотков чая, улыбнулся и посмотрел на жену. Она с нетерпением ждала, когда он начнёт рассказывать. — Сегодня по пути домой я заглянул в полицейское управление, чтобы переговорить с Николаем Васильевичем по одному делу. Там я встретил господина штабс-ротмистра и полицмейстера и стал свидетелем очень занимательного разговора между ними. Штабс-ротмистр сказал, что собирается к доктору Милцу. Как оказалось, к нему у него тоже есть вопросы. А Николай Васильевич посоветовал ему не спешить с визитом к доктору, поскольку тот ещё не пришёл в себя после общения с господином Уваковым и его помощником. На что господин штабс-ротмистр во всеуслышание объявил, что умелыми дантистами, которые удаляют лишние зубы задержанным, всегда славились полиция и охранное отделение, а не жандармский корпус. Он придерживается мнения, что рукоприкладство не помогает установлению истины. Я едва сдержал смех, услышав слова господина штабс-ротмистра. Видите ли, дорогие мои, я был свидетелем того, как Николай Васильевич, человек старой школы, сам использовал подобные методы воздействия на задержанного поляка, когда похитили фрейлину Нежинскую и тебя, Анна. Виктор Иванович громко рассмеялся, заметив изумленные взгляды Марии Тимофеевны и Анны — Надеюсь, Николай Васильевич достойно ответил господину Шилову? — спросила Мария Тимофеевна, поджав губы. — Ты ошибаешься, Маша! — возразил Виктор Иванович, продолжая посмеиваться. — Он только прокашлялся и выглядел смущенным. Надо отдать должное Николаю Васильевичу, он быстро пришёл в себя и, как ни в чём не бывало, похвалил отличную выправку штабс-ротмистра и сказал, что мундир сидит на нём точно влитой. Господин Шилов спокойно и обыденно сообщил, что парадный мундир и повседневную форму он заказывает только у Норденстрема на Невском проспекте. Не знаю, слышал ли Николай Васильевич об этом портном, но я точно знаю, что это самый дорогой военный портной в Российской империи. В его мастерской шьют форму, словно создают произведения искусства. Среди его заказчиков — представители августейшей династии и гвардейские офицеры из богатых аристократических фамилий. Чтобы заказать у Норденстрема форму, нужно быть очень состоятельным человеком. Мария Тимофеевна выслушала мужа с лёгкой улыбкой, затем с удивлением спросила: — Если этот молодой человек из достойной семьи и служит в столице, то как он оказался в Затонске? Виктор Иванович, откинувшись на спинку стула, посмотрел на Марию Тимофеевну интригующим взглядом. — Чтобы это выяснить Николай Васильевич поступил так, как поступил бы любой на его месте, — заговорил Виктор Иванович с самым невозмутимым видом. — Он постарался выяснить все о нём, используя свои связи в Санкт-Петербурге. Полицмейстер узнал, что хотя штабс-ротмистр и служит в Отдельном корпусе жандармов, он подчиняется известному нам господину Варфоломееву. Нетрудно догадаться, что в Затонск он приехал по его приказу. Всё это мне рассказал Николай Васильевич уже в своём кабинете, после того как господин штабс-ротмистр отправился к доктору. — Да, Вы читали последний выпуск «Затонского телеграфа»? — неожиданно спросил Виктор Иванович, издав короткий смешок. Мария Тимофеевна и Анна взглянули на него с удивлением. — Виктор, тебе известно, что я никогда не возьму в руки эту отвратительную газету! — произнесла Мария Тимофеевна, с трудом сдерживая гнев. — Почему ты спросил? — Не кипятись, Маша! — усмехнулся Виктор Иванович. — Сам я после того, как сегодня в кабинете Николая Васильевича просмотрел сегодняшний номер, ну просто диву даюсь. Очень уж развеселили меня размышления Рябушинского о турнюре, которым он, не скупясь, посвятил целую колонку. — Frou-frou, Frou-frou par son jupon la femme — шуршание женской юбки может взволновать мужчину, — проговорил нараспев Виктор Иванович. — Рябушинский, оказывается, искренне сочувствует дамам, которые, презирая все удобства, стремятся быть красивыми и не хотят отстать от модных веяний. Он предсказывает быстрое исчезновение турнюра, сравнивая женщин в них с улитками. Ребушинский убеждён, что турнюр придаёт женской фигуре сомнительную рельефность ниже талии. Анна приглушённо рассмеялась, а Мария Тимофеевна сначала взглянула на мужа с некоторым недоумением, но всё же не смогла сдержать улыбку и громко рассмеялась. Виктор Иванович ненадолго замолчал, а затем добавил: — Еще я нашёл в последнем номере «Затонского телеграфа» двадцать один совет, о которых нужно помнить при найме прислуги. Уверен, они окажутся весьма полезными для затонских дам, как и десять рецептов гурьевской каши с подробным описанием приготовления. Но я не упомянул самое важное. Дело в том, что в «Затонском телеграфе» нет криминальной рубрики, нет даже намёка на зловещие силы, которые накрыли город в конце года и вызвали волну преступлений. А все объясняется довольно просто: это результат конфиденциального разговора господина штабс-ротмистра с издателем. Коротко, с глазу на глаз поговорил Павел Сергеевич с Рябушинским, и результат налицо.

***

Анна вышла из полицейского управления, испытывая противоречивые чувства. Всего три недели прошло с тех пор, как она на следующий день после исчезновения Якова разговаривала в кабинете начальника сыскного отделения сначала с полицейским чиновником из столицы Уваковым, а затем с внезапно появившимся в Затонске полковником Варфоломеевым. Ей странно было видеть невозмутимые, улыбающиеся лица городовых. Жизнь продолжалась. Только Ульяшин посмотрел на неё как-то странно, словно хотел что-то сказать, но, кроме слов приветствия, так ничего и не произнёс. Впервые после трёх недель она отважилась выйти в город. Она ожидала настороженных или пристальных взглядов встречных прохожих, но ничего подобного. Равнодушные, скользящие взгляды. Не застав Коробейникова на месте, Анна быстро попрощалась со всеми и, выйдя из здания полиции, столкнулась с штабс-ротмистром Шиловым. — Анна Викторовна, добрый день! — серые глаза дружелюбно и внимательно смотрели на нее. Анна сухо поздоровалась с Павлом Сергеевичем и, не останавливаясь, прошла мимо. Ей не хотелось с ним разговаривать. — Анна Викторовна, постойте! — раздал сзади его голос Анна, не оглядываясь, остановилась. Штабс-ротмистр подошёл ближе. — Прошу Вас, уделите мне немного времени, — попросил он. — После того, что мне сегодня удалось выяснить, мне необходимо задать Вам несколько вопросов, но мне не хочется это делать в полицейском управлении. — Хорошо, я отвечу на ваши вопросы, если сочту, что это поможет раскрыть преступления, которые произошли в конце года в Затонске, — Анна старалась говорить как можно более безразлично. — И если Вы пообещаете сделать все возможное, чтобы найти Якова Платоновича. — Я Вам обещаю, что постараюсь разобраться в недавних событиях и помогу Якову Платоновичу, — в голосе Павла Сергеевича Анна уловила замешательство. Он огляделся и предложил: — На улице неудобно разговаривать. Если Вы не против, давайте зайдём в кондитерскую Голубцова на Центральной улице. Мне там уже довелось побывать. Довольно уютно и посетителей в этот час немного. В кондитерской они сели за стол в самом дальнем углу. В небольшом уютном зале в этот момент находилась молодая дама с детьми, которая не обратила на них внимания. Анна с улыбкой посмотрела на стакан топлёного молока и сладкую булочку с марципаном, которые себе заказал штабс-ротмистр. Для нее он попросил принести чай и медовое пирожное. Павел Сергеевич выпил молоко и съел с большим аппетитом булочку и, немного подумав, заказал себе ещё и пирожное. Анне ничего не оставалось, как попробовать чай и пирожное. К ее удивлению, чай оказался ароматным, а пирожное — просто восхитительным. Заметив в уголках губ Павла Сергеевича едва заметную улыбку, она немного смутилась. Он наблюдал за тем, как она доедает пирожное. –Анна Викторовна, я постараюсь быть кратким и надеюсь на ваши правдивые ответы… — нарушил он молчание, покончив с пирожным и откинувшись на спинку стула. — Я сама буду решать, отвечать мне на ваши вопросы или нет, — нетерпеливо перебила его Анна. — Хорошо, хорошо! — согласился немного озадаченный штабс-ротмистр. — Вам, вероятно, известно, что в конце года в военном гарнизоне нашли тела убитых солдат, неизвестного мужчины и женщины на секретном объекте. Мужчину ранили из револьвера «Смит-Вессон», выстрел был смертельным. Женщине же перерезали сонную артерию. Кто-то перевязал раненного кусками ткани, оторванными от женской нижней юбки. Один кусок ткани я нашёл на полу. Перевязала раненного не та женщина, которую нашли убитой. Сегодня я осмотрел ее одежду: ее нижние юбки целы. Я показал найденный кусок ткани модистке с Разъезжей улицы. Она сразу определила, что это кембрик — дорогой батист, который производят только во Франции. Модистка уверяет, что в Затонске только она закупает его в Москве. Из этой ткани она сшила нижние юбки для четырёх постоянных и состоятельных клиенток. Павел Сергеевич замолчал и нахмурил брови, а затем посмотрел на Анну с некоторым замешательством. Она встретила его взгляд, в котором читалось предостережение. И тут он неожиданно резко спросил: — Скажите, Анна Викторовна, Вы были в лаборатории Гордона Брауна, когда стреляли в мужчину? Это Вы перевязали его? Кто был в тот момент с Вами?

***

Яков Платонович осторожно присел на узкой койке, затем медленно поднялся. Немного закружилась голова, потемнело в глазах.Он сделал несколько шагов к небольшому столу, с удовлетворением заметив, что движения не вызвали привычной боли в боку. Сделав несколько глотков холодной кипячёной воды из кружки, он осторожно прошёлся по камере, в который раз возвращаясь к своим мыслям Три вопроса, на которые он должен ответить! На один из них он мог дать ответ без колебаний: он не знает, кто убил князя Разумовского! А обвинять кого-то без неопровержимых доказательств не в его правилах. Нина! Роковая встреча с этой женщиной сломала его успешную карьеру уже один раз. Когда он познакомился с ней, то не сразу распознал страсть Нины к авантюрам, приключениям. Когда узнал получше, его изумляла её уверенность в том, что она никогда не опалит свои яркие крылышки. С талантом очаровывать Нежинская могла бы вскружить голову богатому и знатному холостяку, выйти замуж и стать добропорядочной матерью семейства. Принимать у себя на званных вечерах всех этих искателей приключений, авантюристов, в какой-то мере удовлетворяя своё природное стремление к авантюрам. Близкие отношения с ней в Затонске, о которых знали его филеры, служащие гостиницы, вероятнее всего, станут достаточным поводом для обвинения его в шпионаже. Со стороны выглядит вполне логично: он скрывал участие Нежинской в шпионаже только потому, что и сам был причастен к ее деятельности. Очевидно, ему не удастся оправдаться. Если у охранного отделения уже есть неопровержимые улики участия в шпионаже в пользу британского правительства Нежинской, её тоже ожидает незавидная судьба. Заигралась Нина. Он не сможет ей помочь, даже если признает свою вину. Есть ещё папка из сейфа Разумовского с разработками Гордона Брауна! Он никогда не признается, что передал её на хранение Анне, не втянет её в зловещий вихрь преступлений, интриг, убийств. Еще в Затонске после откровений химика он хотел сжечь документы. Надо было сделать это. «Представьте, мистер Штольман, желто- зелёную стену облака, которая под воздействием ветра накрывает вражеские позиции, — рассказывал ему химик Гордон Браун в Михайловской усадьбе. — Все солдаты и офицеры в окопах, блиндажах получают отравление газом различной степени тяжести. При попадании на незащищённую кожу газ вызывает химические ожоги, образуются язвы, разъедающие кожу. Газ поражает глаза, вызывая слепоту, при попадании в дыхательные пути вызывает смерть от удушья. Солдаты, стремясь спастись, разбегаются с позиций без единого выстрела». Он слушал Гордона Брауна и не мог понять, как этот вполне добродушный, приятный человек, которого так сильно ранили обман и вероломство женщины, может невозмутимо рассказывать о таких чудовищных вещах. Только бы Анна не поддалась на обман и не проговорилась, что папка хранится у нее. Она всегда удивляла его своим талантом распознавать природу людей. Из-за своего добросердечия, веры в людей ей всегда было нелегко сталкиваться с подлостью, коварством и низостью. Поэтому-то Разумовский и нашел верный ключик к ее сердцу, угадал, чем тронет девушку с необычными способностями, которая чувствовала себя одинокой среди обычных людей. «Он обещал заботиться обо мне!» — с каким отчаянием Анна сказала ему, когда он в очередной раз резко и язвительно ответил ей. Он оберегал, спасал ее в течение этих полутора лет. Иногда у него прорывались скупые откровения, но чаще он рассерженным тоном выговаривал ей, отчитывал. Анна прощала и продолжала помогать людям, попавшим в беду, и ему в расследованиях. Как много времени упущено. Теперь после всех событий ему необходимо сделать всё, чтобы отвести от нее опасность. Варфоломеев должен поверить, что он сжёг папку. Хорошо, что своих филеров Франта и Жука ему удалось убедить в том, что сама папка таит смертельную опасность для всех, кто знает о её существовании или когда-либо держал её в своих руках. Они будут молчать ради своей же безопасности. Яков Платонович невольно вздрогнул, услышав громкий звук открывающейся металлической двери. В палату вошёл знакомый доктор. В руках он держал ворох одежды. Штольман узнал среди вещей своё пальто, в котором он был в Затонске в свой последний день. — Одевайтесь, батенька! — сказал доктор, укладывая одежду на спинку койки. — За Вами скоро придут!